CC BY
122УДК 821.161.1 (092. Ф.М. Достоевский): 821.111. (092. Ч. Диккенс)
А. В. Бабук
ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ПРИЕМ «МИР ГЛАЗАМИ РЕБЕНКА» В РОМАНЕ Ч. ДИККЕНСА «БОЛЬШИЕ НАДЕЖДЫ» И Ф. М. ДОСТОЕВСКОГО «ПОДРОСТОК»
Преобразился Ты на горе, Христе Боже, показав ученикам Твоим славу Твою, насколько это было для них возможно. Да воссияет и нам, грешным, свет Твой вечный, по молитвам Богородицы. Податель света, слава Тебе!
Тропарь празднику Преображения Господня (перевод на русский язык)
Тема детства не является новой в мировой литературе. Она берет свое начало с древнейших времен. Образы детства можно обнаружить еще в эпической поэме Гомера «Илиада», где ребенок является маленьким беззащитным созданием, а детский и отроческий периоды развития - лишь этапы человеческого созревания, которые не рассматриваются в рамках отдельного повествования. Затем в христианском средневековье детство трансформировалось в образ рая, где пребывают праведники вместе с Иисусом Христом и Девой Марией («Божественная комедия» Данте, житийная литература). Коренной перелом во взгляде на ребенка происходит в эпоху Возрождения, когда с признанием индивидуально-личностного начала в человеке наблюдается отношение к ребенку как к «нежному, легкоранимому созданию и одновременно как к личности, обладающей собственным достоинством и врожденными благими задатками» [12] (М. Монтень «Опыты»). В эпоху Просвещения возникновение дворянства, развитие науки и техники, рост производственных отношений приводят к отделению семьи от общества, формированию поня-
тий индивидуального личного пространства и частной человеческой жизни. Так создаются предпосылки для выделения ценности детства как особого периода жизни человека, что незамедлительно находит свое отражение в просветительских романах Ж.-Ж. Руссо «Исповедь», Лоренса Стерна «Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена». В них авторы используют новый художественный прием «мир глазами ребенка», центральным звеном которого составляет ребенок с его субъективными морально-волевыми установками. Этот прием получил свое дальнейшее распространение в литературе XIX века благодаря особому вкладу реалистов Ч. Диккенса и Ф.М. Достоевского.
Картина мира ребенка имеет свои особенности, в частности детское сознание воспринимает мир в ярких красках, представляя его в виде различных субъективно-идеализированных образов. Согласно словарю В.И. Даля идиллия есть «небольшой рассказец, поэма, мечтательного сельского быта» [7, т. 2, с. 10]. В этом смысле понятие идиллии тесно связано с термином «миф», который, вобрав в себя определенный набор культурных, индивидуальных и социальных архетипов, дает человеку уникальное и неповторимое представление об окружающей действительности. «Господствующая функция мифа состоит в том, чтобы предоставить индивиду модели для подражания» [21, с. 18] во взрослой жизни, поэтому при правильном семейном воспитании и благоприятном воздействии общества сформированный в сознании миф «создает удобство в обращении со сложными данностями» [17, с. 7], «помогая прогнать сомнения, зарождающиеся относительно результатов предпринимаемых действий» [21, с. 143] (так, например, появившееся в душе религиозное начало способствует разграничению морально-нравственных категорий добра и зла). В случае неверного воспитания, разрушения семейных ценностей и отрицательном влиянии общества в человеке происходит размывание представлений о добре и зле, и как следствие, в сознании складывается отрицательный эйдический образ действительности, приводящий к духовно-нравственной деградации личности.
Вторая половина XIX века в Англии и России характеризуется не только бурным ростом промышленного производства и процветанием капитализма. Последовавшее за стремлением к финансовому обогащению тотальная коммерциализация как английского, так и толь-
ко что освободившегося от крепостной зависимости русского общества оказывает разрушительное воздействие, прежде всего, на людской семейный уклад, уничтожая его духовно-нравственные основы и веками складывавшиеся традиции. Возникает категория так называемых «случайных» семей, где дети появляются от «случайных» родителей. Рано оторванные от дома английские дети-сироты вынуждены искать пропитания и познать изнутри реалию протестантского пуританизма, основу которой составляет капитализм с его установкой на получение максимальной финансовой прибыли. Русские же дети под влиянием беспечности родителей должны скитаться в поисках утраченного идеала. В результате превратившись в шизоидный тип, ребенок может «испытывать так называемое ключевое переживание» [5 т. 5, с. 279], результатом которого служат примитивные реакции, выливающиеся в идиллию достижения материального богатства и некий «подпольный комплекс» неполноценности. Эти проблемы затрагиваются в романах Ч. Диккенса «Большие надежды» и Ф.М. Достоевского «Подросток».
Романы «Большие надежды» Диккенса и «Подросток» Достоевского были написаны во второй половине XIX века, когда писатели находились на пике своего творчества и были уже известны во многих странах мира. По жанровой типологии оба произведения относятся к романам воспитания. Роман Диккенса явил в себе собирательный образ героя-ребенка, пострадавшего от безнравственного подхода к воспитанию в семье и неблагоприятного воздействия окружающей среды. Роман Достоевского - «о том, как вступил подросток в свет, история его исканий, надежд, разочарований, порчи, возрождения, науки - история самого милого, самого симпатичного существа» [10, т. 16, с. 112]. «У писателей разные образы, созданные независимо одни от другого, решаются в сходном ключе, и в этом проявляется близость творческих индивидуальностей авторов» [14, с. 395]. «Усвоение опыта западноевропейского романа с развитой интригой помогало Достоевскому выразить свое понимание движущегося запутанно-противоречивого мира, беспощадного к судьбам отдельных людей. В поисках формы отражения жизненных конфликтов Достоевский обращался к классическим образцам социального романа -Бальзаку, Гюго, Ж. Санд» [14, с. 399-400], в том числе и к Диккенсу.
Однако вопрос ознакомления Достоевского с романом Диккенса «Большие надежды» является по настоящее время открытым, но примечательным оказывается факт публикации русского перевода романа в журнале М.Н. Каткова «Русский вестник» в 1861 году, где печатался Достоевский. Первое письмо писателя, позволившее на долгие годы завязать отношения Ф.М. Достоевского и редактора журнала, было написано в январе 1858 года, а значит, факт знакомства автора «Подростка» с текстом романа Диккенса исключать нельзя.
Схожесть сюжетных линий романов «Большие надежды» и «Подросток», пересечение их художественных и композиционных приемов, и подобность судеб героев не оставляют равнодушным исследователей компаративного литературоведения и наводят на мысль о проведении между этими произведениями межтекстовых связей, что служит поводом для написания данной статьи.
Роман «Большие надежды» задумывался Ч. Диккенсом в качестве некой «гротескной идеи», под которой писатель понимает особый реалистический метод, изображающий действительность с помощью двух планов повествования - одного, созданного плодом воображения героя-ребенка и другого, такого, каков он есть на самом деле. Метод Достоевского в романе «Подросток» составляет «реализм в высшем смысле», т.е. (по определению К.А. Степаняна) нахождение писателем главной идеи произведения, связывающей «миры иные» с потусторонним миром (например, «КНЯЗЬ ХРИСТОС» в «Идиоте») [20, с. 24] или идеальным [13]. Наличие мира идеального характерно как для романов «Великого Пятикнижия», так и для раннего творчества писателя.
В романах «Большие надежды» и «Подросток» используется художественный прием «мир глазами ребенка». При помощи этого приема Диккенс «воплощает раскрепощенное сознание, создающее мир чудесной непосредственности среди официального, лишенного воображения взрослого мира» [11, с. 81]; Достоевский посредством взгляда на мир глазами детей изображает «процесс органического перерождения человека» [20, с. 22] под воздействием Божественной благодати.
Показывая сфабрикованную действительность в сознании ребенка Пипа - главного героя «Больших надежд» - Диккенс частично
\
продолжает традицию, начатую в «Дэвиде Копперфильде», о чем сообщает в одном из писем своему другу и будущему биографу Дж. Форстеру: «Книга будет написана от первого лица в трех недельных номерах (журнала «Круглый год» - прим. А.Б.), ты можешь найти героя, подобного герою-ребенку Дэвиду. Я надеюсь, что его эффект превзойдет всякие курьезы. Я установил отношения между ребенком и от природы глупым человеком, и они кажутся забавными. Конечно, я знаю, в какое русло повернется история...» [2 vol. 3, p. 362]. Это новое русло писатель назвал «трагикомическим гротеском». Достоевский же в повествовании от «Я-Подростка» продолжает традицию романа «Бесы», где использует так называемого рассказчика-хроникера - «носителя литературного слова» [4, т. 2, с. 286], постороннего наблюдателя, противостоящего автору.
Повествователь у Диккенса глубоко эмоционален и стоит, как правило, на схожих с автором позициях, но полностью с ними не совпадает. У Достоевского хроникер индивидуален, однако его слово прикрыто автором и поэтому оно не столь объективно перед читателем. «Меняющееся настроение рассказчика Диккенса рассчитано на то, чтобы передаться читателю и взять его в плен» [15] внешних переживаний. Прямое назначение повествователя у Достоевского -не только «манера видеть, переживать» за героев романных событий, но, прежде всего, «изображать» [4, т. 2, с. 87] и раскрывать. Если диккенсовый рассказчик пытается ответить на вопрос «Что изображать», то хроникер Достоевского - «Как изображать?».
И в «Больших надеждах», и в «Подростке» обращение авторов к повествователю придает произведениям ретроспективный (у Достоевского - исповедальный) характер. Сюжеты романов представляют собой двухуровневые образования, где каждый из уровней - это самостоятельный элемент произведения. На первом сюжетном уровне в «Больших надеждах» и «Подростке» изображается идеализированное представление о действительности героя, сфабрикованное под влиянием отсутствия духовно-нравственной составляющей в семейном воспитании Пипа и Аркадия и социальной среде, окружающей персонажей. На втором уровне сюжетно-фабульного единства показано разрушение этого представления. Однако в «Больших надеждах» прослеживается нить моральной гибели героя Пипа, когда в
«Подростке» наблюдается христианское преображение личности Аркадия Долгорукого. Опираясь на полученные результаты исследования, попытаемся показать и объяснить это концептуальное различие романов писателей разных культур.
Композиция романов имеет кольцевидную форму: у Диккенса завязка начинается со сцены встречи Пипа и каторжника возле могил родителей, заканчивается разрушением идиллии «больших надежд» и духовно-нравственной гибелью героя; у Достоевского действие романа берет свое начало с момента встречи Аркадия Долгорукого и Андрея Петровича Версилова, а развязывается - преображением Аркадия и разрушением идиллии Подростка о «подполье» и «рот-шильдстве».
Главные герои в обоих романах рождены смертью: появление Пипа в «Больших надеждах» происходит средь могильных плит, где герой получает свое «первое представление» [8, т. 23, с. 7] о жизни; у Подростка все родители живы и находятся в добром здравии. Однако «случайное» происхождение героя заставляет читателя задуматься о пребывании Аркадия в состоянии небытия. К тому же Версилов замечает, что комната, в которой проживает Долгорукий, по виду напоминает гроб:
«Действительно, было некоторое сходство с внутренностью гроба, и я даже подивился, как он верно с одного слова определил. Каморка была узкая и длинная; с высоты плеча моего, не более, начинался угол стены и крыши, конец которой я мог достать ладонью. Версилов, в первую минуту, бессознательно держал себя сгорбившись, боясь задеть головой о потолок, однако не задел и кончил тем, что довольно спокойно уселся на моем диване, на котором была уже постлана моя постель. Что до меня, я не садился и смотрел на него в глубочайшем удивлении» [10, т. 13, с. 256].
Такое смерторождение приводит, в первую очередь, к обиде, ненависти Пипа и Аркадия к своим отцам, которые физически не смогли явить детям эталон личного примера, способствующего нормальному онто- и социогенезу.
Помимо упомянутых факторов, в жизни каждого их героев в той или иной форме присутствует фактор насилия. В этом смысле главную роль в жизни Пипа сыграла опекунша, сестра миссис Джо Гард-
жери, а у самого Диккенса - няня Мэри Уэллер. Пуританский взгляд на ребенка как на «сатанинское отродье» и обременение затмил в опекунше не только всякое стремление к поиску рационального способа контакта с ребенком, но и желание обеспечивать элементарные бытовые нужды (например, приготовление пищи). Суть воспитательного подхода сестры Джо к Пипу заключается в деспотическом принуждении и наказании с применением розги, поэтому буквально с пеленок она «на каждом шагу шпыняла» [8, т. 23, с. 19] Пипа, что «сделало его не в меру чувствительным» [8, т. 23, с. 69]. Похожий метод практикует и хозяин детского пансиона Тушар, куда был помещен Версиловым Аркадий Долгорукий у Достоевского, о чем свидетельствуют не только воспоминания героя в контексте самого романа (Тушар «бил» Аркадия и «употреблял как прислугу»), но и рукописные материалы к произведению: «Я бы их сек» за то, что у них нет чувства собственного достоинства, — тут же он (Аркадий - прим. А.Б.) прибавляет: «Я не хочу Копперфильда»[10, с. 100]. Такая реминисценция взаимодействий сюжетных линий «Подростка» и «Дэвида Копперфильда» выбрано Достоевским неслучайно: Аркадий Долгорукий, будучи выходцем из детского пансиона, как и сам Достоевский, хорошо знаком с текстом романа Диккенса о Дэвиде Копперфильде, где упоминается директор школы мистер Крикл, применявший физическое воздействие к своим ученикам «в образовательных целях».
К.Г. Юнг отмечает, что «фантазия в качестве фантазмы есть не что иное, как определенная сумма либидо, которая никогда не может явиться сознанию иначе как именно в форме образа» [23, с. 527-528], поэтому значительное место в формировании мифологизированного представления о мире обоих героев занимает чувство влюбленности. Оно вторгается в сознание человека, антиципирует женский образ, и, опираясь на влечение, уводит субъекта от действительности. В романе Диккенса «Большие надежды» таким образом представлена приемная дочь помещицы мисс Хэвишем Эстелла, в романе Достоевского «Подросток» — дочь князя Сокольского, Катерина Николаевна Ахмакова. Пип влюбляется в Эстеллу практически с первого взгляда, когда попадает в мертвый от постоянного отсутствия солнца «Дом Довольно» («Enough House») для работы по исполнению раз-
влекательных программ:
«Вы - часть моей жизни, часть меня самого. Вы - в каждой строчке, которую я прочел с тех пор, как впервые попал сюда простым деревенским мальчиком, чье бедное сердце вы уже тогда ранили так больно. Вы - везде и во всем, что я с тех пор видел,- на реке, в парусах кораблей, на болотах, в облаках, на свету и во тьме, в ветре, в море, в лесу, на улицах. Вы - воплощение всех прекрасных грез, какие рождало мое воображение. Как прочны камни самых крепких лондонских зданий, которые ваши руки бессильны сдвинуть с места, так же крепко и нерушимо живет в моей душе ваш образ и в прошлом, и теперь, и навеки. Эстелла, до моего последнего вздоха вы останетесь частью меня, частью всего, что во мне есть хорошего, -сколь мало бы его ни было,- и всего дурного. Но сейчас, в минуту прощанья, я связываю вас только с хорошим и впредь обещаю только так и думать о вас, ибо я верю, что вы сделали мне больше добра, чем зла, как бы ни разрывалось сейчас мое сердце. Бог вас прости и помилуй!» [8, т. 23, с. 385]
Приезд Ахмаковой переворачивает вверх дном сознание Аркадия, и он не удерживается перед земной женской красотой, у него впервые возникает сильное влечение к женщине, теперь он готов претерпеть любое испытание ради нее, вплоть до оскорбления и обиды: «Оскорбление было, но я его не почувствовал! Куда! я даже был рад; приехав ненавидеть, я даже чувствовал, что начинаю любить ее. «Я не знаю, может ли паук ненавидеть ту муху, которую наметил и ловит? Миленькая мушка! Мне кажется, жертву любят; по крайней мере, можно любить. Я же вот люблю моего врага: мне, например, ужасно нравится, что она так прекрасна. Мне ужасно нравится, сударыня, что вы так надменны и величественны: были бы вы посмирнее, не было бы такого удовольствия. Вы плюнули на меня, а я торжествую; если бы вы в самом деле плюнули мне в лицо настоящим плевком, то, право, я, может быть, не рассердился, потому что вы - моя жертва, моя, а не его». [10, т. 13, с. 35].
Сформированное под влиянием негативного воздействия семьи и окружающей среды чувство страха, влюбленности образует в сознании героев комплекс собственной неполноценности, интенсивное воспроизведение которого приводит к потере смысла жизни, разруше-
нию целевой воли, дезориентации личностей, порождению изменений в сфере душевных переживаний и развитию идиллии, характеризующихся мифом «больших надежд» у Пипа и так называемым желанием ухода в «подполье», мечтой о «ротшильдстве» у Аркадия Долгорукого. Идиллия «больших надежд» предполагает представление Пипа о жизни как о сказке со счастливым концом, где безвозмездно полученные средства к существованию дают возможность [3, р. 122] «стать джентльменом» (джентльменство в английском капиталистическом обществе XIX века составляло некий идеал человека, наделенного гуманностью и интеллектом) и затем жениться на Эстелле. Что касается Аркадия, то его «намерение удалиться в «идею» влечет за собой программу поведения - «уединение» (обе мифологемы указывают на детский эгоцентризм - специфическое мышление ребенка, основанное на восприятии окружающей действительности сквозь призму самосознающего Я как центра этого мышления). При этом авторы ставят Пипа и Аркадия перед выбором: Диккенс - между возможностью даром получать средства и самостоятельно зарабатывать на жизнь, Достоевский - жить «в себе», «в углу» или идти навстречу «другим». Так в обоих романах воспитания главные герои предстают перед дилеммой, которая выполняет сюжетообразующую функцию [16].
История «первых шагов на жизненном поприще» в романах «Большие надежды» и «Подросток» «начинается со смены среды обитания» [16]. У Диккенса в отличие от Достоевского действие может осуществляться в разных населенных пунктах, у Достоевского же «локализация действия романа происходит, как правило, в пределах одного места» [16]. Узнав о неком финансовом покровителе, Пип переезжает из сельской местности в Лондон, чтобы «стать джентльменом». В столице Англии Пип знакомится с правилами светского общества и кругом деловых людей - Джеггерсом, Гербертом, Пам-блчуком, Уэммиком. Подросток же пройдя деспотическую школу в пансионе Тушара в Москве, возвращается в Петербург обратно в семью. Там не установив контакта с отцом Версиловым, он хоть и уходит в свое «подполье», но не успевает полностью погрузиться в идею о ротшильдстве, поскольку становится свидетелем авантюрно-детективной интриги, связанной с шантажом княгини Ахмаковой.
Т.к. человек является биосоциальным существом, то его индивидуально-личностная картина мира складывается из восприятия им субъектов своего ближайшего окружения. Это особенно заметно на ребенке, в восприятии которого родитель является лицом, имеющим непоколебимый авторитет, поэтому часто «оценочные масштабы взрослых становятся масштабами самого ребенка» [5, т. 4, с. 236]. В случае отсутствия родителей, образ авторитетного взрослого переносится сознанием ребенка на любое доверительное лицо, способное продемонстрировать личный пример достойного поведения. Как для Диккенса, так и для Достоевского в этом смысле характерно использование образа положительно прекрасного человека. Е.М. Меле-тинский замечает, что «положительными персонажами у Диккенса, как и у Достоевского, часто выступают крайние чудаки» [18, с. 134— 148]. Образами таких «чудаков» в романах «Большие надежды» и «Подросток» выступают благородный кузнец Джо Гарджери и смиренный старец Макар Долгорукий. Как кузнец Джо, так и странник Макар в сознании героев занимают места отцов. Первый - «золотой человек, тихий, мягкий, смирный, покладистый, простоватый» [8, т. 23, с. 12], второй сначала «был характера упрямого, подчас даже рискованного; говорил с амбицией», а затем, «когда вышел из дворни», стал странником. С тех пор «его не иначе поминали как какого-нибудь святого и много претерпевшего» [10, т. 13, с. 9]. Джо Гарджери своей «душевной чистотой», провинциальной непосредственностью и трудолюбием напоминает мистера Пиквика из раннего творчества Диккенса, безграничная веселость, самопожертвование, нестяжание, богатство и образность языка, постоянный призыв к молитве Макара Долгорукого - сподвижника XVIII века святителя Тихона Задонского, житие и творения которого Достоевский тщательно изучал. Обоих героев объединяет детскость - черта, позволившая Пипу и Аркадию войти с ними в доверительные отношения, а тем, в свою очередь, на них повлиять. У Джо эта детскость проявляется в безграничном оптимизме, сохраняющемся в его диалоге и взаимодействии с Пипом на протяжении всего романа. Так, например, когда героя-ребенка одолевает болезнь из-за вести о «крушении блестящих видов на будущее» [8, т. 23, с. 501], появление Джо оказывает на сердце Пипа бальзамирующее воздействие:
«- Эх, Пип, старина, - сказал Джо, - мы же с тобой всегда были друзьями. А уж когда ты поправишься, и я повезу тебя кататься, то-то будет расчудесно!» [8, .т. 23 ,с. 491].
Черты детскости у Макара Долгорукого проявляются в его «мимолетном смехе».
На духовное попечение кузнеца и старца о Пипе и Аркадии указывают также и обращения, которые покровители используют в диалоге с героями: Джо называет Пипа дружок, старина (old chap), а Макар Долгорукий Аркадия - голубчик (кстати, именно эту лексическую единицу использует Достоевский в обращении к Анне Григорьевне), друг.
Одним из сильнейших образов человеческого сознания является архетип матери. «С ним ассоциируются такие качества, как материнская забота и сочувствие; магическая власть женщины; мудрость и духовное возвышение, превосходящее пределы разума; любой полезный инстинкт или порыв; все, что отличается добротой, заботливостью или поддержкой и способствует росту и плодородию» [22, с. 218]. В случае отсутствия матери или недоверия к ней, эгоцентрический ум ребенка подсознательно выбирает того человека, который мог бы занять ее место (иногда это происходит из влюбленности, т.к. каждый мужчина стремится выбрать себе потенциальную супругу, по характеру и темпераменту напоминающую мать). В романе «Большие надежды» на роль подлинной матери Пипа претендует два героя - мисс Хэ-вишем и Бидди. В сознании Подростка мать Софью Андреевну Долгорукую замещает Елизавета Долгорукая, сестра Аркадия.
Мисс Хэвишем (фамилия которой происходит от англ. слова havings - имущество) - это женщина, «навсегда скрывшаяся от дневного света» [8, т. 23, с. 195]. Сестра Аркадия Лиза, также как и брат, пострадала от «случайного семейства». Кроме того, у нее была «случайная» связь с князем Сокольским, в результате которой она забеременела. Будучи когда-то богатой наследницей, мисс Хэвишем возложила «большие надежды» на своего жениха, который выманил «у нее большие суммы денег» [8, т. 23, с. 194] и не явился на «назначенный день свадьбы» [8, т. 23, с. 195]. Увидев, что ее мечте превратить падчерицу Эстеллу в леди не суждено осуществиться, мисс Хэви-шем «завяла прямо в подвенечном уборе» и начала создавать ат-
мосферу смерти во всем окружающем быту. Лиза же в Подростке, узнав о заключении в тюрьму князя Сокольского и «выкинув» ребенка, сумела сохранить свое лицо и даже проявить монашеское смирение, приняв на себя подвиг молчания. Когда в «Доме Довольно» появляется Пип, мисс Хэвишем сама настраивает его на богатую жизнь и становится одной из главных идейных вдохновителей осуществления мечты о джентльменстве:
«Моя мечта сбылась; трезвая действительность превзошла мои самые необузданные фантазии; мисс Хэвишем решила сделать меня богачом!» [8, т. 23, с. 149] - размышляет эмоциональный Пип.
Что касается «Подростка», то в начале романа, когда душа Аркадия еще не успела пережить момент преображения, герой не в состоянии простить «случайный» проступок матери, поэтому сын просит сестру Лизу стать для него другом, но подсознательно ищет себе потенциальный образ матери:
«Лиза, у меня не было друга, да и смотрю я на эту идею как на вздор; но с тобой не вздор... Хочешь, станем друзьями? Ты понимаешь, что я хочу сказать?..
- Очень понимаю. - И знаешь, без уговору, без контракту, - просто будем друзьями!» [10, т. 13, с. 161]
Однако в Лизе Аркадий быстро разочаровывается за ее самовластный и гордый характер. Подросток не смог принять того, что «она полюбила князя из самовластия, именно за то, что в нем не было характера» [10, т. 13, с. 293].
Что касается образа Софьи Андреевны, то ее духовное «воздействие на внутренний нравственный мир героя гораздо серьезнее» [19, с. 206]. Ее имя имеет греческое происхождение и означает премудрость (Достоевский, как и Диккенс, наделяет имена своих героев семантическим смыслом). По словам Версилова, Софье присуще «пугливое целомудрие» и «стыдливая, кроткая любовь». Ее кротость порождает парадоксальное суждение Аркадия, что она как мать «лишь бесконечно высший мертвец». Так же парадоксально ответное суждение Версилова, что «русская женщина — женщиной никогда не бывает» [18, с. 134-148]. Тем не менее, сохранив любовь к реальному мужу Версилову и уважение к формальному супругу Макару и преданность сыну, Софья проявляет не просто материнскую
заботу, а подлинное христианское чувство (недаром Аркадий помнит первое в своей жизни Святое Причастие, которому сподобила Софья). Кроме того, мать Аркадия сожалеет о своей связи с Версило-вым и в отличие от последнего признает свое неучастие в воспитании Подростка. Это указывает на ее стремление к покаянию:
«- Помню, родной, я всю жизнь перед тобой виновата, я тебя родила, а тебя не знала» [8, с. 454].
По мнению Е.А. Гаричевой «началом возрождения Аркадия Долгорукого становится воспоминание о молитве матери в день иконы Знамение. Действие благодати испытывает Подросток перед встречей с Макаром Ивановичем, когда он видит луч заходящего солнца и слышит творимую странником Иисусову молитву: «Вся душа моя как бы взыграла и как бы новый свет проник в мое сердце». В черновиках к «Подростку» есть замечание: «В этих существах, как в Макаре, — Царство Божие» [6, с. 72-76].
Осознав свою слабость и немощность, Софья постоянно напоминает Аркадию о всепрощении Христовом. Ее божественная премудрость вместе с кроткими наставлениями старца Макара освящают сердце Аркадия и в конечном итоге преображают его душу. Это особенно характерно для развязки романа, где «происходит подлинное вхождение Аркадия в свою семью». Сам же Подросток выходит из эгоцентрической идиллии «уединенья», переступая через «подпольный» комплекс. Выявив для себя новый духовный уровень бытия, он не только преодолевает свое влечение к Ахмаковой, но осознает жизнь как данность и при этом примиряет других членов семьи друг с другом. «Ранее раздираемые обидами, страстями, подозрением, все дорогие Подростку люди теперь вместе и в согласии - мама «осмелилась» перед Версиловым, Аркадий обрел друга в Татьяне Ивановне и всерьез задумался о горькой судьбе Лизы» [16, с. 137-159]. Такое семейное единение типично для романа воспитания.
В романе Диккенса наблюдается несколько иная тенденция. Путь к разрушению идиллии «больших надежд» начинается с расставания Пипа и Джо в Лондоне, когда кузнец приехал повидать своего подопечного. Потеряв покровителя в лице Джо, Пип переносит его образ на другого персонажа - каторжника Мэгвича и пытается вместе со своим другом Гербертом помочь ему нелегально выехать из Англии.
Но при попытке бегства Мэгвича задерживает полиция, и каторжник попадает в тюрьму, где его настигает смертельная заболевание. Навестив находящегося в заключении Мэгвича, Пип узнает всю правду о своем покровителе и «больших надеждах» Поскольку каторжник и Пип не являются родственниками, то, погрязнув в долгах, наследство главный герой романа не получает, и пуританская мифологема о счастье материального богатства разрушается. Спасает его только благородный Джо, который уплачивает все долги Пипа, и, как и мистер Пиквик, не поддается различным соблазнам, а остается самим собой. Что касается Эстеллы то, согласно первоначальному замыслу концовки произведения, она, овдовевшая после первого брака, намеревалась выйти замуж за Пипа. Однако в письме Джону Форстеру от 8 июля 1861 года Диккенс сообщает о своем желании изменить традицию романа воспитания: «Ты будешь удивлен услышать, что я изменил конец «Больших надежд» до и после возвращения Пипа к Джо. Эдвард Бульвер после прочтения моих рукописей привел весьма весомые аргументы, поэтому я решил внести изменения...» [1, vol. 2, p. 143]. В действительности Пип приезжает к раскаявшейся Эстелле, но остается в одиночестве. И здесь автор использует прием сюжетной незавершенности, при помощи которого Диккенс как бы предлагает читателю самому додумать окончание произведения.
Поскольку роман «Большие надежды свидетельствует об окончательном перевороте в мировоззрении Диккенса, то можно предположить, что Пип потерпел крах и остался ни с чем до конца своей жизни. Все попытки морального воздействия кузнеца Джо на Пипа оказываются тщетными. Сам Диккенс в своей не только писательской, но и личной жизни нравственно погибает вместе с героями собственных произведений под влиянием не столько действительности, в которой они оказываются, сколько того мировосприятия, которое они получает вследствие воздействия окружающего мира. Поэтому вместе со своими героями автор не видит выхода из сложившегося духовно-нравственного кризиса английского общества второй половины XIX века. В результате в сердце Диккенса постоянно отсутствует душевный покой, и он умирает, будучи на пике славы.
Открытость сюжета характерна и для «Подростка». Читателю неизвестно, как сложилась дальнейшая жизнь Аркадия Долгорукого,
но ясно одно - душа Аркадия пережила преображение во Христе, поэтому опираясь на письмо московского воспитателя Николая Семеновича, стоит допустить мысль о дальнейшем противостоянии Подростка «хаосу» и «беспорядку» в обществе. Вероятно Аркадий, написав свои «записки» и, переосмыслив увиденные процессы духовно-нравственного разложения общества через христианское мировоззрение, создаст собственную семью и предпримет все возможные действия, дабы избежать «случайного семейства» в своей жизни:
«Скажите мне теперь, Аркадий Макарович, что семейство это -явление случайное, и я возрадуюсь духом. Но, напротив, не будет ли справедливее вывод, что уже множество таких, несомненно родовых, семейств русских с неудержимою силою переходят массами в семейства случайные и сливаются с ними в общем беспорядке и хаосе. Тип этого случайного семейства указываете отчасти и вы в вашей рукописи. Да, Аркадий Макарович, вы - член случайного семейства, в противоположность еще недавним родовым нашим типам, имевшим столь различные от ваших детство и отрочество» [10, т. 13, с. 452].
Таким образом, в развязках романа Ч. Диккенса «Большие надежды» и Ф.М. Достоевского «Подросток» имеется концептуальное различие, заключающаяся в духовно-нравственной гибели Пипа и христианском преображении Аркадия Долгорукого. Эта разница обусловлена мировосприятием, которое затмило христианское чувство одного героя и способствовало преображению другого персонажа. Подлинная причина этих сформировавшихся мировоззрений лежит в концептуальном несходстве двух культур - английской, основанной на реформационном вероучении англиканской церкви, и русской, направляющим стержнем которой является православие. Отсутствие таинства исповеди в англиканской церкви, и как следствие, понятия покаяния в английской культуре приводит к бытийному разочарованию и краху Пипа, поэтому даже действия благородного кузнеца Джо с его детской непосредственностью оказываются тщетными. Наличие же данного понятия в православии рождает категорию преображения в сердце главного героя романа «Подросток». Софья Долгорукая и старец Макар, осознав свою вину перед Версиловым и Подростком, также раскаялись, чем явили Аркадию личный пример высокой морали и нравственности.
№ 22(79)_ВРЛ
Исходя из всего вышеперечисленного можно, сделать соответствующие выводы:
1. Романы Ч. Диккенса «Большие надежды» и Ф.М. Достоевского «Подросток» имеют определенные сходства в силу использования в них художественного приема «мир глазами ребенка».
2. При помощи этого приема Диккенс и Достоевский показывают не столько преломление действительности в сознании главных героев Пипа и Аркадия в связи с воздействием на них семьи и среды, сколько получение вследствие этого влияния определенного мировосприятия, в результате которого формируются идиллия «больших надежд» и «подпольный комплекс».
3. В романе «Большие надежды» Диккенс изображает мир в его социальной структуре, Достоевский - его духовную составляющую с помощью «реализма в высшем смысле».
4. Вследствие сформированного ранее под влиянием семьи и среды мировосприятия и разрушенной позднее идиллии «больших надежд» герой романа Диккенса «Большие надежды» терпит духовно-нравственный крах, в то время как Аркадий Долгорукий у Достоевского под влиянием заботы матери Софии и наставлений старца Макара переживает христианское преображение.
5. На основе развязок романа выявляются концептуальные различия двух культур - английской, основанной на учении англиканской церкви и характеризующейся отсутствием таинства исповеди, и русской, в корне которой лежит православие с его категориями покаяния и христианского преображения.
Список использованных источников
1. Dickens, Ch. The letters of Charles Dickens in two volumes / Ch. Dickens - London: Chapman and Hall, 193, Picadilly. - 1880.
2. Forster John The life of Charles Dickens / J. Forster - Boston: JAMES R. OSGOOD & COMPANY, (LATE TICKNOR & FIELDS, AND FIELDS, OSGOOD, & CO.), 1875.
3. Westburg B. The confessional fictions of Charles Dickens / B.Westburg - Northern Illinois University Press, 1977. - 223 p.
4. Бахтин М.М. Проблема поэтики Достоевского / М.М. Бах-
тин // Собрание сочинений в 7 т. - М.: Изд-во «Русские словари», «Языки славянской культуры».
5. Выготский, Л. С. Собрание сочинений: В 6-ти т. / Л.С. Выготский.— М.: Педагогика, 1983-1984.
6. Гаричева, Е.А. Категория преображения личности в романах Ф.М. Достоевского / Е.А. Гаричева - Вестник РГУ им. И. Канта. -2008. Вып. 8. Филологические науки. - С. 72—76.
7. Даль, В.И. Толковый словарь великорусского языка. В четырех томах / В.И. Даль - М.: Цитадель, 1998.
8. Диккенс, Ч. Собрание соч. в 30 т. / Ч. Диккенс - М.: Гос. изд-во худ. лит., 1960.
9. Долинин A.C. Последние романы Достоевского. Как создавались «Подросток» и «Братья Карамазовы». М.-Л., 1963. - 344 с.
10. Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч.: в 30 т. Художественные произведения: тома I-XVII / Ф. М. Достоевский; [редколл. : В. Г. Базанов, В. В. Виноградов, Ф. Я. Прийма, Г. М. Фридлендер, М. Б. Храпченко]. - Л.: Наука, 1972-1990.
11. Дьяконова, Н. Я. Философские истоки миросозерцания Диккенса / Н.Я., Дьяконова // Из истории английской литературы. Статьи разных лет.— СПб.: Алетейя, 2001. —192 с.
12. Зарецкий, Ю. Детство в западноевропейских автобиографиях: от Средних веков к Новому времени [Электронный ресурс] - Режим доступа: http://magazines.mss.m/nz/2008/2/za19.html#_ftn9. Дата доступа: 03.01.2012
13. Касаткина, Т.А. Круглый стол «проблема «реализма в высшем смысле» в творчестве Достоевского / Т.А. Касаткина и другие / / Альманах «Достоевский и мировая культура» - Санкт-Петербург-Москва: «Серебряный век», 2004.- №20 - С. 69
14. Катарский И. М. Диккенс в России: Середина XIX в. / АН СССР. Ин-т мировой лит. им. А. М. Горького. — М.: Наука, 1966. — С. 395.
15. Клименко, Е.И. Рассказчик у Диккенса / Е. И. Клименко // Вестник ЛГУ - Л, 1965. - №1 - С. 128-137
16. Краснощекова Е. А. «Память жанра» в романе «Подросток» / Е.А. Краснощекова // Роман Ф.М. Достоевского «Подросток»: возможности прочтения: Сб. ст. / Ред.-сост. В.А. Викторович. Коломна,
2003. С.137-159.
17. Лихачев, Д.С. Очерки по философии художественного творчества / Д.С. Лихачев - РАН, Ин-т рус. лит. (Пушкинский Дом). — 2-е изд., доп. — СПб.: БЛИЦ, 1999. — 191 с.
18. Мелетинский, Е.М. О романе «Подросток» / Е.М. Мелетин-ский // Заметки о творчестве Достоевского - М.: Изд. центр РГГУ, 2001. - С. 134-148
19. Розенблюм, Л.М. Творческие дневники Достоевского / Л.М. Розенблюм - М.:, 1981. - 368 с.
20. Степанян, К.А. К пониманию «реализма в высшем смысле» / К.А. Степанян // Вестник Московского университета. Сер.9. Филология. - 1997 - №2. - С. 19-27.
21. Элиаде М. Аспекты мифа / М. Элиаде — 4-е изд. — М.: Академический Проект, 2010. — 251 с.
22. Юнг, К.Г. Душа и миф: шесть архетипов. / К.Г. Юнг - Пер. с англ.-Киев: Государственная библиотека Украины для юношества, 1996. - 384 с.
23. Юнг, К.Г. Психологические типы / Пер. с нем.; Под общ. Ред. В.В. Зеленского. - Минск: ООО «Попурри», 1998 - 656 с.
