CC BY
59
ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ
УДК 821.161.1
Е. А. Балашова
ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ ФУНКЦИИ ВРЕМЕННЫХ ОТНОШЕНИЙ В СТИХОТВОРНОЙ ИДИЛЛИИ ХХ ВЕКА
Художественное воплощение хронотопа, по-видимому, требует той или иной пространственно-временной организации текста. Обнаружена определенная связь между конкретным типом хронотопа и пространственно-временными взаимосвязями в тексте. Также освещена типология временных отношений, формирующихся в стихотворной идиллии ХХ века.
Ключевые слова: идиллия, хронотоп, интериоризация, пространственно-временные взаимосвязи, жанр, инвариант, внутренняя мера жанра, деканонизация жанра, современная русская поэзия.
E. A. Balashova
Functions of temporal relations in idyllic poetry of the XXth century
Literary evocation of the chronotope apparently requires a spatiotemporal organization of text. The article discusses certain relationship of conformity between the chronotope type and spatiotemporal interrelationships in the text that describes the particular chronotope. The paper also outlines the typology of the temporal relationships in the poetic idyll of the XXth century.
Key words: idyll, chronotope, internalization, spatiotemporal interrelationships, genre, invariant, genre inner measure, genre decanonization, modern Russian poetry.
Поскольку смысл категории «хронотоп» недостаточно определен, уточним для начала, что мы искали действительно формулу, которая вбирала бы в себя именно пространственно-временные характеристики, пронизывающие друг друга и входящие в определение друг друга. Для идиллии весьма подошло бы «удаленное во времени пространство» (хронологическая отдаленность).
Известно, что архаичным сознанием недостаточно дифференцировались понятия времени и пространства. Идиллия, пытающаяся воспроизвести забытую в золотом веке картину мира, «не противопоставляет пространство времени как внешнюю форму созерцания внутренней» [1, с. 231]. В идиллии оказывается возможной синхронность времени и пространства. Идеально в этом смысле название цикла К. К. Случев-ского «Уголок»: добровольная пространственная
изоляция («уголок») в имении с названием Уголок
БАЛАШОВА Елена Анатольевна - к. филол. н., доцент кафедры литературы КГУ им. К. Э. Циолковского.
E-mail: [email protected]
поддерживается отдаленностью, мотивируемой временем, - старостью, «последними днями».
Художественное воплощение хронотопа, по-видимому, требует той или иной пространственновременной организации текста. Обнаруживая определенные закономерности между типом хронотопа и пространственно-временными отношениями текста, изображающего этот хронотоп, в данном случае попробуем наметить типологию временных отношений, хотя в целом в лирике трудно устанавливать какие-либо пространственно-временные закономерности, поскольку время является куда более податливым и менее сопротивляющимся материалом, чем пространство, тем более что в большинстве случаев свойства времени не имеют пространственных аналогов.
Анализ конкретных примеров показал, что идиллический текст активно «работает» с разными грамматическими формами, указывающими на время того или иного события, но, с другой стороны, может отказываться воспроизводить пространственновременные характеристики. Непосредственная
реализация временных отношений, вызывающая у читателя ощущение течения времени, реализуется при помощи лексики (формул наподобие «раньше -позже», «последовательно - непоследовательно», «долго
- медленно», «в то время как...»), а также с помощью таких грамматических средств, как вид и время глагола. Репертуар разновидностей их употребления в современной поэзии довольно разнообразен. При этом различие между значениями прошлого, будущего и настоящего не сводится к простому сдвигу временной отнесенности. Так, можно, говоря об одном времени, рассматривать его разновидности, «расширяющиеся» в другое время.
Есть тексты, в которых идиллическое время только ожидается. Перед нами настоящее намеченное время с воображаемым действием. Таков хронотоп идиллии у Б. Б. Рыжего - с узкой локализацией остановленных примет времени. В стихотворении «Нежная сказка для Ирины» [3, с. 346-348] используются глаголы будущего времени: «пойдем»,
«построим», «оставим открытой дверь», «возьмем». То же будущее время - в стихотворении И. А. Бродского «Пророчество»:
Мы будем жить с тобой на берегу, отгородившись высоченной дамбой от континента, в небольшом кругу, сооруженном самодельной лампой.
Мы будем в карты воевать с тобой и слушать, как безумствует прибой, покашливать, вздыхая неприметно при слишком сильных дуновеньях ветра.
[ 4, т. 1, с. 421].
Однако названная проекция вперед может предстать загробным миром, как в «Уголке» К. К. Случевского. И в стихотворении «Пророчество» И. А. Бродского указывается на смерть героев:
и вот
нас вместе с козырями отнесет от берега извилистость отлива.
[ 4, с. 421].
Угадывается подобная перспектива - в небытие -во второй части стихотворении Б. Б. Рыжего «Родная, мы будем жить здесь.»:
По сути дела не будет лета, зимы и прочих.
Не будет милых моих. Любимых моих. Хороших. Туман укроет нас белоснежной своей рогожей, и будут ночи. Сплошные ночи. Сплошные ночи.
Но всё проходит. И мы с тобою пройдём задаром.
И будет небо. Сплошное небо, как черный зонт. А мы будем в ночи, как в отложении - два омара.
... И безресничный прищур безглазого горизонта.
[ 3, с. 294].
В стихотворениях Б. Б. Рыжего реальную жизнь с превалирующим чувством вины заменяет выстраивание и проживание другой жизни, мыслящейся как переход в особое, священное и неведомое времяпространство, в чаемое их соединение. Будущее оживает, но настоящим никогда не сделается. Отсюда идиллическая несбыточность всего, о чем говорится. А в стихотворении А. С. Кушнера «Замечтаться в саду.» поэтика несбыточного строится на использовании инфинитивов:
Замечтаться в саду, заглядеться на клумбу Золотых ноготков, обойти Ниобею,
Не взглянув на нее - и наткнуться на тумбу, Преграждавшую въезд экипажей в аллею.
[ 5, с. 134].
Нередки примеры использования глаголов настоящего времени, как в стихотворении С. М. Львовой «Чуть пахнет острой ласковой простудой.», при этом проявление значения времени при столкновении с контекстом оказывается более сложным. Перед нами абстрактное настоящее, не исключающее и сферы будущего времени:
Я хлеб пеку и прибираю дом.
Мы ходим беззаботно, как во сне, настаиваем квас на хлебной корке... [ 6, с. 56].
Примером расширенного настоящего служат строки стихотворении Ф. Г. Сухова:
Сажу, как Гораций, капусту,
Картошку тихонько сажу,
Учусь я иному искусству,
Иному призванью служу.
И сожалею, что поздно Вернулся к родимой земле.
Друзья мои! Это не поза,
Благоговейная озарь
Пришла наконец-то ко мне! [ 5, с. 134].
Глагол «вернулся», относящийся к субъекту, в данном случае используется скорее в значении настоящего времени, а не прошедшего. Строку следовало бы прочитывать так: «сожалею, что поздно возвращаюсь к родимой земле». Действие может осуществляться в момент речи («сожалею»), но не только в этот момент: оно охватывает более или менее обширный отрезок прошлого: (сажу; уже посадил),
может предполагаться и продолжение его в будущем.
Ожидаемо в идиллии использование глаголов прошедшего времени. В одном из стихотворений цикла «Степная дудка» А. А. Тарковского читаем:
Где вьюгу на латынь Переводил Овидий,
Я пил степную синь И суп варил из мидий.
И мне огнем беды Дуду насквозь продуло,
И потому лады
Поют, как Мариула... [ 8, с. 183].
Действие было когда-то актуальным, но ушло в прошлое, однажды наполнив наш опыт в качестве непосредственного настоящего. Несовершенный вид в данном случае выступает в постоянно-непрерывном значении.
Оговорим особые грамматические формы. В стихотворении В. С. Высоцкого «Здесь лапы у елей дрожат на весу.» [ 9, с. 321 ] обретение идиллического счастья дано в варианте сослагательного наклонения: «соглашайся хотя бы.». Встретилась форма и повелительного наклонения в стихотворении В. С. Высоцкого «И душа и голова, кажись, болит.»:
Дайте мне глоток другого воздуха! [ 5, с. 134].
Условное обретение счастья в мечтах, та же возможная альтернатива современной неустроенности в стихотворении «Я на руки взял тебя и на кровать.» Н. И. Глазкова. [ 10, с. 102 ]
В стихотворении Л. Н. Мартынова «Добрососедство» внимание привлекают две позиции: вид глагола и тип придаточного предложения:
Когда
Клубится дым Над хмурым садом,
Вещая, что горят торфяники,
Вдруг прямо к нам, в ограды, прямо на дом,
Всем старым разногласьям вопреки Являются, чтоб жаться с нами рядом,
Лягушки, ласточки и мотыльки. Добрососедствовать добром и ладом Они зовут почти что по-людски.
И мы не только с ласточками ладим,
Но всяких тварей по головкам гладим И с пристальным вниманием следим,
Чтоб не взбесился кто из них от жажды,
И может быть, что в жизни хоть однажды Такой урок и нам необходим. [ 11, с. 230].
Ситуация единения всего живого (почти сказочная!) не должна мыслиться как повторяющаяся, но именно так позволяет ее понимать автор: постоянно горят торфяники и постоянно звери ищут спасения у человека (глаголы несовершенного вида, конструкция с придаточным условия с временным значением «когда...»). Уместнее было бы предположить исключительность ситуации, воспроизводящей единственный случай пожара (чит. как: «когда
клубился дым.»). Выбранная ситуация повседневного единения человека и природы уже не звучит щемяще и трогательно.
В стихотворении О. Г. Чухонцева «Георгики» глагол, формально относящийся к повелительному наклонению («соли, гляди»), осознается как форма глагола настоящего времени (изъявительного наклонения) - это сейчас герой солит огурцы, отводит душу. Данное синтаксическое время показывает возможность и желательность действия с обобщающим значением («я и любой солит»):
И вот сосед снимает китель, фуражку вешает на гвоздь.
Он, огородник и любитель, почуял страсть и даже злость.
О, как ему осточертело -дежурка. граждане. народ.
Вот огурцы - другое дело.
Деревня. Детство. Огород.
Соли, соли, пока не поздно, смурную душу отводи, гляди не грозно, а серьезно и даже весело гляди. [ 12, с. 36].
В идиллических текстах, воспроизводящих ностальгию по утрате лучших времен (чаще всего это утрата детской наивности), частым становится прием противопоставления разных временных отрезков, как, например, в стихотворении О. Г. Чухонцева:
Без хозяина сад заглох, кутал розу - стоит крапива, в вику выродился горох, и гуляет чертополох
там, где вишня росла и слива. [ 12, с. 290].
Или в стихотворении Н. М. Грибачева «Зима, лесник и негры»:
Но в это утро у жилья лесного
Я детство в мелочах припомнил снова,
И показалось мне в минуты эти,
Что после вечной нашей суеты Я очутился на другой планете,
Чьи до конца естественны
черты,
Где просто все еще и первозданно И нервы в упокоенности всей Не ждут ежесекундного удара О тех -
со всей планеты -
новостей. [ 13, с. 153-156].
Уточнения требует и сопоставление времен в стихотворении И. Л. Лиснянской, здесь оно строится не по принципу антитезы:
Овечка, еще я не знаю, не знаю,
Что будешь ты заклана!
От устья в исток бытия, дорогая,
Дремотой я загнана.
Пространство мало и узка горловина.
Не тронута опытом,
Овечка моя, я еще не повинна Пред мужем и Господом.
В колени мне тычешься ты шелковистой Курчавою мордочкой,
Так облако тычется в берег тенистый,
Где солнце как форточка В тот хаос, в тот мир, где мы жертвами будем По глупости, слабости.
Давай-ка еще у истока побудем В доопытной благости. [ 4, с. 68].
«Я еще не знаю» означает «уже знаю» (тогда - не знала), взгляд из будущего. Использование данной формы синтаксического времени означает сознательный отказ от ухода в узнанное будущее.
В данном частном жанровом случае (идиллии) считаем интересным проследить, как реализуется перцептуальный аспект (т. е. временные отношения, складывающиеся в результате того или иного порядка следования событий в тексте). В идиллии, которая наиболее приближена к жизни с ее каждодневными заботами, особое отношение к временной последовательности. Ее может не быть: звенья
перечисления переставим по своему усмотрению (по принципу свободной композиции). Правда, именно потому, что идиллия близка обычной жизни и воспроизводит известный порядок вещей, то всё изображенное не должно противоречить бытийной последовательности: сначала вскопать огород и
только потом собрать урожай.
Пример слабой временной последовательности
представлен в одном из стихотворений цикла «Степ-
ная дудка» А. А. Тарковского:
У пастухов кипел кулеш в котле,
Почесывались овцы рядом с нами...
С Овидием хочу я брынзу есть И горевать на берегу Дуная. [ 8 с. 183].
Ничего бы не изменилось, если бы части высказывания переставить местами и в пространстве стихотворения «Актинидия коломикта так оплела.»
О. Г. Чухонцева:
Чаю заварим с мятой, накроем стол, яблочный пай нарежем, тетрадь раскроем.
[ 12, с. 296].
А вот в стихотворении Ф. Г. Сухова «В лес по ягоды» воспроизводится реальный путь человека в лесу со всеми топографическими подробностями, изменить порядок которых значило бы заблудиться, потому что сначала надо спуститься с кручи, потом пройти мимо сосен, далее - через ручей и т. д.:
Я спускаюсь с высокой кручи,
Мимо сосенок прохожу,
Обиваю с травы колючей Ту же утреннюю росу.
Перепрыгиваю невеликий К солнцу вырвавшийся ручей,
Наклоняюсь над земляникой -Первой ягодою моей.
А за первой я рву вторую. [ 7, с. 81-82].
Четкая последовательность описанных действий в стихотворении Т. Ю. Кибирова «Послание Ленке», не нарушая логики (события группируются относительно друг друга), отражает последовательность действий в быту:
будем варенье варить из крыжовника в тазике медном, вкусную пенку снимая, назойливых ос отгоняя, пот утирая блаженный, и банки закручивать будем, и заставлять антресоли, чтоб вечером зимним, крещенским долго чаи распивать под уютное ходиков пенье, под завыванье за окнами блоковской вьюги.
[ 15, с. 317-321].
Однако наряду с использованием временных форм идиллия предполагает и не временные. Наиболее часто встречающиеся формы невременной организации - это «пространственная организация, ориентирующаяся на фиксацию объектов, рассредоточенных на тех или иных участках пространственного поля (дескриптивная лирика), конструкция уравнения (уравнивания), с помощью поэтических формул типа «Люблю», «Помню», втягивающая в свой круг и произвольно уравниваю-
щая различные ряды ощущений, различные фазы невзаимосвязанных событий, и конструкция обобщения, замораживающая какие бы то ни было временные (и пространственные) отношения и играющая заметную роль в дидактической поэзии и философской лирике» [16, с. 36].
Универсальная модель пространственных отношений, не требующая присутствия временных отношений, - это в чистом виде описание картины, скульптуры или, как в стих. «Золотой век. Идиллия»
Э. В. Лимонова, фотографии:
Она глядит из фотографий памяти Лимонова
мгновенные взоры. профиль. анфас. со спины
в движении
вот взлетевшая рука
вот разговаривает с лошадью
Да облагородит ее это произведение и сделает вечной
и не только на лугу с коровами и потным пастухом
но и с теми кто труден мил
недоступен в обычное время - ... [ 17, с. 164-175].
или экфрасис Ю. Д. Левитанского:
В будапештской гостинице, в номере, на стене -деревенский зимний пейзаж в деревянной раме... Деревенский зимний пейзаж, тишина и снег, и пустынный двор, и колодец, и дом с сенями, и неясный след, оставшийся за санями.
[ 18, с. 375].
Из приведенных примеров становится ясным: взгляд сразу, одномоментно фиксирует всё пространство изображения. Читатель не нуждается во времени, потраченном на перевод взгляда от одного предмета к другому.
Первая фраза стихотворении Г. Я. Горбовского: «А много ль человеку надо?..» [19, с. 345] позволяет говорить о конструкции уравнивания, в которую вписаны как звенья одной цепи «лужок» и «ягода», человек и «рыбешка». Противоположность живого и неживого, динамичного и статичного снимается. Равноправными в этом мире оказываются не только предметы и живые существа, но и все действия. Здесь нет ложного употребления сил - только на первостепенное: «поднять колодезной воды», «окучить
картошку».
Подобная ситуация уравнивания и в стихотворении
Н. М. Рубцова «Добрый Филя»: «Я запомнил, как диво.» [20, с. 113]. С определения собственного чувства начинаются картины идиллической жизни у Ю. Д. Левитанского: «С деревянным домом живу в ладу.» [18, с. 339-341] или «Небо памяти, ты с
годами всё идилличнее.», или «Я в лесу глухом затерян.» [18, с. 85].
Настоящее обобщение того, как должен чувствовать себя идиллический герой, живущий первозданным, доказывающий, что только так и бывает у всех, стремящихся к первообразному, можно найти в стихотворении Е. М. Ширман:
Я не знала до сих пор,
что воздух бывает так вкусен.
Наконец-то - впервые в жизни -Мне открывается подлинная ценность Самых простых и насущных вещей -Воздуха, воды и куска хлеба.
Наконец-то - впервые в жизни -Они - мои руки -
создают настоящие вещи.
[ 21, с. 459-460].
Что касается конструкции обобщения, то в ее определении нас привлекло объяснение: «замораживающая какие бы то ни было временные и пространственные отношения» [16, с. 46]. Показалось, что это как нельзя кстати отвечает сути идиллии - замораживанию устоявшегося веками идеала естественной жизни на фоне природы. Так строится стихотворение И. Л. Лиснянской:
В нежном клевере луг, голубеет слегка водоем.
Нет ни встреч, ни разлук, потому что всегда мы вдвоем.
На постели из трав, как на царской, упругой парче,
От блаженства устав, на твоем отдыхаю плече.
Запотелой щекой трусь о твой задубелый загар.
Молода я еще, да и ты, мой любимый, не стар.
Пусть проходят века - подыматься мне с клевера лень, -
Молодые рога подставляет мне желтый олень.
Может, Авель воскрес и мне влажную подал ладонь?
Правды нет без чудес - не бывает без дыма огонь.
Будит свет меня резкий, но веки поднять нету сил -
Ты мне сон свой эдемский под веки земные вложил.
[14, с. 69].
На самом деле в конструкциях обобщения временные отношения игнорируются. Нам же кажется принципиальным, что время именно в идиллической «конструкции обобщения» заявлено. Мало того, оно каждый раз (независимо от того, прошлое оно, настоящее или будущее) соотносится с универсалиями, такими как смерть, например. Все незаметные
каждодневные частности уравниваются в правах с важнейшими законами жизни. В этом отчасти и состоит важнейшая черта идиллии - она принимает и жизнь, и смерть, не видя их разъединенности. Для идиллического мира чрезвычайно характерна убежденность в повторяемости, обратимости времени. Идиллическое время циклично, оно не останавливается в точке смерти, потому-то идиллический человек неотделим от природы - возрождение природы позволяет ему и себя считать вписанным в общий круговорот времен года, замены осени - зимой, а зимы - весной. Это мир взаимных переходов, перетеканий. Идиллический мир «круглый», не имеет начала и конца; и смерть здесь не окончательна, она просто приобщает человека к круговороту жизни. Стало быть, давая характеристику идиллическому хронотопу, нам не избежать термина «вневременное». Время актуально, но оно рассматривается через призму повторяемости, цикличности. Конкретные участки, локальные моменты могут как работать с грамматическим временем, так и отказаться от него, но, помещенные в контекст идиллии, актуальным делают то время, которое соотносится с вечностью, как в идиллии Д. С. Самойлова:
Пахло соломой в сарае,
Тело - травою и ветром,
Губы - лесной земляникой,
Волосы - яблоней дикой.
Были на раннем рассвете Легкие свежие грозы.
Мы просыпались. И снова Сном забывались, как дети.
Утром она убегала,
Заспанная и босая,
С крупных ромашек сбивая Юбкой раскосые капли.
Да! Уже было однажды Сказано: остановиться!
Сказано: остановиться!
Остановиться мгновенью!
[ 22, с. 80].
В анализируемых идиллических текстах самый большой интерес представляет не разнообразие форм грамматического времени, не то, как идиллия воспроизводит невременные отношения, а то, что именно в этом жанре - повторимся: при всем богатстве грамматического и синтаксического времени или
принципиального отказа от него! - в читательском сознании обе эти формы (временные и невременные) «снимаются» вневременным хронотопом идиллии.
Дальнейшая работа по анализу идиллической лирики ХХ века должна выявить взаимосвязь пространственных и временных характеристик или невозможность их однозначного связывания.
Л и т е р а т у р а
1. Топоров В. Н. Пространство и текст // Текст: семантика и структура. - М., 1983. - 406 с.
2. Случевский К. К. Стихотворения и поэмы. - СПб.: Академический проект, 2004. - 613 с.
3. Рыжий Б. Б. Оправдание жизни. - Екатеринбург: У-Фактория, 2004. - 829 с.
4. Бродский И. А. Сочинения: в 4-х тт. - СПб., 1992.
5. Кушнер А. С. В новом веке. Стихотворения. - М.: Прогресс-Плеяда, 2006. - 335 с.
6. Львова С. М. Е11е 8’арр1е ... Ее имя... Книги стихов. -Калуга: Полиграф-Информ, 2001. - 67 с.
7. Сухов Ф. Г. Красный Оселок. Стихотворения и поэма.
- М.: Советская Россия, 1984. - 213 с.
8. Тарковский А. А. Вот и лето прошло: Стихотворения.
- М.: Изд-во Эксмо, 2005. - 198 с.
9. Высоцкий В. С. Сочинения в 2-х тт. - М.: Худ. лит., 1993.
10. Глазков Н. И. Хихимора. - М.: Время, 2007. - 526 с.
11. Мартынов Л. Н. Стихотворения и поэмы. - М.: Современник, 1985. - 405 с.
12. Чухонцев О. Г. Из сих пределов. М.: ОГИ, 2008. -315 с.
13. Грибачев Н. М. Секунды, дни, годы. Стихотворения и поэмы, - М.: Советский писатель, 1982. - 297 с.
14. Лиснянская И. Л. Сны старой Евы. - М.: ОГИ, 2007.
- 196 с.
15. Кибиров Т. Ю. Сантименты. Восемь книг. - Белгород: Риск, 1994. -- 274 с.
16. Чередниченко В. И. Типология временных отношений в лирике. - Тбилиси, 1986. - 234 с.
17. Лимонов Э. В. Стихотворения. - Екатеринбург: Ульта. Культура, 2004. - 174 с.
18. Левитанский Ю. Д. Черно-белое кино. - М.: Время, 2005. - 872 с.
19. Горбовский Г. Я. Падший ангел. - М., 2001. - 311 с.
20. Рубцов Н. М. Посвящение другу: Стихотворения. - Л.: Лениздат, 1984. - 223 с.
21. Советские поэты, павшие в Великой Отечественной войне. Стихотворения и поэмы. - СПб., Академический проект, 2005. - 478 с.
22. Самойлов Д. С. Залив. Стихи. - М.: Советский писатель, 1981. - 239 с.
