CC BY
143
чали двум требованиям: соответствовали идейному звучанию фольклора и несли с собой повествовательную новизну. Так, народом не была усвоена «Сказка о попе и работнике его Балде», которая очень напоминала устные народные сказки, не была усвоена и «Сказка о золотом петушке», так как в ней народ не увидел традиционного идейного содержания. На наш взгляд, в общем-то закономерно, что одна из них была отвергнута как слишком уж своя, как бы дублирующая то, что уже есть, а другая - как слишком чужая. Особый успех выпал на долю «Сказки о рыбаке и рыбке». Таким образом, народная субкультура через свои «фильтры» пропустила только то, что соответствовало ее критериям, выступая в данном случае как активно действующий субъект, что подтверждает адекватность пушкинской модели диалога с ней.
Примечания
1. Азадовский М. К. Пушкин и фольклор / М. К. Азадовский // Статьи о литературе и фольклоре. - М.-Л.: Худлит, 1960. - С. 5-64.
2. Аринштейн Л. М. Неизвестные страницы ранней английской пушкинианы // Л. М. Аринштейн // Пушкин. Исследования и материалы. - Л.: Наука, 1979. - Вып. IX.
- С. 241-260.
3. Ахматова А. А. Последняя сказка Пушкина / А.А. Ахматова // О Пушкине.
- Горький: Волго-Вятское кн. изд-во, 1984. - С. 10-40.
4. Бахтин М. М. Ответ на вопрос редакции «Нового мира» / М.М. Бахтин // Эстетика словесного творчества. - М.: Искусство, 1979. - С. 328-335.
5. Гриненко Г. В. Учение о диалоге культур в его пред-истории / Г. В. Гриненко // Полигнозис. - 2010. - № 3. - С. 91-96.
6. Достоевский Ф. М. Два лагеря теоретиков / Ф.М. Достоевский // ПСС: в 30 т.
- Л.: Наука,1980. - Т. ХХ. - С. 5-22.
7. Зуева Т. В. Сказки А. С. Пушкина / Т. В. Зуева. - М.: Просвещение, 1989. - 159 с.
8. Муравьева О. С. Из наблюдений над «Песнями западных славян» / О. С. Муравьева // Пушкин. Исследования и материалы. - Л.: Наука, 1983. - Вып. XI. - С. 149-163.
А. А. Махотина
ХУДОЖЕСТВЕННОЕ СВОЕОБРАЗИЕ ПРАЗДНИКОВ ПРИ ДВОРЕ ЕКАТЕРИНЫ II
Статья посвящена программе и художественному оформлению придворных праздников в эпоху правления Екатерины II. Кратко обозначены основные жанры придворных торжеств и формы их декоративного убранства во второй половине XVIII века в России. Ключевые слова: теория и история культуры, придворное торжество, триумф, фейерверк и иллюминация, триумфальные ворота, аллегорические образы.
The article is devoted to the program of court feasts and their decorative appearance in Russia by the Empress Catherine the Second. In the brief study of it main genres and decorative forms of court feasts are clarified and analyzed. Keywords: theory and history of culture, a Court feast, the triumph, firework and illumination, triumphal arches, allegorical images.
Устройство публичных праздников и торжеств — область художественной деятельности, которая вызывает у специалистов разных гуманитарных направлений исследовательский интерес. В отечественном искусствоведении это явление изучается в контексте «изобразительных форм» придворной и панегирической культуры. Среди них — памятники временной декоративной архитектуры, компо-
зиции пиротехнических зрелищ — фейерверков и иллюминаций, произведения монументально-декоративной и станковой живописи — все то, что было создано для проведения различных праздников. Специфика материала определена его эфемерной природой — часто предметом анализа выступают произведения не сохранившиеся, а доступные, по описаниям и воспроизведениям в гравюрах. Таким образом, основным методом работы является реконструкция, позволяющая восстановить идейно-художественное своеобразие программы торжества и ее воплощение в декоративном убранстве.
В историографии русского искусства XVIII века эта область охвачена достаточно узко и в большей степени ориентирована на первую половину столетия. Данная статья посвящена основным направлениям в исследовании художественного своеобразия праздников при дворе Екатерины II.
Временные рамки включают период с 1762 года — дня коронации императрицы, до 1796 года - праздника по случаю бракосочетания великого князя Константина Павловича, устроенного ею «под занавес» своего правления.
Так же как и предшественница на троне, Екатерина II уделяла большое внимание публичным торжествам и увеселениям. Они являлись определенной формой общения правителя с подданными, важным инструментом легитимизации власти. Последнее - особенно значимо для императрицы, занявшей престол в результате дворцового переворота.
Типологию праздников екатерининского времени характеризуют два главных условия: повод торжества и место его проведения. Наряду с традиционными памятными датами, связанными с жизнью монархини и венценосного рода, отмечались события победы во внешней и внутренней политике государства. К ним принадлежали военные виктории, в которых центральное место занимала «турецкая тема» (например, праздники по случаю заключения Кючук-Кайнарджийского (1775) и Ясского (1793) мирных соглашений), а также приемы зарубежных гостей, в частности - торжества в Петербурге в честь приезда принца прусского Генриха II (1770 год).
Идеалы эпохи Просвещения, столь поощряемые в России при дворе Екатерины II, оказали воздействие и на праздничную сферу. В череде «торжественных поводов государственной важности» появились такие мероприятия, как закладка Кремлевского дворца в Москве (1773 год), открытие памятника Петру I Э. Фаль-коне в Петербурге или годовое собрание Академии наук (1777 год).
В эпоху Екатерины II значительно расширяется «география праздника», происходит интеграция зрелищных форм в провинциальную культуру. Большое влияние оказали путешествия императрицы по стране. Не считая поездок в Москву, она совершила семь больших путешествий (в 1763, 1764, 1767, 1780, 1783, 1785, 1787 году), среди них: по Волге, в Белоруссию, в Крым и др. Приезд венценосной гостьи - событие, по случаю которого устраивались балы и маскарады, возводились триумфальные ворота, зажигались фейерверки и иллюминации. Если в первой половине столетия такого рода декоративные сооружения были преимуществом столичных центров, то во второй половине XVIII века они часто украшали и провинциальные города, порой не уступая петербургским. Так, в письме к Н. Панину, императрица пишет о посещении Казани: «...здесь триумфальные ворота такие, как я еще лучше не видала» (3).
Празднование окончания войны с Турцией (1768-1774 годы) и заключения Кючук-Кайнарджийского мира стало своего рода завершающим аккордом первого этапа правления Екатерины II. Помимо знаменитых мероприятий на Ходын-
ском поле в Москве летом 1775 года были проведены большие торжества в Иркутске, Вологде, Костроме, Казани.
Триумфальные ворота, фейерверки, многочисленные иллюминационные щиты на улицах были общедоступным зрелищем. Для их рассмотрения строились специальные амфитеатры, которые превращали город в огромную театральную площадку. Часто торжества проходили и в загородных резиденциях, которые посещали наиболее приближенные дворяне - или к императорскому двору, если речь идет о столичных праздниках, или же губернатору и главе местного дворянства в провинции. Иначе говоря, праздник существовал в специально организованном для него пространстве. При этом реально существующие границы могли не совпадать с «аллегорическими». Так, Серпуховская дорога в Москве, после возведения двух триумфальных арок с обелисками в честь приезда фельдмаршала П. А. Румянцева-Задунайского превратилась в «дорогу славы», напоминая об античной «via corso» (1). Территория Ходынского луга стала настоящей «картой» крупнейших сражений — там выросли крепости Еникали, Таганрог, полуостров Крым и др. Сказочные плывущие острова строились на Неве во время празднования заключения Кючук-Кайнарджийского мира с Турцией в 1775 году в Петербурге. «Превращение места» увлекало Екатерину II и как политика, и как инвентора сценария торжества, которое рассматривалось как форма «саморепрезентации».
В идейно-художественной программе «государственного праздника», не зависимо от его повода, представлялся панегирический образ правящей императрицы — такой, какой она хотела бы «казаться» своим подданным. Иначе говоря, аллегорические сравнения, облачения в «костюмы» разных Богов и Добродетелей, должны были демонстрировать тот «идеал правителя», который описывала философия Просвещения. Не случайно Екатерина II выбирает своим главным амплуа именно Минерву. Двойственная ипостась богини — наиболее подходящая метафора, «приличествующая» изображению монархини. В этом образе появлялась английская королева Елизавета I, в России — Анна Иоанновна, Елизавета Петровна. Культ «Северной Минервы» в екатерининское время прославлялся как в риторических (одах, кантах), так и изобразительных формах. Помимо известных станковых портретов в живописи и скульптуре, к ним можно отнести иллюминационные щиты, живописные панно, украшающие временные декоративные сооружения. Таким образом, композиции, представленные в убранстве праздников, позволяют расширить примеры иконографии Екатерины II. В их описаниях она называлась Минервой, богиней Правосудия, «Новым Августом», «достойной продолжательницей дел Петровых». Так, мифопоэтические сравнения соседствовали с историческими сопоставлениями — с «золотым веком» античности, с петровской эпохой. Взгляд в прошлое был особенно важен для монархини, не имеющей наследственного права на престол. Не случайно рядом с ней в одном «картинном пространстве» могли находиться и царь Иван Грозный, и Алексей Михайлович. «Пересматривая» историю, она вписывала в ее картину и «свой портрет». Возможно, поэтому тема «памяти» и «памятника» имела особенное значение в панегирической программе екатерининских торжеств. К примеру, в иллюминациях повторялся сюжет, в котором бюст Екатерины II установлен в храме вечности. Отказавшись от памятника себе, императрица устанавливает памятник Петру Великому, увековечивая, таким образом, в грандиозном торжестве, устроенном по этому поводу, собственное имя.
В этих зрелищных видах искусства — «искусствах к случаю» понятие времени
обретало иные — символические измерения. Триумфальные ворота исполнялись из дерева, но раскрашивались под мрамор, в неизбежно сгорающих фейерверках появлялись каменные храмы и дворцы. Все представляло своего рода оксюморон: сиюминутное изображало вечное, временные эфемерные декорации — вневременные монументы. Однако иллюзия и реальность соединялись в игре «подражания», в которых существовали единые правила стиля и художественного языка.
Во второй половине XVIII столетия определяющим было влияние классицизма. На смену чрезмерной пышности «праздничной архитектуры» барокко приходят строгие, но не менее выразительные в своей декоративности композиции. Большое значение приобретает принцип ансамбля. Например, перед триумфальными воротами, выстроенными в честь Екатерины II у Тверской заставы в Москве в 1775 году, была спроектирована овальная площадь с двумя колоссальными столпами в виде входа, с одной стороны и галереей - с другой (2). Активное развитие в пространстве — новое в объемно-планировочном решении «увеселительных строений» и характерное для языка классицизма - достаточно вспомнить проекты В. Баженова или И. Старова.
Силуэты и формы как временных деревянных построек, так и изображенных в картинах фейерверков имели прямые аналогии с храмовым и дворцовым зодчеством того времени. В частности, «Храм Минервы» в иллюминации на Неве в 1796 году напоминал распространенную композицию центрического однокупольного храма, с элементами палладианства. Иллюминация была зажжена по случаю бракосочетания великого князя Константина Павловича и великой княгини Анны Федоровны в феврале 1796 года.
Могло быть и наоборот, когда ансамбль праздничных павильонов повлиял на формирование целого художественного направления. Именно такую роль сыграли Ходынские строения В. Баженова в развитии русской псевдоготики.
Несмотря на определенную условность, подобные параллели позволяют представить искусство не дошедшей до нас «эфемерной архитектуры» в контексте всей «архитектурной жизни» эпохи.
Панегирическая культура в России второй половины XVIII века тесно связана как с национальными, так и европейскими традициями. Публичные и придворные праздники в эпоху правления Екатерины II приобрели определенно больший масштаб и «grand art», чем торжества в первой половине столетия. Не случайно англичанин А. Рэйнсоль, посетивший Россию в это время писал, что «в иллюминациях, как и фейерверках всевозможных родов, русские перещеголяли все европейские народы». К тому времени это явление придворной и городской жизни Европы уже изменило характер — моду устанавливали новые идеалы Французской революции. Однако именно эта «архаичность» по отношению к европейской ситуации и национальный колорит придавали исключительное своеобразие зрелищной культуре России второй половины XVIII века. Безусловно, разнообразие ее художественных направлений заслуживает более детального и углубленного изучения.
Примечания
1. Подробнее об этом: Махотина А. А. О программе триумфальных врат в честь фельдмаршала П. А. Румянцева-Задунайского / А. А. Махотина // Русское искусство нового времени. — М., 2009. — Вып. 12. — С. 68—86.
2. Рождественская Е. В. Триумфальные ворота 1775 года в Москве. Опыт реконструкции и атрибуции / Е. В. Рождественская // В. И. Баженов и М. Ф. Казаков. Проблемы
творческого наследия: [сборник научных трудов]. - М., 1997. - Вып. 5. - С. 49-64.
3. Цит. по: Соловьев С. М. История России с древнейших времен / С. М. Соловьев // Сочинения. - М., 1994. - Книга XIV, Т. 27-28.
Кан Ен Э
ХРИСТИАНСКАЯ ПЕВЧЕСКАЯ КУЛЬТУРА В ЛИТУРГИЧЕСКОЙ ПРАКТИКЕ ЮЖНОЙ КОРЕИ
В статье рассматривается историческое своеобразие адаптации христианского певческого репертуара в Южной Корее. Уникальный опыт христианизации Кореи позволил автору рассмотреть вопросы, связанные с модификацией западноевропейского певческого канона в свете решений Второго Ватиканского Собора, раскрыть специфику их реализации в литургической практике Кореи. Ключевые слова: теория и история культуры, христианская музыкальная культура Кореи, корейская певческая традиция, диалог «Восток-Запад».
The ways of adaptation of Christian singing repertoire in South Korea is examined in this article. A unique experience of South Korea Christianization has allowed the author to consider the questions connected with updating of the West European singing canon in the light of decisions of the Second Vatican Synod, to open specificity of their realization in liturgical practice of Korea. Keywords: theory and history of culture, Christian musical culture of Korea, the Korean singing tradition, dialogue "East-West".
Христианская певческая культура, история развития ее репертуара, жанров, региональная специфика ассимиляции певческого канона в музыкальных традициях мировых культур - темы весьма актуальные в современном музыкознании. Их актуальность обусловлена не только общими тенденциями развития научной дисциплины, стремящейся всесторонне изучить закономерности, условия развития и функционирования целостной певческой системы, но и объективными потребностями фактологического пополнения уровня знаний о культуре, ставшей колыбелью высокой традиции в музыкальном искусстве.
Совершенно очевидно, что для осмысления данного феномена в контексте единого поля христианской культуры необходимы знания, раскрывающие константные основания и родовую общность репертуара, проявившего себя внутри бесконечного многообразия локальных практик. Включение в перспективу подобного изучения южно-корейской традиции заметно расширяет привычное в отечественном музыкознании пространство изучения христианской певческой культуры. В то же время оно раскрывает особенности сосуществования этнокультурного музыкального пространства азиатской страны с привнесенной европейской традицией, обеспечившей традиционной музыке Кореи плавное ее вхождение в мировое музыкальное пространство.
Известно, что христианство как наиболее распространенная мировая религия оказало большое влияние на духовную, общественную и политическую жизнь многих народов, в том числе и неевропейских. Известно также, что христианство никогда не было единым. Распространяясь по всему свету, оно приспосабливалось к различным локальным этнокультурам и к сложившимся социальным отношениям.
В исторической судьбе Кореи христианство, в известной степени, сыграло роль этноконсолидирующего фактора. Сегодня очевидно, что начало уникально-
