CC BY
213
УДК 82.091
UDC 82.091
Е.М. КОНЫШЕВ
кандидат филологических наук, доцент, кафедра русской литературы XI-XIX веков, Орловский государственный университет Е.О. ДОРОФЕЕВА
аспирант, кафедра русской литературы XI-XIX веков, Орловский государственный университет
E.M. KONYSHEV
Candidate of Philology, associate professor, Department Russian Literature of the XI-XIX centuries, Orel State
University E.O. DOROFEEVA
Graduate student of Department Russian Literature of the XI-XIX centuries, Orel State University
ХУДОЖЕСТВЕННОЕ ПОСТИЖЕНИЕ НИГИЛИЗМА В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ ТУРГЕНЕВА, ДОСТОЕВСКОГО И ЛЕСКОВА
ARTISTIC UNDERSTANDING OF THE NIHILISM IN THE WORKS BY TURGENEV, DOSTOYEVSKY AND LESKOV
В статье рассматривается история проникновения понятия «нигилизм» в русскую литературу. Делаются выводы о сложности этого понятия у Тургенева, Достоевского и Лескова.
Ключевые слова: Тургенев, Базаров, нигилизм, Достоевский, Лесков.
The article features the background of penetration of the «nihilism» concept into the Russian literature. Conclusions are made about the complexity of this concept with Turgenev, Dostoyevsky and Leskov.
Keywords: Tyrgenev, Bazarov, nihilism, Dostoevsky, Leskov.
По общему признанию, Тургенев был первым, кто совершил в романе «Отцы и дети» художественное открытие нигилизма. Образ Базарова, как известно, вызвал у современников бурные споры, но, в конечном счёте, восторжествовала точка зрения Писарева, высоко оценившего личность тургеневского героя, его ум, силу характера, благородство натуры. Вместе с тем в романе есть один незначительный эпизод, в котором обозначена тема, ставшая затем одной из центральных у других великих писателей. Базаров в споре с братьями Кирсановыми заявляет, что он не признаёт никаких авторитетов. В свою очередь Павел Петрович спрашивает его: «Очень хорошо-с. Ну, а насчёт других, в людском быту принятых, постановлений вы придерживаетесь такого же отрицательного направления?» [8, 219]. Базаров не найдёт нужным обсуждать данную проблему, вероятно, как и сам автор, не считая её достойной особого внимания. Между тем криминальный аспект нигилизма в дальнейшем начнут всячески подчёркивать Лесков и Достоевский.
На Достоевского огромное воздействие оказали те впечатления, которые он получил во время своего пребывания в Сибири. В молодости он увлекался идеями утопического социализма. После каторги убеждённость в том, что человек добр, что человеком управляет разум, была утрачена. Достоевский осознаёт: «Ясно и понятно до очевидности, что зло таится в человечестве глубже, чем предполагают лекари-социалисты, что ни в каком устройстве общества не избегните зла, что душа человеческая останется та же, что ненормальность и грех исходят из неё самой ...» [3, 201].
У Лескова был иной жизненный опыт, но он тоже включал в себя наблюдения над уголовниками и пре-
ступниками. Отец писателя был опытным следователем, сам Лесков, как известно, в молодости некоторое время служил в Орловской уголовной палате. Уже в раннем творчестве Лескова возникают зловещие образы каторжников. Например, характер Катерины Измайловой можно трактовать по-разному. Но как бы ни смягчали её вину глубокая страсть и практически безвыходные обстоятельства, нельзя не видеть, что убивает она слишком легко. Она убивает не только потому, что любит, но потому, что убийство - это её стихия, потому, что в ней проявляется какое-то демоническое начало. И есть какая-то особая закономерность в том, что Лесков послал «Леди Макбет Мценского уезда» в журнал Достоевского «Эпоха». А дальше невольное сближение писателей окажется ещё большим. Романы «Бесы» и «На ножах» будут опубликованы в одном журнале, в Русском вестнике», и почти одновременно. Возникнет определённая перекличка идей и образов, на которую укажет сам Лесков: «Горданов не сразу сшил себе свой нынешний мундир: было время, когда он носил другую форму. Принадлежа не к новому, а к новейшему культу, он имел пред собой довольно большой выбор мод и фасонов: пред ним прошли во всём своём убранстве Базаров, Раскольников и Маркуша Волохов и Горданов всех их смерил, свесил, разобрал и осудил: ни один из них не выдержал его критики. Базаров, по его мнению, был неумён и слаб, - неумён потому что ссорился с людьми и вредил себе своими резкостями, а слаб потому, что свихнулся пред «богатым телом» женщины, что Павел Николаевич Горданов признавал слабостью из слабостей. Раскольникова Горданов сравнивал с курицей, которая не может не кудахтать о снесённом ею яйце, и глубоко презирал этого героя за его
© Е.М. Конышев, Е.О. Дорофеева © E.M. Konyshev, E.O. Dorofeeva
10.00.00 - ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ 10.00.00 - РИТШЬОИСЛЬ
привычку беспрестанно чесать свои душевные мозоли. Маркуша Волохов (которого Горданов знал вживе) был, по его мнению, и посильнее, и поумнее двух первых, но ему, этому алмазу, недоставало шлифовки, чтобы быть бриллиантом, а Горданов хотел быть бриллиантом и чувствовал, что к тому уже настало удобное время» [5, 127]. Логика рассуждений Горданова вполне понятна, и вместе с тем не так просто оценить, какое место в этом ряду следовало бы предоставить Николаю Ставрогину.
В своё время К.В. Мочульский, отмечая открытия, сделанные Достоевским, указывал на образы людей зла. Исследователь писал: «Достоевский впервые столкнулся с ними на каторге. Они влекли и пугали его своей загадочностью. Он долго не понимал их. И то, что наконец понял, было самым потрясающим откровением, которым подарила его каторга <...> Зло совсем не ущербность воли и слабость характера; напротив, в нём страшное могущество, мрачное величие. Зло не в господстве низшей плотской природы над высшей духовной. Зло есть мистическая реальность и демоническая духовность» [6 , 313-314]. Наиболее ярким воплощением такого типа в творчестве Достоевского является образ Ставрогина.
В настоящее время ни у кого нет сомнений, что образ Ставрогина принадлежит к наиболее значительным художественным открытиям Достоевского. Но ведь во многом аналогичное открытие делает и Лесков.
Горданов - это тоже человек зла. Конечно, по масштабу своего характера он ближе к Петру Верховенскому, чем Ставрогину. Но в романе Лескова именно он представляет собой центр, вокруг которого группируются все остальные отрицательные персонажи. Как и Ставрогин, он выступает в роли духовного лидера для радикальной молодёжи. Если Ставрогин внушает своим ученикам разрушительные идеи, толкающие их либо к самоубийству, либо к террористической деятельности, то Горданов борцов за народное счастье вполне успешно превращает в буржуазных хищников: «Павлу Николаевичу не трудно было доказать, что нигилизм стал смешон, что грубостью и со-рванечеством ничего не возьмёшь; что похвальба силой остаётся лишь похвальбой, а на деле бедные новаторы, кроме нужды и страданий, не видят ничего, между тем как сила, очевидно, слагается в других руках. в длинной речи отменил грубый нигилизм, заявленный некогда Базаровым в его неуклюжем саке, а вместо его провозгласил негилизм - гордановское учение, в сути которого было понятно пока одно, что негилистам дозволяется жить со всеми на другую ногу, чем жили нигилисты. Дружным хором кружок решил, что Горданов велик» [5, 130]. Герой Лескова отрицательно влияет не только на тех, кто и сам был к этому предрасположен. Ванскок - девица очень честная и самоотверженная. Но мы видим, как и в её голове под влиянием Горданова хаотически смешиваются представления о добре и зле. Эту шаткость нравственных понятий, поразившую современников, не один раз отмечал Достоевский. Не случайно лесковский образ нигилистки вызвал у него восхищённый отзыв: «Какова Ванскок! <...> Ведь я
эту Ванскок видел, слышал сам, ведь я тоже осязал её! Удивительнейшее лицо! Если вымрет нигилизм начала шестидесятых годов, - то эта фигура останется на вековечную память. Это гениально!» [5, 172].
Горданов выступает не только как теоретик нигилизма. Он практик и в этой роли, может, даже превосходит Ставрогина. С юридической точки зрения героя Достоевского трудно в чём-либо обвинить. Он отравляет сознание своих учеников и последователей, что ведёт к роковым последствиям, но сам Ставрогин, как правило, ничего преступного не совершает. Существует, правда, его исповедь Тихону, где он признаётся в совращении девочки-подростка, но вполне возможно, что Ставрогин всё это выдумал. Целью такого вымысла могла быть насмешка, издевательство, провокация, что весьма соответствует характеру Ставрогина.
Горданов реально переступает все законы и традиции. Вспомним его столкновение с Подозёровым. За дуэль в России строго не наказывали, но при этом всегда очень тщательно следили, чтобы она проходила так, как положено. Дуэльный кодекс был освящён веками, и относились к нему в дворянском обществе чрезвычайно серьёзно. В случае чего виновнику грозило не только всеобщее презрение, но и каторга. Тем не менее, Горданов во время поединка грубо нарушает его правила и коварно пытается убить своего противника. В ту эпоху трудно было даже представить себе столь низкое и бесчестное поведение.
По мере развития сюжета Горданов оказывается связан с целой чередой преступлений. Пытаясь устранить тех, кто стоит на его пути к богатству, он использует клевету и шантаж, яд и кинжал. Точно так же, как и Достоевский, Лесков, с одной стороны, демонизиру-ет своего героя, с другой - разрушает романтический ореол бунтаря и отрицателя, всемерно подчёркивая в его действиях низменное, отвратительное, безобразное. Так, например, заколов Бодростина стилетом, Горданов опасается, что трёхгранное отверстие в левом боку трупа укажет следователю на орудие убийства. Ночью он подкрадывается к телу покойника и пытается перочинным ножом изменить очертания ранки. Но вместо этого сам получает царапину и заражается трупным ядом.
Подобное описание очень напоминает манеру Достоевского, который широко использовал эстетику безобразного при описании Раскольникова или Ставрогина. Достоевскому, правда, картины русской жизни, возникшие под пером Лескова, показались надуманными и неестественными: «Много вранья, много чёрт знает чего, точно на луне происходит» [4, кн. 1, 172]. Но это явная несправедливость. Подобное замечание куда более уместно по отношению к его собственному роману, где Ставрогин как раз и пытается представить, что все его отвратительные поступки были совершены где-то в совершенно ином мире: «Положим, вы жили на луне <. >, вы там, положим, сделали все эти смешные пакости. Вы знаете наверно отсюда, что там будут смеяться и плевать на ваше имя тысячу лет, вечно, во всю луну. Но теперь вы здесь и смотрите на луну отсюда: какое вам дело здесь до всего того, что
вы там наделали и что тамошние будут плевать на вас тысячу лет, не правда ли?» [2, 187]. У Достоевского реализм «фантастический», а Лесков весьма достоверно передаёт характеры людей эпохи первоначального накопления капитала, которые появились в России 1860- х годов, и ещё более достоверно предугадывает наши 90-е годы. Вспомним, например, что Горданов задумал грандиозную мошенническую операцию, которая могла принести ему миллионы. Горданов намеревался «завести в разных местах конторы для продажи на сроки записок на билеты правительственных лотерей. Он хотел везде продавать записки на одни и те же билеты на срочную выплату и, обобрав всех, уйти в Швейцарию» [5, 780]. Лесков был пророком не в меньшей степени, чем Достоевский.
Как известно, современники роман «На ножах» не приняли. Он подвергся настолько сокрушительной критике, что Лесков и сам ей немного поверил: «По-моему, это есть самое безалаберное из моих слабых произведений» [5, 800]. Конечно, в настоящее время литературоведы много сделали, чтобы реабилитировать это произведение. И всё же мы ещё не до конца осознаём то новое знание о человеке, которое заключается в творчестве Лескова. Образ Горданова по глу -бине проникновения в мрачные бездны человеческой души вполне может быть поставлен в один ряд с бесами Достоевского.
Неоспоримое значение художественных открытий Лескова не надо всё же абсолютизировать и не надо полагать, что суть нигилизма обязательно сводится к проповеди аморализма и вседозволенности. «Негилизм» Горданова не следует воспринимать как скрытую сущность идей Базарова или Раскольникова, хотя переход между ними, конечно, возможен.
Вспомним то определение, которое сформулировано в первых главах тургеневского романа: «Нигилист - это человек, который не склоняется ни перед какими авторитетами, который не принимает ни одного принципа на веру, каким бы уважением ни был окружён этот принцип» [8, 216]. Весьма существенно, что здесь о разрушении не сказано ни слова, а всего лишь звучит призыв к человеку быть самостоятельным в своих суждениях. Если такой призыв воспринимать в рамках обыденного сознания, то с ним вполне может согласиться любой цивилизованный человек. Если же речь идёт о научной деятельности, к которой, прежде всего, и готовится Базаров, то независимость мышления здесь вообще является одним из важнейших требований. Об этом в своё время весьма убедительно писал Д.Н. Овсянико-Куликовский: «Отрицание искусства, глумление над Пушкиным, культ естественных наук, материалистическое мировоззрение - всё это только «механически» связывает Базарова с известными кругами молодёжи того времени. Но ведь Базаров интересен и так значите-
лен вовсе не этими «взглядами», не «направлением», а внутренней содержательностью и сложностью натуры, в самом деле «сумрачной», «наполовину выросшей из почвы», огромной силой духа, наконец - при демократизме «до конца ногтей» - такой независимостью мысли и такими задатками внутренней свободы, каких дай Бог настоящему философу» [7, 54].
По поводу теории Раскольникова также следует избегать упрощённых её истолкований. На это вполне справедливо указывал Н.Н.Вильмонт: « Этическое зерно в этой теории всё же не вовсе отсутствует, поскольку в ней не гаснет мечта: разрушить настоящее во имя лучшего. Но даже и не в этом только тут дело, а в ясно подчёркнутой заботе о человеческой «совести», иначе - о сохранении нравственного начала и в беспощадном кровопролитии. Ведь речь здесь всё время идёт именно о «праве на кровь», а не о кровожадном произволе тиранической власти» [1, 178]. Раскольников отречётся от своей идеи именно потому, что осознает её внутреннюю противоречивость, осознает, что нельзя совместить высокую цель с преступными средствами. Что касается «негилиста» Горданова, то в его учении как раз нет никаких противоречий. И человеку, который принял это учение, муки совести не угрожают. Трудно, конечно, сказать, чьи идеи опаснее для общества. «Негилизм» подходит только для откровенных негодяев, а мечты Раскольникова способны привлечь к себе и благородные сердца.
Подводя итог, хотелось бы ещё раз подчеркнуть, что определённая связь между нигилизмом и «неги-лизмом», конечно, существует, но её не следует преувеличивать. В идеях Базарова, Раскольникова, Горданова русские классики угадывали разные направления развития русского общества. Тургенев писал роман «Отцы и дети» в тот период, когда в России началась эпоха реформ. Писатель надеялся, что наша страна пойдёт по европейскому пути, что в полной мере будет реализована либеральная модель, утверждающая принцип личной свободы и прав человека при условии ограничения их законом и нравственностью. При всём своём нигилизме Базаров во многом соответствует этим требованиям. Что касается Достоевского, то он либеральному прогрессу не сочувствовал, но очень остро ощущал возможность катастрофы. И хотя Раскольников совершает всего лишь уголовное преступление, его следует расценивать как эксперимент. Раскольников, в частности, хочет проверить, можно ли жертвовать отдельными людьми, пусть даже невинными, ради блага человечества. Таким образом, в «Преступлении и наказании» испытанию подвергается идеология революционного террора. И, наконец, Лесков угадал тот криминальный вариант нигилизма, с которым России дважды придётся столкнуться при построении буржуазного общества.
10.00.00 - ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ 10.00.00 - PHILOLOGICAL SCIENCES
Библиографический список
1. Вильмонт Н.Н. Великие спутники. М., 1966.
2. Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч.: В 30 т. Л., 1972-1985. Т. 10. С.201.
3. Достоевский ФМ. Полн. собр. соч.: В 30 т. Л., 1972-1985. Т. 25. С.201.
4. Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч.: В 30 т. Л., 1972-1985. Т. 29. С.201.
5. ЛесковН.С. Полн. собр. соч.: В 30 т. М., 2004. Т. 9.
6. Мочульский К.В. Гоголь. Соловьёв. Достоевский. М., 1995.
7. Овсянико-КуликовскийД.Н. Собр.соч.: В 9 т. Спб., 1909. Т.2.
8. ТургеневИ.С. Полн. собр. соч.: В 28 т. Т.8. М.-Л., 1960-1968. Т.8.
References
1. VilmontN.N. Great companions. M., 1996.
2. Dostoevsky F.M. Complete collection of works: In 30 v. L. 1972-1985. V. 10.
3. Dostoevsky F.M. Complete collection of works: In 30 v. L. 1972-1985. V. 24.
4. Dostoevsky F.M. Complete collection of works: In 30 v. L. 1972-1985. V. 25.
5. Leskov N.S. Complete collection of works: In 30 v. M., 2004. V. 9.
6. MothylskyK.V. Gogol, Solovjov, Dostoevsky. M., 1995.
7. Ovsjaniko-Kulikovsky D.N. Collection of works: In 9 v. SPb., 1909. V.2.
8. Tyrgenev I. S. Complete collection of works and letters: In 28 v. M.- L., 1960-1968. V. 8.
