CC BY
125
ПОСТСОВЕТСКАЯ ТРАНСФОРМАЦИЯ НА ДАЛЬНЕМ ВОСТОКЕ РОССИИ В
ИСТОЧНИКАХ И ИСТОРИОГРАФИИ
Волкова Е.С.
кандидат исторических наук, младший научный сотрудник Институт истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВО РАН
ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА КАК ИСТОЧНИК ПО СОЦИАЛЬНОЙ ИСТОРИИ ПОСТСОВЕТСКОГО ДАЛЬНЕГО ВОСТОКА
Аннотация: Автор рассматривает художественные произведения как важный исторический источник, позволяющий реконструировать ментальность постсоветского периода, уловить общественные настроения, отследить пертурбации личных и коллективных биографий на рубеже ХХ-ХХ1 вв. - словом, увидеть прошлое в культурно-антропологическом измерении. В рамках данного исследования в научный оборот вводится целый ряд литературных источников, где нашли отражение дальневосточные реалии изучаемого периода. Подобное источниковедческое исследование в отношении постсоветской истории региона предпринимается впервые. Основное внимание уделяется массовой дезориентации в результате ликвидации традиционных советских институтов, утрате идентификаций как на индивидуальном, так и на групповом уровнях, поиску новых. В результате анализа художественных произведений автор приходит к выводу, что распад СССР и крушение привычного советского мира серьезно травмировали общество, мир для многих людей перестал быть понятным и предсказуемым, границы между добром и злом потеряли определенность. Поиски ориентиров и смыслов, сопряженные с борьбой за выживание, заставляют дальневосточников осваивать новые профессии, мигрировать в другие регионы и страны, обращаться к различным религиозным течениям и духовным практикам. Становление легального бизнеса причудливо сочетается с девиантно-деструктивными формами занятости, а быстрое расслоение российского общества по уровню доходов и потребления вызывает резкое неприятие широких слоев населения.
Ключевые слова: Дальний Восток России, 1990-е годы, кризис идентичности, десоветизация, социальная дифференциация, постсоветское общество
Культурная интерпретация1 событий и социальных процессов, безусловно, представляет ценность для современного исследователя, действующего в русле антропологического подхода. Если раньше при изучении новейшей истории литературным произведениям отводилась в основном иллюстративная роль в силу их субъективного характера и наличия художественного вымысла, то в последние десятилетия подходы к данному виду источников изменились, значимость их для профессиональных историков возросла. По словам А.К. Соколова, происходит поворот «к культурно-антропологическому измерению прошлого, к изучению истории ментальностей», отсюда «рост внимания к микроистории, к индивидуальным и коллективным биографиям, ...обращение исследователей к "истории снизу", к свидетельствам рядовых участников исторических событий». Это приводит к переоценке значения литературы и искусства для исторических знаний2.
1 Понятие культурной интерпретации введено К. Гирцем, который рассматривает культуру как «паутину смыслов», а работу исследователя - как поиски значений, открывающих «доступ к концептуальному миру, в котором живут изучаемые нами люди» (Гирц К. Интерпретация культур/ пер. с англ. М.: РОССПЭН, 2004. С. 11, 33).
2 Соколов А.К. Наука, искусство и социальные реалии минувшего столетия// Отечественная история, 2002. №1. С. 61.
С.О. Шмидт подчеркивает, что «задачи историка-ученого и писателя-художника близки: стремление к показу и выявлению наиболее характерных и достоверных с их точки зрения фактов»1. По мнению исследователя, воображение играет большую роль не только в художественном творчестве, но и в работе ученого, «ведь историк обладает знанием отнюдь не всех фактов, относящихся к изучаемому им явлению», и у него нет «возможности экспериментальным путем воспроизвести явление прошлого, а следовательно, проверить абсолютную точность его описания», поэтому он точно так же пользуется приёмом исторической реконструкции2. А. Соколов добавляет, что «литература и искусство имеют свойство "нащупывать" реальность, фиксировать возникающее бытие, предвосхищая то, что лишь потом найдет отражение в историографии»3.
Важно отметить, что все литераторы, о которых пойдет речь в статье, пишут о событиях и процессах, современниками которых они являлись: произведения написаны либо «по горячим следам», либо спустя годы (временная дистанция не превышает четверти века). «Любой из нас - соучастник эпохи, а не соглядатай», - справедливо отмечает хабаровская поэтесса Л.И. Миланич4. Это сближает рассматриваемые источники с мемуарами; отличие в том, что художественная литература, по словам исследователя Е.С. Сенявской, изначально не претендует на безукоснительное следование событийному ряду прошлых лет, «отражая взгляд автора в обобщенно-символической художественной форме»5. Ту же мысль выражает и сахалинский писатель В.В. Семенчик: «Если и привру малость, то... исключительно ради правды - только уже художественной, которая суть выше протокольно-банальной»6.
Характеризуя эту группу источников, отметим, что доступность литературных произведений дальневосточных авторов для российского читателя (и исследователя) к концу XX в. снизилась (речь идет не только о книготорговле, но и о библиотеках). «Издательское дело находилось в кризисе, тиражи упали, советская система книгораспространения была разрушена, - комментирует владивостокский литературный критик А.М. Лобычев. -Издательств стало больше, и далеко не все из них, и не всегда, отправляли обязательные
у
экземпляры по установленным законом адресам , тем более этого не делали авторы, выпускавшие книги за свой счет напрямую через типографии»8. В результате произведения дальневосточных писателей редко выходят за границы субъекта Федерации, где они издаются, и становятся плохо известны даже в соседних краях и областях. Литературные газеты, журналы, альманахи и самиздат 1990-х гг. тоже найти непросто9. В 2000-е гг. ситуация частично нормализуется за счет интернет-публикаций, но и они не дают полной картины. Поэтому поиск художественных текстов для исследования требует значительных усилий.
При работе над заявленной темой автором было проанализировано около 70 прозаических произведений и несколько сот поэтических. При отборе мы руководствовались принципом репрезентативности: каждая дальневосточная территория (субъект Федерации) представлена хотя бы одним автором. По количеству выявленных источников лидируют
1 Сразу оговоримся, что для анализа мы будем использовать только аналогичные факты, получившие отражение в художественных текстах различных авторов.
2 Шмидт С.О. Путь историка: Избранные труды по источниковедению и историографии. - М.: РГГУ, 1997. С. 211.
3 СоколовА.К. Наука... С. 70.
4 Миланич Л. В пространстве дней // Дальний Восток, 2003. № 5. С. 85.
5 Сенявская Е.С. Литература фронтового поколения как исторический источник// Отечественная история, 2002. № 1. С. 102.
6 Семенчик В.В. Консультант по любым вопросам: избр. проза. Владивосток: Тихоокеанское издательство Рубеж, 2016. С. 485.
7 Федеральный закон «Об обязательном экземпляре документов» был принят в 1994 г.
8 Архив отдела социально-политических исследований ИИАЭ ДВО РАН (АОСПИ). Интервью П 03.
9 Исключение составляет журнал «Дальний Восток» (издаётся в Хабаровске с 1933 г. по сей день с небольшими перерывами).
Владивосток, Хабаровск и Магадан - традиционные для Дальнего Востока центры притяжения литературных сил, сложившиеся в советский период. По меткому замечанию Л.Е. Фетисовой, «большинство произведений, созданных дальневосточными авторами, надо рассматривать как художественно второстепенные, однако аксиологический подход... дает возможность оценивать явления художественной жизни. не только с эстетических позиций, но и с точки зрения их ценности для формирования конкретного культурного пространства»1.
В перестроечный период идеологическая цензура была ликвидирована, в стране восторжествовала гласность. Эзопов язык, умолчания и намеки, которые использовали авторы в предшествующую эпоху, канули в прошлое. Потребитель книжной продукции был избавлен от необходимости читать между строк, запретных тем практически не осталось2. Тем не менее не вся информация об интересующей нас эпохе лежит на поверхности. Чему-то не уделяется достаточного внимания, поскольку автор полагает это само собой разумеющимся, и прежде чем открыть книгу, приходится тщательно «настраивать оптику», исходя из того, какие аспекты находятся в данный момент в фокусе нашего внимания3.
При изучении художественных произведений мы концептуально следовали за Х.-Г. Гадамером, который призывает историка относиться к текстам так, как относится судебный следователь к опросу свидетелей: «Историк стремится заглянуть за тексты, чтобы добиться от них сведений, которых они давать не хотят и сами по себе дать не могут, .стремится дополнить и проконтролировать текст, обращаясь к другим преданиям. <...> Отдельные тексты вместе с другими источниками и свидетельствами объединяются для историка в единство предания в целом. Единство этого целого и есть его подлинный герменевтический
4
предмет» .
Как ведут себя дальневосточники в трансформирующемся социально-политическом пространстве, чем живут и во что верят, что думают о Родине и о себе, как определяют свое место в мире и в каком направлении движутся - вот круг вопросов, на которые мы будем искать ответы в художественных текстах в рамках данного исследования.
В конце XX столетия на российском Дальнем Востоке, как и на всей территории страны, привычный советский мир разрушается практически до основания. По словам Л.Г. Ионина, это приводит к культурному разрыву и массовой дезориентации5. Надежды перестроечных лет, когда свобода6 воспринималась как главное завоевание, как высшая ценность, не оправдались, на смену им пришло глубокое разочарование. «...А мы считали, что Свобода / всего нужней, всего важней. / И всё упрямей год от года / её мы звали. Для
п
народа! /Пришла она. / Что делать с ней?» - вопрошает магаданский поэт А.А. Пчелкин .
Лирическая героиня владивостокского прозаика Т.Ф. Алешиной вспоминает собственные ощущения в начале 1990-х: «Всё советское, и плохое, и хорошее, стремительно бежало, оставляя ещё абсолютно советский народ на произвол судьбы, как детей из
1 Фетисова Л.Е. Актуальные проблемы истории региональной культуры в диалоге исторической науки и культурологии// Россия и АТР, 2012. № 3. С. 176.
2 В этом были свои плюсы и минусы, к тому же на смену идеологической цензуре вскоре приходит цензура коммерческая, но это уже тема другого исследования. Некоторые аспекты данной проблемы применительно к дальневосточным реалиям рассмотрены в статье: Волкова Е.С. Процессы трансформации в литературной сфере на Дальнем Востоке России в 1990-е гг. // Региональные проблемы, 2017. Т. 20. № 4. С. 86-94.
3 Разумеется, этим взаимодействие не ограничивается: «Внимательно изучающий свои источники историк очень скоро в процессе работы замечает, что источники не только отвечают на заданные им вопросы, но и ставят свои вопросы перед ним», - констатирует А.Я. Гуревич (Гуревич А.Я. «Территория историка»// Одиссей. Человек в истории. 1996. М.: Coda, 1996. С. 103).
4 Гадамер Х.-Г. Истина и метод: Основы философской герменевтики / пер. с нем.; общ. ред. и вступ. ст. Б.Н. Бессонова. М.: Прогресс, 1988. С. 399-401.
5 Ионин Л.Г. Социология культуры: путь в новое тысячелетие. - М.: Логос, 2000. С. 231.
6 Свобода в «перестроечном» толковании означала, прежде всего, свободу слова, печати, собраний, союзов, свободу творчества.
7 Пчёлкин А.А. Непогодь: Стихи перестроечных лет. - Магадан: МАОБТИ, 2000. С. 19.
детского сада на страшной, тёмной, холодной улице, где тьма жуликов и бандитов и ни одного милиционера»1.
Хабаровский автор В.А. Руссков приводит диалог пациентов психиатрической больницы в начале 1990-х. Один из них, по прозвищу Омар Хайям, после прослушивания новостей по радио рассказывает соседу по палате о распаде СССР:
« - В стране произошла революция!... Но странная какая-то. Большевики... пикнуть не успели, как их разогнали. С «Авроры» ни разу не пальнули, а нерушимый союз республик свободных рассыпался вдруг, как старая конюшня...
- Забавно... Врёшь ты всё. Гиль какую-то несёшь.
- Ха! Ты думаешь, я-то сам верю в то, что говорю? Я тоже вспоён млеком социалистической мамы. Но это так, друже. Нынешнее поколение советских людей уже никогда не будет жить при коммунизме. Нашу мечту поменяли на рынок...
Я слушал и не верил ушам своим. Омар, видимо, окончательно спятил» .
Многие новоявленные россияне поначалу не могли поверить, что советская эпоха завершилась. В романе А.В. Кузнецова-Тулянина рыбак Гриша в середине 1990-х на компенсацию, полученную от государства после курильского землетрясения, собирается поехать в Москву «в мавзолей к Ленину сходить и могилу Сталина посмотреть», и «свергнутый памятник Дзержинского выкупить... А придёт нужное время, я тут как тут: пожалуйста, вот вам памятник Феликс Эдмундовича. Его поставят на место, а мне дадут медаль»3.
Благовещенский поэт-фронтовик Н.В. Релина описывает распространенную ситуацию, когда родственники и друзья после распада СССР оказываются в разных государствах: «Там, в Белой Церкви, - мой племянник Толя, / А в Киеве - семья подруги школьной, / В Донецке -дети и комбатова родня, / В Донецкой области - мои друзья»4. Но и это ещё не всё: в 1990-е гг. не было уверенности, что РФ останется в прежних границах. «К чему приведёт эта дикая авантюра с "парадом суверенитетов"? - вопрошает лирический герой бывшего магаданца В.В. Горбаня в середине 1990-х. - Неужели та возня, грызня и резня, что сопровождала развал Союза, - только начало, и нас ждёт Нагорный Карабах, помноженный на количество национальных республик, входящих в Россию?»5.
В тот же период Япония начинает настойчиво поднимать вопрос о возвращении «северных территорий». Писатель А. Кузнецов-Тулянин, который прожил на Курилах около десяти лет, утверждает, что в 1990-е гг. среди курильчан была широко распространена точка зрения, что передача островов Японии - вопрос времени. «Вот японцы оттяпают острова себе, уж они-то высосут всё до грамма отсюда, все моря вокруг вычешут до белых камней, а нас с вами определят работать в говночисты», - говорит в романе «Язычник» милиционер Сан Саныч. Капитан-пограничник Трунов видит ситуацию по-другому: «Ты думаешь, им Курилы нужны? Они Хоккайдо заселить не могут. Им Курилы нужны, чтобы только нам рожу утереть. И утрут, будь спокоен. Те продажные пацаны, от которых все зависит, ... они за деньги сдадут что угодно и кого угодно»6.
С болью говорят писатели об отношении к большой Родине, которое с начала перестройки претерпело серьёзные метаморфозы. «Умом Россию не понять, / Аршином общим не измерить...» / ...Ей нынче модно только изменять, /Хулить её, да рвать её, да
1 Алёшина Т. Лёгкий характер// Литературный Владивосток: литературно-художественный альманах, 2017. С. 74.
2 Руссков В. Дураки: повесть// Дальний Восток, 1995. № 5-6. С. 165.
3 Кузнецов-Тулянин А.В. Язычник: роман / вступ. ст. П. Басинского. - М.: ТЕРРА - Книжный клуб, 2006. С. 324.
4 Страницы: К 40-летию Амурской областной общественной писательской организации (1977-2017). -Благовещенск: Издат. компания РИО, 2017. С. 249.
5 Горбань В.В. .И будем живы. - М.: Андреевский флаг, 2005. С. 36.
6 Кузнецов-Тулянин А.В. Язычник. С. 241, 263.
шкерить», - так завершает А. Пчёлкин известное тютчевское четверостишие1. Поэт негативно относится к практике двойного гражданства, получившей распространение в кругах постсоветской «элиты»: «Два подданства - подонство, мотовство /Двулживая душа амикошонства: / - Шуруй, воруй, жируй, глуши его! / Купил - продай. А в случае чего, - / не нам платить! / Расплатится потомство / российское...»2.
Лирический герой магаданского прозаика В.М. Фатеева заключает, что против России идет необъявленная война: «Третья мировая. На уничтожение нашего народа. Экономики. Культуры. Науки. И самое страшное — нравственности — ты посмотри, как за десять лет этой грёбаной перестройки народ одичал — ...что было святым, в грязь втаптывают, что осуждалось — восхваляется. Свобода! Свобода чего?! Блуда. Блуда слова, мысли, совести»4.
«Всё, что происходит сейчас у нас в стране, - это тяжёлая и страшная болезнь, -рассуждает герой В. Горбаня в середине 1990-х. - Но это безумие не может продолжаться вечно. Рано или поздно начнётся выздоровление. Те, кто вверг страну в эту пропасть, будут прокляты миллионами несчастных и презираемы миллионами достойных» .
В 1990-е гг. происходит то, что ещё недавно казалось невозможным, немыслимым. Многие новоявленные россияне испытали настоящий шок, мир для них словно перевернулся. «Общее впечатление было такое, что все мы немного сдвинулись по фазе, - пишет В. Фатеев. - Картину дополняли и взаправдашние психические больные, от которых по причине бескормицы старались избавляться лечебницы, и новый контингент свихнувшихся в результате реформ»6.
Разрушение привычного мира, отмечает Л. Ионин, влечёт за собой «утрату идентификаций на индивидуальном и групповом уровнях, а также на уровне общества в
у
целом» . К распаду СССР и деконструкции советского идеологического канона добавляются радикальные экономические реформы, поставившие на грань выживания миллионы людей. «Сошли улыбки с лиц, нужда согнула спины», - констатирует камчатский поэт Ю.Д. Дружинин8.
Художественные произведения иллюстрируют и дополняют выводы Л. Ионина о том, что «практически ни одна из групп советского общества не сохранила своего прежнего статуса». Исследователь отмечает, что больше всего в 1990-е гг. пострадала «активная часть общества, ориентированная на успех в рамках сложившихся институтов»9. Литературные источники подтверждают, что обесценивание профессиональных статусов и должностных позиций носило массовый характер.
«Как мы в советские времена уважали русского капитана! - говорит один из руководителей японского порта Ниигата в повести Д.В. Коваленина (автора, жившего на Сахалине, в Приморье, Японии). - Это был настоящий хозяин судна. Офицер, который с честью носил свои погоны... Сегодня за плечами этого офицера громоздится наглая русская якудза, и он - лишь безмозглая марионетка в их волосатых руках! Вы же видели этих
1 Пчёлкин А.А. Непогодь. С. 61.
2 Там же, с. 26.
3 Исследования последних лет показали, что собственно перестройка (в понимании историков охватывающая 1985-1991 гг.) в массовом сознании фактически слилась с 1990-ми годами в единый период радикальных реформ и крушения привычного мира. См: Ващук А.С., Ковалевская Ю.Н., Коваленко С.Г., Крушанова Л.А., Савченко А.Е. Опыт крушения модернизационного проекта: от перестройки к дню сегодняшнему: аналитич. доклад. Владивосток, 2015. URL: http://ihaefe.org/files/analytics/doklad_perestroika_2015.pdf (дата обращения 30.04.2018).
4 Фатеев В.М. Город в законе. Магадан: МАОБТИ, 1999. URL: https://www.litmir.me/br/?b=281728& (дата обращения 11.04.2018).
5 Горбань В.В. .И будем живы. С. 165.
6 Фатеев В.М. Город в законе ...
7 Ионин Л.Г. Социология культуры ... С. 231.
8 Камчатка: лит.-худож. сб. Петропавловск-Камчатский: Дальиздат, Камч. отд-ние, 1993. С. 84.
9 Ионин Л.Г. Социология культуры ... С. 233, 236.
орангутангов: "Ка-ароче, ка-апитан, берем еще двадцать тачек, понял, да? Плачу за перегон, не ва-апрос! » .
По словам Л. Ионина, за кризисом идентичности неизбежно следует «поиск новых культурных моделей, призванных восстановить мир как целое»2. В художественных текстах мы видим, что многие специалисты с высшим образованием и многолетним опытом, оставшись не у дел, готовы трудиться где угодно и кем угодно, чтобы прокормить себя и семью. Бывший старший научный сотрудник торгует на рынке «китайским барахлом», а его жена ездит «челноком» в Китай. Литератор оказывает транспортные услуги населению. Месяцами не получающая зарплаты библиотекарь, муж которой уехал на заработки на Север и не подаёт о себе вестей, превращается в гадалку. Эти люди не испытывают восторга, меняя профессию, а вместе с ней сложившийся образ жизни и привычную идентификацию, но новая, постсоветская реальность заставляет «крутиться», чтобы выжить.
Лирический герой приморца Е.А. Мамонтова, оставив низкооплачиваемую работу на госпредприятии, решает попробовать силы в роли репетитора по английскому языку, хотя нетвердо знает этот предмет даже на школьном уровне. Тем не менее на этом поприще герой добивается успеха и приходит к выводу: «Я кустарь. Из разряда тех, что умудряются выживать в наше время, держат сапожные будки, гадают на кофейной гуще, распинаются на свадьбах тамадой, стригут на дому собак. Я из Средних веков» .
Пример ещё более радикальной трансформации социального статуса находим у В. Семенчика: молодая учительница начинает употреблять наркотики и втягивается в наркобизнес, а затем, отбыв срок в местах лишения свободы, организует контору по приему металлолома - теперь она живёт в окружении асоциальных элементов, которые называют её «королевой по металлу» .
Художественные произведения 1990-х гг. дают и примеры противоположных метаморфоз - «из грязи в князи». Сын уборщицы и грузчика вино-водочного магазина становится совладельцем успешного бизнеса: «Когда вышел закон о кооперации, Серж сразу понял: это - для него, - читаем в повести хабаровчанина В. Г. Заводинского. - Без образования, с тюремным прошлым, на что он мог рассчитывать в традиционной системе, на любом госпредприятии?... Кооператив сулил удивительное — независимость и уверенность в будущем»5.
Если Серж был человеком семейным и оседлым, то его бизнес-партнер Ваня Франт предпочитал мобильный образ жизни: «Он мотался по стране, ловя конъюнктуру и соря деньгами, легко заводя друзей и ещё легче - подруг, свежеиспечённый нувориш, счастливый советский бизнесмен в первом поколении... Фирма шла на подъём, жизнь улыбалась, и вдруг -бац, бац! - четыре пули»6. Судя по всему, Франт относился к людям авантюрного склада, не обладающим устойчивой долговременной мотивацией7, которые, по словам Л. Ионина, меньше всего страдают в переломные эпохи: «Их жизнь начинается снова с каждым новым
1 Коваленин Д. Коро-коро. Сделано в Хиппонии. М.: ЭКСМО, 2005. URL: http://www.susi.ru/silatrupa (дата обращения 12.04.2018).
2 Ионин Л.Г. Социология культуры ... С. 231.
3 Антология литературы Дальнего Востока в 12 томах. Приморский край. Проза / сост., вступ. ст. и биограф. сведения об авторах А. Лобычева; идея, составл. А. Колесов. Владивосток: Рубеж; Валентин, 2016. С. 774.
4 СеменникВ.В. Консультант по любым вопросам ... С. 281-282.
5 Заводинский В. Меч Азраила // В исключительных обстоятельствах. Владивосток: Дальиздат, 1993. С. 8.
6 Там же. С. 6.
7 Вот что рассказывает автор о прошлом Франта: «В свои тридцать с небольшим лет Ваня много чего перепробовал: валил сибирский лес, ловил океанскую рыбу, гонял такси в большом городе, сопровождал грузы на железной дороге и даже разводил кроликов. Иногда у него случались немалые деньги, но они тут же таяли, словно айсберг, случайно занесенный течением в тропические воды, и в душе оставалась неутолимая тоска по иной, настоящей жизни, подсмотренной сквозь замочную скважину голливудского киноэкрана» (Там же. С. 6).
приключением и вместе с ним заканчивается. Поэтому им нечего терять в революциях»,
наоборот, бурные социальные изменения служат для них стимулирующим фактором1.
Вскоре выясняется, что Франта убили за то, что фирма отказалась платить дань
рэкетирам. Бизнес-риски в «лихие девяностые» были невероятно высоки. Тем не менее
недостатка в желающих использовать смутные времена для быстрого обогащения не
наблюдалось. Образуется целая категория предпринимателей, откровенно поклоняющихся
«золотому тельцу». В романе А. Кузнецова-Тулянина новоявленный бизнесмен Арнольд
Арнольдович, бывший второй секретарь райкома комсомола2, с детских лет приучает сына
ставить «денежки» превыше всего3.
Формирование потребительского общества на Дальнем Востоке начинается еще в
позднесоветский период4, но на рубеже XX-XXI вв. переживает небывалый расцвет.
«Несметные полчища иноземных продуктов... без сопротивления завоевали просторы
России», - читаем в повести хабаровского прозаика А.В. Гребенюкова5. Товарное изобилие
шокировало широкие слои населения, привыкшие к дефициту и очередям. «Народ по
выходным слонялся ошалевший, нагруженный заморским добром», - вспоминает начало 1990-
х героиня Т. Алёшиной6.
За неимением «высоких» ориентиров потребление становится для многих людей
целью и смыслом жизни. Дальневосточные литераторы, как правило, относятся к этому
негативно: «Резче в лицах черты вырожденья. / — Жизнь одна: поспевай! Шевелись! / Все
стремления, все побужденья / К насыщенью и блуду свелись. / Сбыть готовы за виллы и
«-» 1 замки / Души, мускулы и голоса», - пишет магаданский поэт С.Р. Бахвалов в конце 1990-х .
«Живём, как зомби, два десятка лет / нерусскою мечтою о богатстве», - вторит ему
владивостокский коллега И.И. Шепета в 2009-м .
Где богатство - там сила и власть. Арнольд Арнольдович из романа «Язычник»
презрительно называет простых соплеменников «чёрная кость» и к середине 1990-х достигает
такого положения, что заявляет бывшему рыбаку (а на тот момент учителю): «Я был, есть и
буду хозяин тебе и всей шантрапе на этом сраном острове»9.
В постсоветский период многие люди, проживающие в России, утрачивают сознание
единой нации. Особенно это касается дальневосточников, которые в новой социально-
политической реальности почувствовали себя ненужными, брошенными государством на
произвол судьбы, утратив статус хранителей восточных окраин державы и привилегии,
связанные с ним. Резкое расслоение населения по уровню доходов (а дальневосточные
показатели дифференциации стабильно превышали среднероссийские10) играло большую
роль в этом процессе.
«Одни навороченные, другие только что не голые, одни - на Майами отдыхать, миллионы других - отпуск на улице под кустиком», - констатирует пассажир плацкартного вагона в рассказе Т. Алёшиной11. «Надувательская» приватизация1 и практики
1 Ионин Л.Г. Социология культуры ... С. 233.
2 Деталь показательная: комсомольская номенклатура была одной из социальных групп, имеющих приоритет в продвижении «наверх» в новых социально-экономических условиях.
3 Кузнецов-Тулянин А.В. Язычник. С. 279.
4 Общество и власть на российском Дальнем Востоке в 1960—1991 гг. (История Дальнего Востока России. Т. 3. Кн. 5) / под общ. ред. В.Л. Ларина; отв. ред. А.С. Ващук. Владивосток: ИИАЭ ДВО РАН, 2016. URL: http://ihaefe.org/files/publications/full/dv-history-2016.pdf (дата обращения 11.04.2018).
5 ГребенюковА. Ангел и бес: ироническая повесть// Дальний Восток, 1999. № 5-6. С. 195.
6Алёшина Т. Лёгкий характер ... С. 74.
7 Бахвалов С. Резче в лицах черты вырожденья... // День и ночь. Литературный журнал для семейного чтения, 1999. № 3. URL: http://www.krasdin.ru/1999-3/s034.htm (дата обращения 11.04.2018).
8 Шепета И.И. Образ действия - обстоятельства. - Владивосток: Валентин, 2011. С. 13.
9 Кузнецов-Тулянин А.В. Язычник. С. 366.
10 См: Мотрич Е.Л., Найден С.Н. Население и социальное развитие российского Дальнего Востока// Пространственная экономика, 2009. № 2. С. 55.
11 Антология литературы Дальнего Востока. С. 745.
дискриминации определенных социальных групп и территорий в постсоветской России приводят к неприятию сложившегося неравенства широкими слоями населения: те, кто проводит отпуск «под кустиком», как правило, считают «навороченных» жуликами и ворами. «Дочка имела какую-то собственную фирму, зять тоже был каким-то жуликом, дети их учились в лицеях - прямо образцовая семья для телерепортажей», - с неприязнью говорит пенсионерка Христина из рассказа Т. Алёшиной2.
«Мы уже не единый народ, / нас делили и тайно, и подло, / в нас / в едином порыве встаёт /лишь футбольных болельщиков кодла», - с горечью пишет И. Шепета3. Присутствие «чужих», в разряд которых попадают целые социальные группы, на пространстве, где раньше были «все свои», ведет к нарастающей конфликтности повседневных структур, отмечает исследователь дальневосточной истории А С. Ващук4. В стихах В.И. Соломатова (ЕАО) звучит - ни много ни мало - мотив гражданской войны: «Былых богов мы поминаем всуе. //И рвём оковы, а в сердцах бушует // Тотальная гражданская война»5. Глубокая социальная дифференциация стала одним из факторов, способствующих росту политической активности населения. Массовые акции протеста и столкновения митингующих с представителями силовых структур также нашли отражение в дальневосточной литературе.
Когда становится очевидно, что советская эпоха окончательно канула в прошлое, начинается ностальгия. «Позовите меня в СССР, / Я согласен туда хоть завтра», - пишет приамурский поэт Г.П. Шумейко6. Литературные герои с грустью рассматривают потерявшую актуальность карту страны, «по коей нынче гоношим поминки, / которую с карт мира - без войны! - / её родные сукины сыны, /мы сами стёрли, как бы для починки, / ...при помощи жевательной резинки...» .
Большая Родина потеряла былую мощь, она не только сузилась территориально, но год за годом теряет население. «Осохни, отдохни, Хароново весло, /уже и без того нас мало», -заклинает А. Пчёлкин . Депопуляция Дальнего Востока идёт высокими темпами: за период с 1991 по 2008 гг. население региона сократилось почти на 20% (население страны в целом - на 4,2%). «Регион постепенно утратил приоритеты в своем развитии, потерял привлекательность для мигрантов, а проживающее в регионе население отреагировало изменением своего миграционного и репродуктивного поведения», - заключают экономисты Е.Л. Мотрич и С.Н. Найден, добавляя, что миграционный отток (86,4%) значительно превысил естественную убыль (13,6%)9.
Кто-то едет в более благополучные регионы России, как вариант - возвращается в родные места, откуда в молодые годы отправился на Восток осваивать необозримые просторы. Но во многих художественных текстах мы видим, что Дальний Восток не отпускает до конца жизни. Люди, считавшие себя дальневосточниками и чувствовавшие себя в этой роли уверенно и комфортно, вынуждены, иногда и в пожилом возрасте, менять одну из составляющих своей идентификации, что многим дается непросто. «После - письма с
1 «Самое же крупное и подлое дело, незаметное для глаз простых граждан, совершил ваучер, принеся сказочные состояния одним и оставив с носом других. Соотношение: один к тысяче. Наверное, это было самое великое надувательство в мире за всю его историю», - читаем в повести А. Гребенюкова (Гребенюков А. Ангел и бес... С. 195).
2 Алёшина Т. Бедный Пушкин! Бедные мы!// Литературный Владивосток: литературно-художественный альманах, 2013. С. 194.
3 Шепета И.И. Образ действия - обстоятельства ... С. 12.
4 Социально-политические реформы и трансформация повседневных структур в Тихоокеанской России (19852015 гг.) Материалы круглого стола 10 октября 2017 г. Владивосток, 2017. URL: http://ihaefe.org/files/publicaüons/full/rt-soc-85-15.pdf (дата обращения 28.04.2018).
5 Соломатов В. Избранное. Книга стихов. Биробиджан, 2001. С. 10-11.
6 Страницы: К 40-летию Амурской . С. 206.
7 Пнёлкин А.А. Непогодь. С. 26.
8 Там же. С. 19.
9Мотрин Е.Л., Найден С.Н. Население и социальное развитие ... С. 48-49.
Колымы / Получали стопками. / Среднерусские холмы / Называли сопками. / Всё им снились по ночам /Наледи с торосами.», - пишет С. Бахвалов. «И память юность возвращает, и сердце просится назад», - резюмирует колымчанин С.И. Сущанский1.
Многие жители ЕАО направляют свои стопы в Израиль. Поэт В. Соломатов едет в Землю обетованную вслед за женой и сыном, оттуда шлет стихи: «Я здесь живу. / Вполне благополучен. / Одет и сыт. / Семья моя со мной. /Наверное, не надо доли лучшей, /Но, Боже мой, как хочется домой»2.
Были и те, кто не прижился в других краях и вернулся на Дальний Восток. Вот как пишет уроженец Чукотки Ю.С. Рытхэу о директрисе ресторана в Анадыре: «Она... уезжала в Тулу, где построила кооперативную квартиру, но больше полутора лет не выдержала и вернулась обратно... Многие пенсионеры, которые мечтали в течение долгих лет о жизни в родных, тёплых краях и всячески проклинали холодную суровую землю, получив пенсию и вожделенную квартиру на материке, после двух-трёх лет снова возвращались на Чукотку, где прошла их молодость и лучшие годы»3.
По мнению Л. Ионина, «культурные стили, свойственные таким регионам России, как... Сибирь или Дальний Восток... в советский период пребывали в зародышевом состоянии» и начали актуализироваться только с началом новой эпохи4. Мы не можем полностью согласиться с этой точкой зрения, нам ближе позиция авторского коллектива монографии «Общество и власть на российском Дальнем Востоке в 1960—1991 гг.», отмечающего, что в советский период идет формирование и развитие художественной проблематики Дальнего Востока «как оригинальной "территории смысла", сущность которой заключалась в том, что грандиозная и прекрасная природа требует от человека проявления его лучших качеств, служит инструментом самопознания и переоценки ценностей, создаёт глубокие и истинные отношения между людьми. Этот идеал был создан дальневосточными писателями и художниками, и он оказался востребован в советском обществе, привлекая на Дальний Восток "романтиков"»5.
Постсоветская эпоха, безусловно, добавила к этому образу новые черты. Дальневосточные территории как в экономическом, так и в культурном отношении становятся более обособленными от других регионов страны, дальневосточники начинают ориентироваться на восточных соседей России (в отличие от жителей европейской части страны, чьи взоры были обращены преимущественно на Запад). Одним из символов дальневосточной идентичности в 1990-е гг. становится правый руль: владивостокский автор В.О. Авченко характеризует его как «образ жизни, кормилец и культ»6. В «лихие девяностые» на забытой федеральными властями восточной окраине отрасль, связанная с импортом подержанных японских автомобилей, обеспечила огромное количество рабочих мест , стабильно наполняя таможенными пошлинами дефицитный государственный бюджет. И кроме того создала особый культурно-мировоззренческий пласт. «Руль — справа, сердце —
1 Северная строка: Колымская поэзия XX-XXI веков / ред.-сост. М.С. Райзман; гл. ред. В.М. Фатеев; худож. В.С. Фентяжев. Магадан: Типография, 2014. С. 26, 261.
2 Цит. по: Акименко А. «Дороже нет поры в родном пределе...»: Виктор Соломатов // Земля, на которой нам выпало жить. Лит.-краевед. сб. URL: http://bounb.eao.ru/files/zemlya/disk/local-literature/beginnings/solomatov.htm (дата обращения 12.04.2018).
3 РытхэуЮ. Чукотский анекдот: роман. СПб.: Изд-во журнала «Звезда», 2002. С. 314.
4 Ионин Л.Г. Социология культуры. С. 239. По Л. Ионину, «под зародышем понимается культурная форма в "неразвёрнутом" состоянии, существующая как совокупность идей и поведенческих предписаний, но. не находящая последовательного воплощения в практическом поведении» (C. 237).
5 Общество и власть на российском Дальнем Востоке в 1960—1991 гг. (История Дальнего Востока России. Т. 3. Кн. 5) / под общ. ред. В.Л. Ларина; отв. ред. А.С. Ващук. Владивосток: ИИАЭ ДвО РАН, 2016. С. 919. URL: http://ihaefe.org/files/publications/iull/dv-history-2016.pdf (дата обращения 11.04.2018).
6 Авненко В. Правый руль: докум. роман. - М.: Ад Маргинем Пресс, 2012. С. 316.
7 Адекватной статистики по данной отрасли обнаружить не удалось.
слева, / где паспорт и права», - констатирует И. Шепета1. «Жена должна быть русской, а машина - японской», «Хороший руль левым не назовут», «Запретите правый руль — и вы получите Дальневосточную республику» - подобные сентенции перекочевали в литературу из владивостокского фольклора 1990-х гг.
Массовая дезориентация и катастрофическое снижение жизненного уровня большинства населения приводят к тому, что формируются обширные социальные группы с высоким криминогенным потенциалом. Деструктивные формы занятости - наркобизнес, проституция, торговля угнанными автомобилями, рэкет, профессиональное нищенство (все они, как правило, были связаны с организованной преступностью) - также отразились в художественных текстах.
Существенную роль в процессе криминализации общества играла отмена цензуры и информационная политика телевидения. «Всё, что оно показывало, было явно противопоказано нормальному человеку, - говорит лирический герой А. Гребенюкова. -Кровища, порнуха, попса, разгул всевозможных игр и сериалов про бедных южноамериканских миллионеров, реклама... Да, подрастёт на этом телевоспитании молодёжь и начнёт всем головки откручивать»2.
Сахалинский писатель А.С. Тоболяк рассказывает, как молодой журналист по прозвищу Кумир, после рождения ребёнка едва сводящий концы с концами, берёт в долг деньги у бывшего одноклассника - преуспевающего предпринимателя. Затем Кумир возвращает с большим трудом собранные деньги и неожиданно для себя самого убивает одноклассника, присваивая содержимое его сейфа. «Когда историческое, социальное, психологическое напряжение достигает той высокой точки, когда для человека резко сдвигается картина мира, .человек может резко изменить стереотип, как бы перескочить на другую орбиту поведения, совершенно непредсказуемую для него в «нормальных» условиях», - констатирует Ю.М. Лотман, и с ним трудно не согласиться .
Анализируя произошедшее, убийца ищет объяснение своему поступку, вспоминая разговор с одноклассником4, и сравнивает себя с героем Ф.М. Достоевского: «Я полагаюсь на сильные снотворные и успокоительные средства, которых не имел мучимый виной Родион Раскольников... И живу я в иное время — ожесточенное и не склонное к глубоким покаяниям... Может быть, в этой смерти есть высшая справедливость».
Мы видим, как стираются границы между добром и злом, как рядовой обыватель вершит самосуд. В рассказе владивостокского прозаика Л.Н. Князева пенсионер подобным же образом без суда и следствия расстреливает бандитов, ведущих себя по-хамски и угрожающих пассажирам электрички5.
Отражение в художественной литературе работы правоохранительных органов в «лихие девяностые» может стать темой отдельного исследования. Если говорить о самой распространенной оценке, то её можно сформулировать как «бессилие». Тем не менее и в 1990-е гг., отмеченные разгулом криминала, находятся люди, которые идут работать в милицию, несмотря на то, что статус профессии в обществе и материальное обеспечение ощутимо снизились. «Пойти служить в милицию я ещё в армии решил, - говорит в романе В. Горбаня собровец Дэн, которого коллеги считают супербойцом. - .За полгода до своего дембеля был я дома в отпуске. Смотрю - у нас новая порода шпаны появилась. Ходят бритые, в кожаных куртках, в адидасовских костюмах, с понтом - "спортсмены"... И,
1 Шепета И.И. Если смотреть на море// Литературный Владивосток: лит.-худож. альманах. 2017. С. 17.
2 ГребенюковА. Ангел и бес. С. 191.
3 Лотман Ю.М. Внутри мыслящих миров. Человек - текст - семиосфера - история. М.: Языки русской культуры, 1996. С. 326.
4 «Жаль мне тебя, Кумир, - говорит одноклассник. - .Таких нищих, как ты, стерилизовать надо, чтобы детей не плодили. Ну, что твоя девка. или кто там у тебя?... увидит в жизни, какие радости при твоих-то доходах?» (Тоболяк А. Денежная история // Дальний Восток. 1994. №10. С. 160).
5 Князев Л.Н. Печаль навсегда. Владивосток, 1999. С. 107-108.
главное, все их боятся: ..."мафия", "хозяева жизни"! Ладно, думаю, вернусь домой, разберёмся, кто в этом городе хозяин: уроды разные или нормальные люди»1.
Мировоззренческий кризис, отсутствие приемлемой для большинства населения системы ценностей, неуверенность в завтрашнем дне, ощущение хрупкости бытия - всё это, безусловно, способствовало всплеску религиозности. «Безумству храбрых песен нет. / Давно не реют буревестники. / Народ разут. Народ раздет. / Зато у всех на шее крестики», -иронически констатирует владивостокский поэт А.В. Бочинин2. Бывший камчатец П.Д. Панов рассказывает о возрождении православия в глубинке: «Не было пока и самого храма - власти для отправления религиозных нужд отдали приходу старый Дом культуры. Сняли Ленина, внесли Христа, помахали кадилом и запели нестройно, но истово»3.
Тут же выясняется, что традиционная религия - православие - весьма консервативна: приходя в церковь в джинсах или в шляпке, или с рюкзаком, женщина рискует подвергнуться психологической атаке. Если судить по литературным произведениям, на Дальнем Востоке ощущается дефицит доверия к вере предков. Мистический герой в повести А. Гребенюкова, именуемый Бесом, так характеризует современную православную церковь: «Мне даже и на патриарха вашего всея Руси наплевать. - Не та святость. Не той пробы и категории. Шутовство сплошное, я бы сказал. Любой попик из захолустного уезда лет двести назад покруче был»4. Тем не менее, в художественной литературе постсоветского периода встречаются и позитивные образы православных священников, которые пользуются безусловным доверием прихожан, как, например, в рассказе П. Панова «Казацкий поп».
Историк и религиовед С.М. Дударёнок констатирует, что в постсоветский период «традиционные религии перестают соответствовать меняющимся социокультурным условиям, всё труднее приспосабливаются к ним», а служители культа в новых реалиях зачастую проявляют недостаточную активность5. Результат не замедлил себя ждать6: «...В Россию и прежде всего в приграничные порубежные города толпой хлынули проповедники всех мастей — от кришнаитов до церкви святого Муна, — читаем в романе В. Фатеева. — Только в Магадане за несколько лет были выстроены адвентистская, баптистская, новоапостольская церкви, католический приход, баптистский молитвенный дом... И еще цунами обрушилось на свободное от всех и вся предрассудков общество - бесовство, от которого Европа избавилась еще два века тому, астрология, спиритизм, колдовство,
п
ведьмачество — и все на полном серьезе обсуждалось в газетах, на телевидении, радио...» . Резко возрос интерес к шаманизму, добавляет Ю. Рытхэу.
Героиня романа А.Е. Белых наблюдает из окна владивостокской квартиры религиозную процессию: «Оранжевые кришнаиты, ударяя в бубны, тесной стайкой плыли за предводителем, словно экваториальные рыбки, бог знает каким течением занесённые в северное полушарие»8. Для неё - молодой женщины, преподающей в вузе, - это просто экзотика. А вот герой повести А. Гребенюкова - бывший инженер-конструктор, а ныне водитель - реагирует на подобную процессию негативно: «Чушь какая-то... Мало своих
1 Горбань В.В. .И будем живы. С. 83-84.
2
Цит. по: Поэт-изгой Анатолий Бочинин// Для тебя. Христианская газета. URL:
http://www.fom.ru/slovo.10054.Lhtml (дата обращения 9. 10. 2017).
3 Земля над океаном. Антология современной камчатской литературы. Т. 1 / сост. Е.В. Гропянов, А.А. Смышляев. Петропавловск-Камчатский: Новая книга, 2012. С. 204.
4 ГребенюковА. Ангел и бес. С. 186.
5 Дударёнок С.М. Причины распространения нетрадиционных религий в постсоветской России // Культура и культурология на Дальнем Востоке: материалы регион. науч. семинара. Владивосток: Изд-во Дальневост. ун-та, 2004. С. 33, 36.
6 Нормативную базу для религиозного плюрализма заложил Закон РСФСР «О свободе вероисповеданий» от 25.10.1990 г.
7 Фатеев В .М. Город в законе.
8 Белых А. Сны Флобера // Рубеж: Тихоокеанский альманах. 2003. № 4. С. 19.
шутов и новоявленных апостолов, так ещё иноземных шарлатанов привечают. Ох и напаскудят же они, пока власти не спохватятся»1.
Лирический герой Е. Мамонтова тоже скептически относится к увлечению нетрадиционными религиозными практиками: «Я навидался этих технических интеллигентов, кинувшихся в йогу... Людей, ни разу в жизни не открывших ни Платона, ни Юнга, зато начитавшихся Эрнста Мулдашева. В общем, когорта умственных инвалидов. "Эх, мракобесы, нет на вас товарища Сталина", — ласково подумал я»2.
Поэт А. Пчёлкин убеждён, что российскому народу, несмотря на все социальные катаклизмы, удалось сохранить здоровое ядро, которое даёт надежду на возрождение: «Под перестроечны кадрилец / одни сломались, эти смылись, / и опохабели вон те. / А мы, в российской простоте, / стремимся, как всегда стремились, / всё к истине да красоте» .
Одна из культурных форм, которая в конце XX - начале XXI вв. демонстрирует стремительное развёртывание из зародышевого состояния, — казачество. Первым этапом возрождения казачества в конце 1980-х - начале 1990-х гг. стало появление на улицах людей с шашками в казачьей форме - подобные шествия напоминали карнавал и поначалу не несли никакой смысловой нагрузки. «Есаулы и сотники, хорунжие и рядовые — они казаковали в свободное от службы и работы время, искали себе применение, собирали силу. Власти их не трогали, заигрывали осторожно, но больше смотрели как на ряженых», - читаем у П. Панова4.
Постепенно происходит теоретизация и институционализация деятельности казаков, они начинают участвовать в вооружённых конфликтах на постсоветском пространстве5. «А тут ещё их и президент народом назвал, указом узаконил», - добавляет П. Панов6. Шаг за шагом формируется новая групповая идентичность. Показательна тирада, которой разразился атаман Сапрыкин, когда один из казаков во время праздника испугался прыгать с парашютом: «Его выпорют принародно... нагайка-семихвостка... в каждом хвосте по винтовочной пуле зашито... выпорют и из казачества выгонят... Ни денег из казацкого банка, ни земли.»1.
В 1990-е гг. общество было серьезно травмировано - к такому выводу подводит нас анализ художественных произведений последней четверти века. В новой постсоветской реальности литературные герои в большинстве своем испытывают разочарование, замешательство, растерянность, недоумение, бессилие, а порой и ненависть к новоявленным «хозяевам жизни». Тех, кто в этот период «расправил плечи» и «почувствовал силу», -единицы, и отношение авторов к данным персонажам ни в одном из анализируемых текстов нельзя назвать позитивным. Такие оценки, как «свободные», «прекрасные», «святые» девяностые, в изученных нами произведениях отсутствуют.
Многие дальневосточники в 1990-е гг. испытали настоящий шок, мир для них словно перевернулся с ног на голову. В результате массовой дезориентации и падения жизненного уровня формируются обширные социальные группы с высоким криминогенным потенциалом, границы между добром и злом становятся зыбкими, неустойчивыми.
Кризис идентичности, который последовал за крушением привычного советского мира, приводит к тому, что на рубеже веков дальневосточники находятся в активном поиске: осваивают новые виды трудовой деятельности, вплоть до девиантно-деструктивных;
1 ГребенюковА. Ангел и бес. С. 192. Кришнаиты неоднократно появляются в произведениях дальневосточных авторов, видимо, потому, что их яркие уличные презентации неизменно привлекают внимание (позитивное или негативное) и, по словам А. Гребенюкова, становятся приметой времени.
2 Антология литературы Дальнего Востока ... С. 771-772.
3 Пчёлкин А.А. Непогодь. С. 78.
4 Земля над океаном. С. 205.
5 Ионин Л.Г. Социология культуры. С. 255.
6 Земля над океаном. С. 208.
7 Там же. С. 213. В конце концов атаман убеждает благословлявшего казаков священника (позитивный образ, о котором мы упоминали выше) прыгнуть с парашютом, тем самым подавая пример «отказнику» («Души православные не токмо молитвой спасать можно!»), и все трое успешно приземляются в городском сквере.
укрепляются в своей приверженности Дальнему Востоку или покидают регион в поисках лучшей жизни; ищут новые ориентиры, обретая смысл существования кто в служении «золотому тельцу», кто в потребительстве, кто в помощи ближнему, кто в духовном самосовершенствовании.
Литературные произведения, безусловно, являются важным источником по истории российского Дальнего Востока постсоветского периода. Информация, извлечённая из художественных текстов, не только согласуется со статистическими данными, но позволяет их дополнить, «оживить», конкретизировать, приблизить к конкретному человеку. Многие выводы, к которым приходят литераторы в своих произведениях, близки к заключениям, полученным современными историками, социологами, культурологами.
Литература:
1. Ващук А.С., Ковалевская Ю.Н., Коваленко С.Г., Крушанова Л.А., Савченко А.Е. Опыт крушения модернизационного проекта: от перестройки к дню сегодняшнему: аналитический доклад. - Владивосток, 2015. URL: http://ihaefe.org/files/analytics/doklad_perestroika_2015.pdf (дата обращения 30.04.2018).
2. ГадамерХ.-Г. Истина и метод: Основы философской герменевтики / пер. с нем.; общ. ред. и вступ. статья Б.Н. Бессонова. - М.: Прогресс, 1988. - 704 с.
3. Гирц К. Интерпретация культур / пер. с англ. - М.: РОССПЭН, 2004. - 560 с.
4. Гуревич А.Я. «Территория историка»// Одиссей. Человек в истории. 1996. - М.: Coda, 1996. С. 81-109.
5. Дударёнок С.М. Причины распространения нетрадиционных религий в постсоветской России // Культура и культурология на Дальнем Востоке: материалы регион. науч. семинара, посвящённого 15-летию кафедры культурологии. 19 ноября 2004 г. Владивосток: Изд-во Дальневост. ун-та, 2004. С. 32-42.
6. Ионин Л.Г. Социология культуры: путь в новое тысячелетие. - М.: Логос, 2000. - 432 с.
7. Лотман Ю.М. Внутри мыслящих миров. Человек - текст - семиосфера - история. - М.: Языки русской культуры, 1996. - 464 с.
8. Мотрич Е.Л., Найден С.Н. Население и социальное развитие российского Дальнего Востока// Пространственная экономика, 2009. № 2. С. 47-67.
9. Общество и власть на российском Дальнем Востоке в 1960—1991 гг. (История Дальнего Востока России. Т. 3. Кн. 5) / под общ. ред. В.Л. Ларина; отв. ред. А.С. Ващук. Владивосток: ИИАЭ ДВО РАН, 2016. - 940 с. URL: http://ihaefe.org/files/publications/full/dv-history-2016.pdf (дата обращения 11.04.2018).
10. Сенявская Е.С. Литература фронтового поколения как исторический источник// Отечественная история, 2002. № 1. С. 101 -109.
11. Соколов А.К. Наука, искусство и социальные реалии минувшего столетия// Отечественная история, 2002. № 1. С. 60-72.
12. Социально-политические реформы и трансформация повседневных структур в Тихоокеанской России (1985-2015 гг.): материалы круглого стола, 10 октября 2017 г. Владивосток, 2017. - 85 с. URL: http://ihaefe.org/files/publications/full/rt-soc-85-15.pdf (дата обращения 28.04.2018).
13. Фетисова Л.Е. Актуальные проблемы истории региональной культуры в диалоге исторической науки и культурологии// Россия и АТР, 2012. № 3. С. 170-180.
14. Шмидт С.О. Путь историка: Избр. труды по источниковедению и историографии. - М.: РГГУ, 1997. - 612 с.
References:
1. Vaschuk A.S., Kovalevskaya Yu.N., Kovalenko S.G., Krushanova L.A., Savchenko A.E. Opyt krusheniya modernizatsionnogo proekta: ot perestrojki k dnyu segodnyashnemu [The experience of the collapse of the modernization project: from Perestroika to the present day]. Vladivostok, 2015. Available at: http://ihaefe.org/files/analytics/doklad_perestroika_2015.pdf (accessed 30.04.2018). (In Russ.)
2. Gadamer H.-G. Istina i metod: Osnovy filos. Germenevtiki [Truth and method: Fundamentals of philosophical hermeneutics]. Moscow, Progress Publ., 1988, 704 p. (In Russ.)
3. Girts K. Interpretatsiya kul'tur [Cultural interpretation]. Moscow, ROSSPEN Publ., 2004, 560 p. (In Russ.)
4. Gurevich A.Ya. "Territoriya istorika" ["Historian's territory"]. Odissej. Chelovek v istorii. Moscow, Coda Publ., 1996, pp. 81-109. (In Russ.)
5. Dudarenok S.M. Prichiny rasprostraneniya netraditsionnyh religij v postsovetskoj Rossii [The reasons for the spread of non-traditional religions in post-Soviet Russia]. Kul'tura i kul'turologiya na Dal'nem Vostoke. Materialy regional'nogo nauchnogo seminara, posvyashchyonnogo 15-letiyu kafedry kuVturologii. Vladivostok, Dal'nevostochnogo universiteta Publ., 2004, pp. 32-42. (In Russ.)
6. Ionin L.G. Sotsiologiya kul'tury: put' v novoe tysyacheletie [Sociology of culture: the way to the new Millennium]. Moscow, Logos Publ., 2000, 432 p. (In Russ.)
7. Lotman Yu.M. Vnutri myslyaschih mirov. Chelovek - tekst - semiosfera - istoriya [Inside thinking worlds. Man-text-semiosphere-history]. Moscow, Yazyki russkoj kul'tury Publ., 1996, 464 p. (In Russ.)
8. Motrich E.L. Najden S.N. Naselenie i sotsial'noe razvitie rossijskogo Dal'nego Vostoka [Population and social development of the Russian Far East]. Prostranstvennaya ekonomika, 2009, no. 2, pp. 47-67. (In Russ.)
9. Obschestvo i vlast' na rossijskom Dal'nem Vostoke v 1960—1991 gg. [Society and power in the Russian Far East in 1960-1991] (Istoriya Dal'nego Vostoka Rossii. Vol. 3. Book 5). Vladivostok, 2016. Available at: http://ihaefe.org/files/publications/full/dv-history-2016.pdf (accessed 11.04.2018). (In Russ.)
10. Senyavskaya E.S. Literatura frontovogo pokoleniya kak istoricheskij istochnik [Literature of the front generation as a historical source]. Otechestvennaya istoriya, 2002, no. 1, pp. 101-109. (In Russ.)
11. Sokolov A.K. Nauka, iskusstvo i sotsial'nye realii minuvshego stoletiya [Science, art and social realities of the past century]. Otechestvennaya istoriya, 2002, no. 1, pp. 60-72. (In Russ.)
12. Sotsial'no-politicheskie reformy i transformatsiya povsednevnyh struktur v Tihookeanskoj Rossii (1985-2015) [Social and political reforms and transformation of everyday structures in Pacific Russia (1985-2015)]. Materialy kruglogo stola 10.10.2017. Vladivostok, 2017. Available at: http://ihaefe.org/files/publications/full/rt-soc-85-15.pdf (accessed 28.04.2018). (In Russ.)
13. Fetisova L.E. Aktual'nye problemy istorii regional'noj kul'tury v dialoge istoricheskoj nauki i kul'turologii [Actual problems of the history of regional culture in the dialogue of historical science and cultural studies]. Rossiya i ATR, 2012, no. 3, pp. 170-180. (In Russ.)
14. Shmidt S.O. Put' istorika: Izbrannye trudy po istochnikovedeniyu i istoriografii [The path of the historian: Selected works on source studies and historiography]. Moscow, RGGU Publ., 1997, 612 p. (In Russ.)
FICTION AS A SOURCE ON THE SOCIAL HISTORY OF THE POST-SOVIET FAR EAST
Volkova E.S.
Candidate of Historical Sciences, junior researcher
Institute of History, Archaeology and Ethnography of the Peoples of the Far East FEB RAS [email protected]
Abstract: The author views the artworks as an important historical source, which allows to reconstruct the mentality of the post-Soviet period, to catch the public mindset, to trace perturbations of personal and collective biographies at the turn of XX-XXI centuries, in short, to see the past in the cultural and anthropological dimension. In this study, a number of literary sources which reflect the Far Eastern realities of the studied period are introduced into scientific circulation. Such a source study in relation to the post-Soviet history of the region is being undertaken for the first time. The focus is on mass disorientation resulting from the dismantling of traditional Soviet institutions, the loss of identities, both individually and as a group, and the search for new ones. As a result of the analysis of fiction, the author comes to the conclusion that the collapse of the Soviet Union and the crash of the familiar Soviet world traumatized society seriously, the world for many people ceased to be understandable and predictable, the boundaries between good and evil have lost certainty. The search for guidelines and meanings associated with the struggle for survival, make the inhabitants of the Russian Far East to learn new professions, migrate to other regions and countries, to address various religious trends and spiritual practices. The formation of legal business is intricately combined with deviant and destructive forms of employment, and the rapid stratification of Russian society in terms of income and consumption causes a sharp rejection of the general population.
Key words: Russian Far East, 1990s, identity crisis, desovietization, social differentiation, postSoviet society
Для цитирования: Волкова Е.С. Художественная литература как источник по социальной истории постсоветского Дальнего Востока// Архонт, 2018. № 3 (6). С. 25-39.
