CC BY
226
УДК 882(091)191
МЕЩАНСКИЙ Александр Юрьевич, кандидат филологических наук, доцент кафедры теории и истории литературы Северодвинского филиала Поморского государственного университета имени М.В. Ломоносова. Автор 23 научных публикаций, в т.ч. одной монографии и 5 учебно-методических пособий
ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ИНТЕРПРЕТАЦИЯ ГОГОЛЕВСКИХ ОБРАЗОВ В ТВОРЧЕСТВЕ Н. САДУР
В статье рассматривается драматургическое творчество Н. Садур, которое концептуально соотносится с поэтикой Н. Гоголя. Центральное место в работе занимает анализ образов Хомы и Панночки из пьесы Н. Садур «Панночка», тематически связанной с повестью Н. Гоголя «Вий».
Женская проза, поэтика мистического, зло, духовное начало, двойничество
В конце 1980-х годов в русской постперес-троечной литературе возник такой социокультурный феномен, как женская проза. Представителями «новой женской волны» считаются С. Василенко, В. Нарбикова, Л. Ванеева и др. К литературным «амазонкам» конца XX века некоторые исследователи отнесли и Н. Садур -одного из самых загадочных писателей нашего времени.
Примечательно, что сама Н. Садур к «женской волне» в современной литературе относилась скептически и не хотела, чтобы ее творчество воспринималось в рамках «женской прозы». В одном из интервью она, отвечая на вопрос «Как вы оцениваете понятие “женская проза”?», сказала: «Я отношу его к веянию моды и вижу в нем некоторую дискриминацию. Я бы женскую прозу оценила как некое сведение счетов с мужчинами и вымещение комплексов. Я женщина и исследую мир данными мне возможностями, но когда пишу, то об этом, естественно, не думаю»1.
Н. Садур известна читателю не только как активно пишущий прозаик, но и как репертуарный драматург, пьесы которого востребованы отечественными и зарубежными театрами. Причину сценического успеха Н. Садур критики видят в «необычности», «нетрадиционное™» и даже «мистичности» ее пьес. До сих пор исследователи ведут спор о том, с каким типом художественного мышления - авангардизмом, постмодернизмом, абсурдизмом - связан создаваемый ею «космос». Сама писательница неоднократно говорила о своем «художественном консерватизме». По-видимому, не случайно в драматургическом репертуаре Садур встречаются произведения, в которых есть аллюзии на известные литературные источники («Панночка», «Брат Чичиков», «Памяти Печорина»). «Литературный консерватизм» объясняет тематические пристрастия драматурга: «В искусстве, безусловно, есть всего две темы: взаимоотношения мужчины и женщины и взаимоотношения человека и Бога. Других тем нет. Все остальное - сюжеты»2.
Гностический опыт познания мира является главной особенностью художественного метода Н. Садур, утверждавшей, что «любое творчество - это тайна и мистика». В этом Садур вторит М. Булгакову, сказавшему о себе: «Я -мистический писатель»3.
На «солидарность» Садур с иррациональным, алогичным, необъяснимым обращали внимание разные исследователи: «Вне зависимости от жанра, ее художественный мир балансирует на грани реальности, узнаваемого быта и невыразимо, несказанно чудесного, мистического4» (М. Громова); «Акт определения героями своего места в мире связан с восстановлением утраченной веры в трансцендентные силы5» (Б. Оляшек); «Садур влечет исследование потустороннего мира, запредельных пространств, из которых приходит страшное, жуткое, злое, что иногда даже не имеет четкого определения6» (Г. Ермошина).
Сквозным для творчества Н. Садур является мотив инфернальных сил, вторгающихся в земной мир с целью деформации человеческих душ. Подобно Дракону из одноименной пьесы Е. Шварца, нечистая сила в драматургических произведениях Садур стремится опираться на «дырявые души, продажные души, прожженные души, мертвые души» людей. И ее усилия небезрезультатны. «Не время любви, извини, / Видишь, никто не влюблен», - поет хор в пьесе «Черти, суки, коммунальные козлы...», выражая оценку нашего времени.
Актуализируя «мистическую идею мира, противостоящего человеку»7, Садур обращается к творчеству Н. Гоголя. Эстетика сознательной вторичности приобрела статус универсального принципа создания художественной действительности в современной русской литературе. Фантазируя на темы известных образов, сюжетов, художник открывает «второе дыхание» у хрестоматийных произведений.
Так, интерпретация гоголевских сюжетов в пьесах-ремейках Садур «Панночка» и «Брат Чичиков» детерминирована сфокусированностью на теологической составляющей художественной концепции Гоголя, обращенной к онтологическим вопросам бытия. В драме «Панночка», созданной по мотивам повести Гоголя
«Вий», «затрагивается вопрос о положении человека в мире, в котором все детерминировано, научно объяснено, вопрос о тоске человека по запредельной красоте, об ожидании Святой Девы, эту красоту олицетворяющей»8. Неслучайно поэтому появлению Хомы Брута на сцене предшествует псалом Богоматери, «Невесте Неневестной», который философ поет на пути к дому сотника. В русской культуре женщина, как правило, олицетворяла возвышенное, духовное начало, связанное с образом Богоматери, издавна считающейся небесной покровительницей России. Такой взгляд на женщину был характерен для многих произведений русской литературы и философии. В. Соловьев утверждал, что в основе мироздания лежит «вечная женственность», символизирующая гармонию мира, а Н. Бердяев считал, что все ценности мировой культуры - это продукт извечного влечения человечества к «вечной женственности».
Антиподом «вечной женственности» в пьесе Садур выступает Панночка, красота которой противопоставлена красоте Святой Девы: внешняя привлекательность дочери сотника вызывает не восхищение, а страх и тоску. Сохранивший в пьесе «веселый нрав», гоголевский герой с ужасом замечает: «.. .резкая красота у вашей Панночки. Не от людей такая красота. Аж душу свело»9. По сути, в «Панночке» есть глубокие размышления о Красоте как начале трансцендентном. В эстетической концепции Н. Садур особо акцентируются две грани красоты: духовная, божественная красота, призванная «спасти мир», и красота, которая, говоря словами Вяч. Иванова, «никогда не знала посещения Благодати»10.
Интерес драматурга к наследию Гоголя, по-видимому, обусловлен спецификой мировосприятия последнего, убежденного в том, что мир находится во власти темных, демонических сил. По мнению Н. Бердяева, «у Гоголя было исключительное по силе чувство зла. Творчество Гоголя есть художественное откровение зла как начала метафизического и внутреннего»11. Солидарен с ним и Д. Мережковский: «Единственный предмет гоголевского творчества - черт, как явление бессмертной пошлости людской, явление вечного и всемирного зла»12. Ощуще-
ние трагичности происходящего, абсурда видимой жизни характерно и для творчества Садур. В ее Хоме отчетливо проступают черты человека двадцатого века. В частности, философ убежден в том, что весь окружающий мир может быть подвергнут научному объяснению и «разумом своим человек от ведьм огражден»: «...теперь у человека твердая научная ограда, посильней самого псалтыря, прости Господи!»13 . Однако логика здравого смысла опровергается «живой жизнью». В картине «Скачки» у Хомы, летящего над землей с ведьмой на спине, открывается «второе зрение» и «второй слух». Это позволяет ему почувствовать разлад, дисгармонию всего мироустройства, почувствовать вторжение сил хаоса в его «светлый, милый мир».
Отличие Хомы Садур от гоголевского философа заключается в способности первого осознать себя частью мироздания, космического целого. Если у Гоголя, по верному замечанию Ю. Лотмана, на передний план выходит «герой автоматического мира», «механического поведения», «не имеющий своего лица, своего дела, своей внутренней организации»14, то в пьесе Садур представлен герой-«воин», постепенно осознающий личную ответственность за судьбу мироздания и совершающий сознательный выбор. Неслучайно финальная картина пьесы называется «Бой». Хома идет на бой с космическим злом, природа которого выходит за рамки социально-бытовых отношений, но способна проявлять себя в мире людей. После второй ночи, проведенной в церкви с ведьмой, Хома превращается в «обмерзшего человека», который невольно становится проводником ледяного мрака зла в мир «живых». И старый козак Явтух приходит к страшному для Хомы выводу: «Сильно тебя потянули там, во тьме... А только так хитро устроено, что несешь ты теперь мрак и холод»15 . В некотором смысле ведьма является своеобразным двойником философа.
В пьесе Садур феномен двойничества реализуется и в смысловом наполнении ремарок. В финальной сцене пьесы даются внешне схожие портреты ведьмы и Хомы: «Панночка стоит безучастно в стороне от Философа. Вид у обоих усталый и измотанный. И оба босиком и
в белом - она в сорочке, Философ в рубахе...»16. Панночка в этой сцене становится своеобразным олицетворением животного начала главного героя, его сомнений и, вместе с тем, победы над самим собой.
В дуалистичной концепции героя Садур ощущается влияние Ф. Достоевского. Нравственная борьба философа киевской бурсы с его двойником (ведьмой) напоминает дискуссию Ивана Карамазова с чертом. Как и панночка, черт стремится убедить Ивана в том, что они одинаковы. Слова черта: «Увидишь, как мы дружно с тобой уживемся»17, обращенные к Ивану, угадываются в молитве ведьмы к сатане: «Слепи нас обоих в одно»18. И черт, и панночка, являясь своеобразными двойниками Ивана Карамазова и Хомы Брута, в сущности, отражают проявление их низменной природы, стремящейся подавить духовное начало, божественное Я персонажей.
Двойственная сущность природы человека в пьесе «Панночка» проявляется и в речевой организации произведения. В частности, диалоги между Хомой и ведьмой нередко выстраиваются по принципу словесного отражения - реплики персонажей представляют собой инверсивные конструкции:
Философ. (Умильно) Отче наш!
Старуха, (басом, дико) Наш Отче! Отче!
Философ. Отче наш! Иже еси на небесех!
Старуха. На небесех! Отче если еси! Ух!19
В результате паронимической аттракции (иже ecu преобразуется в если ecu) лишается смысла анафорическое местоимение «иже», тем самым десакрализуется значение молитвенной фразы «Отче, иже еси». Условность, сослагательность грамматически преобразованной конструкции «если еси» актуализирует концептуальный смысл сомнения. В таком контексте сомнение приравнивается к неверию, являющемся атрибутом демонического мира.
Мистическое единоборство с потусторонними силами ненависти и злобы заставляет главного героя «Панночки» задуматься над вечными вопросами смысла жизни, предназначения человека. «А что, кто вы есть и как живете?», «кто ж я?», «как устроен мир?», - задается
философскими вопросами философ киевской бурсы. Пограничное состояние, в котором находится герой пьесы, поднимает его на новую ступень сознания. В произведениях Н. Садур прозрение сопряжено с состоянием катарсиса. В утверждении очищающей силы страдания она выступила как продолжатель традиций русской классической литературы.
Через страдание, через катарсис Хома Н. Садур пришел к идее самопожертвования: «Где-то в наш божий мир пробило черную дыру, из которой хлещет сюда мрак гнойный и мерзость смердящая, а мир - это ведь такое, ребята, хитрое устройство, из него не выдернешь какую-нибудь важную штуку, чтоб заткнуть ту дыру, а то и устройство все рухнет. <...> Что ж... я и пойду... пускай... и не побоюсь, раз так назначено...»20. Таким образом, концептуальные оппозиции созидания/разрушения, жизни/смерти в пьесе оказываются особым образом акцентированными.
Уникальность гоголевского героя в художественной интерпретации Н. Садур заключается в том, что он обладает «диалогизированным самосознанием». Об этом типе самосознания писал М. Бахтин: «Овладеть внутренним человеком, увидеть и понять его нельзя, делая его объектом безучастного нейтрального анализа, нельзя овладеть им и путем слияния с ним, вчувствования в него. <...> Только в общении, во взаимодействии человека с человеком раскрывается и “человек в человеке”, как для других, так и для себя самого»21.
Диалогический характер творчества Н. Садур помогает понять авторский взгляд на мир, в котором сохранение индивидуальности достигается в том случае, когда личность оказывается способной слышать других. «Диалогизи-рованное самосознание» героев драматурга реализуется через их обращение к окружающему миру, к предметам, людям, прошлому, настоящему, будущему и даже потустороннему. Так, в картине «Прощание», предшествующей последней, гибельной для Хомы ночи, символичной является сцена «саморазоблачения» героя. Готовясь к смерти, философ отдает козакам пояс, шапку, свитку и сапоги, оставшись «в белой рубахе, портках, босиком». Причем
сапоги он завещает «какому-нибудь человеку», который в будущем «пойдет по дороге». Образ Хомы у Садур создается в соответствии с христианскими представлениями о предназначении человека. В нем соединяются самоуничижи-тельность перед Богом («я и жил дрянно, мелко, вы сами видели») и вера в силу благого начала в устройстве мироздания и внутреннего мира самого человека. Весьма значимой в этом отношении оказывается заключительная фраза прощального монолога Хомы, которая одновременно является косвенным обращением к «другому» (будущему) человеку: «И! поймет! он! что! хороший! я! был! парень!..»22. Смысловому выдвижению данного высказывания в сильную позицию текста способствует парцелляция конструкции, которая носит окказиональный характер, поскольку коммуникативно обособляется каждое слово в составе предложения, в т.ч. и союзные средства, благодаря чему каждый компонент приобретает полновесное звучание.
Финал пьесы имеет концовку, отличающуюся от гоголевской повести. В сюжете Садур отсутствует образ Вия, взгляд которого и привел героя Гоголя к смерти. По мысли В. Проппа, Вий является представителем мира мертвых и обладает невозможной для других демонических существ (ведьм, чертей) способностью проникать взором в мир живых (людей): «В гоголевском “Вие” черти не видят казака. Черти, могущие видеть живых, это как бы шаманы среди них, такие же, как живые шаманы, видящие мертвых, которых обыкновенные смертные не видят. Такого шамана они и зовут. Это - Вий»23. Садур нарочито выводит образ Вия за рамки своего произведения, а закрытые железными веками глаза Вия заменяет «открытыми и светлыми» глазами младенца Христа. Глаза - один из архаичных символов, имеющий глубокие культурные корни и наделенный многозначной семантикой. Общий смысл этого символа связан со светом, символом разума и истины. Видение в этом случае понимается как действие, направленное на постижение сути явлений. В заключительной сцене схватки ведьмы и философа на сцепившихся друг с другом персо-
нажей рушится «вся обветшалая, оскверненная церковь», и «один только Лик Младенца сияет почти нестерпимым радостным светом и возносится над облаками»24.
Таким образом, определяющие идеи художественной концепции Н. Садур находят органичное
воплощение в поэтике мистического, которая, с одной стороны, продолжает гоголевские традиции, а с другой - открывает новые возможности для интерпретации вечных тем литературы в проекции на духовно-нравственное состояние современного общества и внутренний мир человека.
Примечания
1 Садур Н. «Я еще помню, как мыла в театре полы...». URL: http://www.sem40.ru/famous2/m873.shtml.
2 Там же.
3БулгаковМ.А. Собр. соч.: в 5 т. М., 1989-1990. Т. 5. С. 446.
4Громова М.И. Русская драматургия конца XX - начала XXI века. М., 2005. С. 202.
5 Оляшек Б. Пьесы Н. Садур: опыт нетрадиционной драмы. Драма и театр: сб. науч. тр. / отв. ред. Н.И. Ищук-Фадеева. Тверь, 2007. Вып. VI. С. 219-220.
6ЕрмошинаГ. Темные силы нас злобно гнетут... URL:: http://exlibris.ng.ru/lit/1999-10-07/dark.html.
I Громова М.И. Указ. соч. С. 218.
8 ОляшекБ. Указ. соч. С. 216-217.
9 СадурН.Н. Обморок: кн. пьес. Вологда, 1999. С. 231.
10Пушкин в русской философской критике: Конец XIX - первая половина XX в. М., 1990. С. 252.
II Волосков ИВ. Истоки религиозной философии Н.В. Гоголя II Вестн. МГУ. Сер. 7: Философия. 2002. №2. С. 47.
12 7ам же.
13 Садур Н.Н. Обморок. С. 233.
ыЛотман Ю.М. В школе поэтического слова: Пушкин, Лермонтов, Гоголь. М., 1988. С. 281.
15 Садур Н.Н. Обморок. С. 264.
16 Там же. С. 267.
11 Достоевский Ф.МБратья Карамазовы. М., 1987. С. 336.
18 Садур Н.Н. Обморок. С. 270.
19 Там же. С. 236.
20 Там же. С. 266.
21 Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского. М., 1979. С. 293.
22 Садур Н.Н. Обморок. С. 266.
23ПроппВ.Я. Морфология и исторические корни волшебной сказки. М., 1998. С. 165-166.
24 Садур Н.Н. Обморок. С. 266,270.
Meshchansky Alexandr
ARTISTIC INTERPRETATION OF GOGOL’S IMAGES IN N. SADUR’S CREATIVE WORK
N. Sadur’s dramaturgic work conceptually corresponding with N. Gogol’s poetics is considered in the article. The main attention is given to the analysis of the images of Khoma and Pannochka from N. Sadur’s play «Pannochka» thematically connected with Gogol’s story «Viy».
Контактная информация: e-mail\ russian@sfpgu.ru, kodimas@atnet.ru
Рецензент - Николаев Н.И., доктор филологических наук, профессор, проректор по учебной работе Поморского государственного университета имени М.В. Ломоносова
