CC BY
7Том 1, выпуск 1
Хрупкое небо Коперника.
(Стало ли создание гелиоцентрической
теории началом научной революции?)
Дмитриев Игорь Сергеевич
Санкт-Петербургский филиал Института истории естествознания и техники РАН, Санкт-Петербург, Россия
В историко-научной литературе неоднократно ставился и ставится вопрос о роли гелиоцентрической теории Н. Коперника в научной революции раннего Нового времени. При этом одни авторы оценивают вклад Коперника как глубокий переворот, затронувший не только область астрономии, но и существеннейшим образом повлиявший на последующее развитие науки и философии. Другие отводят открытию Коперника более скромное место, рассматривая его теорию как первый «затравочный» шаг к более существенным событиям, определившим содержание и ход научной революции ХУ!-ХУ!! столетий, акцентируя внимание на трудах И. Кеплера, Г. Галилея и И. Ньютона.
В данной статье на основании сравнительного анализа особенностей гео- и гелиоцентрических теорий в новом ракурсе рассматривается и конкретизируется вклад Коперника как в астрономию и космологию, так и в разработку новой научной методологии и новой картины мира.
Ключевые слова: Аристотель, К. Птолемей, Н. Коперник, научная революция ХУ!-ХУ!! вв.
История науки
The Fragile Sky of Copernicus. (Has the Creation of the Heliocentric Theory been the Beginning of a Scientific Revolution?)
Igor S. Dmitriev
St. Petersburg Branch of S.I. Vavilov Institute for the History of Science and Technology, Russian Academy of Sciences, St. Petersburg, Russia
The question of the role of Copernicus's heliocentric theory in the scientific revolution of the Early Modern Age has been and is repeatedly raised in the historical and scientific literature. Some authors assess Copernicus' contribution as a profound revolution that affected not only the field of astronomy but also had a significant impact on the subsequent development of science and philosophy. Others give Copernicus' discovery a more modest place, considering his theory as the first "seed" step to more significant events that deter-
mined the content and course of the scientific revolution of the 16th-17th centuries, focusing on the works of I. Kepler, G. Galileo and I. Newton.
In this article, based on a comparative analysis of the features of geo- and heliocentric theories, Copernicus' contribution to astronomy and cosmology, as well as to the development of a new scientific methodology and a new picture of the world, is considered and concretized in a new perspective.
Keywords: Aristotle, C. Ptolemy, N. Copernicus, Scientific Revolution of the 16th—17th centuries
Коперниканская революция, которой посвящена необъятная литература, до сих пор служит - и есть основания полагать, будет служить - предметом острой полемики. К настоящему времени в историографии этого события сформировались две тенденции: первая исходит из оценки вклада Н. Коперника (Mikolaj Kopernik, Nicolaus Copernicus; 1473-1543), как революционного переворота, имевшего глубокие не только астрономические, но и общенаучные и вненаучные корни и последствия [1; 5], вторая оценивает вклад фром-боркского астронома куда более скромно. К примеру, Т. Кун полагал, что значение книги Коперника De Revolutionibus orbium coelestium (О вращении небесных сфер) «состоит не столько в том, что в ней сказано, сколько в том, что она побуждала сказать других. Эта книга вызвала революцию, которую она вряд ли провозглашала. То был породивший революцию, но не революционный текст» [22, p. 135]. Тем самым Кун предлагает оценивать революционность труда Коперника по мотивациям и намерениям автора, а не по воздействию на дальнейшую интеллектуальную жизнь.
В данной статье будут приведены аргументы в пользу первой историографической тенденции, основанные на рассмотрении реального вклада Коперника в развитие как астрономии, так и научной мысли своего времени.
Бегство в Логос
Можно согласиться с оценкой коперниканской революции, предложенной А.В. Ахутиным, согласно которой, «брожение новой "закваски" в традиционных формах, работа нового разума, сказывающегося повсюду, но стремящегося следовать традиционным "парадигмам", - вот характернейшая черта научной культуры XIV-XVI вв. Таков труд Н. Коперника. ... Традиционная идея совершенного космоса нетрадиционно отщепляется от своего метафизического базиса...» [5, с. 101]. Но вместе с тем мне хотелось бы несколько конкретизировать нетрадиционность коперниканского разума, для чего уместно начать с некоторых замечаний относительно астрономической традиции Античности и Средневековья и прежде всего с теории К. Птолемея (K7auôioç ПтоЯгцашд; ок. 100-ок. 170) и космологии Аристотеля (ЛрютотгЯ/ç; 384-322 гг. до н.э.).
В литературе принято подчеркивать взаимосвязь этих концептуальных систем, что выразилось в весьма распространенном штампе о «геоцентрической аристотелевско-птолемеевской космологии» (см., к примеру: [11, с. 68]), за которым стоит убеждение, что «геоцентрическая гипотеза превратилась, "выкристаллизовалась" в твердое ядро птолемеевской программы только в результате соединения с аристотелевской физикой с ее
естественными и вынужденными движениями и разделением на подлун-ный и надлунный миры» [там же, с. 72].
Между тем указанный тезис справедлив лишь отчасти. Как отметила П.П . Гайденко, «математический (птолемеевский) и физический (аристоте-левский) методы не во всем согласовывались между собой. Так, теория эпициклов Птолемея была несовместима с теорией движения Аристотеля, согласно которому круговые движения должны иметь твердо фиксированный центр вращения. Кроме того, птолемеево объяснение прецессии предполагает, что звездная сфера имеет два разных движения в одно и то же время, а это опять-таки противоречит важнейшему закону физики (и шире - логики) Аристотеля, согласно которому противоположные атрибуты не могут быть присущи одной и той же субстанции в одно и то же время» [6, с. 444].
Правда, утверждения П.П. Гайденко требуют некоторых уточнений. Прежде всего следует заметить, что аристотелевская физика отнюдь не запрещала одновременного участия тела в двух и большем числе движений. Далее, что важнее, Аристотель, касаясь вопроса о центре мира, упрекал пифагорейцев, которые рассуждали «так, будто [термин] "центр" однозначен и будто геометрический центр в то же время есть центр самой вещи и естественный центр». По мнению Стагирита, подлинный центр Вселенной, - ее «начало и нечто ценное», - не совпадает с ее пространственным центром, который по ценности «занимает скорее последнее место, чем первое: середина есть то, что объемлется границами, край - то, что ограничивает, а объемлющее и крайняя граница превосходят по ценности то, что содержится в границах, так как последнее - материя, а первое - сущность и форма сочетания» [3, с. 329 (293b 1-14)]. Естественный центр конечной вещи (в том числе и центр конечной Вселенной) - это, по мнению Аристотеля, место, откуда начинается движение, центр жизни вещи, в некотором смысле -ее сердце. Кстати, И. Кеплер, переводя (точнее, конспектируя) тринадцатую главу трактата Аристотеля О небе использует для экспликации идеи подлинного центра мира выражение «das selbige Mittere oder Hertzpuncten der gantzen Natur (единый центр или сердце всей природы)» [21, S. 151].
Истинным (естественным или, иначе, живым) центром Вселенной служит, по Аристотелю, primum mobile (перводвигатель), расположенный непосредственно за восьмой сферой, сферой неподвижных звезд (sphaera stellarum fixarum), откуда движение передается внутрь мира, а вовсе не геометрический центр, где находится тяжелое тело Земли, вокруг которого вращаются Луна, Солнце, планеты и сама звездная сфера. «Центр Земли совпал с центром Вселенной (ou^ßeß/Ke таито ^eoov eivai т^г у^Г ка\ той savior )» [3, c. 337 (296b 15-16)]. Таким образом, картина мира Аристотеля не вполне геоцентрична, поскольку Земля занимает только геометрический центр (т.е. центр, так сказать, второго сорта), да и то ак-цидентально (а77а ката ou^ßeß/Kor [там же]).
Такая постановка вопроса о центре мира требовала иного понимания природы звезд: «до сих пор мы думали о звездах всего лишь как о телах и
единицах, имеющих порядок, но совершенно неодушевленных, а надо представлять их себе как [существа], причастные жизни и деятельности: с этой точки зрения рассматриваемый факт нисколько не покажется нам па-ралогичным. Вполне естественно, что самое совершенное существо обладает благом, не производя никакого действия, ближайшее к нему [достигает блага] посредством немногих или одного действия, а существа более удаленные [от него] - посредством более многочисленных действий. ... Разумеется, самое лучшее для всех - достичь конечной цели, но, если это невозможно, лучшим будет то, что ближе всего к наилучшему. Вот почему Земля вовсе не движется, а [планеты], близкие к ней, обладают малым числом движений; они не достигают конечной цели, а лишь приближаются к ней в той мере, в какой они способны приобщиться к божествен-нейшему началу. Первое небо (т.е. сфера звезд, которую астрономы часто считали восьмой. - И.Д.) достигает ее сразу - посредством одного движения...» [3, с. 326 - 327 (292a20-25 и b 17-25)].
Итак, на чем зиждилось понимание центра мира Аристотелем? Что для него служило важнейшим критерием подлинного центра? Как видим, таковым для Стагирита являлось то, что приводит в движение все остальное («движет, само будучи неподвижным» [2, с. 310 (1072b7)]), т. е. то, что вынуждает все остальное двигаться1. Подлинный центр мира, в понимании Аристотеля - это точка метафизического контакта с божественным, с неподвижным перводвигателем, приводящим в движение звездное небо «как предмет любви» (td eromenon) [2, с. 310 (1072b 3)].
Иными словами, аристотелевское понимание центра (истинного центра) носит динамический (силовой) характер и в этом отношении сближается с пониманием центра мира И. Кеплером (Johannes Kepler'; 1571-1630), хотя в «небесной физике» последнего роль силового центра играло, как известно, Солнце, но кеплеровская трактовка истинного центра как центра мировой силы, приводящей в движение все небесные тела, близка к аристотелевой.
По сравнению с подлинной космологической центральностью геометрическая (физическая) центральность Земли представляется Аристотелю
1
Аристотель исходит из телеологических предпосылок: «А что целевая причина находится среди неподвижного - это видно из различения: цель бывает для кого-то и состоит в чем-то, и в последнем случае она имеется [среди неподвижного], а в первом нет. Так вот, движет она, как предмет любви [любящего], а приведенное ею в движение движет остальное. Если же нечто приводится в движение, то в отношении его возможно и изменение; поэтому если деятельность чего-то есть первичное пространственное движение , то, поскольку здесь есть движение, постольку во всяком случае возможна и перемена -перемена в пространстве, если не в сущности; а так как есть нечто сущее в действительности, что движет, само будучи неподвижным, то в отношении его перемена никоим образом невозможна. Ибо первый вид изменений - это перемещение, а первый вид перемещения - круговое движение. Круговое же движение вызывается [первым] движущим. Следовательно, [первое] движущее есть необходимо сущее; и, поскольку оно необходимо сущее, оно существует надлежащим образом, и в этом смысле оно начало» [2, с. 309-310 (1072Ь 1-12)]. В сочинении О небе [3, с. 293 (279а 29-30)] Стагирит применяет к экстракосмическому разуму ту же формулу, какую в Метафизике [2, с. 310 (1072Ь12)] относит к божеству как к неподвижному движителю (подр. см.: [25]).
вопросом вторичным, вопросом материальной необходимости. Космологическая центральность находит свое истинное «место» в первичной абсолютно неподвижной оив!а , истоке существования и движения ниже -стоящих оив1а12.
Теперь о другом аспекте аристотелевского понимания центра мира. По мнению Стагирита, исходящее от перводвигателя единое движение небесных тел с востока на запад постепенно, по мере удаления от своего жизненного центра, теряет интенсивность (скорость) и заканчивается на Земле, в силу чего последняя остается неподвижной3. Этим обстоятельством определяется, по Аристотелю, порядок планет: «[На основании астрономических данных] получается, что скорость движения каждой [планеты] пропорциональна расстоянию, на которое она удалена [от сферы неподвижных звезд]. И действительно, коль скоро мы исходим из предпосылки, что крайнее вращение Неба простое и самое быстрое, а вращения остальных [планет] медленнее и сложнее (так как каждая движется по своей орбите в направлении, противоположном движению Неба), то тем самым уже логично, чтобы [планета], наиболее близкая к простому и первому вращению (т.е. Сатурн. - И.Д.), проходила свою орбиту за наибольшее время, наиболее далекая - за наименьшее, а остальные - чем ближе, тем за большее, чем дальше, тем за меньшее. Ибо наиболее близкая [к первому вращению] одолевается [им] в наибольшей мере [та11в(а кавПа/], наиболее далекая - в наименьшей вследствие удаленности на большое расстояние, а промежуточные - уже пропорционально расстоянию, на которое они [от него] удалены, как это и показывают математики» [3, с. 324-325 (291а 34 - 291Ь1-10)]4.
В неоплатонических терминах можно интерпретировать эту центральность как цент -ральность Единого и Ума по отношению ко всему остальному, что исходит и развивает -ся из них [12, с. 16 - 21 (V, 1, 6-7)].
Тит Лукреций Кар (Titus Lucretius Carus; ок. 99 г. до н. э.-сер. 50-х гг. до н.э.), подробно излагает это представление (приписывая его Демокриту) в связи с теорией космиче-ского «вихря (turbo)», предполагавшей уменьшение силы последнего по мере приближения к геометрическому центру мира: «Можно, во-первых, считать, что все это так происходит, / Как полагает о том Демокрита священное мненье. / То есть, чем ближе к земле проходят светила, тем меньше / Могут они увлекаться вращеньем небесного вихря, / Ибо стремленье его и напор, постепенно слабея / Книзу, становятся меньше; поэтому мало-помалу /Солнце всегда отстает от движения звездного круга, / Ниже гораздо идя пылающих в небе созвездий» [15, с. 477]. См. также: [18, p. 88, 139, 215].
О связи содержания десятой главы второй книги трактата Аристотеля О небе с некоторьi-ми фрагментами Тимея Платона (например, 36 c-d, 38 c-d) см. [17, pp. 72-93, 105-114].
Отголоски вышеприведенных рассуждений Аристотеля можно обнаружить в чет -вертой главе «Пира» Данте (Dante Alighieri; 1265-1321) и в последних строках его «Божественной комедии »:
Ma gia volgeva il mio disio e il velle, sí, come rota che igualmente ё mossa, l'amor che move il sole e l'altre stelle (Paradiso XXXIII, 143-145). (В переводе М. Лозинского: «Но страсть и волю мне уже стремила, / Как если колесу дан ровный ход, / Любовь, что движет солнце и светила») [8, с. 261].
2
3
4
Эта модель слабеющего действия primum mobile (в неоплатонических терминах-слабеющей эманации) была воспринята многими авторами, в частности, Нур-ад-дин Абу Исхаком Ибрахимом ибн Юсуфом аль-Битруд-жи (Альпетрагием) в XII веке (подр. см.: [14, с. 264-267]).
Независимо от того, рассматривается ли указанное выше изменение периодов обращения планет (т.е. их сидерических периодов) как результат их собственного движения, «задержанного» действием перводвигате-ля, или же как следствие ослабления действия primi mobilis по мере удаления от него (точка зрения Аль-Битруджи), важно, что динамическим центром мира является расположенный непосредственно за сферой неподвижных звезд перводвигатель и движения небесных тел определяются действием его силы (kratos). При этом Аристотель настаивал, что чем больше удаленность планеты от неподвижной Земли (R), тем больше сидерический период ее обращения (T). Далее я буду называть эту зависимость RT-отношением.
Что касается теории Птолемея, то она одновременно и проще (в своих общих основаниях) и сложнее (в своей математической реализации) картины Космоса, предложенной Аристотелем. Прежде всего следует, исходя из сказанного выше, отметить наиболее важные различия между астрономическими подходами Аристотеля и Птолемея (разумеется, кроме того, очевидного обстоятельства, что второй, в отличии от первого, разрабатывал математическую теорию движения планет, не ограничиваясь качественными декларациями).
Во-первых, Птолемей использовал эпициклическую модель, а также модель эксцентра (о чем см. далее), тогда как Аристотель довольствовался гомоцентрическими окружностями.
Во-вторых, методологическое credo Птолемея предполагало позицию «эпистемологического смирения» - «не следует применять человеческие понятия к божественному и добиваться в таком великом деле уверенности при помощи совсем неподходящих аналогий, ибо что может быть общего между тем, что вечно остается тем же самым (т.е. небесным порядком. - И.Д.) и тем, что никогда не сохраняется (т.е. подлунным миром. -И.Д.)» [13, с. 401]. Такая позиция отлична от идеала аристотелевской эпи-стеме, для которого «знание есть уразумение (Яоуод ¿otiv ц елют^ц/)» [2, с. 236 (1046b7)].
В-третьих, Птолемей, в отличии от Аристотеля, оперирует практически с одним - геометрическим - центром мира, около которого располагается неподвижная Земля.
В-четвертых, Птолемей подчеркивает, что во Вселенной нет верха и низа, поскольку направления зависят от наблюдателя. Это утверждение противоречит аристотелевской космологии (см. [3, с. 308-311 (284b6-286a2)]).
«Система Аристотеля-Птолемея» - это продукт Средневековья и раннего Нового времени. Сближение общих космологических выводов трактатов О небе и Альмагеста, несмотря на их различные подходы, привело к единой геоцентрической космологии, изложенной, в частности, в
-е
сочинении И. Сакробоско (Johannes de Sacrobosco, англ. John of Holywood; ок. 1195-ок. 1256) Sphera mundi [29]. С XII по XVII век у студентов университетов, изучавших основы сферической астрономии по этой книге, создавалось впечатление глубокого единства космологических взглядов Аристотеля и Птолемея. Однако Сакробоско сократил или чрезмерно упростил их аргументы, представляя позиции античных авторов как части одной и той же концепции. Хотя некоторые комментаторы Аристотеля, в частности, Аверроэс (Абу-ль-Валид Мухаммад ибн Ахмад аль-Куртуби, известен как Ибн Рушд, лат. Averts, или Averrois; 1126-1198), осознавали контраст между гомоцентрической планетарной моделью, предложенной Стагиритом, и геометрическими построениями Птолемея, образ аристотелевско-птолемеевского мировоззрения как единства не был отброшен, а позднее даже укрепился в ходе посткопер-никанских дебатов.
Теперь обратимся к некоторым особенностям птолемеевой теории.
«Запутан циклами»5
Птолемей принимает два фундаментальных положения, которые до него разделялись многими математиками и натурфилософами, включая Аристотеля:
- (а) принцип геоцентризма (неподвижная Земля в геометрическом центре мира) и
-(б) принцип равномерного кругового движения (принципРКД), согласно которому планеты (в том числе Луна и Солнце) движутся по окружностям вокруг собственных центров этих окружностей с неизменной угловой скоростью или же движение планет может быть описано как составленное из круговых равномерных относительно своих центров движений6. Коперник кратко сформулировал этот принцип в заглавии четвертой главы первой книги De Revolutionibus: «О том, что движение небесных тел вечное, равномерное и круговое или составлено из круговых движений» [9, с. 20].
Принятие обоих принципов имело свои веские основания. Принцип (а) представлялся, во-первых, вполне очевидным («ведь каждый день пред нами Солнце ходит»), а во-вторых, принятие движения Земли (причем, любого - вокруг своей оси или вокруг какого-то другого небесного тела), вело бы к трудно разрешимым противоречиям, на которые указывали многие древние авторы, в частности Птолемей: падающее с башни тело должно было бы двигаться не строго вертикально, а отклоняться в сторону; более того, «если бы у Земли было какое-нибудь движение, общее с другими тяжелыми телами, то она, конечно, унеслась бы вперед вследствие такой превосходящей массы. Животных и находящиеся с соответствующей стороны тяжелые тела она оставила бы плавающими в воздухе,
М.В. Ломоносов. Письмо о пользе стекла.
По мнению Аристотеля, «не может быть возникновения, уничтожения и изменения для всего прочего, если что-нибудь не будет двигать движущееся, так как неподвижное всегда будет двигать одним и тем же способом и единым движением вследствие того, что само нисколько не изменяется по отношению к движимому» [4, с. 244 (260а 2-5)].
а сама в конце концов с громадной скоростью врезалась бы в небо. Но все это, если только вообразить, кажется нам очень смешным» [13, с. 13].
Эти физические аргументы представлялись Птолемею (и не только ему) решающими для отказа от всякого движения Земли, в том числе и от вращения вокруг своей оси: «если ограничиться наблюдаемыми у звезд явлениями, то пожалуй, ничто не будет препятствовать такому простейшему предположению (о вращении Земли вокруг своей оси. - И.Д.), но подобное мнение покажется нам смешным, если мы обратим внимание на совершающееся вокруг нас самих и в воздухе» [там же].
Однако геоцентрический принцип, при всей его очевидности и естественности, часто оспаривался, о чем Коперник не преминул напомнить своим читателям. К примеру, пифагорейцы Гикет из Сиракуз (конец V- IV вв. до н. э.), Экфант из Сиракуз (первая пол. IV в. до н. э.) и прорицатель Аристарх Самосский (III в. до н. э.), как и некоторые другие греческие мыслители в своих рассуждениях допускали возможность движения Земли. То, что скепсис в отношении геоцентрического постулата уже имел место со времен Античности, минимизировало шокирующее воздействие идеи движущейся Земли на современников Коперника. Астрономы-вычислители не испытывали сильных предубеждений против центрального положения Солнца. Для них это было просто натурфилософски ложное представление. Поэтому Коперник, как математик, не был изобретательным еретиком, а двигался по знакомой, хотя и не центральной колее астрономической мысли. Для астронома важны были точные предсказания положения планет в разные моменты времени, и любая разумная теория, удовлетворявшая этому требованию, могла быть принята.
Более того, со времен Каллиппа Кизикского (370-300 до н. э.) астрономия не была строго геоцентрической. Действительно, для Аполлония Пергского (III в. до н.э.), Гиппарха (II в. до н.э.), Птолемея и всех последующих астрономов, которых принято считать «геоцентристами», центр Земли никогда не совпадал с центром Вселенной.
Теперь о принципе РКД, называемом в литературе также «платоновой аксиомой» [20, р. 147]. За первые 2000 лет существования астрономии он практически никогда не подвергался сомнению. Не оспаривали его ни Птолемей, ни Коперник. Причины его принятия отчасти коренились в данных астрономических наблюдений, отчасти имели философский характер, а кроме того, принцип подкреплялся также эстетическими и культурными факторами. Очевидным фактом для астрономов было суточное вращение небес. Не только такие созвездия, как Дракон, Цефей и Кассиопея, вращаются вокруг полюса мира, но и звезды, не являющиеся приполярными, каждую ночь восходили и заходили в одном и том же месте на горизонте. Яркость звезд также не менялась во время их ночных движений. Отсюда вывод - расстояния между созвездиями сохранялись, а движения их по небосводу были круговыми. Более того, Солнце над Землей описывало сегмент большого круга, что было ясно хотя бы по контуру тени гномона до и после полудня.
Дополнительные философские соображения, выдвинутые, в частности, Аристотелем, еще больше поддерживали принцип РКД. Различая надлунное (небесное) и подлунное (земное) бытие и подкрепляя это концепцией четырех первоэлементов, Аристотель пришел к представлению о небесных телах как о совершенных, движущихся только совершенным образом, т. е. по окружности. Совершенное движение - это движение без границ (без начальной и конечной точек), вечное и непрерывное, не являющееся движением к чему-то.
Однако простая (гомоцентрическая) модель обращения планет по концентрическим окружностям, центры которых совпадали с центром Земли, не соответствовала данным наблюдения. Во-первых, планеты меняли свою яркость, а во-вторых, угловые скорости их перемещения по небосводу не были постоянными. Т.е. оказывалось, что планеты то ближе к Земле, то дальше. Чтобы учесть это обстоятельство, было допущено, что центр Земли не совпадает с центром окружности, по которой движется планета, а немного смещен. Кроме этой модели, получившей название теории эксцентра, наблюдаемое движение планет могло быть описано иначе, на основе так называемой эпициклической теории.
Согласно этой теории, планета совершает как минимум два движения: по окружности радиуса г, называемой эпициклом, тогда как центр эпицикла (в котором нет никакого физического тела) движется по другой окружности радиуса Я, называемой деферентом, при этом центр деферента совпадает с геометрическим центром мира. На рис. 1 геометрический центр мира обозначен как О, центр Земли находится в точке Т; отрезок ОТ называется эксцентриситетом (е) (иногда, в упрощенном варианте эпициклической модели, полагали, что е = 0, т.е. точка Т совпадала с точкой О)7.
Для того, чтобы удовлетворить данным наблюдения, необходимо было подобрать значения радиусов Я и г, а также угловые скорости движения планеты по эпициклу и точки N по деференту. Никаких независимых постулатов, из которых можно было бы вычислить указанные величины, в этой теории не было. Как отметил Дж. Норт, гений Птолемея отличался
7
Согласно теореме, приписываемой Аполлонию Пергскому, если центр эпицикла N об -ращается вокруг центра мира О по деференту в прямом направлении и с постоянной угловой скоростью, а планета Р - по эпициклу с той же угловой скоростью, но в обратном направлении, то движение планеты Р будет таким же, как если бы она обращалась с той же угловой скоростью и в прямом направлении по эксцентру, т.е. по окружности радиуса Я с центром Т (на рис. 1 эта окружность не указана) при условии, что радиус эпицикла всегда равен и параллелен отрезку ОТ. Поэтому система «эпицикл+дефе-рент» при определенных условиях, определяемых теоремой Аполлония, эквивалентна системе эксцентра.
«умением добавлять новые параметры к старой модели таким образом, чтобы удовлетворить требуемым условиям» [10, с. 170] и кроме того, «опираясь на идеи своих предшественников, он [Птолемей] сумел выдвинуть предположение о том, как небесные тела движутся в пространстве. Найдя параметры моделей посредством их подгонки к наблюдательным данным, он получил возможность предсказывать наступление видимых явлений, исходя из последовательности своих геометрических предположений» [там же, с. 179] (курсив мой. - И.Д.).
Более того, из данных наблюдения можно было вычислить только отношение R /r, но не сами входящие в него величины. Иными словами, в древней астрономии не было понятия траектории (орбиты) пла-неты в современном смысле. Речь шла только о наблюдаемых с Земли угловых смещениях планет, но не об их расстояниях до земного наблюдателя.
Если описанный выше простейший вариант эпициклической теории оказывался неудовлетворительным по точности описания, можно было ввести еще один эпицикл, т. е. считать, что планета движется по эпициклу, центр которого движется по другому эпициклу большего ра-диуса, центр же этой другой окружности движется по деференту. И так можно было вводить сколько угодно эпициклов, «нанизывая» их друг на друга.
В итоге получалось, что принцип РКД, строго говоря, не соблюдается, поскольку угловая скорость вращения планеты по эпициклу оказывалась не постоянной как относительно точки O (геометрического центра мира), так и относительно точки T (наблюдателя), т.е. относительно этих двух точек планета двигалась неравномерно и не по окружности. Но... если на оси AZ отложить отрезок OE = OT (см. рис. 1), то можно доказать (и это было сделано еще в эпоху Античности), что относительно точки E (ее назвали точкой экванта) планета движется равномерно (правда, при условии, что длина отрезка OE равна радиусу эпицикла). Но в точке E ничего нет, это геометрическая точка.
Теория Птолемея имела, наряду с немалыми достоинствами (она проста и изящна, строя свои конструкции из однотипных элементов - движений по окружностям; она универсальна, позволяя представить произвольное движение с любой наперед заданной степенью точности; она достаточно экономична: точность дотелескопических наблюдений требует от двух до шести эпициклов), ряд крупных недостатков:
i. Эпициклическая модель, строго говоря, не является геоцентричной, ибо, во-первых, в варианте этой модели «эксцентр + эпицикл(ы)» в геометрическом центре мира ничего нет, а во-вторых, принцип РКД, если и соблюдается, то как-то странно - только по отношению к точке экванта (в окружностей. Получалось, что для точных расчетов требовалось три различным образом центрированных ориентира (три точки на оси AZ): центр деферента O (константа расстояния), центр Земли T (константа наблюдения) и punctum aequans E (константа угловой скорости каждого
планетарного движения). Именно это обстоятельство стало главным в критике теории Птолемея со стороны Аверроэса и его последователей.
п. Хотя теория Птолемея могла объяснить (а точнее, геометрически описать) практически все наблюдаемые особенности движения планет (ретрогрессии, конъюнкции и оппозиции планет с Солнцем и др.), сделать это можно было только введением некоторых аб Ьоо-гипотез (к примеру, введением требования параллельности отрезка, соединяющего центры Земли и Солнца и радиуса эпицикла планеты и т.п.).
Таким образом, «система Птолемея» оказалась несистемной. Получалось, что эта теория объясняла многие феномены и закономерности планетных движений, но, так сказать, по отдельности, она не устанавливала необходимых связей между различными эмпирическими закономерно -стями, ее параметры (скорость движения планеты по эпициклу, скорость движения центра эпицикла по деференту, отношение радиусов эпицикла (г) и деферента (Я)) определялись из наблюдений, между ними не было необходимой связи, что и давало возможность соотнести их друг с другом так, чтобы «спасти явления».
Более того, «система» Птолемея никогда не была единой теорией, она состояла из четырех теорий (моделей), а именно: теорий движения Солнца, Луны, верхних (Марс, Юпитер, Сатурн) и нижних (Венера, Меркурий) планет8. Причем модели движения двух нижних планет -Венеры и Меркурия - заметно отличались друг от друга, поэтому иногда говорят о пяти планетарных моделях Птолемея.
Иными словами, эпициклическая теория не обладала внутренней логической согласованностью. Она была не только «лоскутной», но и слишком гибкой и потому мало восприимчивой к процедуре опровержения. Изменения и усовершенствования, вносившиеся в одну ее часть, могли никак не сказываться на других частях. Именно в несистемности «системы» Птолемея, в ее «логической гибкости» Н. Коперник усматривал ее главный порок, ее «монстрообразность». Со своей стороны, идеал построения теории Коперник видел в структуре геометрии Эвклида (ЕикЯггб/д; 325-265 гг. до н.э.): есть набор определений и аксиом, из которых логически выводятся следствия (теоремы и леммы).
ш. В теории Птолемея нарушалось Я7-отношение. При принятом древними астрономами и Аристотелем порядке планет, теория давала следующие сидерические периоды их обращений: Луна - 27,3 суток, Меркурий - 1 год, Венера - 1 год, Солнце - 1 год, Марс - 687 суток, Юпитер - 12 лет, Сатурн - 30 лет.
Здесь уместно упомянуть и о другом обстоятельстве: центры эпициклов Меркурия и Венеры, а также центр деферента Солнца в теории
В теории Птолемея прилагательное «верхние» относится к планетам, расположенным за Солнцем (Марс, Юпитер, Сатурн), а прилагательное «нижние» - к планетам, находящимся между Землей и Солнцем (Луна, Меркурий и Венера). Часто термины «верхние» и «нижние» планеты используют, когда речь идет о геоцентрической теории, а термины «внешние» и «внутренние» - когда рассматривают структуру Солнечной системы с позиций гелиоцентризма.
8
Птолемея всегда лежат на одной прямой. Именно поэтому, период обращения центров эпициклов Меркурия и Венеры вокруг Земли равен в точности одному земному году. В то же время периоды обращения Меркурия и Венеры по эпициклам различны: для Меркурия - 88 суток, для Венеры -225. Центры эпициклов Марса, Юпитера и Сатурна обращаются по своим деферентам за различные промежутки времени: от 687 суток для Марса до почти 30 лет для Сатурна. Но периоды обращения Марса, Юпитера и Сатурна по эпициклам одинаковы: один земной год. В указанных обстоятельствах содержалось косвенное указание на то, что движения не только нижних, но и верхних планет связаны с Солнцем. Это стало одной из «подсказок» для Коперника.
iv. В теории Птолемея имелась неопределенность с порядком планет, особенно Меркурия и Венеры. Ограниченность их углов элонгации была известна, но этот факт не вел ни к каким физическим выводам.
Однако, в чисто вычислительном отношении теория Птолемея работала прекрасно, особенно после того, как она была усовершенствована Г. Пурбахом (Georg von Peuerbach; 1423-1461) и Региомонтаном (лат. Regiomontanus, подл. имя - Johannes Müller"; 1436-1476) в 1460-х годах. Математически теория была сконструирована так, что она (при правильности вычислений) не могла давать неточные предсказания движения планет, поскольку, - как сейчас ясно, - функция, характеризующая траекторию планетного движения, фактически представлялась в виде ряда Фурье, о чем подр. см. [16]. Иными словами, с современной точки зрения, в теории Птолемея условно периодические движения планет раскладывались в ряд периодических движений. Поэтому упреки в адрес этой теории в ее вычислительной неточности лишены каких-либо оснований, тем более, что, как показал О. Гингерич, «для предсказания положения планет в 1500 г. использовалась только простая классическая схема Птолемея» [19, р. 88], и это понятно - у астрономов в дотелескопическую эпоху практически не было оснований улучшать расчеты путем добавления всё новых эпициклов. Поэтому никак нельзя согласиться с Т. Куном, будто накануне коперниканской революции «сложность астрономии (т.е. астрономических расчетов. - И.Д.) росла гораздо быстрее, чем ее точность, и что несоответствие, исправленное в одном месте, скорее всего, обнаружится в другом» [23, р. 68].
Но поскольку астрономы не требовали от теории ничего большего, чем точное описание положения планет (под положением, повторяю, имелся в виду угол, под которым планета была видна земному наблюдателю), то теория Птолемея их вполне удовлетворяла. Никто из них никогда не утверждал, что методы расчета движения планет, изложенные в «Альмагесте», позволяют представить реальные движения небесных тел. Птолемей предложил лишь эффективный и точный расчетный прием. При этом теория допускала известную свободу, скажем, в выборе расстояний.
Если оценивать теорию Птолемея по ее вычислительной эффективности (и соответственно, по ее предсказательной способности), то нет
никаких оснований говорить о кризисе астрономии ко времени появления гелиоцентрической теории Коперника, т.е. к началу XVI столетия.
Но тогда возникает вопрос: с какой целью Коперник начал создавать новую теорию, если имеющаяся прекрасно работала (да, у нее были свои несовершенства, о чем см. выше, но основную задачу тогдашней астрономии она в течении 1300 лет прекрасно решала)? Или иначе: что не устраивало Коперника в теории Птолемея?
Ясно, что дело не в вычислительной стороне вопроса, и Коперник это подчеркивает, замечая по поводу традиционного описания движения планет «при помощи эксцентрических кругов и эпициклов»: «всё то, что об этом в разных местах дается Птолемеем и многими другими, хотя и соответствует числовым расчетам, но тоже возбуждает немалые сомнения» [9, с. 419]. И далее следует критическое замечание по поводу идеи экван-та. Но дело не только в экванте, тем более что Коперник вовсе не ставил себе целью его упразднить, хотя и критиковал эту концепцию [там же, с. 306]9. Тогда почему весьма компетентный в математике и астрономии и крайне осторожный Коперник решил «повернуть апсиды», т.е. отказаться от теории Птолемея и построить свою гелиоцентрическую «систему мира»?
«Сугубое Земли движение открыл»10
Изучение астрономических работ Коперника и небольшого сочинения его ученика И. Ретика (Georg Joachim Rheticus; 1514-1574) Narratioprima (Первое повествование) наводит на мысль, что революционные новации Коперника («остановил Солнце, сдвинул Землю») мотивировались, главным образом, его стремлением довести до полного совершенства именно традиционные принципы астрономии, в первую очередь - принцип РКД. Это не удивительно, ибо герои многих научных (как, кстати, и социальных) революций видели свой идеал в прошлом (как они его понимали).
Претензий к теории Птолемея за несколько столетий ее существования накопилось немало и не только у аверроистов. Так, например, Д. Фра-касторо (Girolamo Fracastoro; 1478-1553), итальянский врач, поэт, геолог и астроном, преподававший в Падуанском университете, когда там
Коперник, как и его предшественники-астрономы в исламском мире, в частности, Кутб ад-Дин Махмуд ибн Масуд аш-Ширази (1236-1311), доказывал, что не обязательно обращаться к идее экванта, достаточно ввести еще один эпицикл с определенными пара -метрами. Использование этого дополнительного эпицикла приводило к тем же результатам, что и обращение к экванту. Под словами «приводило к тем же результатам» имеется в виду, что расчеты по модели с эквантом и по модели без экванта, но сдопол-нительным специальным образом построенным эпициклом, давали одни и те же угловые положения планет на небесной сфере (именно их астрономы и наблюдали). Вооб-ще , следует сказать, что большинство недостатков птолемеевой модели можно было исправить, не обращаясь к идее гелиоцентрической Вселенной, не говоря уж о том, что теория Коперника «унаследовала» большую часть несовершенств геоцентрической теории, в том числе в ней сохранился и эквант, правда, статус его был уже иной [26].
М.В. Ломоносов. Письмо о пользе стекла.
10
9
учился Коперник (1501-1503), выступил с программой renovatio астрономии. Фракасторо простодушно предлагал устранить из космологических теорий всякие искусственные конструкции вроде птолемеевых эквантов, эксцентров и эпициклов, которые он называл «монстрами», и вернуться к стройной теории гомоцентров Аристотеля [10, с. 418-420]. Но практически все упреки и претензии в адрес традиционной астрономии касались математического содержания теории Птолемея. Коперник же, соглашаясь, как правило, со всей этой критикой, вместе с тем понимал, что конфронтация с геоцентризмом на уровне математического содержания теории в современной ему ситуации - занятие совершенно бесперспективное, поскольку для «спасения явлений» существовало множество кинематических моделей, эмпирическая проверка которых на предмет их соответствия физической реальности практически невозможна. Да, и зачем вообще что-то еще придумывать, когда теория Птолемея-Пурбаха-Ре-гиомонтана прекрасно работала. Поэтому Коперник пошел по иному пути -его главный упрек Птолемею касался формы теории, ее структуры. Рассуждения Птолемея не представлялись фромборкскому астроному «достаточно совершенными и не вполне удовлетворяли разум (qua propter non satis absoiuta videbantur hujusmodi specuiatio, neque rationi satis concinna)» [9, с. 419], тогда как в гелиоцентрической теории «мы находим удивительную соразмерность мира и определенную гармоническую связь между движением и величиной орбит...» [там же, с. 35]. Панегирик своей теории Коперник заканчивает знаменательной фразой - найденной им соразмерности и гармонии мира «иным способом нельзя обнаружить (quaiis aiio modo reperiri not potest)» [там же], потому что «последовательность и величины светил, все сферы и даже само небо окажутся (если принять гелиоцентрическую теорию. - И.Д.) так связанными, что ничто нельзя будет переставить в остальных частях и во всей Вселенной» [там же, с. 14]. Иными словами, Коперник не просто обращает внимание читателя на эстетические прелести гелиоцентризма, речь идет о большем - гелиоцентрическая теория именно в силу того, что она, и только она, дает гармонический «порядок орбит (ordo orbium)», уникальна, как уникален сотворенный Богом мир, «устроенный в наилучшем порядке (in optima sunt ordinatione constituta)» [там же, с. 21] propter nos (для нас). Поэтому если исходить из того, что теория должна не просто «спасать явления», но и передавать «форму мира», да еще так, чтобы ничего нельзя было переставить ни в какой части Вселенной, «не произведя путаницы в остальных частях», то тогда та единственная теория, которая обладает указанными достоинствами, и будет - именно в силу своей уникальности - достоверной и a fortiori истинной.
Птолемей «спасал явления», Коперник же в первую очередь «спасал» Птолемея, точнее, те принципы, те guiding assumptions, на которых птолемеева теория была построена. Однако Копернику, как он ни старался, не удалось в полной мере спасти самое ценное в традиционной астрономии -принцип РКД. В его теории планеты двигались не вокруг реального
Солнца, но около так называемого «среднего Солнца»11, иными словами, центр коперниканского Космоса - это центр земной орбиты (эксцентр орбиты Солнца), т.е. Земля в гелиоцентрической теории кое-какие «привилегии» сохранила [27, р. 159-161]. Коперник пытался сделать центром движения планет истинное Солнце, но тогда ему не удавалось правильно описать движения Венеры и Марса. Разумеется, он не знал и не мог знать, что эти неприятности связаны с эллиптичностью земной орбиты.
И тем не менее, он был уверен, что предложил уникальную теорию, полностью удовлетворяющую требованиям платоновского Тимея . Посту -пок с его стороны смелый, чтобы не сказать дерзкий, - почему в epístola dedicatoria к его главному труду потребовался флер нарочитой скромности помыслов, - особенно если учесть, что и спустя восемьдесят с лишним лет после публикации De Revolutíoníbus в теологических и академических кругах с непререкаемостью догмы считалось, что «наука, которую развивал Коперник - это астрономия, по методу которой использование ложных начал для спасения видимостей и небесных явлений почитается совершенно уместным»12.
Я не имею здесь возможности останавливаться на том, как именно пришел Коперник к гелиоцентрической теории, но одно обстоятельство все же уместно отметить. Он имел своего рода подсказки, причем из совершенно разных источников. Уже Аристотель подчеркивал важность RT-от-ношения (см. выше), далее - сидерические и эпициклические периоды обращения планет (у верхних период обращения по эпициклу, а у нижних время обращения центра эпицикла по деференту оказывались равными сидерическому периоду обращения Солнца), наконец, важные намеки содержались в XII книге Epytoma ... ín Almagestu [m] Ptolomeí (Краткое изложение «Альмагеста» Птолемея) Региомонтана [28].
Распространенные в литературе утверждения, будто Коперник постоянно пользовался понятиями и приемами Птолемея, а потому коперни-канская теория не была удовлетворительной и ее новизна, а следовательно, и революционность, имеют весьма относительный характер, совершенно некорректны, поскольку не учитывают того, что проблема устройства планетной системы имела два аспекта: пространственный (что относительно чего движется и в каком порядке расположены планеты) и кинематический (каковы угловые скорости движения планет и периоды их обращения). Хотя эти аспекты тесно связаны друг с другом, их нельзя смешивать, когда речь идет о вкладе Коперника в астрономию. Им было
11 Среднее Солнце - это воображаемая точка на небесной сфере, которая описывает на ней полную окружность за то же время, что и истинное Солнце в своём видимом движении, но перемещается не по эклиптике, как реальное Солнце, а по небесному экватору и совершенно равномерно. Введение среднего Солнца обусловлено тем, что видимое движение реального Солнца из-за эллиптичности орбиты Земли является неравно -мерным и использование его для измерения времени связано с неудобствами.
12 Из записки Ф. Инголи (Francesco Ingolí; 1578-1649), секретаря Конгрегации распространения веры, составленной для Конгрегации индекса запрещенных книг (ок. 1620) [24, р. 72].
дано ясное и в принципе правильное описание пространственного устройства планетной системы и приближенное решение кинематической задачи13, полное решение которой было предложено впоследствии И. Кеплером. С нашей сегодняшней точки зрения может казаться, что вклад Коперника в науку недостаточно революционен. Однако в исторической перспективе, а не в модернизаторской ретроспекции, уже то, что было сделано Коперником, стало глубоким переворотом, причем не только в астрономии, но и вообще в мышлении.
В чем же конкретно проявилась революционность Коперника?
«Пифагорово пенье светил»14
Если ограничиваться математико-астрономической стороной вопроса (т.е. пространственными и кинематическими аспектами проблемы движения планет), то основными достижениями Коперника стали:
- разработка новой концепции пространственного устройства Солнечной системы («мира» на языке того времени), концепции, опирающейся на новую топологию системы;
- в базовой части новой, гелиоцентрической теории отсутствуют независимые параметры, неконтролируемые ни теоретическими соображениями, ни данными наблюдений;
- гелиоцентрическая теория опирается на систему жестко связанных между собой параметров, чего не было в «лоскутной» теории Птолемея;
- базовая часть гелиоцентрической теории практически не содержит аб Лос-гипотез;
- гелиоцентрическая теория давала правильные предсказания фаз планет, особенно нижних, тогда как теория Птолемея предсказывала неправильные фазы нижних планет в их верхнем соединении с Солнцем (именно это обстоятельство позволило впоследствии Галилею, после открытия фаз Венеры, утверждать, что им было получено доказательство правоты Коперника);
- гелиоцентрическая теория по-новому и весьма элегантно объясняла причины видимого петлеобразного (ретрогрессивного) движениях планет;
- коперниканская теория позволяла, исходя из ее базовых положений, а не из аб Лос-гипотез, правильно определить расстояния между планетами, откуда следовал их правильный порядок;
- гелиоцентрическая теория позволяла рассчитать правильные траектории движения планет, их орбиты (тогда как теория Птолемея определяла лишь угловое смещение «линии взгляда» земного наблюдателя на планету);
- теория Коперника ввела общую для всех планет меру их среднего расстояния до Солнца (ею стало расстояние между центрами Солнца и Земли), чего не могла дать система Птолемея;
13 Именно в силу указанной приближенности теория Коперника не могла дать объясне-ния ряду явлений. Скажем, проблема изменения блеска планет в связи с изменениями их расстояния до Земли, строго говоря не чисто кинематическая, осталась нерешен-ной в рамках предложенной Коперником теории.
14 Н.А. Заболоцкий. Поздняя весна.
- Коперник пришел к правильному выводу о размерах видимой части Вселенной: «... небо неизмеримо велико по сравнению с Землей и представляет бесконечно большую величину; по оценке наших чувств Земля по отношению к нему как точка к телу, а по величине как конечное к бесконечному» [9, с. 24];
- согласно Копернику, нижний предел расстояния до звезд должен быть больше, чем предполагалось Птолемеем и средневековыми астрономами. Расчеты Коперника показали, что расстояние до звезд необходимо увеличить по крайней мере в две или в три тысячи раз. Столь резкое увеличение размеров видимой Вселенной стало одним из факторов принятия впоследствии идеи о ее бесконечности.
Но этого мало, поскольку кроме математико-астрономической стороны вопроса о новаторстве Коперника есть и иная, более общая, назовем ее философско-методологической:
- в гелиоцентрической теории конфигурации планет и особенности их движения описаны с единых позиций, т.е. теория обладает систематичностью и целостностью (другими словами, Коперник предложил и реализовал иной, не птолемеевский идеал научной теории, близкий к эвклидовому (система дефиниций и аксиом, из которых следуют выводы (теоремы и леммы));
- новый идеал формализованной научной теории предполагал не только ее «эвклидову» логическую структуру, но опирался на следующее требование: «спасать явления (видимости)» должны физически истинные теории, а не просто теоретические конструкции, дающие (отчасти путем подгонки под результаты наблюдений) правильные числа;
- число модельных реализаций принятой (гелиоцентрической) теории сведено к минимуму;
- теория Коперника опиралась на иной, несхоластический идеал научного объяснения, предполагавший разнородность эспланаса и эспланан-дума, ибо только тогда теория обретает информативность. (Действительно, если в докоперниканские времена вопросы, касающиеся движения небесных тел (и не только их) формулировались в терминах особенностей (свойств), присущих самим этим телам15 (почему, к примеру, данная планета совершает попятные движения?; т.е. способность совершать такие движения полагалась неотъемлемым свойством/качеством самой планеты, аналогично тому как на другие натурфилософские вопросы давался ответ типа «сера желтая, потому что в ней есть начало желтизны»), то Коперник предложил иной идеал объяснения: если требуется объяснить, допустим, попятное движение планет, необходимо выяснить что-то другое , к приме -ру, строение планетной системы: что относительно чего движется, где находится наблюдатель и т.д., и затем, через это «другое», можно попытаться объяснить то, что видит глаз (и вообще, какое-либо явление).
Можно продолжить оба приведенных списка достижений Коперника и «элементов новизны» в его теории (см., к примеру, [5]), но, полагаю,
15 Как подчеркивал Гемин Родосский (Гг^ог; I в. до н.э.-I в. н.э.), «обратное движение планет происходит по [их] природе» [7, с. 217].
сказанного уже достаточно, чтобы понять несостоятельность и поверхностность утверждений о близости (и даже эквивалентности) теорий Птолемея и Коперника, утверждений, основанных на смешении изначальных мотиваций ученого и реальных, пусть даже незапланированных, результатов его открытия, не говоря уже о том, что модели неподвижной Земли, расположенной в центре планетной системы, и Земли, движущейся суточным и орбитальным движениями, вообще не могут быть эквивалентны в принципе.
Да, революционные новации Коперника мотивировались его стремлением довести до полного совершенства традиционные принципы, в первую очередь - принцип РКД. Но мотивации - это все же факт интеллектуальной биографии героя, здесь же речь идет о реальных результатах его усилий.
И последнее. Как уже было сказано, никакого кризиса к тому времени, когда Коперник начал разрабатывать свою теорию (начало XVI века), в астрономии не было, если не приписывать докоперниканским астрономам тех задач, которые они не решали и даже не ставили перед собой.
Но если брать более широкий хронологический интервал, XVI - середина XVII веков, то кризис все же был. Он давал о себе знать по мере признания теории Коперника как отражавшей некую физическую реальность, а не просто как вычислительный прием. Ситуация кризиса (или близкая к нему) была обусловлена тем, что Коперник решал не только пространственные и кинематические проблемы движения планет, но вынужден был коснуться также проблем, которые тогда относили к высшим (по отношению к астрономии) наукам: физике и теологии. Иными словами, он долен был коснуться прежде всего натурфилософской стороны своих новаций, и в первую очередь причин, по которым планеты движутся именно так, а не иначе.
Вот тут его позиции оказались весьма слабыми и уязвимыми. В какой-то мере натурфилософские вопросы, связанные с гелиоцентризмом, удалось решить Кеплеру (но только отчасти), а затем Галилею (тоже отчасти) и Ньютону. Но это уже другая тема.
Список источников и литературы
1. Амбарцумян В.А. Коперник и современная астрономия // Вестник Академии наук СССР. 1973. № 5. С. 46-56.
2. Аристотель. Метафизика (пер. А.В. Кубицкого) //Аристотель. Сочинения: в 4 томах. М.: Мысль, 1976-1983. Т. 1 (1976). С. 63-367.
3. Аристотель. О небе (пер. А.В. Лебедева) // Аристотель. Сочинения: в 4 томах. М.: Мысль, 1976-1983. Т. 3 (1981). С. 263-378.
4. Аристотель. Физика (пер. В.П. Карпова) //Аристотель. Сочинения: в 4 томах. М.: Мысль, 1976-1983. Т. 3 (1981). С. 59-263.
5. Ахутин А.В. Как возможна научная революция //Традиции и революции в истории науки / Отв. ред. П.П. Гайденко. М.: Наука, 1991. С. 83-104.
6. Гайденко П.П. Эволюция понятия науки. Становление и развитие первых научных программ. М.: Наука, 1980. 567 с.
7. Гемин. Введение в явления / Предисловие, перевод и примечания А.И. Щетникова // 2Х0ЛП: Философское антиковедение и классическая традиция. 2011. Т. 5. Вып. 2. С. 174-233.
8. Данте Алигьери. Божественная комедия в иллюстрациях Уильяма Блейка / пер. с ит. М. Лозинского. М.: КоЛибри: Азбука Аттикус, 2024. 272 с.
9. Коперник Н. О вращении небесных сфер. Малый комментарий. Послание против Вернера. Упсальская запись / Пер. с лат. И.Н. Веселовского; статья и общ. ред. А.А. Михайлова. М.: Наука, 1964. 653 с.
10. Норт Д. Космос. Иллюстрированная история астрономии и космологии / Пер. с англ. К. Иванова. М.: Новое литературное обозрение, 2021. 1103 с.
11. Нугаев Р.М. Коперниканская революция: интертеоретический контекст // Философия науки, 2012, № 1(52). С. 68-80.
12. Плотин. Пятая эннеада /Пер. с древнегреч. Т.Г. Сидаша. СПб: Издательство Олега Абышко, 2005. 320 с.
13. Птолемей К. Альмагест: Математическое сочинение в тринадцати книгах / Пер. с древнегреч. И.Н. Веселовского. Науч. ред. Г.Е. Куртик. М.: Наука: Физматлит, 1998. 672 с.
14. Рожанская М.М. Механика на средневековом Востоке. Москва: Наука, 1976. 324 с.
15. Тит Лукреций Кар. О природе вещей /Пер. с лат. Ф. Петровского. М.: Худлит, 1983. 383 с.
16. Холшевников К.В. Точность эпициклической теории // На рубежах познания Вселенной (Историко-астрономические исследования, 34) / Под ред. А.А. Гурштейна. М.: ТОО фирма «Янус», 1994. С. 181-191.
17. CornfordF.M. Plato's cosmology: The 'Timaeus' of Plato. London: Routledge, 1935. 268 pp.
18. Dicks D.R. Early astronomy to Aristotle. London: Thames and Hudson, 1970. 272 pp.
19. Gingerich O. 'Crisis' versus Aesthetic in the Copernican Revolution // Vista in Astronomy, 1975, vol. 17, no. 1, pp. 85-95.
20. Goddu A. Copernicus and the Aristotelian Tradition: Education, Reading, and Philosophy in Copernicus's Path to Heliocentrism. (History of Science and Medicine Library, 15; Medieval and Early Modern Science, 12). Leiden/Boston: Brill, 2010. 545 p.
21. Kepler J. De motu terrae // Kepler J. Gesammelte Werke / Begründet von W. von Dyck & M. Caspar, fortgesetzt von F. Hammer, herausgegeben von der Kepler-Kommission der Bayerischen Akademie der Wissenschaften. München: C.H. Beck'sche Verlagsbuchhandlung, 1937 -. Bd. XX, 1 (1988). S. 147-180.
22. Kuhn T. The Copernican Revolution: Planetary Astronomy in the Development of Western Thought. Cambridge (Mass.): Harvard University Press, 1957. 297 pp.
23. Kuhn T. The Structure of Scientific Revolutions. Chicago: University of Chicago Press, 1962. 172 pp.
24. Mayaud P.-N. La Condamnation des Livres Coperniciens et sa Révocation. Rome: Editrice Pontificia Universita Gregoriana, 1997. 352 pp.
25. Merlan P. Two theological problems in Aristotle's Met. XII, 6-9 and De caelo I,9 // Apeiron, 1966. Vol. 1. Pp. 3-13.
26. Neugebauer O. On the Planetary Theory of Copernicus // Vistas in Astromony, 1968. Vol. 10. Pp. 89-103.
27. Swerdlow N.M., Neugebauer O. Mathematical Astronomy in Copernicus's De Revolu-tionibus. In Two Parts. New York: Springer-Verlag, 1984. 711 pp.
28. Swerdlow N. The Derivation and First Draft of Copernicus's Planetary Theory: A Translation of the Commentariolus with Commentary // Proceedings of the American Philosophical Society, 1973, vol. 117, no. 6, pp. 423-512.
29. Thorndike L. The Sphere of Sacrobosco and its Commentators. Chicago: University of Chicago, 1949. 496 pp.
References
1. Ambartsumyan V. A. (1973) Kopernik i sovremennaya astronomiya [Copernicus and modern astronomy]. Vestnik Akademii nauk SSSR, no. 5, p. 46-56. (in Russian).
2. Aristotle, Kubickii A.V., transl. (1976). Metafizika. [Metaphysics]. Sochineniya, vol. 1, Moscow, Mysl', p. 63-367. (Trans. Into Russian).
3. Aristotle, Lebedev A.V., transl. (1981). O nebe [About the sky]. Sochineniya, vol. 3, Moscow, Mysl', p. 263-378. (Trans. Into Russian).
4. Aristotle, Karpov V.P., transl. (1981). Fizika [Physics]. Sochineniya, vol. 3, Moscow, Mysl', p. 59-263. (Trans. Into Russian).
5. Ahutin A.V. (1991) Kak vozmozhna nauchnaya revolyuciya [How scientific revolution is possible]. Traditsii i revolyucii v istorii nauki. Moscow, Nauka, p. 83-104. (in Russian).
6. Gajdenko P.P. (1980) Evolyuciya ponyatiya nauki. Stanovlenie i razvitie pervyh nauch-nyh programm [Evolution of the concept of science. Formation and development of the first scientific programs]. Moscow, Nauka, 567 p. (in Russian).
7. Geminos, Shchetnikova A.I., preface, translation and notes (2011) Vvedenie v yavleniya [Introduction to the phenomena]. 2X0AH: Filosofskoe antikovedenie i klassicheskaya tradiciya, vol. 5, issue 2, p. 174-233. (Trans. into Russian).
8. Dante Alighieri (1998) Bozhestvennaya komediya [The Divine Comedy]. Moscow, KoLibri, Azbuka Atticus. 272 p. (Trans. into Russian).
9. Copernicus N., Veselovskii I.N., transl. (1964) O vrashchenii nebesnykh sfer [On the Revolutions of the Heavenly Spheres]. Moscow, Nauka. 653 pp. (Trans. into Russian).
10. North J., Ivanov K., transl. (2021) Cosmos. Illyustrirovannaya istoriya astronomii i kosmologii [Cosmos: An Illustrated History of Astronomy and Cosmology]. Moscow, Novoe literaturnoe obozrenie. 1103 pp. (Trans. into Russian).
11. Nugaev R.M. (2012) Kopernikanskaya revolyuciya: interteoreticheskij kontekst [The Copernican Revolution: an intertheoretical context]. Filosofiya nauki, no. 1(52), p. 68-80. (in Russian).
12. Plotinus (2005) Pyataya Enneada [The Fifth Ennead]. St. Petersburg, Izdatel'stvo Olega Abyshko. 320 p. (Trans. into Russian).
13. Ptolemy K., Veselovskii I.N., transl. (1998) Al'magest [Almagest]. Moscow, Nauka, 672 p. (Trans. into Russian).
14. Rozhanskaya M.M. (1976) Mekhanika na srednevekovom Vostoke [Mechanics in the medieval East]. Moscow, Nauka, 324 p. (in Russian).
15. Titus Lucretius Carus, Petrovskii F., transl. (1983) O prirode veshchej [On the Nature of Things]. Moscow, Hudlit. 383 p. (Trans. into Russian).
16. Kholshevnikov K.V. (1994) "Tochnost' epitsiklicheskoi teorii" [The Accuracy of Epicyclic Theory], in: A. Gurshtein (ed.). Na rubezhakh poznaniya Vselennoi. Moscow, Yanus, p. 181-191. (in Russian).
17. Cornford F.M. (1935) Plato's cosmology: The 'Timaeus' of Plato. London, Routledge, 268 pp.
18. Dicks D.R. (1970) Early astronomy to Aristotle. London, Thames and Hudson, 272 pp.
19. Gingerich O. (1975) "Crisis" versus Aesthetic in the Copernican Revolution. Vista in Astronomy, vol. 17, no. 1, p. 85-95.
20. Goddu A. (2010) Copernicus and the Aristotelian Tradition: Education, Reading, and Philosophy in Copernicus's Path to Heliocentrism. (History of Science and Medicine Library, 15; Medieval and Early Modern Science, 12). Leiden/Boston, Brill, 545 p.
21. Kepler J. (1988) De motu terrae, in: Kepler J. Gesammelte Werke, Begründet von W. von Dyck & M. Caspar, fortgesetzt von F. Hammer, herausgegeben von der Kepler-Kommission der Bayerischen Akademie der Wissenschaften. München, C.H. Beck'sche Verlagsbuchhandlung, 1937-. Bd. XX, 1, S. 147-180.
22. Kuhn T. (1957) The Copernican Revolution: Planetary Astronomy in the Development of Western Thought. Cambridge (Mass.), Harvard University Press, 297 p.
23. Kuhn T. (1962) The Structure of Scientific Revolutions. Chicago, University of Chicago Press, 172 p.
24. Mayaud P.-N. (1997) La Condamnation des Livres Coperniciens et sa Révocation. Rome, Editrice Pontificia Universita Gregoriana, 352 p.
25. Merlan P. (1966) Two theological problems in Aristotle's Met. XII, 6-9 and De caelo I,9. Apeiron, vol. 1, p. 3-13.
26. Neugebauer O. (1968) On the Planetary Theory of Copernicus. Vistas in Astromony, vol. 10, p. 89-103.
27. Swerdlow N.M., Neugebauer O. (1984) Mathematical Astronomy in Copernicus's De Revolutionibus. In Two Parts. New York, Springer-Verlag, 711 p.
28. Swerdlow N. (1973) The Derivation and First Draft of Copernicus's Planetary Theory: A Translation of the Commentariolus with Commentary. Proceedings of the American Philosophical Society, 1973, vol. 117, no. 6, p. 423-512.
29. Thorndike L. (1949) The Sphere of Sacrobosco and its Commentators. Chicago, University of Chicago, 496 p.
