CC BY-NC-ND
65
Сравнительное изучение литератур
Н.Л. Лаврова
ХРИСТИАНСКАЯ РЕМИФОЛОГИЗАЦИЯ НАРЦИССИЧЕСКОЙ МОТИВИКИ
В статье исследуется культурный феномен христианской ремифологи-зации трансисторического мотивного комплекса Нарцисса. В центре рассмотрения - выявление его мифологических истоков и последующая актуализация в произведениях барокко (Марвелл, Мазен, де ла Крус) и неотрадиционализма (Мандельштам, Элиот, Ахматова).
Ключевые слова: мотив Нарцисса, христианская ремифологизация, барокко, неотрадиционализм.
Мотивный комплекс Нарцисса, исключительно разнообразный в своих семантико-эстетических проявлениях, зарождается на стадии мифо-синкретизма. Существуют две версии мифа о Нарциссе. Наиболее известна и продуктивна в качестве материала для художественного творчества версия этиологического мифа о превращении юноши, влюбившегося в свое водное отражение и умершего от мук неразделенной страсти, в одноименный цветок.
Однако нарцисс упоминается также в мифе о похищении Пер-сефоны, которая собирала на лугу розы, лилии, шафран, фиалки, ирисы, гиацинты, когда колесница Аида вырвалась из-под земли и увезла ее в подземное царство. Но самым красивым был «дивно-утешный» нарцисс, вызывающий восхищение даже у богов, созданный Зевсом, чтобы помочь подземному властителю соблазнить деву Кору, упоминаемый в Гомеровом гимне «К Деметре». «По наущению Зевса, царю Полидекту в угоду, / Чтоб цветколикую деву прельстить - цветок благовонный, / Ярко блистающий, диво на вид для богов и для смертных. / Сотня цветочных головок от корня его поднималась, / Благоуханью его и вверху все звездное небо, / Вся земля улыбалась, и горько-соленое море»1 (перевод В. Вересаева).
© Лаврова Н.Л., 2011
В труде Павсания «Описание Эллады» (II в. н. э.) говорится о том, что цветок, сорванный Корой, существовал намного раньше, чем тот, в который после смерти превратился юноша. Несомненно, Персефона - более древнее божество, чем Нарцисс из Феспия, сын речного бога Кефиса и нимфы Лириопы, так как культ богини преисподней существовал еще в микенскую эпоху. В мифе о похищении Коры и ее ежегодном возвращении на землю из подземного царства отразилось первобытное представление о циклическом умирании и возрождении растительного мира.
Подчеркнем, что обе версии происхождения нарцисса акцентируют наиболее архаичную, вегетативную природу героя, а также укорененность в цикле плодородия. Таким образом, данные мифы связаны общностью породивших их представлений. Обе этиологические ветви роднит наличие сходных мотивов необычайной божественной красоты, превосходства, исключительности, а также соблазна, коварства, чреватости губительными последствиями. Таким образом, мотивный комплекс Нарцисса имеет в своей семантической основе ряд «напластований», «предуказанных» еще на стадии мифо-сиинкретизма.
Нарцисс обнаруживает отнесенность к культам различных божеств, преимущественно феминных. Нарцисс, как и шафран, является атрибутом Деметры и ее дочери, на что указывает Софокл в «Эдипе в Колоне»: «Здесь, небесной вспоен росой, / Беспрестанно цветет нарцисс - Пышноцветный спокон веков / Превеликих богинь венец, / И шафран золотой» (перевод С.В. Шервинского)2. Согласно некоторым источникам, нарцисс является также цветком Афродиты. Печальная участь юноши обусловлена местью богини, воспринимаемой в качестве наказания за отвержение любви. Тот факт, что Нарцисс - искусный охотник и хранит невинность, также дает основания полагать, что герой служит Артемиде, извечному антиподу Афродиты, хотя имя богини-охотницы напрямую в интересующем нас мифе не упоминается. В связи с этим Нарцисс может быть соотнесен с такими античными героями, как Аттис и Ипполит, целомудренными юношами необычайной красоты. (Ипполит, почитавший Артемиду, был жестоко наказан Кипридой за отвержение любви. Аттис, связанный с культом матери-природы Кибелы, в свою очередь, также персонаж вегетативный, так как после смерти он был превращен в сосну.)
Генетически родственны нарциссу и в ряде случаев тождественны ему ирис, гиацинт и лилия. «Нарцисс, который в древности вплетали в венки Деметры и Персефоны (Софокл, «Эдип в Колоне») и который также назывался "leirion", был трехлепестковым голубым ирисом, священным цветком женской триады <...> Возможно, по-
этому Лириопа названа матерью Нарцисса <...> Следует отметить, что -issos, как и -inthos, являются критскими окончаниями слов, поэтому не исключено, что Наркисс (= Нарцисс), как и Гиакинт (= Гиацинт), - это имена критского героя - весеннего цветка, чью смерть оплакивает богиня.»3. В подтверждение этого Р. Грейвс отмечает, что некий «критский царь изображен идущим со скипетром в руке по поросшему лилиями лугу. На голове его - корона, на груди -ожерелье из цветов ириса»4.
Амбивалентность образа героя заложена уже в его имени: Нарцисс, как и наркоз, происходящий от древнегреческого «иа^е» (оцепенение)5, означает сон, окоченение, омертвение, паралич, смерть в юности, а также воскресение из мертвых, весну, плодородие.
Образ Нарцисса, архаичного растительного божества умирающей и воскресающей природы, в котором слиты вегетативная, солнечная, водная и земная стихии, возник на основе амбивалентных солярно-хтонических представлений. Солярная природа героя, на первый взгляд, не столь очевидна по сравнению с присутствием других олицетворенных стихий. Требуется обнаружение более глубинных связей, генетически заложенных в образе Нарцисса.
Боги растительности обнаруживают наличие солярных атрибутов в той мере, в какой растительные элементы их структуры фигурируют в мифах, связанных с божественной верховной властью и в соответствующих мистических представлениях. Подобное сочетание солярных и вегетативных элементов объясняется той исключительной ролью, которую играет небесное светило в формировании жизни как таковой. Как отмечает М. Элиаде, Солнце обладает «вегетативными» элементами, соответствующими формуле «соляри-зованный демиург (Бог) - Царь - Древо Жизни»6.
Связь между Солнцем (царство света) и преисподней (сфера тьмы, подземный мир) трудно объяснить одним лишь глобальным восприятием жизни. Данный комплекс верований связан с ритуалом инициации и ролью космическо-биологической верховной власти. Сын небесного верховного существа по велению последнего заботится о «спасении» человека. Посредством инициации человек превращается в некотором смысле в сына верховного существа, «точнее, он заново возрождается в этом качестве после ритуальной смерти, из которой восстает, уже будучи отождествленным с Солнцем»7. Солнце становится прообразом умершего, оживающего с наступлением утра. Данное представление основано на том, что Солнце «каждую ночь проходит через царство смерти»8, а на следующее утро неизменно появляется на небосводе, вечное и вечно тождественное самому себе.
Солнце, как верховное божество и жизнедарующая сила, обнаруживает определенную амбивалентность, благодаря которой открываются новые перспективы для дальнейших модификаций его сакрального смысла. Таким образом, «солярный герой всегда представляет "сферу мрака", область отношений с миром мертвых, с инициацией, плодородием. Точно так же миф о солярном герое насыщен элементами, связанными с мистикой верховного государя или демиурга»9.
Как отмечалось выше, нарцисс присутствует в мифе о похищении Персефоны и ее ежегодном возвращении на землю из подземного царства. С культом этой богини связаны элевсинские мистерии, которые в течение двух тысяч лет до христианства были основным религиозным таинством древних греков, в ходе которых они переживали опыт возвращения к жизни после смерти.
Таким образом, в обрядах, посвященных умирающим и воскресающим богам, происходило ритуальное воспроизведение страданий, принесение в жертву и оплакивание Бога Царя и Жертвы. В орфической теологии бог возвращается, чтобы установить свое царство; ему служат женщины, оплакивающие его. Связь героя с солярно-хтонической культовостью исключительно важна для эволюции этого образа и дальнейшего становления смыслового целого Нарцисса в литературе.
Как отражено в «Метаморфозах» Овидия, сестры-наяды, оплакивающие безвременно погибшего брата, приготовили носилки, костер и факел для погребения юноши, но нигде не могли найти его тела. «Но вместо тела шафранный / Ими найден был цветок с белоснежными вкруг лепестками»10.
Данная семантика, генетически заложенная в образе цветка и его персонификации - юноши Нарцисса, оказывается невостребованной на протяжении веков в литературе «рефлективного тради-ционализма»11, в которой нарцисс подвергается демифологизации. Данный цветок предстает никчемным пустоцветом, обреченным на «тенеподобное» существование, воплощением грешной души, соблазняемой плотской красотой.
Только в литературе, отразившей кризис нормативно-ролевого сознания (эпоха барокко), происходит возрождение мифологической семантики, что явилось качественной ступенью в семантической эволюции нарциссической тематики и проблематики.
В стихотворении Эндрю Марвелла из поэтического цикла «Эпплтон-хаус» (1650-52) явлен пример эксплицитного уподобления солнца Нарциссу, томящемуся по своему отражению в воде. «Посмотри, в каких в игривых невинных изгибах / Она12 обвивает равнину / И облизывает свою грязную спину, / Пока не станет бле-
стящим Кристальным Зеркалом, где все предметы созерцают себя, / Пребывая в сомнении, находятся ли они внутри или снаружи. / И по этой тени, которая отражается там, / Томится также Солнце, подобно Нарциссу»13 (перевод мой. - Н. Л.).
На стадии мифо-синкретизма, как отмечает О.М. Фрейденберг, возникли солярные мотивы олицетворенного «плавающего» или «шествующего» солнца, сочетающие порой взаимоисключающие понятия. Представления, созданные восприятиями единства всего сущего, создали также такие мотивы, как небесное дерево и земное солнце. «За стихией солнца остались все свойства дерева: со-бытие смерти, произрастания, воды; стихия дерева сохранила всю характеристику солнца - высоту, огонь, свет»14.
Солнце является также традиционным символом божественного света (см. у Данте «Солнце вечно вешнее»; значимо также то, что в «Божественной комедии» блаженные души в Раю наслаждаются созерцанием чистого незапятнанного солнечного света, ибо всякое его отражение есть искажение). В «Комментариях на "Пир" Платона, О любви» (1469) в разделе «Сравнение красоты Бога, ангела, души и тела» М. Фичино отмечает, что подлинная «красота Бога становится возможной для восприятия, если оставить простой и чистый свет, подобный тому, что пребывает в самом солнечном шаре и не рассеивается в воздухе»15. Хтоническая сторона (связь с преисподней) при этом редуцирована, оказывается усеченной.
В стихотворении Марвелла солнце предстает лишенным своей идентичности, истинного обличия. Тень солнца в воде, по Фичино, является низшей ступенью самосозерцания, приносящей самые мучительные страдания. Солнце антитетично по отношению к самому себе, само порождает тень, а его собственное порождение приносит ему страдания. Отраженное и отражаемое меняются местами, происходит игра отражений, нарушение причинно-следственных отношений, создается эффект оптической иллюзии. В смысловом комплексе нарциссизма сохраняются традиционные субмотивы страдания, несчастной любви, томления по собственному отражению, самообмана. Качественно новым концептом явилось мученичество солнца, познавшего страдания, подобно человеку.
Характерна установка на полисемантичность, на принцип двойного дна. К примеру, в приведенном фрагменте возникает аллюзия на страсти Христовы. Языческие и христианские представления порождают «гибридные» формы мотива, которым присущи: отрицательный параллелизм, отсутствие однозначной антитетичности, взаимное отражение, своего рода нераздельность-неслиянность образов. В основе такого «космизма» - мифологический геномор-физм.
Для барочных произведений характерно наличие христологиче-ского подтекста в эксплицитной или латентной форме.
Философ-иезуит Я. Мазен одним из первых в своей «Книге эмблем»16 (1650) в разделе о Нарциссе проводит параллель между нарциссизмом и Богосыновством: «Бог, любящий человечество, сам человек» (перевод мой. - Н. Л.). В интерпретации Мазена герой античного мифа уподобляется богу, охваченному любовью к людям и ставшему смертным. В данном кратком определении акцентируется человеческая природа Христа. В едином образе Нарцисс сопрягает и потерю души, грехопадение, и божественное спасение. Так начинает проявляться двойственная природа нарциссизма.
Полносюжетная актуализация смыслового комплекса «трансцендентного нарциссизма»17 представлена, к примеру, в «ауто са-краменталь» Хуаны Инес де ла Крус «Божественный Нарцисс»18 (1685). Данная одноактная аллегорическая мистерия на сюжет из Священного Писания содержит в себе христианскую ремифологи-зацию аллегорического сюжета о Нарциссе.
Эхо, представляющая собой аллегорию гордыни и себялюбия, намеревается загрязнить все воды, в которых герой пытается найти свое отражение, чтобы не дать ему встретиться взглядом с Человеческой природой, узнать ее в своем отражении и возлюбить ее. Фигура Эхо, таким образом, в контексте данной интерпретации рассматриваемого мифогенного сюжета приобретает качественно новое переосмысление. Перенимая традиционные черты Нарцисса, она являет собой отрицательный персонаж, тем самым мифическая амбивалентность ее образа оказывается нивелированной.
Божественный Нарцисс сам является воплощением и источником подлинной Красоты, а не отражением ее. Созданная по образу и подобию Божию, Человеческая природа также несет на себе отпечаток этой красоты, но гордыня и эгоизм вытесняют из души все божественное. Человеческая природа томится по божественной красоте: «Будучи хотя и порочной, я красива, так как я храню в себе твой образ» (перевод мой. - Н. Л.). Эхо искушает Нарцисса земными соблазнами. Милость Божия показывает Нарциссу источник, не загрязненный Эхо. Божественный Нарцисс видит в этом чистом источнике свое отражение и влюбляется в него, узнав себя в незапятнанной красоте Человеческой природы. Таким образом, человечество очищается с Божьей Милостью в священном источнике. Однако Нарцисс должен умереть во имя любви к Человеческой природе, которая скорбит о его смерти, но Милость Божия велит ей прекратить свою скорбь, так как Нарцисс воскрес.
Дабы охарактеризовать феномен христианской ремифологи-зации, рассмотрим, какие символические коннотации несет в себе
нарцисс в христианской культуре. Значимым видится упоминание нарцисса в Библии. В Песни Песней Таинственный Жених так говорит о себе: «Я нарцисс Саронский, лилия долин!» Синонимия нарцисса и лилии, о которых говорилось выше, очевидным образом свидетельствует о мифологическом происхождении данного библейского образа.
Ориген, греческий христианский теолог и философ, один из восточных Отцов Церкви, основатель библейской филологии, автор термина «Богочеловек», относя стих первый Песни Песней к словам Жениха, дает следующее толкование: «Ради меня, находящегося долу, Он - сходит в долину, и, пришедши в долину, делается лилиею. Вместо древа жизни, которое насаждено было в раю Божи-ем, Он сделался цветком целого поля, то есть целого мира и всей земли. Ибо что может быть цветком мира в такой степени, как имя Христово?»19
Кирилл Александрийский, египетский экзегет, один из Отцов Церкви, по поводу того же библейского стиха пишет: «Здесь слово "Я" мистически многозначно. Это и Бог Иисус Христос, пришедший в мир по человечеству, как роза источающий для всех людей боголепнейшее благоухание своих дел, и это Пресвятая Дева Богородица, и это душа праведника»20.
Св. Амвросий Медиоланский так определяет суть этой Книги Соломона: «Книга Песнь Песней представляет брак и единение между Христом и Церковью; между несотворенным Духом и пло-тью»21. Таким образом, образ Нарцисса сопрягается с символикой брака. «Как жених радуется о невесте, так будет радоваться о тебе Бог твой» (Ис. 62:5).
Нарцисс и лилия олицетворяют весну пришествием Иисуса Христа, это самые прекрасные цветы, украшающие собой поля Сарона: «Возвеселится пустыня и сухая земля, и возрадуется страна необитаемая и расцветет как нарцисс; великолепно будет цвести и радоваться, будет торжествовать и ликовать» (Ис. 35:1-2). Таким образом, нарцисс символизирует возрождение, приход весны, неис-сякающую жизненную энергию, брачные узы, великолепие истинной красоты, божественную любовь, преодоление эгоизма, победу жизни над смертью. Нарцисс является традиционным пасхальным цветком, который одним из первых расцветает весной. Значимой является также цветовая символика: нарцисс, обладающий соцветием в форме звезды и сердцевиной в виде короны (христианские символы царственности, божественного величия), сочетает традиционные христианские цвета - красный (триумф жизни, кровь Спасителя) и белый (непорочность, тело Христа).
В описании как цветка, так и юноши Нарцисса у Овидия также неизменно комбинируются оттенки красного и белого. Приведем ряд примеров. «Щеки без пуха еще, и шею кости слоновой / Прелесть губ и в лице с белоснежностью слитый румянец» [156]. «Красок в нем более нет, уж нет с белизною румянца» [158]. А также: «Мраморно-белыми стал в грудь голую бить он руками. / И под ударами грудь подернулась алостью тонкой. / Словно у яблок, когда с одной стороны они белы, /Но заалели с другой, или как на кистях разноцветных» [158].
Но в отличие от Овидия приведенная выше цепь рассуждений выявляет иной, неязыческий путь демифологизации и последующей ремифологизации образа, способного развернуться в сюжет. В литературе переходной эпохи барокко перерабатываются и совмещаются язычество и христианство, «создавая разнообразные формы синкретизма, где религии, совершено исключающие друг друга в абстрактно-теоретическом плане, сосуществуют»22.
В культуре барокко происходит своего рода «избавление» Нарцисса от негативного эмблематического значения. Любовь Бога-сына к людям, в представлении барочных авторов, нарциссична по своей сути. Фигурой, объединившей в своем образе божественное и человеческое, небесное и земное, является Христос. В произведениях де ла Крус и Мазена отождествление Нарцисса (предстающего в подавляющем большинстве произведений нормативно-риторической литературы эмблемой самовлюбленной грешной души, влекомой мирскими соблазнами) и Христа явилось, на первый взгляд, весьма смелой интерпретацией нарциссизма и дерзким использованием в таком контексте. Однако подлинный смысл и глубина данного толкования раскрываются посредством соотнесения и сопряжения мифологической и христианкой семантики при воссоздании семантических связей культурного феномена «божественного нарциссизма».
Ремифологизирующими образами и элементами, повлиявшими на формирование фигуры Нарцисса-Христа, послужили: соляро-хтонический герой, связующий мир света (Солнце) и область тьмы (преисподняя), обладающий потенцией дальнейшей сакрализации; сын верховного божества, рожденный в результате насилия над девой (в христианстве непорочное рождение от Девы составляет не только антитезу языческому мифу, но одновременно и сопрягается с ним мотивом девственности); принесение себя в жертву, обреченность на страдания, неизбежность ранней гибели, оплакивание его женщинами; триумф жизни над смертью, целомудренность, красота, с которой не сравнится ничто земное, отсюда - неприступность (ср.: «Не прикасайся ко мне!» - слова Христа Марии Магдалине по-
сле воскресения (Евангелие от Иоанна, 20:17); «От объятий удерживай руки!» [155] - слова Нарцисса, обращенные к Эхо (Овидий, «Метаморфозы»)).
Таким образом, феномен нарциссизма, приписываемого в барочную эпоху Христу, основывается не только на христианской доктрине, но и на древнейших ритуалах инициации, в которых человек принимает на себя роль сына Солнца. Так намечается «очеловечивание» Солнца (сына Солнца), что имеет определяющее влияние на развитие семантики нарциссизма в литературе.
В литературе барокко мифологические и христианские концепты причудливым образом сочетаются, вступая в симбиотические отношения. Данными особенностями объясняется сосуществование, на первый взгляд, взаимоисключающих характеристик в едином образе «божественного Нарцисса». Барочный Нарцисс со-противопоставляет в себе человека, античного мифологического героя и христианского Бога. Такая «гибридизация» героя является характерной чертой поэтики барокко.
Однако образ Нарцисса-Христа не получил широкой экспликации в художественной литературе в силу своего сакрального смыс-лонаполнения. Представляется, что это связано в первую очередь с влиянием на формирование данной семантики религиозных учений, признанных официальной церковью еретическими.
Пережив краткий расцвет в литературе барокко, данный образ остается не актуализированным в произведениях на протяжении некоторого времени. Обращение к данной тематике стоит признать редким и поэтому кажется современному читателю чем-то исключительным и парадоксальным. Отметим, что лишь в отдельных философских и теологических трудах обнаруживаются приближения к данной тематике и проблематике.
Согласно воззрениям Иоганна Георга Гамана (вторая половина XVIII в.), в философии которого отразились представления о свободном религиозном чувстве и живой вере, понимаемой как непосредственное субъективное состояние души (что оказало существенное влияние на становление религиозных взглядов романтиков), христианин, как «имитатор» Христа («Imitator Christi»), должен пройти аналог крестного пути, проникнуться самозабвенной любовью к ближнему, чтобы вновь открыть и обрести самого себя, познать свою внутреннюю сущность. «Самопознание и любовь к себе суть подлинная мера нашего знания о людях и нашей любви к другим людям» (перевод мой. - Н. Л.)23. Гаман, в подтверждение своих убеждений, использует также нарциссические аллюзии отражения в водном зеркале, самосозерцания, любви к себе, обратного рефлектирования. «Чтобы облегчить наше самопознание, во всяком
ближнем, как в зеркале, нам виден наш собственный образ. Подобно тому, как мое лицо отражается в воде, мое "я" отражено в другом человеке» (перевод мой. - Н. Л.)24.
Известный английский богослов Чарльз Гаддон Сперджен, уже во второй половине XIX в. в своей проповеди 1335 г. предлагает следующее толкование первого стиха второй главы Песни Песней. «Какой бы красотой ни была богата природа, красота Иисуса десятикратно раз превосходит все красоты этого мира. Нарцисс считается самым красивым цветком из всех, но в саду души нарцисс Иисус намного прекраснее любого нарцисса, который только можно отыскать в садах земных <...> Он солнце, а все остальные -звезды, красота небес и сияние дня меркнут в сравнении со светом Его, ибо красота Царя не сравнится ни с чем. "Я нарцисс Саронский". Это самый лучший и редчайший нарцисс <...> Его красота совершенна, Он прекраснее всех остальных. Красота Его многолика. Христос с избытком удовлетворяет изысканнейший вкус самой посвященной души <...> Все красоты мира, вместе взятые, будут всего лишь жалким подобием Его вечной красоты.»25.
Образ Нарцисса определяется такими важными символическими концептами, как солнце, свет, озаряющий все сущее, золото, превосходство, вечная красота, с которой ничто земное не сравнится, всеобнимающая любовь. Отметим, что в экзегезе Сперджена преломляется характерное для более позднего протестантизма включение Бога-сына в свою субъективную сферу, своего рода «присвоение», что представляется пока еще немыслимым в барочной литературе, поскольку любовь к себе остается божественной, а не человеческой прерогативой.
В XX в. к переосмыслению фигуры божественного Нарцисса обращается также и М.М. Бахтин: «В Христе мы находим единственный по своей глубине синтез эстетического солипсизма, бесконечной строгости к себе самому человека, то есть безукоризненно чистого отношения к себе самому, с этически-эстетическою добротою к другому: здесь впервые явилось бесконечно углубленное я-для-себя, но не холодное, а безмерно доброе к другому, воздающее всю правду другому как таковому, раскрывающее и утверждающее всю полноту ценностного своеобразия другого»26.
Исключительно значимым этапом в исторической жизни нар-циссической мотивики явилась ее актуализация в поэзии неотрадиционализма21, интенсивно опиравшегося в своей творческой практике на христианские первоосновы европейской культуры. Проследим на ряде примеров актуализацию нарциссической мотивики в неотрадиционалистской практике художественного письма.
В стихотворении О.Э. Мандельштама «Неумолимые слова...» 1910 г. нарциссическая мотивика актуализируется на основании синонимии нарцисса и лилии.
Неумолимые слова. Окаменела Иудея, И, с каждым мигом тяжелея, Его поникла голова.
Стояли воины кругом На страже стынущего тела; Как венчик, голова висела На стебле тонком и чужом.
И царствовал, и никнул Он, Как лилия в родимый омут, И глубина, где стебли тонут, Торжествовала свой закон28.
В контексте данного стихотворения примечателен тот исторический факт, что в римских колониях приговоренных к смертной казни увенчивали нарциссами, что имело определенное наркотическое воздействие и в какой-то степени облегчало муки распятия на кресте. Подчеркнута мифологическая слитость растительной и водной, земной и небесной природы героя. Актуализированы такие концепты, как царственность, невинность, обреченность на раннюю смерть и непротивление ей, предуказанность участи героя, отторжение его земной сферой.
Для стадии мифопоэтического функционирования интересующего нас мотива характерна мотивировка поведения юноши желанием встретиться и соединиться с отцом и матерью, речными божествами. Согласно одной из версий мифа, Нарцисс утонул в источнике. Возникает исключительно значимый мотив возвращения в отеческое и материнское лоно, нисхождения до самого примитивного и забытого (погружения в первобытные воды, источник жизненной энергии). Мать юноши, голубая нимфа Лириопа, соединяет в себе водные и растительные черты, генетически являясь также цветком семейства лилейных. И в мифической традиции, и в христианстве лилии неизменно связаны с женским началом, олицетворяя собой плодородие, материнство, а также невинность, благочестие. В христианской культуре лилия является атрибутом Богоматери и святых дев. Дева Мария традиционно предстает чистым незамутненным источником, сохраняющим свою непорочность среди неблагочестия человеческой природы.
Иисус явлен у Мандельштама в образе цветка. Описывается пластическое чудо метаморфозы - превращение человека в растение (от «его поникла голова» до «как венчик, голова висела / На стебле»), человеческие черты плавно преображаются в цветочные. Такая пластичность живописания обнаруживается, в частности, у Овидия. Причем следует отметить, что в данном стихотворении лилия явственно приобретает черты нарцисса. В греческой мифологии именно нарцисс вырос на месте гибели юноши. Лилии же возникли из капель молока Геры, богини брака и охранительницы рожениц. Согласно иной, ближневосточной мифологической традиции, лилия выросла из слез Евы, когда та покидала рай. Примечательно также, что поэт использует образ цветка именно семейства лилейных для описания гибели Христа, а не своей излюбленной розы, также имеющей важнейшие символические коннотации в христианстве.
Исходя из хронологии доступных нам текстов, можно утверждать, что Мандельштам одним из первых выразителей неотрадиционализма обратился к преломлению интересующей нас мотивики в своем поэтическом творчестве. Данную образность, несмотря на ее глубокую укорененность в мифе, а также присутствие в тексте Священного Писания, приходится признать крайне редко эксплицируемой в художественной литературе.
Исключительную значимость имеет смыслонаполнение данного мотива в произведениях Т.С. Элиота. В его стихотворении «Смерть св. Нарцисса» (1914) строки «войди под тень этой скалы», а также сам образ «бытия в пещере под скалой», отсылающий к философии Платона, тесно сопряжены с библейским возрождением сухой земли к вечной райской жизни и проникнуты к тому же евангельскими аллюзиями. Автором явлено глубокое обнаружение смысловых перекличек между начальными стихами глав 32 (стих 2) и 35 (стихи 1-2) Книги Исаии, которого Элиот почитал как поэта. В главе 32 говорится о праведниках, что «каждый из них будет <...> как источники вод в степи, как тень от высокой скалы в земле жаждущей», а в главе 35, продолжая тему чуда, совершаемого праведностью, упоминается занимающий нас цветок: «Возвеселится пустыня и сухая земля, и возрадуется страна необитаемая и расцветет как нарцисс». Значимо также то, что в финале стихотворения в теле умершего героя начинает проявляться вегетация: «Теперь он зеленый, сухой и запятнанный / С тенью во рту»29 (перевод мой. - Н. Л.).
В контексте данного стихотворения возникает образ современного человека, подобного бесплодной выжженной земле (таков античный Нарцисс, грешная душа, влекомая мирскими страстями), который, пребывая даже в таком никчемном безрадостном состоя-
нии, может внутренне возродиться, спастись, но только благодаря обращению к Богу и единению с другими людьми. «Утвердить чужое "я" - "ты еси" - это и есть та задача», которую необходимо разрешить каждому человеку, «чтобы преодолеть свой этический солипсизм, свое отъединенное "идеалистическое" сознание и превратить другого человека из тени в истинную реальность»30.
Самобытное осмысление нарциссической проблематики мы находим и у А.А. Ахматовой. Отметим, что нарциссы в ее поэзии сопрягаются также с символикой брака. Сходные символические коннотации данного цветка обнаруживаются в Песни Песней, о чем было сказано выше. Упоминание нарциссов в этом значении обнаруживается в стихотворении «Ждала его напрасно много лет...» (1916): «Белые нарциссы на столе»31. Аналогично данный мотив использован в стихотворении «Если плещется лунная жуть» (1928). «И не бабочек брачный полет / Над грядой белоснежных нарциссов.»32.
Нарциссы здесь олицетворяют прелесть жизни, брачные узы, возрождение, великолепие истинной красоты. «Гряда белоснежных нарциссов» - не саван, а фата, брачное одеяние.
В стихотворении «Луна в зените» (1943) имплицированы эти аллюзии, как и отсылка к Книге пророка Исаии, функционально сходная с элиотовской. К героине возвращается «библейских нарциссов цветенье», воспринимаемое уже не как воскрешение в памяти отдельной личности, но пророческое видение, освещенное «незримым благословением»33.
Происходит разительное отмежевание от романтической и неоромантической (символистской) интерпретации нарциссической мотивики34, в рамках которой возникают мотивы эгоистического самолюбования, венчания со смертью, грезой (К. Бальмонт)35, томления по абсолютной Красоте, недостижимости желаний, трагического самодистанцирования, интровертированного, самодостаточного бытия. У Ахматовой же речь идет о тихой радости бытия, героине присуще благостное приятие жизни, ощущение полновесности, одухотворенности каждого мига. Цветущие в Раю нарциссы можно сравнить с неопалимой купиной.
Вечное цветение есть символ самой жизни, наполненной высшим смыслом, озаренной божественным светом и любовью (традиция, унаследованная от Данте), дающей силы человеку перетерпеть «суровое» время, выстоять духом и отрешиться от собственных страданий. Ситуация интимного переживания героини преображается в мифоподобную, универсальную ситуацию общечеловеческого бытия. Таким образом, текст Ахматовой обретает значительную смысловую глубину: конкретная историческая ситуация оборачивается вневременной и универсальной.
Как отмечалось ранее, нарциссы упоминаются в двух наиболее «поэтичных» Книгах Ветхого Завета. Показательно также то, что Книга Исаии в Библии следует за Книгой Песен, тем самым развивая некоторые семантические линии предыдущей Книги, что также свидетельствует о целокупной системе взаимных поддержек и перекличек в тексте Библии, об особого рода внутренней и внешней (порождающей новые лучи смысла уже в художественном творчестве) «аллюзивности» текста Священного Писания.
Таким образом, историческое развитие мотивной семантики предстает прежде всего «не как временная последовательность, а как живая эволюция, как внутренне, телеологически обоснованная преемственность»36. При этом в ходе исторической динамики смысловые границы не только разделяют, но и объединяют, обнаруживаются скорее схождения, а не расхождения. Между весьма разнящимися, порой антиномичными значениями, входящими в мотивный комплекс, устанавливается синергетическое взаимодействие. Мотив «расцветает», звучит в полную силу, подобно голосу, над которым распускаются крылья парящей птицы (А. Вивальди), и как бы «возрождается» при каждом вдумчивом прочтении произведения тонким и добросовестным читателем. Мотив исконно наполнен смысловой энергией и постоянно «насыщается», «метамор-форизуется» при новом обращении к нему.
Примечания
1 Эллинские поэты. М., 1963. С. 88.
2 Софокл. Трагедии. СПб., 2005. С. 116.
3 Грейвс Р. Мифы Древней Греции. М., 1992. С. 221-222.
4 Там же.
5 См.: Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. М., 1971. Т. 3. С. 46.
6 См.: Элиаде М. Избранные сочинения. Очерки сравнительного религиоведения. М., 1999. С. 130.
7 Там же. С. 137.
8 Там же.
9 Элиаде М. Трактат по истории религий. СПб., 1999. С. 283.
10 Публий Овидий Назон. Любовные элегии. Метаморфозы. Скорбные элегии / Пер. с латинского С.В. Шервинского. М., 1983. С. 159. В дальнейшем ссылки на это издание даются в тексте в квадратных скобках с указанием страницы.
11 См.: Аверинцев С.С. Древнегреческая поэтика и мировая литература // Поэтика древнегреческой литературы. М.: Наука, 1981.
12 Река, уподобленная змее в предыдущем стихотворении - Н. Л.
13 MarvellA. The poems of Andrew Marvell. Harlow, 2007. P. 237.
14 Фрейденберг О.М. Система литературного сюжета // Moнтaж. Литература, Искусство, Театр, Кино. M., 1988. С. 228.
15 Эстетика Ренессанса. M., 1981. Т. 1. С. 213-214.
16 Masen J. Speculum Imaginum Veritatis Occultae. Köln, 1681.
17 Подробнее см.: Лаврова НЛ. Moтив божественного нарциссизма в литературе барокко // Новый филологический вестник. 2010. № 1 (12).
18 Sor Juana Inés de la Cruz. The Divine Narcissus // El Divino Narciso / Trans. P. Peters and R. Domeier. New Mexico, 1998.
19 Комментарий к Книге Песней Соломона [Электронный ресурс]. URL: http://www.bible-center.ru/comments/lopukhin_ru/so/2;jses-sionid= 19rcal3qq2e9g.
20 Толкование Песни Песней [Электронный ресурс]. URL: http://pesn-pes-nei.zachalo.ru/glava_2.html.
21 Там же.
22 Михайлов А.В. Языки культуры. M., 1997. С. 514.
23 Hamann J.G. Christliche Bekenntnisse und Zeugnisse von J.G. Hamann. Münster, 1826. S. 235.
24 Ibid.
25 Краткие проповеди Ч. Сперджена [Электронный ресурс]. URL: http:// www.blagovestnik.org/archives/small/s01331-01335.htm.
26 Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. M., 1979. С. 51.
27 Термин, введенный в литературоведческий аппарат В.И. Тюпой (см. его работы: Поляризация литературного сознания // Literatura rosyjska XX wieku. Warszawa, 1992;Противостояние соцреализму // Studia Litter-aria Polono-Slavica. 2. Warszawa, 1996; Постсимволизм: Теоретические очерки русской поэзии XX в., Самара, 1998; Литература и ментальность. M., 2009, а также: Хализев В.Е. Теория литературы. M., 1999. С. 365) для обозначения широкой совокупности новаторских явлений в художественной культуре XX века, противостоящих авангардизму. Среди выдающихся выразителей эстетики неотрадиционализма в литературе можно назвать имена Т.С. Элиота, О.Э. Maндельштaмa, А.А. Ахматовой, M.H. Цветаевой, позднего Б.Л. Пастернака, И.А. Бродского и многих других.
28 Мандельштам О.Э. Полное собрание стихотворений. СПб., 1997. С. 318.
29 Цит. по: ScofieldM. «T.S. Eliot: the poems». Cambridge, 1988. P. 44-45.
30 Бахтин М.М. Проблемы творчества Достоевского. Киев, 2004. С. 18.
31 Ахматова А.А. Избранные стихотворения. M., 1952. С. 87.
32 Ахматова А.А. Стихотворения и поэмы. Л., 1984. С. 362.
33 Ахматова А.А. Стихотворения. M., 1958. С. 53.
34 См.: Дж. Китс «Я вышел на пригорок и застыл...», П.Б. Шелли «Мимоза» и др.
35 См. стихотворения К.Д. Бальмонта «Цветы нарцисса», «Нарцисс и Эхо».
36 Бахтин под маской. Вып. 5 (1). Статьи Круга Бахтина. M., 1996. С. 20.
