CC BY
27
УДК 070 (091)
Т. С. Шевченко
«ХОДИТЕ ДОСТОЙНО ЗВАНИЯ ВАШЕГО»: РОЛЬ ПРАВОСЛАВНОЙ ЛЕКСИКИ И ЦИТАТ В ЭМИГРАНТСКОЙ ПУБЛИЦИСТИКЕ ИЛЬИ СУРГУЧЕВА (1940-1945 гг.)
В статье рассматривается языковое представление православно-христианской темы в эмигрантской публицистике И. Д. Сургучева (на материале сборника его текстов «Парижский дневник») на трех уровнях: идейно-содержательном, интертекстуальном, собственно лексическом. В статье анализируются интертекстуальные связи в эмигрантской публицистике Ильи Сургучева. Различные типы интертекстуальных и паратекстуальных элементов рассматриваются в многообразии их взаимодействия и выполняемых функций. Ин-тертекстемы из религиозной литературы делятся на библейские аллюзии и цитаты из церковных текстов (Библии, молитв, святоотеческих творений, гимнографии). Православные интертексте-мы в публицистике Сургучева классифицируются нами на основе одиннадцати критериев: тип претекста, закрепленность в языке, сохранность формы, наличие указания на источник, стилистическая функция в тексте, синтаксическая роль,
воспроизводимость в языке публициста и др. На собственно лексическом уровне выделяются православная конфессиональная лексика различных тематических групп, употребляемая в прямом или переносном значении, и фразеологизированные выражения разговорного характера. На идейно-содержательном уровне христианско-православная тематика в миропонимании И. Сургучева связана с образами святого, священного. Область религиозной концептосферы уходит своими корнями в архаическую систему ценностей, передававшуюся через общерусское мифологическое и языковое сознание из поколения в поколение, и является средством воспитания у народа системы высоких моральных принципов, человеколюбия, духовной чистоты.
Ключевые слова: публицистика, И. Д. Сургу-чев, библеизмы, конфессиональная лексика, интертекстуальность, прецедентный текст.
T. S. Shevchenko
«LIVE A LIFE WORTHY OF THE CALLING YOU HAVE RECEIVED»: THE ROLE OF THE ORTHODOX VOCABULARY AND QUOTES IN ILIYA SURGUCHEV'S EMIGRANT JOURNALISM (1940-1945)
The article analyses the linguistic representation of the orthodox theme in Iliya Surguchev's emigrant journalism (based on "Paris Diary") at three layers: the ideological, the intertextual, the lexical. The article give an analysis of intertextual relations in Iliya Surguchev's emigrant journalism. Different types of intertextual and paratextual elements as well as their dialogical relations and their various functions have been considered. Religious literature intertextures are divided into biblical allusions and quotes from religious texts (the Bible, prayers, patristic works, hymnology). The lexical layer includes the orthodox religious vocabulary of the
various thematic groups (used in a literal or figurative meaning) and colloquial idioms. Orthodox theme in Iliya Surguchev's worldview associated with the concept of sacred, holy. Sacred concept in the worldview of the emigrants is rooted in the depths of archaic system of values, transmitted through the common Russian mythological and linguistic consciousness from generation to generation and has become a means of educating of humanism, morality, purity.
Key words: journalism, I. D. Surguchev, bibli-cismes, religious vocabulary, intertextuality, precedent text.
Поздняя эмигрантская публицистика писателя, драматурга и журналиста Ильи Дмитриевича Сургучева отражает итоги его деятельности в духовной, творческой, общественной сфе-
рах, которые тесно переплетаются, в том числе в цикле публицистических статей «Парижский дневник» (1940-1945). Выходили эти статьи в эмигрантских изданиях: «Парижский вестник»,
«Новое слово». В настоящее время наследие И. Д. Сургучева находится в фокусе внимания литературоведов, журналистов, лингвистов [1, 2, 3, 6]. В 2016 г. 72 текста из «Парижского дневника» впервые объединены проф. А. А. Фокиным в сборнике, вышедшем отдельным изданием. Особенности языка и стиля поздней эмигрантской публицистики Сургучева предметом специальных исследований до сих пор не становились.
Среди автономинаций (определений, введенных автором в текст различными способами в качестве самохарактеристики), используемых в статьях «Парижского дневника», особое место занимают имеющие в своей основе признак конфессиональной принадлежности (богомолец, блудный сын, старче праведный, пылинка на могиле Адама и т.д.), например: «И что мне в этом знамении, нищему, одинокому. на чужой земле живущему блудному сыну?» [5, с.12]; ««Прислужник - мальчишка в кружевном стихаре - позевывает, бормоча ««Кирие элейсон», и искоса поглядывает на меня, раннего и почти одинокого богомольца» [5, с. 262] (здесь и далее подчеркнуто нами. -Т. Ш). Также Сургучев атрибутирует себя по принадлежности к национальной группе (русский, иностранец, скиф и варвар, на чужой земле живущий, эмигрант и т.д.), социальной (нищий, из милости проживаешь, одинокий, Мафусаил, русский босяк, получеловек и т.д.), профессиональной (журналист, европейский журналист, репортер, беллетрист, корреспондент из Ставрополя-Кавказского, бумагомарака и т.д.), биологической (существо, орущий младенец и т.д.). ««Блудный сын» - это наиболее часто появляющийся в текстах «Парижского дневника» экзистенциальный маркер, отражающий принадлежность автора к христианскому типу мироощущения.
Религиозная тема проработана в сургучев-ской публицистике глубоко, так как начальное и среднее образование он получил в духовном училище и семинарии в его родном и до конца дней горячо любимом Ставрополе-Кавказском. Сургучев обращается к прецедентным текстам, среди которых, наряду с художественной литературой, важное место занимают Библия, святоотеческие творения, молитвы, церковные песнопения.
Нами обнаружены три слоя репрезентации православных конфессиональных понятий в языке «Парижского дневника»: 1) идейно-содержательный (есть главы, целиком посвященные аспектам православной культуры; библейские по происхождению лейтмотивы; вставные блоки рассуждений о церкви и вере и т.д.),
2) интертекстуальный (цитаты из церковных текстов и библейские аллюзии), 3) собственно лексический, который представлен словами, обозначающими понятия православной культуры, употребляемыми в прямом или же переносном значении (использование конфессиональной лексики в целях создания тропов -в роли того, с чем производится сравнение), и разговорными фразеологемами с опорными семами «Бог» и «черт».
1. Идейно-содержательный слой. Творчество Сургучева насквозь интертекстуально и полифонично, поэтому и христианские мотивы у него далеко не всегда ортодоксальны (так, он рассказывает, что гадает по Евангелию, верит в чтение судеб по звездам, в счастливые числа, исследует предсказания Нострадамуса и т.д.). Но только Бога Сургучев ставит во главу мироустройства (теоцентризм): ««Лично для меня, например, не существует врачей, не верящих в Бога. <. . .> Всякий настоящий ученый обязательно верит в Бога» [5, с. 67]. ««Маршал? Значит, верит в Бога. (Попробуй, в самом деле, не верить в Бога, когда стоишь во главе армии!)» [5, с. 135].
2. Интертекстуальный слой. Как отмечалось, Сургучев обладает профессиональными знаниями в сфере канонической православной церковной культуры. Это предопределяет то, что он использует, наряду со ставшими «крылатыми» библейскими выражениями, огромное множество индивидуально-авторских цитат из церковных текстов, то есть цитат, малоизвестных массовому читателю. Опора на православную веру, духовность, на российский пласт общемировой культуры и истории позволяет Сургучеву оставаться личностью даже в таких условиях, когда честь и достоинство находятся под ударом обстоятельств. Сургучев ставит творческое с подлинным и божеским в один синонимический ряд: ««Как мы далеки от мира и как чужды и странны ему! Эта запре-щённость и отрешенность от подлинного, божеского, творческого мира - страшна и непонятна» [5, с. 172]. С другой стороны, Церковь для него - это и есть искусство: «И разве можно сравнить запись у мэра с нашим торжественным венчанием, с его ««Гряди, голубица», с питьем из одной чаши, с символом колец, лежавших на Божьем Престоле, с этим связыванием рук одним шёлковым платком? Какими великими поэтами разработаны эти потрясающие чины!» [5, с. 95]. «Пасха, Господня Пасха. Пел на клиросе в галлиполийской церкви: какая это великая поэзия - поэзия Церкви!» [5, с. 178]. Публицист декларирует
необходимость построения здания человеческого общежития на основах, заложенных в религии, и опирается на христианское понимание смирения, духовного подвига: «У апостола есть удивительный совет: - Ходите достойно звания вашего. - Будем ходить достойно звания нашего. И не дадим этому званию нигде снизиться» [5, с. 217]. Эта интертекстема -сквозная в его творчестве, начиная с романа «Губернатор» (1912).
Интертекстемы религиозного дискурса подразделяются на цитаты и библейские аллюзии.
В «Парижском дневнике» нами выделено около 70 библейских аллюзий и реминисценций и 90 цитат из церковных текстов. Так, отсылают к библейским образам аллюзии: «Зачем вычисления, зачем эта арифметическая суета? Берите смирну, ладан и золото и угадайте звезду, по которой нужно идти и искать, искать, искать...» [5, с. 13]; «...на дверях маячит записка: «Отец и сын мобилизованы. Увидимся после победы». Какой-то остряк прибавил мелом: «Отец и сын мобилизованы, и святой дух улетел» [5, с. 23]. В последнем примере трансформация формулы «Отец и Сын и Святой Дух» используется в ироническом контексте. У Сургучева ирониза-ция над религиозным возможна только с целью речевой характеристики персонажа («какой-то остряк»), для подчеркивания бездуховности эпохи и общества. Еще одна библейская аллюзия целиком построена на явлении синтаксического параллелизма: «В апрельскую ночь даже «под асфальтом» текут живоносные силы, подавая каштановое каштану, сиреневое - сирени, и розовое - розе» [5, с.172]. Само построение текста напоминает об общеизвестном: «Воздадите кесарева кесареви и божия богови» (Матф. 22:21). В нескольких текстах библейские аллюзии играют роль композиционной скрепы, например, запись от 28 октября 1941 г. пронизана лейтмотивом «Восьмой день»: Бог за 6 дней создал мир, седьмой день отдыхал, а восьмой день - сотворение общества - длится и поныне. Доказательством этой мысли в рассуждениях Сургучева является библейская цитата «Тысяча лет пред очима Тво-има, яко день вчерашний» (молитва Моисея).
Библейские и другие цитаты из конфессиональной литературы, выявленные нами в «Парижском дневнике», разнообразны. Анализ текста позволил нам построить иерархию следующих одиннадцати критериев для классификации и дальнейшего изучения православных интертекстем в публицистике Сургучева:
1) тип претекста - Библия, Молитвослов, песнопения, святоотеческие творения;
2) закрепленность в языке - общеупотребительные (крылатые фразы, идиомы, популярные цитаты, тексты широко известных молитв), малоупотребительные, индивидуально-авторские;
3) сохранность формы - нетрансформиро-ванные, искаженные, трансформированные;
4) наличие указания на источник - эксплицитные, имплицитные;
5) выделение границ - стилистически маркированные, пунктуационно маркированные, немаркированные;
6) функция в тексте - информативная, экспрессивная;
7) тональность - возвышенно-пафосная, сниженно-ироническая (встречается только в речевых портретах персонажей и касается в основном общеупотребительных цитат);
8) синтаксическая роль - часть предложе-ния,предложение,абзац;
9) воспроизводимость в языке публициста -единичное употребление, лейтмотив главы, сквозная цитата в творчестве;
10) отнесенность к персонажу - цитаты и аллюзии в словах автора или использующиеся для создания речевых портретов других персонажей (заметим, что таковых меньше, в отличие от цитат из произведений литературы);
11) язык - старославянский, русский.
Конфессиональные цитаты, как мы сказали,
Сургучев черпает из разных видов источников. В первую очередь, из Библии: «А возрожденцы сидели в холодной кухне, как сыны человеческие, не имеющие преклонити где главу. -Ирония судьбы, - сказал бы чеховский казачок из «Ионыча» [5, с. 28]. Эта цитата является трансформированной (претекст - «говорит ему Иисус: лисицы имеют норы и птицы небесные -гнезда, а Сын Человеческий не имеет, где приклонить голову»; Матф. 8:20), стилистически маркированной, имплицитной (источник не указан), малоупотребительной; выполняет экспрессивную функцию, создает ироническую тональность («ирония» даже эксплицирована в ремарке о чеховском казачке). С точки зрения синтаксической функции она образует состав подлежащего в части сложносочиненного предложения, служит для построения сравнения -возрожденцы сравниваются с Христом. Еще пример библейской интертекстемы - «Вспоминаю, как однажды я наугад развернул Евангелие и увидел такие слова: «Льна курящегося не угасит и трости надломленной не переломит». Это меня поразило, и я так же теперь поступаю со всякими книгами» [5, с. 80]. Эта цитата является уже не трансформированной, а искаженной, то есть нарушение ее пер-
возданного вида не имеет своей целью выполнение какого-либо стилистического задания и скорее всего обусловлено ошибкой (претекст: «Трости надломленной не переломит, и льна курящегося не угасит, доколе не доставит суду победы», Матф. 12:20). Цитата пунктуацион-но маркированная, эксплицитная, индивидуально-авторская; выполняет информативную функцию (текст гадания), служит для создания возвышенной тональности, в предложении является прямой речью-цитатой.
Цитаты часто черпаются Сургучевым из молитв, например, из молитвы Пресвятой Богородице в честь иконы «Всецарица», Кондак 8: «...масок нам не дали, и смерть, может быть, близка. Отложим попечение и горе имеем сердца» [5, с. 26] - нетрансформированная, стилистически маркированная, имплицитная, индивидуально-авторская; выполняет информативную функцию (служит темой в речи автора), создает возвышенно-пафосную тональность, границы цитаты совпадают с границами предложения.
Присутствуют цитаты из святоотеческих творений: «Страшен и тяжек естества чин», -сказал преподобный Серафим Саровский. -Но, добавим от себя, ещё страшнее естества бесчиние» [5, с. 190] - нетрансформи-рованная, пунктуационно маркированная, эксплицитная индивидуально-авторская цитата, выполняет информативную функцию, создает возвышенную тональность, является прямой речью в предложении; интертекст здесь двуслойный: Саровский отсылает к «Побеждается естества чин» - цитате из религиозного песнопения. На основе цитаты Саровского Сургучев создает языковую игру, представляя окказиональную антонимическую пару: «чин» -«бесчиние».
Есть некоторые примеры цитирования гим-нографии - религиозных песнопений: ««Житейское море, воздвизаемое зря напастей бурею, к тихому пристанищу Твоему притек, вопию Ти... Твое море, Борис Иванович, было особенно бурно и холодно... Теперь ты доплыл до тихого пристанища. Да будет тебе легка чужая земля» [5, с. 261] - нетрансфор-мированная, стилистически маркированная (церковнославянский язык), имплицитная индивидуально-авторская цитата из Канона покаянного. Выполняет экспрессивную функцию, служит созданию возвышенной тональности, играет синтаксическую роль реплики в воображаемом диалоге. Интересно, что церковные песнопения становятся предметом отображенной в «Парижском дневнике» беседы с В. Д. Беневским - знаменитым на всю Россию
ставропольским музыкально-культурным и церковным деятелем, который говорит автору-публицисту: ««Помни, болван, что на небе нет ни театра, ни твоей «изящной» литературы, ни живописи. Из всех искусств на небе есть одно: пение. Ангельское пение. ««Ангелы поют на небеси». И из всех земных песен принята небесным хором одна: ««О тебе радуемся» Турчанинова. Понял?» [5, с. 73]. Сургучев на протяжении практически всей жизни пел в церковном хоре, и этот ряд интертекстем был ему особенно близок и дорог.
3. Собственно лексический слой представления православной темы. Помимо интертекстем (например, библеизмов), в языке публицистики Сургучева широко представлена православная конфессиональная лексика - слова, связанные с темой христианства. Православная конфессиональная лексика подразделяется на тематические кластеры и субкластеры и вводится автором ради повышения информативности либо экспрессивности публицистического текста, то есть используется в своем прямом значении или, на основе переносного, служит созданию образно-выразительных средств (тропов).
Предлагаем классификацию конфессиональной лексики в публицистическом тексте по тематическому критерию (в скобках приводим примеры из «Парижского дневника»):
1) основные понятия христианства (христианство, святыни, грех, светопреставление, пророчество, преисподняя и др.);
2) библейские персонажи и их атрибуты (Господь, Христос, мученический венец, Крест, Рыбак, апостол, архангельская труба и др.);
3) религиозное время (Успенье, Пасха, Вознесенье и др.);
4) служение Богу и служители (клир, отставные церковные органы, священник, попик, Папа, батюшка, пастор, протодиаконы, по-игуменски, архиерейский, митрополичий, монах, хор, певчие, прислужник, богомолец, старообрядческий начетчик, клирошанка и др.);
5) религиозные сооружения и их устройство (а) храм, церковка; б) Царские Врата, Святой Престол, Божий Престол, алтарь, клирос, придел, стена алтарной половины, гробница; в) Крест, купол, колокола, ограда, паперть и др.);
6) обрядовая деятельность (а) богослужения, православный обряд, чины, архиерейская служба; б) литургия, передача божественной благодати, пасхальная обедня, пасхальная заутреня, панихида, торжественное венчание, молебен, причастие; в) пасхальные пес-нопенья, кафизма, византийский акафист;
г) Святые Дары, антиминс; д) икона, лампада, кадильный дым, крест, святая вода, свечи, просфора, чаша, поминать, креститься; е) ризы, кружевной стихарь и др.).
Конфессиональная лексика часто употребляется в публицистике Сургучева в прямом значении:
«Через неделю в центре лагеря поставили палатку для церкви: какой-то калужский батюшка унес на груди антиминс - стали возможны богослужения. Ещё через три дня образовался хор, начали репетировать ««Христос рождается, славите», я брал самого низкого баса и думал, что вот так никогда не умрёт русская культура и что только в ней, культуре, и состоит наша главная сила, которой не страшны никакие врата адовы» [5, с. 194].
««Российская эмиграция могла бы быть похожей на град Китеж, опустившийся на дно озера Святояра... Там, где-то наверху, набежали злые вороги, хулят и оскорбляют святыни, богохульствуют, бесчинствуют, а здесь... Звонят святые колокола, горят святые свечи, слышится тихий клир...» [5, с. 216-217].
«...Но вот один древний отшельник молился Богу, и лягушки мешали ему кваканьем. Он швырнул в них камнем и воскликнул:
- Замолчите, окаянные!
И лягушки ответили ему человеческим языком:
- Замолчи и ты, дурак. Мы сами восемнадцатую кафизму кончаем.
Наивное сказанье, но в нём есть чудесный просвет» [5, с. 241].
С другой стороны, конфессиональная лексика зачастую служит публицисту средством для создания тропов, то есть лежит в основе того, с чем сравнивается предмет или явление. Приведем примеры таких тропов:
1. Сравнения: ««татары похожи на протодиаконов» [5, с. 42]; ««как отставные церковные органы, урчат голодные животы» [5, с. 66]; ««я, как старообрядческий начетчик, давно подготовился к этим разговорам» [5, с. 177]; ««Евгений Онегин», - это не только прелестная опера: это - вещь, вошедшая в наш обиход, как обедня, как пасхальная заутреня» [5, с. 248].
2. Эпитеты: «архиерейская кожа его ладони» [5, с. 112]; ««с евангельской неторопливостью» [5, с. 286]; ««так ворчливо, по-игуменски, всегда ругал меня за леность» [5, с. 292].
3. Метафоры: ««люди облекаются в свои самые торжественные ризы, ждут с волнением полуночи...» [5, с. 14]; ««французы жаждут мученического венца» [5, с. 70]; ««догорели
огни демократических алтарей» [5, с. 82]; «в русской литературной церкви пресекся обряд посвящения, таинство передачи литературной благодати» [5, с. 132]; «в преисподней ««Последних Новостей» - плач и скрежет зубов» [5, с. 228].
4. Гиперболы: ««У нас, если книга выдерживала десять изданий, уже служили молебен» [5, с. 229]; ««Сидели тут же какие-то старички в чистеньких костюмчиках: пиши с них иконы, да и только» [5, с. 303].
5. Аллегории: «Ах, Париж, Париж, царские врата человечества, как когда-то написал в своем посвящении в книге один русский писатель. Ты замуровал свои царские врата. Ты, как неразумные поляки, снес со своей площади великолепный храм и плугом вскопал ту землю, на которой стоял святой престол» [5, с. 59]; «.существует верование, что когда на Святой Софии снова засияет Крест, то священник выйдет из стены и окончит литургию. У нас, у эмигрантов, есть что-то общее с этим священником. Все мы вошли в какую-то разверзшуюся стену. И вот, кажется, стена эта готова открыться, мы вот-вот выйдем, с Чашею в руках, низко поклонимся и скажем: - Твоя от Твоих. Вот Твои Дары. Вот - Твой огонь. Что сберегли - бери. Чего не сберегли - прости. И с миром отпусти по глаголу Твоему. Ибо видели очи спасение Твое» [5, с. 256-257].
С темой православия связано еще одно языковое явление, широко представленное в текстах Сургучева: устойчивые выражения разговорно-просторечного характера, содержащие названия противодействующих религиозных сил - Бог, черт и т.п. Подобные выражения включаются в речь как автора, так и других персонажей. Мы насчитали около 140 примеров в «Парижском дневнике». Чаще всего используются «Боже мой», «слава Богу», «черт возьми». Примеры других выражений, из речи автора: ««Говорят, французы - не музыкальный народ: вот подите, создали ««Фауста», ««Кармен». Дай Бог всякому» [5, с. 17]. И всё живое сгорает раньше положенного ему от Бога срока» [5, с. 34]. «Обожаю шулюн, и вот если бы Бог привел сварить его где-нибудь поблизости от Булонского леса!» [5, с. 52]. ««И, если Бог допустит до родной земли, схожу пешком из Москвы в Ставрополь» [5, с.78]. Из речи других персонажей: ««Да, вот ещё что. Вы нарекаетесь на свет Божий жить или, быть может, нареклись» [5, с. 40]. ««Проклятая зажигалка, чтобы её чёрт побрал! Дайте, пожалуйста, спичку» [5, с. 41] -
из диалогов с В. И. Немировичем-Данченко. Иногда антиномичные лексемы сталкиваются в контексте: ««И чего нам ещё надо и от Бога, и от чёрта, и от земли, и от подземелья?» [5, с. 92]. ««И куда, чёрт возьми, подевался этот торговец, такой кругленький, с рыжеватыми усиками? - Боже мой! Да вчера же впряг в свою повозку пару собак и попер на Орлеан» [5, с. 46-47]. Присутствует метаязыковая рефлексия над данными словоупотреблениями: «- Но всё-таки, чёрт возьми! - Не произносите зря имя чёрта: на семь аршин вниз земля горит» [5, с. 40] (из диалога с В. И. Немировичем-Данченко). Как известно, церковь запрещает употреблять подобные выражения.
Рассмотрев особенности функционирования в публицистике языковых средств выражения православных понятий, отметим, что иногда, исключительно с целью создания иронической тональности, Сургучев вводит и иноконфесси-ональные лексемы: «Клянусь Аллахом: сегодня Вам свистели и сегодня вам шикали ваши ближайшие друзья» [5, с. 41]. При этом православная лексика редко используется в ироническом контексте.
Сверхцель употребления различных интер-текстем - это утверждение идеи связи времен и ценности знания исторических корней для человека - носителя определенного языка с его уникальной историей. «Родства не помнящие» не могут жить полноценной жизнью, и, наоборот, генетическая культурная память помогает
выжить в пограничных ситуациях, например, в условиях вынужденной эмиграции.
В советской литературе использование кон-фессионализмов в те же самые 1940-е гг., когда писался «Парижский дневник», было крайне ограниченно. В настоящее же время, по словам Н. Ф. Прядко, «открывается канал проникновения конфессиональной лексики в про-фанный дискурс» [4, с. 69]. В отличие от этих противоположно направленных тенденций в постреволюционной vs постперестроечной России, в языке Сургучева конфессиональная лексика чаще всего употребляется в подобающем ей торжественном значении.
Помимо библейского интертекста, в «Парижском дневнике» представлены широко ин-тертекстемы литературные, паремии (пословицы, поговорки), латинские изречения. Но ни один текст или автор не цитируется так много, как Библия. По мнению Н. Ф. Прядко, православная конфессиональная лексика и цитаты «отличаются маркированностью в отношении «отечественный - чужеродный» [4, с. 67]. «Ходите достойно звания вашего» - наставление апостола Павла, приобретающее в контексте публицистики Сургучева, исполненного печали по утраченной им России, связь с известной формулой «Бог, Царь и Отечество». Именно благодаря вере в Бога, благодаря памяти о прежнем общественном устройстве, об отечественном искусстве эмигрант первой волны не теряет связь со своей Родиной.
Литература
1. Заморкин А. Б., Лепилкина О. И. Ставропольская публицистика И. Д. Сургучева начала XX века: жанрово-тема-тическая характеристика // В мире научных открытий. 2013. №11. 6(47). С. 177-181.
2. Маслова Ю. П. Интертекстуальная поэтика прозы И. Д. Сургучева 1898-1920-го гг.: автореф. дис. ... канд. филол. наук. Ставрополь: СГУ, 2012. 22 с.
3. Николаев Д. Д. Илья Сургучев // Русская литература 1920-1930-х гг. Портреты прозаиков: в 3 т. Т. 1, кн. 1. М.: ИМЛИ РАН, 2016. С. 591-637.
4. Прядко Н. Ф. Конфессиональная лексика в речевой практике современных СМИ // Журналистика и культура русской речи. 2003. №2. С. 61-73.
5. Сургучев И. Д. Парижский дневник. 1940-1945. Ставрополь: ТоварищЪ, 2016. 310 с.
6. Фокин А. А., Нутрихин Р. В. Мистические аспекты творчества И. Д. Сургучева. Ставрополь: ТоварищЪ, 2015. 323 с.
References
1. Zamorkin A. B., Lepilkina O. I. Stavropol'skaja publicistika I. D. Surgucheva nachala XX veka: zhanrovo-tematicheskaja harakteristika (Iliya Surguchev's Stavropol journalism of the beginning of the 20th century: genre and theme characteristics) // V mire nauchnyh otkrytij. 2013. No. 11. 6(47). P. 177-181. (In Russian).
2. Maslova Ju. P. Intertekstual'naja pojetika prozy I. D. Surgucheva 1898-1920-go godov: avtoref. dis. ... kand. filol. nauk (Intertextual poetics of Iliya Surguchev's prose in a period of 1898-1920: abstract of a thesis). Stavropol': SSU publ., 2012. 22 p. (In Russian).
3. Nikolaev D. D. Il'ja Surguchev (Iliya Surguchev) // Russkaja literatura 1920-1930-h godov. Portrety prozaikov (Russian literature in a period of 1920-1930th: portraits of writers): In 2 Vols. Vol. 1. Book. 1. Moscow: IMLI of RAS, 2016. P. 591-637. (In Russian).
4. Prjadko N. F. Konfessional'naja leksika v rechevoj praktike sovremennyh SMI (Confessional vocabulary in modern media) // Zhurnalistika i kul'tura russkoj rechi. 2003. No. 2. P. 61-73. (In Russian).
5. Surguchev I. D. Parizhskij dnevnik. 1940-1945. (Paris Diary. 1940-1945). Stavropol': Tovarishh, 2016. 310 p. (In Russian).
6. Fokin A. A., Nutrihin R. V. Misticheskie aspekty tvorchestva I. D. Surgucheva (Mystical aspects of Iliya Surguchev's creativity). Stavropol': Tovarishh, 2015. 323 p. (In Russian).
