CC BY
19ХАРАКТЕРОЛОГИЧЕСКАЯ ФУНКЦИЯ ДИАЛОГА В РОМАНТИЧЕСКИХ ПОВЕСТЯХ Н.В.
ГОГОЛЯ
Ломова Е.,
ассоциированный профессор Казахский Национальный Университет имени Абая, Алматы, Казахстан
Байшукурова Г., ассоциированный профессор Казахский Национальный Университет имени Абая, Алматы, Казахстан
Иргебаева А. ассоциированный профессор Египетский университет исламской культуры «Нур-Мубарак», Алматы, Казахстан
THE CHARACTEROLOGICAL FUNCTION OF THE DIALOGUE IN THE ROMANTIC NOVELS OF
N.V.GOGOL
Lomova E.,
associated professor
Kazakh National University named after Abai, Almaty, Kazakhstan
Baishukurova G.,
associated professor
Kazakh National University named after Abai, Almaty, Kazakhstan
Irgebayeva A.
associated professor
Egyptian University of Islamic Culture «Nur-Mubarak», Almaty, Kazakhstan
Аннотация
В данной статье исследуется характерологическая функция диалога в романтических повестях Н.В. Гоголя. Диалогическая форма получает у писателя характерологический вектор развития в художественном нарративе и содержит важные задачи в решении авторской концепции. Она получает роль композиционно-стилистической основы повествования и активно участвует в художественном действии и в развитии сюжета.
Диалоги у Н.В. Гоголя информативны и содержат отражение конкретных деталей быта, места и времени действия, а также отражает индивидуальные особенности его участников. Эта форма нарратива развивает у Н.В. Гоголя представление о человеческом характере и является средством разностороннего освещения поступков героев и их мотивов.
Диалог формирует нравственную коллизию художественного контекста и обнаруживает диалогический подход писателя общечеловеческим ценностям и социальным особенностям реальной действительности.
Abstract
The theme of the article is investigation of the characterological function of the dialogue in the romantic novel's by N.V. Gogol. The dialogue narrative way included a characterological aspect of development in an artistic narrative and highlighted the author's concept. The dialogue took a key part in the basic of composition and style of literary context and activity participated in artistic plot.
Gogol's dialogues provided to reader specific details of circumstances of life, the place and the time of heroes. The colloquial style of dialogues and represented the individual features characters of participants. The dialogue in the Gogol's novels revealed the human nature of the heroes and became a reliable means of comprehensive reflection of the motives of hero's action.
The dialogue shaped an idea of the literary context and found out the writer's approach to estimate human spiritual values and social peculiarities of real daily life.
Ключевые слова: диалогическое повествование, функция диалога, литературный контекст, сюжет, человеческая природа, всестороннее отражение мотивов действия героев, литературный контекст, человеческие духовные ценности, социальные особенности.
Keywords: function of dialogue, dialogue narrative, literary context, the plot, comprehensive reflection, the motives, heroes action, human nature, human spiritual values, peculiarities.
Композиционно-речевые единицы повествования приобретают в диалогах способность становиться действенным фактором сюжетной динамики. Дополнительный ракурс фабульного напряжения происходит в структуре художественного нарратива в местах перехода от диалогической формы к собственно авторскому повествованию.
«- Да, гопак не так танцуется! То-то я гляжу, не клеится все. Что ж это рассказывает кум?.. А ну: гоп трала! гоп трала! гоп, гоп, гоп! - Так разговаривал сам с собою подгулявший мужик средних лет, танцуя по улице. - Ей-богу, не так танцуется гопак! Что мне лгать! ей-богу, не так! А ну: гоп трала! гоп трала! гоп, гоп, гоп!
- Вот одурел человек! добро бы еще хлопец какой, а то старый кабан, детям на смех, танцует ночью по улице! - вскричала проходящая пожилая женщина, неся в руке солому. - Ступай в хату свою. Пора спать давно!
- Я пойду! - сказал, остановившись, мужик. -Я пойду. Я не посмотрю на какого-нибудь голову. Что он думает, дидько б утысся его батькови!, что он голова, что он обливает людей на морозе холодною водою, так и нос поднял! Ну, голова, голова. Я сам себе голова. Вот убей меня бог! Бог меня убей, я сам себе голова. Вот что, а не то что... - продолжал он, подходя к первой попавшейся хате, и остановился перед окошком, скользя пальцами по стеклу и стараясь найти деревянную ручку. - Баба, отворяй! Баба, живей, говорят тебе, отворяй! Ко-заку спать пора!
- Куда ты, Каленик? Ты в чужую хату попал! -закричали, смеясь, позади его девушки, ворочавшиеся с веселых песней. - Показать тебе твою хату?
- Покажите, любезные молодушки!
- Молодушки? слышите ли, - подхватила одна, - какой учтивый Каленик! За это ему нужно показать хату. но нет, наперед потанцуй!
- Потанцевать?.. эх вы, замысловатые девушки! - протяжно произнес Каленик, смеясь и грозя пальцем и оступаясь, потому что ноги его не могли держаться на одном месте. - А дадите перецеловать себя? Всех перецелую, всех!.. - И косвенными шагами пустился бежать за ними.
Девушки подняли крик, перемешались; но после, ободрившись, перебежали на другую сторону, увидя, что Каленик не слишком был скор на ноги.
- Вон твоя хата! - закричали они ему, уходя и показывая на избу, гораздо поболее прочих, принадлежавшую сельскому голове. Каленик послушно побрел в ту сторону, принимаясь снова бранить голову». («Майская ночь, или Утопленница») [1, I, с.61].
В «Сорочинкой ярмарке» диалогическая форма получает характерологический вектор развития в художественном нарративе и содержит важные задачи в решении авторской концепции. Диалог получает роль композиционно- стилистической основы повести и активно участвует в художественном действии и в движении сюжета. Иллюстративно- повествовательная функция диалога служит у Н.В. Гоголя воссозданию более полной картины обстоятельств и нравов изображаемых персонажей. Диалоги прямо задействованы в развитии и усложнении основной коллизии.
«- Сюда, Афанасий Иванович! Вот тут плетень пониже, поднимайте ногу, да не бойтесь: дурень мой отправился на всю ночь с кумом под возы, чтоб москали на случай не подцепили чего.
Так грозная сожительница Черевика ласково ободряла трусливо лепившегося около забора поповича, который поднялся скоро на плетень и долго стоял в недоумении на нем, будто длинное страшное привидение, измеривая оком, куда бы лучше спрыгнуть, и, наконец, с шумом обрушился в бурьян.
- Вот беда! Не ушиблись ли вы, не сломили ли еще, Боже оборони, шеи? - лепетала заботливая Хивря.
- Тс! ничего, ничего, любезнейшая Хавронья Никифоровна! - болезненно и шепотно произнес попович, подымаясь на ноги, - выключая только уязвления со стороны крапивы, сего змиеподоб-ного злака, по выражению покойного отца протопопа.
- Пойдемте же теперь в хату; там никого нет. А я думала было уже, Афанасий Иванович, что к вам болячка или соняшница пристала: нет, да и нет. Каково же вы поживаете? Я слыхала, что пан-отцу перепало теперь не мало всякой всячины!
- Сущая безделица, Хавронья Никифоровна; батюшка всего получил за весь пост мешков пятнадцать ярового, проса мешка четыре, книшей с сотню, а кур, если сосчитать, то не будет и пятидесяти штук, яйца же большею частию протухлые. Но воистину сладостные приношения, сказать примерно, единственно от вас предстоит получить, Хавронья Никифоровна! - продолжал попович, умильно поглядывая на нее и подсовываясь поближе».
«...—Вот я уже и не знаю, какого вам еще кушанья хочется, Афанасий Иванович! - отвечала дородная красавица, притворяясь непонимающею.
- Разумеется, любви вашей, несравненная Хавронья Никифоровна! - шепотом произнес попович, держа в одной руке вареник, а другою обнимая широкий стан ее.
- Бог знает что вы выдумаете, Афанасий Иванович! - сказала Хивря, стыдливо потупив глаза свои. - Чего доброго! вы, пожалуй, затеете еще целоваться!
- Насчет этого я вам скажу хоть бы и про себя, - продолжал попович, - в бытность мою, примерно сказать, еще в бурсе, вот, как теперь помню.
Тут послышался на дворе лай и стук в ворота. Хивря поспешно выбежала и возвратилась вся побледневшая.
- Ну, Афанасий Иванович! мы попались с вами; народу стучится куча, и мне почудился кумов голос.». («Сорочинкой ярмарке») [1, I, с.27].
Обнаруживается связь композиционной структуры диалога с собственно конфликтом повести, так как основные моменты сюжетных коллизий реализуются с помощью диалогический формы, которая образует главные контрапункты «любовной фабулы».
Тональность диалога героев создает единый стилистической рисунок с авторским повествованием, наполненным юмором и остроумными замечаниями. Диалогическая композиция возникает в процессе разговора героев, и шутливо- иронический стиль мотивирует основу развития диалога. В дальнейшем развитии диалога вещно-предметный смысл реплик еще больше усиливается и служит их психологической мотивировке и значимости.
У Н.В. Гоголя отсутствуют диалоги, которые не содержат отражение конкретных деталей быта, места и времени, и диалог всегда отражает индивидуальные особенности его участников. Он может
Magyar Tudomanyos Journal # 39, 2020 содержать зерно романтического действия, суть художественного конфликта, но никогда не является неким условным разговором, который нужен лишь для того, чтобы выразить определенную авторскую идею или концепцию, как это впоследствии будет в прозе великого Ф. Достоевского.
В гоголевской произведениях уже далеко пройден тот рационализм авторского мышления, который обуславливал развитие динамики диалогической формы в прозе русских романтиков. Диалоги персонажей содействуют повышению значительности художественного действия. Они образуют неожиданные сюжетные повороты, «создают напряженно-интригующую атмосферу [2, c. 450] и задерживают внимание читателей, как это происходит в «Сорочинской ярмарке»
«- Hy жинка! а я нашел жениха дочке!
- Вот кaк раз до того теперь, чтобы женихов отыскивать! Дурень, дурень! тебе, верно, и на роду написaно остаться таким! Где ж таки ты видел, где ж таки ты слышал, чтобы добрый человек бегал теперь за женихами? Ты подумал бы лучше, кaк пшеницу с рук сбыть; хорош должен быть и жених там! Думаю, обoрваннейший из всех голoдрабцев.
- Э, как бы не так, посмотрелa бы ты, что там за парубок! Одна свитка больше стоит, чем твoя зеленая кофта и красные сапоги. А как сивуху важно дyет!... Черт меня возьми вместе с тобою, если я видел на веку своем, чтобы парубок духом вытянул полкварты, не поморщившись». («Сорочинкой ярмарке») [1,1,c. 24].
В прозе Н.В. Гоголя имеет место диалогическое столкновение мировоззренческих позиций персонажей, которое играет роль более усложненного способа оценивания героя со стороны заинтересованного читателя, что исключает одностороннюю интерпретацию его образа в целом.
Диалог в прозе Н.В. Гоголя развивает представление о человеческом характере, и этой функцией во многом объясняется принципы его авторского использования в художественном тексте. В этом случае функции и потенции диалога превышают компетенции, которые могут быть заложены для диалога иллюстративно-повествовательного типа.
Диалог дает доминантный импульс развитию центральной линии фабулы, и, исходя из этого, диалоги героев становятся эмоциональной и композиционной доминантой повествования, создавая предпосылки для дальнейшего развития сюжета. С точки зрения драматизации нарратива, диалог у Н.В. Гоголя формирует движение сюжетных коллизий и обнаруживает их подлинный субъективный источник. Диалогическая форма становится средством разностороннего освещения поступков героев и дает читателю понять истинные мотивы их поступков. Это процесс нуждался в усложнении структуры диалога и характера его взаимодействия с собственно авторским повествованием.
«- Позвoль и мне сесть возле тебя! - сказал кузнец.
-Садись, - проговорила Оксана, сохраняя в устах и в довольных очах то же самое чувство.
-Чудная, ненаглядная Оксана, позволь поцеловать тебя! - произнес ободренный кузнец и прижал ее к себе в намерении схватить поцелуй; но Оксана отклонила свои щеки, находившиеся уже на неприметном расстоянии от губ кузнеца, и оттолкнула его.
-Чего тебе еще хочется? Ему когда мед, так и ложка нужна! Поди прочь, у тебя руки жестче железа. Да и сам ты пахнешь дымом. Я думаю, меня всю обмарал сажею.
Тут она поднесла зеркало и снова начала перед ним охорашиваться.
«Не любит она меня, - думал про себя, повеся голову, кузнец. - Ей всё игрушки; а я стою перед нею, как дурак, и очей не свожу с нее. И всё бы стоял перед нею, и век бы не сводил с нее очей! Чудная девка! чего бы я не дал, чтобы узнать, что у нее на сердце, кого она любит!. Но нет, ей и нужды нет ни до кого. Она любуется сама собою; мучит меня, бедного; а я за грустью не вижу света; а я ее так люблю, как ни один человек на свете не любил и не будет никогда любить» («Ночь перед Рождеством») [1, I, с.102].
Диалог дает импульс развитию сюжета, когда происходит переход от внешних обстоятельств быта героев к их внутренним и духовным переживанием, и тем самым формирует нравственную коллизию повести. Композиционно выраженные формы диалогического повествования сосуществуют с более сложными проявлениями диало-гизма. В этом случае характерен диалогический подход писателя к нравственным категориям и реалиям сугубо предметного мира.
У Н.В. Гоголя существует тесная проблемно-тематическая связь диалогов героев. Структура и проблематика диалога усложняется по мере движения фабулы. Моральная сторона конфликта гоголевской повести развивается прежде всего в диалогах и соотносится с конкретной сюжетной ситуацией.
У романтиков первой поры и сентименталистов в лице, например, Н.Фонвизина, вещный мир играл только роль бледного, ничем не примечательного фона, на котором разворачивался сюжет. Предметы быта утрачивали конкретные очертания и лишь являлись символами определенной исторической эпохи. Природа и мир вещей были полностью подчинены передаче душевных переживаний и внутренней жизни героев.
Для Н.В. Гоголя характерна предметная об-ставленность диалогов, и в этом смысле писатель далеко отошел от романтиков и сентиментальной прозы, в которой сознательно «подавлялось все, что связано с рациональной сферой существования человечества и с его материальным бытием» [3, с.30].
«- Скоро же вы думаете, - сказал голова, оборотившись к винокуру и кладя крест на зевнувший рот свой, - поставить вашу винокурню?
- Когда Бог поможет, то сею осенью, может, и закурим. На Покров, бьюсь об заклад, что пан голова будет писать ногами немецкие крендели по дороге.
По произнесении сих слов, глазки винокура пропали; вместо их протянулись лучи до самых ушей; все туловище стало колебаться от смеха, и веселые губы оставили на мгновение дымившуюся люльку.
- Дай Бог, - сказал голова, выразив на лице своем что-то подобное улыбке. - Теперь еще, слава богу, винниц развелось немного. А вот в старое время, когда провожал я царицу по Переяславской дороге, еще покойный Безбородько...
- Ну, сват, вспомнил время! Тогда от Кременчуга до самых Ромен не насчитывали и двух винниц. А теперь. Слышил ли ты, что повыдумали проклятые немцы? Скоро, говорят, будут курить не дровами, как все честные християне, а каким-то чертовским паром. - Говоря эти слова, винокур в размышлении глядел на стол и на расставленные на нем руки свои. - Как это паром - ей-богу, не знаю!
- Что за дурни, прости господи, эти немцы! -сказал голова. - Я бы батогом их, собачьих детей! Слыханное ли дело, чтобы паром можно было кипятить что! Поэтому ложку борщу нельзя поднести ко рту, не изжаривши губ, вместо молодого поросенка...» («Майская ночь , или Утопленница»)[1, I, с.66].
В связи с ориентацией повествовательного контекста на драматизацию художественного действия в литературном описании появляется контрастная композиция и присутствует динамический конфликт, входящий в состав насыщенного действием сюжета. В художественном нарративе описательные фрагменты в этом случае идут на убыль, а наиболее важным средством художественного изображения становится диалог. Эта перестройка повествовательной структуры приводит к тому, что автор стремится показывать, собственно представлять художественное действие, а не рассказывать о нем.
В прозе Н.В. Гоголя происходит размежевание диалога и авторского повествования в структуре художественного контекста. Его авторской манере чуждо построение такой структурной формы диалога, когда он подчиняется описательным принципам построения авторского рассказа. Реплики гоголевских персонажей отличаются экспрессивным рисунком и обладают яркой лексической разнородностью как между собой, так и с языком автора в повествовательном контексте диалогов. Это говорит о том, что диалогические речевые партии персонажей не находятся «в пределах одного речевого сознания» [4, с.157] и не сохраняют языковые признаки речи самого автора.
«- Лови! лови его! - кричало несколько хлопцев в тесном конце улицы, и Черевик почувствовал, что схвачен вдруг дюжими руками.
- Вязать его! это тот самый, который украл у доброго человека кобылу!
- Господь с вами! за что вы меня вяжете?
- Он же и спрашивает! А за что ты украл кобылу у приезжего мужика, Черевика?
- С ума спятили вы, хлопцы! Где видано, чтобы человек сам у себя крал что-нибудь?
- Старые штуки! старые штуки! Зачем бежал ты во весь дух, как будто бы сам сатана за тобою по пятам гнался?
- Поневоле побежишь, когда сатанинская одежда.
- Э, голубчик! обманывай других этим; будет еще тебе от заседателя за то, чтобы не пугал чертовщиною людей.
- Лови! лови его! - послышался крик на другом конце улицы.- Вот он, вот беглец!
И глазам нашего Черевика представился кум, в самом жалком положении, с заложенными назад руками, ведомый несколькими хлопцами.
- Чудеса завелись! - говорил один из них. -Послушали бы вы, что рассказывает этот мошенник, которому стоит только заглянуть в лицо, чтобы увидеть вора, когда стали спрашивать, от чего бежал он, как полуумный,- полез, говорит, в карман понюхать табаку и вместо тавлинки вытащил кусок чертовой свитки, от которой вспыхнул красный огонь, а он давай бог ноги!»
- Эге-ге-ге! да это из одного гнезда обе птицы! Вязать их обоих вместе!» («Сорочинская ярмарка») [1, I, с.36].
Диалогическая форма в прозе Н.В. Гоголя отличалась авторским стремлением к индивидуализации языковой манеры его персонажей. Н.В. Гоголя прекрасно понимал, что живой портрет персонажа будет удачным только в том случае, если будет в полной мере «отражать его языковое сознание» [5, с.161]. А оно, в свою очередь, является четким маркером социального и культурного уровня героя и показателем его собственного личностного статуса.
Тенденция «к функциональному равновесию композиционных и речевых форм» [6, с.7] нашла реализацию в основных структурных особенностях диалога и принципах построения описательного контекста, которая давала возможность предложить читателю неоднозначную оценку сюжетных ситуаций. Тональность повествования получала различную стилистическую окраску и стремление к выражению различных точек зрения персонажей на один и тот же предмет.
Список литературы
1. Гоголь Н.В. Собрание сочинений в семи томах. - М., 1984. - Т.1. - 320 с.
2. Хисамова Г.Г. Динамический аспект диалога в художественном тексте // Русская словесность в контексте мировой культуры: Материалы межд. конф. РОПРЯЛ. - Нижкий Новгород, 2007. -С. 449-451.
3. Петрунина Н.Н. Декабристская проза и пути развития повествовательных жанров // Русская литература. - М., 1978. - № I. - С. 26-47.
4. Хисамова Г.Г. Персонаж как языковая личность // Новое в теории и практике русского языка: XIII. Межд. науч.-метод. конф. - Варшава, 2007. -С. 155-160.
5. Хисамова Г.Г. Лексикон персонажа как одно из составляющих картин мира языковой личности // Текст. Структура и семантика: Доклады XI Межд. конф. Т.2. - М., 2007. - С. 159-163.
6. Алирифиренко Н.Ф. Текст и дискурс в фокусе языковой личности Дискурс // Теоретические и прикладные аспекты исследования. Материалы межд.конф. - Самара, 2006. - Ч. I. - C. 6-10.
