CC BY
21
I
А. И. Фомин
ХАРАКТЕРИСТИКИ ТЕМЫ-ОСНОВЫ ВЫСКАЗЫВАНИЯ
В МЕДИТАТИВНЫХ ТЕКСТАХ ВАСИЛИЯ РОЗАНОВА
ALEXANDER I. FOMIN
FEATURES OF THE TOPIC (THEME) IN ROZANOV'S CONTEMPLATIVE PROSE
Александр Игоревич Фомин
Кандидат филологических наук, доцент, заведующий кафедрой русского языка Санкт-Петербургского государственного электротехнического университета «ЛЭТИ» ► 7a.fomin@gmail.com
В статье рассмотрены роль и организация тематического компонента высказываний, как он представлен в текстах медитативной прозы Розанова. Показано преобладание коммуникативно расчлененных высказываний. Поясняется связь характеристик темы-основы с общей направленностью авторского текста.
Ключевые слова: высказывание, тема (основа), коммуникативное членение.
The article considers the problem of topic component in the Rozanov's contemplative prose. The dominance of the sentences with divided functional parts is depicted. The relations between the topic features and general text intension are explained.
Keywords: phrase, topic (theme), thematic relations.
В исследованиях коммуникативно-синтаксического плана высказывания как будто бы неявно проходит мысль о преимущественной значимости ремы; хорошо известно, что без ремы, собственно, и нет высказывания, рема — это то, ради чего генерируется фраза, наконец, «рематическая доминанта» текстового фрагмента отражает его коммуникативное «естество». Это, безусловно, справедливо, но, заметим, что своя функциональная нагрузка и значимость есть, разумеется, и у темы-основы. Дело не только в том, что, являясь «предметом речи» и исходной точкой ментальной составляющей высказывания, тема имплицитно присутствует в любом высказывании. Фактически, по тем же причинам тематический компонент в авторском тексте формирует предметную базу (основу) дискурса и может en masse эксплицировать идеологическую направленность автора. Этим и обусловлен наш интерес к теме-основе в высказываниях одного из самых оригинальных текстов русской литературы.
Одной из замечательных особенностей лирико-философских текстов В. В. Розанова1 является весомое преобладание коммуникативно расчлененных высказываний, начинающих отдельные миниатюры-«листья». Как следствие, повышается значимость основы высказывания, а изложение отклоняется от узуса темарематического шага. Наше дальнейшее изложение предполагает анализ этого явления и оценку тематического компонента.
I. Соотношение различных коммуникативно-синтаксических типов2, представленных в розановских «листьев», выглядит следующим образом.
1. Единичными примерами представлены констатирующие процессуальные и квалифицирующие высказывания с основой, подчеркивающей ситуативное ограничение в основе и включающей лицо или предмет, сообщение о котором дается ремой. Ср.: «26-го августа 1910 г. я // сразу состарился. <20 лет стоял „в полдне". И сразу 9 часов вечера>» (Уед. С. 80). Локализация во времени и субъект отнесены к тематическому компоненту; предмет сообщения — факт (сразу состарился), оказывающийся характеристикой субъекта. Коммуникативная направленность таких высказываний — конкретная событийность, лежащая вне основной направленности «листьев».
2. Ситуативно-констатирующие высказывания с «ограничительно-вводящей функцией» темы-основы в текстах «листьев» в сравнении с предыдущим типом встречаются значительно чаще, хотя и их нельзя назвать частыми в абсолютивном значении. Речь идет о высказываниях, основа которых указывает на некую обстановку или условия, в которых совершается факт, называемый в предицируемой части фразы. Ср.: «В 1904-5 г. // я хотел написать что-то вроде „гимна свободе"...» (Кор. 2. С. 312). Во всех случаях тематический компонент ограничен временным или пространственным локализатором, к рематической части высказывания отнесено полное сообщение о факте (явлении), включающее субъектный и признаковый компоненты. Как видно из примеров, этот коммуникативный тип в розановских «листьях» обслуживает не только «событийные», но и сентенциозные, афористические высказывания.
3. Сравнительно редки высказывания, уточняющие называемый темой-основой факт. Основа таких высказываний указывает на некий факт и необходимо включает грамматическое сказуемое, в предицируемой части этот факт уточняется. Ср.: «.. .да Элевзинские таинства совершаются // и теперь» (Кор. 2. С. 242); «Нагими // рождаемся, <нагими сходим в землю>» (Кор. 2. С. 311).
Эти высказывания могут содержать как указания на частные факты, так и широкие обобщения.
4. Редки высказывания, передающие отношение «субстанций» (лиц, предметов), называемых основой. В основе этих высказываний именование двух субстанций, находящихся в некотором отношении друг к другу3. Ср.: «Сам я // постоянно ругаю // русских» (Уед. С. 48); «Я // не враждебен // нравственности, <а просто „не приходит на ум">» (Кор. 1. С. 128). Количественная незначительность таких высказываний является в определенной степени неожиданной, поскольку личностная сфера, обычно изображаемая через отношение (чувство) к иным объектам, тематически значима для розановских «листьев». Возможное объяснение состоит в направленности текста на «вещный» план — личностная характеристика дана через характеристику окружающей реальности.
5. Преобладающий же коммуникативно-синтаксический тип «листьев» — это описательно процессуальные и квалификативно-качествен-ные высказывания с «репрезентирующей функцией» темы-основы4. Эта модель сводится к схеме: «репрезентант чего-либо — сообщение о нем», в силу чего становится чрезвычайно удобной для передачи характеризующих значений и реализуется в различных конструктивных формах. Ср.: «Вся натура его // — ползучая» (Кор. 1. С. 121); «Моя кухонная (прих.-расх.) книжка // стоит „Писем Тургенева к Виардо"...» (Кор. 1. С. 127); «Все убегающее, ускользающее // неодолимо влечет нас» (Кор. 2. С. 275); «Вообще драть за волосы писателей // очень подходящая вещь» (Кор. 1. С. 121); «В либерализме // есть некоторые удобства, <без которых трет плечо>» (Кор. 1. С. 188); «Мне // и одному хорошо, и со всеми» (Уед. С. 47).
II. Тематический компонент
1. Категориальные характеристики темы.
Естественно, что на характеристиках тематического компонента «листьев» сказывается «я»-ориентированность этих текстов. Значительная часть высказываний в составе тематического компонента содержит различные падежные формы личного местоимения 1-го лица, варьирующиеся в пределах: действователь (агенс) — обладатель
(посессив). Ср.: «...Я // разгадал тетраграмму,
<Боже, я разгадал ее>» (Уед. С. 54); «Редко-редко у меня // мелькает мысль, <что напором своей психологичности я одолею литературу»» (Кор. 2. С. 349); «У меня // было религиозное высокомерие» (Кор. 2. С. 325). В отдельных случаях этот «я»-элемент имеет значение пациенса, оставаясь 'носителем признака'; ср.: «Меня // даже глупый человек может „водить за нос...» (Уед. С. 49). Однако, что важно, преобладает именно форма именительного падежа личного местоимения. Ср.: «Литературу я чувствую // как штаны» (Кор. 1. С. 172). Таким образом, личностное начало автора подано преимущественно как агентивное. Также частотны тематические компоненты с притяжательным местоимением 1-го лица. Ср.: «Вся жизнь моя // была тяжела» (Кор. 2. С. 325); «Мой переиспуг // и погубил все...» (Кор. 2. С. 328); «О леность мою // разбивался всякий наскок» (Кор. 2. С. 329). Наконец, среди высказываний с основой ситуативного типа встречаются фразы, в которых обстоятельственный детерминант, служащий темой, также включает притяжательное местоимение 1-го лица. Ср.: «В мое время, при моей жизни, // создались некоторые новые слова.» (Уед. С. 43). В этом (и подобных) случае темпоральная ситуативная локализация совпадает с временным жизненным пространством самого автора. Насыщенность текстов «листьев» высказываниями, тематический компонент которых содержит «я»-элемент, создает совершенно определенную общую окраску текста в целом. Речь идет о постоянном звучании авторского голоса, что, в свою очередь, навязывает читателю ощущение постоянного присутствия авторского сознания.
Что до иных составляющих тематического компонента, то они обыкновенно предполагают субстантивный элемент. Это явление вполне узуально, однако особенность розановского текста такова, что в подавляющем большинстве случаев этот субстантивный элемент не имеет агентивно-го характера. Чрезвычайно редки высказывания с темой — личным активным субъектом (конкретное или обобщенное 3-е лицо), выраженным именительным падежом имени, наподобие: «Русский ленивец // нюхает воздух, <не пахнет ли
где „оппозицией"»» (Кор. 1. С. 149)5. Значительно чаще встречаются высказывания с темой — пассивным или посессивным личным субъектом, субъектом-носителем качества. Ср.: «У Рцы в желудке // — арии из „Фигаро", <а в голове — великопостная „Аллилуйя"»» (Кор. 1. С. 181); «„Кнут" Фл. (Флоренского. — А. Ф.) // как-то месяцы жжет мне душу.» (Кор. 2. С. 304).
Общим отличием тематического компонента высказываний «листьев» являются субстантивные элементы и сочетания с неличным субъектом, используемые в качестве грамматического субъекта. Ср.: «Литературная память // самая холодная» (Кор. 2. С. 272); «Велик // горб человечества.» (Кор. 1. С. 110). Значительная часть таких высказываний содержит в тематическом компоненте отвлеченное отглагольное или отадъ-ективное имя. В этих случаях розановский текст приобретает очевидную книжную окраску. Ср.: «Унижение // всегда переходит через несколько дней в такое душевное сияние, <с которым не сравнится ничто»» (Уед. С. 51); «Гнусность печати, // м. б., имеет великую и святую, нужную сторону .» (Кор. 2. С. 330).
К высказываниям с субстантивным элементом в составе темы примыкают фразы, в которых тематический компонент включает инфинитив, становящийся именем действия; ср.: «Воображать // легче, чем работать.» (Кор. 2. С. 327). При наличии зависимых слов (обычно — объектных дополнений) такой инфинитив вкупе с ними создает семантически субстантивную группу, изображающую действие в его смысловой полноте. Ср.: «Счастливую и великую родину любить // не велика вещь» (Кор. 1. С. 106). К количественной периферии относятся высказывания с тематическим компонентом, имеющим ситуативный характер. Ср.: «Никакого интереса // в будущем» (Уед. С. 80); «Всегда в мире // был наблюдателем, а не участником» (Кор. 1. С. 159). Еще более редки, чем предложения предыдущей группы, высказывания уточнения. Ср.: «Авраама призвал // Бог; <а я сам призвал Бога...»» (Уед. С. 50).
Приведенного материала достаточно для некоторых обобщений. Исходим из представления о коммуникативном значении тематического
компонента как об исходной точке разворачивающейся в высказывании мысли6. С этой точки зрения «листья» представляют собой экспликацию авторского сознания, причем данного с подчеркнуто активным началом по модели: не «мне представляется», но «я считаю» (ср. выше данные о преобладании в основе (теме) высказывания среди сочетаний с «я»-компонентом форм именительного падежа). Другая черта — отчетливая субстанциальная направленность «листьев», формируемая регулярным субстантивным компонентом в составе темы, передающим значение неличного субъекта / носителя состояния.
2. Лексико-семантические характеристики темы.
Тематический компонент не только исходная точка развиваемой в высказывании мысли, но и, одновременно, указание на «предмет речи». Соответственно интерес представляет собой лексическое наполнение последнего. Общий анализ материала всех трех книг «листьев» отчетливо показывает наличие семантико-тематических констант: регулярно воспроизводимых в основе высказывания одних и тех же лексических единиц, сводимых в устойчивые 1) лексико-семантиче-ские группы / символы и 2) лексико-тематические группы.
Не ставя задачу распределить все основы высказываний по указанным лексическим единствам, выделим очевидно рельефные семантические общности. Первый вопрос здесь — следует ли учитывать наиболее объемную группу высказываний, тематическая составляющая которых образована самодостаточным «я»-ориентированным компонентом, как рядополож-ную другим лексико-семантическим общностям? По всей вероятности, ответ должен быть отрицательным, поскольку в этом случае речь идет как о прямой номинации, воспроизводящей фрагмент действительности, так и о дейксисе, переводящем воспроизводимую действительность в план авторского сознания. Таким образом, приходится говорить о функциональной двойственности «я»-ориентированной темы: экспликации сознания пишущего и манифестации автора как «предмета речи». В конкретных текстах эти
функции обыкновенно переплетены, что можно проиллюстрировать следующей своеобразной градацией: от содержания мысли к описанию деятельности, мотивированной состоянием сознания, и, далее, к характеристике собственного «я», реализация которого — определяет саму жизнь автора. Ср.: «Я думал, что все бессмертно. <И пел песни. Теперь я знаю, что все кончится. И песня умолкла>» (Кор. 1. С. 88); «Я пролетал около тем, но не летел на темы. <Самый полет — вот моя жизнь>» (Кор. 1. С. 90); «Два ангела сидят у меня на плечах: ангел смеха и ангел слез. <И их вечное пререкание — моя жизнь>» (Уед. С. 38).
В числе регулярных и устойчивых собственно лексико-семантических групп и сквозных символов розановского текста оказываются следую-щие7: Бог (Ты), «друг» (мамочка, мы с мамочкой), мiр, жизнь, человек (человечество, люди), Церковь (Православие, религия), русские (Россия, русская жизнь,русское дело, мы), любовь, Пушкин, литература (писательство, книги), печать (газеты, публицистика, журнальная политика), революция (революционеры, эсеры, западники, демократия, либерализм), смерть. Нетрудно заметить, что лексика, с помощью которой реализуются темы (основы) высказываний, в большинстве своем имеет книжную окраску. Соответственно такой «предмет речи» формирует и обеспечивает устойчивую книжную тональность тематической составляющей «листьев». Одновременно отметим, что указанная лексика входит в выборку наиболее частых слов розановских текстов. В частности, слова Бог, человек, жизнь входят в число первых 10 по частоте употребления лексем.
Наряду с «я»-ориентированными основами высказываний и основами, сводимыми в указанные выше лексико-семантические группы, в «листьях» во множестве встречаются высказывания, основы которых можно свести к тематическим группам. Имеем в виду следующие лексические общности: «актуальные» современники Розанова: К. Н. Леонтьев, Л. Н. Толстой, Д. С. Мережковский, М. Горький, Д. В. Философов, П. Б. Струве и др.; предметно толкуемые отвлеченные понятия: цинизм, унижение, слава, уважение, злоба, боль; социальные, этнические и поведенческие типы лю-
дей: интеллигенты, чиновничество, священники (попы), евреи, французы, болтун, мечтатель, преступник.
3. Тема как новое.
Перейдем к отличительной особенности «листьев», следующей из преобладания начинающих отдельные миниатюры коммуникативно расчлененных высказываний, которую обозначим «тема как новое». Попробуем определить, что означает с точки зрения стилистической окраски текста устойчивость явления «тема как новое». Это, прежде всего (при взгляде от говорящего-автора), воспроизведение (имитация?) спонтанности устного говорения. Новая тема как будто бы задается творческим произволом автора — импульс к ее возникновению всецело в сознании автора вне каких-либо соображений об интеллектуальном и эмоциональном удобстве читателя. В некоторых случаях ассоциативные тематические связи прослеживаются в сравнительно близком контексте, однако в большинстве «листьев» начинающее микротекст коммуникативно расчлененное предложение, действительно, эксплицирует в тематическом компоненте нечто новое. Так, можно дать следующие примеры наличия ассоциативных тематических связей: 1) «Русский болтун везде болтается <.» Он начинает революции и замышляет реакцию <.» Вдруг Россия оказалась не церковной, не царской, не крестьянской, — и не выпивочной, не ухарской: а в белых перчатках и с книжкой „Вестника Европы" под мышкой» (Кор. 1. С. 188); 2) «В либерализме // есть некоторые удобства, без которых трет плечо <.» Либерал красивее издаст „Войну и мир". Но либерал никогда не напишет „Войны и мира": и здесь его граница <...» Я бы, напр., закрыл все газеты <...» воля и свобода — „пожалуйста, без газет": ибо сведется к управству редактори-шек и писателишек <...» „каждый редактор да возит на своей спине «Вестник Европы» подписчикам"» (Кор. 1. С. 188)8. Приведенные высказывания начинают и, далее, выявляют содержание двух соседствующих «листьев». Именно последние, проясняющие смыслы розановских публицистических инвектив, подтверждают тематическую ассоциативность обоих «листов». Ср. общее
(и при этом — скептически окрашенное) указание на «Вестник Европы», а также упоминание газет и редакторишек и писателишек (как несомненного либерализма и либералов, но равно и заведомой болтовни и болтунов соответственно). Отсюда и напрашивающийся итоговый вывод о частичной интерференции ключевых тематических слов обоих «листьев»: болтун — не всегда либерал («замышляет реакцию»), но либерал — всегда болтун («управство редакторишек и писателишек»).
Однако примеры тематически заданных «листьев» суть редкость в розановском тексте. В подавляющем большинстве случаев явление «тема как новое» не опирается на обусловливающий левый контекст. Более того, в ряде случаев тема открывается элементом дейксиса, однако сам объект указания в близком контексте отсутствует. Такие элементы, функционально приближаясь к частицам, как будто бы подчеркивают саму внезапность приступа к новой теме; ср.: «Так мы с мамочкой и останемся вдвоем, и никого нам больше не нужно» (Кор. 1. С. 165). Функционально к таким конструкциям примыкают «листья», начинающиеся со слов-предложений да, нет и под.; ср.: «Да. Смерть — это тоже религия. Другая религия» (Кор. 1. С. 89); «Нет, чувствую я, предвижу — что, не пристав здесь, не пристану — и туда» (Кор. 2. С. 309). Такие утверждения / отрицания, как будто бы долженствующие отсылать к предшествующему тексту, в действительности — суть актуализирующие элементы авторефлексий, выявляющих важные для авторского сознания смыслы. В ряде случаев трудно определить, является ли частица да словом-предложением или модальной частицей; ср.: «Да... вся наша история немножечко трущоба, и вся наша жизнь немножечко трущоба» (Кор. 1. С. 106).
Возвращаясь к эффекту расчлененного высказывания в начале микротекста, сформулируем следующие вопросы. Первый вопрос — от автора: к какой же текстовой реальности отсылают эти дейктические и модальные элементы высказываний, в частности, и само явление «тема как новое», в целом?9 Другой вопрос — со стороны читателя: отчего постоянное и, фактически, насильственное в своем отношении к читателю вве-
дение новой темы не препятствует ее восприятию последним?10 Полагаем, следует учесть смысловые связи того целого, в которое входит каждый отдельный «лист»11. Однако сказанное следует понимать расширительно: речь идет о тотальной обращенности «листьев» к ключевой русской символике12. «Тема как новое» в розановском тексте лишь потому и существует, не рассыпая целого книги и не травмируя читателя, что находит опору не в предшествующих контекстах (и тем более не в некоем вполне мифическом «предтексте»), а в укорененных в языковом русском сознании (равно — автора и читателей) символах, своей совокупностью воспроизводящих «действитель-
о «13
ность вещей и реальность идей»13. ПРИМЕЧАНИЯ
1 Далее в тексте приняты следующие сокращенные названия авторизованных текстов: Уед. — «Уединенное» (1912), Кор. 1 — «Опавшие листья. Короб первый» (1913), Кор. 2 — «Опавшие листья. Короб второй и последний» (1915).
2 Ориентируемся на описания коммуникативно-синтаксических типов, представленные в работах И. П. Распопова: Актуальное членение предложения (На материале простого повествования преимущественно в монологической речи). Уфа, 1961. С. 58-78; Строение простого предложения в современном русском языке. М., 1970. С. 113-133.
3 И. П. Распопов. Строение простого предложения. С. 130.
4 Именно этот тип высказываний обеспечивает количественное превосходство тематически детерминированных высказываний.
5 Несколько иная картина предстает в «Коробе 2-м», который содержит большее количество отрывков публицистической направленности с упоминанием реальных лиц, вводимых в тему номинативом.
6 Ср.: «...актуальное членение предложения в его важнейших компонентах является показателем того, какой именно „кусочек действительности" отражается в созна-
нии говорящего и в высказывании и что о нем сообщается в адрес собеседника» (Распопов И. П. Актуальное членение предложения... С. 43).
7 В ряде случаев обозначаем группу условным гиперонимом.
8 В издании 1913 г. (В. Розанов. Опавшие листья), в котором по настоянию автора каждый «лист» размещен на отдельной странице, эти фрагменты помещаются, соответственно, на страницах 463 и 464.
9 Иногда указанные черты интерпретируются как существование некоего невербализованного предтекста; ср.: «Этим предтекстом служит, однако, не предшествующая повествовательная единица, а не выраженное словесно содержание. За текстом остается „смысловое пространство", рожденное мыслью повествователя и связанными с ней эмоциональными ассоциациями» (Николина Н. А. «Уединенное» В. В. Розанова: структура текста // Николина Н. А. Филологический анализ текста. М., 2003. С. 66). Полагаем, «мысль повествователя» и «эмоциональные ассоциации» должны были бы составить экскурс в проблему «образа автора», что же касается самого квазитермина «предтекст», то этот вполне технологичный для теории текста исследовательский конструкт не только неосязаем, но и, будучи номиналистически образованным артефактом, фактически, прячет проблему под содержательно пустым понятием.
10 Нелишне отметить, что среди множества отрицательных откликов на «Уединенное» жалоб на собственно литературную форму не было. Претензии распространялись на содержание «листьев», резкость тона и градус интимности, но не на «беспорядочность» тематической организации. Сказанное относится и к письмам-«рецензиям», приходившим к Розанову и во множестве им опубликованным.
11 Ср.: «В условиях монологической речи для выявления того, какое коммуникативное задание раскрывается данным предложением и каково, следовательно, его актуальное членение, существенную роль играет наличие определенных смысловых связей этого предложения с тем речевым целым, в состав которого оно входит» (Распопов И. П. Строение простого предложения. С. 105).
12 См. выше лексико-семантические характеристики тематического компонента.
13 Используем формулу В. В. Колесова (Колесов В. В. Русская ментальность в языке и тексте. СПб., 2007. С. 365).
[представляем новые книги]
Алексеев Д. И. Сокращённые слова в русском языке / Предисл. Е. С. Скобликовой; Заключит. ст. В. Д. Бондалетова. Изд. 2-е, доп. — М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2010. — 346 с.
Первое издание публикуемой монографии вышло в издательстве Саратовского госуниверситета в 1979 году. В нём обобщён богатый опыт исследовательской и лексикографической работы автора по созданию «Словаря сокращений русского языка» (М., 1963, 1977, 1983, 1984). Книга характеризуется широким содержанием, одинаково значимым как в теоретическом, так и в практическом отношении.
В монографии описывается история русских графических сокращений от начала славянской письменности до нашего времени, история возникновения на базе лексических аббревиатур и аббревиации как способа словообразования, специфика аббревиации и аббревиатур советского вре-
(Окончание на с. 88)
