CC BY
27
ЧЕЛОВЕК И КУЛЬТУРА: ОБРЕТЕНИЕ СВОБОДЫ
ГУМАНИТАРНАЯ СФЕРА КАК СФЕРА СВОБОДЫ
Николай Андреевич ХРЕНОВ,
доктор философских наук, профессор, заместитель директора Государственного института искусствознания e-mail: [email protected]
В статье на большом материале истории мировой культуры обосновывается особый статус гуманитарной культуры как сферы свободы. Культура раскрывается как институт, смысл функционирования которого заключается в том, чтобы защитить людей от разрушительных процессов, сохранить культурную идентичность.
Ключевые слова: культура, гуманитарная сфера, свобода, искусство, идентичность.
In the article on the big material from the history of world culture proved the special status of humanitarian culture as spheres of freedom. Culture is revealed as an institution, meaning the operation of which is to protect people from destructive processes, to preserve cultural identity.
Key words: culture, humanitarian spheres, freedom, art, identity.
Олимпиада в зените. Медиа постоянно сообщают о происходящем. Такое ощущение, что в России, как в Древней Греции, скоро будут считать историческое время по Олимпиадам. Уж не оттесняют ли атлеты гуманитариев, а физическая культура гуманитарную культуру? Но ведь в Олимпии состязались не только атлеты. Там одновременно состязались поэты, художники, драматурги, философы, историки. Агон оказывался основой всех проявлений культуры. Там была гармония. Хорошо бы и нам следовать этому образцу. Конечно, в России в последнее время говорят не только о спорте, но и о гуманитарной науке, правда, с другой интонацией. По стране прокатилась волна, связанная с неудовольствием власти деятельностью научных учреждений. Проводится то, что чиновники называют реорганизацией и оптимизацией. Видимо, это часть того, что называют модернизацией. это оказывается непростым и очень болезненным процессом. Ученые обвиняют чиновников, а чиновники, в свою очередь, обвиняют ученых. Судя по всему, до гармонии пока далеко.
Мы не собираемся предавать остракизму чиновников и даже способны предположить, что часто они не совсем понимают, с чем имеют дело. Поэтому попробуем с точки зрения гуманитария поразмышлять об одном общем вопросе: зачем гу-
манитарные науки нужны, какие функции они должны осуществлять, справляются ли они с этим и какое отношение они имеют к свободе? В одной статье все эти вопросы прояснить невозможно, но кое о чем хочется поразмышлять. Если в этом не разобраться, то можно многое натворить, а проблему не только не решить, но окончательно запутать.
Хочется начать с суждения французского этнолога К. Леви - Строса, идеи которого привлекали внимание гуманитариев на протяжении всей второй половины ХХ века, о том, что либо XXI век будет веком гуманитарных наук, либо его не будет. XXI век давно наступил. Пора начать думать, что происходит с науками. Необходимо задаться вопросом: если у гуманитарных наук есть особая миссия, то как они с нею справляются? Американский автор И. Шапиро написал книгу «Бегство от реальности в гуманитарных науках». В этой книге он констатирует, что в эпоху исчерпанных научных парадигм и углубления специализации произошел «полный отрыв академических дисциплин, составляющих гуманитарные науки, от объекта их изучения» (1). Так, может быть, чиновники озабочены судьбой гуманитарных наук и пытаются преодолеть этот отрыв? Однако науки - не самоцель. Судьба гуманитарных наук связана с положением в обществе и в истории личности, со степенью свободы в обществе. А об этом неплохо сказал М. Фуко. Он говорит: несмотря на то, что человеком начали заниматься с Сократа, но он все равно предстает «недавним образованием, которому нет и двух веков». Это, как он говорит, «малый холмик в поле нашего знания» (2). Что касается человека как «недавнего образования», то это, конечно, преувеличение. Но хорошо бы понять, превратился ли этот «холмик» в наше время в гору или он уже стал курганом.
Так вот о взаимных обвинениях ученых и чиновников. Полагаю, что это все поверхностная часть айсберга. На самом деле - и тут хочется использовать опыт знакомства с социологией, изучения трудов видных социологов, начиная от Дюркгейма и Спенсера и кончая Парсонсом и Мертоном - вопрос сложнее. Дело в том, что Россия переживает запоздавший период первоначального накопления капитала и то, что можно назвать предпринимательским бумом. А это означает институцио-нализацию картины мира, характерной для такого типа личности, который можно назвать предпринимателем. Кто такой предприниматель? Это представитель называемого сегодня креативным среднего класса, которому в российской истории никогда не везло, а сейчас наступило его время. Естественно, что этот процесс институционализации свойственной ему картины мира позитивен. Понятно, что без среднего класса в обществе нет прогресса. Но при всей позитивности в этом процессе есть и негативные стороны. Мы усматриваем опасность не столько в институ-ционализации этой картины мира, сколько в ее универсализации. Плохо, когда она превращается в мировоззрение. Плохо, когда государство берет ее на вооружение и превращает в нечто, похожее на идеологию в ее латентной форме. У нас все еще развертываются дискуссии по поводу того, нужна ли идеология. Но, может быть, она уже существует. И вот если картина мира предпринимателя превратится в универсальную, то гуманитарной сфере будет, как говорится, крышка. Она не выживет.
В России в последние десятилетия значительную роль в понимании человека играет наука о культуре. И можно считать, что с появлением культурологии пространство гуманитарной науки расширилось. Конечно, культура и личность тесно связаны. Как утверждает Й. Хейзинга, «культура рождается именно в личности и в ней сохраняет свое здоровье»(3). Это хорошо, когда размышляют и пишут о куль-
туре. Но иногда это наводит на одну мысль, и мы попробуем сейчас ее сформулировать. Может быть, мы пытаемся понять то, чего уже нет. Спохватились, когда предмет наших дискуссий исчез. Или исчезает. Может быть, мы с этим запоздали? Наука появилась, а ее предмет исчез или исчезает.
Вопрос может показаться странным. В самом деле, разве то, что происходит с нашей культурой, дает основание для пессимизма? Что же происходит с культурой сегодня? Разве нет многочисленных свидетельств о том, какое значимое место она занимает в мире? Разве о русской культуре не знают во всем мире? В самом деле, сегодня во всех театрах мира играют Чехова, продолжают читать Достоевского, слушают музыку Рахманинова, смотрят фильмы Тарковского и Сокурова. Во всем мире известны имена Валерия Гергиева и Дениса Мацуева. Да, это так. Мы можем гордиться нашей культурой. Можем гордиться еще и тем, что наши великие художники много потрудились над тем, что называют идентичностью русского человека. Знают за рубежом русских художников, русское искусство - знают и русских людей, Россию. И на основании искусства создают образ русских людей, русского человека. Именно искусство творит и поддерживает нашу идентичность, отвечая на вопрос «Кто мы?».
Сегодня в эпоху глобализации, когда возникает опасность утраты самобытности каждого народа, многие этот вопрос задают снова и снова. Это имеет основание. Пожалуй, именно этот вопрос сегодня важнее, чем наши обычные вопросы: «что делать» и «кто виноват»? И вот уже С. Хантингтон применительно к американцам ставит вопрос «Кто мы?» (4). Значит, многое изменяется, и этот вопрос приходится задавать не только нам. Но от того, что многие народы сегодня находятся в аналогичной ситуации, не легче. На заданный применительно к нам вопрос все-таки следует отвечать.
Кроме всех прочих функций искусство осуществляет великую миссию - оно создает образ своего народа. Даже если сами художники не ставят этой цели сознательно. А иначе как бы другие народы могли судить о России, если не на основании романов, фильмов и спектаклей. Предполагается, что реальный человек должен этому образу соответствовать. Искусство не только создает этот образ, но и его поддерживает, постоянно о нем напоминает, удостоверяет. Творя такой образ, искусство способствует солидарности людей. Хочется сказать «идеальный образ». Но это было бы похоже на что-то, вроде социалистического реализма. Тем не менее, ведь не случайно в понятие «культура» вкладывается определенный аксиологический смысл. И потом, скажем, не каждый эллин получал лавровый венок победителя в соревновании и не каждый эллин боготворил поэтов, читавших в Олимпии свои стихи. Но идеал-то все же у них был. Потому и создали они такую культуру, а она создала эллинов, образ которых дошел до наших дней.
Можно утверждать, что, создавая идеальный образ народа, искусство одновременно творит и культуру. Но когда культура уже определилась, то она сама становится активной, направляя наше сознание и определяя наше поведение. Она устанавливает систему запретов. Она утверждает границы свободы. Если хотите, она становится единственно реальной цензурой. Хотя эта цензура действует бессознательно. И вот уже, оказывается, даже художники в своей деятельности этим установкам культуры обязаны соответствовать.
Культура стала нашей второй природой. Это то, что в человеке есть идеального и что нужно постоянно в нем поддерживать и ему об этом напоминать. Культура
- это постоянное напряжение, труд, а не развлечение. Это перманентное противостояние разрушительной стихии. Из этого следует исходить, когда мы говорим о функциях искусства и о миссии художника. К сожалению, то обстоятельство, что культура - институт, смысл функционирования которого заключается в том, чтобы защитить людей от разрушительных процессов и помочь им выжить, все еще плохо осознается. Между тем, история постоянно ставит нас перед Вызовом. Вот и в ХХ веке человечество оказалось в ситуации продолжительного и разрушительного перехода, который затронул и культуру. Появление и становление науки о культуре
- следствие того вызова, который появился в результате переходности. Культура - основополагающие ценности, которые возникали на протяжении столетий и тысячелетий. Можно выразиться и еще точнее: когда возникли первые принципы нравственности и когда возникли мировые религии. А это время философы называют «осевым» временем. Мы - наследники тех ценностей, что появились в «осевое» время.
Глубоко несчастен тот народ, который в силу каких-то причин на определенном этапе своей истории теряет свой идеальный образ. Нечто подобное сегодня переживаем мы. При ответе на вопрос «кто мы?» возникают сложности. Может быть, люди устали от перманентного напряжения, сопровождающего всю истории ХХ века? Но, может быть, этой проблемы вовсе и не существует. Кажется, многие верят, что, наоборот, они только сейчас начинают существовать в идеальном мире. Тем более, что в культуру вторгаются поддерживающие эту иллюзию фантастические технологии, которые мы спешим принять за культуру.
И вот, несмотря на вроде бы весьма благоприятную для нас, представителей России, ситуацию с культурой, известной во всем мире, позволим себе высказать несколько суждений о той непростой ситуации, в которой культура, в том числе и наша, оказалась. Некоторые наши философы даже утверждают, что, оказывается, культуры и в самом деле уже нет. Она исчезла. Мы существуем в каком-то вакууме, образовавшемся в результате исчезновения культуры. Для обозначения этой ситуации найдено специальное слово - «посткультура» (5). Выясняется, мы существуем в посткультуре. Наши деды и отцы существовали в культуре, а нам не повезло. Эпоха культуры ушла в прошлое.
Наконец, наши философы в последнее время забили тревогу, постоянно употребляя слово «неоварварство» (6). Но почему новое варварство? Откуда оно? Разве еще есть на планете нецивилизованные народы, вроде тех, которые когда-то пришли извне, напали на Римскую империю и разрушили ее? Выясняется, что неоварварство - это явление внутрицивилизационное. Это в результате каких-то резких сдвигов внутри самой цивилизации, современной цивилизации происходит выброс дикости. Выброс того, что культура не успела или не могла переработать, преобразить, изжить. А что это такое? А это опасное явление. Ведь на это можно посмотреть как на выход за границы «осевого» времени. Это то, что человечеству с трудом удавалось преодолевать. Это, конечно, прежде всего, проявляется в жестокости, в разгуле преступности, но не только. Такой выход - это распечатывание всего того, что, кажется, осталось за пределами истории, в доистории. Это может происходить незаметно. На эту тему есть даже фильм американского режиссера А. Морриса о надзирателях тюрьмы в Гуантанамо «Стандартная операциональная процедура». Воспринимая его, начинаешь размышлять о многом из того, что произошло в прошлом веке. Да смотрите хотя бы поставленные уже в наше время и
про нас фильмы нашего режиссера А. Балабанова. В них грани между жанром «фильм ужасов» и действительностью нет. Оказывается, возможен и такой взгляд на вещи.
Конечно, в каких-то индивидуальных проявлениях этот выброс всегда имел место. Какие-то типы человека как бы застревали на ранних этапах истории, не развивались и дошли до нашего времени. Культуре, как и религии, не удавалось их до конца преобразить. Тем не менее, человечество, исходя из установок культуры, противостояло варварству как массовому процессу. Оно вызвало к жизни специальные институты, вроде судов и тюрем, о чем пишет М. Фуко. Но похоже на то, что мы сегодня как раз и имеем этот массовый процесс. Уж не начинаем ли мы утрачивать свой идеальный образ? И не началась ли эпоха, которую столетие назад называли эпохой упадка, новой эпохой декаданса? Может быть, то, что А. Тойнби называет фазой надлома, является уже реальностью?
Какие же основания имеются для того, чтобы столь категорично такой вопрос ставить? Приведем кой-какую статистику. На протяжении всего ХХ века культурному и, прежде всего, архитектурному наследию наносился колоссальный ущерб. Архитектура предшествующих эпох погибала не только в результате военных действий и новой строительной политики. Она целенаправленно разрушалась по идеологическим причинам. Приблизительно 50-70% храмов, монастырей, городской застройки было уничтожено (7). Что касается загородных дворянских усадеб, то там потерь более 90%. Вдумаемся в эти цифры. Удивительно, как мы еще не превратили все в пустыню. Выясняется, что хоть и способны мы создавать ценности, но совсем не способны их сохранять.
Ну, хорошо, кажется, что все это в прошлом. Но так ли это? Известно, какие острые дискуссии сегодня разгораются вокруг сноса и уничтожения старых зданий. Хищный бизнес наступает по всем фронтам. Разумеется, везде есть честные и порядочные люди. Они есть и в бизнесе. Но ситуация с памятниками культуры свидетельствует о том, что такой бизнес все же существует. Все жаждут наживы и обогащения. Повсеместно торжествует критерий пользы.
Недавно пришлось присутствовать на круглом столе, посвященном покойному директору Института искусствознания А.И. Комечу, возглавившего в 90-е годы движение за сохранение культурного наследия. Пытаясь понять ситуацию, сотрудники музеев постоянно употребляли слово «война». Война с хищным и алчным бизнесом. Людьми овладевает воля к собственности. Всеми правдами и неправдами бизнес отвоевывает территории, на которых стоят культурные объекты, художественная ценность которых специалистами из искусствоведческого сообщества высоко оцениваются. Получается так. По инерции мы продолжаем осуждать старых разрушителей культуры, но давно уже активно действуют новые разрушители. И это тоже уже пора назвать словом - «неоварварство». Неужели же это варварство присуще лишь нам, русским людям? Проблема в том, что пессимистические суждения по поводу ситуации в культуре делаются не только в России и не только по поводу того, что делается в России. Тревогу по поводу исчезновения культуры первыми стали бить на Западе. Мы не поймем случившееся с нами в ХХ веке и, видимо, не поймем и того, что происходит сегодня, если не введем это в общемировой процесс. Вот такая универсальная постановка вопроса уже была у нашего замечательного ученого, нашего соотечественника - эмигранта П. Сорокина. В 50-е годы истекшего столетия он выпустил книгу, в которой обосновал идею радикальной
переходности в истории культуры и показал, что катастрофы ХХ века объясняются тем, что человечество оказалось в продолжительной переходной ситуации. Переход от того, что угасает, к тому, что пока трудно осознать, чему пока нет названия. И это падает на ХХ век. Обратим в связи с этим внимание на то, что для П. Сорокина историей оказывается история не государства или общества, не политических и экономических процессов, а культуры, куда входит и государство, и общество. Мы так не привыкли смотреть на историю. Но как важно иногда посмотреть на нее именно так. Сегодня даже директор института экономики Руслан Семенович Гринберг признает, что не все зависит от экономики. Сама экономика находится в зависимости от культуры. Невозможно не процитировать суждение П. Сорокина, высказанное им во вступлении к своей книге. «Мы, - пишет он, - живем, думаем и действуем в сгущающихся сумерках ночи переходного периода с ее кошмарами, гигантскими разрушениями и душераздирающими ужасами» (8). Нет, не случайно К. Леви-Строс так выразился. Видимо, в ХХ веке, действительно, произошла катастрофа. И необходимо активизировать весь потенциал гуманитарных наук, чтобы из нее выйти.
Это заключение П. Сорокина напоминает аналогичный прогноз авторитетного западного мыслителя - Иохана Хейзинги, автора многих философских сочинений о культуре, в том числе, трактата «Затемненный мир». Под этим «затемненным миром» философ понимает наш современный мир, погрузившийся в ночь варварства. Человек в нем испытывает страх перед ближайшим будущим, чувство упадка и заката культуры. И вот его суждение: «Это не просто кошмары, мучающие нас в ночные часы, когда пламя жизни горит слабее всего. Это трезво взвешенные ожидания, основанные на наблюдениях и выводах» (9).
Бог с ними, с этими метафорами «ночи» и «тьмы». Но вот что серьезно. Уже у западных мыслителей появляется мысль о неоварварстве, которая сегодня подхватывается и нашими современными философами. Может быть, человечество, пройдя длинный путь от того момента, когда возникло осевое время (а оно возникло в эпоху появления мировых религий и христианства), началась история, оставив позади себя многое в доистории, отходит от возникшей в осевое время культуры с ее религией, нравственностью, искусством и возвращается в доосевое время, в доисторию? Вот настоящий смысл переходности. П. Сорокин так вопрос еще не ставил. Но наше время дает возможность его ставить именно так. Из этого и вытекает, почему мы спохватились и начинаем размышлять о культуре. Вот почему гуманитарные науки ХХ1 века обогатились культурологией. Прогресс в гуманитарных науках все же существует. Им, этим наукам, следует многое в истории осмыслить и помочь человечеству верно оценить свой весьма драматический исторический опыт.
Парадоксально, но не спасают от неоварварства даже фантастические технологии, прогресс техники. Но они не только не спасают, но и ставят нас перед новыми проблемами. Наше время - это время освоения все новых и новых технологий. С некоторых пор - телевидения и Интернета. Но ведь технологии начали появляться еще в древности. Например, возьмите появление письменности. Разве это не революция? Еще какая. У нас от этих революций сплошная эйфория. Как же древние воспринимали технологии? Вот что мы находим у одного из самых блестящих умов древности Платона по поводу изобретения письменности. На суждение изобретателя письмен Тевта египетский царь Тамус в одном из платоновских диалогов от-
реагировал такими словами: «В души научившихся им они (письмена - Н. Х.) вселят забывчивость, так как будет лишена упражнения память; припоминать станут извне, доверяясь письму, по посторонним знакам, а не изнутри, сами собою. Стало быть, ты нашел средство не для памяти, а для припоминания. Ты даешь ученикам мнимую, а не истинную мудрость. Они у тебя будут многое знать понаслышке, без обучения, и будут казаться многознающими, оставаясь в большинстве невеждами, людьми трудными для обучения; они станут мнимомудрыми вместо мудрых» (10).
У Платона говорится о письменности, но разве не похоже сказанное о письменности на то, что мы сегодня можем сказать о том резонансе, который в наше время имеет Интернет? Следовало бы серьезно подумать не только о позитивных, но и о возможных негативных последствиях технологий. Они кажутся частью культуры, самой культурой, а на самом деле выводят нас за пределы культуры. Сегодня без Интернета уже обойтись невозможно. Кажется, что Интернет сможет вывести из всех тупиков. Но не порождает ли он новые трудности? Порождает.
Но дело тут даже не в самом Интернете, а в общих процессах культуры, которые в Интернете получают лишь крайнюю форму выражения. То, что материализовалось в Интернете, витало в воздухе еще в начале прошлого столетия. Вот какое наблюдение в свое время сделал С. Булгаков. «В современном человечестве не только у нас, но и на Западе, - пишет он, - произошел какой-то выход из себя вовне, упразднение внутреннего человека, преобладание в жизни личности внешних впечатлений и внешних событий, главным образом политических и социальных. Отсюда такая потребность суеты, внешних впечатлений. Современный человек стремится жить, как бы не бывая дома наедине с собою: сознание заполнено, но достаточно приостановиться этому калейдоскопу внешних впечатлений, можно видеть, как бедна или пуста его жизнь собственным содержанием» (11).
Но это универсальный процесс, который О. Шпенглер представил тем периодом в истории, который он назвал цивилизацией. Но и О. Шпенглер в этом диагнозе не был первым. Во многом он продолжил разрабатывать то, что прогнозировал в ХХ веке Ф. Ницше. А он писал: «Количество разрозненных впечатлений больше чем когда-либо: космополитизм языков, литератур, газет, форм, вкусов, даже пейзажа... Впечатления смывают одно другое; инстинктивно остерегаешься воспринимать что-либо, воспринимать глубоко. » (12).
Всем известны сочинения французского автора - Абрама Моля, которого у нас своевременно издавали. Именно ему удалось найти слово, выражающее этот процесс. Это слово - мозаичность. Он писал, что экран знаний стал похож на войлок. Знания складываются из разрозненных обрывков, которые больше не образуют структуры. И вот вывод: гуманитарная система представлений устарела. Технологии ее уничтожают. На смену ей приходит мозаичная культура (13). Она, конечно, не пришла с Интернетом, но с его помощью укрепилась.
Но здесь важно поставить вопрос не только о структурных изменениях в процессах познания, но и о нравственных последствиях для культуры. То, что в высокоцивилизованных обществах может возникнуть варварство - мысль не новая. Такая идея опять-таки впервые пришла в голову Ф. Ницше еще в Х1Х веке. В его суждении улавливается нечто знакомое и весьма актуальное. Определяя культуру лишь как «тонкую яблочную кожицу поверх пылающего хаоса», Ф. Ницше так представляет процесс деградации. «Интерес к истине. - пишет он, - будет падать: иллюзия, заблуждение, фантастика шаг за шагом завоюют свою прежнюю почву.
ближайшим последствием этого явится крушение наук, обратное погружение в варварство; опять человечество должно будет сызнова начать ткать свою ткань... Но кто поручится, что оно всегда будет находить силы для этого» (14). Ох, какая правда улавливается в последней фразе. Может быть, все пассионарные вспышки и в самом деле остались позади. Конечно, о возвращении в варварство, прежде всего, свидетельствуют мировые войны ХХ века. Вот уж, действительно, прорыв варварства. Культура оказалась беспомощной. Это вакханалия жертвоприношений, Культура не справилась. Прорыв состоялся.
Наблюдая сегодня за тем, как изменилось наше телевидение, когда мы больше узнаем об инопланетянах, чем о нас самих и меньше о том, что происходит в родном отечестве, понимаешь, что что-то похожее на это погружение, действительно, происходит. Нет, не способно самое мощное средство коммуникации ответить на вопрос: «кто мы?». Нет, не работает оно на утверждение нашего идеального образа. Когда работникам телевидения предъявляются претензии, они отвечают: наше телевидение таково, каким является общество. Не лучше, не хуже. Но это не ответ. Ответ предполагает, что телевидение - мощный рычаг культуры, а предназначение культуры состоит в том, чтобы поддерживать нашу идентичность. Следствие этого - уход в интернет. Раньше уходили в катакомбы, сегодня в Интернет. А там, как было уже сказано, свои проблемы.
Ф. Ницше, пожалуй, первым разгадал смысл переходности. Он пишет: «Может быть, через сто лет найдется еще сотня людей, которые за это время научатся понимать, что такое культура» (15). То, что называют варварством - неизбежный этап в смене исторических циклов. Может быть, человечество, пройдя в длительной истории большой цикл, возвращается к исходной точке. Эта идея возвращения в варварство, кстати сказать, в Германии - стране великой культуры и философии, в стране, давшей миру высокие идеи Просвещения, и реализовалась. Обратим внимание на то, что пишет Теодор Адорно: «После Освенцима любая культура вместе с любой ее уничижительной критикой - всего лишь мусор. Тот, кто отказывается от культуры, непосредственно приближает наступление эпохи варварства.» (16). Это очень жесткое, но, пожалуй, точное предупреждение.
Мысль о варваризации посреди развитых цивилизаций в начале ХХ века была подхвачена Н. Бердяевым. Значит, философия уже в начале ХХ века нащупала какую-то значимую опасность нового времени, и ее следовало бы уяснить. Сегодня она, по-прежнему, актуальна. Нет, все-таки не случайно в России развивается наука о культуре. Культурологам есть, над чем размышлять. И тут хотелось бы высказать некоторые дискуссионные мысли о причинах осуществления мрачного прогноза. А заодно и соотнести этот прогноз с провозглашенным сегодня лозунгом модернизации. Почему-то в этой самой модернизации места гуманитарным наукам не находится, о чем, видимо, и свидетельствуют процессы оптимизации в гуманитарных учреждениях. Казалось бы, что тут-то как раз и должен начаться их подъем.
Так что же: способна модернизация вывести из этого тупика или же она может завести в новые тупики? Очень бы хотелось, чтобы модернизационный процесс шел на пользу культуре и не нанес ей вреда. Но такой вред тоже возможен. Несомненно, модернизация - объективный и позитивный процесс, свидетельствующий о способности человека сознательно управлять историческими и социальными процессами, чтобы избегать тупиковых и кризисных ситуаций. Но даже она, если
ее бездумно начать реализовывать, способна нанести культуре вред. История свидетельствует, что такой вред возможен. И человечество уже имеет опыт действия сдержек и противовесов этим издержкам модернизации, частью которой являются и экономические преобразования, касающиеся легитимации в России бизнеса.
Модернизация, связанная с упразднением традиционных технологий и с культивированием инноваций, имеет свою историю. Ее истоком является ХVШ век, эпоха Просвещения и особенно возникшие в эту эпоху философские идеи. Идеи, ставшие основой последовавших затем революционных преобразований. Сначала в обществе, а затем уже в начале ХХ века в искусстве, когда авангард занял радикальную позицию по отношению к прошлому, истории, традиции.
Эту эпоху, начинающуюся с Просвещения, немецкий философ Ю. Хабермас называет эпохой модерна (17). Рассматривать современный процесс модернизации без этой исходной точки - невозможно. Модернизация в ее наиболее последовательной и проявленной форме осуществлялась, прежде всего, на Западе. Западная культура - самая динамичная в мире культура. И ментальность западных народов в какой-то степени соответствовала и культивированию динамики, и ритмам модернизации. Не случайно эти народы считают себя продолжателями античной цивилизации. Тут есть смысл. Ведь западный человек относится к миру как к хаосу, а к себе как к борцу, способному этот хаос преодолеть. Эта психология возникла в Античности, и это обстоятельство развело Античность с восточным миром, в котором отношение к миру не было связано с хаосом. На Западе не вникли в предостережение Лао-цзы о том, что, начав действовать, чтобы преодолеть хаос, человек способен внести в этот мир еще больший хаос. Результаты революции 1917 года могут служить яркой иллюстрацией этой мудрой мысли. Ведь в России до сих пор не могут справиться с тем хаосом, который прорвался в начале ХХ века. Вообще, если углубляться в русскую историю, то без вывода Лао-цзы никак не обойтись.
Почему это происходит? Дело в том, что России присуще особое чувство и истории, и исторического времени. Она очень часто срывается, существует то во времени Востока, то в модернизационных ритмах западной истории. Поэтому ее история состоит из чередования оттепели и заморозков. Вот эта логика российской истории. Эпоха Александра I - оттепель, эпоха Николая II - оттепель, эпоха Хрущева -оттепель, эпоха Горбачева - новая оттепель. Эту логику можно продолжить и далее. А ведь модернизация, т.е. стремление существовать в ритмах Запада и жертвовать традиционными ценностями - это императив именно модерна. Несмотря на то, что в России резонанс романтизма как альтернативы модерна был значителен (и об этом свидетельствует популярность славянофильских настроений), тем не менее, в России идеи модерна оказались сильнее. Не случайно в знаменитом сборнике «Вехи», вышедшем в 1909 году, С. Булгаков назвал радикальных революционеров наследниками просветителей. Поэтому последствия модернизации здесь драматичней. Модерн превратился в вызов.
Не столько даже революция 17-го года, сколько коллективизация - одна из самых драматических страниц в нашей истории. Ибо здесь столкнулись очень сильные в России традиционные ценности и ритмы модернизации. По сути, в результате политической модернизации деревня как хранительница традиционных ценностей была взорвана. Вместе с ней мы лишились очень мощного пласта традиционной культуры. Последствия этого сказываются и сегодня, и еще долго будут сказываться в будущей истории, если эта история, конечно, будет иметь продолжение. По-
ездите по России, посмотрите незасеянные и зарастающие поля. У нас и раньше существовали неокультуренные в течение веков нами, русскими, пространства. Теперь они расширяются.
Идея модернизации, раз уж Россия пошла по западному пути и оказалась восприимчивой к идеям модерна, была, в общем, верная. Но вот ее реализация оказалась варварской и разрушительной. Потому что она развертывалась в другой культуре, и специфические ритмы этой культуры не принимались в расчет.
Но обратимся сначала к западному опыту. Ведь именно западные народы первыми испытали на себе все последствия модернизации. Поскольку модернизация для западных народов явилась все же явлением необходимым, и ее невозможно было блокировать (а, с другой стороны, и явлением разрушительным, прежде всего, для нравственности, религии и культуры в целом), то как же на нее реагировали западные народы? Они, правда, давно уже успели пережить эти процессы. Но неужели у них по этому поводу был сплошной оптимизм? Ощущали ли мыслители Запада неоднозначные последствия модернизации? Возвращение сегодня к истокам модернизации может в нашей сегодняшней ситуации многое объяснить и поможет сориентироваться в гуманитарной сфере.
Известно, что первыми критиками идей Просвещения явились романтики. Они таким радикализмом, футуризмом и рационализмом просветителей возмутились. Этот конфликт между романтиками и просветителями проявился в отношении тех и других к Средневековью. Просветители не поняли Средневековье и хотели в соответствии с вызванным ими к жизни принципом прогресса от его наследия поскорее освободиться. Романтики поняли Средневековье как традиционное наследие, которым ни в коем случае нельзя жертвовать. Они выступили в защиту тех ценностей, что были созданы в границах предшествующих эпох, когда история развивалась еще не в формах городской, а сельской жизни. Традиционные ценности - фундамент любой современной культуры. Вот почему с начала ХХ века приходилось ценности средневековой культуры пришлось реабилитировать. Правда, потом снова вернулись к просветительской традиции, называя ХХ век «новым средневековьем», подчеркивая тем самым, что история повернула в прошлое, в темное прошлое.
Осознание разрушительности идей просветителей нельзя связывать лишь с романтиками. А что же сами мыслители эпохи Просвещения как исходной точки модерна - разве они не задумывались над последствиями выпущенного ими джинна модернизации? Еще как задумывались. Разве можно считать случайностью, что в самом конце XVШ века Кант одну из своих поздних работ посвящает эстетике как одной из гуманитарных дисциплин? Обо всех гуманитарных науках одновременно говорить трудно. Попробуем сказать главное, обращаясь к опыту эстетики. Судьба этой науки характерна для остальных гуманитарных наук. Великий Кант, совершивший реформу в философии, сблизивший философию и естественные науки, сделал также огромный вклад в гуманитарные науки. С его именем связано возникновение эстетики. Эстетика - новая наука. С ее появлением пространство гуманитарных наук расширилось. Аналогичная история сегодня происходит с культурологией.
Однако мало кто задумывался над тем, почему на Западе вдруг занялись эстетикой. Появилась целая новая наука. Ведь если появляется в какой-то период новая наука, то это о чем-то говорит. Она возникает как реакция на потребность общества разрешить какое-то противоречие. Сегодня это происходит с культуро-
логией. В ХVШ веке - с эстетикой. Обращения к эстетической проблематике было неожиданным даже для самого Канта. Ведь не случайно, что он эту гуманитарную сферу открывает ближе к завершению своей биографии. Но там, где эстетика, там и проблематика гуманитарных наук, в том числе культуры. Появление эстетики можно считать первым шагом в сторону пока еще не появившейся культурологии.
Ответ на вопрос, почему эстетика возникла в ХVШ веке, поможет прояснить то, что сегодня с нами происходит. Возникновение в свое время эстетики свидетельствует о необходимости отыскать сферу сопротивления расширяющемуся предпринимательскому буму с его культом пользы. У нас в России в последнее время очень многие негативные процессы списывают на счет чиновников. Но если смотреть на это взглядом социолога, то все-таки многое связано с реабилитацией в России и новым восхождением среднего класса. Процесс этот, естественно, позитивный, но неоднозначный. В него втягиваются и чиновники, становясь одновременно и предпринимателями Сам же цивилизационный бум является выражением цивилизационного прогресса.
Мы ни в коей мере не выступаем против активизации предпринимательского бума, а лишь против перехлестов, против гипертрофии этого духа, что приводит к противоречию между культурой и цивилизацией. Когда-то культура и цивилизация были синонимами. Но уже Ж.-Ж. Руссо ощущал, что это не так, занимая по отношению к цивилизации критическую позицию. Видимо, об этом успели забыть. Как бы призывы к модернизации не привели к забвению этой конструктивной линии в философской и культурологической мысли. Гуманитарные науки в таком случае с их пафосом человека как субъекта просто мешают.
Так вот, возникновение эстетики - прямое следствие распространения предпринимательского духа и, соответственно, утверждения утилитарного взгляда на вещи. Эстетика культивировала антиутилитарный дух. Это атмосфера предпринимательского бума ХVШ века. Но дело не только в этом. Вместе с проблематикой эстетики в истории возникает идея культуры как второй природы человека. Идея эстетики уже и была идеей культуры. Пока специальной науки о культуре нет, проблематика эстетики становится первым шагом в возникновении такой науки. Культурологическая мысль впервые появилась в эстетической рефлексии.
Какое основание мы имеем, чтобы утверждать, что эстетика явилась следствием предпринимательского бума, а, точнее, его негативных сторон? Это основание мы имеем потому, что предметом эстетики Кант, а затем и развивающий его идеи Шиллер сделали игровую стихию, а игровая стихия, как они доказывали, является синонимом свободы. Почему же игровую? Что это означает?
Во-первых, для этих мыслителей игра представлялась бастионом против распространения утилитаризма. Это оазис человечности, средство преодоления отчуждения. Это свобода выражения самости человека, средство реализации того человеческого потенциала, которым его наделила природа, но который почему-то в государстве постоянно наталкивается на барьеры реализации. Это противоядие превращения человека в функциональное существо, в вещь, наконец, в средство для бизнеса. Это, в конце концов (вспомним в связи с этим К. Маркса с его ключевым словом «отчуждение», хотя оно им заимствовано у Гегеля), средство преодоления отчуждения. Эстетика появляется, чтобы защитить человека от функционализма и утилитаризма.
Наиболее ярким выражением этой игровой стихии является искусство. Вот за что мы его ценим. Это мощное средство противостояния распространяющемуся в Новое время утилитаризму. Вот почему мы должны его культивировать. Финансирование государством искусства никогда не может быть чрезмерным. Финансируя искусство, мы предохраняем себя от неоварварства. Раз уж современная цивилизация без утилитарного духа существовать не может, то нужно хотя бы минимизировать его негативные последствия. И в форме эстетики человечество продемонстрировало сопротивление нарастающему утилитаризму.
Такова реальность. Ощущение, которое вызывает цивилизационный прогресс, и модернизация как выражение духа этого прогресса вызывают опасения. Эстетика - это и есть познание и самопознание искусства как выражение духа игры, а не утилитарного интереса. Только в игре человек перестает быть функциональным и становится свободным. И Шиллер говорит: человек бывает вполне человеком только тогда, когда он играет. Только игра способна если не избежать негативных последствий прогресса, модернизации и вообще цивилизации, то хотя бы их смягчить. И, следовательно, лишь культивирование игры способствует «холмику», о чем пишет М. Фуко, стать горой.
Во-вторых, игра - это не только способ бегства от утилитаризма, но и основа всей человеческой культуры, культуры как таковой. Свобода имеет отношение не только к игре, но и к культуре. Если смотреть на это открытие классиками смысла игры, а, следовательно, и эстетики, учитывая более поздние процессы, происходящие в гуманитарных науках, то под видом игры была, по сути дела, открыта культура как таковая. Хотя сами классики так вопрос не формулировали. Это намного позднее И. Хейзинга объяснит, что, оказывается, все, что появляется в культуре, имеет игровую природу. Культура возникает в формах игры. Культура и появляется, и функционирует, и развивается как игра. Вот как можно расшифровать тезис о том, что в формах эстетики рождается уже другая наука - наука о культуре. И до тех пор, пока цивилизация не жертвует игровой стихией, пока дух игры в нас живет, не угасает и культура, а значит, будет жить и человек. Человек как субъект истории.
По поводу сказанного возможно возражение: разве не существует противоречия между тем, что И. Хейзинга утверждает в своем сочинении под названием «Затемненный мир», и тем, что он утверждает в другой своей работе «Человек играющий», в которой мы и находим эту его мысль об игровой природе культуры? В том-то и дело, что, связывая культуру с игрой, философ отдает отчет в том, что в ХХ веке утилитаризм безжалостно теснит игровую стихию. А значит, культура находится в опасности. Цивилизация с ее политикой, экономикой, технологиями и т.д. сферу игры сжимают до предела. Угасанию празднично-зрелищного пласта в культуре очень способствовали протестанты. Постепенно этот пласт традиционных ценностей деградировал. В ХХ веке была политизирована вся игровая сфера. Против этого опять же выступает гуманитарная наука. Мы часто вспоминаем М. Бахтина. Он создал феноменологию карнавала. А что такое карнавал, как не игра?
Ю. Хабермас, проанализировав негативные последствия модерна, в качестве иллюстрации таких последствий называет тоталитарные режимы, которые вообще пытались дух игры исключить. Самым уязвимым местом модерна было то, что идею модернизации он свел к политике. В ходе последующих революций общества разрушались и обновлялись. Чтобы в этом разобраться, возникла еще одна наука -
социология. Но вместе с распадающимися обществами разрушалась и культура. Это был неосознаваемый процесс. Культура еще не была открыта. С ней и не считались. Социология возникла как следствие необходимости осознать механизмы функционирования индустриальных обществ. Но одним из таких мощных механизмов всегда являлась культура. Однако она будет открыта значительно позже. Но осознание значимости культуры по мере модернизирующихся обществ постепенно нарастало. И чем более интенсивными становились процессы модернизации, тем неустранимей становился процесс осознания того, что такое культура, ибо только культура является гарантией того, что модернизация как объективный процесс истории не превратит окончательно человека в объект. Следовательно (и тут мы попытаемся сформулировать очень важную функцию культуры), культура способна предохранять от перехлестов модернизации. Лишь она сможет обеспечить выживание человечества в ситуации нарастающего прогресса цивилизации. В ней наше спасение.
Мы только сегодня, а, следовательно, с большим запозданием можем осмыслить, что же в реальной истории произошло. Осознание культуры произошло как реакция на ее разрушение в процессе утверждения модерна. Нужно вдуматься в эту логику. Ведь нельзя утверждать, что модерн - исключительно негативный процесс. Наоборот, с ним связан прогресс в эволюции политических систем и цивилизацион-ный прогресс вообще. Но нельзя к этому процессу подходить с априорно оптимистической оценкой. Ведь он спровоцировал и много негативных последствий. Обновляя общество и предавая забвению культуру, человечество рубило сук, на котором держалось тысячелетия, во всяком случае, в пространстве «осевого» времени.
Осознание значимости культуры в процессах утверждения и сохранения личного начала началось с эстетики. Последующая судьба этой дисциплины складывалась непросто. Ныне эта судьба зависит от статуса гуманитарных наук в нашем государстве. Совершенно очевидно, что модернизация сегодня стремится проникнуть во все сферы, в том числе, гуманитарные. Но кому-то кажется, что эстетика, как и вообще любая гуманитарная наука, никак не вписывается в модернизацию, как она не вписывается в рыночные отношения. Так ведь она и не должна в них вписываться. В этом ее исключительная миссия. В этом ее функция. Появлением эстетики человечество реагировало на опасности, спровоцированные цивилизационным прогрессом. И она этому своему предназначению должна соответствовать и сегодня.
Западный опыт свидетельствует: эта наука возникла из необходимости противостоять императиву модернизации в ее крайних формах. Появление эстетики спровоцировано распространяющимся культом пользы. Вот подлинное объяснение того, почему она появилась. Она появилась, чтобы эта модернизация не уничтожила человека, не превратила его в функциональное существо. Пора этой дисциплине дать толкование, соответствующее времени первоначального накопления капитала. А точнее, времени общества потребления, которое сейчас в России успешно себя утверждает. Нужно увидеть эстетику с той точки зрения, какая сегодня для нас актуальна.
На Западе методическое регламентирование всего жизненного уклада человека, метод рационального жизненного поведения, целью которого было преодоление, освобождение человека от иррациональных инстинктов, от подчинения его жизни некоему плану было известно еще до Лютера, до протестантской этики. Это характерно для христианской аскезы. Ее целью было, как пишет М. Вебер, уничтожение
непосредственного чувственного наслаждения жизнью (18). Но позвольте, а в чем состоит смысл и сверхзадача эстетики, как не в этом? Он состоит в реабилитации эпикуровского гедонизма, т.е. в культивировании непосредственного чувственного наслаждения. Как говорится, читайте и перечитывайте Канта.
Эстетика как особая дисциплина, а точнее, сфера возникает как реакция на процессы, спровоцированные распространением протестантской этики и утверждением предпринимательского взгляда на мир. А этот взгляд, как мы все сегодня чувствуем, наблюдая восхождение креативного среднего класса, весьма и весьма утилитарный, а в отдельных проявлениях и циничный. Будучи вызванным к жизни, этот дух отливается в специфические формы, которые становятся самоценными. Для предпринимателя нет никаких ценностей, кроме выгоды и пользы.
Со мной могут не согласиться. Могут приводить примеры того, как бизнес способен поддерживать культуру. Скажем, примеры из Серебряного века. Ведь были же среди предпринимателей, т.е. нашего купечества меценаты. Разве они не способствовали развитию искусства? Вот, скажем, С. И. Морозов даже выстроил специальный павильон для панно М. Врубеля, когда его шедевр забраковала администрация Нижегородской выставки. Да, был Мамонтов, были Третьяков и Щукин. Но ведь их было мало. И, кстати, их современники называли «чудаками».
У западного исследователя Вернера Зомбарта есть книга по истории духовного развития современного экономического человека. Там есть интересные соображения психологического плана по поводу возникновения в истории предпринимательского духа в западном варианте. В частности, обращают на себя внимание слагаемые этого духа. Это собственно предпринимательский дух, связанный со страстью к приключениям, к изобретательности, с жаждой денег и т.д. (19) Среди ранних носителей предпринимательского духа были купцы, ремесленники, но, в том числе, чиновники и, извините, разбойники.
И второе слагаемое этого духа - дух мещанский, т.е. склонность к счету и осмотрительности, благоразумию и хозяйственности, бережливости, пренебрежению к праздности, к культу собственности. Когда В. Зомбарт пишет о мещанине, то он имеет в виду не сословие, а психологический тип, состояние души. Он говорит: в каждом предпринимателе сидит мещанин. Это очень важное замечание, особенно для нас, русских людей. Ведь мещанин в России - ругательное слово. Таким мещанин воспринимался в советской России, но такой смысл вкладывался в него на протяжении всей истории русской культуры. И это не только религиозная, т.е. средневековая традиция. Вся русская интеллигенция утверждала свои ценности в противостоянии мещанству. Это значимый признак, и русской интеллигенции, и русской культуры. Читайте Бердяева. Без этой оппозиции мещанству нет истории русской интеллигенции. Конечно, как мы знаем, одним из определяющих интеллигенцию признаков является ее оппозиция власти. Но, может быть, в еще большей степени интеллигенцию характеризует ее противостояние мещанству. Может быть, это началось еще с Лермонтова, а уж Чехов - то точно без воссоздания мещанской атмосферы, приобретающей вселенский размах, не существует. Ну и куда эта особенность сегодня, когда Россию заливает волна гламура, делась? Оппозиции мещанству больше нет. Но, может быть, и интеллигенции в России уже больше нет? Сегодня развертывается реабилитация этого типа. Иначе, откуда этот ренессанс гламура в России. Так, может быть, это прогрессивный процесс? Результат радикальной переоценки всей духовной культуры в ее российском варианте?
В России превосходный портрет мещанина дал А. Герцен. Правда, он имел в виду западного мещанина, надеясь, что Россия не является мещанской страной. Эту мысль позднее подхватит Н. Бердяев. Но сегодня возникают большие сомнения, что это именно так. Может быть, тезис о том, что Россия мещанской страной не является - всего лишь миф. И сегодняшняя Россия эту мысль подтверждает. Да, собственно, подтверждал и рубеж Х1Х-ХХ веков, когда «новые русские» уже приходили. Ведь есть же у М. Горького пьеса «Мещане», по которой Г. Товстоногов поставил один из лучших своих спектаклей. В нем превосходно был воспроизведен портрет русского мещанина-человека с узким кругозором и страстью к накопительству. Странно, что в те годы эта пьеса вызывала интерес. Ее следовало бы ставить сегодня. Сегодня ставят только его другую пьесу «Дети солнца». И, кстати, это тоже актуально. Это о драматической судьбе интеллигенции, о судьбе нашей творческой элиты, гуманитарной элиты, наконец, всей гуманитарной сферы, которая неожиданно сегодня оказалась в опасности. Впрочем, образ российского мещанина сильно изменился. В России уже давно ощутили прелесть общества потребления. Центры по эстетическому воспитанию человека у нас бездействуют, а вот число супермаркетов с каждым днем увеличивается.
Так вот А. Герцен по поводу мещанина пишет следующее: «В мещанине личность прячется или не выступает, потому что не она главное: главное - товар, дело, вещь, главное - собственность» (20). А. Герцен также говорит о Евангелии мещанства: «Наживайся, умножай свой доход, как песок морской, пользуйся и злоупотребляй своим денежным и нравственным капиталом, не разоряясь, и ты сыто и почетно достигнешь долголетия, женишь своих детей и оставишь по себе хорошую память» (21) А еще точнее и современней: приобретешь за границей особняк, выучишь там же в университетах своих детей. А потом? А потом, может быть, не покончишь самоубийством, но можешь и покончить, если, конечно, осознаешь, в каком духовном тупике ты оказался и куда завел целую страну. А может быть, это осознание тебя не посетит, и оно появится позднее лишь у твоих детей внуков, в другом поколении.
Вот такая характеристика психологии и картины мира данного типа личности может стать мировоззрением целого социального слоя, так называемого креативного класса. А что как не только отдельные предприимчивые чиновники, а государство в целом возьмет на вооружение эту мировоззренческую установку. И если оно станет проводить политику, предполагающую извлечение выгоды и пользы, в том числе, из культуры, из искусства, тогда уж точно варвар появится. Этому будет способствовать меркантильное государство. Пока наше государство такую политику не проводит. Но и четкости в его действиях тоже не наблюдается. Некоторые предпринимаемые властью решения свидетельствуют, что она как бы постепенно дрейфует в эту сторону. Об этом свидетельствуют, например, реформы, связанные с платным образованием. Объем платного образования увеличивается. Качественно меняется содержание обучения. Гуманитарное знание явно проигрывает. Вообще, такое ощущение, что смысл модернизации сводится к расширению рыночных отношений и к продвижению их в те сферы, которым они противопоказаны. Можно утверждать, что власть сегодня оказывается перед искушением. Есть такая точка зрения, что власть не должна быть слабой. Сегодня она и в самом деле стремится демонстрировать силу. Но почему получается так, что эта сила применяется не совсем там, где следовало бы ей проявиться? Возникший соблазн в виде частной
собственности оказывается проверкой, испытанием власти. Способна ли она противостоять мещанской стихии? Выстоит ли? Именно в этом и ни в чем другом проявляется сила государства. Следует не только производить ракеты, но и укреплять дух. Без гуманитарной сферы тут не обойтись.
Если преследовать возникшие в обществе потребления цели (а наше общество в настоящее время именно таким и становится), получится, что образованные люди и вовсе не нужны. Ведь образованные люди могут нанести предпринимательскому духу один только вред. Образованный человек обладает критическим сознанием. Современная форма «иконописи» - реклама (в кавычках, конечно, иконописи) как самый эффективный способ пропаганды товара в обществе потребления, как выражение мещанского духа на образованного человека перестает действовать. Значит, он не может быть приобретателем. Значит, он с этой точки зрения бесполезен, дисфункционален. Значит, его невозможно превратить в объект манипуляции. Ну, не нужно образование. Не нужны гуманитарные науки. И если уж их сохранять, то нужно из них извлекать пользу. Поэтому образование должно стать платным. Гуманитарные учреждения тоже должны зарабатывать деньги и из этого исходить. Ну о какой тут игре и свободе можно говорить.
Без пользы на этом свете уже ничего не воспринимается, а это означает, что институционализация картины мира мещанина развертывается полным ходом и становится универсальной. Такова логика общества потребления. Видение мира предпринимателем становится универсальным. И если государство этому способствует, то получается, что кто-то обогащается, а кто-то, чтобы оплатить своим детям обучение, отдают последнее, что у них есть. А ну как у родителей исчезнет это желание - давать своим детям образование. А оно от отчаяния и в самом деле исчезает. Так возникают «лишние люди» новой формации. Разве мало у нас сведений о спивающихся родителях. Ведь тут есть причины. Уж не в государственной ли политике они запрограммированы? Вот тут-то и наступает эпоха прорыва в «осевое» время тех запечатанных разрушительных комплексов, которые, кажется, остались в доистории. Не нужно образование и культура тоже не нужна.
Так мы, стремясь обрести свободу, оказались в еще большей зависимости от внешних сил. Государство способно стать Вызовом, внутренним Вызовом. Так, с помощью рынка в обществе получил распространение процесс отчуждения - человека от общества, человека от государства, человека от другого человека и, наконец, человека от самого себя и своей самости. А человек, лишившийся своей самости, будет действовать как автомат. Он будет жестоким и пойдет убивать. Человек теряет, а, точнее, даже и не успевает приобрести человеческие качества. Его никто не пытался сделать творцом. И просто человеком его никто не пытался сделать. Очень трудно воспринимать фильмы А. Балабанова, вроде «Груз 200», «Кочегар» или «Я тоже хочу». Но режиссер что-то в нашей реальности улавливает. Какой-то ключ он к ней подобрал.
Так, мы, отдаваясь во власть собственности, порождаем нарастание разрушительной стихии в обществе. Как тут не выйти на улицу и не стрелять по беззащитным людям. Кто сегодня задумывается над тем, что таких случаев становится все больше. Тебя превращают в функциональное существо, ты этому и соответствуешь. Если мы этого не осознаем, то очевидно, что будем существовать не в либеральном, а в варварском государстве. Но в таком государстве существовать будет дискомфортно. А если гуманитарную сферу совсем прикончат, то будет во-
обще тошно. И, если вспомнить П. Чаадаева, еще раз продемонстрируем, как не следует в истории поступать, т.е. преподадим негативный урок человечеству. А что касается культуры, то уж точно мы ее окончательно истребим и не используем в воспитании человека существующий в ней потенциал.
Так вот, у государства есть свобода выбора: или оно окончательно окажется на поводу предпринимательского духа или же будет этот дух сдерживать и направлять в гуманное русло. Вообще, в возможностях государства самому стать выражением предпринимательского духа. Но в его возможностях и противостоять духу стяжания и накопительства. В зависимости от того, какую установку примет государство, окажется и культурная политика государства. Нет абстрактной государственной политики. Нужно вскрывать ее сущность, как умел это делать К. Маркс. И слово «государственная политика» не должно действовать гипнотически. И не следует любой вариант государственной политики оценивать априорно положительно. Нужно вскрывать суть той или иной направленности государства в сфере культуры.
Коммерческий курс государства представляет опасность. Он выгоден лишь отдельным представителям общества. Но ведь известно, что это способствует нарастанию в обществе социального неравенства, а значит, опять же, ведет к разрушению, к социальному взрыву, каких в истории было немало. К сожалению, как свидетельствует практика (в частности, последние скандальные дела так называемых «слуг народа», занимавшихся предпринимательской деятельностью), мещанская стихия захлестывает и нашу правящую элиту. Вот почему горят и безжалостно стираются с лица земли ценные архитектурные объекты. Вот почему отвоевываются территории, принадлежащие гуманитарным учреждениям. Планируется возведение коттеджей на местах древних поселений, где ведутся археологические раскопки. Собственность, жажда обогащения начинают править миром. Вот почему, как выражаются сотрудники музеев, в нашем обществе идет «война».
Но раз представители власти не могут противостоять мещанской стихии, почему бы и самому государству эту меркантильную позицию не принять. И тогда культура уйдет на рынок и вынуждена будет сама себя продавать. Вот туда ее и стараются направить. А ведь известно, что продать можно только то, что варвару понравится. Так, рынок душит свободного художника. И пока еще есть время, нужно, чтобы тот «грядущий хам», о котором в начале ХХ века писал Д. Мережковский, не стал реальностью.
Если придерживаться меркантильной государственной политики, то, следовательно, нужно закрыть театр, получающий от государства дотацию и заняться коммерческой антрепризой. И это сегодня происходит. Нужно сохранять кинотеатры, но демонстрировать в них исключительно голливудские боевики. И тогда многие шедевры оказываются просто недоступными. Такая «государственная политика» у нас утвердилась уже давно. А это означает, что шедевры даже уже есть, а смотреть их некому, поскольку утрачена некогда утвердившая себя форма коллективного просмотра фильма. Контакт со зрителем отсутствует. Отечественные фильмы некому смотреть. Скажем, много ли людей в России посмотрело фильм А. Соку-рова «Фауст»? Очень мало. Его не просто понять, а ведь, используя образы из культуры Запада, режиссер пытается осмыслить и самые болезненные ситуации нашей истории тоже. Но если нет в таких фильмах потребности, то шедевры тоже появиться не могут.
Если меркантильная установка по отношению к образованию приобретет еще больший коммерческий размах, то неоварварство, действительно, не за горами. Ведь сфера образования и есть механизм формирования того идеального образа человека, т.е. средство поддержания культуры. Вот из чего должна исходить истинная государственная политика. А если процесс коммерциализации отождествлять с ложно понимаемой модернизацией, то, конечно, это катастрофа.
Почему же напор предпринимательского духа следует сдерживать? Может быть, не следует? Но, кажется, в верхних эшелонах власти уже ощущают испуг от распространения этого духа, в том числе, в среде политиков. Факты свидетельствуют о том, что испуг от триумфа предпринимательского духа в обществе уже существует. Например, два года назад совершенно убивало сообщение о поведении торгашей, взвинтивших цены на кондиционеры, когда во многих местах России нечем было дышать, когда горели леса, выгорали целые деревни и от смога в городах умирали люди. Вот омерзительный лик бизнеса, свидетельствующий о том, что в человеческой природе есть, что подавлять и преображать. А значит, мы по-прежнему нуждаемся в культуре.
Как сообщили сотрудники музеев на круглом столе, оказывается, есть среди бизнесменов люди, утверждающие, что Москва - идеальная площадка для бизнеса. Они говорят, что если кто-либо из москвичей не имеет возможности зарабатывать пять тысяч баксов в месяц, то его нужно переселять за пределы МКАДа. Пусть покидает Москву. Вот последовательный и утилитарный взгляд предпринимателя - рационалиста. Вот свидетельство того, что бизнес преследует лишь собственные цели. С точки зрения бизнесмена все это логично и рационально. Ну, а почему бы всю Россию не превратить в площадку для бизнеса? А население России переселить хотя бы на Марс, чтобы не мешало бизнесу. Как это по - нашему. Если уж революция, то с потоками крови и террором, если уж социализм в одной стране, то непременно с концлагерями, если уж бизнес, то без стыда и совести.
Спрашивается, что этому предпринимательскому напору может противостоять? Противостоять этому способна гуманитарная сфера, включающая в себя и науки, отслеживающие место и самочувствие человека в этом мире, который легко завести в тупики. Миссия этих наук - своевременно подавать обществу сигналы о неблагополучии. Не нужно требовать от гуманитарной сферы, чтобы она сама себя продавала и извлекала из этого выгоду. Ведь в этом случае общество не может своевременно получать сигналы о возникающих в нем опасностях, которые следует преодолевать. Чтобы эта сфера осуществляла свойственные ей функции, ей нужна свобода. Чиновники часто эти опасности недооценивают или осмысляют поверхностно. Так, может быть, наступление на гуманитарные науки сегодня связано с тем, что гуманитарии, подавая такие сигналы, кого-то сильно беспокоят. Особенно тех, кто заинтересован в том, чтобы государство приняло четкую меркантильную установку. Не следует совершать этого погрома гуманитарных наук. Это недальновидно и разрушительно.
Мы только сегодня, а, следовательно, с большим запозданием можем осмыслить, что же в реальной истории произошло. Осознание культуры произошло как реакция на ее разрушение в процессе утверждения модерна. Нужно вдуматься в эту логику. Ведь нельзя утверждать, что модерн - исключительно негативный процесс. Наоборот, с ним связан прогресс в эволюции политических систем и циви-лизационный прогресс вообще. Но нельзя к этому процессу подходить с априорно
оптимистической оценкой. Продолжая существовать в ритмах модернизации и погружаясь в новый виток модернизации, мы должны быть борцами, способными отстоять права культуры и права гуманитарных наук. У естественных наук одни функции, у гуманитарных другие. Нельзя оценивать гуманитарные науки по образцу естественных. Необходимо углубляться в потенциал гуманитарных наук. Представители гуманитарных наук сегодня, как никогда, обязаны осознать свою миссию. Исчезнет культура, - никому не нужны будут все эти многочисленные предметы потребления, которыми нас пленила цивилизация. Чем нас так соблазняют реклама и гламурные медиа. А что осталось от той государственной политики, которая существовала много десятилетий в ХХ веке, известно. Разве можно допустить, чтобы она повторилась в новых формах. Не остались бы от наших городов только площадки для бизнеса.
Литература
1. Шапиро И. Бегство от реальности в гуманитарных науках. М., 2011. С. 21.
2. Фуко М. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук. М., 1977. С. 41.
3. Хейзинга Й. В тени завтрашнего дня. Человек и культура. Затемненный мир. СПб.,2010. С. 100.
4. Хантингтон С. Кто мы? Вызовы американской национальной идентичности. М., 2004.
5. Бычков В. Художественный Апокалипсис культуры. Строматы ХХ века. Кн. 1- 2. М., 2008.
6. Мотрошилова Н. Цивилизация и варварство в эпоху глобальных кризисов. М., 2010.
7. Шорбан Е. Архитектурное наследие России: исследование и учет. Опыт программы «Свода памятников» // Культура России. 2000-е годы. СПб., 2012. С. 198.
8. Сорокин П. Социальная и культурная динамика. Исследование изменений в больших системах искусства, истины, этики, права и общественных отношений. СПб., 2000. С. 11.
9. Хейзинга Й. В тени завтрашнего дня. Человек и культура. Затемненный мир. СПб., 2010. С. 9.
10. Платон. Сочинения в 3 т. Т.2. М., 1970. С. 216.
11. Булгаков С. Два града. Исследования о природе общественных идеалов. СПб., 1997. С. 259.
12. Ницше Ф. Воля к власти. Опыт переоценки всех ценностей. М., 2005. С. 63.
13. Моль А. Социодинамика культуры. М., 1973. С. 43.
14. Ясперс К. Ницше. Введение в понимание его философствования. СПб., 2004. С. 378.
15. Ницше Ф. Сочинения в 2 т. Т 1. М., 1990. С. 223.
16. Адорно Т. Негативная диалектика. М., 2003. С. 327.
17. Хабермас Ю. Философский дискурс о модерне. М., 2003.
18. Вебер М. Избранные произведения. М., 1990. С. 155.
19. Зомбарт В. Буржуа. Этюды по истории духовного развития современного экономического человека. М., 1994. С. 19.
20. Герцен А. Полное собрание сочинений и писем. Т. ХШ. М., 1959. С. 391.
21. Герцен А. Указ. соч. С. 391.
