CC BY
63
УДК 327.7 А. Ю. Галушко
аспирант кафедры теории и истории международных отношений ИМО и СПН МГЛУ; e-mail: [email protected]
ГРЕКО-БОЛГАРСКИЙ ЦЕРКОВНЫЙ ВОПРОС: ИНТЕРЕСЫ РОССИИ МЕЖДУ ГРЕКАМИ И БОЛГАРАМИ
В статье анализируются дипломатические усилия Российской империи в урегулировании греко-болгарского церковного вопроса. Дается оценка факторам, влиявшим на формирование позиции по данному вопросу у Министерства иностранных дел Российской империи и у Святейшего синода Русской православной церкви. Автор рассматривает полярность позиций российского общества к греко-болгарскому вопросу и уделяет внимание его противоречивой оценке российскими дипломатами, деятелями Русской церкви и Святейшего синода.
Ключевые слова: греко-болгарский церковный вопрос; международная политика; «Восточный вопрос»; Святейший синод.
Galushko A. J.
Postgraduate Student, the Department of Theory and History of Institute of International Relations and Social and Political Science; e-mail: [email protected]
GREEK-BULGARIAN CHURCH CONFLICT: RUSSIA'S INTERESTS BETWEEN THE GREEK AND BULGARIAN
The article devotes to the analyze of the diplomatic efforts of the Russian Empire in the settlement of the Greek-Bulgarian church conflict. The article assesses the various factors influencing the position on the issue at the Ministry of Foreign Affairs and of the Holy Synod of the Russian Orthodox Church. The author examines the polarity of the position of the Russian society to the Greek-Bulgarian issue and focuses on the last controversial among Russian diplomats, the Russian Orthodox Church and the Holy Synod.
Key words: The Bulgarian-Greek Church conflict; international politics; "Eastern Question"; the Holy Synod.
Греко-болгарский церковный вопрос, ставший на повестку дня международной политики уже в первые десятилетия XIX в., обозначил серьезную дилемму для российской императорской дипломатии в отношении стран-единоверцев, стремившихся к независимости от Османской империи. Проблемы эти по прошествии времени можно было бы обозначить как важнейший предмет внимания российской дипломатии на балканском направлении.
Период становления балканских народов на территории «умирающего больного», как называл Османскую империю Александр III, сформировал для Российской империи совершенно новый вызов. Общность вероисповедания, единство церкви, глубокие исторические связи, казалось бы, могли стать твердой основой дипломатического прорыва на этом сложном и притягивающим все ведущие державы направлении.
Распутывать накопившиеся узлы противоречий в этом регионе без учета церковно-дипломатических возможностей, было бы опрометчивым шагом. Нарождавшиеся в тот период национально-освободительные движения, а вместе с ними и формально национальные вопросы, основанные тем не менее в большинстве случаев на религиозном факторе, которые можно обозначить как «болгарский вопрос», «греческий вопрос», «сербский вопрос», «македонский вопрос» и т. п., стали предметом пристального изучения и основой многочисленных донесений российских консульств, агентов и советников по Восточному вопросу [13]. Так, по мнению Ф. М. Достоевского «Идея "Восточного вопроса" сводится не только к разрешению проблемы, кому... обладать проливами и территориями Балканского полуострова, но восточный вопрос - это еще и разрешение судьбы восточного христианства» [14, с. 362].
К началу второй половины XIX в. Россия подошла с пониманием того, насколько важным является церковный фактор в разрешении вопроса, по какому пути пойдут освобождаемые народы бывшей Османской империи. В 1850 г. камергер императорского двора А. Н. Муравьев пишет «Записку о состоянии Православной церкви на Востоке», в которой обозначает основные проблемы, стоящие перед Церковью как перед институциональной единицей, способной оказывать влияние на внешнеполитическую обстановку.
Помимо прочего, А. Н. Муравьев указывает на опасность, которую таит в себе «болгарский вопрос». «Если же церковь Восточная будет все более и более распадаться на малые отдельные части, чуждые общего союза, то оправдаются упреки Римлян (католиков. -Прим. авт.) о недостатках в ней единства, условия, необходимого для Православия» [12, с. 234]. А. Н. Муравьев упоминает Римско-католическую церковь не случайно. Понимание того, что на пути формирования государственности освобождаемых народов может стоять и вопрос смены религиозной принадлежности, существовало
и рассматривалось Российской империей. Таким образом, греко-болгарская церковная распря (схизма), или греко-болгарский церковный вопрос, возник как следствие национального движения болгар, желавших не только самостоятельности государственной, но и как обязательного атрибута - независимой от Константинопольского патриархата автокефальной Церкви. Стремление получить в архиереи служителей болгарской национальности приводила к жестким, а иногда и жестоким столкновениям прихожан с греческими архиереями. Ведь по мнению болгар, их старания и усилия по национальному освобождению не увенчаются успехом, если не будут отстранены от управления болгарскими епархиями греческие архиереи, которых болгары считали самым ревностными поборниками эллинизма. После 14 лет напряженной борьбы, которая носит название «греко-болгарская церковная распря», Высокая Порта была вынуждена выдать болгарам фирман для учреждения болгарского экзархата, в состав которого вошли шестнадцать епархий. Более того, десятый параграф того же фирмана давал возможность остальным болгарским епархиям войти в состав экзархата при условии, что две трети христианского населения на этих территориях пожелают быть присоединенными к экзархии. Дальнейшие шаги Константинопольского патриархата, недовольного решением султана, привели к новому витку противостояния. Константинопольская патриархия, понимая, что приведение в действие фирмана повлечет за собой тяжелые последствия для Восточной церкви, изъявила готовность удовлетворить желания болгар на независимую Церковь. С этой целью тогдашний патриарх представил законопроект, содержащий практически идентичный фирману текст, однако без десятого параграфа. Недовольные таким предложением патриарха болгары, отказались от примирения на основе фирмана. Константинополь же, в свою очередь, прибегнул к самому строгому церковному наказанию - схизме, т. е. отлучению от Вселенской церкви всех болгар. Так у конфликта греков и болгар появилось и другое название -«Болгарская схизма».
Таким образом, спор болгар и греков никогда не имел церковного характера в прямом смысле слова, хотя и те, и другие всегда старались представить его именно таким. На самом же деле, спор -это национально-политическая борьба, конечная цель которой, освобождение всего болгарского народа от влияния эллинизма. Это
понимали в дипломатических кругах всех ведущих стран. Собственно борьба в дипломатических кабинетах шла не менее интенсивно.
Взгляд на греко-болгарский церковный вопрос из России был настолько неоднозначен, что говорить о единстве мнений дипломатов, Священного синода и общества не приходится.
По существу греко-болгарский церковный вопрос и отношение к нему в России стали наглядным примером противоречий, догматических, а иногда и личных, которые могут сопровождать церковно-дипломатическую позицию к тому или иному событию.
Институциональная структура формирования государственной позиции на греко-болгарский церковный вопрос выглядела следующим образом. Азиатский департамент Министерства иностранных дел Российской империи вел переписку с русскими дипломатическими и консульскими агентами по политическим и церковным делам, давал инструкции и поручения, получал депеши и донесения, секретные телеграммы. Регион, в котором развивались события греко-болгарского раскола, не ограничивался лишь Афинами и Софией и затрагивал русские представительства и консульства в Сербии (Белград), Черногории (Цетинье), Македонии (Битолия), Греции (Салонники и Св. гора Афон), Адрианополе и Филиполи и, конечно, в Константинополе. Консульства и дипломатические представительства во владениях Османской империи по традиции возглавляли квалифицированные, хорошо подготовленные и опытные дипломаты, имевшие и свой личный взгляд на внешнеполитические и церковные сношения Российской империи с соседями, оппонентами и единоверцами. Персональное мнение дипломата на Востоке скорее можно назвать плюсом, но в условиях нарождавшегося в Российской империи внутреннего раскола на славянофилов и западников, оно порой не гарантировало действительно консолидированную позицию государства.
Другим влиятельным органом был Святейший синод Русской православной церкви, который помимо решения общих вопросов, связанных с паломничеством к святым местам Востока, и жизнью русского монашества за рубежом, также являлся неким «мозговым» центром во взаимодействии с братскими церквами и с церковью католической. Синод в лице обер-прокурора давал оценку практически каждому шагу противоборствующих сторон, анализировал последствия подобных шагов, присылал в Азиатский департамент МИД
рекомендации по общению дипломатического корпуса с иерархами Восточной церкви. Таким образом, Синод обладал вполне действенным инструментом влияния на формирование государственной позиции по греко-болгарскому вопросу.
Третьим центром принятия решений выступали многочисленные советники обер-прокурора Святейшего синода по «Восточному вопросу». Известные ученые, богословы, историки Церкви, занимая подчас диаметрально противоположные позиции по данному вопросу, в значительной мере формировали мнение и образ действий государственного аппарата.
К внешним факторам, существенно влиявшим на разрешение вопроса, можно отнести, во-первых, чрезвычайно высокую ротацию Константинопольских патриархов. Ведь от готовности к диалогу и консенсусу, а также от дипломатической гибкости Константинопольского патриарха фактически зависело разрешение этого сложного этноконфессионального конфликта. За более чем полвека, минувших с начала обсуждения греко-болгарского вопроса, сменилось 13 предстоятелей Константинопольского престола. Смена патриарха порой резко меняла и курс патриархата: от явной готовности к значительным уступкам болгарам до фактически отлучения всей болгарской нации от Вселенской церкви. Для сравнения обер-прокурор Святейшего правительственного синода за тот же период менялся 6 раз. В подобных условиях налаживать церковно-дипломатический диалог с Константинополем было затруднительно.
Во-вторых, можно с уверенностью говорить о том, что общественно-политическая обстановка в Греческом королевстве с ее переориентацией после смерти Иоанна Капидострия в сторону западных держав, была для Российской империи чревата потерей фактически основного единоверного союзника на Балканах, да к тому же союзника с ярко выраженным (через греческих иерархов Константинопольского патриархата) влиянием на Константинопольский престол. Национально-психологические и культурные особенности греческой элиты формировались в те годы под воздействием дилеммы: Россия или Запад. Столь «агрессивная» постановка вопроса в разрезе греко-болгарской церковной распри, где греческий и болгарский эстеблишмент фактически отказывались (за редким исключением) идти на уступки друг друга, означала, что и от Российской империи ждут совершенно конкретного выбора.
И в-третьих, многочисленные архивные документы того времени свидетельствуют об активизации инославной пропаганды со стороны Римской католической церкви и церкви протестантской, направленной на распространение своего влияния на территории, исконно закрепленные за Вселенским патриархом. Время для активизации было выбрано не случайно. Построенная на церковных противоречиях пропаганда, как показала история, заставляла некоторые районы по нескольку раз за короткий промежуток времени переходить из православия в католицизм и обратно. Болгарский же вопрос в этом плане выделялся особенно. Не получавшие по своему разумению достаточной доли церковной независимости от греков, болгары пытались приобрести ее, в том числе и с помощью отказа от веры отцов и унии с католиками. Копия с донесения статского советника Кояндера из Софии по вопросу назначения болгарского епископа в Орхиду от 24 декабря 1884 г. - алгоритм действий практически всех новообразованных национальностей на территории распадающейся Османской империи. Вот выдержка из него: «.для достижения цели для Орхидских Болгар представляется два пути: или выйти в непосредственное сношение с Вселенской Патриархией и вполне подчиниться ей под условие назначения в Орхиду епископа из Болгар, или же признать духовную зависимость Македонии от Карловацкого Патриарха, причем болгары надеются, что с помощью австрийского влияния им удастся добиться от Константинополя избавления от ненавистного им греческого духовенства» [10, с. 98] Общественные настроения в России отражали различные взгляды на греко-болгарский церковный вопрос как в среде русской дипломатии, так и в среде интеллигенции. «Кто же у нас не рвал и не метал за «братьев-славян и против греков», - писал дипломат и философ К. Н. Леонтьев [15, с. 448]. Обратимся к статье из греческого журнала «А1'г» за 1857 г., перевод которой сделало для Азиатского департамента посольство в Константинополе. «Идея Болгаризма, распространяющая исполински во всех городах Болгарии ... под защитою Адрияпольского русского консула Ступина, который (впрочем не известно по предписанию ли своего Правительства действует, или по собственному влечению, но я желаю, чтобы было последнее к чести Православной России) есть главная причина Болгаризма..» [1, с. 176]. Столь категоричное мнение о роли России могло бы быть трактовано лишь как пропагандистская уловка, если бы не реальность, в которой мнение русских дипломатов и советников по этому
вопросу разделилось. В действительности русский консул Ступин в своих донесениях довольно красочно описывал притеснения болгар греками, призывая к миру между единоверными, однако всячески обозначая свою приязнь к первым. На донесения консула обратили внимание в Святейшем синоде и обер-прокурор Синода граф А. П. Толстой написал 27 марта 1858 г. конфиденциально к канцлеру А. М. Горчакову: «...весьма естественно и законно желание болгар иметь Епископов из своего народа и слышать богослужения на своем языке. Но происходящие от сего столкновения между греками и болгарами, наше сочувствие к последним никогда не должно удалять нас от строгой беспристрастности. Мы и в себе сами и в единоплеменных нам народах должны подавлять всякое неприязненное чувство к Грекам . помнить, что при всех своих недостатках они бдительно стоят на страже Вселенской Церкви» [2, с. 228]. Как показала история, строгая беспристрастность, о которой написано в середине XIX в. в переписке первых лиц государства, принимающих важнейшие внешнеполитические решения, стала краеугольным камнем воззрения Русской церкви и Святейшего синода на греко-болгарский церковный вопрос и предметом невольной его критики со стороны русской же дипломатии.
В таких сложных условиях на греко-болгарский церковный вопрос пытались активно влиять как Министерство иностранных дел, так и Святейший синод Русской православной церкви. Цель -добиться единства всей Восточной церкви и не допустить посягательство этнофилетизма на канонический церковный строй.
Иерархия Синода с петровских времен предполагала, что основную позицию Русской церкви будет озвучивать обер-прокурор Синода, лицо светское, основываясь в том числе и на мнении своих советников, а также на мнении членов Синода (священнослужителей). Болгарский вопрос в этом контексте может быть интересен тем, что основные этапы болгарского церковного раскола приходятся на годы жизни и активной работы члена Священного синода Русской православной церкви, митрополита Московского Филарета (Дроздова). Его четкая и последовательная позиция, излагаемая в записках к обер-прокурору Священного синода, - официальная точка зрения, обладавшая статусом непререкаемой и являвшаяся позицией, тиражируемой для всех дипломатических представительств.
В 1860 г. обер-прокурор, основываясь на отзывах митрополита Филарета, в своей записке министру иностранных дел, канцлеру
А. М. Горчакову пишет: «Последние события, случившиеся в Болгарской церкви на Святой неделе, не могут низвести благословения Божия на начинания Болгар; поступки их. Церковь признает нарушением святыни; вообще нельзя ожидать добрых последствий в церковных преобразованиях, когда повинуясь расчетам мирским и политическим, как бы они не были благоразумны, оставляются в сторону правила и предания, на которых искони основана Церковь и от которых она никогда безнаказанно не отступала» [3, с. 355].
«Просить у Порты самим учредить свою народную независимую иерархию, это показывает, что болгары, хотя уже довольно имели времени обдумать свое дело, но все еще имеют упрямое желание, а понятия не приобрели. Учредить новую независимую иерархию можно только с благословения законно существующей иерархии» [11, с. 66-67], - писал митрополит Филарет. Он же, обращаясь к обер-прокурору Синода, отмечает, что «Порта едва ли не найдет для себя выгодное, иметь Греков и Болгар разделенных и враждующих между собою, нежели одну сплошную массу Греков и Болгар» [11, с. 66-67].
Заметим, что подобная трактовка действий Оттоманской Порты - редкое явление среди российских дипломатов того времени. Причина нежелания дипломатического корпуса видеть то, что разглядел митрополит Филарет, скрывалась в описанных выше разнополярных общественных мнениях на греко-болгарский вопрос. Имела ли Церковь в лице Святейшего синода возможность участвовать в дипломатическом диалоге по вопросу, изначально являвшемуся лишь церковным?
В 1867 г. в разгар греко-болгарской распри граф А. П. Толстой, обращаясь к канцлеру А. М. Горчакову, максимально лояльно, но недвусмысленно давал понять, что сношения Церквей по делам духовным должны осуществляться напрямую, минуя дипломатический корпус. В своей записке А. П. Толстой напоминает кроме всего прочего о своем ежегодном отчете, поданном на имя императора и цитирует следующие строчки из отчета: «Общение всех православных Церквей между собой должно составлять истинную силу Православия и самый надежный отпор пропаганде Латинской церкви, хвалящейся своим административным единством. В этих видах, весьма желательно установление прямых сношений между Православными Церквами по делам чисто духовным. Как ни деятельно поддерживает наша дипломатия интересы Православия на Востоке,
но дипломатические чиновники, при всех их достоинствах, не могут иметь тех богословских познаний, которые необходимы для ведения переговоров по делам духовным» [6, с. 2-3].
В той же записке граф А. П. Толстой упоминает и достаточно сухую пометку от императора: «Сообразите, как это исполнить».
Попытку сделать сношения эффективными предприняли в российском руководстве. Граф А. П. Толстой исполнял резолюцию императора достаточно долго. Через два года А. П. Толстой писал товарищу (заместителю министра. - Прим. авт.) министра иностранных дел следующее: «Святейший Синод, разделяя вполне взгляд Святейшего Патриарха Григория (Константинопольский Патриарх), на необходимость установления ближайшего общения между Российскою и Константинопольскою церквами, со своей стороны полагает сообразным, с этой целью, назначить в Константинополь особое доверенное от Святейшего Синода духовное лицо, для передачи от Российского Святейшего Синода Константинопольскому Патриархату и наоборот... сообщений по церковным делам, без всякого в том посредства Министерства иностранных дел» [7, с. 8-9].
Одновременно с этим обер-прокурор отправил в Министерство и проект инструкции поверенному в Константинополе от Святейшего правительственного синода. Многостраничный документ -инструкция из 18 пунктов не оставляет сомнений в том, что Святейший синод больше не хочет иметь дополнительное звено в общении с Константинопольской церковью.
Такая, казалось бы логичная постановка вопроса, вызвала достаточно холодную реакцию посольства в Константинополе. Посол наш в Константинополе граф Н. П. Игнатьев пишет письмо директору Азиатского департамента МИД В. И. Вестману, в котором дает свой отзыва на предложения Святейшего синода. Помимо комментариев к некоторым пунктам инструкции, граф Игнатьев обращает внимание и на ряд моментов, которые, по его мнению, необходимо учесть при принятии решения о поверенном. В частности он пишет: «Я постоянно стремился установить близкие, частые и по-возможности непосредственные сношения между Вселенским Патриархом, прочими Иерархами Восточной Церкви и нашим Св. Синодом», - начинает свое письмо граф. Далее посол описывает те вопросы, которые при его поддержке удалось решить между Русской церковью и Константинопольским патриархатом и отдельно останавливается на том, какой урон его репутации был нанесен
в связи с двусмысленной позицией Святейшего синода по греко-болгарскому церковному вопросу. Он пишет следующее: «Министерству иностранных дел известно, что ответ нашего Святейшего Синода не удовлетворил ни Болгар, ни Греков. Напротив, он возбудил ожесточенную полемику в обоих лагерях и раздражил высшее греческое духовенство отвержением предложения Патриарха. Меня же этот ответ поставил в затруднительное положение, так как отказ наш по видимому шел в разрез постоянно проводимой мною мыслью об установлении непосредственных сношений между Восточными Иерархами и нашим Св. Синодом, и о Соборном решении всех вопросов, касающихся интересом православного мира» [8, с. 18-19].
Далее Н. П. Игнатьев без всяческой аргументации обращает внимание на то, что «установление сношений между Русской церковью и Вселенским Престолом на новом начале - дело трудное и щекотливое. зависит от удачного выбора минуты... и личности поверенного», а также фактически дает свой ответ на предложения обер-прокурора Святейшего синода: «нельзя не сознаться, что минута для присылки духовного лица, облеченного доверием Св. Синода, была бы неблагоприятна не только по общим политическим соображениям, но и по чисто церковным. Приезд нового духовного лица, предназначенного для непосредственных сношений, породит несомненно самые нелепые слухи и толки. Здесь несомненно увидят в нем агента Панславистской пропаганды...» [9, с. 24]. Сгущая краски подобным образом, граф Н. П. Игнатьев очевидно указывает на собственное нежелание терять каналы управления на вверенной ему территории.
Фактически Святейший синод предлагал вывести из под ведения Министерства иностранных дел все вопросы, касаемые церковных дел и причиной тому были, на наш взгляд, сложности в восприятии греко-болгарского церковного вопроса.
Однако предложение это так и осталось нереализованным.
Внимание именно к переписке по этому вопросу не случайно. Греко-болгарская церковная распря поставила под удар единство Восточной церкви. Члены Синода, в особенности митрополит Московский Филарет, отчетливо понимали, в какой мере разлад между болгарами и греками может породить иные примеры этно-филетизма на Балканах. Более того, готовность болгар ради освобождения от греческого влияния, переходить под власть церкви
римско-католической, становилась опасностью потери серьезной по численности православной паствы на Балканах. Многочисленные выписки из определений Святейшего синода с 1860 по 1872 гг. указывают на то, что греко-болгарский церковный вопрос можно было бы решить в духе христианства на канонической почве, не давая ему перенестись на почву политическую. Напомним, что Синод наполовину состоял из представителей Русской православной церкви. Те же выписки, равно как и донесения послов, консулов и агентов говорят о том, что от Российской империи ждали действенной помощи в разрешении вопроса как в Константинополе, так и на болгарских территориях.
Российская дипломатия как зеркало русских общественно-политических воззрений на дальнейший путь развития государства, восприняла церковный спор греков и болгар ровно так же, как хотели его воспринять радикальные партии греков и болгар, с одной лишь разницей: мы выбирали между славянами и эллинами. В тоже время Русская церковь и Святейший синод (до определенного момента) ставили под сомнение необходимость именно такого выбора, занимая примирительную позицию, основанную на необходимости братского общения всех православных церквей в каноническом духе.
Пока одни считали, что «международная распря болгар и греков выходит уже за пределы чисто церковного спора за славянскую иерархию, и перерождается в племенную вражду, которую разжигают греческие фанатики Королевства и островов, не покинувшие мечты о восстановлении Византийской империи, и поклявшиеся непримеримою ненавистию к возрождающейся болгарской народности» [5, с. 439], другие пришли к выводу, что «болгары не только отложились своевольно от Патриарха (т. е. вопреки его завещанию), чего не сделали в свое время ни Россия, ни Сербия, ни Румыния, но и преднамеренно искали раскола, преднамеренно всячески затрудняли мирный исход, чтобы произвести больше политических захватов. они бестрепетно готовы потрясти всю Церковь и нарушить весьма существенные и важные уставы ее в пользу своей неважной и, видимо, ни к чему замечательному не призванной народности» [16, с. 359].
Достаточно очевидным доказательством того, по какому дипломатическому пути пошла российская дипломатия можно судить по записи, сделанной на донесении чрезвычайного посланника
в Константинополе князя А. Б. Лобанова-Ростовского в 1860 г.: «Сообщить К(нязю) Горчакову. К сожалению, я вижу, что Вы не можете убедиться, что покровительство, оказываемое нами Славянам, есть единственное средство спасти Православие от отпадания многочисленной паствы.» [4, с. 439].
Греко-болгарская церковная распря сама по себе была сложным церковно-дипломатическим «клубком противоречий». Не учитывая возможности полноценного межцерковного диалога и сделав ставку исключительно на одного из двух участников спора, Российская империя, быть может, потеряла влияние в конечном итоге на обоих. Греческое королевство попало под покровительство Британской короны, а отношения с Россией уже никогда не были теми же, что в начале XIX в. Болгария же, в начале XX в. пользовалась уже больше поддержкой западной, нежели российской дипломатии. Российская действительность того времени, когда идеи западничества и славянофильства были движущим фактором и в дипломатии показала, что как и сегодня, в XIX в. «.российская модель развития не воспринимает крайние формы, как западничества, так и славянофильства.» [14, с. 64].
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. АВПРИ (Архив внешней политики Российской Империи), СПБ ГА (ГлавАрхив), ПО, опись 233, 1847 дело 2, с. 176.
2. АВПРИ, СПБ ГА, ПО, опись 233, 1847 дело 2, с. 228.
3. АВПРИ СПБ ГА, ПО, опись 233, 1847 дело 2, с. 355.
4. АВПРИ СПБ ГА, ПО, опись 233, 1847 дело 2, с. 439.
5. АВПРИ СПБ ГА, ПО, опись 233, 1847 дело 2, с. 439.
6. АВПРИ, Политархив, № 3, 1840, дело 150 с. 2-3.
7. АВПРИ Политархив, № 3, 1840, дело 150 с. 8-9.
8. АВПРИ Политархив, № 3, 1840, дело 150 с. 18-19.
9. АВПРИ Политархив, № 3, 1840, дело 150 с. 24.
10. АВПРИ, Политархив,опись 482 1883 дело 3355/2, с. 98.
11. АВПРИ, Политотдел,опись 233,1859, дело 6, с. 66-67.
12. АВПРИ Фонд «Посольство в Константинополе» Опись 517/2, дело3387, 1864, с. 234.
13. Галушко А. Ю. Святая Гора Афон как элемент балканской дипломатии России в конце XIX - начале XX века // Актуальные проблемы внешней и внутренней политики Российской Федерации. - М. : МГЛУ, 2014. -С. 34-44. - (Вестн. Моск. гос. лингвист. ун-та; вып. 23 (709). Сер. Исторические науки. Политические науки).
14. Достоевский Ф. М. Собр. соч.: в 15 т. - Т. 14. - СПб. : Наука, 1995. - 362 с.
15. Касюк А. Я. Направления глобализации в мире и в России.// Актуальные проблемы внешней и внутренней политики Российской Федерации. -М. : МГЛУ, 2015. - С. 56-68. - (Вестн. Моск. гос. лингвист. ун-та ; вып. 2 (713) Сер. Общественные науки).
16. Леонтьев К. Н. Записка отшельника (1887) // Восток, Россия и Славянство: Философская и политическая публицистика. Духовная проза (1872-1891). - М., 1996. - 800 с.
17. Леонтьев К. Н. Письма о восточных делах // Восток, Россия и Славянство - 800 с.
