CC BY
63
ГРАЖДАНСКОЕ ОБЩЕСТВО КАК АНАЛИТИЧЕСКАЯ КАТЕГОРИЯ ДЛЯ ИССЛЕДОВАНИЯ СОСТОЯНИЯ ОБЩЕСТВА ПОЗДНЕИМПЕРСКОЙ РОССИИ: НОВОЕ ПРОЧТЕНИЕ СТАРОЙ ДИСКУССИИ1
А.А. Сафонов, А.С. Туманова
Safonov A.A., Tumanova A.S. Civil society as an analytical category for the investigation of the condition of the society of Russia of the late Empire epoch: a new outlook for the old discussion. The article presents a review of the research approaches to the problem of the interaction of state and society in the epoch of late Empire in Russia, reveals the peculiarities and specific features of the Russian model in comparison to a European one. The paper contains the statements of the Russian and foreign authors keeping to the different, often diametrically opposite, points of view concerning the stage of development of the ideology, practices and institutes of civil society in pre-revolutionary Russia.
Обзор исследовательских подходов к проблеме взаимоотношений общества и государства в позднеимперской России позволяет говорить о наличии в литературе двух взаимосвязанных и взаимообусловленных вопросов, которые нуждаются в своем решении. Во-первых, как можно оценить степень развития в дореволюционной России гражданских институтов, насколько далеко продвинулось российское общество в этом направлении после 1905 г. и до февраля 1917 г., и, во-вторых, что препятствовало формированию идеологии и структур гражданского общества?
Современный шведский социолог Т. Янссон характеризует взаимоотношения государства и гражданского общества в виде некоего «драматического треугольника». Государство находится наверху, а внизу, с одной стороны, - местное самоуправление, муниципалитеты, относящиеся к общественной сфере и к государству, с другой стороны, также внизу, - добровольные объединения, размещенные в частной, свободной сфере. В одних обществах наибольшее распространение получил коммуналистский тип общества (с акцентом на местное самоуправление), а в других общество стало «ассоциативным». Если правящая политическая элита сознательно проводит курс на поддержание общественной самодеятельности граждан, минимизируя вмешательство государства в дела гражданского общества, а элиты последнего уважительно относятся к государственным структурам, то, по словам Янссона, создают-
1 Статья подготовлена при поддержке Американского совета научных сообществ (ACLS).
ся необходимые предпосылки для установления союзнического типа отношений между этими социальными контрагентами. Так, в Америке добровольные организации становились общенациональными и сплачивали народ. В России же крайне сложно было заставить государство действовать по принципу самоограничения и поощрения самоорганизации граждан [1].
Россия традиционно принадлежит к странам, которые больше ориентированы на государство, чем на общество. Здесь укоренено убеждение о необходимости сильного государства, тогда как общество недостаточно автономно и независимо. Введение структур и институтов гражданского общества в российское социальное пространство, как правило, приводило к негативным последствиям: обусловливало переход конфликтных тенденций в обществе в открытую форму их проявления, инициировало выброс негативной социальной энергии и тормозило в итоге развитие российского социума. Это связано с тем, что в России, в отличие от стран Запада, исторически сложился иной тип общественной системы, в основе которой лежит эффективность власти, а не эффективность собственности и гражданского общества.
Термин «гражданское общество» вновь стал актуальным в нашей стране в 80-е гг. XX в., когда остро обозначилась экономическая стагнация и кризис легитимности власти. В ходе начавшихся дискуссий о путях реформирования экономической и политической систем был выдвинут тезис о необходимости сужения сферы вмешательства государства в экономическую и общественную жизнь и о развитии гражданского общества -
относительно свободной от государственного принуждения сферы жизни. Как справедливо отмечал в начале 90-х гг. известный правовед З.М. Черниловский: «Противопоставление гражданского общества и государства возникает тогда, когда государство монополизирует те или иные, подчас и несвойственные ему функции, а его аппарат превращается в оторванную от общества корпорацию» [2]. Усматривая все признаки подобного противопоставления и даже противостояния, научное сообщество дискутировало о возможных путях исправления ситуации. Гражданское общество стало парадигмой, определяющей возможное направление общественных реформ.
У истоков современных взглядов на диалектику взаимодействия государства и гражданского общества стоит известный французский государственный деятель, социолог и историк А. де Токвиль. Теория Токвиля явилась своего рода «золотой серединой» между моделью всеобщего государства Г. Гегеля, согласно которой государство должно регулировать общественную жизнь и вмешиваться в дела гражданского общества, между элементами которого существует множество противоречий, которые самому гражданскому обществу разрешить было невозможно, и моделью минимального государства Т. Пейна, признававшей право развитого гражданского общества на саморегуляцию и ограничивавшего роль государства минимальным участием в управлении обществом [3].
Токвиль выступает противником монополизации власти, как государством, так и гражданским обществом. Наибольшую опасность он усматривал именно со стороны государства, способного переродиться в деспотию, сконцентрировав в своих руках власть и привилегии. В качестве механизмов сдерживания государственного деспотизма Токвиль предлагает реализацию принципа разделения властей (в политической сфере) и развитие гражданских ассоциаций (научных, литературных, просветительских, религиозных и др.), лежащих вне сферы непосредственного контроля институтов государственной власти. Именно ассоциации образовывали, по его мнению, непреодолимые барьеры на пути деспотизма, некое «независимое общественное око», осуществлявшее неусыпный кон-
троль над государством. Работа А. де Токви-ля «Демократия в Америке» стала одним из первых крупных исследований, признававших стержневым институтом гражданского общества гражданские ассоциации, способные разрешать проблемы, с которыми не в силах справиться государственные институты. По мере того, как «свободная сфера общественной жизни» переполнялась ассоциациями - объединениями вне сферы государственной власти, государство стало отстраняться (диссоциироваться) от целой серии функции, которые прежде выполняло, а обществу пришлось ассоциироваться [4].
Добровольные ассоциации служили антитезой старому патриархальному укладу, играли определяющую роль в том, что Ю. Хабермас назвал новой публичной сферой, в рамках которой частные лица собирались вместе, чтобы публично обмениваться мнениями [5]. В предреволюционной России они были островками формирующейся гражданской культуры и гражданского общества.
Большинство ученых, как западных, так и российских, делают вывод о существовании гражданского общества на завершающем этапе монархического строя, ссылаясь, прежде всего, на деятельность индивидуумов, протекавшую в рамках добровольных организаций. Так, известный специалист в данной области американский историк Дж. Бредли понимает под гражданским обществом «ассоциации и институции, не являвшиеся частью государства, которые составляли основу для упорядоченных, легальных и коллективных действий» [6].
Современные теоретики гражданского общества американский политолог Дж. Коэн и социолог Э. Арато противопоставляют гражданское общество «политическому сообществу», т. е. партиям и парламенту, а также «экономическому сообществу», т. е. организациям производства и сбыта. В соответствии с этой классификацией социальной тканью гражданского общества, его несущей конструкцией также выступают добровольные ассоциации неполитического плана [7].
О. Файджес датирует происхождение гражданского общества началом 1890-х гг., поскольку именно тогда, по его мнению, общественные организации стали более независимыми, а степень их организации возросла [8].
В последнее десятилетие существования самодержавия, в период трансформации его в конституционную монархию, добровольные общества и связанные с ними ценности занимали все более значимые позиции в жизни России. Они активно действовали в таких областях, как наука и техника, литература и искусство, благотворительность и взаимопомощь, медицина и сельское хозяйство и др. Если в первой половине XIX в. общества являлись не более чем редкостным украшением социокультурного ландшафта страны (их было меньше ста, да и те терялись в необъятных пространствах Российской империи), к началу XX в. они становятся его непременным атрибутом. В 1912 г. в одной только Москве действовало более шестисот ассоциаций, около пятисот обществ существовало накануне Октября 1917 г. в Санкт-Петербурге [9]. В провинциальных городах к началу Первой мировой войны функционировало до сотни и немногим более сотни обществ (семьдесят - в Тамбове, сто - в Казани и т. д.) [10, 11]. Наряду с филиальными отделениями столичных организаций широкое распространение получили общества, сфера деятельности которых ограничивалась рамками отдельных губерний, городов (как губернских, так и уездных) или даже городских районов, что свидетельствовало о развитии гражданского общества не только вширь, но и вглубь.
Массированное вхождение в российскую жизнь общественных организаций символизировало зарождение нового типа организации социума, приходящего на смену характерным для феодально-сословного строя иерархическим корпоративным институтам, основанным на принципе принудительного участия. Он был ориентирован на равенство возможностей, самофинансирование, выборность, принятие совместных решений в ходе демократического их обсуждения, ротацию должностей, подконтрольность вышестоящих нижестоящим и т. д.
Позволив негосударственным институтам укрепить свои позиции, государство разрушало принадлежавшее ему монопольное право на выражение потребностей и интересов своих подданных. Диалектику взаимоотношений власти и общественности точно описал американский автор Дж. Уолкин: «с ростом зрелости русского общества и не-
способности государства действовать решительно... инициатива общественности медленно и неуклонно расширялась, а свобода действий, остававшаяся государству, медленно и неуклонно сужалась» [12].
Вопрос о присутствии институтов гражданского общества в политической системе дореволюционной России и степени их зрелости принадлежит в исторической науке к числу наиболее дискуссионных. Особо следует отметить вклад в изучение гражданского общества, внесенный западными авторами. По существу именно они ввели «гражданское общество» в российскую историографию как исследовательскую категорию, начали рассматривать общественные институции в контексте формирования в предреволюционной России гражданского общества. Первопроходцами здесь явились Дж. Уолкин, Дж. Бредли, А. Линденмайер, Э. Кимбелл, М. Хильдермайер, Л. Хэфнер и др. «Визитной карточкой» их исследований является глубокое знание европейской исторической традиции формирования гражданского общества и добровольных ассоциаций. Отсутствие в России институциональных гарантов гражданского общества, канонизированных западной политической мыслью, таких как сильный средний класс, развитые коммер-циализованные города, защищенные права личности и собственности и др., побуждало отдельных западных авторов прийти к выводу о слабости гражданских институтов в России. Другие же (и на наш взгляд, они ближе к истине) рассматривают российскую модель гражданского общества как некий особый архетип, формировавшийся на перекрестке восточной и западной культур в особых исторических, социо- и этнокультурных условиях атрофии общественного и гипертрофии государственного начал, что обусловило его своеобразие и неповторимость.
Л. Хэфнер, Э. Кимбелл, Дж. Хатчинсон характеризуют гражданское общество последнего десятилетия царского режима как относительно слабое. Свои выводы они основывают на утверждении об отсутствии в условиях авторитарного строя, либо присутствии в минимальных дозах таких важных атрибутов гражданского общества, как гражданские права, религиозная и этническая терпимость, верховенство права и закона, неприкосновенность частной собственности
и автономия частной сферы. Важным критерием в их построениях выступает отношение верховной власти к праву. Оценивая акты 3 июня 1907 г. о роспуске Государственной думы и об изменении порядка выборов в нее как свидетельство того, что «русское государство и его лидеры не держались за право и закон» и «гражданственность» самодержавия. страдала от юридического дефицита», немецкий ученый Л. Хэфнер утверждает, что гражданское общество не было принято большинством населения в качестве третьей силы, после радикальной оппозиции и самодержавия, и разорвалось между этими крайностями [13]. Э. Кимбэлл видит главную причину слабости гражданского общества в России в позиции правящей власти, не заинтересованной в предоставлении населению гражданских прав и не готовой к обращению с ним не с позиции силы [14]. Тем не менее, все перечисленные авторы указывают на добровольные ассоциации как на значимый канал взаимодействия государства и общества и как на средство преодоления противоречий между ними.
Дж. Бредли видит способ преодоления доминировавшего много лет в исторических исследованиях противопоставления государства и общества в обращении к общекультурным идеалам и либеральным ценностям, заключенным в деятельности неполитических ассоциаций, таким как «общественный долг и гражданский дух». В поле зрения данного исследователя находится группа благотворительных, научных, профессиональных, культуртрегерских обществ и др. Первоначально они, по его мнению, были благонамеренны и законопослушны, требуя лишь организационной автономии, однако, не получив желаемого, переходили к конфронтации с государством. Тем не менее, именно неполитические общества Бредли предлагает считать моделью самоорганизации, в рамках которой развивалась культура общественного действия и было достижимо социальное согласие [6], а также ведущим фактором формирования гражданского общества и источником его силы.
Немецкий ученый М. Хильдермайер, основываясь в первую очередь на исследованиях, анализировавших процессы самоорганизации, происходившие на уровне отдельных городов, оценивает степень развития граж-
данского общества накануне Первой мировой войны и революции 1917 г. как более высокую, чем это принято было считать до него. Возникновение большого числа добровольных объединений в разных сферах знаменовало, по его словам, «начало самостоятельной деятельности ранее пассивных сегментов общества, которая могла бы развиться до той степени, которая является внутренним ядром гражданского общества» [15].
Близкую точку зрения высказывает российский историк И.С. Розенталь, исследовавший взаимоотношения власти и общественности на примере г. Москвы. По его мнению, в России в начале XX в. складывались элементы гражданского общества - самоорганизующиеся институты, необходимые для выражения и реализации интересов граждан, к числу которых относились в первую очередь добровольные общества и союзы. Увеличение их количества, расширение круга участников свидетельствовало о дифференциации потребностей, усвоении идеи самоценности личности, осознании права на выбор форм взаимного сотрудничества - помимо сословных и иных градаций, установленных государством [16, 17].
Противоречивость взаимоотношений общественных организаций и государства наиболее емко и точно, как нам представляется, сформулировал А.Е. Иванов: «Они
(общественные организации. - А. Т.) вызревали в недрах самодержавного строя, подготавливали его конституционную эволюцию, пропагандировали идеологию реформизма. Медленное врастание в ткань самодержавия общественной инициативы, с одной стороны, подрывало его устои, пробивало дорогу новым общественным идеям и ценностям, с другой же - продлевало ему жизнь» [18].
Исследовавший идеологию российской профессуры Д. Вортенвейлер утверждает, что идеи и ценности гражданского общества были характерны для либеральной профессуры дореволюционного периода и либеральной общественной мысли в целом. Они явно присутствовали в научных и публицистических работах академической элиты России, для которой требования гражданских и политических свобод были близки по духу [19].
А.Н. Медушевский изучает формирование гражданских институтов на общероссийском материале и в длительной исторической
ретроспективе, сопоставляя отечественный опыт с европейским. Динамику реформаторского процесса в России Медушевский отождествляет с диалектической спиралью, на каждом новом витке которой ему видится продвижение страны к гражданскому обществу и правовому государству. Важной вехой на этом пути ученый считает Великие реформы, и в первую очередь реформу 1861 г., создавшую правовую основу для трансформации аграрного общества в направлении общества гражданского. Слабость гражданских институтов он объясняет неподкреп-ленностью социальной реформы реформой политической, т. е. переходом от самодержавия к представительной системе правления в виде конституционной монархии. В подобных условиях авторитарная власть в России была призвана выполнять несвойственную ей функцию, правовым путем осуществлять ре-формационный переход к гражданскому обществу, что и обусловило сложности и диспропорции этого движения [20].
В.В. Шелохаев возлагает вину за незавершенность формирования в дореволюционный период гражданских институтов на верховную власть, ее диктаторское и патерналистское отношение к народу. По его словам, авторитарный режим «искренне верил и рассчитывал, что ему удастся дозировать и контролировать процесс модернизации, направлять его в приемлемое русло», ввиду чего долгое время искусственно блокировал такие составляющие модернизационного процесса, как введение гражданского равноправия, политических свобод, реформирование политической системы. «Из-за того, что личность была подавлена и вытеснена на периферию социальных связей, - считает Ше-лохаев, - общество не смогло выстроить эффективные экономические, правовые, политические отношения, стать действенным партнером государственной власти» [21].
Таким образом, наличие в дореволюционной России гражданского общества признается современной наукой. Важными его структурами являлись общественные организации. Чем лучше общество было организовано в социальных структурах, тем оно являлось более жизнеспособным, тем явственной проступали его творческие силы. Существенное расширение в рассматриваемый период сети общественных организаций, разра-
ботка государством правовой базы для их функционирования, составление каталога гражданских и политических свобод и стремление к созданию правовых гарантий для их реализации, а также значительное число приверженцев свобод личности среди ученых, общественных и политических деятелей - все это были признаки длительного и сложного процесса вызревания гражданского общества и его институтов.
Искусственно сдерживая развитие гражданского общества, власть объективно способствовала политизации и радикализации российской общественности, сохранению конфронтационной политической культуры, исключавшей согласование сталкивающихся интересов. Приоритет патерналистских методов управления перед правовыми затруднял стабилизацию российского общества и движение его в направлении к гражданскому.
1. Янссон Т. // Гражданское общество на европейском Севере. СПб., 1996. С. 6.
2. Черниловский З.М. // Государство и право. 1992. № 6. С. 150.
3. Окатов А.В. Общественные организации в регионе: традиции и инновации. Тамбов, 2006. С. 34-35.
4. Токвиль А. Демократия в Америке. М., 1992. С. 381.
5. Habermas J. (Хабермас Й.). The Structural Transformation of the Public Sphere. Cambridge, 1989.
6. Bradley J. (Бредли Дж.) // American Historical Review. October 2002. V. 107. № 4. С. 1094.
7. Коэн Дж., Арато Э. Гражданское общество и политическая теория. М., 2003. С. 7-8.
8. Figes O.A. (Файджес О.). People's Tragedy. The Russian Revolution, 1891-1924. L., 1996.
С. 162.
9. Bradley J. Between Tsar and People: Educated Society and the Quest for Public Identity in Late Imperial Russia / E.W. Clowes et al. (eds.). Princeton, 1991. С. 136-137.
10. Туманова А.С. Общественные организации города Тамбова на рубеже XIX-XX веков. Тамбов, 1999. С. 151-154.
11. Зорин А.Н., Клюшина Е.В. // Очерки городского быта дореволюционного Поволжья / А.Н. Зорин, Н.В. Зорин, А.П. Каплуновский и др. Ульяновск, 2000. С. 416.
12. Walkin J. (Уолкин Дж.). The rise of Democracy in pre-Revolutionary Russia. Political and Social Institutions Under the Last Three Czars. N. Y., 1962. С. 129.
