CC BY
145
Н.Н. ЩЕРБАКОВА
(Омский государственный педагогический университет, г. Омск, Россия)
УДК 81’42 ББК Ш105.51
ГРАММАТИЧЕСКИЕ ОККАЗИОНАЛИЗМЫ В ПОЭТИЧЕСКОМ ТЕКСТЕ
Аннотация: В статье анализируются проявления языковой игры в художественном поэтическом тексте на уровне грамматики; выявляются особенности грамматических игровых окказионализмов в художественном тексте.
Ключевые слова: языковая игра, грамматические окказионализмы, поэтический текст.
Исследование феномена языковой игры вызвало в своё время вопрос о правомерности использования прилагательного «языковая» в составе данного термина, поскольку «языковая игра -это форма деканонизированного р е ч е в о г о поведения говорящих, реализующая прагматические задачи коммуникативного акта с категориальной установкой говорящего на творчество» [Гридина 1996: 7]. Действительно, двуплановость создаваемой единицы, её одновременное соотношение и с языком, и с речью создавала базу для размышлений по данному вопросу, однако правомерность термина «языковая игра» для исследователей всегда была очевидна, поскольку любая игровая единица всегда связана с нарушением именно языкового канона, формирующего в языковом сознании индивида механизм упреждающего синтеза [Жинкин: 38]. Это особенно отчётливо проявляется в случаях языковой игры, связанных с использованием игрового потенциала грамматического строя языка.
Отметим, что данные явления в поэтической речи, как правило, связаны с появлением окказиональной лексики, создаваемой по известным языку деривационным моделям. Подобные образования обнаруживаем, например, в стихотворениях для детей:
Я сижу в песке, пока
Мама жарит блинчики.
Я из глины и песка
Приготовлю глинчики.
Глинчики песочные,
Вкусные и сочные! (А. Усачёв. Глинчики);
Рёв слонов и мух жужжанье,
Топот, свист, мычанье, ржанье -Звуки эти на заре
Записал я в Звукаре (А. Усачёв. Звукарик).
Использование типовых деривационных моделей для образования окказионализмов глинчики и звукарь в данном случае имитирует одну из особенностей детской речи - создание новообразований - и в то же время является одним из приёмов, реализующих языковую игру.
В одном из поэтических текстов А. Усачёва обнаруживаем и такой приём детского словотворчества, как редеривация, при помощи которого от основы существительного ботинок создаётся окказиональное ботин с размерно-увеличительным значением:
В лопухах лежит Ботинок,
Здоровеннейший Ботин.
- Где, Ботинок, твой Братинок?
Почему лежишь один?
Вы друг с другом разошлись И друг с другом не нашлись?
Помимо игры с использованием деривационных особенностей языковой системы, в поэтических текстах обнаруживается имитация речевой ошибки на уровне образования формы. Как правило, тексты с подобными словоформами имеют ярко выраженную прагматическую установку, связанную с оценкой их неправильности, высмеиванием:
Жил в нашем подъезде Иван Петушков.
Он был чемпионом среди чудаков:
Когда все гулять выходили в пальто,
Иван выходил в ПАЛЬТЕ.
А если знакомые шли в шапито.
Иван говорил: — Не пойду ни за что,
Чего я забыл в ШАПИТЕ!
Соседи под вечер стучат в домино,
Играют в лото или ходят в кино.
А он не любил ни ЛОТА, ни КИНА И в руки не брал ДОМИНА!
Сидел себе дома Иван Петушков.
Уж больно Иван не любил шутников:
В МЕТРЕ ли поедет, возьмет ли ТАКСЮ -Смеялись они над Иваном вовсю!
Смеялись -В ПАЛЬТЕ ли он был,
Без ПАЛЬТА,
Смеялись
В КИНЕ, в ШАПИТЕ...
Зато не смеялся никто, никогда,
Когда он лежал на ТАХТЕ.
Уверенно влезет Иван на ТАХТУ:
- Да ну, - говорит, - эту всю ШАПИТУ! (А. Усачёв. Шапита). Неудачные авторские словоформы, как известно, становятся объектом пародирования, причём неудачная грамматическая форма становится тем элементом, который практически образует весь текст пародии: по данному образцу создаются аналогичные единицы. Так, пародия М. Лифшина «Трогательное» возникла как реакция на стихотворение Н. Красновой, содержавшее нехарактерную для литературного языка форму деепричастия (Ем твою конфетку, фантик мня):
Почему, являясь на свидание,
Линию свою упрямо гня,
Ты меня не балуешь вниманием И совсем не смотришь на меня...
И отдавшись грустным размышлениям,
Думаю, едя, пия, пиша:
То ли ты сильнее искушения?
То ли я не слишком хороша?
Однако далеко не всегда нарушение грамматической нормы не связано с прагматикой осуждения речевого несовершенства, это мы наблюдаем, например, в следующем тексте:
Я лежу на животе С папиросою во рте,
Подо мной стоит кровать,
Чтоб я мог на ней лежать.
Под кроватию паркет,
В нем одной дощечки нет,
И я вижу сквозь паркет,
Как внизу лежит сосед.
Он лежит на животе С папиросою во рте,
И под ним стоит кровать,
Чтоб он мог на ней лежать...
На своем лежит боке С телевизором в руке.
По нему идет футбол,
И сосед не смотрит в пол (И. Иртеньев. Вертикальный срез). Формы во рте, на боке в данном тексте несут совершенно иную художественную нагрузку. Сравним хотя бы использование одной из этих форм в рассказе М. Зощенко «Аристократка»:
Съела она пирожное с кремом, цоп другое... Взяла меня эдакая буржуйская стыдливость. Дескать, кавалер, а не при деньгах..., а она хохочет и на комплименты напрашивается. И ... берёт четвёртое. Тут ударила мне кровь в голову.
- Ложи, - говорю, взад!
А она испужалась. Открыла рот, а во рте зуб блестит. Совершенно очевидно, что форма во рте в рассказе Зощенко
- элемент речевой характеристики малообразованного персонажа, тогда как в тексте И. Иртеньева её употребление связано с необходимостью соблюдения рифмы, а использование просторечных флексий добавляет юмора стихотворению, построенному по принципу «бесконечных» текстов с повторами одного и того же фрагмента.
Вообще нарушение речевой нормы в текстах Иртеньева не сопровождается осуждением или насмешкой. Нарушение канона в его произведениях - это языковая игра в чистом виде, вводимая в том числе и для нетривиальной рифмы:
На перекрестке встретясь с Пьехой,
Не мог поверить я глазам,
Махнул рукой - давай, мол, ехай,
ИПьехарезко по газам!
Наряду с просторечными, в одном из текстов И. Иртеньева обнаруживаются и архаичные, книжные словоформы, появление
которых обусловлено обращением к теме рока, неизбежности предначертанной судьбы в стихотворении «Василию Белову (другому)», написанном в духе чёрного юмора:
Смешны подобные вопросы,
Когда, сокрытыя в тени,
Вращая тайныя колесы,
Шуршат зловещия ремни.
Вырванные из контекста, эти строки производят впечатление вполне серьёзного пафосного размышления, которое нивелируется при сравнении со следующей строфой:
Нам тайный умысел неведом Того, в чьих пальцах жизни нить.
Однажды мы пошли с соседом На хутор бабочек ловить.
Особенно интересными представляются случаи нарушения языкового канона на уровне грамматических категорий и грамматических связей. Это явление обнаруживается, например, в иронической поэзии Игоря Иртеньева. Так, в начале его стихотворения «Попытка к тексту» обнаруживаем ситуацию комического эффекта, возникающего на базе намеренного нарушения видовых отношений глагола: Снег падал, падал, падал - и упал.
В грамматической системе русского языка глаголы падать -упасть (в значении «резко опускаться сверху вниз»), безусловно, составляют видовую пару, однако в данном тексте речь идёт об атмосферных осадках, а в этом значении указанные глаголы не являются видовой парой, в то же время автор моделирует контекст, провоцирующий актуализацию видовых связей.
Отметим, что контекстуальное окружение, синтаксическое построение фразы в ряде случаев играет решающую роль для создания игрового контекста, как, например, в этом случае: Бывают в этой жизни миги,
Когда накатит благодать,
И тут берутся в руки книги И начинаются читать (И. Иртеньев).
Фраза начинаются читать в норме звучит как начинают читаться, но автор экспериментирует с таким глагольным признаком, как возвратность, превращая банальную фразу в окказиональную не только ради рифмы, но и собственно ради язы-
ковой игры, при этом важно, что эти слова стоят рядом, именно это обстоятельство делает возможным и правильное понимание, и осознание факта языковой игры.
Синтаксически обусловленной является и окказиональная форма прилагательного голуб в следующем контексте с употреблением однотипно построенных двусоставных нераспространённых предложений:
Гляжу в окно. Какое буйство красок Пруд - синь, лес - зелен, небосклон голуб.
Вот стадо гонит молодой подпасок,
Во рту его златой сияет зуб (И. Иртеньев. Пастораль). Художественный текст, таким образом, позволяет убедиться в неразрывной связи морфологического и синтаксического уровней языка в процессе создания грамматической игровой единицы и убеждает в несомненной корректности термина «языковая игра».
ЛИТЕРАТУРА
Гридина Т.А. Языковая игра: стереотип и творчество. - Екатеринбург, 1996.
Жинкин Н.И. Механизмы речи. - М., 1958.
© Щербакова Н.Н., 2014
