CC BY
34
Ю. Конума
ГРАММАТИЧЕСКАЯ СТРУКТУРА НАРРАТИВА:
СИНТАКСИЧЕСКИЙ СТАТУС ФОРМ АОРИСТА И ДИСКУРСИВНЫЕ ФУНКЦИИ Л-ФОРМ В «СКАЗОЧНОЙ ПОВЕСТИ ОБ АЗОВСКОМ ВЗЯТИИ И ОСАДНОМ СИДЕНИИ» (XVII в.)
Памятники русского языка не в полной мере отображают исторический процесс преобразования глагольной системы прошедшего времени. В отличие от деловых текстов, в которых уже к XV в. стали доминировать л-формы, в повествовательных текстах даже XV-XVI вв. основным прошедшим временем являются аорист и имперфект [1, с. 467]. Следует описать структурные особенности письменного повествования, скрыто диктующие выбор той или иной формы прошедшего времени глагола.
В настоящей работе рассматривается синтаксическая структура, обусловленная характером нарратива. Данная структура, как мы предполагаем, с одной стороны, способствовала стабильному доминированию аориста в повествовательных памятниках в книжной традиции русского языка, но, с другой стороны, одновременно давала л-фор-мам возможность вторгаться в компетенцию аориста и выступать в нарративе в определенных функциях.
Материалом анализа служит «Сказочная повесть об Азовском взятии и осадном сидении» (далее — СПА), написанная в 70-80-х годах XVII в. Стилистически повесть представляет собой своего рода «амальгаму» делового, разговорного и художественного стилей, что основывается на самобытной письменной традиции, сложившейся между войсковой казачьей канцелярией и Московским государством в первой половине XVII в.1
По количественному соотношению употребления форм прошедшего времени глагола в СПА аорист, имперфект и л-формы составляют 60, 3 и 37% соответственно [3, с. 229]. В повести нарратив реализуется в виде цепочек наслаивающихся друг на друга л-форм и форм аориста. Как замечает М. Л. Ремнева, эти формы являются вариантами по дейктическому временному значению. Однако в правомерности мнения исследователя о том, что «автор просто индифферентен при выборе аориста или формы на -л в тексте» [3, с. 229], можно усомниться. В СПА мы обнаруживаем определенные тенденции распределения рассматриваемых форм глагола.
Нарративный дискурс состоит из функционально разных фрагментов, которые в дискурсивном исследовании принято называть «пассажами» .
Согласно П. В. Петрухину, рассматривающему дискурсивные функции л-форм в «Новгородской первой летописи» по Синодальному списку (далее — СШЛ) [5, с. 73107], в последней наблюдаются главным образом два ретроспективных типа пассажей3
1 Об Азовских событиях, формировании письменной традиции войсковой канцелярии и обстоятельствах написания повестей Азовского цикла см.: [2].
2 О дискурсивной функции граммем и типах пассажей см.: [4].
3 В пассажах ретроспективного типа повествуется о ситуациях, предшествовавших событиям основной линии. В настоящей работе названия типа пассажей заимствованы из вышеуказанной работы В. А. Плунгяна.
© Ю. Конума, 2010
с употреблением л-форм. Для л-форм без связки характерна анафорическая функция, т. е. «отсылка к предыдущему тексту, к тем событиям, которые уже были изложены выше и потому предполагаются известными читателю» [5, с. 78-79]. Так, л-формы со связкой в формах прошедшего времени (плюсквамперфект) употребляются в клаузе, которая «не напоминает о том, что уже известно читателю, а, напротив, почти всегда сообщает новую информацию» [5, с. 89] для пояснения ситуации, обозначенной в основной линии повествования. В связи с этим следует принять во внимание замечание Т. И. Фрояновой, также отмечающей распространенное в СШЛ употребление л-форм в ретроспективном значении, о том, что «такое значение достигнуто без использования каких бы то ни было лексических и синтаксических средств» [6, с. 2]. Из этого следует, что л-формы в СШЛ содержат в себе два дискурсивно-семантических компонента, необходимых для реализации ретроспективного пассажа: обозначение хронологического предшествования и смысловой второстепенности пассажа по отношению к окружающим его секвентным пассажам4, в которых выступают исключительно формы аориста.
Можно сказать, что второй компонент реализуется путем противопоставления л-форм формам аориста, окружающим первые в секвентных пассажах. Маркировка второстепенности клаузы при помощи морфологических средств более целесообразна для нарратива, чем синтаксическая маркировка при помощи закрытого бинарного подчинения, поскольку принципиальной структурой определенного типа нарратива является «открытый ряд автосемантичных ПЕ (предикативных единиц. — Ю. К.)» [7, с. 184]. Открытый нарративный ряд нанизывания форм аориста должен быть доведен до его последней клаузы, даже если внутрь его включена синсемантичная клауза2, зависимая от левой клаузы1. Чтобы к ним могла присоединиться и клаузаз, следующая за клаузой2, но составляющая вместе с клаузой1 секвентный пассаж, синтаксическая связь между клаузой1 и клаузой2 должна быть не (бинарной) закрытой подчинительной, а открытой. В таком случае клауза2 является не столько подчиненной, сколько вставной. Принцип открытости структуры нарратива, как мы полагаем, в традиции повествования последовательно предполагает отход от жестко гипотаксической организации, и, когда автор повествования ставил задачу ранжирования ситуаций, ее решение состояло в ранжировании глагольных форм в нарративе.
Данная принципиальная нарративная стратегия ранжирования ситуаций принимается и в СПА, где наблюдаются три основных типа пассажей с употреблением л-форм: обрамляющий тип, фокализованный тип и комментарий.
В пассажах обрамляющего типа глаголы, прежде всего обозначающие передвижение субъекта или объекта, выступают в л-формах в первых и/или последних клаузах секвентного пассажа. Тем самым они выделяют и обрамляют эпизод (в скобках после примера указан номер страницы в источнике):
И после той стрелбы пошли турки ко Азову на приступ, и удариша в бубны, и затрубиша в трубы различныя (93).
И начаша готовити телеги <. . . > (повествуется, как казаки собираются в поход на Азов. — Ю. К.). И начаша молебствовати и после молебна пошли з Дону тихова ко Азову городу, и взяша с собою честныя иконы (87).
В пассажах фокализованного типа при помощи л-формы выделяется ситуация, содержательно более значимая, чем окружающие ее ситуации, обозначенные формами
4 В пассажах секвентного типа излагается поступательное развертывание ситуаций в порядке их появления, соответствующем хронологическому порядку их следования в действительности.
аориста. В пассажах комментария даются сведения, связанные с повествуемой ситуацией, или информация, количественно обобщающая ранее представленную в секвентном
5
пассаже ситуацию .
Примечательно, что пассажи всех трех типов в СПА, в отличие от двух ретроспективных типов в СШЛ, не отклоняются от временной последовательности нарратива, иными словами, они являются составными частями секвентного пассажа по таксисному отношению ситуаций. Это, можно сказать, вторжение л-форм в компетенцию аориста.
Нарративная цепочка представляет собой полипредикативный комплекс, в котором каждая ПЕ, кроме первой, присоединяется к левой ПЕ при помощи начинательного союза и, а или да, указывающего на смысловую и структурную зависимость клаузы, в начале которой он стоит, от предшествующей. Лишь начальная клауза цепочки является автономной. Данная линейная иерархия зависимости между ПЕ заложена в собственной природной структуре нарратива и способна реализоваться сама по себе. ПЕ, выступая в начальной клаузе нарративной цепочки, занимает предикативно самую сильную позицию. Следовательно, тенденция СПА к употреблению л-форм в начальной клаузе нарратива предполагает их предикативное превосходство над формами аориста, занимающими его срединную позицию. Притом предикативное превосходство ПЕ в данной позиции состоит в способности к временной локализации.
Формы аориста в середине нарративной цепочки, являясь предикативно зависимыми от первой ПЕ, не нуждаются в собственной точке отсчета для временной локализации. Как отмечает Ю. С. Маслов, претериальные формы глагола могут «не иметь значения прошедшего времени. Они могут указывать на нечто такое, что вовсе не мыслится как прошлое <... > “эпическое” время <... > отрешенное от конкретного соотнесения с моментом реального (“нашего”) настоящего» [9, с. 217]. Это создает у читателя впечатление, будто бы нарратор перемещается вместе с действиями, что служит источником динамики повествования. Иными словами, аорист не предполагает абсолютный дейктический центр, принадлежащий первому лицу.
В СПА мы отмечаем такие случаи, когда аорист в нарративной цепочке занимает препозицию по отношению к л-форме, что имеет аналогию с позицией кратких форм причастия действительного залога по отношению к финитной форме глагола. С данным явлением перекликается другое явление, наблюдаемое в СПА: некоторые из частотных глаголов, употребленных в формах аориста, — видети (29 раз), слышати (10), прийти (10), взяти (24)—одновременно частотны и в формах причастия— видети (10, наст. и прош. вр. вместе, включая увидети), слышати (6), прийти (8), взяти (2).
Среди них глагол слышати обращает на себя наше внимание тем, что он также 10 раз употребляется в имперфекте, причем только в форме слышаху. Сравним их употребление.
Формы причастия слышав употребляются в препозиции по отношению к форме аориста или л-форме:
Казаки же слышав сие, не мало не устрашилися (96).
Царь же сие слышав, подивися... (103).
Аналогию с употреблением слышав имеют формы имперфекта в 3-м лице мн. числа, не всегда согласовывающиеся со своим подлежащим по числу:
Атаман же и казаки слышаху сия у казаков и повеле атаман.. . (108).
5 Подробное описание трех типов пассажей с употреблением л-форм см.: [8].
В данном случае форма имперфекта слышаху употребляется не в своем собственном имперфектном значении, а в значении однократного конкретно-фактического действия. Такая же аналогия наблюдается и в употреблении форм слыша и услыша:
Царь же слыша сие, скоро всему войску велел <...> (98).
И услыша о том азовской паша, что <. . . > и послал на Дон... (86).
В СПА глаголы слышати, услышати и послышати ни разу не употребляются в форме аориста 3-го лица мн. числа, а рассматриваемые формы, которые можно интерпретировать и как формы аориста 3-го лица ед. числа, и как краткие формы причастия действительного залога на -а, употребляются и при подлежащих 3-го лица мн. числа:
Казаки же слыша сие, скоро пошли... (100).
Паши же слыша от турок, поведаша царю Брагиму (98).
Мы полагаем, что в рамках СПА рассматриваемое явление вызвано тем, что в данный исторический момент простые претериты и краткие формы причастия действительного залога были равными по предикативному статусу внутри нарратива, иными словами, по отношению к л-формам они функционировали синтаксически тождественно как второстепенные предикаты.
А. А. Потебня попытался увидеть состояние срединного этапа перехода причастия из сферы притяжения подлежащего «в сферу притяжения сказуемого» [10, с. 186], когда в языке сосуществовали причастия атрибутивные, тесно связанные со своими определяемыми, и причастия аппозитивные, более близкие к глаголу. В оборотах типа «вас-плакава и репе» автор признает в причастии предикативность, почти равносильную с финитным глаголом, и считает, что в таком обороте союз подчеркивает равенство финитного глагола и причастия. В подобном обороте перед нами причастие, «не имевшее непосредственного отношения к глагольному сказуемому» [10, с. 190]. Таким образом, между причастием и деепричастием автор отмечает «среднюю степень», в которой формы причастия, переставшие согласовываться с подлежащим, еще сохраняли тяготение к последнему и непосредственно не связывались с глагольным сказуемым. Иными словами, исследователь считает, что процесс эволюции причастия к деепричастию состоит не в адвербиализации первых вследствие упразднения согласования с существительным, а в реализации пути «атрибутивное причастие ^ аппозитивное причастие как почти полноценный предикат ^ полупредикативное деепричастие».
Причастие, которое находилось на переходном этапе между собственно причастием и деепричастием, назовем квазидееприпастием. Квазидеепричастие за счет присутствия сочинительного союза обладает предикативным статусом, близким к полноценному предикату.
По статусу предикативности аорист в срединной позиции нарративной цепочки, как было показано выше, по своей природе тождествен квазидеепричастию. В СПА данное свойство аориста ярко проявляет себя, когда он занимает аналогичную с квазидеепри-честием или деепричастием позицию по отношению к позиции л-форм.
Подобное сходство функции формы аориста с функцией квазидеепричастия или деепричастия наблюдается и в употреблении других глаголов.
Казаки их увидя с науголной башни, и хотели палить по им ис пушек (92).
И видеша паши и тайши турецкия, «что» силы их много побиша, и отошли прочь от града (100).
Также наблюдается позиционная аналогия: постпозиция форм аориста взяша и деепричастия взяв по отношению к глаголу в л-форме:
Атаман же отобрал полутше четыре человека, пошел с ними к паше, взяв с собою отпускной лист и на товары таможенные выписи... (89).
И начаша молебствовати и после молебна пошли з Дону тихова ко Азову городу и взяша с собою честныя иконы (87).
В последнем примере действия пойти и взяти не находятся в таксисном отношении последовательности: действие взяти сопровождает действие пойти, т. е. аорист выступает не в своем собственном значении в нарративе, а в значении постпозитивного деепричастия.
Таким образом, в дискурсе СПА наблюдается стремление автора к иерархизации глагольных форм по их синтаксическому статусу; предикативная структура повести состоит из трех уровней: полноценного предиката, полупредиката-квазидеепричастия и полупредиката-деепричастия. Как замечает А. А. Кибрик, анализируя основание выбора между финитной и нефинитной формами глагола в срединной нарративной цепочке в текстах карачаево-балкарского языка, иерархическая организация глагольных форм в тексте создает «следование с каузальным оттенком», что реализует «динамический сценарий» [11, с. 146] в нарративе.
Однако структурное обогащение нарратива в СПА заключается не только в иерархизации глагольных форм по степени предикативности. Другой осью, снабженной дискурсивными координатами и локализующей дискурсивность глагольных словоформ в СПА, является коммуникативность последних. Так, л-формы, выступая в пассажах обрамляющего типа, фокализованного типа и комментария, реализуют авторскую прагматическую интенцию в качестве эгоцентрических элементов дискурса. Иными словами, когда в тексте употребляются л-формы, в нарраторе проявляется ипостась автора. Тем самым они занимают коммуникативно более сильную позицию, чем аорист. Данное начало л-форм проявлено и в СН1Л. В СПА же, помимо этого, они приобрели и статус полноценного предиката, выступая в обрамляющих пассажах.
С этим перекликается и стилистический выбор глагольных лексем. В обрамляющих пассажах, где часто выступают глаголы передвижения и фазовые глаголы начала действия, наблюдается тенденция отказа от глагольных лексем, принадлежащих книжной традиции повествования. В противоположность исключительному употреблению в формах аориста глагола напати, характерному для книжного повествования, в данных пассажах в л-формах употребляются более разговорные или народно-поэтические элементы попати, упати и стати. Также исключительно данную позицию занимает глагол выйти — случай реализации русизмов.
Перекличку л-форм и разговорной лексики можно объяснить устно-разговорными навыками автора. Однако этого недостаточно для ответа на вопрос, почему именно в обрамляющих пассажах имеет место данная перекличка. При этом нельзя забывать, что привлечение устных элементов в письменный текст состоит не в их прямой «пересадке», а в их функциональной модификации, в чем и заключается дискурсивная стратегия автора. Г. Н. Акимова, отмечая, что экспрессия отличается от эмоции преднамеренно воздействующей функцией [12, с. 84], полагает, что в книжной речи экспрессия — воздействие автора — создается двумя способами: употреблением показателей субъективной модальности или включением в авторскую речь экспрессивных синтаксических конструкций, свойственных устной разговорной речи. При этом цель создания экспрессии — «не столько имитировать устную речь, сколько воздействовать на читателя. При
использовании экспрессивных конструкций усиливается авторское начало» [12, с. 92]. Положение Г. Н. Акимовой, как мы считаем, можно распространить и на область морфологии и лексики. В письменной речи устные элементы в целом, в том числе отсылка к авторской точке отсчета — к реальному субъекту речи, маркируются как эгоцентрики и тем самым функционируют в качестве средств воздействия авторской интенции на читателя. И в этом заключается общая нарративно-прагматическая стратегия автора СПА.
Вторжение л-форм в нарративную цепочку вызвано усилением авторского начала в дискурсе, которое состоит в ранжировании ситуаций — в создании отношений каузальной обусловленности между ПЕ внутри цепочки. В процессе перехода к морфологическому гипотаксису внутри нарратива финитность форм аориста редуцируется, что способствует их функциональному приближению к деепричастию.
Источник
Сказочная повесть об Азовском взятии и осадном сидении в 1637 и 1642 гг. // Воинские повести Древней Руси. М.; Л., 1949. С. 83-112.
Литература
1. Колесов В. В. История русского языка. М.; СПб., 2005.
2. Робинсон А. Н. Повести об азовском взятии и осадном сидении // Воинские повести Древней Руси. М.; Л., 1949. С. 166-243.
3. Ремнева М. Л. Пути развития русского литературного языка XI-XVII вв. М., 2003.
4. Плунгян В. А. Дискурс и грамматика // Исследования по теории грамматики. 4. Грамматические категории в дискурсе. М., 2008. С. 7-34.
5. Петрухин П. В. Перфект и плюсквамперфект в Новгородской первой летописи по Синодальному списку // Russian Linguistics. 2004. Vol. 28. С. 73-107.
6. Фроянова Т. И. Формы перфектной группы в памятниках новгородской письменности XII-XV веков. АКД. Л., 1970.
7. Преображенская М. Н. О структурных дифференциальных признаках сложного предложения в истории русского языка XI-XVII вв. // Исследования по славянскому историческому языкознанию: Памяти профессора Г. А. Хабургаева. М., 1993. С. 183-187.
8. Конума Ю. Дискурсивные функции и синтаксический статус л-форм и форм аориста в нарративе «Сказочной повести об Азовском взятии и осадном сидении»: Диплом. работа. СПб.: Изд-во факультета филологии и искусств С.-Петерб. ун-та, 2009.
9. Маслов Ю. С. Очерки по аспектологии. Структура повествовательного текста и типология претеритальных систем славянского глагола // Маслов Ю. С. Избранные труды. М., 2004.
10. Потебня А. А. Из записок по русской грамматике. Т. 1-2. М., 1958. С. 216-248.
11. Кибрик А. А. Финитность и дискурсивная функция клаузы // Исследования по теории грамматики. 4. Грамматические категории в дискурсе. М., 2008. С. 131-166.
12. Акимова Г. Н. Новое в синтаксисе современного русского языка. М., 1990.
Статья поступила в редакцию 20 июля 2010 г.
