CC BY
60
JOURNAL OF INSTITUTIONAL STUDIES (Журнал институциональных исследований) • Том 6, № 1. 2014
www.hjournal.ru
ГОСУДАРСТВО КАК СУБЪЕКТ МОДЕРНИЗАЦИИ В РОССИИ: ИДЕИ И. Т. ПОСОШКОВА И СОВРЕМЕННОСТЬ
ЛЕВИН СЕРГЕЙ НИКОЛАЕВИЧ,
доктор экономических наук, профессор кафедры экономической теории и государственного управления,
Кемеровский государственный университет, e-mail: [email protected]
В статье работа И. Т. Посошкова «Книга о скудости и богатстве» рассматривается как адресованный ««заказчику» в лице Петра I «институциональный проект» модернизации России, построенный на диалоге «самодержца» с представителями всех сословий в лице «многонародного совета». Этот проект сопоставляется с практикой институционального проектирования в условиях современной России. Выявлены причины провалов модернизационных проектов, связанные с несформированностью представительства «широких групп интересов» на «рынках власти» и слабостью контроля «правителя» (правящей группы) над бюрократической «вертикалью» власти.
Ключевые слова: государство; рынки власти; правитель (правящая группа); властная вертикаль; институциональное проектирование.
STATE AS A SUBJECT OF MODERNIZATION IN RUSSIA: IDEAS OF I. T. POSOSHKOV AND MODERNITY
LEVIN SERGEY, N.,
Doctor of Economic Sciences (PhD), Professor of the Department «Economics and public administration»,
Kemerovo State University, e-mail: [email protected]
The paper regards work by I. T. Pososhkov "Book on Poverty and Wealth" as addressed to "the customer" in the person of Peter I «institutional project" of Russia’ modernization, built on dialogue of "autocrat" with representatives of all estates represented by "multinational Council."
This project is compared with the practice of institutional design in modern Russia. The author determines the causes of modernization projects failures associated with underdevelopment of "broad interest groups" representation in "market power" and weakness of control of the "ruler" (the ruling group) over bureaucratic "vertical of power". Keywords: state; power market; ruler (the ruling group); vertical of power; institutional design.
JEL: B52, H11.
Ключевой проблемой модернизации российской экономики и социума является вопрос о её субъектах. Особенностью России является несформированность «широких групп интересов» и отсутствие их представительства на «рынках власти». В этих условиях основным субъектом модернизации становится государство, персонифицированное в «правителе» («правящей группе»), опирающемся на бюрократию, образующую «властную вертикаль». Однако «властная вертикаль» достаточно быстро трансформируется в систему «статусных торгов», субъектами
© Левин С. Н., 2014
которых выступают различные группы бюрократии, ориентированные на реализацию частных интересов путем оппортунистического поведения по отношению к формальному принципалу — государству.
Поэтому условиями реализации «правящей группой» функции субъекта модернизации являются: сохранение её автономии от других субъектов «властной вертикали» и ориентация на «выращивание» широких групп интересов и диалог с ними.
И. Т. Посошков первым предложил вариант обеспечения этих условий, соединив идею «самодержавия» как силы, потенциально способной взять под контроль дворянско-бюрократическую «вертикаль власти», с обоснованием необходимости диалога самодержца с представителями всех сословий общества. При этом в центре его внимания оказались проблемы «институционального проектирования» новых «правил игры», призванных устранить «неправды». Он выступил с предложением разработки нового Уложения взамен Уложения 1649 г. Оставляя решающую роль в его принятии самодержцу, И. Т. Посошков предлагает ему для составления кодекса созвать представителей от духовенства, администрации «высокаго и нискаго чина», дворянства, купечества, «фискалов», солдат и опытных крестьян из старост и сотских, а также «детей боярских» - холопов, создав из них «многонародный совет» (Посошков, 1951. С. 81-83). Необходимость такого совета обосновывается тем, что «без многосоветия и без вольного голоса никоимиделы невозможно, понеже бог никому во всяких деле одному совершеннаго разумения не дал...» (Посошков, 1951. С. 83). Более того, вся «Книга о скудости и
богатстве» представляет собой «институциональный проект», разработанный для
потенциального «заказчика» в лице Петра I. Важнейшим достоинством этого «проекта» является ориентации автора на представительство широких групп интересов. В этом плане показательна оценка этого произведения Д. Н.
Платоновым: «Часто создается впечатление, что Посошков вел записи того
«многонародного совета» России, который он предлагал учредить Петру I. Причем он старается воспроизвести в книге «вольный голос» почти всех сословий и «чинов», кроме поместного дворянства. «Книга о скудости и богатстве» - некий «собор» идей, чаяний и пожеланий русского народа» (Платонов, 1989. С. 86-87).
В то же время опыт показал, что надежды автора этого проекта на его реализацию самодержавным «правителем» не оправдались. Это было обусловлено тем, что российский абсолютизм оказался недостаточно «автономен» от частных интересов элитарных «групп интересов», образующих дворянско-бюрократическую «властную вертикаль». Ярким примером такого развития событий стало решение вопроса о спецификации прав собственности на землю. В допетровской России преобладала система условной служебной собственности на землю (поместная система). В её рамках права собственности фактически распределялись между «правителем» (царь выступал в качестве верховного собственника), дворянами и крестьянскими общинами. Это была «смешанная» и «размытая» система прав собственности, которая не создавала достаточно стимулов для эффективного развития сельского хозяйства. И. Т. Посошков в русле своей концепции предложил вариант модернизации этой системы, который строился на поиске баланса интересов «самодержца», дворян и крестьян. Он предложил использовать правомочия «правителя» как верховного собственника для спецификации прав собственности на землю, предполагающей их распределение между помещиками и крестьянами. Его предложения предполагали закрепление за крестьянами части земли (Посошков, 1951. С. 193). При этом должны были возникнуть стимулы к развитию как дворянских, так и крестьянских хозяйств, а государство получило бы растущие поземельные налоги. Однако «правящая группа» пошла по пути закрепления за дворянством права частной собственности на землю, которое оказалось сопряженным с фактическим введением частной собственности на крепостных крестьян. Показательно, что убежденный сторонник частной собственности Е. Т. Гайдар соглашается с тем, что избранный путь приватизации земли как основного
JOURNAL OF INSTITUTIONAL STUDIES (Журнал институциональных исследований) ф Том 6, № 1. 2014
JOURNAL OF INSTITUTIONAL STUDIES (Журнал институциональных исследований) Ф Том 6, № 1. 2014
актива в тех исторических условиях привел к нелегитимности частной собственности на землю в глазах крестьянства. Он следующим образом оценивает результаты «аграрной революции», проведенной в течение XVIII века: «насажденная разом государством взамен традиционной феодальной, смешанной, дворянская частная собственность никогда не имела глубоких корней, исторической легитимизации, гарантий правовой устойчивости. Баланс земельных отношений допетровской Руси был резко нарушен. Дворяне держали землю от государства за службу. Если они теперь не обязаны служить, то и крестьяне свободны от своих государственных обязательств их содержать. В обыденном сознании дворянскому праву на землю противостоит имеющее ничуть не меньше оснований крестьянское право» (Гайдар, 1997).
В то же время такое признание не помешало отечественным реформаторам (видное место в рядах которых, как известно, занимал Е. Т. Гайдар) при проектировании и реализации реформ допустить по существу аналогичные «провалы». Более того, в условиях современной «постсоветской» России «провалы» институционального проектирования приобрели системный характер. По нашему мнению, фундаментальные причины этих провалов обусловлены спецификой сложившихся в стране «рынков власти», а также особенностями восприятия этой специфики субъектами институционального проектирования.
В этой связи необходимо отметить, что условием социально-экономического развития является превращение «насилия» из преимущественно разрушительной силы в политический ресурс, приносящий владельцам экономические выгоды (это является центральным положением развивающейся в настоящее время междисциплинарной концепции социальных порядков (Норт, 2011). Политический ресурс представляет собой контролируемый государством ресурс легитимного насилия. Во всех обществах он становится предметом особого рода «торгов», соединяющих вертикальные и горизонтальные трансакции. В результате возникают «рынки власти» (политические рынки). В то же время их структура качественно различается в различных типах общества, образуя набор дискретных институциональных альтернатив. В качестве основных дискретных институциональных альтернатив организации «рынка власти» выступают: классический политический рынок, бюрократический (административный) и политико-бюрократический (политико-административный). Последний
представляет собой «институциональный гибрид», соединяющий элементы статусных «торгов» и классических политических рынков.
«Классический» политический рынок возникает в институциональных рамках, закрепляющих разделение экономики и политики во взаимосвязанные, но автономные подсистемы общества. Он является предметом анализа в теории общественного выбора, в центре внимания которой находится политический выбор в условиях прямой и представительной демократии (Бьюкенен, 1997. Т. 1. C. 31-206; Мюллер, 2007). Поскольку в теории общественного выбора трактовка политики как особого рода рынка впервые получила развернутое обоснование, поэтому представленные в её рамках модели можно определить как «классические» политические рынки. Они выступают как элемент социально-экономической системы, базирующейся на саморегулирующихся экономических рынках, управляемых ценами и неподвластных прямому государственному влиянию. В рамках такой системы политические рынки выступают как механизм производства общественных благ (в широком смысле слова), которые требуют использования государственного принуждения. При этом экономические и политические рынки выступают как относительно автономные, но связанные отношениями взаимозависимости подсистемы.
Субъектами классических политических рынков выступают «избиратели», «публичные политики» и профессиональные бюрократы («рациональные бюрократы»). Они образуют агентскую цепочку, в рамках которой избиратели являются принципалами, а публичные политики и профессиональные бюрократы
агентами (речь идет об идеальной модели, причем в теории общественного выбора отмечается несовершенство политических рынков). В то же время специально подчеркивается, что наличие «открытых» и конкурентных политических рынков создает условия для формирования эффективной системы прав собственности, построенной на четком разделении и взаимодействии режимов частной и государственной собственности.
Э. Г. Фуруботн и Р. Рихтер, характеризуя конституционные правила, определяющие институциональную структуру экономики, основанной на частной собственности, включают в их число систему прав собственности, контрактного права и правила, обеспечивающие достоверность обязательств государства уважать частную собственность (Фуруботн, 2005. С. 335-337). «Открытые» и конкурентные политические рынки выступают важнейшим элементом механизма контроля за государством, обеспечивающим его ориентацию на поддержание режима защищенных исключительных прав частных собственников. В то же время общественный сектор как система производства общественных благ, включающих услуги государства по спецификации и защите прав собственности, функционирует в рамках режима государственной собственности.
Вышеописанная система служила и служит провозглашаемой нормативной целью проводимых в постсоветский период экономических и политических реформ. Однако реальный ход постсоветской трансформации был задан сложившейся в предшествующий период структурой «рынков власти», что можно считать ярким проявлением «эффекта исторической обусловленности развития» (path dependency).
Исходным пунктом развития выступил сложившийся в ходе эволюции советской экономики и социума бюрократический (административный) рынок. Анализ бюрократического (административного) рынка как системы «товарных» и властных трансакций был проведен такими исследователями, как П. Авен, В. Широнин, В. Найшуль, С. Кордонский и др. (Авен, 1987; Найшуль, 1992; Кордонский, 2000). Субъектами статусных «торгов» на бюрократическом рынке выступали различные группы номенклатуры, встроенные в единую партийно -государственную иерархию. При этом центральным звеном этой системы выступали вертикальные торги. Руководящие органы использовали в рамках таких «торгов» инструменты властной мотивации и права на распоряжение ресурсами. Руководители предприятий и ведомств использовали свои преимущества, базирующиеся на владении адекватной экономической информацией о ресурсах и потребностях, а также на контроле над реальным процессом производства. Система вертикальных торгов дополнялась горизонтальными торгами между организациями.
Важнейшими особенностями бюрократического (административного) рынка являются:
1. Сращивание политических и экономических торгов при решающей роли торговли властным ресурсом (это следствие политизации экономики, когда основная масса не только общественных, но и частных благ производилась в рамках централизованно управляемого государственного хозяйства).
2. Статусное неравенство участников торгов и преобладание статусной конкуренции. Важнейшей целью всех участников является борьба за укрепление своих статусных позиций, что расширяет реальные возможности смягчения бюджетных ограничений.
Развитие по пути бюрократического рынка с присущими ему механизмами статусной конкуренции означало формирование особого режима прав собственности, характеризующегося «перевернутостью» отношений принципал-агент на формальном и реальном уровнях этой системы. На уровне формальных прав собственности государство являлось принципалом, а представители партийнохозяйственного номенклатуры различного уровня — его агентами. Однако перетекание экономической власти к хозяйственной номенклатуре предприятий и ведомств, а также к руководителям местных партийно-государственных структур
JOURNAL OF INSTITUTIONAL STUDIES (Журнал институциональных исследований) ф Том 6, № 1. 2014
JOURNAL OF INSTITUTIONAL STUDIES (Журнал институциональных исследований) Ф Том 6, № 1. 2014
означало, что, формально оставаясь агентами, управляющие все больше превращались в принципалов, контролирующих наибольший объем прав собственности на ресурсы. При этом узкий состав этих специальных групп интересов и ориентация их участников на реализацию частных интересов путем оппортунистического поведения по отношению к формальному принципалу — государству придает им характер распределительных коалиций, снижающих своими действиями эффективность экономики (показательным представляется характеристика их деятельности как проявления «красного склероза», данная М. Олсоном) (Олсон, 1998).
Сложившаяся структура бюрократических рынков во многом предопределила направления институциональной трансформации экономики во время перестройки и в постсоветский период. Центральную роль отечественные реформаторы отводили проведению массовой и максимально быстрой приватизации, которая призвана была разрушить взаимосвязь власти и собственности. При этом особую надежду реформаторы возлагали на то, что действующие в условиях конкуренции частные собственники создадут массовый спрос на право. Речь в данном случае идет как об их ориентации на активное использование в экономике либеральных формальных норм, так и о коллективных действиях на политическом рынке, направленных на дальнейшее совершенствование этих норм и практик их применения.
Таким образом, по замыслу реформаторов массовая приватизация должна была сыграть решающую роль в разделении экономической и политической сфер, формировании относительно самостоятельных экономических и политических рынков. Однако полученные результаты не оправдали этих надежд. Во-первых, «слабое» российское государство вынуждено было идти на постоянные «сделки» с узкими по составу, но влиятельными группами интересов, выступающими как распределительные коалиции. Во-вторых, не произошло формирования субъектов спроса на либеральные формальные нормы. В роли потенциального субъекта рассматривался, прежде всего, развивающийся бизнес. Однако высокие издержки коллективного действия для большинства предпринимателей, а тем более для других групп населения, по существу блокировали становление широких групп интересов, способных стать субъектами конкурентного политического рынка. В этих условиях узкие по составу группы интересов, обладающие устойчивыми экономическими и политическими преимуществами, оказались заинтересованными в ослаблении государственной защиты прав собственности, поскольку извлекали существенные выгоды из передела активов в свою пользу.
В результате вместо планируемого разделения «экономики» и «политики», формирования системы классических политических рынков произошла трансформация советского бюрократического (административного) рынка в постсоветский политико-бюрократический (политико-административный),
представляющий собой «институциональный гибрид», соединяющий элементы статусных «торгов» и классических политических рынков.
Конфигурация сложившегося в стране гибридного политикобюрократического рынка ограничивает потенциал современного российского государства как субъекта модернизации.
Характерными чертами отечественного политико-бюрократического рынка являются:
1) Реальное сращивание политических, бюрократических и экономических «торгов» при их формальном разделении.
2) Встречная «бюрократизация» политических и экономических трансакций и «политизация» бюрократических и экономических «торгов». «Бюрократизация» заключается в том, что конкурентоспособность акторов в политике и бизнесе определяется статусом во властной иерархии. «Политизация» означает, что «бюрократы» и «предприниматели» ведут себя как «политики», ориентируются на наращивание своего политического (властного) ресурса. Это ведет к тому,
что из системы практически полностью вытесняются, с одной стороны, публичные политики, выступающие как агенты избирателей, а с другой — «рациональные бюрократы», ориентированные на эффективное выполнение функций административного управления. В результате основными субъектами отечественного политико-бюрократического рынка стали: «политизированные» бюрократы и «политизированные» предприниматели.
Место публичных политиков занимает высшее звено политизированной бюрократии в лице «правящей группы». Нижестоящие звенья бюрократии (включая представителей силовых и правоохранительных структур), при условии лояльности правящей группе и выполнении определенного минимума общественно необходимых функций, имеет возможность «приватизировать» часть государственных функций и путем «продажи» политического ресурса реализовывать свои частные интересы. Бизнес, в первую очередь крупный, представляет собой совокупность политизированных предпринимателей, которым правящая бюрократия предоставила возможности доступа к распоряжению активами и использованию политического ресурса при условии выполнения имплицитных обязательств политической лояльности и ряда функций по поддержанию экономической и социально-политической стабильности в стране. Модификация этой системы в 2000-е годы по существу завершила процесс постсоветской реструктуризации отечественных «рынков власти», связанный с восстановлением в новых формах единой иерархии властных торгов с включением в её состав компонентов и форм классических политических рынков. Результатом её стало формирование властной вертикали. В рамках политики её построения федеральные власти приняли комплекс мер по укреплению своих переговорных позиций в торгах с представителями крупного бизнеса и руководителями региональных и местных властных структур.
Соответственно, в современной России федеральная власть выступает в экономике как верховный «хозяин», заинтересованный в укреплении своего контроля над нижестоящими «хозяевами» территорий (руководителей региональных органов власти) и «производственных» корпоративных структур (владельцами и менеджерами общенациональных по масштабу деятельности частных и государственных компаний). Это означает, что сформировавшаяся в России «вертикаль власти» - это вовсе не иерархическая система административного управления, а система статусных торгов между политизированными бюрократами и политизированными предпринимателями, выступающими как «хозяева» отраслей и территорий.
При этом существует двухсторонняя зависимость между параметрами отечественного политико-бюрократического рынка, с одной стороны, и структурой и целевыми функциями субъектов институционального проектирования, с другой стороны. Особенности сложившегося в стране «рынка власти» определяет элитарный состав субъектов институционального проектирования, в качестве которых выступают либеральное экспертное сообщество и правящая политизированная бюрократия. Оба субъекта, будучи достаточно узкими по составу группами интересов, позиционируют себя в качестве «благодетельного диктатора», руководствующегося общественным благом и способного сформулировать и обеспечить реализацию общественных интересов. Либеральное экспертное сообщество видит в правящей бюрократии инструмент реализации своих проектов в условиях, когда оно не уверено в их поддержке большинством населения. Поэтому оно лоббирует принятие либеральных проектов в обход демократического процесса, минуя общественные дискуссии и политическую конкуренцию вокруг программ общественного развития. С другой стороны, правящая политизированная бюрократия имеет собственные представления об общественном интересе и использует разработки либерального экспертного сообщества для их теоретического обоснования. При этом данные разработки подвергаются существенной модификации, в результате чего принимаемые нормативные акты выступают уже
JOURNAL OF INSTITUTIONAL STUDIES (Журнал институциональных исследований) ф Том 6, № 1. 2014
JOURNAL OF INSTITUTIONAL STUDIES (Журнал институциональных исследований) Ф Том 6, № 1. 2014
как относительно самостоятельные проекты, отражающие целевые установки правящей бюрократии.
«Провалы» либерального экспертного сообщества неразрывно связаны с его нормативной ориентацией на использование моделей и инструментов институционального проектирования, созданных и продемонстрировавших свою эффективность в условиях институциональной системы, построенной на разделении и взаимодействии экономических и классических политических рынков. Это означает, что они слабо учитывают специфику, как объекта, так и субъекта реформирования. Примером этого могут служить реформы государственного управления в России. Рекомендации экспертного сообщества базировались на применении стандартных инструментов нового государственного менеджмента (НГМ), которые работают в условиях, когда субъектом реформы выступают публичные политики, объектом — профессиональная (рациональная) бюрократия, а контролером — структуры гражданского общества, представляющие интересы избирателей-потребителей публичных услуг. В России же эти реформы проводились, как пишет Е. А. Капогузов, в условиях «совпадения субъекта реформ, её объекта и контролера реформ» (Капогузов, 2012. С. 314). В этом качестве выступила правящая политизированная бюрократия, которая модифицировала предложения либерального экспертного сообщества под свои интересы. В результате заявленные цели реформ, связанные с повышением качества и эффективности государственного управления не были достигнуты.
Последствием провалов этого и многих других институциональных проектов для либерального экспертного сообщества является снижение её общественной и профессиональной репутации. Потери правящей бюрократии связаны с дискредитации её деятельности в глазах населения, что в перспективе угрожает опасным снижением уровня лояльности общества существующей власти. Усиление такой угрозы потенциально может заставить правящую бюрократию учитывать в своих институциональных проектах интересы более широкого круга экономических и социальных акторов. В этом случае актуализируются идеи И. Т. Посошкова о необходимости диалога государства с широкими слоями общества, обязательного учета их «вольного голоса».
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Авен П. и Широнин В. (1987). Реформа хозяйственного механизма: реальность намеченных преобразований // Известия СО АН СССР (Сер. «Экономика и прикладная социология»), № 3, с. 32-41.
Бьюкенен Дж. М. (1997). Расчет согласия. Логические основания конституционной демократии: пер. с англ. // Сочинения; гл. ред. кол. Нуреев Р.М. и др. М.: «Таурус Альфа», Т. 1, с. 31-206.
Гайдар Е. Т. (1997). Государство и эволюция. Как отделить собственность от власти и повысить благосостояние россиян. СПб.: Норма.
Капогузов Е. А. (2012). Институциональная структура производства государственных услуг: от веберианской бюрократии - к современным реформам государственного управления. Омск: Изд-во Ом.гос. ун-та.
Кордонский С. Г. (2000). Рынки власти: административные рынки СССР и России. М.: ОГИ.
Мюллер Д. (2007). Общественный выбор III / пер. с англ. под ред. А. П. Заостровцева, А. С. Скоробогатова. М.: ГУ-ВШЭ.
Найшуль В. (1992). Либерализм и экономические реформы // МЭ и МО, № 8, с. 69-81.
Норт Д., Уоллис Д. и Вайнгаст Д. Б. (2011). Насилие и социальные порядки. Концептуальные рамки для интерпретации письменной истории человечества. М.: Изд. Института Гайдара.
Олсон М. (1998). Возвышение и упадок народов. Экономический рост, стагфляция, социальный склероз: пер. с англ. Новосибирск: ЭКОР.
Платонов Д. Н. (1989). Иван Посошков. М.: Экономика.
Посошков И. Т. (1951). Книга о скудости и богатстве / Ред. и коммент. Б. Б. Кафенгауза. М.: Изд-во АН СССР.
Фуруботн Э. Г. и Рихтер Р. (2005). Институты и экономическая теория. Достижения новой институциональной экономической теории / Пер. с англ. под ред. В. С. Катькало, Н. П. Дроздовой. СПб.: Издат. дом Санкт-Петерб. гос. ун-та.
REFERENCES
Aven P. and Shironin V. (1987). Reform of the Economic Mechanism: the Reality of the Planned Changes. Proceedings of the Academy of Sciences of the USSR (Series "Economics and Applied Sociology"), no. 3, pp. 32-41. (in Russian).
Buchanan J. M. (1997). Settlement agreement. Logical Foundations of Constitutional Democracy: Transl. from English. Works; Ed. by Nureev R. M. et al. M.: "Taurus Alpha", vol. 1, pp. 31-206. (in Russian).
Gaidar Y. T. (1997). State and Evolution. How to Separate the Property from the Government and Increase the Well-Being of Russians. St. Petersburg: Norma. (in Russian).
Kapoguzov E. A. (2012). The Institutional Structure of Production of Public Services: from Weberian Bureaucracy - to Modern Public Administration Reform. Omsk: Publ. House of Omsk State University. (in Russian).
Kordonskiy S. G. (2000). Authority Markets: Administrative Markets of the USSR and Russia. M.: OGI. (in Russian).
Muller D. (2007). Public Choice III / Transl. from English. Ed. by A. P. Zaostrovtsev, A. S. Skorobogatov. M.: HSE. (in Russian).
Naishul V. (1992). Liberalism and Economic Reforms. MEiMO, no. 8, pp. 69-81. (in Russian).
North D., Wallis J. and Weingast D. B. (2011). Violence and Social Orders. Conceptual Framework for the Interpretation of the Written History of Mankind. M.: Publ. House of Gaidar Institute. (in Russian).
Olson M. (1998). The Rise and Decline of Nations. Economic Growth, Stagflation, Social Sclerosis: Transl. from English. Novosibirsk: EKOR. (in Russian).
Platonov D. N. (1989). Ivan Pososhkov. M.: The Economy. (in Russian).
Pososhkov I. T. (1951). Book on Poverty and Wealth / Ed. and Comments by B. B. Kafengauz. M.: Academy of Sciences of the USSR. (in Russian).
Furubotn E. G. and Richter R. (2005). Institutions and Economic Theory. Achievements of the New Institutional Economics / Transl. from English. Ed. by V. S. Katkalo, N. P. Drozdova. St. Petersburg: Publ. House of St. Petersburg State University. (in Russian).
JOURNAL OF INSTITUTIONAL STUDIES (Журнал институциональных исследований) ф Том 6, № 1. 2014
