CC BY
91
jflpflinrnbi ошктмиюго ршж
•Ш L>.
o/iVj^ou
Е.С.Алексеенкова
ГОСУДАРСТВО И АЛЬТЕРНАТИВНЫЕ
w
ФОРМЫ СОЦИАЛЬНОМ ИНТЕГРАЦИИ: СТРУКТУРНОЕ НАСИЛИЕ ПРОТИВ «ОМЕШ»1
1 Автор выражает глубокую признательность проф.
В.М.Сергееву за плодотворные дискуссии, способствовавшие написанию данной статьи.
1 Пьюзо 1991: 235.
3 Gambetta s.a.:
158.
4 Подробнее см. Deila Porta, Vanucci
2007.
5 Banfield 1958.
6 Olson 1996.
It is tempting to conclude, therefore, that people in the south are either stubbornly irrational or entertain masochistic preferences.
Diego Gambetta. Mafia: The Price of Distrust
Сицилийская мафия — предмет незатухающего научного интереса, литературных вымыслов и их многочисленных экранизаций — долгие годы воспринималась как пережиток феодальных отношений, сохранивший целый сонм архаических обрядов, клятв, законов, кодексов чести и прочих элементов «традиционной культуры», никак не вписывающихся в структуру рационального общества Модерна. Современным исследователям, привыкшим работать в рамках методологии рационального выбора или теории игр, довольно сложно анализировать модель поведения, столь красочно описанную в романах Марио Пьюзо: «Ища способа уцелеть под беспощадной пятой самовластья, истерзанные люди научились никогда не показывать обиду или гнев... Не забывать, что общество — твой враг и, если ты хочешь сквитаться с ним за несправедливость, нужно идти к тайным повстанцам, к мафии... Люди знали, что от властей справедливости не дождешься, — и шли за нею к заступнице-мафии... Чуть что, люди обращались к местному capomafioso. Он был для жителей округи своего рода голова, радетель за общество, добродей — и на работу пристроит, и хлеба даст, когда в доме нечего есть»2. Классическая методология политической науки пасует перед обществом, в котором люди не идут на сотрудничество друг с другом, когда это взаимовыгодно, порой используют самые жесткие методы конкуренции и одновременно отказываются от нее, когда она в наибольшей мере могла бы стимулировать общественное развитие3, в котором нет понятия «общественный интерес»4, а все отношения выстраиваются на основании личных связей и родства.
Американский социолог Эдвард Бэнфилд называет подобную структуру отношений «аморальным фамилизмом»5, а автор теории коллективного действия Мансур Олсон квалифицирует ее как «негативный социальный капитал»6. Недостаток этих и других аналогичных определений заключается в имманентно присущем им нормативном оттенке.
7 Алексеенкова, Сергеев 2008.
? Подробнее см.
Deila Porta,
Vanucci 2007.
Фактически речь идет об оценке сицилийского социума по шкале демократичности и гражданского общества, что позволяет зафиксировать его отклонения от «нормативного образца», но оставляет за пределами рассмотрения саму суть анализируемого явления. Для проникновения в суть феномена мафии мы должны четко понимать, что перед нами не недостаток демократии, рационализма или гражданского сознания, а альтернативная форма социальной интеграции.
В одной из предыдущих работ7 мы высказали гипотезу о том, что идеальное либеральное государство и рациональный индивид, какими их мыслили великие просветители и теоретики либеральной демократии, вряд ли возможны. «Сбои» в функционировании современного государства в виде тоталитарных режимов, фашизма, коррупции, мафии, терроризма, репрессий и т.п. — это не социальные эксцессы, но попытки восстановить «реальную власть»; это проявления антропологической сущности власти, которая в чистом виде всегда стремится к «беспредельности», или абсолютному суверенитету. Когда, стремясь к восстановлению собственного суверенитета, современное государство, не обладающее волшебной «политической формулой», прибегает к структурному насилию, оно получает в ответ внесистемные социальные сети, которые пытаются перетянуть «одеяло» суверенитета на себя, сопротивляясь несанкционированному проникновению государства в приватную сферу.
Подобные сети, как правило, возникают в двух ситуациях: при неспособности государства решить проблему кооперации и доверия (например, в условиях транзита или слабости и дисфункции институтов самого государства)8 либо при обращении его к структурному насилию. Другими словами, «внесистемные» сети — это способ замещения отсутствующего по тем или иным причинам институционального доверия доверием персональным или партикуляристским, инструмент формирования структуры приватно-публичного пространства, отвечающей представлениям участников сети о том, как такое пространство должно быть структурировано. При этом образы, которые используются для интеграции сети и достижения доверия, построены, как будет показано ниже, так, что они как бы легитимируют отсутствие приватной сферы индивидов внутри сети, формируя особого рода публичную сферу, обеспечивающую открытость приватной сферы каждого участника сети для «общественного» контроля.
В настоящей статье мы намерены показать, что появление социальных сетей типа мафии в государстве Модерна есть механизм восстановления «реальной власти» и интеграции, базирующихся на когнитивных основаниях, то есть механизм восстановления легитимности социального порядка. Социальный порядок, складывающийся внутри сетей, близок к характерному для наиболее ранних форм социальных сообществ, где когнитивная природа власти легитимирует вмешательство в приватную сферу членов сообщества и таким образом гарантирует высокую степень его интеграции.
Мафия как форма социальной интеграции: «Я знаю, он много раз убивал, но никогда не совершал несправедливости...»
9 Gambetta s.a.: 162—163.
10 Подобно большинству других исследователей, Франкетти датирует его второй половиной XIX в.
11 Волков 2002.
12 Gambetta 1992.
Mi hanno detto che era nata per difendere i deboli dai soprusi dei potenti, per affermare i valori dell'amicizia, dell rispetto della parola data.In una parola, il senso d'onore. Cosa Nostra faceva la legge sulla nostra isola... Perche noi siciliani ci siamo sentiti trascurati, abbandonati dai governi stranieri e anche da quello di Roma.
Tommaso Buscetta. Lui e come a noi
Несмотря на то что история изучения мафии насчитывает уже свыше столетия, дефицит внятных социологических объяснений этого феномена ощущается до сих пор. На протяжении долгого времени наибольшей популярностью среди исследователей пользовалась концепция «индустрии насилия» («l'industria della violenza»), предложенная Лео-польдо Франкетти еще в конце XIX в.9 По мнению Франкетти, возникновение мафии10 стало следствием наложения двух факторов: (1) отсутствия системы правосудия и правоприменения («law-enforcement»), которая бы пользовалась авторитетом у населения Сицилии, и (2) неверия сицилийцев в справедливость закона и защиту с его стороны. В результате объединенное итальянское государство столкнулось с необходимостью еще большей легитимации, нежели все предыдущие режимы, но оказалось не в состоянии ее обеспечить. Собственная слабость и «высокая сопротивляемость» сицилийского общества в первые десятилетия после объединения не позволили молодому государству добиться монополии на насилие в этом регионе Италии.
Близкой объяснительной модели придерживается и Вадим Вол-ков11, который полагает, что при слабости государственных институтов функция осуществления насилия для поддержания структур общества переходит в руки силовых предпринимателей (мафии). В условиях глубоких общественных трансформаций и смены формальных институтов владеющие силовым ресурсом организации выходят из-под контроля государства и начинают самостоятельную деятельность.
Обе концепции, по сути, отталкиваются от веберовской трактовки государства как носителя легитимной монополии на использование насилия, которая, в свою очередь, восходит к теории государства Никколо Макиавелли и Томаса Гоббса, видевших в нем главного арбитра, наделенного монополией на принуждение. И обе они de facto опираются на структурно-функциональный методологический подход, что значительно ограничивает объяснительный потенциал основанных на них аналитических моделей, в рамках которых мафия предстает не более чем формой замещения одной из функций государства, а именно функции систематического применения насилия.
Гораздо более глубокий анализ причин возникновения мафии содержится в книге Диего Гамбетты «Сицилийская мафия»12. Критикуя концепцию Франкетти как слишком упрощающую ситуацию, Гамбетта отмечает, что насилие в данном случае было не целью, но средством — средством обеспечения приватной защиты и, соответственно, мафия
13 О роли мафии как гаранта выполнения контрактов см., в частности, Stille 1996.
14 Подробнее об этом см. Della Porta, Vanucci 2007.
15 Gambetta 1992: 92—125.
должна рассматриваться как «индустрия частной защиты» («industria della protezione privata»).
Обращаясь к анализу причин, вызвавших к жизни подобную «индустрию», Д.Гамбетта прежде всего указывает на роль недоверия как ключевой характеристики итальянского Юга. Формирование атмосферы всеобщего недоверия обычно связывается исследователями с правлением испанских Габсбургов, проводивших политику «разделяй и властвуй», и датируется периодом существования Королевства обеих Си-цилий, хотя корни этого явления, по-видимому, уходят в более ранние эпохи, ведь Юг Италии, по большому счету, никогда не имел собственного «эндогенного правительства», находясь под властью то вандалов, то остготов, то Византии, то арабов, то норманнов, то германских и анжуйских династий, то Бурбонов. Но так или иначе, поскольку недоверия в чистом виде не бывает, то недостаток доверия на уровне общества компенсировался доверием на более низких уровнях, в первую очередь на уровне семьи и личных отношений («fede private»).
Однако, как подчеркивает Гамбетта, отсутствия доверия на институциональном уровне еще не достаточно для возникновения мафии. Само по себе недоверие к государству не является фатальным для развития сообщества, но это недоверие ведет к тому, что государство перестает восприниматься как «третья сторона», способная гарантировать соблюдение договоров и применение санкций в случае их нарушения. Отсутствие же легитимной «третьей стороны», в которой экономические акторы видели бы гаранта совершаемых ими сделок, оборачивается ростом недоверия в экономической сфере. Эту-то лакуну и заполнила мафия13, тем самым заложив основу всей системы коррупции в Италии14.
Важнейшую роль в подготовке условий для возникновения мафии Д.Гамбетта отводит экономическим преобразованиям в Италии, положившим конец феодальной системе, а вместе с ней — и прежней модели социальной интеграции, в рамках которой барон выполнял по отношению к своим крестьянам функции защиты и правосудия. С ликвидацией этой системы (на юге Апеннинского полуострова — в 1806 г., на Сицилии — в 1812 г.) появилось множество новых собственников земли — так называемых «gabelotti», а также большое количество безземельных крестьян. Отношения между тремя группами — бывшей земельной аристократией, новыми землевладельцами и крестьянами — уже не могли строиться на прежней основе, что породило потребность в изменении принципов социальной интеграции. Именно эта трансформация, по мнению Гамбетты, и стала ключевой для оформления мафии в «индустрию частной защиты»15. Вопреки общепринятой точке зрения, согласно которой мафия на Сицилии появилась после объединения страны, он убежден, что процесс формирования мафиозных сетей развернулся еще в начале XIX в. и к моменту объединения был практически завершен. Следовательно, заключает он, слабость итальянского государства не может считаться основной причиной появления мафии:
jflpflinrnbi ошктмиюго ршж
16 Алексеенкова 2006/2007.
17 Eisenstadt, Roniger 1984.
едва возникнув, институты единого государства сразу же столкнулись с необходимостью конкурировать с «индустрией частной защиты».
Бесспорно превосходя другие концепции по степени социологической фундированности и глубине, концепция Д.Гамбетты, подобно своим предшественницам, говорит скорее о формах, нежели о содержании процесса возникновения мафии. Убедительно продемонстрировав, что мафия есть результат институциональных изменений, не подкрепленных адекватной легитимацией, исследователь довольно близко подошел к объяснению истоков данного явления. Вместе с тем концептуализация мафии как «индустрии» представляется серьезным упрощением, поскольку в случае мафии мы имеем дело прежде всего с альтернативной (по отношению к государству) формой социальной организации, поддерживаемой с помощью альтернативных (по сравнению с государственными институтами) механизмов социальной интеграции.
Если рассматривать мафию под таким углом зрения (а это, на наш взгляд, единственный подход, который позволяет адекватно объяснить ее возникновение), то становится очевидно, что ни структурно-функциональный, ни институциональный анализ сами по себе не способны обеспечить содержательное объяснение феномена и должны быть дополнены когнитивным анализом механизмов социальной интеграции.
Если мы обратимся к типологии власти и структурного насилия, предложенной нами в одной из предшествующих работ16, и посмотрим, что представляло собой сицилийское общество в первой половине XIX в., то обнаружим, что главной его характеристикой было выработавшееся за многие века сопротивления иностранным завоевателям стойкое онтологическое неприятие государственности как таковой. Любые попытки централизации воспринимались на Сицилии как структурное насилие и немедленно вызывали коллективный «exit» («выход»). Другими словами, власть Бурбонов была лишена необходимых когнитивных оснований. В результате новые отношения между центральной администрацией и обществом, возникшие вследствие ликвидации феодальной системы, не получили легитимации. Сицилийцы по-прежнему видели в государстве «оккупационный режим», и поскольку доверия к новым институтам не возникло, их вторжение в приватную сферу ощущалось гражданами как структурное насилие.
Прежние феодальные отношения между бароном и крестьянами, по сути, носили патрон-клиентский характер17: в условиях всеобщего недоверия и низкого уровня кооперации в обществе padrone являлся для крестьянина гарантом собственности и безопасности, он же взаимодействовал с властями. Структура приватно-публичного пространства была понятна и привычна: крестьянин доверял своему землевладель-цу-padrone, и тот обладал монополией на защиту его приватной сферы и одновременно правом на вторжение в нее, то есть был наделен легитимной властью, имеющей прочные когнитивные основания. При этом государство как таковое вообще не рассматривалось крестьянином как
18 См. Lupo 2004: 18—24.
19 По мнению некоторых исследователей, защита землевладельцев, в том числе и от недовольных крестьян, была одним из главных аспектов деятельности мафии в XIX в. (см. Eisenstadt, Roniger 1984).
20 Ibidem.
21 Пьюзо 2007: 37.
носитель легитимной власти, и его вторжение в приватную сферу трактовалось как структурное насилие.
С ликвидацией феодальной системы традиционные формы организации патрон-клиентских отношений оказались нарушены18, но базовой смены механизмов социальной интеграции не произошло. Изменилась только структура этих отношений: место лендлордов в качестве padrone заняли мафиози, которые взяли на себя защиту приватной сферы как крестьян, так и самих лендлордов19 от посягательств «оккупационного режима», а также функцию «третьей стороны» («third party enforcement») при разрешении споров внутри сообщества. После появления единого государства именно они выступили в роли посредников между государственными властями и локальным сообществом. Подобная деятельность, как отмечают Шмуэль Эйзенштадт и Луис Ронигер, способствовала формированию образа мафиози — «Робин Гуда», заботящегося о бедных, обладающего бесспорным авторитетом среди них и в конце концов заслужившего славу «уважаемого человека» («uomo di rispetto»), или «человека чести» («uomo d'onore»)20.
Государство модернистского типа никогда не воспринималось сицилийцами в качестве приемлемой для них формы социальной организации. Виной тому не только особенности традиционной культуры сицилийского общества, но и инородность и частые смены «режимов», провоцировавшие рост неопределенности: обращаясь в официальные структуры, сицилиец не мог заранее предсказать, чем обернется для него этот шаг, каким окажется размер сопряженных с ним издержек. Отсюда — постоянное ощущение структурного насилия: непредсказуемость во взаимоотношениях с администрацией и отсутствие доверия к ней порождали стремление держаться как можно дальше от официальных властей. Особенно остро эти неопределенность и непредсказуемость ощущались в периоды трансформаций, один из которых пришелся на начало ХК в., когда изменениям был подвергнут важнейший общественный институт — институт частной собственности на землю, что существенным образом повлияло на структуру приватного пространства сицилийцев: никто не мог быть уверен в сохранности своего имущества, а на покровительство баронов теперь рассчитывать не приходилось. «Крестный» же «отец» был «из своих», не из Рима, с ним связывали личные отношения, ему доверяли... И, возможно, он совершил много убийств, но никогда — «несправедливости»21.
Таким образом, мафия есть не что иное, как специфическая форма социальной интеграции, призванная обеспечить защиту приватной сферы индивида от нелегитимного и несанкционированного проникновения государства. Мы видим, что социальные сети данного типа возникают в условиях институциональных сдвигов, которые воспринимаются обществом как структурное насилие — нелегитимное изменение структуры приватно-публичного пространства. Формирование мафиозных социальных сетей, ставшее ответом на появление нового актора (сначала Бурбонов, затем объединенного государства),
_ПИРМПГАЫ ОШКТМИЮГО №Ы1№_
претендовавшего на право вторжения в «privacy» сицилийцев, но при этом не обладавшего властью в когнитивном смысле слова, по сути, было способом снижения неопределенности, восстановлением прежней структуры приватно-публичного пространства и когнитивной власти padrone, которые обеспечивали сицилийскому обществу возможность коллективного «exit» без риска эскалации структурного насилия. Другими словами, мафия становилась как бы «буфером» между государством и обществом, помогавшим осуществлению коллективного «exit», но в случае усиления структурного насилия со стороны государства способным ответить на него и стратегией «voice» (прежде всего в форме насилия по отношению к полиции, карабинерам и другим представителям государства).
Механизмы интеграции социальных сетей сицилийской мафии: «„друзья друзей" создали свое, теневое правительство»...
Мафия на Сицилии представляла собой на заре столетия как бы второе правительство, во много раз превосходящее своей властью законное правительство в Риме.
Марио Пьюзо. Крестный отец
На этот раз он все понял правильно. Что как он ни богат, как ни вхож к президенту Соединенных Штатов, как ни дружен с директором ФБР, но некая серая личность, чье дело — ввозить из Италии оливковое масло, устроит так, что его убьют... Это безумие. Это значит, что ты не волен распоряжаться по-своему ни собственными деньгами, ни предприятием, принадлежащим тебе, ни властью, которая тебе дана. Это в сто раз хуже всякого коммунизма.
Марио Пьюзо. Крестный отец
The interpretation of signs, gestures, messages and silences is one of a man of honour's main activities...
Giovanni Falcone
Итак, возникшему во второй половине XIX в. единому итальянскому государству не удалось интегрировать сицилийское общество посредством онтологии и ценностей единой государственности. Как следствие, мы наблюдаем процесс альтернативной социальной интеграции, основания которой, как отмечают все исследователи, нельзя назвать рациональными — они были, скорее, архаичными и иррациональными. По мнению некоторых авторов, мафия сочетает в себе элементы теневого государства («shadow state»), нелегального бизнеса и секретного обще-Dickie 2004:2. ства масонского типа22. Но хотя подобного рода сравнения, безусловно, имеют известную функциональную нагрузку (например, модель «теневого государства» еще раз демонстрирует, что мафия есть альтернативный
способ интеграции общества), мы не будем здесь сравнивать мафию ни с одним из этих видов социальной организации, а сосредоточим внимание на присущих ей механизмах социальной интеграции.
Когнитивный анализ социальных сетей мафии выявляет довольно высокую степень их онтологической, ценностной и операциональной интеграции.
С момента своего появления мафиозная онтология носит явно выраженный дуалистический характер. Место главного враждебного актора в «картине мира» мафии занимает государство; соответственно, к «миру зла» относятся и все его представители, в первую очередь блюстители правопорядка. Так, ряды мафии обычно закрыты для людей, среди родственников которых были или есть полицейские либо карабинеры (конечно, бывают — хотя и редко — исключения, но тогда процедура «инициации» становится гораздо более сложной). Мафиози очень четко разделяют мир своих и мир чужих, «наше дело» — мир «кодекса чести» — и остальной (как правило, враждебный) мир, где действуют формальные, но нелегитимные нормы.
Центральным элементом онтологии мафии является «семья». Нелегитимность «оккупационных режимов», а затем и итальянского государства в онтологии сицилийцев стимулировала развитие социальной интеграции на более низком уровне, характерном для ранних (по сути, догосударственных) стадий развития человеческих сообществ. Речь идет об уровне семьи. В условиях всеобщего недоверия, свойственного сицилийскому обществу, кровнородственные связи стали основой формирования доверия, то есть основой социальной интеграции. (Именно поэтому, в частности, при анализе мафии недопустимо подходить к ней лишь как к форме «приватизации» государственной монополии на насилие — мафия должна рассматриваться прежде всего как продукт социальной интеграции, развивающейся «снизу», из самых основ социального общежития.) Онтологическая укорененность представлений о роли «семьи» внутри мафиозных сетей настолько глубока, что людей, которым больше всего доверяют, включают в члены семьи. Для этого используются два базовых механизма — институт «крестного отца» и институт усыновления. Наряду с собственно кровнородственными узами, подобное «искусственное» родство помогает сформировать круг лиц, пользующихся максимальным доверием.
Высокая степень интеграции мафиозных социальных сетей наблюдается также на ценностном уровне. Если мы обратимся к мафиоз-ВоЫот 2008. ной риторике23, то увидим, что особое значение в среде мафии придается понятиям чести, справедливости, порядка и т.п. Набор ценностей, декларируемых мафиози, отражен во внутреннем «кодексе чести», который содержит перечень норм и правил поведения, обязательных для каждого члена мафии.
Судя по показаниям мафиози, согласившихся сотрудничать с государством (так называемых «раскаявшихся» — «pentiti»), «кодекс чести» мафии представляет собой нечто большее, нежели простой свод
24 Впервые о наличии такого «кодекса» стало известно из показаний
Томмазо Бушетты в 1984 г.
25 Dickie 2004: 11.
26 Gambetta 1992:
170.
27 Sergeyev 1998.
28 Подробнее о «кодексе чести» см. воспоминания Т.Бушетты (Lodato 20)0)7: 43—54).
29 Dickie 2004: 14—15.
правил24. Стать «человеком чести» означает приобрести новую идентичность, вступить в иную «вселенную» морали. «Omertá» (закон молчания, запрещающий выдавать какую-либо информацию о деятельности мафии органам правопорядка) навсегда отделяет человека, принесшего клятву на верность «семье», от остального мира и его законов. «Честь» мафиози и есть индикатор, знак новой идентичности, новой морали25.
Одним из важнейших правил взаимодействия внутри мафиозной «семьи» является недопустимость лжи между ее членами26. Эта норма призвана обеспечить доверие между «людьми чести», дефицит которого в «серой зоне»27 ощущается весьма остро. Ту же роль играют и другие положения «кодекса», в том числе касающиеся секса и иных сфер частной жизни. «Человек чести», проявляющий склонность к азартным играм и беспорядочным половым связям, выставляющий напоказ свое богатство или власть, считается ненадежным и не заслуживающим доверия (ведь, демонстрируя всем свои слабые места, он сам становится слабым звеном в мафиозной цепочке). Интимные же отношения с женой другого «человека чести» караются смертью28.
Вступление в ряды «людей чести» означает также изменение системы лояльностей: отныне интересы «Cosa Nostra» должны ставиться выше интересов собственной семьи и родственников. Одновременно «cápofámigliá» наделяется абсолютным правом вторжения в приватную сферу любого члена своей «cosca». Так, чтобы жениться, «человек чести» должен получить разрешение своего «capo», а женившись, — соблюдать верность жене и вести добропорядочную семейную жизнь, дабы недовольная жена не нанесла вред всей организации, начав сотрудничать с полицией (ведь жены знают и видят многое). Вместе с тем мафиози строго следят за «честью» жен, и не только потому, что неверная жена наносит серьезный урон репутации и «чести» мужа29, но и потому, что она может стать источником утечки информации.
Немалую роль в контексте процесса формирования и поддержания доверия внутри мафиозной сети играет религия. Мафиози часто оправдывают совершенные ими убийства чем-то высшим, нежели земная выгода или конкуренция за власть. Как правило, таким оправданием, помимо «интересов дела» и «чести», служит понятие «бог». Эта мафиозная «религиозность», по-видимому, выполняет ту же функцию, что и «кодекс чести», а именно функцию формирования и поддержания доверия внутри сети, то есть когнитивной интеграции.
Особенности функционирования в «серой зоне» требуют от социальных сетей высокой степени когнитивной интеграции. Именно поэтому столь важное место во взаимодействии мафиози занимает интерпретация поведения друг друга, а также особый набор символов и знаков, использование и понимание которых способствуют формированию доверия между «своими», одновременно делая коммуникацию внутри мафии недоступной для «чужих».
В частности, согласно «кодексу чести», знакомство между двумя мафиози может осуществляться только при посредничестве «человека
30 "ЮАПТПЯ" № 1 (52) 2009
30 Gambetta 1992: 172.
31 Ibid.: 169.
32 Ibidem.
33 Ibid.: 183.
34 См. Алексеенкова 2007.
чести», известного каждому из вступающих во взаимодеиствие, который, представляя их друг другу, использует формулы типа «Questo e un nostra amico» («Это наш друг»), «Questa e la stessa cosa» («Он тоже участвует в нашем деле»), «Questo e come me e te» («Он такой же, как мы с тобой»)30 и т.п. Такой механизм позволяет, с одной стороны, обеспечить определенный уровень доверия между только что познакомившимися мафиози, а с другой — не допустить внедрения предателей.
Огромное значение в среде мафиози имеет искусство интерпретации символов, слов, жестов, мимики и т.д. «В тех условиях, в которых мы вынуждены существовать, — отмечал в своих показаниях бывший мафиози Конторно, — чем меньше ты говоришь, тем лучше. Обычно достаточно и полфразы, чтобы понять, принадлежит ли человек к Cosa Nostra, или нет»31. О том же сообщал и упоминавшийся выше «pentito» Бушетта: «В моем окружении не принято задавать прямые вопросы, но собеседник, как правило, одной фразой, наклоном головы, улыбкой и даже молчанием... дает тебе понять ответ»32. Зашифрованные сигналы, намеки и метафоры являются основными средствами коммуникации внутри мафии. Это требует невероятного уровня когнитивной интеграции, ибо неправильно интерпретированный символ может стоить жизни, а слишком открытая коммуникация чревата утечкой информации.
Особый язык символов используется и при коммуникации мафии с внешним миром. Так, лист фигового дерева на трупе означает, что преступление совершено мафией, а пустой гроб в комнате, мертвая птица в машине, отрубленная голова домашнего животного на постели намекают потенциальной жертве, что ждет ее в случае неповиновения33. Все эти знаки не могут служить уликами для органов правопорядка, но легко прочитываются теми, кто умеет их интерпретировать.
Подобные знаки, символы и ритуалы сыграли громадную роль во внутренней интеграции социальных сетей мафии. В ситуации, когда установленные государством формальные нормы и правила не имели легитимной основы и не могли обеспечить когнитивную интеграцию сообщества, такая интеграция осуществлялась посредством неформальных норм и неформального языка общения, способствовавших формированию доверия внутри сообщества и проведению границы между «своими» и «чужими» (что было особенно важно в условиях «осадного положения»).
Говоря о способах проведения границы между «своими» и «чужими», стоит отдельно упомянуть обряд инициации, символическое значение которого сложно переоценить. Существование обряда инициации в мафиозном сообществе еще раз подтверждает гипотезу, высказанную нами в одной из предыдущих работ34, что такого рода архаические практики не теряют своей актуальности в современном мире, по-прежнему выполняя функции социальной интеграции. Процедура инициации в «Cosa Nostra» отчетливо демонстрирует, что этот обряд означает получение неофитом «тайного знания», благодаря которому он обретает доверие «посвященных» и наделяется властью над определенной частью сообщества.
35 Bolzoni 2008: 19.
36Ibid.: 20.
37 Gambetta 1992: 207.
38Ibid.: 208.
39Ibid.: 214.
Процедуре инициации предшествует длительный период обучения и наблюдения, во время которого кандидат находится под опекой кого-то из «людей чести», перенимая у него определенные навыки и умения (хотя ему обычно не доверяют информацию, разглашение которой способно нанести серьезный вред сообществу). По свидетельству одного из «pentiti», этот период может длиться год, два, пять или двадцать лет — в зависимости от человека, а потом кто-то из «Cosa Nostra» сообщает кандидату, что пришло время вступить в ее ряды. Как правило, к этому моменту кандидат уже хорошо себе представляет, что ему предстоит, поскольку в течение нескольких лет работал на мафию и овладел ее дискурсом35. Но чтобы быть допущенным к самому обряду, он должен пройти ключевое испытание — в большинстве случаев это было убийство, совершение которого свидетельствовало о готовности к вхождению в мафиозную «семью».
Согласно показаниям «pentiti», во время обряда посвящения кандидату прокалывают палец иглой или шипом фигового дерева, окропляя его кровью образ мадонны (как правило, Madonna dell'Anunziata, которую мафия считает своей покровительницей). Потом этот образ сжигается, и пока он горит, кандидат произносит слова клятвы: «...Come brucia questa carta deve bruciare la mia carne se un giorno tradiro' la Cosa Nostra» («Пусть я сгорю, как горит этот образ, если предам Cosa Nostra»)36. Затем неофит клянется соблюдать «кодекс»: хранить абсолютное молчание о «Cosa Nostra», не прикасаться к женщинам и имуществу других «людей чести», не зарабатывать на проституции, не убивать «человека чести», кроме как в случае крайней необходимости, избегать контактов с полицией, не судиться с другими «людьми чести», вести себя в соответствии с установленными в «кодексе» нормами и т.д.37
Обряд посвящения имеет очень существенное значение для интеграции в сообщество. Он означает переход не только на качественно новую ступень иерархии, но и на новый уровень доверия и власти. Инициация призвана узаконить отношения «братства» («fratellanza»)38, которые не в состоянии узаконить никакое законодательство. Сама процедура, в ходе которой используется кровь, должна продемонстрировать, что сообщество связано прежде всего кровными узами, которые невозможно произвольно разорвать. Через обряд посвящения человек фактически отказывается от своего «privacy» в пользу «Cosa Nostra» в обмен на доверие и защиту, то есть признает власть «capofamiglia» легитимной и легитимирует его право вторгаться в собственную приватную сферу (распоряжаться имуществом, временем, действиями, жизнью, вмешиваться в семейную жизнь и отношения с другими людьми и т.д.). После прохождения обряда инициации трансакционные издержки выхода из сообщества возрастают многократно. Как отмечал в своих показаниях «раскаявшийся» мафиози Кальдероне, обряд инициации должен был подвести неофита к мысли о том, что выход из сообщества, как и вступление в него, возможен только через кровь39.
Трансакционные издержки нарушения «кодекса» также возрастают. Нарушить «кодекс» означает лишиться доверия, что чаще всего
32 "ЮАПТГСТ № l (52) 2009
' Ibid.: 150.
41 Алексеенкова 20007.
ведет и к потере жизни. Дуалистическая онтология и постоянное пребывание на «осадном положении» (эта качественная характеристика сближает мафию с такими структурами, как секретные общества, спецслужбы и т.п.) и являются теми главными факторами, которые способствуют высочайшей операциональной интеграции. Мафиозное сообщество, по сути, функционирует в «чрезвычайном» режиме, и именно эта «чрезвычайщина» обусловливает формирование в нем «the state of exception»: минимальное нарушение операциональной интеграции моментально влечет за собой включение механизмов «социальной гигиены» (структурного или физического насилия).
Социальные сети мафии довольно сильно иерархизированы, и степень интеграции, а значит, и жесткость механизмов «социальной гигиены» на разных уровнях заметно различаются.
Соблюдение принципов субординации — ключевой аспект операциональной интеграции: иерархия является отражением распределения власти и доверия внутри сети, а также залогом правильной циркуляции информации (что имеет особое значение в условиях «чрезвычайного положения»).
Ссылаясь на показания «pentiti», исследователи следующим образом описывают иерархическую структуру социальных сетей мафии. На низшем уровне иерархии находятся «люди чести» («uomini d'onore»), которых также называют «солдатами» («soldati») или «рабочими» («operai»). Они организованы в группы по 10 человек под руководством «capodecine» («десятников»). Вершину пирамиды образует глава «семьи» («capofamiglia»), или «представитель» («rappresentante»), который назначает себе заместителя (не всегда), а также от одного до трех советников («consiglieri»). Как правило, рядовые «люди чести» не имеют прямого доступа к «capofamiglia»: коммуникация между ними осуществляется исключительно посредством «capodecina», хотя бывают и исключе-ния40. Численность «семей» может варьировать от нескольких человек до более чем сотни членов (так, одна из крупнейших «семей» Палермо — Бонтаде — насчитывала в 1981 г. не менее 120 человек).
Выше уже говорилось, что одной из важнейших особенностей Сицилии было отсутствие власти, которая опиралась бы на когнитивные образы и смыслы, способные интегрировать общество. Ни многочисленные «оккупационные режимы», ни объединенное итальянское государство не смогли обеспечить себе когнитивную легитимацию. Но поскольку социальная интеграция и наличие власти являются имманентными свойствами человеческих сообществ (как и сообществ социальных животных)41, эта лакуна неизбежно должна была быть заполнена. Формой восстановления «реальной власти» и интеграции и стала мафиозная иерархия. При этом иерархия мафиозной «семьи» воспроизводила механизм функционирования власти в сицилийском обществе.
Статус «capofamiglia» приобретался исключительно через доверие, то есть власть главы «семьи» («дона» или «крестного отца»), безусловно, имела когнитивные основания, будучи отражением репутации «человека
42 Gambetta 1992: 156.
43 Gambetta s.a.: 166.
44 Пьюзо 1991: 24.
45 Gambetta 1992: 77.
чести»42. Многочисленные источники и литература свидетельствуют о том, что у «крестного отца» искали «справедливости» и «защиты», что он выполнял функции «третьей стороны» в спорах, выступал гарантом выполнения договоров, решал финансовые проблемы тех, кто обращался к нему за помощью, обеспечивал трудоустройство. Как отмечает Д.Гамбетта, мафия была единственным источником социальной мобильности: только покровительство мафии могло гарантировать изменение социального статуса43. Если же индивид не признавал авторитета «Cosa Nostra», то ввиду отсутствия другого легитимного авторитета для него оставался один выход — «exit», либо в прямом смысле этого слова (эмиграция с острова), либо в форме отказа от собственных амбиций. «Voice» грозил физическим уничтожением.
Пожалуй, наиболее важной функцией «capofamiglia» было обеспечение безопасности (личной, имущественной, деловой и т.д.). Другими словами, покровительство «дона» ограждало приватную сферу просителя от вторжений со стороны как государства, так и других потенциальных нарушителей, то есть служило защитой от структурного, а зачастую — и от физического насилия. Но, обращаясь за помощью к «крестному отцу», человек de facto соглашался с тем, что его приватная сфера отныне окажется в значительной мере во власти «дона». Весьма показательна в этом плане сцена из знаменитого романа М.Пьюзо, когда, пообещав помочь просителю, дон Корлеоне предупреждает его: «Быть может, настанет день... когда я призову вас сослужить мне за это службу»44. По сути, мы наблюдаем здесь процесс легитимации «capofamiglia», чья власть основывается на вере людей в его способность гарантировать «порядок» (в противном случае она воспринималась бы как структурное насилие). Причем доверие к «capofamiglia» носит сугубо личностный характер45: люди верят в то, что именно этот конкретный человек способен обеспечить им защиту.
На данном уровне иерархии (точнее, этот уровень выходит за пределы иерархии, поскольку среди «клиентов» «индустрии приватной защиты» немало тех, кто не приносил клятву и, следовательно, не принадлежит к мафии) доверие распределено предельно асимметрично: «клиент» полностью доверяет «крестному отцу» и именно потому подвластен ему; «крестный» же «отец» доверяет «клиенту» ровно настолько, насколько убежден, что тот, когда потребуется, способен выполнить его просьбу. То есть, это минимальный уровень доверия, подкрепленный угрозой санкции в виде структурного насилия. Физическое насилие следует лишь в том случае, если «клиент» забывает о своем обещании.
На нижней ступени иерархии (на уровне «солдат») мы видим примерно ту же асимметрию доверия. Мафиози низшего ранга доверяют «крестному отцу», который предоставил им работу, не дает умереть с голоду их родным, вытаскивает из тюрьмы и т.д. Однако доверие «capofamiglia» к «солдатам» не выходит за рамки доверия к их «профессионализму» (способности убить кого надо, не оставив следа, соблюдать «omerta» и т.д.). Именно поэтому взаимодействие «солдат» c «крестным отцом», как правило, осуществляется через «capodecina». Впрочем,
34 "ПОЛППН" № 1 (52) 2009
46 Это, на наш взгляд, очень точное сравнение принадлежит В.М.Сергееву.
_пиришлы оышстьшого рштга_
такое ограничение связано и с тем, что оно позволяет избежать утечки информации. Если заказчик не знает исполнителя, а исполнитель — заказчика, достаточно изъять одно звено (посредника) — и преступление никогда не будет раскрыто.
Следующий уровень иерархии — «десятники» — представляет собой нечто вроде «службы внутренней безопасности»46. Безусловно, мафиози этого ранга пользуются гораздо большим доверием, нежели «солдаты», — ведь именно они отвечают за механизмы «социальной гигиены» в случае, когда необходимо убрать кого-то из своих. Тем не менее асимметрия доверия присутствует и здесь.
Максимальное преодоление такой асимметрии происходит только на высшем уровне иерархии — на уровне членов семьи (в прямом смысле этого слова) и «consiglieri», то есть узкого круга лиц, принимающих решения. При этом действует правило: чем ближе к вершине властной иерархии, тем меньше приватной сферы остается у мафиози. Ведь чтобы принимать решения, нужно владеть информацией, а обмен информацией невозможен без доверия (слишком велики последствия ее утечки). Однако императив обеспечения доверия влечет за собой необходимость постоянного контроля над жизнью (а желательно — и над мыслями) членов этого узкого круга, что практически лишает их всякого «privacy». Для мафиози этого ранга требование соблюдения «кодекса чести» является наиболее жестким, и взаимодействие между ними в наибольшей мере определяется когнитивными факторами: от интерпретации поведения, жестов, мимики, намеков и полуфраз часто зависит не только степень доверия, но и жизнь. Вторжение в приватную сферу членов семьи или «consiglieri», как правило, осуществляется вне рамок любых правил и «кодексов» — именно на этом уровне мы можем наблюдать функционирование механизмов «the state of exception» в самом чистом виде.
Таким образом, чем выше уровень иерархии, тем выше степень интеграции и тем меньше шансов избежать систематического и не-регламентированного вторжения в приватную сферу. По мере приближения к вершине иерархии возрастает объем информации, утечка которой чревата серьезным риском, а значит — необходимость обеспечения доверия и, соответственно, контроль над приватной сферой индивида.
Операциональная интеграция мафии осуществляется на основании не только принципа иерархичности, но и принципа территориальности. Понятие «чужой территории» является ключевым для понимания взаимоотношений между мафиозными «семьями». Внутренняя иерархия и внутренний свод правил, обеспечивающие доверие внутри одной «семьи», не в состоянии обеспечить достаточную степень доверия между «семьями». Эту функцию выполняет так называемая «комиссия» («comissione»), или «купол» («cupola»).
Впервые упоминание о наличии некоей «комиссии», координирующей взаимодействие между «семьями» в пределах провинции, встречается в показаниях «pentiti» во время расследования 1965 г., последовавшего
' Gambetta 1992: 151.
8 ЖИ.: 153.
за «первой мафиозной войной» 1962—1963 гг.47 В ходе расследований 1980-х годов удалось выяснить, что в провинции Палермо в состав такой «комиссии» входили «capi mandamento» — представители нескольких «семей», сгруппированных по территориальному признаку (на 46 «семей» Палермо приходилось 15 представителей). У «комиссии» имелся также свой секретарь. По-видимому, аналогичные структуры существовали и в других провинциях48.
Как утверждает Д.Гамбетта, ссылаясь на показания Бушетты, главной задачей «комиссии» было не столько разрешение конфликтов между «семьями» (хотя важность этой задачи тоже нельзя недооценивать), сколько контроль над использованием насилия и урегулирование конфликтов внутри «семей». Показания многих бывших мафиози свидетельствуют о том, что, прежде чем совершить убийство, «семья» должна была заручиться согласием «комиссии», особенно если речь шла об убийстве на территории другой «семьи»: убийство, не санкционированное главой этой «семьи», считалось актом войны или, по меньшей мере, вызовом.
Другой задачей «комиссии» было предотвращение возможных конфликтов в ситуации, когда в какой-то из «семей» должность «capofamiglia» по тем или иным причинам становилась вакантной. Поскольку власть «дона» всегда очень персонализирована и держится прежде всего на личном доверии, смерть «capofamiglia» неизбежно наносит удар по сложившемуся балансу доверия и порождает риск отказа от прежних контрактов, а также нарушения соотношения сил между «семьями». Отсюда — необходимость жесткой регламентации порядка замещения вакансии. Как правило, для поддержания преемственности (а значит — и стабильности) использовался один из двух механизмов: либо еще при жизни «capofamiglia» назначался возможный регент (иногда — два), либо «дон» загодя выбирал себе преемника (часто этот пост передавался по наследству), тем самым легитимируя его последующее правление и позволяя постепенно завоевать доверие как внутри «семьи», так и среди других «семей».
Иначе говоря, основной функцией «комиссии» была функция «третьей стороны», то есть обеспечение доверия. Одновременно она выполняла и не менее важную функцию управления механизмами «социальной гигиены», легитимируя использование структурного или прямого насилия на уровне, выходящем за пределы компетенции каждой конкретной «семьи».
Из всего вышесказанного следует, что мафия — это нечто гораздо большее, нежели просто «индустрия» насилия или частной защиты. Мафия — это иной способ социальной интеграции и обеспечения «реальной власти», власти, легитимность которой опирается на когнитивные механизмы управления «картиной мира» сообщества. Это попытка восстановления когнитивной интеграции и когнитивной власти в сообществе, которое не удалось интегрировать с помощью формальных государственных институтов. Интеграция и доверие в мафиозных
социальных сетях имеют более глубокие основы — кровнородственные отношения. Однако, как мы видели, подобная интеграция влечет за собой и резкое повышение степени вторжения в приватную сферу членов сообщества. Этого момента не касались ни Гамбетта, ни его предшественники и последователи, а между тем он является, пожалуй, одним из важнейших для понимания феномена мафии. Именно благодаря легитимированной минимизации приватной сферы участников мафиозная сеть оказывается способной действовать как единый социальный актор. Насилие же (прямое и структурное) в данном контексте играет сугубо инструментальную роль, выступая в качестве механизма «социальной гигиены» в ситуациях операциональной дезинтеграции, и, по сути, представляет собой форму вторжения в приватную сферу индивида (вплоть до физического уничтожения) в случае выхода его за пределы социальной нормы. В условиях «серой зоны» и постоянной конфронтации с государством внутри сообщества формируется своего рода «the state of exception», где высокий уровень структурного и физического насилия обусловлен необходимостью поддержания высокого уровня доверия и высокой степени интеграции внутри сети.
Структурное насилие против «отегТа»: «все сицилийцы ненавидели римское правительство и боялись мафии»...
Все гражданские государства прекратили применять пытки несколько веков назад...
Оскар Луиджи Скальфаро
Свобода власти магистрата сейчас огромна... По отношению к подозреваемому магистрат ведет себя как инквизитор: «Ты должен назвать имена, должен прервать все контакты с привычным тебе окружением, должен оставаться один, без друзей, должен стать никем, короче, ты должен отдать мне свою душу... »
Тициана Майоло
Магистраты считают тюрьму не чем иным, как инструментом психологической пытки... Мы — собаки в конуре, из которой каждый прокурор может вытащить нас и дрессировать, как ему хочется, и показывать, что он лучше или более суров, чем тот, что занимался дрессировкой днями или несколькими часами раньше... Они уничтожают самое основание, самую культуру закона: они неизменно следуют по пути, который приведет их к авторитарному государству...
Габриэле Кальяри
Как отмечает Д.Гамбетта, кооперацию внутри социальных сетей мафии обеспечивают следующие факторы: — боязнь санкций;
jflpflinrnbi ошктмиюго ршж
— осознание того, что кооперация отвечает интересам всех задействованных сторон;
— совокупность соображений общего характера (культурная общность, общность религиозных или моральных убеждений, вера в то, что кооперация сама по себе есть благо);
Gambetta s.a.: — узы родства, дружбы и т.д.49
168. Другими словами, кооперация внутри мафии либо имеет когни-
тивные основания, либо является способом избежать санкций. Как было показано выше, высокий уровень интеграции внутри мафии влечет за собой как постоянный контроль над приватной сферой членов сообщества, так и высокую степень структурного насилия в случае, если когнитивные методы (доверие) перестают действовать и кто-то из членов сообщества выходит (или хотя бы демонстрирует готовность выйти) за пределы нормы. Для оказания давления на тех, кто отказывается от кооперации, у мафии есть колоссальный ресурс в виде механизмов «социальной гигиены». Если структурное насилие (приказ, лишение имущества, угрозы в адрес родственников и т.п.) не дает результата, в ход идет прямое физическое насилие. И именно этим мафия кардинальным образом отличается от государства.
Государство, которому не удалось легитимировать собственные формальные институты и когнитивно интегрировать общество, по сути, безоружно перед «Cosa Nostra». Прежде всего это относится к демократическому государству: будучи не в состоянии опереться на поддержку населения в борьбе с мафией (а «omerta» как раз и свидетельствует об отсутствии такой поддержки), оно всегда оказывается слабее нее, поскольку не может использовать структурное и физическое насилие в том объеме, в каком его используют мафиозные сети. Обращение к структурному насилию, вообще говоря, в принципе противоречит идеологическим основам демократического государства, а использование физического насилия настолько институционализировано, что пока происходит запуск этого механизма, мафия успевает уничтожить все следы преступления, подкупить чиновников или просто вывезти преступника за пределы страны.
Главная причина хронических поражений демократического государства в борьбе с мафией состоит в том, что оно не имеет легитимного права вторгаться в приватную сферу гражданина без соответствующего законодательного обоснования. Добиваясь от человека показаний, демократическое государство не может использовать методы, к которым прибегает мафия, чтобы заставить его молчать (угроза расправы, похищение родственников и т.п.). Кроме того, не будучи связана бюрократической процедурой, мафия гораздо мобильнее государства в использовании насилия. Именно поэтому государство регулярно проигрывает мафии.
Вместе с тем за более чем полуторастолетнюю историю борьбы с мафией итальянское государство по крайней мере дважды добивалось относительного успеха. Речь идет об эпохе фашизма и об операции
38
"ПОЛППН" № 1 (52) 2009
50 Dickie 2004: 185.
51 Duggan 2007: 85.
52 Dickie 2004: 176.
53 Duggan 2007: 210.
54 Ibid.: 71.
_ПАРАЛПГПЫ ОЫШСТЬШОГО РШТМ_
«Чистые руки». Оба примера чрезвычайно интересны с точки зрения взаимодействия государства и альтернативных социальных сетей.
Режим Муссолини не сразу разглядел в сицилийской мафии конкурента в области социальной интеграции. Однако к 1925 г. фашистскому руководству стало ясно, что систему альтернативной власти на Сицилии необходимо ликвидировать. 1 января 1926 г. началась знаменитая «осада Ганджи» (небольшого поселения у подножия Этны), ознаменовавшая собой переход фашистского режима к решительным действиям против мафии. Возглавлявший эти действия «железный префект» Палермо Чезаре Мори, по его собственным словам, стремился продемонстрировать народу Сицилии, что государство может быть жестче «человека чести»50. И это ему удалось. Уже в ходе осады Ганджы для борьбы с мафией стали использоваться такие методы, как поголовные аресты, взятие в заложники жен и детей и т.п.51 Была введена в действие система «превентивного ареста» («carcere preventive»), в рамках которой для заключения человека в тюрьму на пять лет было достаточно простого указа (по истечении этого срока таким же указом подозреваемый мог получить еще пять лет)52. Обосновывая подобные меры, «железный префект» ссылался на то, что «наше давление прямо пропорционально силе сопротивления»53. На самом же деле основной целью Мори было разрушение системы «omerta», на которой, по его мнению, держалась мафия, и в этом контексте ценность приобретали не только сами репрессивные меры, но и, так сказать, их демонстрационный эффект, призванный повлиять на сознание сицилийского общества54. В итоге формирование режима «чрезвычайной власти» (а именно так можно охарактеризовать действия Мори) дало ожидаемый результат: большая часть мафиозных боссов уехала из страны, оставшиеся же ушли в подполье.
Удар, нанесенный фашистским режимом по мафии, свидетельствует о том, что, когда государство выходит за рамки собственных институциональных норм и формирует режим «чрезвычайной власти», резко повышая степень структурного и физического насилия, оно вполне способно разрушить социальную интеграцию мафиозного сообщества. В качестве режима «чрезвычайной власти» государство значительно сильнее мафии, поскольку, обладая неизмеримо большими ресурсами (прежде всего человеческими и силовыми), оно в состоянии позволить себе и большие трансакционные издержки.
Однако фашистское государство оказывается в данном случае в гораздо более выгодном положении, нежели государство демократическое, которому приходится заботиться о демократической легитимации своих действий. В то время как фашистскому государству достаточно лишь точно подсчитать ресурсы, которые оно может направить на формирование и поддержание «чрезвычайного» режима (то есть на систематическое применение структурного и физического насилия), демократическое государство вынуждено учитывать «общественное мнение». В этом смысле крайне поучителен опыт борьбы с мафиозными сетями в 90-е годы XX в., вошедшей в историю как операция «Чистые руки».
В 1990-е годы функции главного борца с мафией взяла на себя итальянская Демократическая магистратура и в первую очередь миланское Объединение магистратов, сыгравшее ключевую роль в операции «Чистые руки». Осмысляя опыт своих предшественников, члены Демократической магистратуры совершенно правильно поняли, что самое важное в борьбе с мафией — ликвидировать «ошегй», а здесь не обойтись без вмешательства в приватную сферу граждан. Но такой поворот событий их не пугал. Как признавался, в частности, глава миланского Объединения магистратов Франческо Саверио Борелли, «если возникают ситуации, чрезвычайные ситуации (курсив наш. — Е.А.), когда разумное ограничение индивидуальных прав необходимо, чтобы в общих интересах восстановить закон и порядок, тогда я всецело за ог-55 Бернетт 1999: раничение индивидуальных прав»55.
53—54 После реформы Уголовно-процессуального кодекса (1989 г.) в ита-
льянской системе правосудия сложилась ситуация, когда за ведение следствия реально отвечал только магистрат, выступавший в качестве прокурора. В результате, как отмечают исследователи, «в руки магистратов попало самое мощное орудие принуждения к сотрудничеству, самое любимое орудие авторитарных режимов: задержание или угроза задержания в сочетании с убеждением в том, что единственный способ выйти на свободу — признаться в собственных грехах или, что более
56 Там же: 51. важно, дать показания на других»56. Говоря словами известного италь-
янского политолога и журналиста Анджело Панебьянко, магистраты сосредоточили в своих руках «практически неконтролируемую власть над свободой граждан», получив «возможность, которой не было ни у одного института или категории лиц в стране, оказывать давление на закон-
57 Там же: 55. ную политическую власть»57.
Основным инструментом структурного насилия, с помощью которого новый режим «чрезвычайщины» пытался разрушить нелегальные формы социальной интеграции (прежде всего коррупцию и мафию), как и во времена фашизма, стало «превентивное задержание». В соответствии с итальянским Уголовно-процессуальным кодексом, срок «превентивного задержания» ограничивался тремя месяцами, однако по их истечении магистраты цеплялись за мелкие нарушения, чтобы задержать подозреваемого еще на три месяца. Так могло продолжаться до бесконечности. «Наши тюрьмы страшно переполнены, — констатировал в своем выступлении 1994 г., получившим название «Триестская декларация», Сильвио Берлускони, — там содержатся тысячи людей, которые не были осуждены обычным судом... людей, которые по кодексу считаются невиновными и с которыми обращаются, как будто их уже осудили и приговорили. Число этих несчастных постоянно растет, а условия их содержания, скученность и разношерстность становятся недо-
58 Там же: 158. стойными цивилизованной страны»58. Согласно данным, приводимым
в обзоре Госдепартамента США «Положение с правами человека в Италии», доля заключенных, которым не вынесен приговор, достигала в стране 40%, причем предварительное заключение нередко длилось
59 Там же: 109. дольше, чем наказание за преступление59.
По свидетельству президента итальянской гильдии адвокатов по уголовным делам Гаэтано Пекорелла, на арестованных оказывалось постоянное давление: «Сразу после ареста подозреваемому дают понять, что он не выйдет из тюрьмы, пока не признает своей вины и не раскроет новые факты и не даст показаний на остальных... Еще одна распространенная практика — на первом допросе дать подозреваемому понять, что он больше не увидит прокурора, что его больше не будут официально допрашивать, если он не покажет магистратам, что он готов сотрудничать с ними... Мысль о том, что он останется один в тюремной камере и магистрат больше не будет уделять ему внимание, вызывает 60 Там же: 52. состояние паники и отчаяния»60. Многие не выдерживали столь высокого психологического давления: резко увеличилось количество суицидов, в том числе среди представителей политической и бизнес-элиты.
Утверждение подобного режима «чрезвычайной власти» стало возможным во многом благодаря усилиям, направленным на формирование «правильного» общественного мнения. В ряде наиболее популярных итальянских СМИ была развернута кампания в поддержку действий магистратуры, и эта кампания встретила отклик у населения, уставшего от полувекового доминирования христианских демократов, коррупции, неэффективности государственных институтов и т.п. Широкое распространение получила практика «утечек» из магистратуры, когда информация о том, что такому-то и такому-то отправлено «уведомление» о начале в отношении него следствия или о привлечении его в качестве свидетеля по такому-то делу, появлялась в СМИ до того, как это уведомление доходило до самого подозреваемого. В результате такого рода утечек человек оказывался «приговорен» общественным мнением еще до начала разбирательства.
61 Там же. Немалый вклад в становление «культуры инквизиции»61 внесли и
сами магистраты. Национальный герой Италии начала 1990-х годов, идейный вдохновитель и руководитель операции «Чистые руки» Анто-нио ди Пьетро в своих речах постоянно подчеркивал: «Наша работа — разделить людей на хороших и плохих». Сходные мотивы звучали и в выступлениях другого лидера миланского Объединения магистратов Ф.С.Борелли, который квалифицировал задержания без суда как «крепостной вал, опоясывающий цитадель долга», призывая к разработке 62 Там же: 184. более жестких мер против тех, кто «отклоняется от нормы поведения»62.
Таким образом, совершенно очевидно, что Демократическая магистратура взяла на себя функцию «нормализующей власти», использующей «превентивное заключение», «утечки» и «уведомления» в качестве механизмов «социальной гигиены».
Анализ обоих примеров относительно успешной борьбы с мафией показывает, что исход этой борьбы зависит от готовности государства пойти на формирование режима «чрезвычайной власти». Без массированного структурного и/или физического насилия разрушение социальных сетей, подобных мафии, видимо, невозможно. И опыт фашизма, и опыт операции «Чистые руки» свидетельствуют о том, что бороться с
мафией можно только ее же собственными методами — структурным и физическим насилием. Высокая степень когнитивной интеграции внутри мафиозных сетей и высокий уровень кооперации подкрепляются угрозой санкции — способностью мафии прибегнуть к структурному и физическому насилию в случае выхода за пределы нормы. Соответственно, государству, особенно если оно не опирается на когнитивные механизмы властвования и когнитивную интеграцию сообщества, в свою очередь, остается надеяться прежде всего на насилие.
Основным преимуществом мафии, для которой никогда не существовало понятия «privacy», является ее способность моментально реагировать на случаи дезинтеграции и выхода за пределы нормы посредством вторжения в приватную сферу индивида. И поскольку демократическому государству такое вторжение грозит утратой легитимности, оно может добиться успеха в борьбе с мафией только при условии, что ему удастся когнитивным образом легитимировать создание «the state of exception».
* * *
Итак, в этой статье мы постарались показать, что социальные сети мафиозного типа есть форма общественного сопротивления систематическому структурному насилию со стороны государства. К сожалению, современному государству с его «рациональными» политическими институтами не всегда удается действительно интегрировать общество и обеспечить когнитивные основания собственной власти. Поэтому такие феномены, как мафия, являются не социальными эксцессами или пережитками феодального прошлого, но способами формирования легитимного социального порядка, опирающимися на модели, глубоко укорененные в коллективной памяти человечества.
Библиография Алексеенкова Е.С. 2006/2007. О когнитивной природе власти
(или о том, как соотносятся власть и демократия) // Полития. №4 (43).
Алексеенкова Е.С. 2007. Когнитивные механизмы интеграции социальных сетей // Полис. № 3.
Алексеенкова Е.С., Сергеев В.М. 2008. Темный колодец власти (О границе между приватной сферой государства и приватной сферой личности) // Полис. № 3.
Бернетт С.Х., Мантовани Л. 1999. Итальянская гильотина: Операция «Чистыеруки» и свержение Первой итальянскойреспубли-ки. — М.
Волков В. 2002. Силовое предпринимательство. — М.
Пьюзо М. 1991. Крестный отец. — М.
Пьюзо М. 2007. Сицилиец. — М.
Banfield E.C. 1958. The Moral Basis of Backward Society. — N.Y.
Bolzoni A. 2008. Parole d'onore. — Milano.
Dickie J. 2004. Cosa Nostra: A History of the Sicilian Mafia. — L.
Delia Porta D., Vanucci A. 2007. Mani impunité: Vecchia e nuova corruzione in Italia. — Roma, Bari.
Duggan Ch. 2007. La mafia durante il fascismo. — Catanzaro.
Eisenstadt S.N., Roniger L. 1984. Patrons, Clients and Friends: Interpersonal Relations and the Structure of Trust in Society. — Cambridge.
Gambetta D. 1992. La mafia Siciliana: l'industria della protezione private. — Torino.
Gambetta D. Mafia: The Price of Distrust // Gambetta D. (ed.) Trust: Making and Breaking Cooperative Relations (http://www.sociology.ox.ac.uk/ papers/gambetta158-175.pdf).
Lodato S. 2007. La mafia ha vinto: Intervista con Tommaso Buscet-ta. — Milano.
Lupo S. 2004. Storia della mafia. — Roma.
Olson M., Jr. 1996. Distinguished Lecture on Economics in Government: Big Bills Left on the Sidewalk: Why Some Nations Are Rich and Others Poor // Journal of Economic Perspectives. Vol. 10. № 2.
Sergeyev V.M. 1998. The Wild East. — Armonk, N.Y.
Stille A. 1996. Excellent Cadavers: The Mafia and the Death of the First Italian Republic. — L.
