CC BY
23
Специфика и характер взаимодействия государства, самоуправления, центральной и местной власти, правовые основы различных институтов гражданского общества в рамках либерально-демократической модели развития национального государства предполагают выявление стратегии преодоления имперского и советского патернализма как явлений, «тормозящих» формирование институтов правового государства.
Н.С. Бондарь считает, что в современном гражданском обществе можно выделить три основные группы населения: наемные работники,
предприниматели и нетрудоспособные граждане. «Обеспечение баланса экономических интересов и материальных возможностей этих групп -важное направление политики социального правового государства, целью которой является создание условий, обеспечивающих достойную жизнь и свободное развитие человека (ст. 7 Конституции РФ). Это означает, что социальное правовое государство в том понимании, которое вкладывает в него Конституция, отказывается от патерналистских отношений со своими гражданами и стремится лишь к максимально возможному в условиях демократии содействию благу всех граждан и к максимально возможному равномерному распределению социальных и правовых обременений» [1, с. 38].
Такой подход с либеральных правовых позиций, конечно же, весьма «мягкий», т.к. «максимально возможное в условиях демократии содействие благу всех граждан», по сути, и означает ориентацию на патерналистическую политику государства. В современной юридической литературе можно встретить и более «радикальные» мнения.
Так, например, Н.В. Варламова утверждает, что «права второго поколения таят в себе немалую угрозу свободе», сдерживают социальную активность и экономическую предприимчивость наиболее успешных членов общества, приучают «аутсайдеров» к социальному иждивенчеству, «ставят каждого человека во все большую зависимость от власти» [2, с. 144-145]. Л.С. Мамут считает (с «чистых», теоретических позиций либертарной концепции вполне обоснованно), что социальное законодательство «с очевидностью игнорирует принцип формального равенства», а это, в свою очередь, приводит к тому, что «праву нет места. Пространство, занимаемое правом, сужается, когда стремятся максимизировать равенство фактическое и минимизировать формальное» [3, с. 4-5]. Освобождение от социальных функций или сведение их к минимуму часто подается как необходимый шаг при переходе от тоталитарного прошлого к «правовому» будущему. Причем даже сторонники доктрины «сильного» государства отнюдь не склонны связывать последнее с развитием социальных гарантий.
Типичная позиция сторонников данной доктрины заключается в использовании идеи права для обоснования и оправдания полной свободы появившегося в последние 10-15 лет в России частного капитала, сведения к (либеральному) минимуму государственного контроля и регулирования, свертывания социальных функций государства.
В частности, наиболее последовательное воплощение эта линия получила у В.А. Четвернина. Он пишет: «В стране достаточно сильны традиции социализма и возрождающееся Российское государство скорее будет действовать в ущерб экономической эффективности, в ущерб ускоренному развитию гражданского общества, но в интересах социально слабых» [4, с. 6]. Мысль, учитывая катастрофические неудачи реформирования 90-х гг., приведшие к обнищанию даже ранее вполне обеспеченных и защищенных слоев населения (шахтеров, докторов наук, врачей и др.), прямо скажем, не самая удачная.
В целом же в либертарно-юридической теории выдвигается и последовательно отстаивается тезис о несовместимости социальных функций современного государства со свободой личности, о принципиальной недопустимости удовлетворения социально-экономических прав в ущерб экономической, политической и духовной свободе, а также государственного регулирования экономики в ущерб рыночному. В общем, просматривается стремление к возрождению старой формулы классического либерализма -«государство - ночной сторож», «минимальное государство» и т.п.
«Утопично ожидать эры “социальной справедливости”, - пишет Л.С. Мамут, - не придет она». Этот представитель российских либертаристов считает, что «государство следует понимать прежде всего как публичновластную организацию социально стратифицированного общества...» и указывает на ошибочность отождествления государства и государственного аппарата [5, с. 250].
Таким образом, если следовать развиваемым Л.С. Мамутом постулатам, то именно российское общество, или народ (все работоспособное население), совокупными усилиями членов которого создавалось раньше и продолжает создаваться теперь вся масса материальных и социокультурных благ, повинен в том, что, только по официальному признанию Правительства РФ, более 28 млн российских граждан имеют доход ниже прожиточного минимума. «Целые регионы можно объявить зоной социального бедствия. Сверхбогатое меньшинство, которое бесконтрольно распоряжается собственностью и почти всеми видами ресурсов, составляет от 5 до 7 % населения; 40 % - это нищие, до 40 % - бедные. Вот портрет России в начале XXI столетия» [6, с. 456-457].
Проанализировав Международный пакт об экономических, социальных и культурных правах, Л.С. Мамут считает ошибочным тезис о том, что право людей на получение от государства некоего набора «продукта» социальной деятельности (жилище, образование, медицинское обслуживание и др.) вытекает «из присущего человеческой личности достоинства». «Но
достоинство - категория слишком трудно поддающаяся конкретизации, стабильной и однозначной трактовке». В настоящее время пока не найдена истинная и устраивающая всех формула достоинства, свойственного «человеческой личности», поэтому вряд ли возможно размышлять о тех «правах», которые возникают из этой непонятной субстанции, об их основании и содержании [3, с. 8].
По мысли Л.С. Мамута, то, что принято именовать экономическими, социальными и культурными правами, происходит вовсе не из трудноуловимой субстанции «достоинство», как-то угнездившегося в отдельном индивиде. Они («права») суть специфические проявления деятельности государства (публично-властным образом организованного общества). Но предоставляемая «человеческой личности» и гарантируемая государством возможность получать от него безвозмездно некий набор жизненных благ, по его мнению, только похожа на право в его собственном смысле («субъективное право»), но это поверхностное сходство с ним заканчивается и проступает различие между ними.
В целом же Л. С. Мамут считает, что «мир права не “оборудован” под воцарение в нем “социальной справедливости” (фактического равенства). Он строится как совокупность горизонтальных симметричных отношений между участниками универсального процесса социального взаимодействия. В этом мире нет сильных и слабых сторон, а есть стороны (автономные субъекты), связанные друг с другом равенством в свободе, взаимными соразмерными правомочиями и обязанностями, равноценностью совершаемых предоставлений и получений». В этом, по большому счету, и состоит основной смысл либеральной доктрины государственно-правового строительства.
Однако в этом контексте, безусловно, важен и вопрос об уровне «укорененности» либеральных по своему содержанию (рецепированных) политико-правовых структур в национальных институтах и ценностях. Тем более что «средний россиянин чаще всего внутренне убежден, что все проблемы страны должны решаться властью. В этом отношении весьма характерно, что большинство... не придает значения ни формированию независимых от государства общественных организаций и объединений, ни становлению самоуправления на муниципальном уровне» [7, с. 10-11].
Такая позиция, конечно, во многом связана с явными успехами советской социальной политики. Так, В.М. Сырых пишет, что «.Советский Союз на протяжении нескольких десятков лет обеспечивал своим гражданам всеобщее обязательное среднее образование. Ни одно буржуазное государство не предоставляло своим гражданам бесплатных квартир, а Советский Союз их предоставлял. Советский Союз не знал безработицы, тогда как все демократические государства ее имели. Советский Союз бесплатно давал высшее образование.» [8, с. 33-34].
Вообще, принцип патернализма получил в отечественной юридической литературе (за редким исключением) последних лет негативную характеристику. Патерналистские меры связывают исключительно с существованием централизованной распределительной системы и совершенно отвергаются в условиях рыночной экономики. С этим трудно не согласиться. Если граждане платят государству налоги на содержание его аппарата, на развитие различных программ, иные общегосударственные нужды, то они вправе рассчитывать на «отеческое отношение» (патернализм) со стороны государства, на определенную (пусть минимальную) заботу о
нем, на защиту и охрану в случаях социальных бедствий и социальной нужды, на вполне определенные гарантии, дающие некоторую уверенность в завтрашнем дне. Это относится не только к отдельным людям, но и к работникам науки, культуры, искусства, образования, здравоохранения, которые в условиях всеобщей коммерциализации и «недоразвитого» рынка оказались слабо защищенными наряду с теми, кто действительно не способен трудиться - инвалидами, пенсионерами и др. Упрек в том, что патернализм влечет социальное иждивенчество, малооснователен. В обществе должно быть не так уж много претендентов на положение социальных иждивенцев, хотя «сквозняк реформирования» способен увеличить количество незащищенных, объективно обездоленных граждан. Причем патология иждивенчества в жизни общества возможна при любой ситуации, а не только при проявлении государственного патернализма.
В отношении же здравоохранения и образования, т.е. тех сфер, в которых воспроизводится и поддерживается «физическое и духовное здоровье» нации должен действовать государственный патернализм. Эти сферы следует освободить от рыночных механизмов. Здравоохранение должно стать общедоступным для всех, т.к. речь идет о главной социальной ценности -здоровье и даже жизни людей, образовании - потому, что затрагивает проблему интеллектуального потенциала общества. Поэтому вряд ли можно разделить оптимизм тех, кто считает, что переход к рыночным отношениям в сфере здравоохранения, в том числе установление многоукладности экономической базы последнего, многоканальность финансирования, демонополизация, поощрение предпринимательства и конкуренции способны создать предпосылки для современной системы («правовой») медицины и здравоохранения в стране с весьма традиционной правовой культурой и социоцентристским типом политического и юридического мышления. Это же относится и к системе образования.
Конечно, есть и иные мнения и подходы, но ясно одно - на современном этапе социальный патернализм государства из умозрительно-теоретической, социально-философской проблемы все больше превращается в жизненнопрактический, политико-правовой вопрос, возможный ориентир развития постсоветской политической системы, основу национальной правовой политики в социальной сфере.
Это предполагает переход от рассмотрения государственного патернализма как сферы оправданного ограничения со стороны государства автономии человека, вмешательства в свободу его действий к расширению роли государства в социальной сфере. В частности, государство должно проводить конкретную социальную политику в отношении социально уязвимых слоев населения, обозначив ее социальные приоритеты и четкие вехи в развитии.
Конечным результатом этой политики должно стать реальное создание социального государства, способного обеспечить достойную жизнь каждому человеку и его свободное развитие. Постепенное накопление качества социальности, что возможно при наличии определенной материальной базы
общества и по мере реализации государством стратегии социального патернализма, позволит выполнить те особые обязательства, которые возлагаются на него Конституцией Российской Федерации.
При этом следует различать имперский (досоветский) и советский варианты государственного патернализма. Первый формировался веками и имел преимущественно патриархально-сакральное содержание («монарх ответственен перед Богом за благополучие и процветание народа своего», что порождало социальную активность многих знаменитых личностей, например М.В. Ломоносова, направленную на «сбережение народа российского»). Реальной социальной политики он не «породил» (иначе не могло быть в сословном обществе). Вторая версия, напротив, возникает в течение 10-15 лет и за последующие несколько десятилетий «набирает обороты», уже к 60-м годам ХХ в. приводя к осуществлению многоплановой социальной политики, по которой вполне обосновано ностальгирует большинство населения современной России.
В настоящее время, конечно, ни одна из этих форм возрождена быть не может, тем более что в рамках либеральной парадигмы существуют правовые и политические механизмы сдерживания любых патерналистических тенденций. Поэтому речь должна идти о создании иных социальных схем. В этом плане «проектная политика» дала некоторые положительные результаты и может быть использована в условиях переходного государства. Однако ее реализация предполагает соответствующую институциональноорганизационную основу и нормативно-правовое обеспечение. Ясно, что для этого требуются совместные усилия, взаимодействие государственных и муниципальных структур, причем прежде всего в системе местной власти. В этом плане при распределении объема властных полномочий, обязанностей и меры ответственности должно быть учтено соотношение таких категорий, как «муниципальная власть», «местное самоуправление», «местная власть».
Н.С. Бондарь отмечает, «что, рассматривая понятия местного
самоуправления и муниципальной власти, следует исходить из того, что в объемном их соотношении местное самоуправление выступает как более широкое явление, чем понятие муниципальной власти. местное самоуправление может рассматриваться, по крайней мере, в трех аспектах, которые не исчерпываются отношениями муниципальной власти» [1, с. 52]. К последним этот исследователь относит институт гражданского общества, институт правового положения личности и институт организации публичной власти.
Местная власть, в свою очередь, включает в себя институты и муниципальной власти, и местного самоуправления, и государственной власти (так называемые «делегатуры» федеральных структур на местах).
Специфика взаимодействия государства и самоуправления, характер их взаимоотношений, правовые основы различных видов самоуправления в рамках либерально-демократического проекта развития национального политико-правового режима, кроме всего прочего, предполагают обсуждение и анализ особенностей гражданского общества в контексте
институционализации самоуправления и местной власти. Как удачно заметил И.А. Ильин, «всякая государственная работа требует, чтобы люди,
принадлежащие к разным классам, но к одному государству, умели находить условия для взаимного доверия и самоорганизации» [9, с. 42]. Можно построить смысловой треугольник «государство - самоуправление -гражданское общество». При этом смысл вышесказанного будет выявлен только тогда, когда будут рассмотрены разные аспекты проблемы.
Литература
1. Бондарь Н.С. Гражданин и публичная власть. М., 2004.
2. Варламова Н.В. Введение. Форум: конституционный статус социальноэкономических прав // Конституционное право. Восточноевропейское обозрение. 2000. № 1 (30).
3. Мамут Л.С. Социальное государство с точки зрения права // Государство и право. 2001. № 7.
4. Четвернин В. А. Демократическое конституционное государство. Введение в теорию. М., 1993.
5. Социальное правовое государство: вопросы теории и практики // Правоведение. 2003. № 4.
6. Коловангин П.М. Собственность на землю в России. СПб., 2003.
7. Дилигенский Г.Г. «Запад» в российском общественном сознании // ОНС. 2000. № 5.
8. Сырых В.М. Теория государства и права. М., 2006.
9. МиЪТиМ т РДЯУО. Екатеринбург, 1997.
