CC BY
140
УДК 94(470). 19.
ГОСУДАРСТВЕННЫЙ МУЗЕЙ РЕВОЛЮЦИИ В 1920-Х ГГ.: ИДЕОЛОГИЧЕСКОЕ ЗНАЧЕНИЕ И
МАТЕРИАЛЬНЫЕ ТРУДНОСТИ
Н. М.Саркисян
STATE MUSEUM OF REVOLUTION IN THE 1920S: IDEOLOGICAL STATUS AND FINANCIAL
DIFFICULTIES
N.M.Sarkisyan
Санкт-Петербургский институт истории РАН, [email protected]
Статья посвящена начальному этапу существования Государственного музея Революции в Петрограде-Ленинграде с момента его появления в 1919 г. и до конца 1920-х гг. Плановое бюджетное финансирование покрывало выплату зарплаты сотрудникам, но его не хватало на ремонт и реставрацию зданий и пополнение коллекции. Другой важной проблемой для музея в рассматриваемый период стало выяснение отношений с различными контролирующими комиссиями и смежными государственными институтами. В статье делается вывод, что, вопреки декларируемому идеологическому значению, Музей Революции в 1920-х гг. испытывал финансовые и материальные трудности, не обладая чрезвычайными привилегиями, несмотря на статус «первого историко-революционного музея».
Ключевые слова: Государственный музей Революции, Культура в 1920-х, Культурная политика в 1920-х
The article dwells on dealings of the State Museum of Revolution with varied bodies of state authorities (first of all, watchdog agencies) and settlement of financial issues. The given article reveals a number of collisions with controlling commissions endured by the Museum regarding fire and general safety, which had the considerable impact upon Museum's activities (up to cutting off power), as far as the Museum did not dispose requisite financial assets. The article concludes that in spite of claimed and alleged supreme ideological status in the 1920s the Museum of Revolution was indeed institutionally week and held no any significant privileges. Keywords: The State Museum of Revolution, Soviet Culture in the 1920s, Soviet Cultural politics in the 1920s
9 октября 1919 г. в чрезвычайных условиях Гражданской войны Петроградским советом было принято решение о создании Государственного музея Революции в Петрограде. Идея создать музей такого типа циркулировала в кругах нового руководства страны. В мае 1919 г. в Петрограде прошло совещание инициативной группы, на которой присутствова -ли А .В.Луначарский, А .М.Горький, В.Н.Фигнер, П.Е.Щеголев, а также будущий учёный секретарь музея С.К.Исаков и директор М.Б.Каплан [1]. Первое время музеем управляла коллегия, в которую входили уже упомянутые А .М.Горький и А .В.Луначарский, а также академик С.Ф.Ольденбург и известный большевик, руководитель Петроградского совета Г.Е.Зиновьев.
11 января 1920 г. в связи с официальным открытием Государственного музея Революции в газете «Петроградская правда» вышло объявление, в кото -ром отмечалось значение создания музея в «бывших покоях кровавых императоров и... у стола, где ими, быть может, подписывались смертные приговоры, будут висеть портреты Балмашева, Созонова, Каляе -ва, Коноплянниковой, Перовской, Желябова, Шмидта
и других многочисленных мучеников революции, как вечное напоминание о возмездии» [2]. Исполком Петроградского совета выступил в поддержку музея: «Всем районам, исполкомам, чрезвычайным комис -сиям, всем советским учреждениям представлять в распоряжение Музея отчёты о заседаниях, распоряжения, постановления, издания, плакаты, фотографии и вообще все материалы, касающиеся советского строительства, а также материалы по истории революционного движения [3]». Призывы к «собиранию памятников русской революции в самом широком смысле этого слова» звучали на страницах печати [4]. Музею Революции в 1920 г. был выделен специальный агитпоезд, который назывался «Чрезвычайная экспедиция Государственного музея революции», для поездок по местам сражений Гражданской войны и сбора материала. Для определения цели нового музея использовались такие торжественные формулировки: «живой организм, лаборатория революционной мысли », «первый в мире музей по марксизму» [5]. В стенах музея в 1920-х гг. можно было встретить леген-дарных в ту эпоху узников Шлиссельбурга, народовольцев Н.А.Морозова и В.Н.Фигнер [6]. Также Го-
сударственный музей Революции в Петрограде стал образцом для основания аналогичных центров в разных регионах страны — Симбирске, Вологде, Пскове, Новгороде, Чите, Киеве, Казани, Ашхабаде, Шушенском и даже в Москве (где в 1924 г. был открыт Центральный музей Революции).
На фоне беспрецедентного роста музейной сети (а к концу 1920-х гг. во всём СССР насчитывалось 805 музеев [7], историко-революционных — более сотни [8]) в 1920-х гг. и принятия чрезвычайных мер по сохранению памятников истории и культуры государственная власть особенно выделяла Музей Революции, осознавая его идеологическое значение. Однако, несмотря на это, в 1920-х гг. музей сталкивался со значительными трудностями материально-технического характера и подвергался давлению других государственных институтов, а работа сотрудников нередко строилась на чистом энтузиазме.
Так, бытовые условия в послевоенные годы в Зимнем дворце были далеки от идеальных: «сотрудники первоначально ютились в пальто и валенках у печурок-буржуек» [9]; «Сотрудники работали в угловой комнате, обогревались одной железной времянкой. Работали в пальто, в галошах. Холод был ужасающий» [10]. Энтузиазм сотрудников проявлялся и в особенностях формирования коллекции: «Однажды, переходя по льду Неву, сотрудница музея заметила впереди гражданина в деникинской шинели, которую тот носил за неимением другой. Она привела его в музей, где его трофейная шинель была обменена на обычное пальто, а деникинская шинель надета на манекен в отдел гражданской войны [11]».
Такая ситуация объясняется относительным дефицитом финансирования. Денег, выделяемых Наркомпросом, не хватало, расходы на ремонт помещения и оборудование новых экспозиций в экстренном порядке зачастую покрывал Петроградский совет [10]. С 1 декабря 1922 г. вход в Государственный музей Революции стал платным, и благодаря этому появилась возможность зарабатывать значительные суммы: так, в 1927 г. музей получил 48254 рубля из бюджета, а от платы за вход — 38499 рублей [12]. Из бюджетных денег, однако, выплачивалась заработная плата.
Зарплаты сотрудников, особенно у младшего персонала, были не очень большими. Согласно архивным документам, заместитель директора и учёный секретарь в 1928 г. получали по 175 рублей, хранитель — 138 рублей, старший помощник хранителя — 80 рублей, помощник хранителя — 70 рублей, музейный служитель — 38 рублей, заведующий охраной — 55 рублей, а обычные охранники — 20-24 рубля [13]. Для сравнения в 1926 г. работник на заводе зарабатывал 30-40 рублей в месяц [14]. В целом зарплаты сотрудников ГМР находились на среднем уровне 1920-х гг., что само по себе, конечно, могло быть недостаточно.
На фоне нехватки финансирования важной проблемой для ГМР в 1920-х гг. стало поддержание в рабочем состоянии музейных помещений. Прежде всего, речь идёт о Главном здании — Зимнем Дворце, которое музей Революции делил с Эрмитажем. В
1929 г. Зимний Дворец посетило несколько комиссий по общей и пожарной безопасности, которые пришли к критическим выводам. В связи с выявленными недостатками пожарной безопасности на их устранение 25 апреля 1929 г. музей запрашивал у Музейного отдела Главнауки Наркомпроса финансовые средства [15]. Очевидно, средства были выделены, и 24 июля 1929 г. музей в отчёте Уполномоченному Наркомпро-са в Ленинграде сообщал, что были приобретены: 1 гидропульт, 2 огнетушителя, 1 лом и 1 топор [16]. Представляется, что на всю площадь Зимнего Дворца такого количества средств противопожарной безопасности явно недостаточно. Однако даже несмотря на ряд приобретений, музей не смог установить пожарные краны, так как «водопроводная магистраль во 2 и 3 этажах не действует». Не была устроена и внутренняя кнопочная сигнализация, поскольку её установка требовала около 20000 рублей [17]. 9 апреля 1929 г. смешанная комиссия оценила состояние электросетей в здании и пришла к неутешительным выводам: «...Комиссия... с 9-го апреля 1929 г. запрещает впредь пользоваться существующей электропроводкой: для охраны Музея и Дворца предлагает ввести усиленную кольцевую охрану с аккумулятивными фонарями» [18]. Таким образом, весь Дворец обесточивался. 20 августа 1929 г. Музей Революции совместно с Эрмитажем направил письмо представителю областной противопожарной комиссии Васильеву: «Отсутствие света, в связи наступающим темным временем, ставит Музеи в полную невозможность работать» [19]. В этом же письме оба учреждения просили разрешить им пользоваться хотя бы частью электропроводки.
В 1920-х гг. у филиала Государственного музея Революции — Шлиссельбургской крепости — также возникли сложности технического и «ведомственного» характера. Ещё в мае 1919 г. при Музейном отделе Главнауки Наркомпроса была создана комиссия для обследования Шлиссельбургской крепости, которая пришла к заключению: «Комиссия обследовала Шлиссельбургскую крепость и нашла её состояние как историко-революционного памятника недопустимым и позорным для истории революции» [20]. Распоряжение СНК о передаче Шлиссельбурга музею революции вышло 26 декабря 1926 г., а договор со Штабом береговой обороны Балтморя, который управлял крепостью, заключили только 24 августа 1927 г. По условиям договора, музей обязан был провести ремонт зданий, после чего бы состоялась фактическая передача (впрочем, Береговая оборона сохраняла за собой часть крепости). Свободных средств на реконструкцию у музея не было, и было принято решение сломать здание 4-го корпуса, материалы продать и на вырученные деньги осуществить все необходимые работы. Особо ценными были котлы, трубы и калориферы. Всесоюзное общество политкаторжан и ссыльнопоселенцев настаивало на полном сохранении 4-го корпуса, но музей предложил компромисс: сохранить несколько показательных камер [21]. Слом здания и продажа материалов, очевидно, были неизбежны, так как больше получить денег на восстановительные работы было неоткуда. Штаб бе-
реговой обороны Балтморя 7 сентября 1927 г. заявил, что не видит «препятствий к использованию этого имущества» [22]. В январе 1928 г. Главнаука разрешила музею революции продажу «ненужного инвентаря» для того, «чтобы вырученные суммы полно -стью шли на необходимый ремонт исторических зданий» [23].
Однако Штаб береговой обороны, вопреки (по мнению музея) установленным договорённостям, изъял котлы, трубы и калориферы из 4-го корпуса крепости, проломив полы и потолки. Штаб береговой обороны отвечал, что здание 4-го корпуса и так было предназначено музеем к слому, историческом не являлось (постройка 1914 г.), всё равно разваливалось, а при снятии котлов никаких разрушений произведено не было [24]. Командующий Береговой обороной Балтморя Елисеев так пояснил потребность в котлах и прочем оборудовании: «Принимая во внимание, что оборудование парового отопления было изъято с исключительным намерением использовать его для обороны Союза, с установкою на фортах, т.е. с конечною целью — усиления боеспособности вверенной мне Б[ереговой]/Обороны Балтморя...» [25]. В итоге смешанная комиссия обязала Береговую оборону вернуть котлы «только в те помещения, которые фактически будут реставрироваться Музеем Революции для осмотра экскурсиями» [26].
Таким образом, мы видим некоторое противоречие: с одной стороны, Государственной музей Революции создавался в разгар Гражданской войны в, можно сказать, торжественной обстановке, на него возлагалась важная идеологическая миссия и он пользовался поддержкой руководства страны на самом высоком уровне. Эта точка зрения зафиксирована в историографии и вполне обоснована. С другой стороны, музей испытывал дефицит финансовых средств (бюджетных ассигнований хватало на покрытие зарплат, средних по меркам 1920-х гг.), дополнительные расходы, связанные с ремонтом зданий, формированием коллекций, приходилось в экстренном порядке изыскивать в иных источниках, что, в свою очередь, могло натолкнуться на интересы различных государственных институтов. Таким образом, идеологическое значение Государственного музея Революции в 1920-х гг. находилось в противоречии с его нестабильным финансовым положением, трудностями материально-технического плана и «давлением» смежных учреждений; никакими особенными привилегиями музей не обладал.
1. Лейкина-Свирская В.Р. Из истории Ленинградского музея Революции // Очерки истории музейного дела в России. Труды НИИ Музееведения. Вып. III. М.: Советская Россия, 1961. С. 55.
2. Цит. по: Конивец А.В. Зимний дворец в послереволюционные годы. Открытие Музея Революции // История Петербурга. 2010. № 2. С. 66.
3. Лейкина-Свирская В.Р. Из истории Ленинградского музея Революции. С. 57.
4. Артёмов Е.Г. К вопросу периодизации истории музея (1919—1989 годы) // Первый историко-революционный. Ленинград, 1989. С. 21-22.
5. Артёмов Е.Г. Опыт прошлого, взгляд в будущее. Основ-
ные исторические этапы деятельности музея // ГМПИР: 90 лет в пространстве истории и политики. 1919-2009. СПб.: Норма, 2010. С. 8.
6. Рабинович М.Б. Воспоминания долгой жизни. СПб.: Европейский дом, 1996. С. 135.
7. Рязанцев Н.П. Формирование сети провинциальных музеев в России в 1920-е гг. // Вопросы музеологии. 2013. №. 2. С. 66.
8. Рафиенко Е.Н. Историко-революционные музеи и историческая наука в 1920-е гг. // Музееведение. Из истории охраны и использования культурного наследия РСФСР. М.: НИИ Культуры, 1987. С. 79.
9. Лейкина-Свирская В.Р. Из истории Ленинградского музея Революции. С. 57.
10. ГМПИР. Ф. VI. Д 45/1. К 20-летнему юбилею Музея революции (Воспоминания сотрудников). Карнаухова М.Г. С. 8.
11. Лейкина-Свирская В.Р. Из истории Ленинградского музея Революции. С. 62.
12. Лейкина-Свирская В.Р. Из истории Ленинградского музея Революции. С. 58.
13. Кормильцева О.М. Культурно-просветительская работа музея в 1920-1927 годах // Первый историко-революционный. Ленинград, 1989. С. 53.
14. Сафонова Е.И. Московские текстильщики в годы нэпа: квалификация и дифференциация в оплате труда // Экономическая история. Ежегодник. 2000. М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2001. С. 393.
15. Список личного состава сторожевой охраны // ЦГАЛИ СПб. Ф. 285. Оп. 1. Д. 5. Л. 13.
16. Список личного состава сторожевой охраны // ЦГАЛИ СПб. Ф. 285. Оп. 1. Д. 5. Л. 18.
17. Там же.
18. Список личного состава сторожевой охраны // ЦГАЛИ СПб. Ф. 285. Оп. 1. Д. 5. Л. 19.
19. Список личного состава сторожевой охраны // ЦГАЛИ СПб. Ф. 285. Оп. 1. Д. 5. Л. 20.
20. Лейкина-Свирская В.Р. Из истории Ленинградского музея Революции. С. 56.
21. Список сотрудников // ЦГАЛИ СПб Ф. 285. Оп. 1. Д. 4. Л. 22.
22. Список сотрудников // ЦГАЛИ СПб. Ф. 285. Оп. 1. Д. 4. Л. 18.
23. Там же.
24. Списки личного состава охраны и архивная справка на граждан Майданских // ЦГАЛИ СПб. Ф. 285. Оп. 1. Д. 3. Л. 10.
25. Там же.
26. Списки личного состава охраны и архивная справка на граждан Майданских // ЦГАЛИ СПб. Ф. 285. Оп. 1. Д. 3. Л. 11.
References
1. Lejkina-Svirskaja V.R. Iz istorii Leningradskogo muzeja Revoljucii [Leningrad Museum of Revolution: a History]. Ocherki istorii muzejnogo dela v Rossii. Trudy NII Muzeevedenija, iss. III. Moscow, Sovetskaja Rossija Publ., 1961, p. 55.
2. Cit. po: Konivec A.V. Zimnij dvorec v poslerevoljucionnye gody. Otkrytie Muzeja Revoljucii [Winter Palace in the Postrevolutionary Years. Foundation of the Museum of Revolution]. Istorija Peterburga, 2010, no. 2, p. 66.
3. Lejkina-Svirskaja V.R. Iz istorii Leningradskogo muzeja Revoljucii [Leningrad Museum of Revolution: a History], p. 57.
4. Artjomov E.G. K voprosu periodizacii istorii muzeja (19191989 gody) [On the Issue of Periodization of Museum's History (1919-1920)]. Pervyj istoriko-revoljucionnyj. Leningrad, 1989, pp. 21-22.
5. Artjomov E.G. Opyt proshlogo, vzgljad v budushhee. Osnovnye istoricheskie jetapy dejatel'nosti muzeja [Experiencing the Past, Looking Forward into the Future. Phases of the Museum's Activities]. GMPIR: 90 let v prostranstve istorii i politiki. 1919-2009. Saint Petersburg, Norma Publ., 2010, p. 8.
6. Rabinovich M.B. Vospominanija dolgoj zhizni [Remembering the Long Life]. Saint Petersburg, Evropej skij
dom Publ., 1996, p. 135.
7. Rjazancev N.P. Formirovanie seti provincial'nyh muzeev v Rossii v 1920-e gg. [The Formation of Regional Museums Network of in Russia in 1920s]. Voprosy muzeologii, 2013, no. 2, p. 66.
8. Rafienko E.N. Istoriko-revoljucionnye muzei i istoricheskaja nauka v 1920-e gg. [Historical Revolutionary Museums and Historical Scholarship in 1920s]. Muzeevedenie. Iz istorii ohrany i ispol'zovanija kul'turnogo nasledija RSFSR. Moscow, NII Kul'tury, 1987, p. 79.
9. Lejkina-Svirskaja V.R. Iz istorii Leningradskogo muzeja Revoljucii [Leningrad Museum of Revolution: a History], p.
57.
10. GMPIR. F. VI. D 45/1. K 20-letaemu jubileju Muzeja revoljucii (Vospominanija sotrudnikov) [On the 20th Anniversary of the Museum of Revolution. Employees' Memoirs]. Karnauhova M.G, p. 8.
11. Lejkina-Svirskaja V.R. Iz istorii Leningradskogo muzeja Revoljucii. [Leningrad Museum of Revolution: a History], p. 62.
12. Lejkina-Svirskaja V.R. Iz istorii Leningradskogo muzeja Revoljucii. [Leningrad Museum of Revolution: a History], p.
58.
13. Kormil'ceva O.M. Kul'turno-prosvetitel'skaja rabota muzeja v 1920-1927 godah [Cultural and Educational Activity of the Museum in 1920-1927]. Pervyj istoriko-revoljucionnyj. Leningrad, 1989, p. 53.
14. Safonova E.I. Moskovskie tekstil'shhiki v gody njepa: kvalifikacija i differenciacija v oplate truda [Moscow Textile Workers in the Years of NEP: Qualification and
Differentiation in Salaries]. Jekonomicheskaja istorija. Ezhegodnik. 2000. Moscow, Rossijskaja politicheskaja jenciklopedija Publ., 2001, p. 393.
15. Spisok lichnogo sostava storozhevoj ohrany [List of the Security Staff]. CGALI SPb. F. 285. Op. 1. D. 5. L. 13.
16. Spisok lichnogo sostava storozhevoj ohrany [List of the Security Staff]. CGALI SPb. F. 285. Op. 1. D. 5. L. 18.
17. Ibid.
18. Spisok lichnogo sostava storozhevoj ohrany [List of the Security Staff]. CGALI SPb. F. 285. Op. 1. D. 5. L. 19.
19. Spisok lichnogo sostava storozhevoj ohrany [List of the Security Staff]. CGALI SPb. F. 285. Op. 1. D. 5. L. 20.
20. Lejkina-Svirskaja V. R. Iz istorii Leningradskogo muzeja Revoljucii. [Leningrad Museum of Revolution: a History], p. 56.
21. Spisok sotrudnikov [List of Employees]. CGALI SPb. F. 285. Op. 1. D. 4. L. 22.
22. Spisok sotrudnikov [List of Employees]. CGALI SPb. F. 285. Op. 1. D. 4. L. 18.
23. Ibid.
24. Spiski lichnogo sostava ohrany i arhivnaja spravka na grazhdan Majdanskih [Lists of the Security Staff, and Archival Information on the Majdanskie], CGALI SPb. F. 285. Op. 1. D. 3. L. 10.
25. Ibid.
26. Spiski lichnogo sostava ohrany i arhivnaja spravka na grazhdan Majdanskih [Lists of the Security Staff, and Archival Information on the Majdanskie], CGALI SPb. F. 285. Op. 1. D. 3. L. 11.
