CC BY
225
ИСТОРИЧЕСКИЕ НАУКИ И АРХЕОЛОГИЯ
УДК 93
М.А. Безнин
д-р ист. наук, профессор, зав. кафедрой отечественной истории, зам. директора по научной работе, Педагогический институт, ФГБОУ ВПО «Вологодский государственный
университет» Т.М. Димони д-р ист. наук, доцент, профессор, кафедра отечественной истории, ФГБОУ ВПО «(Вологодский государственный
университет»
ГОСУДАРСТВЕННЫЙ КАПИТАЛИЗМ В РОССИЙСКОЙ ДЕРЕВНЕ 1930-1980-Х ГГ.
Статья подготовлена при финансовой поддержке РГНФ, проект 14-01-00341-а «Социальные отношения в российской деревне 1930-1980-х гг. и их интерпретация в уровнях общественного сознания».
Аннотация. В статье речь идет о формировании в российской деревне нового социально-экономического устройства, который авторы характеризуют как государственный капитализм. Ключевой основой преобразования экономики деревни стала капитализация сельского хозяйства, сопровождавшаяся становлением рынков труда, капитала, сельхозпродукции. Экономическая трансформация повлекла социальное переустройство села, в ходе которого сформировались новые социальные классы - протобуржуазии, менеджеров, интеллектуалов, рабочей аристократии, пролетариата.
Ключевые слова: Россия, деревня, капитализация, государственный капитализм, социальные классы.
M.A. Beznin, Vologda State University
T.M. Dimoni, Vologda State University
STATE CAPITALISM IN THE RUSSIAN VILLAGE OF 1930-1980's
Abstract. The article focuses on the formation of a Russian village new socio-economic order, which the authors described as state capitalism. Key basis transformation of the economy of the village was the capitalization of agriculture, accompanied by the emergence of markets for labor, capital, agricultural products. Economic transformation led social reconstruction of the village, during which formed the new social classes - protobourgeoisie, managers, intellectuals, labor aristocracy, proletariats.
Keywords: Russia, village, capitalization, state capitalism, social classes.
В мировой научной литературе сложилось два основных направления, характеризующих устройство советской сельской жизни 1930-1980-х гг. Основу первого направления составляет «социалистическая» самоидентификация перемен, произошедших после 1917 г. Это мнение было характерно для советской, а сейчас - и для российской историографии. Данная историографическая традиция характеризовала «коллективизацию сельского хозяйства», возникновение колхозов и совхозов как «социалистическое переустройство экономики деревни», а колхозное крестьянство и совхозных рабочих - как социалистические общественные классы [1, 18, 21, 23, 25, 30, 31, 32, 34, 40, 45, 48]. После 1960-х гг. советская историография не скрывала «некоторых перегибов» при «проведении коллективизации», но рассматривала их как «отдельные недостатки» строительства социализма. В качестве особенностей развития колхозной деревни советские обществоведы, особенно экономисты, отмечали сохранение «личного подсобного хозяйства», что, по их мнению, не меняло социалистической сути экономического развития [17, 52].
С 1950-х гг. в западно-европейской и англо-американской историографии, а с 1990-х - в
российской историографии сформировалось еще одно направление изучения российской деревенской истории советского периода. Полностью признавая социализм в качестве существовавшего общественного строя, это историографическое направление уделяло большое внимание характеристике государственного давления на деревню, рассказывало о насилии при создании колхозов, раскулачивании, голоде, высоких налогах, административном нажиме на село [20, 29, 41, 53, 54, 55, 56].
Авторы данной статьи хотят предложить научному сообществу принципиально другую систему взглядов на историю деревни 1930-1980-х гг. Эта концептуальная линия оформилась на основании длительного опыта (в течение 30 лет) изучения различных вопросов аграрной истории 1930-1980-х гг. Предшествовали формированию концепции, к описанию которой мы сейчас перейдем, исследования вопросов капитализации в российской деревне, раскрестьянивания, истории колхозного двора, социального протеста колхозников, крестьянских повинностей 1930-1980-х гг., уровня жизни колхозников и совхозных рабочих, изучение региональных аспектов сельской экономики [2, 3, 4, 5, 6, 7, 9, 10, 14].
Перейдем к ключевым моментам характеристики социально-экономического переустройства аграрной сферы России с момента разрушения крестьянского хозяйства как основной формы деревенской жизни (1930-е гг.) до завершения «социалистического» периода советской аграрной истории (1991 г.). Источниковой основой исследования являются материалы Российского государственного архива экономики, Государственного архива Российской Федерации -сводные годовые отчеты колхозов и совхозов РСФСР, материалы бюджетных обследований населения, крестьянские письма и др., а также опубликованные статистические сведения советских изданий, свидетельства очевидцев, то, что писали о деревне известные писатели
(В. Белов, В. Распутин, А. Яшин и др.), и то, что в частушках рассказывали о себе колхозники.
***
Россия предложила мировому сообществу уникальный опыт использования государственного капитализма как ключевого механизма модернизации, в частности, сельского хозяйства России (1930-1980-е гг.). Под государственной капитализацией мы понимаем способ перехода от общества натуральных и полунатуральных домохозяйств к обществу с господством товарного производства, где решающую роль играют государственная собственность и реализующие ее собственники. Советские лидеры вовсе не отрицали ресурсов государственного капитализма. Последние рассуждения В.И. Ленина были как раз о неизбежности капитализма в «известной мере» [35, с. 229], о том, что его надо использовать, «особенно направляя в русло государственного капитализма» [35, с. 229]. По сути дела, в ленинском понимании начала 1920-х гг. советское государство - это государственный капитализм в сочетании с диктатурой пролетариата [35, с. 222]. Поскольку же диктатура пролетариата, как теперь нам понятно, оставалась в рамках этой системы благим пожеланием, в остатке истории реализовалась часть ленинской схемы - в РСФСР был построен государственный капитализм. И.В. Сталин придал этой схеме «идеологическую пристойность», благодаря чему произошла подмена классических для капитализма понятий коммунистической риторикой. В частности, в 1930-е гг. термин «капитал» был подвергнут остракизму, вместо него было предписано употреблять понятие «основные фонды». По этому поводу в «Большой советской энциклопедии» было написано: «Победа социализма... означает, что уничтожена экономическая основа. превращения средств производства, товара и денег в капитал. В социалистическом хозяйстве СССР средства производства выступают как основные фонды социалистического общества» [19, с. 327-328].
Как же победил государственный капитализм в российской деревне?
Во-первых, через сочетание разных экономических укладов, сформированных государством в сельском хозяйстве в 1930-е гг. Это государственный (совхозы, машинно-тракторные станции), колхозный, крестьянский уклады, которые отличались по источникам формирования
капиталов, организационно-хозяйственным механизмам и т.д.
Капиталы колхозов были созданы за счет изъятия и перемещения в начале 1930-х гг. около 60% индивидуальных капиталов крестьянских хозяйств. Развивался колхозный уклад, главным образом, за счет процессов внутреннего накопления капитала. Государственные средства в виде банковского кредита составляли в колхозной экономике мизерную часть, даже в 1960-х гг. она не превышала десятой части всех средств колхозов России. Место колхозного уклада в аграрной экономике было ведущим до начала 1950-х гг. Именно колхозный уклад сыграл ключевую роль в процессах первоначального накопления капитала в стране. Отделение крестьян от земли и основных средств производства, осуществленное через создание сельхозартелей, позволило производить масштабное выкачивание средств из сельского хозяйства.
Государственный уклад в сельском хозяйстве создавался на базе крупных государственных ассигнований и найма свободных рабочих рук. В 1930-1940-е гг. совхозы территориально были сосредоточены на хлебопроизводящем юге России, а также вокруг крупных городов. До 1950-х - 1960-х гг. они занимали достаточно скромное место в аграрной экономике, играя роль флагмана модернизационных процессов в сельском хозяйстве, «социалистических фабрик молока и мяса».
Крестьянский уклад представлял собой личное приусадебное хозяйство колхозника или совхозного рабочего, разрешенное на оставшемся в его пользовании клочке земли (0,25-0,5 га). Капиталы крестьянского уклада сокращались и деградировали, однако до 1960-х гг. он играл весомую роль в производстве сельхозпродукции и формировании бюджета семьи.
Соотношение укладов в сельском хозяйстве кардинально изменилось в 1960-е гг. На первое место по объему продукции сельского хозяйства вышел государственный (совхозный) уклад. В 1970-1980-е гг. он производил более 40% валовой продукции сельского хозяйства России, в то время как колхозы - около трети. Это явление свидетельствует о том, что колхозы выполнили свою роль в процессах первоначального накопления, произошла капитализация аграрного производства. Совхозы же являлись формой полномасштабного функционирования государственного капитализма в сельском хозяйстве.
Во-вторых, государственный капитализм в российской деревне победил через нарастание объемов и роли капитала в сельскохозяйственном производстве. Производственные капиталы сельского хозяйства СССР в 1928 г. составляли 18 млрд руб., а в 1970 г. - 90 млрд руб. (в сопоставимых ценах) [46, с. 12, 17]. Капитал становится основным фактором производства в сельском хозяйстве РСФСР с середины 1950-х гг. Структурный вес капитала в затратах на производство сельхозпродукта позволяет определить показатель себестоимости (рассчитанный на основе затрат живого труда и капитала на производство продукции). Этот показатель использовал выдающийся историк-аграрник В.П. Данилов. По его расчетам, в 1925 г. в крестьянском хозяйстве удельный вес капитала в себестоимости зерна и картофеля составлял около 40%, льна - 25 % [24, с. 265-266]. В 1930-1950-е гг. показатель себестоимости для колхозов не рассчитывался. Экспериментально его рассчитал Всесоюзный научно-исследовательский институт сельского хозяйства в 1956 г. По этим данным получилось, что в 1956 г. затраты на оплату труда (по расценкам совхозных рабочих) были в производстве зерна картофеля, мяса, молока - около 40%, овощей - около 70%. Следовательно, капитал составлял половину и более затрат в себестоимости сельхозпродукции [44, л. 3, 9, 15, 63, 66]. Повсеместно расчет себестоимости был введен в колхозную отчетность в середине 1960-х гг. и уже не прекращался до конца существования советских колхозов. Данные 1970-1980-х гг. показали коренное изменение соотношения удельного веса капитала и живого труда в себестоимости сельхозпродукции. В РСФСР в 1970 г. капитал составлял около 70%, в 1980 г. - около 80% в себестоимости продукции колхозов, а в совхозном производстве в 1980 г. приближался к 90% [49, с. 8-9; 49, с. 10, 26, 42]. Таким образом, в 1970-1980-е гг. процесс капитализации российского сельского хозяйства выглядел уже свершившимся фактом.
Важнейшим побудительным мотивом государственной капитализации была необходимость увеличения товарности сельского хозяйства. Создание колхозно-совхозного строя дало государству возможность применения механизма «принудительной товарности»: в 1930-1950-е гг. самыми масштабными каналами изъятия сельскохозяйственной продукции были государственные обязательные поставки, натуральная оплата за работы машинно-тракторных станций. Специфичность товарности состояла в широком применении принудительного отчуждения, диспаритете цен, однако они продвинули сельское хозяйство к уходу от натуральности и замкнутости. По данным А.М. Емельянова, уже в начале 1960-х гг. совокупный уровень товарности всех отраслей сельского хозяйства СССР составлял 51%, т.е. отчуждение превысило половину производимого продукта [26, с. 355]. С конца 1950-х гг. основным каналом товаризации всех продуктов стали государственные закупки, которые и лежали в основе формирования государственного продовольственного фонда. Еще одной особенностью товаризации сельхозпродукции в российской деревне было сохранение зоны «свободной торговли» в виде колхозного базара. Для колхозников он являлся продолжением индивидуальной хозяйственной деятельности, а для колхозов - значимым фактором доходности. С 1960-х гг. объемы продаж через базар сокращались, происходило становление классически рыночных отношений с ценами, приближенными к стоимости производства продукции.
Государственная капитализация привела к смене механизма эксплуатации деревни. Суть этих изменений состояла в переходе от внеэкономических (повинностных) механизмов эксплуатации к экономическим («зарплатным», монетарным). На первом этапе государственно-капиталистического переустройства российской деревни в 1932-1958 гг. государство реанимировало повинностную систему. Она включала отработочную, натуральную (продуктовую) и денежную повинности. Наиболее долгосрочной и играющей основополагающую роль являлась отработочная повинность в общественном хозяйстве колхоза (выработка обязательного количества трудодней). Ее исполнение составляло у взрослых трудоспособных колхозников 60-70% от всех трудовых затрат двора. Кроме того, отработочная повинность включала в себя трудовую и гужевую повинность на лесозаготовках и торфоразработках, работу по строительству и ремонту дорог, различного рода трудовые мобилизации. Выполнение продуктовых повинностей заключалось в обязательных поставках сельхозпродукции государству дворами колхозников и совхозных рабочих (зерно, картофель, молоко, мясо, яйца, шкуры и др.). Доля продукции приусадебных участков колхозников, сдаваемой в обязательные государственные поставки, составляла по разным ее видам от 10% до половины выращенного на приусадебном участке. Среди денежных повинностей колхозников основную роль играл сельскохозяйственный налог. Также крестьянство привлекалось к уплате государственных и местных налогов, реализации государственных займов. Доля денежных повинностей колхозников РСФСР составляла в 1940 г. около 6%, возросла к 1948 г. до 17%, а к началу 1950-х гг. - до пятой части денежных доходов двора. Можно говорить о высочайшем уровне эксплуатации двора в период существования системы повинностей. По нашим приблизительным расчетам, в конце 1940-х гг. норма эксплуатации колхозной семьи превышала 50% [13, с. 96-111].
Повинностная система эксплуатации деревни в 1950-е гг. вместе с нарастанием процессов капитализации, потребностью в свободной купле-продаже рабочих рук становится тормозом экономического развития страны. Введение заработной платы в сельском хозяйстве начинается уже в 1930-е гг. для рабочих совхозов и колхозных механизаторов. С середины 1950-х гг. делались попытки введения заработной платы в колхозах, а с 1966 г. был принят закон о распространении на колхозников обязательной гарантированной ежемесячной заработной платы. При этом зарплата колхозников должна была соответствовать тарифным ставкам рабочих в совхозах. Завершение процесса перехода к экономическим формам эксплуатации в деревне произошло параллельно с «личным» освобождением, когда на колхозников распространилось
действие новой паспортной системы (1974 г.) и уход из деревни перестал ограничиваться правовыми механизмами.
* * *
Государственная капитализация сельского хозяйства в колхозный период была неразрывно связана с глобальными социальными изменениями. В научной и художественной литературе они получили наименование «раскрестьянивание». Обычно «раскрестьянивание» трактуется как лишение натурального единоличного (крестьянского) собственного хозяйства, уход крестьянской культуры. Это понимание не вполне отражает социальную трансформацию деревни 1930-1980-х гг. В этот период шло не просто умирание старого доколхозного крестьянства, а формирование в деревне новых социальных классов, очень разных по правовому статусу, месту в отношениях собственности, ментальным характеристикам. Несмотря на то, что южные и северные, большие и маленькие колхозы и совхозы были весьма специфичны, их социальные структуры в разных частях России обладали однотипностью. Мы считаем, что в 1930-1980-е гг. можно говорить о складывании в деревне пяти социальных классов сельскохозяйственного населения: протобуржуазии, менеджеров, интеллектуалов, рабочей аристократии, сельского пролетариата.
Высший социальный класс в социальной структуре села занимала протобуржуазия [8]. Основу этого социального класса составляли председатели колхозов, директора совхозов, директора машинно-тракторных станций. Численность протобуржуазии подвергалась значительным колебаниям. Так, председателей российских колхозов в 1932 г. насчитывалось более 150 тыс. человек, в 1987 г. - 12 тыс. человек [37, с. 312; 39, с. 122-123]. Численность директоров совхозов в 1930-е гг. отставала от численности председателей колхозов, но догнала ее по величине в конце 1980-х гг.: в 1930 г. директоров российских совхозов насчитывалось около 3 тыс. человек, в 1987 г. - почти 13 тыс. [37, с. 312; 39, с. 122-123]. Резкое сокращение численности протобуржуазного слоя к концу советского периода отражало происходящие процессы концентрации капитала. Изменились и задачи класса протобуржуазии. Если в 1930-1940-е гг. его главной задачей был слом индивидуальной крестьянской жизни и повседневный контроль и охрана в интересах государства сравнительно небольших ресурсов, то в конце советской эпохи протобуржуазия управляла крупным капиталом, решала серьезные задачи трансформации производственных отношений.
Правовое положение протобуржуазии отличалось серьезными привилегиями. Несмотря на то, что на председателей колхозов распространялась обязанность выполнения крестьянских повинностей (до конца 1950-х гг.), у них, как у колхозников, отсутствовали паспорта, но правовая система государства уже в 1950-1960-е гг. ввела председателей колхозов в пенсионную систему страны, позволила состоять в профсоюзе и т.д. Реальный правовой статус председателя колхоза был гораздо шире, чем формальный. «Власть председателя на селе была неограниченной», - вспоминали в ходе опроса начала 1990-х г. колхозники Алтайского края и многих других регионов [33, с. 325].
Большое значение в реализации реального правового статуса председателей колхозов имела «разделенность» властных полномочий. Председатель колхоза опирался на деревенские кланы, которые контролировали разные аспекты «пучка» прав собственности. С другой стороны, ярко проявлялась подчиненность председателей колхозов районному и областному уровням власти. Не случайно в частушке 1950-х гг. пелось: Председателем райком / Как тряпкой помыкает, / А он на колхозниках / Злобу вымещает [27, с. 51].
Директора машинно-тракторных станций и директора совхозов, в отличие от председателей колхозов, не выбирались, а назначались. Они были менее свободны в принятии управленческих решений, хотя формально - выше по статусу, чем председатели колхозов. Директора совхозов и МТС обладали всеми правами рабочих: имели паспорт, получали гарантированную зарплату и т.д. Это привело к парадоксальному явлению: председатели колхозов, будучи ниже по правовому ста-
тусу, были более свободны в реализации властных прав и прав собственности. Именно в их среде протобуржуазные тенденции проявлялись ярче и вызревали быстрее.
Колхозные уставы 1935, 1969, 1988 гг. поступательно фиксировали нарастание возможностей протобуржуазии в экономической реализации права собственности. В 1950-е гг. председатели колхозов уже жили интересами бизнеса. Известны, например, председатель московского колхоза Снимщиков, который брал заказы на пошив матрасов, изготовление джемов и соков, гусь-хрустальненский председатель Горшков, который поставлял в Москву саженцы.
Власть поощряла наиболее предприимчивых председателей и осуждала нерадивых. Значимыми внутри слоя были качества «настоящего хозяина», который относится к колхозному хозяйству, как к «своему, кровному». Важной частью формирующегося протобуржуазного статуса стало умение «буржуазно» выглядеть, приобретшее особую ценность в 1950-е гг. Хорошим тоном считалось носить цивильный костюм, галстук, обладать «городскими» манерами.
Основным помощником протобуржуазии, «рычагом» в осуществлении социально-экономического переустройства села стал значительно более многочисленный социальный класс менеджеров. В состав менеджеров в сельском хозяйстве входили более «мелкие» управленцы и распорядители ресурсов. Это бригадиры, заведующие фермами, управляющие отделениями совхозов, звеньевые, завхозы, кладовщики, приемщики, раздатчики, весовщики и др. Численность менеджеров в течение 1930-х гг. составляла не менее 1 млн чел., а к концу 1980-х гг. сократилась до 200 тыс. [12, с. 21-25]. В 1930-1940-е гг. высокая численность менеджеров позволяла им весьма эффективно контролировать труд, денежный и физический капитал сельхозпредприятий. Структура основных групп менеджеров менялась в зависимости от соотношения различных факторов производства. Так, увеличение роли финансового капитала отразилось на численности бухгалтерской группы: она росла с 1950-х гг., несмотря на укрупнение предприятий. А вот численность бригадиров и звеньевых - наиболее массовых групп управленцев, контролировавших труд, существенно сократилась в 1930-1980-е гг.
В 1930-1950-е гг. воспроизводство социального класса сельскохозяйственных менеджеров шло в основном за счет крестьянской среды, в 1950-1960-е гг. в их воспроизводстве важными источниками становятся городские слои. В рекрутировании в слой менеджеров гораздо меньшую роль, чем в случае с протобуржуазией, имела политическая благонадежность, партийность, образовательный уровень. Основное внимание уделялось деловым качествам - добросовестности, расторопности, аккуратности и т.д. Нередко основой создания данного слоя служила близость к руководителю хозяйства, очень часто - родство. При рассмотрении конкретных биографий менеджеров наблюдается достаточно легкое передвижение внутри менеджерской страты: звеньевые или счетоводы становятся бригадирами, и наоборот, бригадиры, нередко, председателями колхозов. С 1950-х гг. становится заметной, а в 1960-1970-е гг. - ведущей линия сближения протобуржуазии, менеджеров и интеллектуалов в социальном пространстве сельской России.
Формальный правовой статус сельскохозяйственных менеджеров был достаточно сложным. Колхозные менеджеры были, как правило, колхозниками, менеджеры машинно-тракторных станций рабочими или колхозниками, менеджеры совхозов - рабочими. Особо большой объем прав среди управленцев и распорядителей ресурсов, как видно из уставов колхозов, имели бригадиры и счетоводы (бухгалтеры). Их правовой статус расширялся в сторону увеличения независимости от высшего звена колхозного руководства. С другой стороны, росли и ограничительные механизмы, не дававшие менеджерам набрать слишком серьезный вес в колхозной и совхозной системах.
В глазах колхозников особое значение среди других менеджеров имел бригадир, который распределял работу, давал наряды, нередко приходил домой, штрафовал за невыход на работу и т.д. Свидетельством тому огромный пласт деревенских частушек: «Я сегодня рано
встала / Под окошком бригадир - / Выходите на работу, / А то хлеба не дадим!» [51, с. 157].
Сельскохозяйственные менеджеры позиционировали себя как некую «середину» между руководством (колхозным, совхозным, МТС) и «рядовыми» работниками: «Сейчас я работаю табельщиком в колхозе и кассиром, - писал в 1940 г. пензенский колхозник Рычагов брату, - и провожу молодую жизнь весело, хожу чисто, как профессор, гуляю с учительницами» [28, с. 454].
Судьбы представителей менеджерского слоя в 1960-1980-е гг. были различны. Бригадиры, бухгалтера (счетоводы) наращивали свой протобуржуазный статус, особенно после укрупнения колхозов, когда слой бригадиров пополнился бывшими председателями укрупненных колхозов. Другая же часть сельскохозяйственного менеджерского слоя постепенно утрачивала свои привилегии, превращаясь в рядовых наемных работников.
Третий социальный класс - интеллектуалы сельского хозяйства (агрономы, зоотехники, ветврачи, инженеры-механики и др.) [11]. Численность этой категории возрастала. В 1941 г. в СССР численность специалистов сельскохозяйственных специальностей (агрономов, зоотехников, ветеринарных работников, получивших высшее и среднее специальное сельхозобразо-вание), составляла 34 тыс., в 1980 г. - 792 тыс. [38, с. 528; 46, с. 456; 47, с. 359]. В 1930-1950-е гг. основной интеллектуальной силой в сельском хозяйстве были агрономы, что было связано с задачами соединения технического капитала (тракторов, другой техники) с землей, внедрением крупных форм зернового производства. В конце 1950-х - 1960-е гг. основные задачи интеллектуального капитала в сельском хозяйстве были связаны с процессами капитализации животноводства, поэтому численность ветеринаров и зоотехников превышала численность остальных групп сельскохозяйственных интеллектуалов. В 1960-е гг. процесс капитализации сельскохозяйственного производства России вступил в завершающую стадию, основное значение в факторах производства приобрел капитал, сосредоточенный в передовых его формах - машинах и механизмах, что отражалось в 1970-1980-е гг. в нарастании численности инженеров и техников механизации. Усложнение производства, его укрупнение, увеличение роли финансовых потоков в сельском хозяйстве потребовали увеличения роли еще одной важнейшей группы сельскохозяйственных интеллектуалов - экономистов и бухгалтерских работников.
Первоначально класс сельскохозяйственных интеллектуалов формировался во внеде-ревенской среде. В 1950-е гг. вместе с реорганизацией системы участкового обслуживания колхозов (1953 г.), а, затем, ликвидацией МТС (1958 г.) все сельскохозяйственные интеллектуалы были переведены на работу в колхозы и совхозы. В 1950-1980-е гг. носители интеллектуального капитала начинают активно проникать на верхние социальные этажи деревни - в классы протобуржуазии и менеджеров, однако «микширования» классов протобуржуазии, менеджеров и носителей интеллектуального капитала не происходило, функции их оставались разными.
Правовой статус класса сельскохозяйственных интеллектуалов в 1930-1980-е гг. серьезно эволюционировал. До середины 1950-х гг. они являлись служащими, хотя и имели отдельные элементы «деревенского» статуса (им разрешалось иметь приусадебный участок до 0,15 га, частично они были охвачены системой повинностей). С середины 1950-х гг. сельскохозяйственные интеллектуалы становятся колхозниками. С этого времени они оплачивались колхозными трудоднями, лишались прав на социальное обеспечение и пенсию. Однако, после серьезного протеста сельскохозяйственных интеллектуалов, выражавшегося в исходе из сельского хозяйства, многочисленных письмах в органы власти, их социальный статус стал более привилегированным, чем у рядовых колхозников, - им возвратили членство в профсоюзе, ежегодные оплачиваемые отпуска и др.
Характерной чертой сельскохозяйственных интеллектуалов было наличие специального образования, которое через инструмент интеллектуальной капитализации переносилось в себестоимость продукта. Место интеллектуального капитала в производстве было связано с функциями, организующими оптимальное взаимодействие живого труда, физического капитала
и земли. При сокращении численности работников, занятых в сельском хозяйстве СССР с 1940 по 1980 гг. в 1,3 раза, валовая продукция сельского хозяйства (в руб.) за этот период выросла в 3 раза. Основную роль в этом сыграло насыщение сельского хозяйства не только производственным, но и интеллектуальным капиталом.
Отличительной чертой сельскохозяйственных интеллектуалов было то, что они с самого начала имплантации в сельское хозяйство получали фиксированную «монетизированную» заработную плату от государства, которая на фоне оплаты труда других групп, работавших в деревне, выглядела достаточно высокой. «Отчуждение» сельскохозяйственным интеллектуалам в глазах деревенских жителей придавало то, что они были людьми «пришлыми» и работали «за деньги». В письме из колхоза им. Сталина Калужской области, адресованном в 1951 г. в ЦК ВКП(б), говорится о том, что в отличие от колхозников «бухгалтер, агроном, веттехник, все они работают по одному и за деньги» [43, л. 10а]. В повести В. Распутина «Деньги для Марии» (1967 г.), действие которой происходит в середине 1950-х гг., председатель колхоза собирает людей, получающих денежную оплату труда (это он сам, агроном, ветеринар, зоотехник и механик), для того, чтобы помочь местной продавщице покрыть растрату в сельпо.
Приезжая в деревню на постоянное жительство, сельскохозяйственные интеллектуалы быстро становились объектом для подражания. Зоотехник Антонина из советского фильма С. Ростоцкого «Дело было в Пенькове» (1957 г.) задает моду в одежде (колхозница Лариса хочет такую же юбку гармошкой, «как у Тоньки»), в поведении (спорит с председателем колхоза, организует молодежь для постройки клуба), в работе (рассказывает о возможностях новых машин и технологий).
С «высшим» классом деревни - протобуржуазией - у сельскохозяйственных интеллектуалов поначалу нередко складывались сопернические отношения. «Смягчение» взаимоотношений сельскохозяйственных интеллектуалов и протобуржуазии относится к периоду пополнения этого класса специалистами сельского хозяйства. Эволюция взаимоотношений сельскохозяйственных интеллектуалов и сельскохозяйственной протобуржуазии закончилась вполне прочным встраиванием класса интеллектуалов в сельскую жизнь. Их место в 1970-1980-е гг. -это место «второго» человека в сельской иерархии.
Социальный статус класса рабочей аристократии базировался на овладении техникой -главным материальным фактором капитализировавшейся экономики [15]. Рабочая аристократия в сельском хозяйстве состояла из квалифицированных работников - трактористов, комбайнеров, шоферов, позднее - мастеров машинного доения и др. категорий, работавших с машинами и механизмами. Численность этого социального класса серьезно увеличилась - в РСФСР численность трактористов, комбайнеров и шоферов составляла в 1940 г. около 900 тыс., в 1988 г. - примерно 2 млн чел. [36, с. 382; 38, с. 312]. Основную часть этого социального класса в профессиональном плане составляли трактористы, на втором по численности месте до середины 1950-х гг. были комбайнеры, а с середины 1950-х гг. их опережает по численности профессиональная группа шоферов, что связано с нарастанием инфраструктуры, необходимой в условиях развивающегося рынка.
Степень вычленения данной категории в производственном процессе была достаточно высокой, ее позиции, особенно в период становления колхозного строя, обладали значительной долей престижа. Формировался данный социальный класс из грамотных колхозников и рабочих совхозов. Уже в 1930-е гг. трактористы, оставаясь по социальному статусу колхозниками, получали гарантированную оплату труда от МТС (не менее 2 руб. 50 коп. деньгами и 3 кг зерна на трудодень), которая была почти равна с оплатой труда сельской протобуржуазии, имели определенные льготы по несению повинностей. Постепенно данный социальный класс отдалялся от рядовых селян и социально и территориально. В 1953 г. трактористы (а комбайнеры в середине 1930-х гг.) стали штатными работниками МТС, т.е. по социальному статусу - рабочими. И хотя в 1958 г. после реорганизации МТС трактористам и комбайнерам вновь возвращался статус колхозников, им был сохранен уровень оплаты труда, существовавший в МТС, право на оплачи-
ваемый отпуск, на государственное социальное страхование.
Механизаторы были наиболее политизированным слоем в деревне - показательна наибольшая по сравнению с рядовыми тружениками партийно-комсомольская прослойка среди механизаторов. Место рабочей аристократии в отношениях собственности базировалось на их реализации потенциала прошлого труда, что могло приносить дополнительные дивиденды: «Мой миленок комбайнер - / Лучшая отрада / Он тайком зерно привозит- / Зарплаты не надо!» [27, с. 53].
Пятый социальный класс сельскохозяйственного населения - сельскохозяйственный пролетариат (рядовые колхозники и совхозные рабочие). Место сельскохозяйственного пролетариата в капитализированной экономике было связано с переносом в стоимость сельхозпродукта живого труда. Этот социальный класс в российской деревне составлял основную долю сельскохозяйственного населения, однако численность его сокращалась. В 1939 г. «рядовых» работников, занятых в колхозном и совхозном хозяйствах России, насчитывалось около 18 млн чел., в 1989 г. - около 3 млн [22, с. 193; 42, с. 36, 38]. Формировался сельский пролетариат, в подавляющем большинстве, из крестьян и в колхозах, и в совхозах. Правовое положение основной части данного социального класса - колхозников - отличалось серьезной дискриминацией. В 1930-1950-е гг. в отношении них полномасштабно действовала система крестьянских повинностей, до 1964 г. колхозники не имели права на государственную пенсию, до 1970 г. - не могли являться членами профсоюза, до 1974 г. жили без паспортов. Совхозные рабочие имели паспорта, однако система повинностей (натурально-продуктовых, денежных) на них также распространялась. Сельский пролетариат был классом, наиболее отдаленным от участия в реализации прав собственности, труд их в наибольшей степени эксплуатировался. Работа за трудодни - наиболее ярко отраженный в деревенском фольклоре элемент правового статуса колхозника: «Заработала одни / Палочки-трудодни / Не испечь их, не сварить / И ни печку истопить» [27, с. 38].
В 1960-е гг. правовой статус и экономическое положение колхозников сближается с совхозными рабочими - они начинают получать гарантированную заработную плату, уходит в прошлое система крестьянских повинностей, в 1970-е гг. начинается паспортизация колхозной деревни.
Сельский пролетариат дольше остальных сельскохозяйственных классов сохранял крестьянские черты. Они базировались на полномасштабном, по крайней мере, до 1960-х гг., ведении приусадебного хозяйства, которое формировало до половины доходов семьи. Сохранение хозяйства двора было настолько важным для самоидентификации колхозника (как, впрочем, и большинства совхозных рабочих), что В.И. Белов назвал этот системообразующий признак «Привычным делом». Большим своеобразием отличалось и участие сельского пролетариата в политической жизни. Находясь на нижнем этаже советского общества, он был в значительной мере отстранен от участия в принятии политических решений и предпочитал действовать в стиле традиционного крестьянского «молчаливого» социального протеста, т.е. применяя пассивное сопротивление власти (исход из деревни, уклонение от повинностей, борьба за приусадебную землю, сохранение традиционной культуры и др.) [16].
* * *
Государственный капитализм в России победил именно в колхозно-совхозный период истории. В 1930-е - начале 1950-х гг. шло становление раннего государственного капитализма с широким применением повинностных, внеэкономических методов эксплуатации. В этот же период вызревали новые социальные классы. Говорить о становлении зрелого государственного капитализма можно применительно к 1950-1960-м гг., когда в российском сельском хозяйстве среди факторов производства основное место стал занимать капитал, произошли связанные с его работой системные сдвиги. Последнее же 30-летие колхозно-совхозного строя (19601980-е гг.) было временем зрелого государственного капитализма. В эти годы оформились буржуазные тенденции в отношениях собственности, реанимировалось социальное расслоение, вылившееся в достаточно четко оформившиеся социальные классы.
Список литературы:
1. Арутюнян Ю.В. Советское крестьянство в годы Великой Отечественной войны. М.,
1970.
2. Безнин М.А. Землепользование крестьянского двора в Российском Нечерноземье в 1950-1965 гг. // История СССР. 1990. № 3.
3. Безнин М.А. К изучению материального благосостояния рабочих совхозов северной части российского Нечерноземья в 1965-75 гг. // История СССР. 1986. № 1.
4. Безнин М.А. Крестьянская базарная торговля в Нечерноземье в 50-е - первой половине 60-х годов // История СССР. 1991. № 1.
5. Безнин М.А. Крестьянский двор в Российском Нечерноземье. 1950-1965 гг. М., 1991.
6. Безнин М.А. Крестьянский двор Российского Нечерноземья в 1950-1965 годах // Отечественная история. 1992. № 3.
7. Безнин М.А. Материальное благосостояние колхозной семьи в Нечерноземье (19591965 гг.) // История СССР. 1989. № 1.
8. Безнин М.А., Димони Т.М. Протобуржуазия в сельском хозяйстве России 1930-1980-х годов (новый подход к социальной истории российской деревни). Вологда, 2008.
9. Безнин М.А., Димони Т.М. Капитализация в российской деревне 1930-1980-х гг. Вологда, 2005.
10. Безнин М.А., Димони Т.М. Аграрный строй России в 1930-1980-х годах (новый подход) // Вопросы истории. 2005. № 7. С. 23-44.
11. Безнин М.А., Димони Т.М. Интеллектуалы в сельском хозяйстве России 1930-1980-х годов (новый подход к социальной истории российской деревни). Вологда, 2010.
12. Безнин М.А., Димони Т.М. Менеджеры в сельском хозяйстве России 1930-1980-х гг. (новый подход к социальной истории российской деревни). Вологда, 2009. С. 21-25.
13. Безнин М.А., Димони Т.М. Повинности российских колхозников в 1930-1960-е годы // Отечественная история. 2002. № 2. С. 96-111.
14. Безнин М.А., Димони Т.М. Процесс капитализации в российском сельском хозяйстве 1930-1980-х гг. // Отечественная история. 2005. № 6. С. 94-121.
15. Безнин М.А., Димони Т.М. Рабочая аристократия в сельском хозяйстве России 19301980-х годов (новый подход к социальной истории российской деревни). Вологда, 2012.
16. Безнин М.А., Димони Т.М. Социальный протест колхозного крестьянства (вторая половина 1940-х - 1960-е гг.) // Отечественная история. 1999. № 3. С. 81-99.
17. Белянов В.А. Личное подсобное хозяйство при социализме. М., 1970.
18. Богденко М.Л., Зеленин И.Е. Совхозы СССР. Краткий исторический очерк (19171975). М., 1976.
19. Большая советская энциклопедия. М., 1937. Т. 31.
20. Вербицкая О.М. Российское крестьянство: от Сталина к Хрущеву, середина 40-х -начало 60-х гг. М., 1992.
21. Волков И.М. Трудовой подвиг колхозного крестьянства в послевоенные годы. Колхозы СССР в 1946-1950 гг. М., 1972.
22. Всесоюзная перепись населения 1939 г. Основные итоги. СПб., 1999.
23. Вылцан М.А. Восстановление и развитие материально-технической базы колхозного строя, 1945-1958. М., 1976.
24. Данилов В.П. Советская доколхозная деревня: население, землепользование, хозяйство. М., 1977.
25. Данилов В.П. Создание материально-технических предпосылок коллективизации сельского хозяйства в СССР. М, 1957.
26. Емельянов. Экономика сельского хозяйства. М., 1982.
27. Заветные частушки: из собрания А.Д. Волкова. М., 1999. Т. 2: Политические частушки.
28. Зензинов В. Как и чем живут в Советском Союзе. Письма в Красную армию 19391940. Нью-Йорк, 1944.
29. Зима В.Ф. Голод в СССР 1946-1947 гг.: происхождение и последствия. М., 1996.
30. Ивницкий Н.А. Коллективизация и раскулачивание (начало 30-х годов). М., 1996.
31. История крестьянства СССР: в 4 т. М., 1986-1988.
32. История социалистической экономики СССР: в 7 т. М., 1976-1980.
33. Ковалева Л. Оружие слабых: село Александровка и Плотниково (преданализ) // Рефлексивное крестьяноведение. М., 2002.
34. Краев М.А. Победа колхозного строя в СССР. М., 1954.
35. Ленин В.И. О продналоге // Ленин В.И. Полное собрание сочинений. Изд. 5. М., 1963.
Т. 4.
36. Народное хозяйство РСФСР в 1961 г.: стат. ежегодник. М., 1962.
37. Народное хозяйство РСФСР в 1987 г.: стат. ежегодник. М., 1988.
38. Народное хозяйство СССР в 1958 г.: стат. ежегодник. М., 1959.
39. Народное хозяйство СССР: стат. сборник. М.; Л., 1932.
40. Островский В.Б. Колхозное крестьянство СССР. Политика партии в деревне и ее социально-экономические результаты. Саратов: Изд. Саратовского университета, 1967.
41. Попов В.П. Российская деревня после войны (июнь 1945 - март 1953). М., 1993.
42. Профессиональный состав населения РСФСР коренных и наиболее многочисленных национальностей РФ (по данным переписи населения 1989 г.). М., 1992.
43. Российский государственный архив социально-политической истории. Ф. 17. Оп. 138.
Д. 332.
44. Российский государственный архив экономики. Ф. 7486. Оп. 7. Д. 1593.
45. Селунская В.М. Борьба КПСС за социалистическое преобразование сельского хозяйства. М., 1961.
46. Сельское хозяйство СССР: стат. сборник. М., 1971.
47. Сельское хозяйство СССР: стат. сборник. М., 1981.
48. Тюрина А.П. Социально-экономическое развитие советской деревни 1965-1980. М.,
1982.
49. Уровень и состав затрат на производство валовой продукции колхозов и совхозов и продуктов растениеводства совхозов за 1966-1980 г. 1983.
50. Уровень и структура себестоимости сельскохозяйственной продукции колхозов и совхозов, 1975.
51. Частушки. М., 1990.
52. Шмелев Г.И. Личное подсобное хозяйство и его связи с общественным производством. М., 1971.
53. Fitzpatrick S. Stalins Peasants: Resistance and Survival in the Russian Village after Collectivization. New York, 1994.
54. Inkels A. Social structure and mobility in the Soviet Union 1940-1950 // Social stratification / J. Lopreato ed. N.Y., 1951.
55. Levin M. Russian Peasants and the Soviet Power. L,1975.
56. Viola L. Peasant Rebels under Stalin: Collectivization and the Culture of Peas-ant Resistance. New York, 1996.
