CC BY
296В.Н. Ефремова
ГОСУДАРСТВЕННЫЕ ПРАЗДНИКИ КАК ИНСТРУМЕНТЫ СИМВОЛИЧЕСКОЙ ПОЛИТИКИ: ВОЗМОЖНОСТИ ТЕОРЕТИЧЕСКОГО ОПИСАНИЯ
Проблема праздника и праздничности актуальна для современной России как в практическом, так и в теоретическом плане. Не случайно многие исследователи оценивают символическую политику государства по изобретению новых и трансформации старых государственных праздников как неудачную и говорят о «кризисе праздничности» [см., например: Юдин, 2006; Некрылова, 2004]. Правда, большинство работ, посвященных этой теме, носят обзорный характер и, как указывает И. Лаврикова, по большей части посвящены интуитивно-эмпирическому описанию использования праздничных мероприятий как средства воздействия на массовое сознание [Лаврикова, 2013, с. 156]. Теоретические же аспекты проблемы использования праздника в символической политике пока остаются без должного внимания.
Существует ряд подходов и отдельных исследований, посвященных праздничной тематике в отечественной и зарубежной этнографии, социологии и культурологии. Развернутый культурологический анализ идеи праздника представлен в работе М. Бахтина о творчестве Ф. Рабле [Бахтин, 1990], размышлениях Ю.М. Лотмана о русской культуре [Лотман, 2011]. В современной культурологии много внимания празднику уделяется в работах Л.А. Абрамяна, Г.А. Шагояна [Абрамян, Шагоян, 2002], С.С. Аве-ринцева [Аверинцев, 2004], Д.С. Лихачева [Лихачев, 1987], В.Я. Проппа [Пропп, 2009] и др. Проблемой праздника так или иначе занимались антропологи и философы Ж. Батай [Батай,
2003], Ж. Бодрийяр [Бодрийяр, 2000], К. Леви-Стросс [Леви-Стросс, 2000], М. Мосс [Мосс, 1996], В. Тернер [Тернер, 1983], М. Фуко [Фуко, 2002], Й. Хейзинга [Хейзинга, 1992] и др. Изучение социально-философских аспектов праздника представлено в работах П.С. Гуревича [Гуревич, 1981], М.С. Кагана [Каган, 1997], Н.Л. Юдина [Юдин, 2006]. Отдельный блок литературы посвящен анализу особенностей советских праздников [см., например: Рольф, 2009; Здравомыслова, Темкина, 1993].
Благодаря этим и другим работам накоплен значительный опыт осмысления феномена праздника; тем не менее наши знания о данном предмете остаются очаговыми. Чаще всего внимание исследователей привлекают частные моменты празднования: его ритуализованность, карнавальность или мифологичность. Отсутствие сколько-нибудь полной методологии побуждает сосредоточиться на возможностях его теоретического описания, в частности в исследованиях символической политики. Цель данной статьи -проанализировать некоторые из существующих подходов к изучению феномена праздника и определить, каким образом они могут быть использованы для анализа государственных праздников. Кроме того, мы предполагаем выделить характерные признаки, особенности государственных праздников, а также их функции. Наконец, мы попытаемся определить критерии для оценки эффективности праздников в качестве инструментов символической политики.
Очевидно, что государственный праздник является производным от общего понятия «праздник». Как отметил А.И. Мазаев, «праздники существуют во всех общностях и культурах, начиная с глубокой древности» [Мазаев, 1978, с. 9], неудивительно, что данный феномен имеет множество определений. Так, например, в современном словаре С.И. Ожегова и Н.Ю. Шведовой содержатся пять толкований праздника [Праздник, 1997], а в издании первой трети XX в. под редакцией Д.Н. Ушакова - семь [Праздник, 19351940]. Тем не менее все авторы сходятся в главных характеристиках предмета. Во-первых, праздник - это временной отрезок, который противопоставлен будничным дням («это законченное экстраординарное событие, исключенное из общего хода и правила жизни, его самостоятельность и свобода также сверхобычны и исключительны» [Кудайбергенов, Иванов, Сапронов, 1986, с. 13]; «день, обычно свободный от работы, торжественно отмечаемый вследствие культовых или государственных соображений» [Жи-гульский, 1985, с. 35]). Это свойство является ключевым и опреде-
ляющим, оно позволяет многим исследователям выделять особые функции праздника. Так, А.В. Бенифанд проанализировал воспитательную и идеологическую функции праздника [Бенифанд, 1986], Д.М. Генкин - зрелищную и коммуникативную [Генкин, 1975]; как правило, они достигаются за счет особого внимания к знаменательным датам. Во-вторых, праздник тесно связан с ритуальностью [Генкин, 1975; Глебкин, 1998; Мазаев, 1978]. В-третьих, к свойствам праздника также часто относят карнавальность и зрелищность, т.е. внешние оформления праздничного действия. В-четвертых, неотъемлемым признаком праздника является его сакральность. Как считает В.Н. Торопов, «связь сакральности и праздника в его архаичной форме настолько обязательна, что в известной степени и в определенном контексте можно сказать, что сакрально то, что связано с сутью праздника, с его ядром» [Топоров, 1980, с. 329]. Семантическое поле праздника в разных вариантах подчеркивает его связь с сакральностью. Так, например, в английском языке holiday («праздник») происходит от holy («святой»), в польском - соответственно swi^to от swi^ty. Современный праздник, как и архаичный, соотнесен с сакральными ценностями коллектива, с его историей или с неким значимым событием в истории, который может подвергаться сакрализации.
Указанные выше свойства праздника характерны и для их подвида - государственных праздников. Отличие последних от остальных календарных дат заключается в их особом положении: это официально установленные праздничные дни, признаваемые государством и имеющие статус выходного дня. В России к государственным праздникам относятся нерабочие праздничные дни, перечень которых закреплен в Трудовом кодексе РФ (Новый год и Новогодние каникулы, Рождество, День защитника Отечества, Международный женский день, Праздник весны и труда, День Победы, День России и День народного единства). Разновидностью государственных праздников являются национальные дни1. В отличие от официально установленных праздничных дней, имеющих статус нерабочих, число которых на протяжении года может быть неограниченно, национальный праздник, как правило, у каждого государства один. Он связан со становлением государственности и суверенитета страны или нации. Примерами таковых
1Далее, говоря о праздниках, мы будем иметь в виду государственные и национальные праздники как их разновидность.
могут служить День независимости США (4 июля) или День взятия Бастилии во Франции (14 июля). В России национальным праздником можно было бы назвать День России, установленный в честь принятия Декларации о государственном суверенитете РСФСР. Однако, как показывают различные замеры общественного мнения, отношение к этому празднику в России неоднозначно: многие рассматривают этот день как негативное событие, ускорившее распад СССР.
О значимости выбранных дат говорит то, что часто праздники принято ставить в один ряд с традицией, которая отмечает роль наследуемых из прошлого обычаев и верований. Никем не ставится под сомнение, что государственные праздники изобретаются намеренно. Данная тема затрагивалась в книге «Изобретение традиции», вышедшей под редакцией Эрика Хобсбаума и Теренса Рейнджера в 1983 г. [The invention... 1983]. В этой работе традиция рассматривается как процесс, авторы обращают внимание на политику идентичности и на восприятие «воображаемого» прошлого. Они считают, что прошлое не существует отдельно от его социального конструирования в настоящем. Эрик Хобсбаум определяет изобретенные традиции как «набор практик ритуальной или символической природы, которые ставят своей целью внедрение определенных ценностей и норм поведения посредством повторения, что естественно предполагает связь с прошлым» [The invention. 1983, p. 1]. Изобретение традиции - это процесс формализации и ритуализации, которые характеризуются апелляциями к прошлому. Задача государственного праздника, как подвида таких традиций, состоит в «социализации - запечатлении в сознании верований, систем ценностей и правил поведения» [ibid, p. 56].
Массовое изобретение традиций прослеживается с начала XX в. Оно стало следствием «кардинальных изменений социальных групп, обстановки и социального контекста, которые потребовали новых механизмов обеспечения и выражения социальной сплоченности и идентичности, а также структурирования социальных отношений» [The invention. 1983, p. 263]. Изобретение политических традиций было сознательным и намеренным; оно предпринималось разного рода социальными институтами в политических целях.
Э. Хобсбаум в главе «Массовое производство традиций: Европа, 1870-1914» анализирует формирование «изобретенных традиций» на примерах французского Дня взятия Бастилии и Дня международной солидарности трудящихся 1 мая. Историка интересует, каким образом складываются практики, какие символы и
смыслы стали общепринятыми. Так, День взятия Бастилии (утвержден в 1880 г.) представляет собой пример изобретения публичных церемоний и традиций, сочетавших официальную и неофициальную демонстрацию национальной состоятельности Франции как нации. Как утверждается на официальном сайте посольства Франции в России, «этот день был призван не только возродить чувство единства и гордости за родину у французов, но и напомнить о празднике Федерации, состоявшемся 14 июля 1790 г. и символизировавшем национальное примирение» [14 июля, 2013]. Как отмечает Э. Хобсбаум, идея праздника заключалось в том, чтобы «превратить наследие революции в комбинированное выражение государственного размаха и довольствия граждан» [The invention... 1983, p. 271]. Для того чтобы все французы, включая женщин и детей, могли принять участие в торжественных мероприятиях, предстояло кардинальным образом трансформировать революционные практики, дистанцировавшись от кровавых сцен, и в то же время, сохранив участие армии в праздничных мероприятиях, предполагалось привлечь внимание тех, кто сочувствовал потере Эльзаса и Лотарингии. Частью этих изобретенных традиций стали торжественный военный парад на Елисейских полях, фейерверки, уличные гуляния и танцы. Некоторые другие «изобретенные традиции» времен Великой Французской революции Э. Хобсбаум отмечает мимоходом: «Марсельеза», триколор и Марианна (аллегорическое изображение Французской республики, символа свободы и освобождения). Таким образом, существуя с 1880 г., праздник сегодня утратил свое революционное значение и стал символом общих воспоминаний и надежд, истории.
В отличие от Дня взятия Бастилии, традиции празднования которого пришлось намеренно переформатировать, учитывая историческую значимость, День международной солидарности трудящихся - 1 Мая стал праздником спонтанно и в короткий период. Вначале праздник был задуман как одновременная однодневная забастовка и демонстрация в поддержку требования восьмичасового рабочего дня в память о кровопролитных столкновениях рабочих Чикаго с полицией в 1886 г. Фиксированная дата появилась спустя несколько лет, после того как в июле 1889 г. Парижский конгресс II Интернационала принял решение о проведении 1 Мая ежегодных демонстраций. Для празднования Дня трудящихся, который часто совпадал с католической, православной или иудейской Пасхой, были заимствованы некоторые элементы религиозных праздничных практик. Во Франции, как отмечают авторы
книги, антиклерикализм рабочего движения, однако, сопротивлялся включению традиционных фольклорных практик. Единственным единым символом рабочего движения с самого начала был красный цвет - цвет пролитой крови рабочих, убитых в ходе выступлений в 1886 г. Вначале это были флаги, затем в некоторых европейских государствах символами стали цветы: гвоздика в Австрии, красная роза в Германии, сладкий шиповник и мак во Франции. Постепенное проникновение живых цветов в символическую коммуникацию изменило смысл 1 Мая: вместо кровавой борьбы праздник стал восприниматься как «день обновления, роста, надежды и радости».
Э. Хобсбаум приходит к выводу, что изобретенные традиции требуют постоянного изменения и обновления со стороны класса или общности, для которых они созданы. В противном случае традиции обречены на забвение, а их носители утратят политическую и социальную востребованность.
Книга «Изобретенные традиции» - это в первую очередь анализ исторического опыта, частными случаями которого являются мифы, ритуалы, зрелища, а также массовые праздники, появившиеся на рубеже XX в. Хобсбаум и его коллеги не ставили перед собой задачу разработать концепцию «современного» праздника, но они провели значительную работу по анализу причин возникновения новых праздников, обнаружению их роли в социализации и формировании чувства идентичности. Используя понятие «изобретенная традиция», авторский коллектив хотел подчеркнуть устойчивость практик и направленные усилия по их сохранению. Поэтому в книге уделяется особое внимание не только сущности, но и внешним формам проявления практик. Однако работа не снабжает исследователя методологическим руководством для анализа эмпирического материала. Отдельные случаи празднеств, представленные в книге «Изобретение традиции», интересуют лишь как носители тех или иных признаков, отношения и логику которых можно исследовать.
Перевести информацию об отдельных событиях в общие закономерности и признаки, выработать стандартизированные правила позволяет теория социального конструктивизма. Она исходит из коллективного конструирования реальности как осмысленного социального мира. Как отмечают П. Бергер и Т. Лукман, авторы известного трактата «Социальное конструирование реальности», определяющую роль в формировании систем представлений играет язык. Он может не только «конструировать крайне абстрагиро-
ванные от повседневного опыта символы», но и «превращать» их в объективно существующие элементы повседневной жизни [Бергер, Лукман, 1995, с. 70-71]. Источником коллективных представлений выступают социальные коммуникации. Символические объекты (такие, как фетиши и военные эмблемы) и символические действия (религиозный или военный ритуал) [там же, с. 119] являются вспомогательными средствами в процедуре контроля и легитимации институциональных значений, которыми наделяется реальность. Иными словами, церемонии и праздники - это практики, символические способы поддержания легитимации власти, «структурирующие обыденные интерпретации и поведение в рамках институциональной сферы» [там же, с. 225].
Инструменталистское понимание праздников подчеркивает П. Бурдье. Для него праздник - социальные практики, делающие возможным «консенсус по поводу смысла социального мира» [Бурдье, 2007, с. 92], т.е. инструмент социальной интеграции. Праздничные практики заключают в себе как потенциал перемен, так и ресурсы для сохранения исторически сложившихся образцов поведения, традиций и правил. Происходит это благодаря «системе устойчивых и переносимых диспозиций, структурированных структур», лежащих в основе любого восприятия и оценивания, т.е. габитуса [Бурдье, 2001, с. 102]. Габитус - это центральное понятие в социологии П. Бурдье, оно обозначает «принципы, порождающие и организующие практики и представления», «системы устойчивых и переносимых диспозиций, структурированные структуры» [там же, с. 102]. Габитус «производит практики как индивидуальные, так и коллективные, а следовательно - саму историю в соответствии со схемами, порожденными историей» [там же, с. 105]. Поэтому габитус обеспечивает активное присутствие прошлого опыта, основанного на схемах восприятия, мышления и действия.
Как и авторы трактата о социальном конструировании реальности, Бурдье отводит значительную роль языку. Подчиняющийся «определенной политической власти, язык, со своей стороны, помогает укреплению той самой власти, которая его насаждает: он обеспечивает между всеми членами "языкового сообщества"... минимум коммуникативных связей, без которого невозможны ни экономическое производство, ни символическое господство» [Бурдье, 2005]. Французский исследователь отмечает некоторые «магические» свойства языка: последний представляет собой, во-первых, «шифр, позволяющий устанавливать соответст-
вия между звуками и смыслами, а во-вторых, систему норм, регулирующую языковую практику» [Бурдье, 2005]. Это означает, что язык играет политическую роль. «Именно в процессе становления государства создаются условия для становления единого и подчиняющегося официальному языку языкового рынка: этот государственный язык, обязательный в официальных ситуациях и официальных пространствах (в школе, в административных учреждениях, в политических документах и пр.), обретает статус теоретической нормы, которая служит объективным критерием для оценки всех языковых практик». Так и смыслы, декларируемые государственными праздниками, подразумеваются в качестве единственно возможных и законных. Вследствие чего праздники как символические системы и собственно политическое действие, наделенное идеологическим содержанием, способны производить и навязывать представления о социальном мире. Однако не следует забывать, что символическая политика происходит в публичной сфере и предполагает конкуренцию смыслов.
Система прочных приобретенных предрасположенностей и установок объясняет, почему сложившиеся социальные практики изменяются медленно. Именно поэтому, устанавливая разного рода праздники и ритуалы, власть не должна идти наперекор существующим социальным практикам. Соответственно в случае государственных праздников эффективность символической политики как «деятельности, связанной с производством определенных способов интерпретации социальной реальности и борьбой за их доминирование, не ограничивается социально-инженерным "изобретением" смыслов» [Малинова, 2012, с. 10], зависит от коллективных представлений и диспозиций членов общества.
Таким образом, подход П. Бурдье позволяет рассматривать праздники как социальные практики, выступающие инструментом интеграции. Применение структуралистского конструктивизма к изучению государственных праздников позволяет проанализировать состояние политических структур и агентов, выявить каналы выражения и инструменты разных политических интересов социальных общностей, т. е. соединить объективное (влияние социальной структуры) и субъективное (конструирование личностью объектов) в социальном познании.
Оригинальную теорию, также направленную на интеграцию макро- и микроподходов к исследованию социальной реальности, предложил английский социолог Э. Гидденс. Его теория структу-рации, разработанная в русле традиции классической социологии,
позволяет уловить, каким образом возможна институционализа-ция социальных практик, в том числе - практик празднования. Предложенная Э. Гидденсом теория исходит из того, что действия индивида в обществе детерминируются социальными нормами, ценностями, господствующими в обществе, т.е. социальной структурой. По существу, он предлагает взглянуть на социальную реальность, ориентируясь на изучение конкретных социальных практик, которые воспроизводятся благодаря активному характеру действий социальных субъектов.
В своем элементарном значении «структура представляет собой "генеративные" (порождающие) правила (и ресурсы)» [Гидденс, 2005, с. 52], которые в сущности носят трансформирующий характер. Перефразируя Э. Гидденса, можно сказать, что условиями институционализации социальных практик являются
(1) становление набора поддающихся артикуляции правил и
(2) наличие возникающих, структурирующих и воспроизводимых в процессе человеческой деятельности ресурсов складывающегося института. Благодаря этим условиям происходит воспроизводство институтов: обеспечивается так называемая связность во времени и пространстве, способствуя сохранению более-менее устойчивого набора практик и норм, придавая им «"систематическую" форму» [там же, с. 59]. В то же время нельзя отдельно рассматривать правила и ресурсы, которые относятся к способам трансформации социальных отношений.
Повторяясь раз за разом, складывающиеся практики сами способны предопределять институционализацию: им свойственна «некая латентная функция - некое непредвиденное последствие или набор последствий, которые помогают поддерживать непрерывное воспроизводство рассматриваемой практики» [Гидденс, 2005, с. 55].
Под таким углом зрения становится очевидным, что социальная деятельность (т.е. постоянные протяженные во времени деятельность или практики), к которой можно отнести воспроизводство праздников, не является иррациональной. Именно на этом основании праздники и церемонии, которые их сопровождают, не следует считать «предрассудками» или «простой инертной традицией»: им отводится функциональная роль, которая позволяет поддерживать идентичность сообщества или группы, собираться вместе и включаться в общую деятельность. Отвечая на вопрос, что мотивирует индивидов на участие в упорядоченных во времени и пространстве социальных практиках, Гидденс указывает на
дуальность самих институтов. Социальные практики обусловлены интеграцией личностной мотивации индивидов, с одной стороны, и «мобилизационной направленности» власти (понимаемой как «способности к преобразованиям» [Гидденс, 2005, с. 56]) - с другой. Однако власть в данном контексте не рассматривается как отношения принуждения, это скорее отношения по шкале «автономии и зависимости», которые срабатывают при взаимодействии индивидов или коллективов между собой. Такое взаимодействие в органическом варианте позволяет создать условия, управляющие преемственностью или преобразованием институтов, следовательно, их воспроизводством.
Итак, выше мы обозначили подходы, задающие описание теоретических моделей праздника. По-видимому, различие между ними кроется в методологических установках. Однако все они по-своему обращаются к социальному конструированию реальности, на котором основывается указанное нами выше понимание символической политики. Праздник, таким образом, может выступать как ментальная схема, способ структурирования коллективных поведений, практики и воспроизводимые традиции, суть которых детерминируется восприятием и оцениванием (Бурдье) или же господствующей в обществе структурой (Гидденс). На наш взгляд, эти подходы не противоречат друг другу, а, наоборот, позволяют взглянуть на исследуемый феномен с разных сторон. Государственные праздники, таким образом, - это не просто «изобретенные традиции», задача которых состоит в напоминании прошлого, но и символический конструкт. Помимо присущих как и всем другим праздникам функций коммуникации, социализации государственные праздники идеологичны, поскольку несут определенную систему смыслов, которыми они наделяются в процессе учреждения и дальнейшего существования: они способны навязывать определенное видение мира, легитимировать политический режим, а также формулировать планы и актуализировать потребности.
Объединяющим в анализе праздников как инструментов символической политики, на наш взгляд, мог бы быть подход, который представили авторы коллективной монографии «Национальные праздники: конструирование и мобилизация национальной идентичности» [National day's, 2009]. Они определяют национальные праздники как «нестабильные символы» (unstable signifies). Авторы монографии убедительно показывают, что с течением времени все национальные (государственные) символы становятся предметом редактирования, переписывания, пересмот-
ра и даже сознательного уничтожения (как в случае с памятниками Ленина на постсоветском пространстве) со стороны правящих элит. Однако в отличие от общепринятых национальных символов (таких, как флаг, гимн, валюта, национальная архитектура, юридические процедуры, сказки, фольклор, национальные костюмы) национальные праздники «не предстают перед нами как постоянная эмпирическая реальность» или «повседневные "маркировки"» (thedaily «flagging»), которые «стабилизируют наше чувство коллективной идентичности» [Geisler, 2009, p. 16].
Причины «нестабильности» национальных праздников заключаются в том, что: 1) праздники цикличны и имеют место только раз в год; 2) несмотря то, что праздники вносят в нашу жизнь 24-часовую «паузу», люди могут сознательно их игнорировать, не воспринимая как «нечто особенное»; 3) их смысл со временем может измениться [Geisler, 2009, p. 17].
Тем не менее «стабильные» национальные символы (флаг, валюта, фольклор, архитектура и др.), встречающиеся в повседневной жизни каждый день, составляют лишь то, что Н. Луман определил как «фон социальной реальности» [Луман, 2005] (например, как государственные флаги на правительственных учреждениях). Иными словами, они как бы дополняют представления о национальном самосознании, поддерживают нашу лояльность к различным проявлениям национального нарратива. В отличие от этого, национальный праздник является непосредственным выражением этого нарратива (его «чтением») и потому играет особую роль в ряду символических инструментов, формирующих чувство сопричастности к сообществу [Geisler, 2009, p. 15-16].
Что может дать исследователю понимание государственных и национальных праздников как «нестабильных символов»? Во-первых, такой подход не ограничивает исследователя каким-то определенным теоретическими рамками, а дает возможность комбинировать разные понимания и широко использовать эту категорию при анализе символической политики. Во-вторых, он позволяет смотреть на праздники как на комплексное явление и собственно символ, не расчленяя его на составляющие, как это принято в социальной литературе (ритуал, церемония). В-третьих, разделение на «стабильные» и «нестабильные» символы дает ответ на вопрос, почему одни праздники укореняются в обществе, а другие нет. Так, слабые государственные праздники могут сигнализировать о проблемах с определением национального нарратива.
Существует множество примеров того, как одни праздники остаются значимыми, несмотря на длительность своей истории, а другие так и не приживаются. Как показывает опыт России, Австралии, Германии и Японии, национальные праздники чаще всего относительно слабы и являются нестабильными символами национального самосознания. Это становится очевидно, когда они сравниваются с другими национальными символами. Так, например, история Германии на протяжении последних 100 лет показывает, что немцы не чувствуют необходимости в национальном празднике. Большее значение, несмотря на противоречивость, для них имеет гимн, принятый еще в 1922 г. первым президентом Германской республики Ф. Эбертом.
Указанный подход может быть использован не только при анализе конструирования национальной идентичности, как это сделали авторы монографии, но и при более широком исследовании роли праздников и их функций в символической политике.
Заключение
Приведенный выше обзор касается некоторых подходов, которые могли бы быть использованы для анализа государственных праздников. Их объединяет ориентация на социальное конструирование реальности, базовая посылка которой - это коллективная деятельность по производству смыслов. Праздники, таким образом, могут представать как «изобретенные традиции», практики, институты, способы структурирования коллективных поведений и т.д. Данные подходы раскрывают различные стороны многообразного феномена, возможности его институционализации и эффективности. В качестве наиболее удобного, интегрирующего разные подходы, могло бы стать определение государственных праздников как «нестабильных символов», подчеркивающее их особый статус среди других государственных (национальных) символов (флага, герба, гимна). Повторяясь из года в год, они способны разыгрывать национальный нарратив. На наш взгляд, такое понимание в существенной мере могло бы объяснить упорное стремление российских властей сохранить ряд советских праздников, поддерживающих нарратив о «великой стране».
Литература
14 июля / Посольство Франции в России. - М., 2013. - Режим доступа: http:// www.ambafrance-ru.org/14-ИЮЛЯ (Дата посещения: 17.01.2014.)
Абрамян Л.А., Шагоян Г.А. Динамика праздника: структура, антиструктура, гиперструктура // Этнографическое обозрение. - М., 2002. - № 2. - С. 37-47.
Аверинцев С.С. Поэтика ранневизантийской литературы. - СПб.: Азбука-классика, 2004. - 480 с.
Батай Ж. Запрет и трансгрессия / Пер. с фр. Е. Герасимовой. - 2003. - Режим доступа: http://vispir.narod.ru/bataj2.htm (Дата посещения: 18.01.2012.)
Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. - 2-е изд. - М., 1990. - 543 с.
Бенифанд А.В. Праздник, сущность, история, современность. - Красноярск: Изд-во Краснояр. ун-та, 1986. - 140 с.
Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности: Трактат по социологии знания. - М.: Медиум, 1995. - 323 с.
Бодрийяр Ж. Символический обмен и смерть / Пер. с фр. С.Н. Зенкина. - М.: Добросвет, 2000. - 387 с.
Бурдье П. Начала. Chosesdites / Пер. с фр. Шматко Н.А. - М.: Socio-Logos, 1994. - 288 с.
Бурдье П. О производстве и воспроизводстве легитимного языка. - М., 2005. -Режим доступа: http://www.strana-oz.ru/?numid=23&article=1040 (Дата посещения: 18.01.2012.)
Бурдье П. Практический смысл / Пер. с фр.: А.Т. Бикбитов, К. Д. Вознесенская, С.П. Зенкин, Н.А. Шматко; Отв. ред. пер. и послесл. Н.А. Шматко. - СПб.: Алетейя, 2001. - 562 с.
Бурдье П. Социология социального пространства / Пер. с фр., общ. ред. Н.А. Шматко. - СПб.: Алетейя, 2007. - 288 с.
Генкин Д.М. Массовые праздники: Учеб. пособие для студентов ин-тов культуры. - М.: Просвещение, 1975. - 256 с.
Гидденс Э. Устроение общества: Очерк теории структурации. - 2-е изд. - М.: Академический Проект, 2005. - 528 с.
Гуревич А.Я. Проблемы средневековой народной культуры. - М.: Искусство, 1981. - 358 с.
Жигульский К. Праздник и культура / Пер. с польск. - М.: Прогресс, 1985. - 336 с.
Здравомыслова Е., Темкина А. Октябрьские демонстрации в России: От государственного праздника к акции протеста // Сфинкс. - СПб., 1994. - № 2. - С. 76-99.
Каган М.С. Философская теория ценности. - СПб.: Петрополис, 1997. - 205 с.
Кудайбергенов Б.К., Иванов О.Е., Сапронов П.А. Культура современных праздников и обрядов. - Элиста: Калмыкское книжное изд-во, 1986. - 71 с.
Лаврикова И.Н. Краткий экскурс в теорию праздника // Вестник Челябинского государственного университета. Серия: Философия. Социология. Культурология. - Челябинск, 2011. - № 2 (217), Вып. 20. - С. 74-78.
Лаврикова И. Н. Политический праздник в системе культуры: Науч. монография. - 2-е изд., доп. - Тверь, 2013. - 242 с.
Лаврикова И.Н. Сфера праздничного - зона идеологического // Свободная мысль. -М., 2012. - № 3-4. - С. 187-194. - Режим доступа: http://www.intelros.ru/ pdf/svobodnay_misl/3-4-2012/17.pdf (Дата посещения: 06.12.2013.)
Леви-Стросс К. Мифологики: в 3 т. - М.; СПб.: Университетская книга. - Т. 3: Происхождение застольных обычаев. - 461 с.
Лихачев Д.С. Смех в Древней Руси // Лихачев Д.С. Избранные работы: в 3-х т. -Л.: Худож. литертура, 1987. - Т. 2. - С. 343-418.
Лотман Ю.М. Беседы о русской культуре: Быт и традиции русского дворянства, (XVIII - начало XIX века). - 2-е изд., доп. - СПб.: Искусство-СПБ, 2011. - 413 с.
Луман Н. Реальность массмедиа / Пер. с нем. А.Ю. Антоновского. - М.: Праксис, 2005. - 256 с.
Мазаев А.И. Праздник как социально-художественное явление. - М.: Наука, 1978. - 393 с.
Малинова О.Ю. Символическая политика: Контуры проблемного поля // Символическая политика: Сб. науч. тр. / РАН. ИНИОН. Центр социал. науч.-информ. исслед. Отд. полит. науки; Отв. ред.: Малинова О.Ю. - М., 2012. - Вып. 1: Конструирование представлений о прошлом как властный ресурс. - С. 5-16.
Мосс М. Общества. Обмен. Личность: Труды по социальной антропологии / Пер. с фр., послесл. и коммент. А.Б. Гофмана. - М.: Наука: Главная редакция восточной литературы, 1996. - 369 с.
Некрылова А.Ф. Традиции русской культуры в массовых народных праздниках. -М.: МК РФ: ГИВЦ, 1995. - 256 с.
Некрылова А.Ф. Русские народные городские праздники, увеселения и зрелища: Конец XVII - начало XX века. - СПб.: Азбука-классика, 2004. - 256 с.
Праздник // Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка / РАН. Институт русского языка им. В. В. Виноградова. - 4-е изд., доп. - М.: Азбуковник, 1997. - С. 578.
Праздник // Толковый словарь русского языка: в 4 т. / Под ред. проф. Д.Н. Ушакова. - Т. 3. - М., 1935-1940. - С. 699.
Пропп В.Я. Русские аграрные праздники: Опыт историко-этнографического исследования. - М.: Лабиринт, 2009. - 176 с.
Рольф М. Советские массовые праздники. - М.: РОССПЭН, 2009. - 440 с.
Тернер В. Символ и ритуал / Сост. и автор предисл. В. А. Бейлис. - М.: Наука, 1983. - 277 с.
Топоров В.Н. Праздник // Мифы народов мира: Энциклопедия. - М.: Наука, 1980. - Т. 2. - С. 329-331.
Фуко М. Интеллектуалы и власть: Избранные политические статьи, выступления и интервью / Пер. с фр. С.Ч. Офертаса; Под общ. ред. В.П. Визгина и Б.М. Скуратова. - М.: Праксис, 2002. - 384 с.
Хейзинга Й. Homo ludens. В тени завтрашнего дня. - М.: Прогресс, 1992. - 462 с.
Юдин Н.Л. Социальный смысл праздника. - М.: Независимый ин-т гражданского общества, 2006. - 154 с.
Geisler M. The calendar conundrum: National days as unstable signifiers // National day's: Constructing and mobilizing national identity / Ed. by McCrone D., McPher-son G. - N.Y.: Palgrave Macmillan, 2009. - P. 10-25.
National day's: Constructing and mobilizing national identity / Ed. by McCrone D., McPherson G. - N.Y.: Palgrave Macmillan, 2009. - 283 p.
The invention of tradition / Ed. by Hobsbawm E. and Ranger T. - Cambridge: Cambridge univ. press, 1983. - 320 p.
