CC BY
54
© 2008 г. В.О. Шпаков
ГОСУДАРСТВЕННАЯ ПОЛИТИКА В ОТНОШЕНИИ КРЕСТЬЯНСТВА ПРИ ПЕРЕХОДЕ К НЭПУ В 1921-1924 гг.
(НА МАТЕРИАЛАХ СТАВРОПОЛЬЯ)
В отечественной исторической науке утвердилось мнение, что весну 1921 г. следует считать датой отказа советского руководства от политики военного коммунизма и перехода к нэпу. Замена продразверстки фиксированным продовольственным налогом принесла крестьянам определенное облегчение, но их экономическое положение оставалось бедственным, что зачастую объясняется историками объективными причинами: засухой, влиянием мировой и гражданской войн, последствиями политики военного коммунизма. Но нельзя забывать, что свою экономическую политику РКП(б) строила на идеологической основе, что не способствовало развитию народного хозяйства. В настоящей статье предпринимается попытка рассмотреть, как именно шел процесс перехода (от военного коммунизма к нэпу) от продразверстки к продналогу, когда и как изменялись принципы и методы экономической политики государства, как она отразилась на состоянии крестьянских хозяйств и политической обстановке на Ставрополье.
В современной историографии существуют различные точки зрения на вопрос, с какого момента нэп стал являться целенаправленной стратегией, а не частными тактическими маневрами большевиков, которые имели место и в годы гражданской войны. Помимо наиболее распространенной в науке версии о марте 1921 г. как моменте принципиального изменения в политике партии, существуют и иные точки зрения на эту проблему. По мнению А.В. Баранова, только конец 1924 г. можно считать моментом, когда «нэп проявился как стратегия развертывания рыночных отношений и гражданского мира...», тогда как «... для предыдущего периода очевидны противоречивость мероприятий власти в отношении города и деревни» [1]. Германский исследователь М. Венер утверждает, что до 1923 г. «нэп не оказывал на деревню значительного влияния». По его мнению, даже курс «лицом к деревне» 1924 г. «был на первых порах не определенной политикой, а совокупностью различных мероприятий» [2].
Обращение к высказываниям В.И. Ленина и других политических деятелей не проясняет вопроса о моменте смены экономического курса, так как их деятельность была связана с частыми маневрами и отдельные цитаты при рассмотрении вне контекста коммунистической идеологии могут порождать различные трактовки взглядов руководства страны. Например, В.И. Ленин в 1921 г. считал допущение местного товарообмена «уступкой мелкобуржуазной стихии», а в 1923 г. выступал за перенос центра тяжести от политической борьбы к организационно-культурной работе и добровольному кооперированию многоукладного общества. В марте 1922 г. В.И. Ленин писал: «Величайшая ошибка - думать, что нэп положил конец террору, мы еще вернемся к террору и террору экономи-
ческому» [3]. Думается, что в данном случае имела место не столько эволюция партийной идеологии, сколько развитие тактики лавирования и компромиссов при сохранении прежней стратегии на построение бесклассового общества, ликвидацию капиталистических отношений. Резолюция X съезда РКП(б) подчеркивала: «Партия должна быть достаточно эластичной, чтобы в случае необходимости перейти к системе боевых приказов» [4].
Экономическая ситуация в деревне начала 1920-х гг. определялась не только материальными последствиями двух войн и политики военного коммунизма, но и сохранением стереотипов последнего в сознании центрального и местного руководства.
В первый год нэпа социальное напряжение в стране сохраняло свою остроту. В марте 1921 г. СНК принял решение не отменять продразверстку в ряде регионов, где план хлебозаготовок не был выполнен. К ним относился и Северный Кавказ, поэтому здесь был введен «единый проднаряд» в размере 10 млн пудов и запрещен товарообмен до осени 1921 г. Таким образом, декрет о замене продразверстки продналогом не распространялся на наиболее разоренные и голодающие районы страны.
Осенью 1921 г. на заседании президиума губис-полкома губернский продовольственный комиссар Шуголь докладывал, что из четырех уездов губернии два - Благодарненский и Медвеженский - являются совершенно неурожайными, а остальные два - Ставропольский и Александровский «. по сравнению с нормальным урожаем губернии можно считать также неурожайными». Заслушав доклад, президиум губис-полкома постановил: «Предложить Губернскому Ревтрибуналу . усилить применение репрессивных мер воздействия на неисправных плательщиков продналога» [5, л. 116]. Центральная власть считала хозяйственную разруху начала 1920-х гг. основанием не для ослабления налогового давления на крестьянство, а для усиления нажима на держателей хлеба и централизации управления народным хозяйством. В условиях неурожая, отсутствия полноценных статистических данных, все губисполкомы получили в августе 1921 г. постановление СТО за подписью Ленина, в котором предписывалось «признать необходимым при первых признаках противодействия сбору продналога или замедления в его взносе немедленно принимать решительные меры принудительного характера, вводя в упорствующие волости и селения воинские части, немедленно направляя туда выездные сессии Ревтрибунала» [5, л. 68]. При вводе воинских отрядов их продовольственное снабжение возлагалось, как и во время продразверстки, на местное население, вплоть до полной сдачи налога.
К 1 марта 1922 г., по данным губернской рабоче-крестьянской инспекции, недостаток хлебов до урожая составлял 12,2 млн пудов. На протяжении осени 1921 - весны 1922 гг. губернские органы власти получали доклады с мест о голоде в Благодарненском и Медвеженском уездах и плохом урожае в остальных уездах губернии. Решения, принимаемые на заседаниях президиума губиспокома, ГубРКИ, Губпродкома сочетали в себе две политических линии. С одной стороны, постановления губернских органов власти были направлены на усиление административного нажима на неплательщиков и волостные исполкомы. С другой стороны, губернские власти постоянно ходатайствовали о признании Благодарненского и Медвеженского уездов и еще 11 сел губернии голодающими, о сокращении продналога и отсрочке выплаты семенной ссуды. Ставропольский губисполком еще в июле 1921 г. постановил ходатайствовать перед краевым экономическим советом об оставлении губернии всего хлеба в размере 100 % от предстоящего продналога, как «необходимого для обсеменения хотя бы части посевных площадей общегубернского масштаба» [6].
Таким образом, положение ставропольского крестьянства осенью 1921 - весной 1922 гг. напоминало пик военного коммунизма в конце 1920 г. Продналог был очень высок и в условиях натурально-потребляющего характера крестьянских хозяйств, жесткая политика по его выполнению приводила к еще большему аграрному упадку. Местные органы власти: губпрод-ком, сельсоветы и волостные исполкомы - объявлялись мобилизованными и обязывались выполнить продналог в кратчайший срок. В случае невыполнения заданий должностные лица арестовывались и попадали под трибунал. Закрывались все рынки, прекращался товарообмен [7]. В села вводились воинские отряды, командиры которых совместно с ответственным работником возглавляли продовольственную работу. Каждому неплательщику предъявлялся ультиматум -сдать налог в считанные дни, в противном случае он обязан был выплатить пеню в размере 20 % от суммы налога. Если через 4 дня продналог не выплачивался, то повторная пеня в размере 20 % налога возлагалась на всю волость. Помимо пени использовались аресты неплательщиков и принудительное отчуждение продуктов [5, л. 27].
Партийно-государственное руководство продолжало считать административные методы руководства сельским хозяйством, аналогичные методам военного управления, наиболее эффективными. 10 июля 1922 г. краевой экономический совет потребовал от губпрод-кома объявить аппарат продовольственных органов милитаризованным. Также предполагалось «немедленно установить порядок работ и сношений, существующий для органов военного ведомства, установить систему боевых приказов по продаппарату». За неисполнение боевых приказов или противодействие таковым со стороны продовольственников устанавливалась ответственность «по суду Военно-революционного трибунала для осуждения по законам военного времени» [8, л. 295].
Столь жестокая централизация не искоренила злоупотребления и хищения в губернском продовольственном комитете. Но эта централизация и милитаризация местной власти не позволяли последней смягчить бедственное положение населения, сохранилось противостояние между властью и крестьянством, продолжали действовать антиправительственные формирования, официально именуемые «бандами». В сентябре 1921 г. на Ставрополье было взято 123 заложника в целях борьбы с бандитизмом. Только в ст. Ново-марьевской было расстреляно 26 заложников. При нападении банд на зернохранилища, находящиеся в собственности государства, ответственность несли близлежащие села по принципу круговой поруки. Тем самым государство признавало, что борьба с бандитизмом на деле представляет собой борьбу против крестьянства как владельца хлебопродуктов.
Центральная власть, стремясь выкачать из деревни максимум средств, в то же время понимала опасность полного истощения крестьянских хозяйств. ВЦИК 4 августа 1921 г. принял постановление об обращении всех видов продовольственного налога в неурожайных регионах исключительно на удовлетворение собственных нужд губерний. Так как экономическая ситуация на Юго-Востоке была различной, Ставропольскому губпродкому потребовалось немало времени, чтобы доказать, что Благодарненский и Медвеженский уезды являются голодающими, а губерния в целом нуждается в помощи. К февралю 1922 г. сбор продналога был прекращен, а в дальнейшем двум неурожайным уездам губернии предоставлялись льготы при уплате налогов. Но этого было недостаточно для прекращения разорения крестьянства. Весной 1922 г. на Ставрополье голодало 2/3 населения.
Декреты и постановления о льготах неурожайным районам подолгу не вступали в силу вследствие общереспубликанского продовольственного кризиса. Ставропольская губерния так и не была признана голодающей, однако в апреле 1922 г. она была признана нуждающейся в кредите на восстановление сельского хозяйства. Кроме того, постановлениями ЦК Помгол от 13 мая 1922 г., краевого экономического совета от 16 июля 1922 г. было решено необходимым применить к двум неурожайным уездам губернии п. 7 декрета о Едином продналоге, по которому предоставлялось 50 % льготы при уплате продналога. Однако выполнять эти постановления никто не спешил, судя по тому, что председатель губисполкома Куликов в конце июля 1922 г. продолжал просить краевые и центральные власти применить к голодающим уездам губернии п. 7 декрета.
ЦК Помгол постановил отпустить кредит на нужды Ставрополья 100 тыс. р. золотом в счет церковных ценностей, отправленных со Ставрополья в Гохран. Часть средств (2 тыс. р. золотом) Наркомвнешторг, осуществлявший операцию расчета с губернией, так и не израсходовал.
Летом 1922 г. Ставрополье постигла засуха, нависла угроза эскалации голода. Губпродком продолжал просить центр о помощи.
Дефицит зерна летом 1922 г. только в Благодарнен-ском и Медвеженском уездах составлял 7,9 млн пудов. В других уездах губернии положение также было неблагополучным. При этом губерния должна была уплатить продналог 6,5 млн пудов, семенную ссуду и недоимки по ней в размере 850 тыс. пудов [8, л. 6].
Осенью 1922 г. стали проявляться принципиальные изменения в политике государства. Вступил в силу Земельный кодекс, давший точное определение прав на землю. Создавались компетентные судебные органы для защиты земельных прав. Была узаконена краткосрочная аренда земли. С 1 ноября 1922 г. отменялась милитаризация продовольственных органов.
Правительство занималось изучением дефектов налоговой политики и принимало меры для их устранения. При Наркомпроде и губернских продовольственных комитетах были созданы комиссии по пересмотру законодательства о налогообложении. Такая комиссия была создана на Ставрополье, которая всесторонне и глубоко изучила проблему. В своих отчетах она подчеркивала, что само по себе натуральное обложение отрицательно сказывается на экономическом и политическом состоянии губернии, так как один и тот же объект подпадал под несколько налогов: например, дойная корова облагается налогом на мясо, масло и сырье. Отмечалось, что разряды урожайности устанавливались по уездам, в то время как реальный урожай в селах одного и того же уезда был различным. Комиссия указывала на невыгодность для государства заготовок ряда продуктов: птицы, яиц, овощей.
Комиссия пришла к выводу, что причина всех этих дефектов, в том числе массовых хищений, в натуральной форме налогообложения. Устранить эти дефекты, утверждала комиссия, единый натуральный налог не в состоянии, необходимо перейти к обложению в денежной форме, причем «необходимое количество продуктов может быть заготовлено на рынке, что будет даже выгоднее, чем товарообменные операции» [9].
В начале 1920-х гг. в мотивировочной части советских документов в качестве основных целей политики властей указывалось поощрение крестьянина как мелкого производителя. Но выполнение хлебозаготовительной кампании, объемы которой устанавливались в центре без учета интересов мелкого хлебопроизводи-теля, было для властей приоритетной задачей. Вышеуказанная комиссия при губпродкоме высказалась против разрешения индивидуального товарообмена и отсрочек в выполнении продналога, опасаясь срыва продовольственной кампании.
Постепенно экономическое и политическое положение губернии улучшалось по сравнению с 19201921 гг., хотя о начале восстановления сельского хозяйства в губернии говорить еще рано, продолжается сокращение посевных площадей, а для уплаты продналога крестьяне продолжают продавать рабочий скот и инвентарь.
К октябрю 1923 г. поступило 94 % налога, запланированного к получению к этому месяцу. Но достигнут такой успех был за счет денежной части налога, которая составляла половину от его общей суммы.
Поступление «натурой» составило всего 32,7 %, наблюдалась тенденция к понижению этой части задания. Но и денежную часть налога население выплачивало не без ущерба для своего хозяйства. Согласно докладу председателя уездного исполкома Александровского уезда, самого благополучного в губернии, весной 1923 г. платежеспособность населения «считать удовлетворительной нельзя», у большинства иссякли не только излишки хлеба, но и был реализован хлеб из необходимых для семьи запасов. Население вынуждено было платить пени и распродавать хлеб за бесценок. По мнению исполкома, причина недопоступления налогов в их множественности, неожиданности предъявления, требованиях срочной уплаты [10, л. 113 об.].
Весной 1924 г., по данным губстатбюро, губернии недоставало 1,9 млн пудов зерна. Продналог выплачивался в целом успешно, но при сохранении жесткого нажима на неплательщиков. За 1923 г. было арестовано 8,6 тыс. неплательщиков, согласно данным губ-продкома. По данным уездных исполкомов, арестованных было еще больше. Сам губпродком докладывал, что «в распоряжении населения на его повседневные нужды остается крайне ничтожный остаток» [11].
В 1923 г. нэп на Ставрополье вступил в полную силу. Хлебозаготовки проводились при конкуренции ряда государственных организаций, в том числе и посредством использования частной контрагентуры. Но ГубРКИ итог заготовительной кампании 1923-1924 гг. оценила как неблагополучный - всего 64,2 % плана к 1 февраля 1924 г., и предложила перейти к централизованной государственной заготовке без использования частной контрагентуры.
В 1923-1924 гг. сохранялось отрицательное влияние на село административно-командной системы руководства хлебозаготовками. В августе 1923 г. наркомпрод установил для Ставропольской губернии 4-й разряд урожайности, хотя по мнению губернской рабоче-крестьянской инспекции урожайность не превышала 3-го разряда. От установленного разряда урожайности зависел расчет продналога. Помимо завышенного продналога разоряли крестьян и требования высокой кондиционности сдаваемого государству зерна.
Еще одним проявлением военно-коммунистических принципов руководства экономической политикой являлись посевные кампании. В годы нэпа продолжал действовать утвержденный в декабре 1920 г. СНК и VI съездом Советов декрет «О мерах по укреплению и развитию сельского хозяйства». С одной стороны, этот декрет содержал пункт о премировании старательных сельских обществ и отдельных крестьян, об оказании крестьянству помощи в снабжении машинами и семенными материалами. Но этот закон был направлен на развитие политики военного коммунизма, так как он объявлял «правильное» введение земледельческого хозяйства обязанностью крестьян перед государством. Советская власть брала на себя обязательства оказывать помощь селу машинами, семенным материалом, а крестьян она обязывала в порядке государственной повинности увеличить засев по пла-
нам центра. Для обеспечения семенами маломощных хозяйств намечалось провести перераспределение семян путем осуществления семенной разверстки. «Излишки» семян изымались у зажиточных хозяйств и передавались бедноте.
План весенней посевной на 1921 г. был разработан в январе, до X съезда РКП(б) и был слишком оптимистичен. Планировалось, что размеры посевов должны были составить 90 % от уровня 1916 г., в то же время уровень 1920 г. намечено было превысить на 25 % [12]. Это было невозможно осуществить в условиях слабости транспортной системы и статического учета и отчетности органов распределения. Значительная часть семян портилась или приходила с опозданием. На Ставрополье в 1922 г. последний маршрут с зерном прибыл 7 июня. В феврале 1923 г. Александровский уездный исполком докладывал о невозможности разгрузить ссыппункт из-за распутицы и транспортных затруднений. Хлебопроизводящая губерния отправляла семенной материал в центр, в условиях слабости транспортной системы, с колоссальными усилиями, а сама получала семена не в полном объеме и не в срок.
Завышенный план посевной сказывался на развитии сельского хозяйства. В июне 1923 г. Ставропольский губпродком докладывал уполномоченному нар-компрода Колегаеву в Ростов, что, несмотря на борьбу с сокрытием пашни, контрольная цифра в 1,4 млн десятин выявлена не будет, хотя 1 млн десятин обещал «наскребать». Из Ростова был получен ответ, что «выявление скрытой пашни нужно добиться во что бы то ни стало до наших контрольных цифр, ибо Москва дала свои контрольные цифры гораздо выше наших и требует их выполнения» [13].
В марте 1923 г. Благодарненский уездный исполком ходатайствовал об увеличении семенной ссуды, утверждая, что то количество ссуды, которое отпущено на уезд, хватит только на 38 % посевной площади. В ответ губисполком постановил в ходатайстве отказать и предложил уездной власти «усилить работу по выполнению заданий посева по крайней мере на 80 %» [10, л. 46].
Семенная ссуда не особенно сильно способствовала подъему крестьянских хозяйств. При получении ссуды заемщик обязан был внести на организационные взносы, не подлежащие возврату, с каждого пуда пшеницы или ячменя 150 тыс. р. Так как в основу договоров, заключаемых сельскохозяйственными товариществами, был положен курс золотого рубля, то рассчитывались с губсельсоюзом крестьяне уже в процентах явно ростовщических - от 50 до 400 % в зависимости от культуры. В итоге при проведении в жизнь договоров и обязательств по возврату семенной ссуды в 1922 г. Ставропольская губерния должна была вместо полученных ею в ссуду 0,9 млн пудов семян возвратить сверх этого количества еще 2,18 млн пудов, а также выплатить 223 369 200 000 р. денежными знаками [14]. В годы нэпа государственную политику, несмотря на значительное снижение налогового бремени, нельзя рассматривать как способствующую развитию сельского хозяйства. Последнему мешали не
только объективные причины, послевоенная разруха, но и стереотипы мышления партийного руководства, привыкшего опираться на административные, а не экономические рычаги управления экономикой. Государственная власть продолжала рассматривать село как источник средств для общенациональных нужд. А так как последние объявлялись высшей ценностью по сравнению с интересами частных хозяйств, то на практике не работали законодательные меры, направленные на улучшение положения неурожайных районов, поддержку бедноты и семей красноармейцев, на предотвращение убоя рабочего скота, пресечение злоупотреблений должностных лиц при сборе продналога.
Размер продовольственного налога был гораздо меньше продразверстки, но и он был разорителен для крестьянских хозяйств, приобретших в результате большевистской политики натурально -потребительский характер. Мало изменились со времен военного коммунизма методы сбора налогов: аресты, конфискации рабочего скота, пени, налагавшиеся на волость целиком, с сохранением принципа круговой поруки. И хотя экономическая ситуация, результаты хлебозаготовительных кампаний улучшались с каждым годом, платежеспособность населения и в 1923-1924 гг. признавалась местной властью неудовлетворительной, сохранялся административный нажим на неплательщиков, массовые аресты и конфискации инвентаря.
В 1923 г. нэп в области сельского хозяйства вступил в полную силу. Половина продналога выплачивалась в денежной форме, хлебозаготовки велись при конкуренции государственных заготовительных органов с использованием частной контрагентуры. Но принципы, цели и задачи государственной политики на селе оставались почти неизменными и осуществлялись, как и прежде, командно-административными методами. Одним из проявлений военно-коммунистических стереотипов в политике властей являлась разверстка семенного материала. В основе такой политики лежали идеологические установки, а не экономическая целесообразность.
Литература
1. Баранов А.В. Социальное и политическое развитие Северного Кавказа в условиях новой экономической политики (1921-1929 гг.). СПб., 1996. С. 130.
2. Венер М. Лицом к деревне: советская власть и крестьянский вопрос (1914-1925 гг.) // Отечественная история. 1993. № 5. С. 376.
3. Ленин В.И. // Полн. собр. соч. Т. 42. С. 302; Т. 45. С. 376; Т. 44. С. 428.
4. КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. Т. 2. 1917-1922. М., 1983. С. 327.
5. Государственный архив Ставропольского края, ф. р.-163, оп. 1, д. 111, л. 116.
6. Там же, д. 114, л. 365.
7. Там же, д. 112, л. 87.
8. Там же, д. 428.
9. Там же, ф. р-151, оп. 1, д. 706, л. 6 об.
10. Там же, ф. р- 163, оп. 1, д. 510, л. 113 об.
11. Там же, д. 945, л. 75.
12. Поляков Ю.А. Переход к НЭПу и советское крестьянство. М., 1967. С. 276.
13. ГАСК, ф. р-151, оп. 1, д. 963, л. 262.
14. Там же, ф. р-163, оп. 1, д. 480, л. 6.
Северо-Кавказский государственный технический университет 4 декабря 2007 г.
