CC BY
79
100-ЛЕТИЕ РУССКОЙ РЕВОЛЮЦИИ И ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ
2018.05.001. КОНОВАЛОВ В С. ГОСУДАРСТВЕННАЯ ДУМА И ВРЕМЕННОЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО: ПРОБЛЕМЫ ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ. (Обзор)
Ключевые слова: Россия, 1917г.; падение самодержавия; Государственная дума в феврале 1917 г.; деятельность Временного правительства.
Тематический горизонт событий 1917 г. для исследователей безграничен, источниковая база неисчерпаема, хотя чуть ли не каждый приводимый факт трактуется по-разному. Книги, рассматриваемые в обзоре, отражая неохватное разнообразие мнений, затрагивают лишь фрагменты широкого круга вопросов, в том числе: было ли неизбежным падение самодержавия, роль Думы в событиях февраля 1917 г., чем обусловлен и как осуществлялся приход к власти Временного правительства, какими возможностями оно располагало для реализации своих планов в жизнь, чем были вызваны многочисленные факты насилия, насколько закономерны были Октябрь 1917 г., Гражданская война и победа большевиков?
В монографии А.Б. Николаева (2) освещается деятельность IV Государственной думы в период, предшествующий приходу к власти Временного правительства. В его статье (3) изучаются сюжеты о «революционном» насилии в Петрограде в феврале 1917 г. Прежде всего автор задается вопросом, имело ли оно стихийный характер или кем-то направлялось, и против кого оно было направлено.
В книге В. Д. Ермакова (1) рассматривается деятельность всех министерств и конкретная работа каждого министра в составе Временного правительства в период со 2 марта по 25 октября 1917 г.
О.В. Шеин (4), исследуя события 1917 г., анализирует, как они повлияли на дальнейший путь развития страны и были ли альтернативы этому пути. В отличие от других авторов обзора, Шеин большое внимание уделил оценке ситуации в России до 1917 г. Полемика с другими исследователями не входит в задачу Шеина. Однако, несмотря на штампованную категоричность выводов, безап-пеляционность суждений, его книгу вряд ли можно отнести к малонасыщенной фактами публицистике. Представляется важным то, что книга Шеина в целом отражает очень распространенные сегодня версии в оценке событий. Манипуляции со сносками и ссылками придают публицистическому задору не только наукообразность. Особенность книги в том, что некоторые выводы автора выходят за рамки, вроде бы первоначально четко ориентированной идеологической установки.
Дофевральско-октябрьский период истории России Шеин оценивает упрощенно однозначно: в стране все было катастрофически плохо. Он подчеркивает беспросветное положение трудящихся, зачаточное состояние здравоохранения и то, что образование было доступно лишь узкому кругу материально обеспеченных лиц.
Шеин игнорирует распространенное в современной литературе мнение, что в России существовало то, что сейчас называется «рыночным хозяйством», хотя оппоненты власти, независимо от политических взглядов, и считали, что оно развивается не так, как им бы хотелось. Игнорируя вожделения тогдашних капитанов индустрии иметь побольше иностранных инвестиций, Шеин возмущается зависимостью страны от иностранного капитала. Не замечает Шеин и того, что уже тогда была реализована мечта 1990-х годов - участие России «в мировом разделении труда». В частности, вывоз зерна объясняется сегодня «борьбой за рынки сбыта».
Шеин не сомневается в том, что царская Россия была отсталой в экономическом отношении страной. ВВП в последние годы империи демонстрировал энергичный рост, но это был рост «низкого старта» (4, с. 9). Россия не могла обеспечить себя даже самым необходимым. Чтобы дать представление о том, на какой «высоте» находилась промышленность в царской России, Шеин приводит перечень товаров, импортированных из Германии в 1911 г.: рыболовные крючки, вязальные спицы, шпильки для волос, швейные иглы, ломы и молоты, мотыги, лопаты, сковороды, вилы, косы,
серпы, подковы, гвозди, плуги, камень для мостовых, оконное стекло. Также ввозили сало, хрен, лук и лапти (4, с. 43). Сведения автор почерпнул из книги издания 1950 г. Подобные источники позволяют Шеину заключить, что не передовой, а именно архаичный характер российской экономики и политической системы вступил в противоречие с потребностями дня и не смог выдержать этого противоречия. Во время войны положение, естественно, катастрофически ухудшилось.
Шеин обличает намерение царя вступить в войну, «якобы заступаясь за сербов». Можно ли всерьез поверить, возмущается он, что «руководство такой страны, которое унижает, истязает, обворовывает собственный народ, проникнуто искренней заботой о других народах?» (4, с. 86).
Утверждение о том, что к концу 1916 г. снарядный голод был преодолен, по мнению Шеина, «соответствует действительности в той части, что начальником Главного артиллерийского управления был назначен энергичный и честный генерал Ал. Маниковский. После революции он перешел на сторону большевиков и служил в РККА» (4, с. 91).
Для Шеина важно, чтобы читатель знал, что «политическая система сковывала развитие страны». «Царь беспощадно душил демократию», он четыре раза «приостанавливал работу государственной Думы». Причину такого отношения к «демократическим процедурам» Шеин объясняет «тягой к запретам». Гапон для Шеи-на не провокатор, а «демократический деятель» (4, с. 22), а «Россия была тюрьмой русского народа». Перечисляя зверства царизма, Шеин подводит к мысли, что «палач детей, убитых 9 января 1905 г., и множества других людей» заслужил свою участь (4, с. 22). Для Шеина очевидно и то, что недалекий самодержец даже не догадывался о возможных последствиях своей деятельности -неизбежном свержении монархии.
Впрочем, в этом с Шеиным солидарен Ермаков, который также отмечает, что «одним из немногих, кто был убежден, что революции не будет, был человек, сделавший максимум возможного и невозможного для ее приближения, - царь Николай II» (1, с. 5).
Шеин уверен, что все классы, кроме узкой верхушки военной и гражданской бюрократии, желали перемен. Очередной кризис, вызванный военной авантюрой 1914 г., обострил приглушенные
противоречия, и полуфеодальная система рухнула (4, с. 176), но царь отрекся от престола лишь «из-за угрозы суда линча» (4, с. 108). Что касается деятельности Государственной думы, по мнению Шеина, депутаты «честно пытались выполнять свою работу, но подобные намерения входили в прямое противоречие с интересами коронованной особы» (4, с. 83).
Иной подход представлен в фундаментальной монографии А.Б. Николаева (2), где рассматривается роль IV Государственной думы в событиях Февральской революции. Николаев показывает участие Думы в решении важных вопросов революции: военного, продовольственного, охраны общественного порядка и др. (1, с. 251).
Автор пишет, что Государственная дума с законодательными правами возникла в России как уступка революции 1905 г. Власть надеялась, что парламентская деятельность смягчит оппозиционность буржуазно-либеральных сил, приучит их к сотрудничеству и даст урок заключения политических компромиссов между различными силами внутри парламента, что поможет стране избежать революционного пути развития. Однако оказалось, что все эти надежды призрачны, а наличие парламента не гарантирует защиты от революционных потрясений. Наоборот, при определенных условиях парламент может выступить центром революции, создать орган новой революционной власти и даже присвоить себе права власти верховной. Именно такая ситуация сложилась в дни Февральской революции (2, с. 5).
По данным Николаева, активное участие в Февральской революции в Петрограде приняли более половины состава Государственной думы, кроме крайне правых. Ермаков не только подтверждает этот факт - 42% министров прошли школу «российского парламентаризма», будучи депутатами Думы разных созывов» (3, с. 40), но и вносит существенные дополнения. Он напоминает, что «задолго до образования Временного правительства было составлено, в основном фракциями Прогрессивного блока, 6 списков будущих министров правительства. 9 из 11 кандидатур будущих министров первого состава Временного правительства подвергались предварительному обсуждению, согласованию и одобрению». «Во все четыре состава Думы входил Ф.И. Родичев, депутатами трех созывов были И.Н. Ефремов и А.И. Шингарёв. Почти все министры-депутаты играли в Думе видную роль, будучи руководителями
фракций (И.Н. Ефремов, А.Ф. Керенский, П.Н. Милюков, И.Г. Церетели), председателями думских фракций (И.В. Годнев, В.Н. Львов, А.И. Шингарёв), организаторами думской работы (А.И. Гучков - председатель III Думы, А.И. Коновалов - товарищ председателя IV Думы, Д.И. Шаховской - секретарь I Думы)». Своей политической активностью в Государственной думе были отмечены и другие будущие министры Временного правительства (3, с. 40).
Ермаков подтверждает выводы некоторых исследователей о том, что «...объединенная оппозиция в 1917 г. фактически выступила с двумя лидерами. Если Родзянко как лидер блока продолжал использовать парламентские средства, давал объединенной оппозиции возможность и далее расширять свое влияние на правую часть политического спектра (правые в Государственном Совете, дворянские организации, часть церковной иерархии и генералитета), то Львов в этом же качестве, наоборот, позволял блоку привлекать к себе и сторонников радикального решения стоявших перед Россией политических проблем. Такое сочетание двух лидеров на рубеже 1916-1917 гг. оказалось чрезвычайно выгодным для блока в целом при атаке на власть, оставшуюся накануне Февральской революции почти в полной политической изоляции» (1, с. 6).
Николаев не только подчеркивает важную роль этих будущих членов Временного правительства в определении дальнейшей судьбы Государственной думы. На огромном фактическом материале, значительная часть которого вводится впервые, он доказывает, что Дума уже 27 февраля вполне осознанно возглавила революцию, стала ее центром и штабом восстания. Государственная дума, пишет Николаев, начала втягиваться в революцию утром -днем 27 февраля. Главным шагом в этом направлении стали заседания Совета старейшин и частного совещания членов Государственной думы, в ходе которых были приняты постановления, предопределившие превращение Государственной думы в центр революции.
Организационно-техническую работу по развитию успеха восстания взял на себя, по определению Николаева, «штаб Керенского» (2, с. 280). Вечером 27 февраля «штаб Керенского» был преобразован в Военную комиссию Временного комитета Государственной думы (ВКГД), которая затем объединилась с «повстанческим шта-
бом» формирующегося Петроградского Совета рабочих депутатов. В ночь на 28 февраля эта комиссия сыграла важную роль в руководстве восставшими. Николаев особо отмечает, что вся эта самостоятельность ВКГД, широта его полномочий в действительности являлись формой утверждения руководящего положения Государственной думы в Февральской революции (2, с. 234).
В конце февраля - начале марта ВКГД играл роль центральной власти при еще фактически существующей верховной власти самодержца. Но старая власть постепенно утрачивала свое значение, а власть ВКГД все более приобретала характер власти верховной (2, с. 451).
Успех деятельности ВКГД определялся тем, полагает Николаев, что он действовал не изолированно от восставших масс. Наоборот, стремясь расширить сферу своего влияния и силу революционного натиска, ВКГД опирался на общественные силы. Автор доказывает, что успех в разрешении военного, продовольственного, охраны порядка, финансового и других вопросов, так же как и победа Февраля 1917 г., были обеспечены только благодаря политике сотрудничества с Петроградским Советом рабочих и солдатских депутатов. Эта политика нашла отражение в создании и деятельности объединенных комиссий. Впервые в историографии подробно рассказывается о деятельности этих органов, в том числе о думско-советской Военной комиссии и советско-думской Продовольственной комиссии. Организуя сотрудничество с Петроградским Советом, подчеркивает Николаев, ВКГД выступил в качестве создателя временной власти, которая фактически являлась властью думско-советской, при несомненном главенстве думского элемента над советским. В этом распределении сил, считает Николаев, состояла особенность первого двоевластия (ВКГД - Петроградский Совет) (2, с. 11).
По мнению Николаева, утверждения некоторых историков о том, что Дума была вынуждена отступать перед более мощной организацией, неуместны. Совет в дни Февральской революции в организационно-техническом отношении проигрывал ВКГД. Некоторое преимущество Петроградский Совет имел только в политическом отношении. Но без создания организационно-технических основ это преимущество могло быстро исчезнуть, если бы не активная помощь, которую оказала Совету Государственная дума (2, с. 227).
Установлению тесных связей между ВКГД и Петроградским Советом, считает Николаев, способствовал тот факт, что руководители Совета Н.С. Чхеидзе и А.Ф. Керенский одновременно являлись и членами думского Комитета. Оба они выступали носителями власти ВКГД и Петроградского Совета. Тем самым Чхеидзе и Керенский вводили в политическую жизнь институт двойных полномочий (2, с. 228).
Несмотря на то что думско-советскому сотрудничеству был нанесен серьезный удар со стороны Петроградского Совета, когда он издал свой знаменитый приказ № 1, этот приказ полностью не мог ликвидировать мощи ВКГД и его влияния на войска Петроградского гарнизона. И после приказа № 1 у ВКГД сохранялась возможность контролировать войска через свою Военную комиссию, так как она оставалась думско-советской (2, с. 449).
Поскольку в историографии сложились различные взгляды на характер деятельности, место и роль Государственной думы в Февральской революции, для Николаева важно доказательно опровергнуть распространенный в западной историографии тезис о «нерешительности» Думы в революции, а также утверждение, что думские либералы были «вынужденными революционерами» (2, с. 6).
Анализируя, что же собой представляла власть, сформированная в результате февральских событий, Шеин считает, что возникший после отречения Николая II вакуум заполнили кадры российского парламента из числа кадетов и их коллег справа. Никакой общепризнанной силы они собой не представляли (4, с. 110). То, что Временное правительство меняло свой состав четыре раза, неопровержимо, полагает Шеин, свидетельствует о его слабости и недееспособности. «Перекройка полномочий и создание новых ведомств ничего не меняло - реальные рычаги остались там же, где и были - у правых сил» (там же). Хотя Временному правительству пришлось «леветь», кадеты и беспартийные правые, по мнению Шеина, вызывали в обществе аллергию (4, с. 113). Перераспределение власти никоим образом не отразилось на жизни в стране. Главной причиной, по которой кадеты сохраняли свое непомерное влияние, по мнению Шеина, стала союзническая поддержка, оказанная им эсерами и меньшевиками. Правые социалисты принесли в жертву такому союзу собственные программы и интересы своих избирателей (4, с. 110).
Ермаков, напротив, разделяет мнение ряда ученых, которые считают, что министрами Временного правительства становились люди отнюдь не случайные. Многие из их числа были хорошо известны российской общественности по работе в Государственной думе, земских учреждениях, кооперации, своей политической деятельностью в различных российских партиях, адвокатской практикой, по организации снабжения российской армии всем необходимым в годы Первой мировой войны и т.д. Тесные деловые отношения связывали С.Н. Третьякова, А.И. Коновалова и С.А. Смирнова с А.И. Гучковым, Н.М. Кишкиным, Г.Е. Львовым, А.А. Мануйловым, Н.В. Некрасовым, М.И. Терещенко, П.П. Юреневым и в связи с деятельностью в Центральном Военно-промышленном комитете (ЦВПК) и его филиалах, а также во Всероссийском земском союзе помощи больным и раненым (ВЗС), Всероссийском союзе городов (ВСГ), а после объединения двух последних - в Земгоре (1, с. 50). При этом большинство из названных будущих министров Временного правительства занимали в этих организациях ключевые посты в руководстве. Активная деятельность в ряде политических партий на различных совещаниях, конференциях, съездах, заседаниях ЦК и т. д. также сплачивала ряды министров Временного правительства.
По мнению Ермакова, можно гордиться тем, что среди либералов Временного правительства были интеллектуалы и энциклопедисты европейского уровня (по количеству министров с высшим образованием, знанием иностранных языков, количеству научных степеней и званий, массе публицистических и научных работ, техническим и экономическим знаниям и т.д.) (1, с. 82). Но все-таки важно было не только то, что в 1917 г. Временное правительство оказалось самым образованным за всю историю Российского государства. Главное, подчеркивает автор, - то, что оно приступило к масштабным реформам в стране и многое успело сделать и изменить (3, с. 3).
Однако, констатирует Ермаков, это не означало, что министры отражали в своей деятельности общенациональные интересы, а массы малограмотных или совсем неграмотных крестьян и рабочих их понимали. На беду Г.Е. Львова, а затем и А.Ф. Керенского, из-за своей принадлежности к тем или иным политическим партиям министры стали в определенном смысле «ставить палки в колеса» правительственной машине, так как они в большей мере зависели
от ЦК своих партий и отчитывались о своей министерской деятельности на заседаниях партийных форумов, а не перед главой Временного правительства, что, естественно, приводило к различным конфликтам и недопониманию, а в конечном счете вредило проведению единой политической линии Временного правительства (1, с. 82).
Особую остроту, по мнению авторов, приобрела проблема с кадрами. То, что она существовала и раньше и продолжала быть актуальной в дальнейшем, не отменяет того факта, что в период создания и деятельности Временного правительства кадровый вопрос имел специфические особенности.
Николаев в связи с этим пишет, что во время деятельности ВКГД Военная комиссия в целях поддержания порядка воссоздала комендантскую систему. Современники событий указывали, что назначение комендантов происходило без какого-либо серьезного подбора кандидатур. В итоге на должности комендантов, начальников охраны и т.д. пробирались люди с темным прошлым, всякого рода аферисты, стремившиеся зачастую использовать полученные должности в корыстных целях (2, с. 394).
Ермаков по поводу «кадрового голода» отмечает, что тактика стоящих в то время у власти политических партий отказывать Временному правительству в делегировании в состав министров своих наиболее подготовленных представителей вела лишь к углублению недееспособности Временного правительства. Указывает Ермаков и на другие кадровые ошибки: смещение А. Колчака, А. Брусилова, Б. Савинкова. Несомненной для Ермакова была и профессиональная слабость второго и третьего коалиционного составов временного правительства, включая министров-социалистов.
Ермаков подчеркивает, что по причине быстро меняющейся социально-политической и экономической ситуации «пребывание в правительстве почти всех министров было кратковременным. Они исполняли свои обязанности от одного до двух месяцев. Естественно, что за такой короткий срок пребывания в правительстве большинство министров успевало лишь опубликовать очередную декларацию о намерениях, провести некоторые служебные перемещения и попытаться решить неотложные текущие дела. Никакой серьезной перспективной работы выполнить они не могли» (1, с. 39). Указывает Ермаков и на совмещение многими министрами
разных должностей, что не способствовало улучшению качества их работы. Глава Временного правительства Г.Е. Львов в период с 2.03 по 7.07.1917 по совместительству выполнял обязанности министра внутренних дел, а А.Ф. Керенский в период с 5.05 по 30.08.1917 - обязанности военного и морского министра. И.Г. Церетели будучи министром почт и телеграфов с 8.07 по 24.07.1917, по совместительству руководил министерством внутренних дел, а А.М. Никитин должность министра внутренних дел совмещал (с 25.09 по 25.10.1917) с постом министра почт и телеграфов (1, с. 39). Напоминает Ермаков и о том, что если во время министерской чехарды периода войны сменилось 39 министров, то за восемь месяцев во Временном правительстве - 38 министров, т.е. текучесть кадров возросла более чем в 4 раза (1, с. 9).
Быструю смену кабинетов, пишет Ермаков, вызывали политические кризисы. Апрельский кризис свалил первое «однородное правительство» из представителей основных думских фракций. Последующие кабинеты стали коалиционными, либерально-социалистическими. 9 июля 1917 г. Центральный Исполнительный комитет Советов рабочих и солдатских депутатов и Исполнительный комитет Советов крестьянских депутатов, оставшихся в правительстве (после ухода кадетов) министров, объявили второй состав «Правительством спасения революции», предоставив ему неограниченные полномочия, а третий состав Временного правительства -«Правительством спасения страны» («Министерством спасения»). Самый долгий кризис власти был вызван попыткой военно-республиканского переворота генерала Корнилова. В поисках выхода из него была создана Директория («Совет пяти») и лишь 25 сентября 1917 г. был создан четвертый и, как оказалось, последний кабинет Временного правительства, просуществовавший до 25 октября 1917 г. (1, с. 8).
О том, что проблема кадров существовала во всех партиях, пишет и Шеин. Он напоминает, что весной 1917 г. волной случайных людей захлестнуло партию эсеров: в партию вступил 1 млн человек. Появилось даже выражение «мартовские эсеры», т.е. вчерашние чиновники царского правительства, офицеры, коммерсанты, которые провозгласили себя социалистами и революционерами (4, с. 136).
Самым ярким примером чуждого эсерам карьериста, по мнению Шеина, стал А. Керенский, чья политика полностью противоречила позиции ПСР, но за него эсеры несли всю политическую ответственность. Политической воли избавиться от Керенского у ЦК эсеров не хватило, через него они осуществляли сцепку с кадетами и крупным бизнесом, что в конечном счете и увлекло ведущую партию страны в политическое небытие (4, с. 136).
Ермаков оценивает деятельность Керенского несколько под другим углом зрения. Он полагает, что после отставки Львова коллегиальность в работе Временного правительства все больше подменялась личными решениями главы правительства. При этом Керенский назначал на различные государственные должности лиц, принимая в расчет исключительно знакомство и личную преданность. Естественно, что это не могло не сказываться на качестве государственных служб (1, с. 10).
Шеин пишет о сомнительной верности идеалам сторонников Временного правительства, отмечая, что значительная часть офицерского состава и даже генералов перешла на службу к большевикам. Бывший военный министр Временного правительства генерал-майор Ал. Верховенский стал начальником военного отдела Петроградского военного округа. Зять Керенского, генерал Вл. Барановский обещал не сражаться против Советов и был назначен начальником штаба войск Московского оборонительного сектора, генерал-адъютант А. Брусилов отвечал за подготовку красной кавалерии. Морской Генеральный штаб практически в полном составе перешел на службу в РККА (4, с. 171).
Шеин подводит итог деятельности Временного правительства, отметив, что весной - летом 1917 г. общество требовало реальных перемен. Династию Романовых свергли не из эстетических соображений избавления от архаики. Народ хотел мира, раздела помещичьей земли и рабочей реформы, но Временное правительство уклонялось от реальных преобразований (4, с. 112). Свобода слова и отмена смертной казни, конечно, были восприняты положительно, но политические свободы не являлись самоцелью. Однако вместо ожидаемых реформ правительство затеяло попытку наступления в Галиции, которая провалилась с серьезными потерями (4, с. 111).
Ермаков разделяет мнение тех историков, которые считают, что, зная о подготовке большевиками вооруженного восстания в октябре 1917 г., «Временное правительство и в первую очередь Керенский немало сделали для того, чтобы оно состоялось» (1, с. 86). О несостоятельности и гибельности политики Временного правительства, указывает Ермаков, имеется немало свидетельств, которые подтверждают, что «непосредственное народоправие оказалось утопией. Повсеместное внедрение самоуправления привело общество в состояние хаоса. Хозяйственная разруха и ожесточение политической борьбы укоротили срок деятельности Временного правительства» (там же). Правда, считает Ермаков, «обвинять А.Ф. Керенского и возглавляемое им правительство в неспособности предупредить и подавить большевистское выступление скорее всего бессмысленно, так как либералы у власти не могли это сделать... Им не хватило политического цинизма, к чему их подталкивали советники, они все еще мыслили в рамках максималистских идей и принципов, а не "грязными" технологиями. Они сделали, что смогли.» (там же).
Объясняя причины поражения Временного правительства, Ермаков солидарен с теми историками, которые считают, что существование в России только-только появившейся демократии, причем сразу в таких многообразных проявлениях, делало ее крайне уязвимой и беззащитной. «Партийные доктрины политических сил, взявших государственную власть в марте 1917 г., оказались оторванными от реальных социальных интересов широких слоев населения. Это относится и к идее прозападной модернизации (либеральная модель преобразования России)» (1, с. 83).
Перед Временным правительством с его европейским выбором, указывает Ермаков, находилась страна, полная кричащих противоречий, где в тугой узел сплелись остатки феодализма, особенности российского уклада, нетипичный для Европы менталитет, особенности внерыночного «домашнего хозяйства», глубокие противоречия самодержавного правления, неразвитость политической системы, особенности многонационального общества, своеобразие быта, огромные не освоенные в хозяйственном отношении пространства Российской империи, отсутствие необходимой однородности российского общества и т.д. и т.п. (1, с. 82). В условиях развала старого режима и страны в целом, выброса на политическую сцену огромного многообразия требований и интересов, резкой ак-
тивизации непослушания, насилия, роста экстремизма и анархизма, попыток отделения национальных окраин и т.д., требовалось энергичное проведение реальных преобразований, а Временное правительство, постоянно меняющее свой состав, катастрофически запаздывало с реформами (1, с. 84).
В большой степени в том, как развивались события, пишет Ермаков, сыграло свою роль и отсутствие устоявшейся политической культуры: парламент в стране действовал лишь одно десятилетие, политические партии развивались в нелегальных условиях, а действия профсоюзов часто пресекались самыми жесткими методами. Всё это привело к тому, что попытки провести реформы, ориентированные на европейскую цивилизацию и европейские политические традиции, не нашли поддержки большинства населения страны. В результате Временное правительство и его министры оказались непонятыми и потерпели поражение. К власти пришли силы, не церемонившиеся в борьбе со своими противниками различными, в том числе и силовыми, методами для достижения своих целей (1, с. 3).
При этом Ермаков подчеркивает, что в том, что Временному правительству не удалось направить Россию по европейскому пути, решающую роль сыграла мировая война. В условиях непрекращающихся военных действий стране был заказан западный выбор, прежде всего по вине самого же Запада. Война, затянувшаяся на годы, и катастрофические поражения (союзники не желали помогать России) загнали страну в тупик, из которого выхода не было. Временное правительство не могло подписать сепаратный мир с Германией и ее союзниками, так как это было бы предательством западных союзников, в определенной степени и спонсоров, и кумиров. В то же время вместо реальной военной и финансовой помощи союзные державы продолжали оказывать на Россию дипломатическое давление (1, с. 83).
По поводу того, могла ли страна выдержать испытания, Ше-ин напоминает, что «положение Германии и Австро-Венгрии тоже было тяжелым. Если Франция и Англия получали помощь от США, то страны Четверного союза оказались в серьезной блокаде. Их сотрясали забастовки и демонстрации, а солдаты открыто требовали мира. Однако запас прочности в Берлине и Вене был сильнее, чем в Петербурге, потому что крепче была экономика» (4, с. 137).
Однако Шеин не считает нужным упомянуть о другом аспекте проблемы - продовольственном вопросе. Он остро стоял перед всеми воюющими странами, причем менее всего - в России. Но именно здесь он послужил детонатором февральских событий. Каким образом и кем создалась подобная ситуация, Шеин не объясняет.
Особое внимание авторы рассматриваемых работ уделяют революционному насилию в период с февраля по октябрь 1917 г.
Николаев, анализируя в своей статье исторические мифы о Февральской революции, отмечает два: что революция была бескровной и что революционное насилие имело место, но оно носило стихийный характер. Если следовать первому мифу, считает Николаев, то революция ничего (или практически ничего) не стоила России. Это отсутствие высокой цены революции (т.е. большого количества жертв) приводит к выводу о том, что революция не только созрела, но и даже перезрела. Второй миф - о стихийном характере насилия - тоже, по мнению Николаева, работает на неизбежный и зрелый характер революции, которая и была успешной в силу того, что весь народ поднялся против старых порядков. Этот миф дает возможность списать все жертвы, все-таки имевшиеся в ходе восстания, на «общую социальную истерию» (3, с. 62).
На основе документального материала Николаев приходит к заключению, что Февраль 1917 г. нельзя назвать ни мирным, ни бескровным. В дни Февральской революции революционное насилие, направленное против сторонников старого режима, стало обыденным явлением. (3, с. 63). В статье также доказывается, что наличие жертв революции нельзя списывать исключительно на стихию народного гнева (психоз), так как уже со второй половины дня 27 февраля Государственная дума в лице ряда ее руководителей, а затем и специально созданных органов, взяла на себя дело руководства движением и тем самым приняла на себя ответственность за жертвы революции (3, с. 70).
Что касается расправ над полицейскими толпами народа в дни Февральской революции, то ни Николаев, ни Ермаков не видят в этом «волеизъявлении народа» ничего хорошего. Тем более что на улицах столицы оказались выпущенные на свободу тысячи заключенных, из которых 4 тыс. были уголовниками. Последствия, казалось бы, должны были быть очевидными. И власть пыталась навести элементарный порядок, причем без полиции этого сделать
было невозможно. Шеин, однако, с удовлетворением отмечает, что «на улицах города было сломлено полицейское сопротивление. Городовых и особенно жандармов искали по всему городу и без всякой жалости казнили. На это были причины. Поэтому с пойманными жандармами обращались негуманно» (4, с. 107).
По убеждению Шеина, октябрьский переворот прошел практически бескровно. Если в феврале жертвами полицейского террора и последующего народного возмездия стали 400 человек, то при штурме Зимнего дворца погибло семь человек (4, с. 122). Для Шеина большевики - гуманисты, так как всех будущих врагов советской власти не только отпустили, но и дали им возможность разъехаться по стране, чтобы впоследствии организовать против нее выступления, сопровождавшиеся страшным террором (4, с. 123-124).
Затрагивают авторы и самый насущный, коренной вопрос российской революции - вопрос о земле. Для Ермакова очевидно, что самозахваты земли переросли в войну с помещиками, а в стране, где основную массу населения составляли крестьяне, это было смертельно опасно для любого правительства, любой политической ориентации. Для Временного правительства земельный вопрос также оказался тупиковым, хотя оно и пыталось усилиями нескольких министров земледелия (А.И. Шингарёв, В.М. Чернов, С.Л. Маслов) найти выход из этого тупика. Западный выбор Временного правительства не позволял ему посягнуть на «священную корову» западной цивилизации - землю, находящуюся в частной собственности у помещиков (3, с. 84), пишет Николаев.
Список литературы
1. Ермаков В.Д. Временное правительство (1917 г.) как феномен российской политической культуры. - СПб.: Аврора, 2017. - 256 с.
2. Николаев А.Б. Думская революция: 27 февраля - 3 марта 1917 года: в 2 т. -СПб.: Изд-во РГПУ им. А.И. Герцена, 2017. - Т. 1. - 592 с.
3. Николаев А.Б. Кровавый февраль 1917 года в Петрограде: Против мифов революции // Вестн. русской христианской гум. акад. - СПб., 2017. - Т. 18, №:4. -С. 60-74.
4. Шеин О.В. Через 100-летие великих революций. - М.: Алгоритм, 2018. - 432 с.
