CC BY
96Том 87 Номер 859 Сентябрь 2005 г.
, международный ----------
расного Креста
Города под прицелом: споры и умолчания о бомбардировках с воздуха во время Второй мировой войны
Чарльз С. Майер
Чарльз С. Майер - профессор истории, работает по гранту им. Леве-ретта Солтанстолла (Центр европейских исследований им. Минды де Гунсбург) в Гарвардском университете, Кембридж, Массачусетс, США.
Краткое содержание
Данная статья возвращает читателя к более ранним дискуссиям о нравственном аспекте бомбардировок городов до и во время Второй мировой войны. Она является попыткой проанализировать как моральную аргументацию, так и исторический контекст с 40-х гг. прошлого столетия до наших дней. Доктрина «побочного ущерба», допускавшая нападения на заводы и фабрики, даже если это приводило к гибели гражданских лиц и разрушению их жилищ, была вскоре расширена до пределов, значительно превышавших ее первоначальную концепцию. После войны применение атомных бомб стало самостоятельной проблемой, которую необходимо рассматривать отдельно от проводившихся ранее обычных бомбардировок, даже в тех случаях, когда обычные бомбардировки вызывали не менее значительные разрушения. Изучение вопроса о том, в каком объеме допустимо применять силу против гражданского населения, тормозят два препятствия: с одной стороны, немецкие комментаторы не хотят
25
Города под прицелом: споры и умолчания о бомбардировках с воздуха во время Второй мировой войны
выглядеть так, будто они оправдывают Третий рейх, с другой стороны, американские авторы опасаются показаться очернителями тех, кто воевал «за правое дело».
Вопросы нравственности в контексте
На протяжении многих лет дебаты об атомных бомбардировках Хиросимы и Нагасаки отодвигали на второй план дискуссию об обычных бомбардировках, осуществлявшихся во время и даже до начала Второй мировой войны. Как по молчаливому уговору, считалось, что немецкие бомбардировки Мадрида в 1936 г., а также Герники, Варшавы и Роттердама, серия налетов на Лондон и бомбардировка Ковентри, во время которой был уничтожен собор Святого Михаила и разрушен центр города, представляли собой акты слепой жестокости, основной целью которых было терроризировать население. В то же время предполагалось, что последовавшие за этим гораздо более разрушительные воздушные налеты союзников на итальянские, немецкие, а потом и японские города (включая массированную бомбардировку Токио в 1945 г., которая, вероятно, унесла от 100 до 125 тысяч жизней), проводившиеся с использованием многих сотен самолетов, способных нести гораздо более тяжелые бомбовые нагрузки, были законными военными операциями (возможно, за исключением бомбардировки Дрездена). Мощные бомбардировки городов северной Франции в 1944 г., гораздо более опустошительные, чем операции люфтваффе в 1940 г., также воспринимаются, в основном, как законный компонент военных усилий.
Естественно, немецкие бомбардировки осуждались потому, что, даже если и считать военные усилия Германии законными (хотя так думают обычно только немцы!), бомбардировки люфтваффе часто казались неоправданными и несоразмерными, предназначенными исключительно для запугивания и деморализации гражданского населения. Налет на баскский город Гернику практически не имел военного значения, а во время бомбардировки Варшавы и Роттердама победа была уже несомненной. А что же сказать о бомбардировках союзников? Даже если они были не менее жестокими, чем немецкие, их часто оправдывали как необходимое средство для достижения благой цели. Итак, долгое время послевоенные дебаты о применявшихся средствах были обусловлены оценкой цели, достигнуть которой они были призваны: победа Союзников - достойная цель, оправдывавшая те самые сред-
26
Том 87 Номер 859 Сентябрь 2005 г.
МЕЖДУНАРОДНЫЙ
ЖУРНАЛ
Красного Креста
ства, которые осуждались, если к ним прибегали для того, чтобы обеспечить победу держав оси, то есть, для достижения недостойной цели.
Однако, как и следовало ожидать, эта дискуссия, так надолго утихшая, сегодня возобновилась. В данной статье рассматривается как контекст дискуссии, так и ее содержание. В силу самого характера этой темы она должна включать в себя не только исторический очерк, но и анализ нравственных вопросов.
По сути, дискуссия о средствах ведется по двум направлениям и часто принимает запутанный характер. Война - это зло, и таковым признается. Однако бывает большее и меньшее зло, и, по общепринятому на Западе мнению, зло войны должно быть сведено к минимуму. Это накладывает ограничения как на право начинать войну (jus ad bel-lum), так и на ведение войны, когда она признается необходимой (jus in bello). Понятие «необходимости» обычно используется для разрешения вести войну и применять в ней средства, причиняющие ущерб, но необходимость остается субъективным критерием. А в некоторых случаях международные соглашения исключают даже необходимость как оправдание ущерба гражданским лицам, хотя такие соглашения часто не соблюдаются.
Война требует соотносить средства с желаемой целью по нескольким параметрам. Доктрина справедливой войны предполагает, что и само решение о начале войны, и ведение войны, когда такое решение принято, должны соответствовать определенным критериям. Даже «чистая» война несет смерть и разрушение, поэтому начинать войну - согласно нормам, кодифицированным как jus ad bellum, -можно лишь, если все иные средства исчерпаны и если достигнутое с ее помощью благо превзойдет причиненное ею зло. Что касается второго аспекта, война ограничивается правилами ведения военных действий, то есть соблюдением jus in bello. В основе этих ограничений лежат два важных моральных приоритета: во-первых, сохранение различия между гражданскими лицами и комбатантами, во-вторых -и опять-таки, как и в случае решения начать войну - применение критерия соразмерности: причиненный ущерб не должен быть диспропорциональным по отношению к тому благу, которое, как предполагается, было получено. Государство, интересы которого оказались ущемлены, не должно торопиться начинать войну, а, начав ее, не должно применять насилие, не соразмерное провокации. И наоборот, многие военные, например, генерал Шерман, убедительно доказывают, что жесткие меры при ведении военных действий делают войну менее вероятной.
27
Города под прицелом: споры и умолчания о бомбардировках с воздуха во время Второй мировой войны
Однако многие меры, принимаемые во время войны, нарушают также еще один важный моральный принцип, лежащий в основе ее ведения: необходимость проводить различие между комбатантами и гражданскими лицами и - расширительно - между еще не разоруженными комбатантами и комбатантами, которые стали неопасными в результате захвата или ранения. Короче говоря: нельзя убивать гражданских лиц, военнопленных и раненых. Вопрос об убийстве солдат, которые явно намерены отступать в массовом порядке, гораздо менее ясен. (Американские авиационные удары по колоннам бросившей оружие и обратившейся в бегство иракской армии во время войны в Персидском заливе 1991 г. вызвали некоторое смущение в США, но не настолько, чтобы стать темой для серьезной дискуссии в стране. Американцы просто не считают себя способными на военные преступления. Когда же такие преступления все-таки происходят, то это - исключения, подтверждающие правило.) Преднамеренное уничтожение гражданской собственности также осуждалось, но значительно менее резко.
Хотя различие между гражданскими лицами и комбатантами часто размывалось, оно признается со времен античности. Фукидид рассказывает о том, насколько упал нравственный уровень греческих армий во время Пелопоннесской войны. Мелийский диалог и митиленская расправа наводят на мысль о том, что гражданские лица мужского пола считались, по меньшей мере, потенциальными воинами. Но не следует забывать и о том, каким возмутительным представлялось нападение фракийцев на Микалесс, когда воины «грабили дома и храмы, убивали горожан, не щадя ни старцев, ни юных, но истребляли всех, одного за другим, детей и женщин и даже вьючных животных. (...) так, они напали на школу мальчиков, самую большую в городе, куда только что пришли дети, и перебили их всех»1. «Анналы» Тацита полны подобных описаний. Избиение жителей взятого приступом города оставалось обычной практикой вплоть до Тридцатилетней войны XVII столетия. Однако в целом признавалось, что это плохо в каком-то фундаментальном смысле, и данное признание легло в основу того, что провозглашалось «естественным правом» и со временем развилось в «международное право». Европейская теория и практика XVIII века постарались восстановить стену, разделяющую гражданских лиц и комбатантов, правда, некоторые военные жаловались, что это увеличивает вероятность войны.
Однако в наше время эта проблема стала более сложной, поскольку современные технологии вооружений снова начали размы-
1 Фукидид, История Пелопоннесской войны, том XXI.
28
Том 87 Номер 859 Сентябрь 2005 г.
МЕЖДУНАРОДНЫЙ
ЖУРНАЛ
Красного Креста
вать границу, разделяющую комбатантов и гражданских лиц. Но это размывание происходило, так сказать, с обеих сторон. С одной стороны, при применении нового оружия было труднее ограничить число жертв и масштабы разрушений. Особенно убедительно об этом свидетельствует опыт использования подводных лодок и торпед в годы Первой мировой войны. Если подводная лодка поднимается на поверхность, чтобы предупредить о нападении, это делает ее крайне уязвимой и значительно снижает эффективность ее действий. В такой ситуации союзники не оспаривали тот факт, что для подводной лодки было бы весьма неудобно всплыть, предложить пассажирам или экипажу судна пересесть на спасательные шлюпки и лишь потом уничтожить или захватить судно. Они просто заявляли, что нападать без предупреждения на суда, перевозящие гражданских лиц, незаконно. С другой стороны, возражение Германии о том, что проводимая союзниками блокада -формально противоречащая правилам ведения войны, которые разрешали ближнюю блокаду у входа в гавань, но никак не воспрещение доступа к отдаленным морским путям - тоже приводила к смерти гражданских лиц, никогда не имело такой же силы, поскольку последствия блокады были косвенными, их трудно было зримо представить как ее непосредственный результат2. (Такой же неявный характер причинноследственных связей сказывался и на дискуссиях по экономическим санкциям против Ирака или иных правительств-нарушителей. Допустимо ли применять санкции, причиняющие ущерб всему населению страны, против диктаторских режимов, которые, по общепринятому мнению, держат свое население в рабстве?) Кроме того, к 1918 г., в связи с последствиями войны в воздухе, делавшей свои первые шаги, особенно после налетов цеппелинов на Лондон, стало ясно, что необходимо рассмотреть вопрос об ущербе гражданским лицам.
В связи с вопросами, возникавшими по поводу бомбардировок с воздуха в целом, центральным пунктом дискуссии было не то, в какой степени военная необходимость способна оправдывать ущерб, причиненный гражданским лицам, а может ли вообще тут идти речь о военной необходимости? Иными словами, если отвлечься от проблемы спокойного отношения к гражданским жертвам, нельзя ли как-нибудь добиться победы без таких жестокостей? Споры относительно атомной бомбардировки Хиросимы и, в еще большей степени, Нагасаки, ведутся в основном вокруг того, были ли они необходимы, чтобы закончить войну? Нужны ли были обе эти бомбардировки, чтобы вынудить
2 Geoffrey Best, Humanity in Warfare: The Modern History of the International Law ofArmed Conflicts, Methuen, London, 1983.
29
Города под прицелом: споры и умолчания о бомбардировках с воздуха во время Второй мировой войны
японцев сдаться? По меньшей мере, думали ли сторонники применения бомбы, что это требовалось для достижения капитуляции без больших потерь среди американцев?3 Была ли необходима и вторая бомба? Возможен ли был более продолжительный промежуток времени между двумя бомбардировками?
Однако гражданские лица становятся (или становились) мишенью в значительной мере потому, что в результате технического прогресса они стали вносить важный вклад в ведение войны. Всевозрастающая зависимость войны от общества в целом - особенно роль трудовых ресурсов в обеспечении государства оружием - поставила под вопрос различие между комбатантами и гражданскими лицами. Современная война настолько зависела от работы промышленных объектов, расположенных далеко от районов военных действий, что понятие линии фронта представлялось уже не таким существенным. Конечно же, воюющее государство имело право уничтожать военный потенциал противника, поскольку он представлялся необходимым элементом военных усилий. Но имело ли оно право подвергать нападению гражданских лиц, работавших на таких производственных объектах? Хорошо известно, что доктрина «побочного ущерба» была впервые выдвинута английскими авиационными стратегами, чтобы решить эту проблему. С жертвами среди гражданского населения нужно было смиряться, они представляли собой «побочный продукт» нападений на военные заводы или даже на гражданские производства, связанные с военной сферой.
Никогда ранее не приходилось прибегать к такой изощренной казуистике. Во время пиренейской войны в начале XIX века и франкопрусской войны 1870-1871 гг., возникла проблема комбатантов, не носящих военную форму. Прусские военные настаивали на том, что такие бойцы, или «франтиреры», не имеют никакого права на защиту, предоставляемую захваченным комбатантам как военнопленным, и их
3 Бартон Дж. Бернстайн (Barton J. Bernstein) провел анализ этих аргументов в многочисленных эссе. Конечно, здесь приходится принимать в расчет количественные соображения. Сколько жизней должно было быть спасено? Х.Л. Стимсон (H.L. Stimson) и Мак-Дж. Банди (Mc G. Bundy) утверждали, что целью атомной бомбардировки было предотвратить высадку войск на Хонсю, которая планировалась на 1946 г. и могла бы стоить «миллиона жизней». Это утверждение не лишено лукавства, так как первая высадка, планировавшаяся на осень 1945 г., произошла бы, по всей вероятности, на Кюсю, более маленьком острове, и привела бы к меньшим потерям. С другой стороны, когда противники атомной бомбы говорят, что высадка войск была на самом деле не нужна, сторонники ее применения отвечают, что блокада Японии вызвала бы гибель большего числа японцев, чем сама бомба. См. McGeorghe Bundy, Danger and Survival: Choices about the Bomb in the First Fifty Years, Random House, New York, 1988, где автор проводит анализ этих вопросов.
4 Best, op. cit. (примечание 2), pp. 190-200.
30
Том 87 Номер 859 Сентябрь 2005 г.
МЕЖДУНАРОДНЫЙ
ЖУРНАЛ
Красного Креста
можно казнить на месте. Впоследствии Женевские и Гаагские конференции пытались не защитить участников нерегулярных вооруженных формирований как таковых, а выработать руководящие принципы для проведения различия между членами законных ополчений и франтирерами, настаивая, прежде всего, на каких-либо видимых знаках различия и открытом ношении оружия4. Франтиреры не являлись гражданскими лицами, они были ближе к лазутчикам, которые также не заявляли о своем присутствии и могли быть казнены немедленно по обнаружении. Неудивительно, что командиры, не склонные к сантиментам, в таких войнах зачастую действовали, не интересуясь нюансами. А в 1914 г. страх перед франтирерами стал причиной многочисленных немецких зверств в Бельгии. Однако во время Второй мировой войны члены таких группировок стали называться партизанами. С точки зрения британских и американских союзников их следовало признавать комбатантами, но, по мнению оккупантов, они заслуживали смертной казни. Поскольку некоторые немецкие командиры не только казнили захваченных партизан, но и прибегали к репрессалиям против гражданского населения (действия фельдмаршала Кессельринга в Италии могут послужить ярким тому примером на Западном фронте), эта проблема вскоре заслонила собой даже вопрос об участи партизан. После Второй мировой войны новые принципы, сформулированные в 1949 г., распространили аналогичную защиту на бойцов движений сопротивления, а в последние десятилетия о предоставлении такой защиты просят даже боевики военизированных группировок.
Тем не менее политика репрессалий и сегодня имеет центральное значение для партизанской войны: она, по всей видимости, основана на той самой «необходимости», которая, несмотря на все конвенции, продолжает оставаться глубинным оправданием насилия. Партизанская война, в том виде, в каком она велась в годы Второй мировой войны, и получившая дальнейшее развитие во время послевоенной антиколониальной борьбы, намеренно использовала гражданскую базу и ее ресурсы. Это была война за то, чтобы либо заручиться поддержкой гражданского населения (методом убеждения или принуждения), либо сделать цену этой поддержки слишком высокой. Теория партизанской войны, которую французские власти усердно изучали по китайским и северо-вьетнамским источникам, по сути, предусматривала уничтожение границы между народом и армией5.
5 Помимо Беста, см. серию эссе по теории революционной и партизанской войны в Herfried Munkler (ed.), Der Partisan: Theorie, Strategic, Gestalt, Westdeutscher Verlag, Opladen, 1990.
31
Города под прицелом: споры и умолчания о бомбардировках с воздуха во время Второй мировой войны
Вопросы партизанской войны и воздушных бомбардировок объединяет то, что в них вовлечено гражданское население. Однако есть определенные различия. В конце концов партизаны действовали с предполагаемым намерением убить или причинить ранение. Они уходили в поля или в леса. Но как оценивать допустимость или недопустимость бомбардировки, жертвами которой становились гражданские лица, просто работавшие на заводах (а также члены их семей)? Этот вопрос возник еще до первых бомбардировок: все началось с артиллерийских обстрелов, и англичане в 1806 г. сделали знаменитой идею «копенгагенизации» - то есть морской бомбардировки нейтрального города. Однако к концу Первой мировой войны, возможности бомбардировок были признаны, и требовалось разработать доктрины их проведения. В 1923 г. в ходе еще одной Гаагской конференции разработали проект Правил ведения воздушной войны, который запрещал бомбардировку гражданских объектов, не находящихся «в непосредственной близости от (...) сухопутных сил». Он встретил возражения и так и не был ратифицирован, хотя он и был недвусмысленно предложен, как содержащий руководящие принципы, и отказ признать его должен был быть аргументирован. Невилл Чемберлен еще в 1938 г., а генералы американских ВВС на протяжении большей части войны проявляли, судя по всему, определенное чувство сдержанности (хотя к 1944 г. американские бомбардировки выглядели уже не менее беспощадными, чем английские). В то же время британские сторонники нового оружия не хотели, чтобы им чинили препятствия. Решительная поддержка новой цели войны маршалом ВВС Хью Тренчар-дом и, наконец, убежденность Артура Харриса (получившего прозвище «бомбардировщик») в том, что именно бомбардировка гражданских центров позволит Великобритании выиграть войну, возобладали над колебаниями, имевшими место вначале. В 1928 г. Тренчард утверждал, что можно пытаться «с помощью бомбардировок заставить рабочих на производящих боеприпасы заводах (как мужчин, так и женщин) не приходить на работу», но неизбирательная бомбардировка города с единственной целью терроризировать гражданское население была бы «незаконной»6. Это различие оказалось слишком тонким, чтобы превратиться в принцип стратегии. В начале войны англичане провозгласили, вполне в духе Тренчарда, идею побочного ущерба. Но эта идея представляет собой современный вариант того, что средневековая
6 Best, op.cit. (примечание 2), p. 274; Charles Webster and Noble Frankland, The Strategic Air Offensive against Germany, 1939-1945, 4 vols., Her Majesty’s Stationery Office, London, 1961, Vol. IV, pp. 71-76.
32
Том 87 Номер 859 Сентябрь 2005 г.
МЕЖДУНАРОДНЫЙ
ЖУРНАЛ
Красного Креста
доктрина «справедливой войны», разработанная схоластами, оправдывала как «двойное действие». Если, несмотря на все усилия, свести к минимуму жертвы среди гражданского населения - а такие усилия необходимы, чтобы считать соответствующие действия допустимыми -гражданские лица погибали или получали ранения при достижении законной военной цели (а никто не возражал, что уничтожение промышленного потенциала противника является законной целью), это считалось допустимым при условии соблюдения более общего требования соразмерности7.
Следует подчеркнуть, что критерий соразмерности должен был соблюдаться как в отношении права начать войну, так и при ее ведении. Он объединял jus ad bellum и jus in bello. Но как можно было им руководствоваться на практике, особенно, когда результаты оказались совсем не столь решающими, как обещали такие поборники бомбардировок, как Харрис и лорд Черуэлл? Исследование подобных заявлений и стратегий воздушных войн выходит за рамки настоящей статьи. Общеизвестно, что к концу 1945 г. у самого Черчилля возникли определенные сомнения и что еще несколько лет назад Артур Харрис не пользовался теми почестями, которые полагались самим летчикам. Однако уже давно стали общепринятыми два мнения: во-первых, американцы всегда придерживались стратегии бомбовых ударов по четко определенным целям и проявляли меньшую нравственную бесчувственность, чем англичане, по крайней мере в Европе; во-вторых, бомбардировки не были по-настоящему эффективным средством для достижения преследуемых ими целей.
Оба этих утверждения, можно, однако, оспаривать. Да, действительно, за одним важным исключением - речь идет о генерале Хэпе Арнольде и его младшем офицере Кертисе Ле-Мее (который собирался «вернуть Японию в каменный век»), назначенных руководить бомбардировками Японии в 1944-1945 гг. - американская военная доктрина не утверждала, что бомбардировка гражданских объектов, как таковая, может привести к скорейшему окончанию конфликта. США старались использовать в качестве предлога для крупномасштабных бомбардировок необходимость ударов по конкретным промышленным или стратегическим объектам. Тем не менее американские бомбардировщики все же участвовали в налетах на Дрезден и продолжали наносить
7 Stephen A. Garret, Ethics and Airpower in World War II: The British Bombing of German Cities, St. Martin’s, New York, 1993, pp. 142-144; Tami Davis Biddle, Rhetoric and Reality in Air Warfare: The Evolution of British and American Ideas about Strategic Bombing, 1914-1945, Princeton University Press, Princeton, 2002; also Michael WalzerJust and Unjust Wars: A Moral Argument with Historical Illustrations, Basic Books, New York, 1977.
33
Города под прицелом: споры и умолчания о бомбардировках с воздуха во время Второй мировой войны
бомбовые удары по целям почти до последних недель войны, когда было ясно, что их стратегическая роль будет очень незначительной. Теоретически нарушение железнодорожного сообщения может послужить оправданием почти любого удара, но на деле, по всей видимости, преобладало чувство, что ни одна цель не должна остаться нетронутой. Здесь действовал подразумеваемый аргумент возможного сопротивления. Уже не утверждалось, что будет подорван моральный дух гражданского населения. Просто постулировалось, что чем больше будет разрушений, тем быстрее наступит полный развал. Американцы также изучали возможность достижения такого замечательного результата, как огненная буря, опустошившая Гамбург. И американцы, конечно же, вели воздушную войну против Японии, где мишенями бомбардировок стали города. США выбрали оружие - зажигательные бомбы - предназначенное для уничтожения обширных городских территорий, понимая, что это вызовет как гибель гражданских лиц, так и разрушение памятников искусства.
Вопрос эффективности был поднят в связи со знаменитыми результатами отчета американского Управления по изучению результатов стратегических бомбардировок, члены которого - особенно Джон Кеннет Гэлбрайт - утверждали, что с помощью бомбардировок удалось добиться значительно меньшего эффекта, чем заявлялось ранее. В отчете указывалось, что промышленное производство в Германии продолжало расти до осени 1944 г., железные дороги и даже заводские здания быстро восстанавливались, а моральный дух не был серьезно подорван. Долгое время в США противники массированных бомбардировок Северного Вьетнама, проводившихся при президентах Джонсоне и Никсоне, признавали эти выводы Управления и ссылались на них. Однако более поздние оценки, например, сделанная Ричардом Овери, подвергают сомнению поспешное отрицание эффективности воздушной войны, содержащееся в отчете. Овери считает, что налеты союзников неуклонно подрывали промышленный потенциал Третьего рейха, прежде всего, когда они концентрировались на стратегических промышленных объектах. Три четверти своих потребностей в горючем Германия удовлетворяла за счет синтетического топлива, которое получали путем гидрогенизации угля, и «топливное наступление» сократило производство этого продукта на 90% с мая по сентябрь 1944 г8. Разрушение железных дорог дезорганизовывало перевозки топлива,
8 Различные отчеты Управления по изучению результатов стратегических бомбардировок США стали доступны с октября 1945 г. См. John Galbraith, A Life in Our Times: Memoirs, Houghton Mifflin, Boston, 1981; Richard Overy, Why the Allies Won, New York, 1995, pp. 230-232.
34
Том 87 Номер 859 Сентябрь 2005 г.
МЕЖДУНАРОДНЫЙ
ЖУРНАЛ
Красного Креста
ограничивая таким образом возможности использования истребителей в целях обороны, что делало бомбардировки союзников еще более эффективными и позволяло уничтожать все больше запасов горючего, и т.д. Мы не можем проверить на практике, каких результатов добилась бы немецкая промышленность, если бы не было бомбардировок. Объемы промышленного производства Германии начали снижаться только во второй половине 1944 г. и это, по общему признанию, частично объясняется окончательным захватом румынских нефтяных месторождений советскими войсками и тем обстоятельством, что рейх вел масштабные военные операции на двух фронтах.
Все же можно утверждать, что считать бомбардировки бесполезными и даже вредными (как склонны думать некоторые из их критиков) было бы таким же упрощенческим подходом, как и полагать, что их одних было бы вполне достаточно для разгрома Третьего рейха, как настойчиво доказывал «Бомбардировщик» Харрис. Интуитивно представляется невероятным, чтобы массированные и непрерывные налеты на плотно населенную страну не причиняли бы серьезного ущерба транспорту и производству и не изнуряли бы работников промышленных предприятий, вынужденных проводить ночи в бомбоубежищах. Эта стратегия обходилась дорого: найти замену летчикам было нелегко, а во время воздушных налетов погибло 140 тысяч английских и американских авиаторов, и было сбито 21 тысяча самолетов. На Тихоокеанском театре военных действий также пришлось заплатить немалую цену, правда, не столько в результате гибели летчиков, поскольку Япония была практически лишена оборонного потенциала, сколько в связи с тем, что для занятия отдаленных островных баз для бомбардировок ее важнейших островов были необходимы большие жертвы и усилия. Несмотря на это и при меньшем тоннаже, последствия бомбардировок были чудовищны, даже до того, как американцы применили две атомные бомбы.
Возможно, будет полезно разделить те аргументы, которые выдвигались в пользу бомбардировок до высадки союзников в Европе 6 июня 1944 г. и после этого события. С 1940 по 1942 г. Великобритании было нечего противопоставить противнику за пределами Северной Африки, кроме авиации. «Военная необходимость» обычно остается весьма субъективным фактором. Но Черчилль думал - и, мне кажется, он был прав - что для Великобритании важно наносить противнику урон, когда силы его страны оказались вытеснены с континента, ее войска в Африке находились в тяжелом положении и когда у нее (до июня 1941 г.) не было ни одного сильного союзника. После вступления в войну России бомбардировки позволяли англичанам говорить,
35
Города под прицелом: споры и умолчания о бомбардировках с воздуха во время Второй мировой войны
что они тоже вносят ощутимый вклад в разгром Гитлера. Но, как показывает Овери, решение Черчилля начать массированные бомбардировки было принято в 1942 г. - в ответ на язвительные замечания Сталина о том, что союзники тянут с открытием второго фронта. Это привело к расточительному применению авиации, которую можно было использовать для других, более важных целей9. Возможно, бомбардировка Дрездена также была вызвана жалобами СССР на то, что Великобритания и США не вносили зимой 1945 г. должного вклада в подготовку к предстоящим сухопутным боям на территории Германии.
Однако в самом начале официальные доводы в пользу бомбардировок не основывались на понятиях морального духа и возмездия. Они имели несколько более лицемерный характер - это были рассуждения о том, какое число жертв среди гражданского населения допустимо для того, чтобы отбросить назад немецкую военную промышленность. Хотя Харрис и его единомышленники считали террор, как таковой, допустимым, поскольку он обязательно должен был подорвать волю противника к борьбе, союзники официально не принимали такого оправдания. Тем не менее разработанное ранее понятие побочного ущерба само по себе оказалось достаточно растяжимым - любой объект промышленности и транспорта вносил вклад в военные усилия Германии и Японии. Какой урон считать допустимым? Испепелив Содом и Гоморру, даже Бог был готов допустить некоторое число невинных жертв. Когда соотношение сил изменилось, насилие уже вошло в привычку, а способность причинять ущерб, причем в основном неизбирательный, значительно возросла. Только у Гитлера и Геббельса хватило откровенности заявить о том, что целью ударов, нанесенных с помощью ракет «Фау-1» и «Фау-2» на завершающих этапах войны, было терроризировать население. Именно поэтому они так и назывались («фау» - немецкое название буквы V, с которой начинается слово «Vergeltung» - возмездие). Но они не могли выиграть эту битву.
Дискуссия в Германии и проблема «запретных тем»
При ретроспективном взгляде удивление вызывает, прежде всего, то, что, за исключением крайне правых кругов, при обсуждении этих вопросов в Германии после Второй мировой войны практически не было слышно упреков политического характера, по крайней мере, до последнего времени. Дрезден, несмотря на то, что связанная с ним дискуссия содержит невысказанный укор, так и не стал таким символом,
9 Overy, op. cit. (примечание 8), рр. 103-104.
36
Том 87 Номер 859 Сентябрь 2005 г.
МЕЖДУНАРОДНЫЙ
ЖУРНАЛ
Красного Креста
как Хиросима. Конечно, число погибших, несмотря на все пропагандистские преувеличения, было меньшим - 35 тысяч, а не 70 - 100 тысяч10. Причины такой сдержанности вполне очевидны: после войны, в условиях противостояния со странами Варшавского договора, безопасность Западной Германии зависела от Великобритании и США. Кроме того, многим «хорошим» немцам после войны казалось, что говорить о страданиях немецкого народа - значит лить воду на мельницу неонацистов; пусть японцы будут играть роль уникальных жертв, ведь они пострадали от атомной бомбы - оружия действительно нового и чудовищного. И даже японцы не стали слишком заострять внимание на не менее опустошительном воздушном налете на Токио в апреле 1945 г., когда применялись обычные бомбы.
Однако несколько лет назад это обсуждение возобновилось и ведется по двум разным направлениям. Прежде всего, снова был поднят вопрос о немецких жертвах, наиболее сенсационно это было сделано в книге Йорга Фридриха «Пожар: Германия в бомбовой войне 1940-1945 гг.» (Jorg Friedrich, «Der Brand: Deutschland im Bombenkrieg 1940-1945»). Книга Фридриха вышла в том момент, когда многие авторы заговорили о страданиях немцев во время войны, задаваясь вопросом о том, не подавляла ли послевоенная немецкая культура всякую продолжительную дискуссию о статусе немцев, как жертв. Наиболее громко об этом заявил покойный литературовед и романист В.Г. Зебальд в своих цюрихских лекциях, опубликованных под названием «Воздушная война и литература». Той же теме посвящен роман Гюнтера Грасса «Траектория краба» («Im Krebsgang»), где автор долго ведет читателя по кругам концентрической композиции и, наконец, рассказывает о гибели в Балтийском море немецкого лайнера, перевозившего 9 тысяч бежен-
10 Вопрос о числе погибших в Дрездене скоро приобрел политический характер. Некоторое время его округляли до 100 тысяч, затем стали говорить о 135 тысяч, постепенно это цифра выросла до четверти миллиона - именно такие данные приводит Дэвид Ирвинг в «Разрушении Дрездена» (David Irving, Destruction of Dresden, 1963), хотя в конце концов он удовлетворился 100 тысячами. Коммунистический режим вполне устраивала такая приблизительная оценка, однако более тщательное исследование заставило пересмотреть ее в сторону уменьшения. У входа в возрожденный дворец Цвингер, одно из архитектурных сокровищ Дрездена, до сих пор можно видеть установленную во времена ГДР мемориальную доску, отражающую исторические события Второй мировой войны: «Разрушение центра Дрездена» англо-американскими ВВС в феврале 1945 г., «освобождение» Дрездена от фашистов советскими войсками в мае 1945 г. и восстановление этого шедевра барокко рабочекрестьянским германским государством. Первую научную переоценку числа погибших см.: Gotz Bergander, DerLuftkrieg in Dresden (1977), по мнению автора в Дрездене погибло 40 тысяч человек. Самую последнюю по времени оценку см. Frederick Taylor, Dresden: Tuesday, February 13,1945 (Harper Collins, New York, 2004), где на с. 443-448 рассматривается вопрос о том, как эта цифра оказалась завышенной. По Гамбургу см. впечатляющую работу Martin Caidin, The Night Hamburg Died, Ballantine, New York, 1960.
37
Города под прицелом: споры и умолчания о бомбардировках с воздуха во время Второй мировой войны
цев, которые спасались от советских войск11. Никого из этих писателей нельзя заподозрить в симпатиях к неонацизму: Фридрих рассказывал о немецких военных преступлениях; Грасс - левый бунтарь, писавший о страданиях и о выживании простых людей, попавших в водоворот немецкой истории, которой они, возможно, должны были бы раньше противостоять, но не сделали этого; перу Зебальда принадлежат печальные рассказы о еврейских беженцах из Германии, об их неспособности в дальнейшей жизни преодолеть последствия преследований. Они, конечно, были потрясены числом погибших (полмиллиона убитых в ходе воздушной войны, 9 тысяч на потопленном корабле) и чувствовали необходимость дать этим жертвам возможность высказаться.
Книга Фридриха, полная беспощадных подробностей, представляет собой попытку описать воздушную войну с точки зрения жертв бомбардировки. Она сломала негласный запрет на открытое обсуждение гибели приблизительно полумиллиона немецких гражданских лиц в результате англо-американских бомбардировок 1940-1945 г., разрушения городов, уничтожения культурных ценностей. Самый большой эмоциональный шок вызывают страницы книги, рассказывающие об ужасах зажигательных бомбардировок: о смерти людей, сгоревших в расплавленном асфальте, задохнувшихся в подвалах, где скапливался угарный газ и не хватало кислорода. Она полна описаний взрывов мощных фугасных бомб и воздействия взрывов на человеческое тело; автор также отдает должное системам наведения и отметке целей с помощью сигнальных ракет. Но в центре повествования остаются зажигательные бомбы, которые тысячами сбрасывались на немецкие города, - они прожигали насквозь крыши и обычных жилых домов, и архитектурных шедевров готики и ренессанса. Фридрих описывает ссохшиеся или обугленные останки, которые приносили на похороны в корзинах, истребление целых семей, попытки наладить гражданскую оборону, рассредоточение детей (мера, которая вызывала резкое неприятие у населения). Он указывает на то, что масштабы разрушений за последний год войны были столь же огромны, как за все предыдущие годы вместе взятые: проводились опустошительные налеты не только на железные дороги или на уже пострадавшие города, но и на такие города, как Дрезден, Вюрцбург или Потсдам, разрушение которых было вызвано главным образом тем, что до того времени их щадили.
11 Jorg Friedrich, Der Brand: Deutschland im Bombenkrieg 1940-1945, Propylaen Verlag, Munich, 2002, английский перевод скоро появится в издательстве Columbia University Press; W.G. Sebald, «Air War and Literature», («Luftkrieg und Literatur», 2001), сейчас включены в его On the Natural History of Destruction, transl. Anthea Bell, Random House, New York, 2003; GUnter Grass, ImKrebsgang Steidl, Gottingen, 2002.
38
Том 87 Номер 859 Сентябрь 2005 г.
МЕЖДУНАРОДНЫЙ
ЖУРНАЛ
Красного Креста
Хотя основное внимание в книге уделяется английским бомбардировкам, американским читателям вспомнятся сообщения о катастрофическом налете на Токио в ночь с 9 на 10 марта 1945 г. и о том, как сеяли смерть наши бомбардировщики Б-29, которые с ноября 1944 г. кружили над японскими городами, практически не встречая сопротивления, и сбрасывали зажигательные боеприпасы на деревянные постройки, что временами приводило к еще большим потерям. Билли Митчелл, пионер американских морских бомбардировок, еще в 1920 г. назвал японские города «крупнейшими мишенями для авиации, когда-либо существовавшими в мире...»12
Книга Фридриха шокировала многих немцев (и тем более английских и американских читателей) своим гневно-риторическим стилем, который обычно используют, когда пишут об «окончательном решении еврейской проблемы», в ней применяется даже терминология Холокоста13. Но у меня возникает вопрос: а не пытаемся ли мы, английские и американские читатели, для которых Вторая мировая война ос-
12 Цитируется по: Richard Rhodes, Downfall: The End of the Imperial Japanese Empire, Random House, New York, 1999, p. 48.
13 См. отличные рецензии, представленные в сеть H-German Йоргом Арнольдом 3 ноября 2003 г. и Дугласом Пфайфером 4 ноября 2003 г., в которых авторы глубоко анализируют сильные и слабые стороны этой работы: Пфайфер уделяет больше внимания военным и политическим вопросам, Арнольд - нравственным и концептуальным. Другие рецензенты также указывали на недостатки книги как научного труда. См., например, краткий перечень ошибок, содержащийся в работе Хорста Богса (Horst Boogs), вошедшей в сборник Ein Volk von Opfern? Die neue Debatte um den Bombenkrieg 1940-1945, Rowohlt, Berlin, 2003. Конечно, многие вопросы этой дискуссии являются спорными. Среди них есть такие, которые представляют интерес только для историков. Во-первых, до какой степени историк обязан лишь излагать или анализировать различные позиции, не обращаясь к своему собственному нравственному чувству? Во-вторых, какая риторика допустима при изложении исторических фактов? Если какие-то выражения начинают ассоциироваться с тем, что, по общему мнению, является наиболее страшным злодеянием (например, «антисептическая» терминология, использовавшаяся нацистами при проведении в жизнь «окончательного решения еврейской проблемы»), будет ли незаконным их применение к другим ситуациям? Можно ли считать категорию «дурного вкуса» применимой к работам историков? Саул Фридлендер попытался подойти к этой проблеме с другого конца, подняв вопрос о нацистском киче - преднамеренных попытках показать эстетические аспекты фашизма и нацизма. См. Reflections of Nazism: An Essay on Kitsch and Death, Harper & Row, New York, 1984. Мы знаем это явление по фильмам (Ханс-Юрген Зиберберг «Гитлер: фильм из Германии» (Hitler: Ein Film ausDeutschland), 1977 г. иЛилианы Кавани «Ночной портье» (Night Porter), 1974 г.), романам (Мишель Турнье, «Лесной царь» (Le Roi des aulnes) 1970 г.). Книга Фридриха показывает, что историк не может удовлетворяться историей лично пережитого, несмотря на всю важность передачи этого опыта. Телевидение, кино, живой интерес общества к свидетельствам жертв показывают нам, что история, ничего не говорящая об опыте отдельных людей, остается бесплодной, однако история не может ограничиваться «раскопками» этого опыта - старых фотографий, печальных песен, отрывков из дневников и т.д. Использовать только эти источники значило бы впасть в заблуждение, поддавшись сентиментальности. Передавать свидетельства людей можно, иногда, я думаю, это долг историка. Но воздавать должное свидетелям - не то же самое, что писать исторические исследования. Этим можно предварять или завершать исследования, но это другой вид деятельности. Да, возможно, не может быть истории без памяти, но не может быть истории, которая не дисциплинировала бы память.
39
Города под прицелом: споры и умолчания о бомбардировках с воздуха во время Второй мировой войны
тается, прежде всего, войной за «правое дело», уклониться от вопросов, поднимаемых в книге, указывая на ее действительно эмоциональный стиль? (То же можно сказать и о тех немецких читателях, которые опасаются, что за этим кроется некое оправдание фашизма.) Да, это правда, Фридрих использует образы, которые обычно ассоциируются с литературой о Холокосте... но ведь дети и взрослые на самом деле погибали в огне. Возражения против стиля не должны служить защитным механизмом, мы не должны слишком утешать себя обнаруженными в книге погрешностями.
Утверждение Зебальда о том, что тема бомбардировок была запретной, тоже нельзя назвать корректным. В первые послевоенные годы, как показывает сборник Фолькера Хаге, рассказы немцев о бомбардировках и о разрушении городов все же публиковались14. Однако они не стали основой для серьезных исследований или известных романов. По этим темам в Германии не возникло дискуссии - такой, какую начали сами немцы об их собственных военных преступлениях и геноциде. Как верно отмечает Пфайффер, по двум последним вопросам существует обширная, хотя зачастую специализированная литература. Нельзя сказать, что публикация и цитирование материалов о страданиях немцев, как таковые, были под запретом, скорее, это было как-то «не принято». Да, выходили обзорные исследования о воздушной войне -написанные победителями; во Фрайбургском центре военной истории были созданы важные научные труды15. Но в таких работах редко уделяется внимание тому, что пришлось пережить жертвам бомбардировок. Некоторые комментаторы поднимают также вопрос о том, почему немецкие неонацисты в прошлом не могли описать эту историю настолько ярко и почему они не позволяли себе развернуть более открытую дискуссию на эту тему. Ганс-Ульрих Велер и другие отвечают на не-
14 Volker Hage, Zeugen derZerstoerung: derLiteraten und derLuftkrieg, S. Fischer, Frankfurt, 2003. Такие публикации включают в себя также Gerd Ledig, Vergeltung (1956) - эта книга вышла на английском языке под заголовком Payback, в переводе Шона Уайтсайда (Shaun Whiteside), Granta, London, 2003 - см. рецензию на H-German (см. выше примечание 13), 5 ноября 2003 г., автор Джулия Торри (Julia Torrie), и Hans Erich Nossak, Der Untergang (первое издание в 1948 г., переиздано Suhrkamp, Frankfurt/M, 1976), большая рецензия на работу Носсака есть также на H-German, 7 ноября 2003, автор Скотт Денхэм (Scott Denham).
15 Klaus Maier and Horst Boog in Militargeschichtliches Forschungsamt (ed.), Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg, Vol. 7, H. Boog et al., Das Deutsche Reich in der Defensive, Deutsche Verlags-Anstalt, Stuttgart, 2001; Olaf Groehler, Bombenkrieggegen Deutschland, Akademie Verlag, Berlin, 1990, с немецкой точки зрения. С точки зрения союзников: Charles Webster and Noble Frankland, The Strategic Air Offensive against Germany, 1939-1945, 4 vols., Her Majesty’s Stationery Office, London, 1961; Wesley Frank Craven and James Lea Gate, eds. The Army Air Forces in World War 11, 7 vols, Chicago, 1951; также, среди прочих, Denis Richards, RAF Bomber Command in the Second World War, Penguin, London, 1994; Max Hastings, Bomber Command, Pan Books, Pan Books, London and Sydney, 1981.
40
Том 87 Номер 859 Сентябрь 2005 г.
МЕЖДУНАРОДНЫЙ
ЖУРНАЛ
Красного Креста
го так: они прекрасно понимали, что их режим несет ответственность за войну и за гораздо более массовые убийства, причем в этом случае каждая смерть была причинена намеренно. Некоторые немцы, как мне кажется, хранили молчание не только потому, что не могли примириться с этими смертями, а потому, что прекрасно понимали, откуда начинается цепь кровавых военных событий. «[Мы, молодые люди, пережившие бомбардировки] не давали клятв отомстить бомбившим нас союзникам. В каком-то смысле у нас было чувство солидарности с ними, ведь они уничтожали ту систему, которую мы сами [...] построили и разрушить которую у нас не было сил», - пишет Петер Вапневский16. Даже Фридрих, хотя и возмущен тем, какие страдания причиняли людям эти бомбардировки, все же утверждает: «Разрушение городов помогло устранить Гиммлера и его приспешников, которые взяли в заложники эти места, эту историю, этих людей, всю Германию и всю Европу». Но заложников захватила и сама Германия: «... прибегая к насилию, одобряя, поддаваясь гневу, из равнодушия или бессилия. Какая-то другая Германия, которая могла бы существовать, не более чем гипотеза, нечто абсолютно умозрительное». Далее он пишет, однако, что столь же умозрительным был бы и вопрос, нужно ли было все это опустошение: «Нужно ли было разрушать Хильдесхайм из-за его вокзала? Было ли это подлинной причиной, была ли вообще какая-то причина? Те, кто намеренно зажег эти пожары, хотели ли они победить любой ценой или это была та цена, которую нужно было обязательно заплатить за победу? Несомненно, они добивались именно этого. Если союзники не считают это трагедией, то является ли их победа таким же безоговорочным триумфом с точки зрения немцев?»17
Критически настроенные историки просто объявили его книгу демагогической и полной неточностей. По сути, это стратегия возведения перегородок, с которой я не согласен. Фридрих поднимает серьезные вопросы, которые мы не сможем рассмотреть серьезно, если просто ограничимся возражениями против не в меру страстного стиля или несбалансированности позиции. Фридрих прекрасно понимает, что после поражения на Западе в 1940 г. Англии не оставалось ничего другого, кроме как наносить по противнику удары любым оружием, какое у нее только было, если она не собиралась договориться с ним «по-хорошему». Разве для поддержания боевого духа нации не требовалось, как это чувствовал Черчилль, нанести какой-то ущерб противни-
16 Lothar Kettenacker (ed.), Ein Volk von Opfern: Die neue Debatte um den Bombenkrieg 1940-1945, Rowolt, Berlin, 2003, p.122.
17 Friedrich, op. ct (примечание 11), pp. 217-218.
41
Города под прицелом: споры и умолчания о бомбардировках с воздуха во время Второй мировой войны
ку, угрожавшему вторгнуться в страну и опустошавшему Лондон? И разве не пошел бы по этому пути любой глава демократического государства, твердо решивший продолжать сопротивление? Но разве не было такого момента, когда - как того хотел Артур Харрис - удары по конкретным целям - железным дорогам, промышленным объектам - сменились бомбардировками, направленными на подрыв морального духа? И в этом изменении нет ничего удивительного. Как понимает Фридрих, воздушная война стала войной возмездия, в которой англичане причинили гораздо более страшные разрушения, чем те, которые были причинены им (так же, как американское возмездие в отношении Японии значительно превзошло масштабы потерь в Перл-Харборе, на которые так часто ссылались в качестве оправдания). Жажда возмездия играла в войне не меньшую роль, чем стратегия. Вопреки тем чувствам, о которых вспоминает Вапневский, многие немцы с нетерпением ждали, когда появится «оружие возмездия», обещанное Геббельсом.
Спорным является не только вопрос о военном успехе. Как упоминалось выше, критика эффективности бомбардировок, с которой выступило американское Управление по изучению результатов стратегических бомбардировок, больше не кажется убедительной. К лету и осени 1944 г. военная машина была в значительной степени выведена из строя. Система ПВО давала сбои, объемы производства начали резко сокращаться. Конечно же, утверждают историки, выступающие в поддержку бомбардировок, к такому результату привели тонны взрывчатки, падавшие с неба. Критики могут в ответ возразить, что, во-первых, большую роль сыграли другие факторы, включая военные поражения на суше, а, во-вторых, хотя так называемое прицельное бомбометание не отличалось точностью, у союзников не было никакой необходимости бомбить города настолько неизбирательно. Я лично считаю, что благодаря бомбардировкам удалось добиться еще одного успеха: демонстрация беспомощности нацистской обороны, возможно, способствовала тому, что после Второй мировой войны не возникло никакого серьезного реваншистского движения, никакого дерзкого национализма. Но и в этом смысле поражение без истребления такого множества людей могло привести к подобному же успеху после войны. Нет, центральным остается вопрос о цене успеха; об этом постоянно ведутся споры, и они должны вестись не только теми, кого это касалось непосредственно, но и историками.
42
Том 87 Номер 859 Сентябрь 2005 г.
МЕЖДУНАРОДНЫЙ
ЖУРНАЛ
Красного Креста
Отсутствие англо-американских дебатов и вопрос репрессалий
Больше всего в этой дискуссии удивляет то, что она не получила в Германии более громкого звучания. Несмотря на все шумные заявления о стремлении немцев выставить себя в роли жертв, нельзя сказать, что бомбардировки стали темой широкой или горячей политической дискуссии. Они не вызывают такого всеобщего сочувствия и не привлекают такого внимания, как это было в Японии в связи с Хиросимой. Гражданская культура Германии отказалась от позиции «tu quoque», которой она еще в значительной мере придерживалась на протяжении 1950-х гг. Да, долгое время было много рассказов о том, какие страдания пришлось пережить немцам - особенно беженцам из Восточной Пруссии, с территорий, переданных после 1945 г. Польше, и из Судетской области. Книгу Фридриха можно рассматривать как продолжение этой тенденции жалеть себя. Тенденция эта нередко выливается в правую апологетику, однако иностранцы охотно выслушивают такие жалобы, причем с сочувствием, которое в самой Германии допускалось исключительно в ультраправых кругах. Ярким тому примером может послужить то сожаление, которое выразил Вацлав Гавел в связи с изгнанием немцев из Судетской области. Тем не менее публикация книги Фридриха и связанного с ней ряда мемуаров и комментариев в прессе не вызвала каких-либо серьезных попыток приравнять в нравственном отношении военные преступления Германии к бомбардировкам союзников. Думаю, эта сдержанность объясняется глубокой убежденностью в невозможности моральной бухгалтерии, когда один ряд злодеяний компенсируется тем, что можно считать другим таким рядом. Празднование Дня победы в Европе 8 мая 1945 г. еще более ярко показывает, что немцы решительно отказываются от какой бы то ни было политической эксплуатации темы воздушной войны. Несколько лет назад они нередко говорили, что их страна не может праздновать 8 мая как день освобождения, поскольку он одновременно является днем катастрофического поражения нации. На этом же, последнем, праздновании их прежняя сдержанная позиция полностью изменилась: немцы участвовали в нем как немцы, способные безоговорочно приветствовать результаты 8 мая 1945 г. Политическая культура, позволяющая таким образом преодолеть традиционные национальные чувства, не являются опорой для тех настроений, появлению которых способствует Йорг Фридрих. Юрген Хабермас может гордиться: конституционный патриотизм победил даже в объединенной Германии.
Однако не менее удивительным представляется мне и отсутствие такой дискуссии в США, если не в Великобритании. Американская политическая культура делает невозможным настолько толерантное рас-
43
Города под прицелом: споры и умолчания о бомбардировках с воздуха во время Второй мировой войны
смотрение недостатков, допущенных во время Второй мировой войны, во всяком случае - пока. Да, американцы сейчас выражают общенациональное раскаяние, сокрушаясь об истреблении индейцев, рабовладении, линчевании и сегрегации афроамериканцев, интернировании американцев японского происхождения на Западном побережье страны во время Второй мировой войны. Однако «война за правое дело» еще слишком свежа в памяти - или представляет собой слишком важное понятие, чтобы ее можно было подвергнуть подобному эмоциональному суду. Страстные споры вокруг проходившей в 1995 г. выставки, посвященной бомбардировщику «Энола Гей», какими бы ущербными ни были сопроводительные материалы, показали насколько жестким остается сопротивление такого рода пересмотру18. Действительно, можно ставить под вопрос и обсуждать оправданность бомбардировки Хиросимы и Нагасаки, но обычная воздушная война не подлежит переоценке со стороны широкой общественности. Недавно вышедшие исторические книги об американских бомбардировщиках, особенно история налетов Б-24 «Либерейтор», написанная Стивеном Эмброузом, выдержаны в героических тонах. «Крылья зари» -волнующее исследование Томаса Чилдерса, которое, по-видимому, и вдохновило Эмброуза (хотя он так и не признал этого), посвященное его дяде, служившему летчиком на Б-24, также не подвергает сомнению обоснованность воздушных налетов, продолжавшихся до апреля 1945 г. включительно19. Чилдерс, однако, сознательно писал книгу, рассказывающую о субъективном опыте простых американцев, сопряженном с огромным риском, причем действовали они по приказу командования. Он обещал выпустить и второй том, посвященный испытаниям, выпавшим людям на земле. Но хотя американские солдаты должны отказываться выполнять безнравственные приказы, а командиров следует наказывать за отдание таких приказов, никто не утверждает, что какой бы то ни было аспект воздушной войны подпадает под моральную категорию безнравственности.
Споры вокруг воздушной войны - и в Германии, и в Великобритании, и в США - показали, что дискуссия по поводу оправдания массированных бомбардировок с воздуха, в которой оперировали такими аргументами, как законность или «справедливая война», во многом, ведется
18 См. Philip Nobile (ed.), Judgment at the Smithsonian: Smithsonian Script by the Curators at the National Air and Space Museum, Marlowe & Company, New York, 1995. Послесловие Бартона Дж. Бернстайна представляет собой ценное резюме дискуссий, проходивших после 1945 г.
19 Thomas Childers, Wings of Morning: The Story of the Last American Bomber Shot down over Germany in World War II, Addison Wesley, Reading, MA, 1995; Stephen E. Ambrose, The Wild Blue: The Men and Boys who Flew the B-24s over Germany, Simon & Schuster, New York, 2001.
44
Том 87 Номер 859 Сентябрь 2005 г.
МЕЖДУНАРОДНЫЙ
ЖУРНАЛ
Красного Креста
не по существу. В масштабных национальных войнах, даже в тех случаях, когда общества находились под контролем тоталитарных режимов и предполагалось, что граждане никак не могут повлиять на своих правителей, возмездие стало принятой линией действия. Как писал один либеральный депутат британского парламента в 1942 г.: «Я всей душой за бомбардировки рабочих кварталов немецких городов. Я - последователь Кромвеля и считаю, что нужно «убивать во имя Господне», потому что уверен - гражданское население Германии не поймет, что такое ужасы войны, пока не испытает их на себе»20. Конечно, если бомбардировки ведутся в педагогических целях, это не значит, что пятилетние дети заслужили такой урок. Нет, это предполагает, что урок должны усвоить немецкие родители, чьи дети погибают у них на глазах. Но даже когда праведный гнев не достигает такого накала, мы склонны принимать идею репрессалий. Потенциальные репрессалии несомненно стали рассматриваться как нечто допустимое во время «холодной войны», когда массированное возмездие базировалось на доктрине «взаимно гарантированного сдерживания» и ответный удар, или стратегия ударов по городам, широко поддерживался вплоть до 1980-х гг., когда консенсус по ядерному сдерживанию начал размываться.
И все же, большинство из нас считает, что репрессалии должны исходить или из вероятностной оценки, или из статистической определенности. Неприемлемым остается превращение отдельных гражданских лиц в объект нападения. Приемлемыми считаются те репрессалии, осуществление которых исходит из статистической определенности - они приведут к гибели некоторого процента гражданского населения. В конечном итоге, те из нас, кто считает воздушную войну допустимой, говорят, что при некоторых условиях необходимо заживо сжигать младенцев. Даже если мы специально не стараемся убивать младенцев, мы все достаточно хорошо знакомы со статистикой, чтобы понимать: наш исторически обусловленный выбор обречет на смерть тех, кого никакая сколько-нибудь убедительная теория воюющего общества не может объявить сознательными сторонниками войны. «Мне отмщение, Я воздам», - говорит, как мы полагаем, Господь (Послание к Римлянам, 12:19). Отмщение, однако, вершим и мы, - в том числе, и смерть гражданских лиц, если только они не были выбраны лично в качестве жертв. И это примечательно. Почему, например, для нас более приемлемо, если погибнет, скажем, 5 процентов населения полумиллионного города (25 тысяч), если точно не определяется, кто именно войдет в эти пять процентов, а вот расстрел на
20 Geoffrey Shakespeare to Archibald Sinclair, cited in Hastings, op. ct (примечание 15), p. 147.
45
Города под прицелом: споры и умолчания о бомбардировках с воздуха во время Второй мировой войны
месте 50 заложников неприемлем? Тем не менее это так. Речь здесь идет не о случайности выбора, ведь террорист тоже не знает, например, какие именно молодые люди танцуют в иерусалимском кафе или кто уже пришел на работу во Всемирный торговый центр. Он убивает по принципу лотереи. Так в чем же дело? В расстоянии? Значит ли это, что если кто-то убивает с близкого расстояния, то он несет большую ответственность, чем тот, кто делает то же самое, но издалека? Какова бы ни была природа этих моральных соображений и какова бы ни была причина смерти - бомбардировка, блокада, радиация и т.д. - смерть человека, не выбранного конкретно, более приемлема, чем смерть точно указанной жертвы. Но разве для нравственного чувства более приемлемо относиться к жизни и смерти как к лотерее, чем уничтожать четко определенные группы людей? И почему нужно считать допустимым средством ведения войны массированные бомбардировки городов, жертвами которых неизбежно становятся невинные люди, и в то же время осуждать террористов, преднамеренно убивающих невинных гражданских лиц, ставших пешками в политической игре?
Есть два ответа на эти вопросы, и ни один из них нельзя признать полностью удовлетворительным. Террористы изначально стремятся убивать невинных, при бомбардировках городов невинные жертвы воспринимаются как печальная необходимость. Конечно, историк -не моралист. Но насколько серьезно это различие? Второй ответ: режимы зла держат своих собственных граждан в заложниках и несут такую же ответственность за смерть «невинных», как и те, кто наносит им поражение. Войну начали немцы или их фюрер. Это звучит убедительно, но не уменьшает ответственность летчиков ВВС. В каком возрасте человек становится нацистом или хотя бы приспешником нацистов? Конечно, не раньше 4, или 5, или 6, или ... лет. Читатели ждут от историков (и, по-моему, совершенно правильно), чтобы те взяли на себя суррогатную ответственность за одобрение того непростого выбора, который пришлось сделать героям их книг. Если мы скажем, что «Огонь» Фридриха несбалансирован и написан слишком эмоционально, это не решит проблему. Как добрые либералы мы можем вполне убедительно утверждать, что наши государственные деятели и летчики могли бы убить меньше маленьких детей или некомбатантов, и, вероятно, именно к такому выводу придет большинство из нас, прочитав эту книгу. Но в конце концов я вынужден выступить против несообразностей и взглядов, которых я предпочитаю избегать. Jus in bello остается, в лучшем случае, асимптотическим руководством, которое никогда не будет соблюдаться в полной мере, а зачастую - станет лицемерно нарушаться. Но что еще нам остается?
46
