CC BY
19ЯЗЫКОЗНАНИЕ
LINGUISTICS
УДК 821.161.1
doi: 10.52470/2619046Х_2022_3_16
«ГОРИЗОНТЫ ОЖИДАНИЙ» В РОМАНЕ Ф.М. ДОСТОЕВСКОГО «ПРЕСТУПЛЕНИЕ И НАКАЗАНИЕ»
Е.А. Горбаренко
Аннотация. В статье представлен опыт применения принципов рецептивной эстетики к роману «Преступление и наказание» Ф.М. Достоевского. Обозначаются несколько возможных уровней: читательский, авторский и уровень героя. Основной акцент в представленной работе сделан на уровне героев романа. Прослеживается динамика «горизонтов ожиданий» у различных героев и ее влияние на динамику сюжета произведения. Автором статьи вводится понятие «персонифицированного горизонта ожиданий», которое расширяет существующие в достоевистике представления об особенностях характеров героев «Преступления и наказания». Как перспектива исследования обозначена проблема авторского «горизонта ожиданий», рассмотрение которой позволит проследить динамику художественных образов от замысла до окончательного воплощения на страницах романа.
Ключевые слова: рецептивная эстетика, читательское восприятие, восприятие авторское, вариативность сюжета, «горизонты ожиданий».
«HORIZONS OF EXPECTATIONS» IN F.M. DOSTOEVSKY'S NOVEL «CRIME AND PUNISHMENT»
E.A. Gorbarenko
Abstract. This article presents the experience of applying the principles of receptive aesthetics to the novel «Crime and Punishment» by F.M. Dostoevsky. Several possible levels are indicated: reader, author and hero level. The main emphasis in the presented work is made on the level of the heroes of the novel. The dynamics of «horizons of expectations» among various heroes and its influence on the dynamics of the plot of the work are traced. The author of the article introduces the concept of «personified horizon of expectations», which expands the existing ideas about the characteristics of the characters of «Crime and Punishment» in Dostoevistics. As a perspective of research, the problem of the author's «horizon of expectations» is pointed out, the consideration of which will allow tracing the dynamics of artistic images from the idea to the final embodiment on the pages of the novel.
Keywords: receptive aesthetics, reader's perception, author's perception, plot variability, «horizons of expectations».
Понятие «горизонты ожиданий» является ключевым в теории восприятия Г.Р. Яусса [6] и используется в рецептивной эстетике, но можно и обойти эту методологию стороной, чтобы
понимать «горизонты ожиданий» в расширительном значении. Тогда имеется в виду, что они образуются и подвижно меняются не только у читателя (согласно Г.Р. Яуссу), но и у героев произведения, а также у самого писателя.
«Горизонты ожидания» заложены уже в заглавие романа: за любым преступлением последует наказание. У автора это обусловлено логикой и развитием замысла.
Первоначально он предложил роман для публикации редактору «Русского вестника» М.Н. Каткову в сентябре 1865 г. и изложил его общую «идею». В ней обозначен основной «горизонт ожидания», авторский и читательский: главный герой после убийства претерпевает наказание, нравственное и юридическое. Однако это было слишком прямо и просто, что осознавал и сам Достоевский. В том же письме Каткову он добавляет: «Само собою разумеется, что я пропустил в этом теперешнем изложении идеи своей повести - весь сюжет. За занимательность - ручаюсь, о художественном исполнении - не беру на себя судить» [2, т. 28/2, с. 136-138]. Здесь предполагается, что «весь сюжет» по ходу его «художественного исполнения» насытится в романе перипетиями душевно-духовной жизни Раскольникова. Оба заглавных понятия - как «преступление», так и «наказание» - будут при том наполняться всё новыми нюансами.
Герой по ходу сюжета то сомневается в задуманном и страшится его, то преодолевает сомнения и находит новые мотивировки. «.. .Нечем тут было смущаться! .. ..и вот, в один миг, крепнет ум, яснеет мысль, твердеют намерения!» [2, т. 6, с. 10-11]. Тем самым горизонты задуманного преступления и его последствий неоднократно отодвигаются, а затем вновь становятся актуальными. Этому так или иначе способствуют фактически все персонажи, с которыми Раскольников вступает во взаимоотношения.
Например, «процентщица» Алена Ивановна. Раскольников узнал о ней случайно и с первой встречи почувствовал острую неприязнь. Вслед за этим ему случилось нечаянно подслушать в трактире разговор студента с офицером об этой самой «старухе». Они обсуждали, будет ли справедливо убить ее - никчемную и даже вредную - и ограбить, чтобы на вырученные деньги поправить своё положение и затем сеять добро другим людям. Рас-кольникову странно, «почему именно теперь пришлось ему выслушать именно такой разговор и такие мысли, когда в собственной голове его только что зародились. такие же точно мысли? и почему именно сейчас, как только он вынес зародыш своей мысли от старухи, как раз и попадает он на разговор о старухе?.. <.. .> Этот ничтожный, трактирный разговор имел чрезвычайное на него влияние при дальнейшем развитии дела: как будто действительно было тут какое-то предопределение, указание.» [2, т. 6, с. 55. - выделено Достоевским]. Так формируется идея Раскольникова и проясняется первоначальный «горизонт ожиданий» от ее возможного осуществления.
Второй визит к Алене Ивановне сам герой осознает как «пробу» идеи, то есть идет, чтобы осмотреться в квартире и, главное, почувствовать себя в роли возможного убийцы. Эта «проба» дала временный отрицательный результат: «О боже! как это всё отвратительно! и неужели, неужели я. нет, это вздор, это нелепость! - прибавил он решительно. - и неужели такой ужас мог прийти мне в голову? На какую грязь способно, однако, мое сердце! Главное: грязно, пакостно, гадко, гадко!.. и я, целый месяц.» [2, т. 6, с. 10]. То есть идейный «горизонт» с негодованием отвергается как нежеланный и даже отвратительный. Но далее знакомство с Мармеладовым и история его семьи вновь идейно мотивирует Раскольникова. Он узнает о Соне и ее добровольном «жребии» - спасать семью ценой своей девичьей чести. Первая реакция негодующего героя - «Вот ведь пользуются же! и привыкли. Поплакали, и привыкли. Ко всему-то подлец-человек привыкает!» [2, т. 6, с. 25]. Но это дает сильный мотив к осуществлению идеи и актуализирует прежний «горизонт»: не все подлецы! Нельзя к такому привыкать! «.Нет никаких преград, и так тому и следует быть!..» [2, т. 6, с. 25].
Далее аргументов добавляет полученное от матери письмо. Участь ее и сестры ужасна, к Дуне Родион даже примеряет «жребий» Сони. Это нагнетает его идейную решимость: «Теперь же письмо матери вдруг как громом в него ударило. Ясно, что теперь надо было не тосковать, не страдать пассивно, одними рассуждениями о том, что вопросы неразрешимы, а непременно что-нибудь сделать, и сейчас же, и поскорее. Во что бы то ни стало надо решиться, хоть на что-нибудь, или...
"Или отказаться от жизни совсем! - вскричал он вдруг в исступлении, - послушно принять судьбу, как она есть, раз навсегда, и задушить в себе всё, отказавшись от всякого права действовать, жить и любить!"» [2, т. 6, с. 39].
Вместе с тем, вплоть до преступления Раскольников еще не обречен на него, продолжает колебаться, и признаки идейного «горизонта ожиданий», почти по-ахмадулински,
- «то явятся, то растворятся снова». Достоевский подчеркивает это, как, например, в таком случае: «Заметим кстати одну особенность по поводу всех окончательных решений, уже принятых им в этом деле. Они имели одно странное свойство: чем окончательнее они становились, тем безобразнее, нелепее, тотчас же становились и в его глазах. Несмотря на всю мучительную внутреннюю борьбу свою, он никогда, ни на одно мгновение не мог уверовать в исполнимость своих замыслов, во всё это время. и если бы даже случилось когда-нибудь так, что уже всё до последней точки было бы им разобрано и решено окончательно и сомнений не оставалось бы уже более никаких, - то тут-то бы, кажется, он и отказался от всего, как от нелепости, чудовищности и невозможности» [2, т. 6, с. 57].
Таким резким колебаниям способствуют, как уже сказано, самые разные персонажи. Например, бывший сокурсник Раскольникова по университету Разумихин находится не в лучшей жизненной ситуации, но умудряется «держаться на плаву», зарабатывая частными уроками и заказными переводами. Это - пример для Раскольникова, еще один возможный «горизонт» для него. Симпатизирующая Родиону кухарка Настасья вступает с ним в примечательный диалог и указывает именно на этот горизонт: «Прежде, говоришь, детей учить ходил, а теперь пошто ничего не делаешь?». Раскольников с досадой отмахивается и почти проговаривается: «- За детей медью платят. Что на копейки сделаешь? - продолжал он с неохотой, как бы отвечая собственным мыслям, - а тебе бы сразу весь капитал? - Он странно посмотрел на нее.
- Да, весь капитал, - твердо отвечал он помолчав. - Ну, ты помаленьку, а то испужаешь; страшно уж очинна» [2, т. 6, с. 26-27]. То есть Раскольников в этот сюжетный момент находится во власти другого «горизонта ожиданий», преступного и пугающего, и Настасья чутко уловила это. Ее последняя скептичная реплика - тоже своего рода предупреждение герою, как бы с трезвых простонародных позиций.
Выразительно, каждый по-своему, способствуют колебаниям героя и смене его «горизонтов» - Соня Мармеладова, Свидригайлов, следователь Порфирий и другие персонажи романа. Об этом еще будет особо сказано.
Но главное, конечно, - это голос собственной совести, тот самый предупреждающий «наказ», который был внятен Раскольникову еще до преступления, при одном только замысле. Совестливые инстинкты героя невольно согласуются с шестой и восьмой заповедями Библии: «Не убий», «Не укради», а после убийства голос совести лишь обостряется: «...как смел я, зная себя, предчувствуя себя, брать топор и кровавиться! Я обязан был заранее знать. Э! да ведь я же заранее и знал!..» - прошептал он в отчаянии» (выделено мной. - Е.Г.) [2, т. 6, с. 210]. То есть нравственное наказание предшествует самому преступлению, и такое наказание, по словам самого героя, - «опричь каторги» [2, т. 6, с. 203].
Наконец, и само убийство оборачивается в осознании совестливого героя преступлением перед самим собой: «Разве я старушонку убил? Я себя убил, а не старушонку! Тут так-таки разом и ухлопал себя, навеки!..» [2, т. 6, с. 322]. Так что преступление в известном смысле уже совмещается с наказанием.
Смысл заглавия широко и разнообразно отражается в судьбах сопутствующих Расколь-никову персонажей. Почти для каждого из них по ходу сюжета открываются свои «пороги», которые они вынуждены или желают «переступить» - по сердечным «наказам» либо вопреки им [4]. Во всех случаях они имеют свои «горизонты ожиданий», и за каждым, в зависимости от результата, открываются новые. Смена «горизонтов» обусловливает динамику в сюжетных судьбах героев.
Например, Соня Мармеладова. Она переступила свой порог, когда пожертвовала собой ради семьи, и в результате живет с горьким наказом в душе: «Да ведь я. бесчестная. я великая, великая грешница!» [2, т. 6, 246]. Раскольников с готовностью подтверждает это, будто бы «нашел себе пару»: «А что ты великая грешница, то это так» [2, т. 6, с. 247], и предлагает он ей новый общий «горизонт», неопределенный и для нее пугающий: «- У меня теперь одна ты, - прибавил он. - Пойдем вместе. <.> Мы вместе прокляты, вместе и пойдем! <.>
- Куда идти? - в страхе спросила она и невольно отступила назад.
- Почему ж я знаю? Знаю только, что по одной дороге, наверно знаю, - и только. Одна цель!» [2, т. 6, с. 252]. Прежние преступления и наказания у них слишком разные. Соня, в отличие от Родиона, осталась после своей жертвы чиста перед законом. Она вынуждена «жить по желтому билету», то есть официально зарегистрирована как проститутка (обычная для той эпохи практика). Законы человеческого общежития она также не переступает - ведь в описанном мире каждый выживает как может. Переступает она, таким образом, свою девичью честь, а также законы божеские - потому искренно считает себя «бесчестной грешницей». Ее «горизонт ожиданий» до встречи с Раскольниковым - ужасен и беспросветен. Но по ходу взаимоотношений просвет появится, и для них все-таки прояснится общий «горизонт ожиданий» - это страдания друг за друга.
Свой «порог» намерена была переступить и Дуня Раскольникова. Ее «горизонт ожиданий» был связан с благополучием семьи, которое мог бы обеспечить будущий муж, Петр Лужин. Однако брат этому воспротивился и дает сестре завет: «...дойдешь до такой черты, что не перешагнешь ее - несчастна будешь, а перешагнешь - может, еще несчастнее будешь.» (выделено мной. - Е.Г.) [2, т. 6, с. 174]. Этому вторит и Лужин, угрожая невесте: «Во всем есть черта, за которую перейти опасно; ибо, раз переступив, воротиться назад невозможно» (выделено мной. - Е.Г.) [2, т. 6, с. 230]. Один из немногих в романе счастливых поворотов в судьбе связан именно с Дуней. Разумихин откроет ей новые «горизонты ожиданий», и для этого не понадобится никаких роковых «переступаний».
Не так очевидны, но вполне различимы «преступление и наказание» в образе «старухи-процентщицы», Алены Ивановны. Собственно, что переступает она? Ведь перед юридическим законом она «чиста». Ее можно, согласно современной терминологии, считать «самозанятой предпринимательницей». Законы человеческого общежития она также не переступает. С ними вполне согласуется ее жизненная практика. Она - хищница и живет за счет чужой нужды [2, с. 48]. Нюансы преступления в ее случае проясняются через наказание. Имеется в виду не «карающий топор» Раскольникова, а признаки, по которым можно судить о душевных инстинктах «старухи». С ее трупа убийца снял сразу два крестика; в ее укромной комнате он видит целый киот с образами, и главное, как известно из подслушанного героем разговора, она оставила духовное завещание, по которому все ее деньги «назначались в один монастырь в Н-й губернии, на вечный помин души» [2, т. 6, 53]. Это ее «горизонт ожиданий». То есть, по оставленным автором признакам, переступает она законы божеские, и сама Алена Ивановна не может этого не чувствовать. Срабатывают ее совестливые инстинкты, глубоко запрятанный наказ.
Важный образ в романе - Аркадий Свидригайлов. Это вполне «преступный» тип: на его совести, по многим намекам, целый ряд смертей, в том числе его слуги, некой девочки и даже супруги. Сам он даже не считает нужным опровергать такие слухи, остается равнодушен
к любым обвинениям. То есть переступал он и ломал чужие судьбы, может быть, не раз, но лишь в угоду своей развратной натуре. Поначалу никакие «горизонты» его не влекут и ничем не грозят, жить ему - не для чего. Поэтому он способен как на дурное, так и на хорошее. «.Не привилегию же в самом деле взял я делать одно только злое» [2, т. 6, с. 223].
Развратная тяга к Дуне Раскольниковой сменяется у героя большим чувством к ней, на которое она не может ответить взаимностью. Тогда и появляются у Свидригайлова «горизонт ожиданий», «порог» и «наказ». Когда Дуня оказывается в его власти, он не может «переступить порог» - овладеть ею: «- Так не любишь? - тихо спросил он. Дуня отрицательно повела головой. - И. не можешь?.. Никогда? - с отчаянием прошептал он. - Никогда! - прошептала Дуня» [2, т. 6, с. 382]. После этого, на фоне отчаяния героя, его душой овладевает под грузом прошлых мрачных деяний давно созревавший «наказ» - завершить жизненный путь. Что он и осуществляет, застрелившись.
Свои «переступания порога», «горизонты ожиданий» и «наказы» распознаются в сюжетных судьбах почти всех других значимых персонажей романа из окружения Раскольникова. Как уже отмечено, это «старуха-процентщица» Алена Ивановна, Разумихин и даже следователь Порфирий. В последнем, например, можно видеть манипулятора людьми, мастера ложных горизонтов, - как для себя, так и для других. Разумихин рассказывает о нем: «Прошлого года уверил нас для чего-то, что в монахи идет: два месяца стоял на своем! Недавно вздумал уверять, что женится, что всё уж готово к венцу. Платье даже новое сшил. Мы уж стали его поздравлять. Ни невесты, ничего не бывало: всё мираж! <.. .> - В самом деле вы такой притворщик? - спросил небрежно Раскольников. - а вы думали, нет? Подождите, я и вас проведу» [2, т. 6, с. 198]. В последнем, решающем разговоре с Раскольниковым Порфирий демонстративно как бы «переступает порог» противостояния следователя с преступником, говорит «начистоту» и предлагает ему спасительный «горизонт». Притом самому ему, следователю, этот горизонт недоступен: «Кто я? Я поконченный человек, больше ничего. Человек, пожалуй, чувствующий и сочувствующий, пожалуй, кой-что и знающий, но уж совершенно поконченный. А вы - другая статья: вам бог жизнь приготовил» [2, т. 6, с. 352]. Самоуничижение здесь сопровождается переадресацией «наказа»: «Станьте солнцем, вас все и увидят. Солнцу прежде всего надо быть солнцем» [2, т. 6, с. 352].
Оригинальное художественное решение Достоевского состоит в том, что для ключевых героев получают значение персонифицированные «горизонты ожиданий». По понятным причинам их особенно много у мечущегося Раскольникова. Это - процентщица Алена Ивановна; Соня Мармеладова; Свидригайлов; Разумихин; следователь Порфирий; маляр Миколка. Вот и мать Родиона, Пульхерия Раскольникова, с первого взгляда распознала в Соне нечто крайне важное для его будущего. Она говорит дочери: «Предчувствие у меня такое, Дуня. Ну, веришь иль нет, как вошла она, я в ту же минуту и подумала, что тут-то вот главное-то и сидит.» [2, т. 6, с. 185].
Раскольникова периодически тянет то к одному такому «горизонту», то к другому. Например: «Вопрос, почему он пошел теперь к Разумихину, тревожил его больше, чем даже ему самому казалось; с беспокойством отыскивал он какой-то зловещий для себя смысл в этом, казалось бы, самом обыкновенном поступке. «Что ж, неужели я всё дело хотел поправить одним Разумихиным и всему исход нашел в Разумихине?» - спрашивал он себя с удивлением» [2, т. 6, с. 44].
Неоднократно тянет Раскольникова к Свидригайлову: «Он спешил к Свидригайлову. Чего он мог надеяться от этого человека - он и сам не знал» [2, т. 6, с. 353]. Бывает, что персонализированные горизонты в самосознании Раскольникова сталкиваются и пересекаются. Как в таком, например, случае: «А между тем он все-таки спешил к Свидригайлову; уж не ожидал ли он чего-нибудь от него нового, указаний, выхода? и за соломинку ведь хвата-
ются! Не судьба ль, не инстинкт ли какой сводит их вместе? Может быть, это была только усталость, отчаяние; может быть, надо было не Свидригайлова, а кого-то другого, а Свидри-гайлов только так тут подвернулся. Соня? Да и зачем бы он пошел теперь к Соне? <.> Да и страшна была ему Соня. Соня представляла собою неумолимый приговор, решение без перемены. Тут - или ее дорога, или его» [2, т. 6, с. 354].
В подобных периодических случаях герою самому, как правило, не до конца ясно - отчего его тянет то к одному, то к другому герою. В этом мы можем видеть те самые «маркеры значимости», которые предусмотрены в субъект-субъектным методе Т.А. Касаткиной [3, с. 12-14]. Согласно этому методу, «есть специальные фразы у Достоевского, которые он применяет в тексте для того, чтобы обратить внимание читателя на то, что сейчас будет происходить что-то очень важное. И это очень важное очень часто не имеет отношения к непосредственному, поверхностному сюжету текста. Поэтому то, что происходит, сопровождается словами: «не знаю, зачем он это сказал», «и зачем он это сказал», «непонятно почему», «непонятно зачем» и подобными. Тем самым нам дают понять, что причинно-следственные связи уходят из области событийного сюжета куда-то в иной план, где нам их нужно отследить, если мы хотим понять, о чем здесь на самом деле идет речь. То есть - есть целый ряд фраз-сигналов, которыми Достоевский обозначает, так сказать, концы нитей, потянув за которые, мы обнаружим, что у нас собралось вместе несколько абсолютно разведенных в тексте эпизодов и деталей, которые вот этой странной ниточкой оказываются связаны между собой и нуждаются в комплексном рассмотрении» [3, с. 34-35].
Наши предыдущие наблюдения и суждения подтверждают логику Т.А. Касаткиной. В романе Достоевский неоднократно «сигнализирует» читателю о том, что Раскольникова тянет то к одному персонажу, то к другому по каким-то необъяснимым и тревожащим его причинам. Если использовать «комплексное рассмотрение» (по Касаткиной) этих случаев, то как раз и проясняется, что за каждым персонажем - Разумихиным, Соней, Свидригайловым, Порфирием - Раскольниковым подсознательно угадываются разные, зачастую взаимоисключающие «горизонты». По поводу Разумихина выше отчасти уже сказано. Это для колеблющегося героя перспектива уклониться от задуманного преступления, пытаться по примеру приятеля выживать за счет платных уроков и переводов. Вот в колебаниях Раскольникова случай одномоментной смены «горизонтов»: «Гм... к Разумихину, - проговорил он вдруг совершенно спокойно, как бы в смысле окончательного решения, - к Разумихину я пойду, это конечно. но - не теперь. Я к нему. на другой день, после того пойду, когда уже то будет кончено и когда всё по-новому пойдет.» и вдруг он опомнился. «После того, - вскрикнул он, <.> - да разве то будет? Неужели в самом деле будет?» [2, т. 6, с. 44-45]. Достоевским здесь выделены (подчеркнуты) указательные местоимения, за которыми скрывается еще только задуманное и до сих пор пугающее героя убийство.
Случаи с влечением Раскольникова к Соне Мармеладовой сложнее и многограннее. Она его и пугает, и неудержимо влечёт к себе. Пугает потому, что в ней он угадывает живое опровержение своего преступного замысла. Влечёт - отчасти по той же причине. До убийства ее участь («жребий») и тягостный «горизонт ожиданий» включаются в состав мотивов, подкрепляющих его идею. Особенно это очевидно, когда герой проецирует этот «жребий» на судьбу своей сестры: «Да чего: тут мы и от Сонечкина жребия, пожалуй что, не откажемся! Сонечка, Сонечка Мармеладова, вечная Сонечка, пока мир стоит!» [2, т. 6, с. 38]. После же убийства «старухи» и ее сестры Лизаветы колебания Раскольникова переходят в другую плоскость (признаться - не признаться). Здесь модус влияния Сони прямо направлен на его покаяние, которому он поначалу всячески противится.
Всё осложняется поначалу скрытым, но затем усиливающимся и проясняющимся мотивом любви (к тому же взаимной). В черновых записях к роману писатель давал себе зарок:
«Ни слова о любви!» [2, т. 7; с. 138]. Понятно почему - идейно одержимому Раскольникову по ходу сюжета должно быть «не до этого». Но в тех же записях Достоевский сам же и прогнозирует: «Соня и любовь к ней сломали» [2, т. 7, с. 135]. Так оно и случилось по логике сюжета: не только духовное воздействие Сони, но и любовь к ней Раскольникова способствовали в финале романа образованию и признанию ими общего «горизонта ожиданий», надежд на будущее.
В комплексное рассмотрение «маркеров значимости» нужно включить взаимоотношения Раскольникова со Свидригайловым. При этом нужно иметь в виду «теорию» центрального героя о двух разрядах, на которые делится человечество. Коротко говоря, «необыкновенные» люди могут, по логике Раскольникова, позволять себе распоряжаться судьбами «обыкновенных», и им разрешается даже «кровь по совести». Это изложил герой в своей давней статье. Следователь Порфирий проницательно замечает: «.когда вы вашу статейку-то сочиняли, - ведь уж быть того не может, хе-хе! чтобы вы сами себя не считали, ну хоть на капельку, - тоже человеком "необыкновенным"» [2, т. 6, с. 204]. Так оно и есть. Раскольников хотел бы себя считать человеком из разряда «необыкновенных», только вот всё сомневается, колеблется, а Свидригайлов относится ко всему, что у него было в прошлом (кроме Дуни), без сомнений и колебаний, почти с равнодушием. Так неужели именно он - из «необыкновенных», по теории Раскольникова? Поэтому, при всей острой неприязни к Свидригайлову, герой не может не предугадывать в нем наличие возможного для себя «горизонта ожиданий» (противоположного тому, что предлагает Соня). Потому-то его бессознательно всякий раз и тянет к Свидригайлову. Вот и сам роковой герой подтверждает ему: «Ведь я сказал, что мы сойдемся, предсказал вам это, - ну вот и сошлись, и увидите, какой я складной человек. Увидите, что со мной еще можно жить.» [2, т. 6, с. 335].
Однако это будет опровергнуто самоубийством Свидригайлова, о котором случайно услышал Раскольников в полицейском участке, куда пришел по настоянию Сони с намерением сдаться властям. «Горизонт» Свидригайлова оказался гибельным, с ним уже нельзя жить. Потрясенный Раскольников на минуту раздумал каяться и вышел из участка. Однако при виде Сони на улице, которая с горечью всплеснула руками (ведь она была готова разделить с ним судьбу), он вернулся и осуществил свое намерение. В этом можно видеть своеобразную очную ставку двух «горизонтов» - гибельного свидригайловского и живительного от Сони.
Персонифицированные «горизонты ожиданий» возникают и у других персонажей романа. Например, для матери и сестры Раскольникова - он сам «в ходу и на первом плане стоит. Ну как же-с, счастье его может устроить, в университете содержать, компанионом сделать в конторе, всю судьбу его обеспечить <.> а мать? Да ведь тут Родя, бесценный Родя, первенец! Ну как для такого первенца хотя бы и такою дочерью не пожертвовать! О милые и несправедливые сердца!» [2, т. 6, с. 38]. Для всего семейства Мармеладовых воплощенный «горизонт ожиданий» - это Соня. Для Сони - Раскольников. Для Дуни Раскольниковой - это, как уже сказано, брат Родя, а также Лужин и затем Разумихин. Для Свидригайлова - это Раскольников и затем его сестра Дуня. Она же сама - «горизонт» для Лужина и Разумихина.
Наряду с персонификацией горизонтов ожиданий, примечательно еще одно художественное решение Достоевского - их преломление в снах Раскольникова и Свидригайлова. Для первого это сны об изуверском убийстве лошади; о насмехающейся над ним покойной «старухи-процентщицы»; о «трихинах», заразивших человечество. После сна о лошади он почти останавливается в ужасе на пороге преступления: «Боже! - воскликнул он, - да неужели ж, неужели ж я в самом деле возьму топор, стану бить по голове, размозжу ей череп. буду скользить в липкой, теплой крови, взламывать замок, красть и дрожать; прятаться, весь залитый кровью. с топором. Господи, неужели?» [2, т. 6, с. 50], а после преступления он видит сон, в котором убитая Алена Ивановна издевательски смеется над ним. Это предрека-
ет ему будущую собственную оценку содеянного («Разве я старушонку убил? Я себя убил, а не старушонку!»).
У Свидригайлова - свои кошмары, сны об утопившейся девочке и развратном ребенке. Для обоих героев в снах совмещаются ретроспективный и перспективный горизонты: из прошлого вырастает прогноз на будущее. Подобные «горизонты ожиданий» формируют впечатления, которые позволяют читателю предугадывать последующую судьбу каждого из героев.
Еще один важный аспект выраженности авторских «горизонтов ожиданий» открывается у Достоевского в том, как он сам на уровне начального замысла воображает себе образ того или иного героя, и как затем может меняться их первоначальная «репутация» по ходу сюжета. В «Преступлении и наказании» подобное нарушение горизонтов авторских ожиданий наблюдается в образах Свидригайлова, Лебезятникова и отчасти Разумихина. Это широко и убедительно уже было обосновано в исследованиях Б.Н. Тихомирова [5] и А.П. Власкина [1].
Библиографический список
1. Власкин А.П. Лебезятников против Раскольникова: О дифференциации героев Достоевского // Три века русской литературы. М.; Иркутск, 2012.
2. Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений: в 30 т. Ленинград, 1985. Т. 28/2.
3. Касаткина Т.А. О субъект - субъектном методе чтения // Достоевский как философ и богослов: художественный способ высказывания. М., 2019.
4. Макаричев Ф.В., Власкин А.П., Макаричева Н.А. Душевная жизнь и ее воплощение в произведениях Ф.М. Достоевского. СПб., 2022.
5. Тихомиров Б.Н. Другой Свидригайлов: неосуществленный замысел Достоевского начала 1867 года (наблюдения и гипотезы) // Три века русской литературы. Ф.М. Достоевский: о творчестве и судьбе. М.; Иркутск, 2011.
6. Яусс Х-Р. К проблеме диалогического понимания // Вопросы философии. 1994. № 12.
Е.А. Горбаренко
старший преподаватель кафедры социально-экономических и гуманитарных дисциплин Санкт-Петербургский университет МВД России, Ленинградский областной филиал E-mail: romanovakaterina@list.ru
