CC BY
92
© 2008 г.
А.В. Епимахов, И.В. Чечушков
«ГОРИЗОНТ КОЛЕСНИЧНЫХ КУЛЬТУР» СЕВЕРНОЙ ЕВРАЗИИ: ПОЭТИЧЕСКАЯ МЕТАФОРА И ИСТОРИЧЕСКОЕ СОДЕРЖАНИЕ*
Синхрония сродни геометрическому измерению. Ее можно описать логически, но на бумаге изобразить можно только ложно.
И. Валлерстайн
Введение
Различные аспекты колесничной тематики давно и вполне заслуженно находятся в сфере интересов самых разных специалистов — историков, археологов, лингвистов и др. Особое звучание теме придает ее общепризнанное значение в вопросах, связанных с происхождением и распространением индоевропейских языков, распадом ИЕ единства, реконструкцией индоиранских мифологических сюжетов. Подробный обзор этой части историографии не входит в наши планы, тем более что примеры такого рода имеются в изобилии1. Свою задачу мы видим куда скромнее: оценка эвристических возможностей термина, вынесенного в заглавие и получающего все большее распространение в специальной литературе2. Предвидя разноголосицу оценок, обратимся, тем не менее, к содержанию составляющих само словосочетания «горизонт колесничных культур», дабы рассмотреть возможность использования колесничного комплекса в качестве средства синхронизации весьма удаленных друг от друга частей Евразийского континента.
Горизонты хронологические, типологические и культурные
Прежде всего, следует определиться с дефиницией понятия «горизонт». Термин широко используется в зарубежной и отечественной археологии как минимум с 1950-х гг. С самого начало он был призван преодолеть рамки археологических культур, т.е. выйти на надкультурный уровень, акцентируя внимание на широком географическом распространении конкретных типов (модов) и коротком времени их бытования3. Наиболее развернутая система понятий, включающая интересующий нас термин, в отечественной историографии предложена Л.С. Клейном4.
Горизонт — разновидность мегахронемы: мегахронема, которая устанавливает одновременное или приблизительно одновременное упокоение типов (или других абстрактов такого же рода). Является результатом обобщения и идеализации горизонтальных стратем, в которых состоят данные типы (или подобные абстракты). Разновидности горизонта: хронологический, типологический, культурный.
* Работа выполнена в рамках интеграционного проекта УрО РАН и СО РАН, при поддержке грантов РФФИ (проекты №06-06-96906-р_урал_а и 08-06-00380-а).
Среди перечисленных разновидностей наиболее интересными применительно к заявленной теме являются вторая и третья, поскольку в случае с горизонтом хронологическим речь идет о произвольно намеченных границах (например, рубеж тысячелетий, веков и т.п.). Понятие «типологического горизонта», подразумевающее одновременность упокоения эмпирических типов, видимо, может быть использовано в незначительной степени. Для огромных пространств Евразии такое понимание, по меньшей мере, трудно обосновать, а количество синкретических комплексов наперечет. Очевидно, исследователи оперирующие данным термином, усматривают за ним историческое содержание, т.е. речь идет о таком горизонте, в котором одновременность упокоения установлена для культурных типов на основе культурной оценки наблюдаемых связей и с помощью реконструкции частей, которые не выступают наглядно (т.е. используя экстра- и интерполяцию, сравнительную хронологию и т.д.). Границы культурных типов должны соответствовать реальной, внутренней периодизации древней культурной жизни. КГ рассматривает не только время упокоения, но и возраст архем, и это требует выходить за границы сетей стратем.5
Если такой вариант интерпретации принципиально возможен, есть смысл рассмотреть совокупность фактов, на которых базируется реконструкция, в частности основания для относительной и абсолютной хронологии ряда культур в той или иной степени демонстрирующих знакомство с колесничным комплексом. В данном случае мы не касаемся Переднеазиатского региона, ограничившись de facto территориями Восточной Европы, Урала, Казахстана, Западной Сибири и прилегающих к ним6.
Разнообразие способов отображения колесничных идей в археологических памятниках достаточно велико: реальные повозки и их детали, предметы конской упряжи, погребения лошадей (в первую очередь парные), изображения на посуде и наскальные рисунки. Иногда этот список расширяется за счет сопровождающего «колесничего» инвентаря (оружие, «стрекало», «предмет неизвестного назначения» и др.). Совокупность признаков для каждой из культур индивидуальна, не говоря уже о типологии находок. В этой связи необходимым является обзор фактов, который вынужденно будет носить очерковый характер.
Археологические культуры со свидетельствами знакомства с колесницей
В основу дальнейшего изложения нами положен географический принцип, в рамках региона культуры рассматриваются в хронологическим порядке. По сути, в региональных системах относительной хронологии очень немного дискуссионных звеньев, посему нами фиксируются только существующие разногласия, остальная часть подробно не обосновывается. Заметно дальше от единства мнения специалистов в вопросах согласования региональных шкал, когда трудно опереться на стратиграфические наблюдения, а типологические ряды могут интерпретироваться по-разному.
Еще одно обстоятельство требует предваряющих замечаний. Колесница в нашем понимании — это легкая, быстрая повозка, снабженная, как правило, двумя колесами со спицами и запряженная лошадьми. Ее использование связано, в первую очередь, с военной сферой, охотой, что не исключает и церемониально-ритуального варианта эксплуатации. Последний представляется производным от общепризнанного значения колесницы как социального атрибута.
Катакомбная КИО, пожалуй, наиболее раннее из восточно-европейских культурных образований, упоминаемых в связи с колесничным комплексом . В настоящее время опубликован лишь один погребальный памятник (Тягунова Могила), содержавший, по мнению авторов, остатки колесницы8. Согласно реконструкции, повозка, снабженная двумя трехчастными колесами, имела жестко зафиксированную на массивной дубовой плахе ось, решетчатые борта и мощный передок. С.Ж.Пустовалов даже предполагает наличие тормоза для «крутых и резких разворотов, остановки и т.д.»9. Трудности возникают, в первую очередь, уже в ходе анализа фактов, легших в основу реконструкции (точнее их очевидного дефицита). На это обстоятельство указывал, например, А.И.Гей10.
Однако имеются и другие вопросы, касающиеся содержательной интерпретации данного типа транспортных средств. Количество повозок в ямных и катакомбных погребениях сегодня довольно значительно, однако они обычно не определяются в качестве колесниц11. Таким образом, на повестке дня стоит, скорее, вопрос критериев. Количество колес вряд ли может быть надежным базисом для однозначных заключений, во всяком случае, по наблюдениям П.М. Кожина12, в Передней Азии имеются примеры и двух-, и четырехколесных колесниц. Апеллировать к функции данного вида транспорта также не
вполне уместно, хотя бы ввиду довольно острой дискуссии о возможности ис-
13
пользования синташтинских колесниц в боевой практике .
Интерпретация повозки со сплошными деревянными колесами как колесницы кажется нам малоосновательной. Транспортное средство такого рода в силу значительной массы вряд ли обладало быстротой и маневренностью, что почти единогласно признается главными достоинствами (и признаками) колесницы. Поэтому представляется, что облегченное колесо — непременный атрибут этого типа повозки. Кроме того, для достижения этих же целей произошел переход к использованию тягловой силы лошади — резвого и маневренного животного. Нам и другим авторам уже приходилось обосновывать обязательность введения специальных средств управления для воздействие на упряжных лошадей14. Однако для катакомбных культур нам неизвестны примеры достоверных деталей оголовья15, что косвенно свидетельствует против интерпретации повозок (включая, двухколесные) как колесниц, запряженных лошадьми — животными, обладающими высокой резвостью и требующими довольно строгой системы управления (при невозможности прямого воздействия).
Бабинская культура (КМК), относящаяся в целом к посткатакомбному времени, безапелляционно причисляется некоторыми авторами к колесничным16. Наиболее последовательным сторонником этой версии зарекомендовал себя
В.В.Отрощенко17. К числу свидетельств знакомства носителей бабинских традиций относятся единичные находки псалиев в ареале распространения культуры (Каменка, Трахтемирово, Богуслав), а также территориально-хронологическая близость с дово-волжской абашевской культурой, располагающей несомненными фактами использования колесничного комплекса (см. ниже). Не противоречат такому заключению и центрально-европейские находки в культурах, синхронных КМК. Косвенным аргументом считается традиция расположения покойного в «ящичной конструкции, что проистекает от обычая погре-
18
бения в кузове колесницы»18.
В оценке колесничных комплексов и отдельных артефактов, относящейся к бабинской культуре (КМК), мы склоняемся к точке зрения Р.А.Литвиненко19, который на основании имеющихся фактов не видит достоверных свидетельств широкого использования колесниц этой группой посткатакомбного населения за вычетом упомянутых находок. Несмотря на массовый характер погребальной обрядности (количество исследованных могил превысило три тысячи), артефактов, имеющих отношение к колесничному комплексу, нет. Включение костяных пряжек в число колесничных атрибутов кажется некоторой натяжкой, хотя они и обнаружены вместе с псалиями в комплексах доно-волжской аба-шевской культуры20 и памятниках покровского облика. Трасологический анализ также не подтверждает их функциональную принадлежность к конструкции оголовья21. Таким образом, несмотря на частичную синхронность с достоверно «колесничными» культурами, КМК не может быть безоговорочно включена в этот круг. Впрочем, имея ввиду территориально-хронологическую близость с «колесничными» культурами (включая Ближний Восток), этот тезис может изложен в иной редакции: комплекс колесничных идей не был включен в идеологическую и социальную систему бабинского населения.
22
Абашевская КИО, представленная тремя локальными вариантами22, в разной степени обеспечена интересующей нас информацией. Так средне-волжский локальный вариант вовсе не имеет колесничной атрибутики, уральский располагает единичными находками псалиев вне закрытых комплексов (поселения и
случайные находки), а в доно-вожском имеются целые серии, происходящие из
23
отдельных погребений23, выделены парные псалии (в том числе изготовленные одним мастером); небольшой серией представлены и кости лошади. Несмотря на отсутствие находок повозок, нет никаких сомнений в знакомстве местного населения с колесницей, что прямо подтверждается находками псалиев со следами сработанности, а косвенно — значительным количеством выявленных предметов (30 экз.).
Эта наиболее массовая категория по ряду специфических признаков демонстрирует вполне самостоятельную традицию (при сохранении в неприкосновенности основных принципов конструкции оголовья). Характерными чертами псалиев староюрьевского типа являются широкое использование вставных шипов; планка с расположенными в ряд отверстиями для крепления ремня (по нашему мнению, суголовного); наличие орнаментации щитка, дополнительного отверстия в иной плоскости и некоторые другие. Часть псалиев, судя по всему, изготавливалась из дерева, а кость и рог использовались только для производства вставных шипов и втулок трензельных отверстий. Абашевские образцы, без сомнения, представляют собой продукт длительного технологического и культурного развития, однако достоверные прототипы на территории Северной Евразии не известны.
Нередко погребения, содержащие находки деталей упряжи, сопровождаются предметами вооружения, в том числе статусного. Следует отметить еще одну особенность этой серии погребений — они, как правило, не входят в состав некрополей и исследованы в одиночных либо парных курганах.
Памятники потаповского культурного типа Среднего Поволжья (могильники Потаповский и Утевка IV) дали 15 прекрасных экземпляров роговых и костяных
псалиев. Численно коллекция не столь значительна, однако комплексное происхождение находок, их концентрация всего в двух памятниках позволяет говорить о системности явления. Таким образом, данную группу памятников, без сомнения, следует причислять к блоку колесничных культур. Авторы исследования Потаповского могильника связывают его генезис со смешением местного полтавкинско-абашевского населения с пришлым, мигрировавшим из-за Уральских гор с территории расселения носителей синташтинской культуры24. По конструктивным особенностям одна часть псалиев имеет прямые аналогии в доно-волжских абашевских памятниках, другая — в синташтинских.
Ранний этап срубной КИО определяется исследователями в весьма разнообразных терминах, но камнем преткновения, в сущности, является вопрос о мес-
25
те и таксономическом уровне памятников покровского типа25. Между тем, именно эта группа (наряду с иными памятниками периода) имеет наиболее выразительную колесничную атрибутику, часто сопровождаемую наборами вооружения. Разногласия могут быть сведены к нескольким ключевым вопросам: происхождение покровских древностей; степень их самостоятельности в рамках абашевской или срубной КИО; участие носителей данных традиций (с добавлением синташтинских) в генезисе собственно срубной КИО. Подспудно присутствует и проблема хронологической позиции раннесрубных памятников на межрегиональном (от Подонья до Казахстана) уровне.
Колесничные находки (16 экземпляров псалиев и жертвоприношения лошадей) связаны именно с покровской (покровско-маевской по В.В.Отрощенко) частью срубной КИО. Поиски аналогий предметам упряжи приводят, прежде всего, к наиболее близким территориально потаповским и доно-волжским аба-
шевским памятникам. Видимо, к этому же времени относятся псалии из раско-
26
лотой кости26. Историческая судьба колесничного комплекса в степях Восточной Европы не вполне ясна: означает ли исчезновение примеров помещения соответствующих атрибутов в погребения, что традиция была утрачена вовсе? С нашей точки зрения, ответ, скорее всего, отрицательный. Вероятным контрар-
27
гументом служат пиктограммы на сосудах , которые обнаружены в разных частях срубного ареала, включая восточную периферию. Отсюда же происходят и
28
отдельные находки псалиев, обнаруженные в ходе раскопок поселений28.
Синташтинская культура, стоит одной из первых в ряду колесничных, как по времени открытия в ней колесничного комплекса, так и по степени значимости и количеству находок. В середине 1970-х гг. при раскопках эпонимного памятника в Челябинской области были обнаружены остатки семи колесниц. Последующие исследования позволили выявить еще не менее 6 случаев установки в могильные ямы повозок. Все памятники находятся в степной зоне Южного Зауралья. В археологическом плане находки представляют собой пару углублений в дне могильной ямы, прямоугольных в плане и линзовидных в сечении. Их принято именовать «колесными ямками», которые выкапывались с целью фиксации в них колеса, таким образом, что последнее оказывалось углубленным в дно могилы от 1/4 до 1/3 своего диаметра. Тщательное исследование этих структур позволило в пяти случаях выявить в разрезах отпечатки спиц и ободов. Эти негативы позволяют с достаточной долей уверенности выполнить реконструкцию колеса. Оно состояло из легкого обода, 9—12 прямоугольных в
сечении спиц, составной ступицы29. Уникальной является находка повозки из
30
кургана 9, м.я. 1 могильника Кривое Озеро30, где были зафиксированы остатки ступиц, оси и днища кузова. Таким образом, было установлено и достаточно надежно документировано знакомство населения степей эпохи бронзы с идей легкой двухколесной повозки. Интерпретации данных находок именно как колесниц способствовала их сопряженность жертвами лошадей (парных или кратных двум), средствами управления упряжными лошадьми (псалиями), а также вооружениям.
Коллекции синташтинских материалов содержат одну из самых значительных серий псалиев (не менее 46 экземпляров). Как правило, это роговые или костяные изделия, округлой, прямоугольной или сегментовидной формы, снабженные 4 монолитными шипами фигурной формы, выделенной планкой и валиком вокруг трензельного отверстия. Нам уже приходилось неоднократно высказываться в пользу того, что данные изделия являются полностью функциональными и свидетельствуют о применении колесниц в повседневности. Технолого-типологический анализ позволяет говорить, что эти изделия, также как и абашевские, являются продуктом длительной технологической и культурной эволюции, однако исходные ее этапы пока достоверно не выявлены.
На наш взгляд, синташтинская традиция изготовления не может быть выведена из абашевской, равно как и нет оснований считать абашевские изделия дериватами синташтинских. Все изделия имеют устойчивую совокупность типологических признаков, одинаково сложны в изготовлении и идентичны с точки зрения управления лошадью (вне зависимости от модели оголовья).
Петровская культура генетически связана с синташтинской и полностью дублирует ее колесничные традиции (установка колесницы в могилу с фиксацией колес в грунте, жертвы лошадей, укладка конской сбруи и вооружения). Петровские находки имеют несколько иную территорию распространения и меньшее количество. К настоящему времени опубликованы сведения о находках остатков 4 повозок, известно не менее 32 экземпляров псалиев. Материалы петровского круга дали еще одну уникальную находку колесницы: в кургане 1
могильника Сатан в Казахстане хорошо сохранившегося кузова и колес с кожа-31
ными «шинами»31. Петровские псалии морфологически разнообразнее синташ-тинских: некоторые экземпляры идентичны, остальные можно объединить их в два собственно петровских подтипа. Один из них характеризуются использованием кости в качестве материала, сегментовидным щитком, треугольной планкой, монолитными, прямыми по форме шипами незначительных размеров. Трензельное отверстие прямоугольной формы и никогда не имеет валика. Кроме того, в петровское время появляются изделия из расколотой пополам кости.
Алакульская культура (генетически связанная с синташтинской и петровской) имеет довольно незначительное количество свидетельств ее принадлежности к «колесничному горизонту». Так, известен лишь один случай нахождения колесных ямок в могильнике Николаевка II и мы склонны интерпретиро-
32
вать его как имитацию установки повозки32. Коллекция псалиев также сравнительно немногочисленна (на фоне огромного корпуса источников) и насчитывает менее двух десятков артефактов. Анализ всей доступной совокупности позволяет выделить два основных подтипа. Первый схож с происходящими
с тех же территорий изделиями синташтинско-петровского круга. Характерными деталями является перфорация трапециевидной планки с зацепами рядом круглых отверстий, вставные шипы. Во второй подтип можно объединить хорошо известные алакульские псалии с округлым орнаментированным щитком, отверстием в иной плоскости, вытянутой планкой. Несмотря на «парадный» вид некоторых изделий их функциональность подтверждается следами эксплуатации. Пока единично представлены наскальные изображения колесниц в районе Мугоджар, где пока обнаружены пока только памятники данного
33
периода33. Вполне вероятно, что эта серия будет умножена в результате целенаправленных поисков.
Окуневская культура, локализованная в основном в Южной Сибири также некоторыми авторами причисляется к колесничным. Реальных доказательств в пользу такого заключения немного. Более того, строгая аргументация использования носителями окуневских традиций домашней лошади тоже затруднительна34. Впрочем, особенности некоторых изображений лошадей по-
35
зволяют усмотреть на них свидетельства оголовья35. Данный сюжет явно не входил в число наиболее «популярных», что не удивительно в свете ландшафтных особенностей памятников и хозяйственной специализации. Окуневская культура известна в основном благодаря погребальным и очень ярким изобразительным памятникам (в ряде случаев, сочетающихся в одних комплексах). Но
36
обнаружить среди огромного корпуса источников повозки весьма непросто36, еще сложнее обосновать принадлежность наскальных рисунков именно оку-невской традиции. Наиболее известные и достоверные из них имеют в конструкции мало общего с легкими экипажами, снабженными колесами со спицами. Что касается рисунков колесниц, то большинство из них, видимо, относится и к более позднему времени (варчинская традиция по терминологии И.В. Ковтун37 и может быть результатом взаимодействия с андроновским миром, где этот вид транспорта имел широкое распространение и вошел в мифологическую систему. Артефактов, соотносимых с деталями упряжи, не
38
выявлено .
Есть некоторая неопределенность в вопросе о собственной хронологии культуры и ее соотношении с соседними39. Так, по мнению большинства исследователей, это длительно функционировавший феномен, прошедший в своей эволюции от двух до четырех этапов. Если наиболее ранние материалы имеют следы афанасьевского участия40 или даже предшествования41, то поздние смыкаются с карасукским временем42. Это крайние точки шкалы, осложненной андроновское присутствие в Южной Сибири, следы которого вполне определенны. Косвенным подтверждением частичной синхронности андроновских и окуневских древностей (при несомненном приоритете как минимум части вторых) являются многочисленные случаи переиспользования окуневских изваяний в андроновской погребальной обрядности.
Андроновская КИО
Во избежание разночтений и ввиду многочисленности суждений по данному вопросу, оговоримся, что имеются в виду, прежде всего, материалы восточного фланга, где собственно алакульские черты практически не прослеживаются. Считаем необходимым присоединиться к точке зрения авторов, предпочитаю-
щих использовать термин «федоровский» только по отношению к Зауральским
43
памятникам . К списку свидетельств знакомства с колесничным комплексом в этот период могут быть причислены только наскальные изображения с огромной территории от Западного Казахстана до Монголии и Синьцзяна, хотя восточный фланг наименее обеспечен надежными данными44 (для Енисея такие примеры не известны45). Отчасти картина распространения согласуется с зоной, где выявлены памятники сейминско-турбинской изобразительной традиции и сейминско-турбинские бронзы. Стоит, правда, иметь в виду тезис о сохранении основных стилистических элементов вплоть до скифского времени46.
Конечно, этим не исчерпывается содержание наскального искусства очерченного региона, но связь с колесничной тематикой имеет прямую аргументацию. Этот хронологический пласт служит своеобразным мостом, соединяющим носителей колесничных традиций восточно-европейских и уральских культур с карасукским миром. Как и во всех других случаях, проблема датирования наскальных изображений остается, особенно в части определения верхней даты47.
Карасукские памятники, культура херексуров и оленных камней Южной Сибири и сопредельных территорий также включается некоторыми авторами в спи-
48
сок «колесничных», хотя приходится делать ряд оговорок48. Особенности памятников таковы, что прямые свидетельства использования этого вида транспорта отсутствуют. Более того, М.А.Дэвлет акцентирует внимание на серьезных трудностях использования этого транспорта в горных условиях и делает вывод о ирреальном характере «небесных» колесниц (с.28).
Некоторые материалы имеются на территориях Монголии, Восточного Туркестана, Забайкалья, где широко представлены херексуры и оленные камни. Первые трактуются как изображения колес, а вторые содержат изображения разнотипного оружия, которое относят к атрибутам колесничего. Нетрудно заметить, что вторая трактовка базируется на первом, по сути, априорном допущении в сочетании с синхронизацией этих типов памятников. В последние годы надмогильные сооружения с радиально-лучевыми структурами были обнаружены и в составе карасукских древностей49, известны они и среди бега-зы-дандыбайских50, но их связь именно с колесничной идеей требует более досконального обоснования, чем внешнее сходство.
В определении состава вооружения Ю.С. Худяков основывается не только на изображениях на оленных камнях, но и на китайских аналогиях эпохи Чжоу, благо они такую возможность предоставляют в полной мере. В числе прочих благодаря китайским аналогиям в качестве колесничных атрибутов были интерпретированы и «модели ярма» («предметы неизвестного назначения»), которые согласно «Шицзин» «служили своеобразными поручнями при езде знатных лиц стоя»51. О конструкции колесниц и формах их применения можно составить мнение в основном благодаря китайским источникам, наскальные изображения добавляют лишь некоторые детали. Они представляли собой одноосные, дышловые пароконные (иногда запряженные четверками лошадей) повозки с легким кузовом и высокими колесами. Кузов располагался на центральной части оси, есть примеры с изображением вожжей и единственного (редко двух) 52
колесничего .
Комплекс боевых средств, включающий практически все известные на тот
момент варианты (сложный лук и стрелы, копье (в том числе и с багром), чекан, кельт, клевец, секира, многозубчатый наконечник, меч, кинжал, а также защитные средства), отображенный на оленных камнях явно демонстрирует знакомство с ним местного населения. Однако культовый характер памятников заставляет с некоторой осторожностью относиться к идее прямого перенесения отображаемого на реальную боевую практику, не говоря уже о том, что доказать стогую взаимосвязь оленных камней и колесничной аристократии весьма проблематично.
Приведенный очерк заведомо неполон и касается только северо-евразий-ской части находок. Кроме того, нами исключены из рассмотрения хорошо из-
53
вестные центрально-европейские и микенские артефакты53. Это несколько обедняет возможности заключительной части. Косвенное отношение к заявленной теме имеют также и заведомо более поздние персидские или античные колесницы. Специального анализа требует и колесничный комплекс Передней Азии, близкий по хронологии. Однако авторы вынуждены ограничиться ссылками на обширную историографию по данному вопросу54.
Возможности синхронизации
Рассмотрению хронологии описанной группы памятников сопутствует ряд затруднений, главными из которых следует признать следующие. Это — огромная пространственная протяженность, в большинстве случаев исключающая определение относительной хронологии культур с помощью данных стратиграфического анализа. Исключения из этого правила крайне немногочисленны и касаются в основном Урала. Здесь имеются факты, позволяющие определить соотношение синташтинских, петровских и алакульских памятников. Однако, и в этом случае вывод приходится сопровождать оговорками о возможности параллельного существования хотя бы некоторых из перечисленных образований на разных территориях. Во всяком случае, такую возможность не исключает ряд авторов в обсуждении соотношения северо- и центрально-казахстанских петровских и зауральских синташтинских памятников55. Алакульская и федоровская керамические и погребальные традиции (атасуская и нуринская), синхронизируемые А.А. Ткачевым для Центрального и Северного Казахстана56, тем не менее, вполне определенно относятся к более позднему времени относительно петровских (нуртайских, по терминологии А.А.Ткачева) памятников.
Столь же непрозрачна ситуация в отношении покровских древностей Поволжья, таксономический уровень которых определяется исследователями по-разному: самостоятельная культура, археологический тип, ранняя фаза срубной общности, поздняя фаза абашевской. Из приведенного перечня можно уяснить лишь относительное единодушие в хронологической «локализации» этих памятников в посткатакомбный период до начала существования срубной общности в ее «классическом» виде. Сходным образом определяется позиция памятников потаповского типа Среднего Поволжья, основой сложения которых авторы раскопок считали полтавкинские памятники57. Однако прямого ответа на вопрос о соотношении покровских и потаповских древностей нет, отчасти в силу относительной малочисленности последних. К тому же, имеются некоторые типологические различия в металлокомплексе, традиционно признаваемого одним из основных средств синхронизации.
Практически идентичная ситуация имеет место в отношении абашевской культуры, которая располагает колесничными свидетельствами в основном в
границах доно-волжского варианта. Здесь хронологический приоритет относи-
58
тельно срубного периода неоспорим, равно и соотношение с катакомбным58. Однако, сопоставление с соседними территориями и даже с иными вариантами самой абашевской культуры (средне-волжским и уральским) не выглядит абсолютно однозначным59. Надежно установлено взаиморасположение в стратиграфической колонке абашевских и срубных материалов и в Приуралье, для которых В.С. Горбунов предполагает эволюционный характер перехода60. Несмотря на усилия О.В. Кузьминой61, проблема внутренней хронологии абашевских культур (или локальных вариантов) также далека от убедительного решения, в первую очередь как раз в отношении доно-волжских древностей, которые автор вообще исключила из рассмотрения. Нет сомнения, что некоторые металлические изделия, происходящие из памятников этого круга (включая «колесничные»), обладают «поздними» технологическими чертами, традиционно связываемыми с Евразийской металлургической провинцией62.
Сибирские материалы, как показано выше, при всей огромности корпуса источников не всегда дают ответ на вопрос о соотношении культур, особенно в случае взаимодействия местной и пришлой традиций. Большинство современных исследователей в той или иной степени допускают сосуществование разных традиций (в особенности изобразительных). В целом не возникает сомнений в части относительно поздней позиции андроновских древностей в сравнении с окуневскими (и в соответствии с «принципом домино» — с афанасьевскими). Сложнее дело обстоит, когда приходится определять место андроновских памятников восточного фланга относительно, например, за-
63
уральских, поскольку, начиная с работ С.С.Черникова , некоторые исследователи связывают генезис андроновских традиций с Восточным Казахстаном.
Хронология абсолютная
Предшествующий обзор показывает, что, с точки зрения относительной хронологии мы можем предложить синхронизацию хотя бы некоторых культур (и сформулировать представление о блоках культур). На этом фоне абсолютная хронология восточноевропейского бронзового века выглядит удручающе64. По существу, используется очень ограниченный круг аналогий, среди которых, едва ли, не первую позицию занимает колесничный комплекс (точнее, его Микенские параллели). Несмотря на многочисленные дискуссии о происхождении составляющих и комплекса в целом, подспудно предполагается близость его хронологической позиции для больших территорий, во всяком случае, в рамках Восточной Европы, Урала и Казахстана. Эта уверенность опирается на аргументы разной силы, прежде всего на внешнее и конструктивное сходство больших серий деталей упряжи (от Микен до Казахстана). Часть восточноевропейских изделий украшена циркульными орнаментами, имеющими карпа-то-микенские аналогии. Эти орнаменты сочетаются с наконечником копья сейминско-турбинского типа в составе Бородинского клада, который имеет и центрально-европейские датированные параллели65. К сожалению, датировка сейминско-турбинского транскультурного феномена (связывающего воедино огромные пространства от северного Китая до Скандинавии) также не вполне
определенна66, а в свете все прибывающих количественно материалов предполагаемый авторами термина узкий период бытования этих древностей может
67
оказаться не столь уж кратким67.
Датированные аналогии колесничному комплексу (и отчасти циркульным орнаментам) имеются на территории Ближнего Востока, правда, характер источников несколько отличен. В основном они представлены изображениями запряженных колесниц, есть и редкие находки упряжи, изготовленной из металла. При внешней простоте решения в вопросе о синхронности либо асин-хронности материалов удаленных друг от друга территорий ясности нет. Виной тому отсутствие единой согласованной системы хронологии даже в границах зоны первичных государств, наличие же многочисленных периодизаций проблемы не может решать в принципе. Альтернативу «западной» линии привязок составляет Китай, где колесницы хорошо известны по разным типам источников, а хронология построена на данных письменной традиции и, отчасти, основана на астрономических событиях. Однако почти всеми эта зона признается вторичной68, а исходный импульс усматривается в северных, в частности кара-сукских древностях69. Удаленность региона от рассматриваемой территории и значительный хронологический разрыв лишают эту линию особых перспектив
не только в рассматриваемом аспекте, но и в датировании сейминско-турбин-
70
ских материалов .
Для северной зоны распространения колесничного комплекса вариантов оснований для построения системы абсолютной хронологии гораздо меньше, в связи с чем на первый план оказались выдвинуты естественнонаучные методы датирования. Разногласия исторической («традиционной») и радиокарбонной шкалы бронзового века хорошо известны специалистам Западной и Центральной Европы, однако предпочтение отдается, все-таки, калиброванным значениям, которые выверялись по данным дендрохронологии. Более того, принятие этой версии привело К. Ренфрю к радикальным выводам о значении «южных» импульсов на раннюю историю Европы71, точнее к пересмотру традиционного представления об исключительной роли зоны первичных цивилизаций.
К настоящему времени упомянутые культуры в очень разной степени обеспечены соответствующими анализами72. Особенно печальная ситуация с памятниками абашевской культуры и сейминско-турбинским феноменом. Последний не имеет свидетельств знакомства с колесницами (чему не приходится удивляться с учетом основной ландшафтной зоны распространения памятников и отдельных находок), но имеет очевидные общие черты в металлическом инвентаре с целым рядом археологических культур, интересующего нас круга. Большая часть датировок относится к синташтинским, потаповским, петровским, алакульским, срубным памятникам, меньшим числом анализов располагают раннесрубные (включая покровские), окуневские, андроновские и кара-сукские. Впрочем, качество некоторых материалов, полученных в период становления методики датирования в нашей стране, оставляет желать лучшего (претензии могут быть предъявлены также к способам отбора и хранения датирующих материалов). Сводка радиокарбонных датировок колесничных погребений Урало-Поволжья была недавно опубликована П.Ф.Кузнецовым73. Конкретные интервалы существования культур, приводимые ниже, определялись в
ходе суммирования вероятностей калиброванных значений74, часть из них была опубликована ранее75. В отличие от упомянутой работы П.Ф.Кузнецова нами при вычислениях использована вся совокупность дат для каждой из культур.
Синташтинский (Южное Зауралье) интервал датировок приходится на — 2040—1690 (2900—1500) гг. до н.э. При включении в серию только результатов, полученных с помощью ускорительных технологий он заметно сужается 1970—1770 (2030—1750) гг. до н.э. Увы, эту процедуру пока невозможно применить ко всем рассматриваемым группам. В Приуралье три даты могильника у г.Березовой оказались существенно древнее — 2400—1950 (2650—1750) гг. до н.э. Потаповские памятники Поволжья демонстрируют сходные (хотя и более широкие в сравнении с синташтинскими зауральскими) показатели — 2020—1600 (2300—1500) гг. до н.э. Небольшая серия дат раннесрубных памятников Поволжья оказалась хронологически довольно компактной — 1950—1660
(2050—1400) гг. до н.э. Практически идентичные цифры можно привести для немногочисленных анализов уральского варианта этой культуры — 1880—1740 (1920—1690) гг. до н.э.
Наиболее ранняя (но, увы, единственная) дата имеется для Пепкинского кургана на Средней Волге76 — 2470—2190 (2600—2000) гг. до н.э. Во-вторых, есть
основания для синхронизации этого уникального памятника с синташтинским
77
и доно-волжскими абашевскими погребениями , чему дата прямо противоречит. Находки в Турбинском могильнике материалов заведомо абашевского
78
облика78 говорят в пользу синхронизации (как минимум частичной) эти культурных традиций, но сейминско-турбинская радиокарбонная хронология пока опирается на очень скромные, к тому же, не лишенные внутренних противоречий данные. Все имеющиеся результаты существенно моложе пепкинской даты. Приведенная в монографии Е.Н.Черных79 сумма вероятностей 12 аба-
шевских дат — 2200—1650 (2500—1100) гг. до. н.э. — в целом близка синташтин-
80
ской серии .
Для сейминско-турбинского транскультурного феномена в нашем распоряжении одна дата по западносибирскому могильнику Сатыга (2125—1955 (2140—1940) гг. до н.э.) и три — по средневожскому Усть-Ветлужскому могильнику81 — 1910—1620 (2020—1600) гг. до н.э. Совмещение этих результатов приводит лишь к механическому расширению интервала. Можно отметить, что приведенная для Сатыги дата близка серии датировок елунинских памятников Алтая (2200—1600 (2600—1300) гг. до н.э.)82. Многие авторы связывают форми-
83
рование сейминско-турбинского феномена именно с этим регионом83. Выше упомянуто также и существование сейминско-турбинской изобразительной традиции, наиболее отчетливо опознаваемой благодаря характерному стилю изображениям лошадей. Впрочем, те же авторы предлагают синхронизировать этот круг памятников с синташтинским и абашевским (реже в этот перечень попадают петровские древности).
Петровская серия, внешне выглядящая вполне респектабельно в количественном плане, таковой на деле не является в силу значительного расхождения результатов (в том числе и для одних и тех же комплексов). Выделяется две группы 2500—2250 и 1950—1500 (2700—1400) гг. до н.э. Нам кажется предпочтительной более поздний вариант, поскольку все значения, полученные с исполь-
зованием ускорительной технологии, компактно укладываются в 1880—1740 (1930—1690) гг. до н.э. К тому же, «ранний» вариант заметно старше синташ-тинских древностей, что прямо противоречит серийным стратиграфическим наблюдениям в Приуралье и Зауралье. Косвенным подтверждением такого вывода может служить единственная дата центрально-казахстанской колесницы из могильника Сатан — 1880—1490 (2150—1300) гг. до н.э.84
Еще менее благополучная ситуация в отношении алакульских памятников, располагающих более чем пятью десятками образцов. Трудно признать адекватным итогом полученный интервал 2300—1500 (2600—1400) гг. до н.э. Единственным вариантом проверки остается «внешняя» — с привлечением не только стратиграфических свидетельств, но и результатов датирования соседних территорий. С точки зрения стратиграфии, имеется масса фактов, иллюстрирующих более поздний характер алакульских материалов в сравнении с синташтин-скими и петровскими и более раннюю позицию относительно памятников финала бронзового века. Однако, это мало подвигает нас к получению абсолютной хронологии. Более надежны серийные данные по срубным древностям и синкретическим (алакульско-федоровским).
Первые из них и для Поволжья и для Урала указывают на сходный временной промежуток 1880—1380 (1900—1250) и 1690—1400 (1900—1300) гг. до н.э.,
85
близкий XVIII—XIV вв. до н.э.85 В этот же интервал укладываются датировки алакульско-федоровских памятников — 1750—1320 (1900—1250) гг. до н.э. Учитывая совокупность изложенных фактов, логично предположить, что собственно алакульские памятники должны относиться примерно к этому же времени. Этот вывод может быть легко упрочен типологическими соответствиями в металлокомплексе.
Хронология «восточного фланга» колесничных культур не столь очевидна в силу особенностей источниковой базы, но некоторыми данными мы располагаем86. Согласно шкале, созданной для Минусинской котловины оку-невские памятники относятся к 2200—1750 (2600—1700) гг. до н.э.87, т.е. они близки абашевским, синташтинским, петровским, потаповским и покровским. Однако, de facto отсутствуют прямые доказательства знакомства этого населения с легкой повозкой, имеющей колеса со спицами, хотя иные варианты транспортных средств и запряжка лошадей могли иметь место. Андроновские древности, явно родственные урало-казахстанским, датируются 1610—1410 (1740—1400) гг. до н.э. Для этого времени, видимо, можно предполагать наличие навыков обращения с колесничной запряжкой, тем более что для следующего хронологического периода сомневаться в этом не приходится.
Карасукские памятники (1440—1130 (1450—1050) гг. до н.э.) синхронизируются с китайской эпохой Шан, радиокарбонные датировки которой несколько разнятся с традиционной хронологией Китая. Согласно С14 — это период 1700—1050 гг. до н.э.88 или 1600—1046 гг. до н.э. по результатам сопоставления дендрохронологической и радиокарбонной шкал89. Вероятно, с накоплением серий произойдет некоторое сужение интервала и две системы окажутся согласованы лучше. Но уже сегодня традиционная датировка колесниц Аньяна XIV—XIII вв. до н.э. (конец эпохи Шан)90 в целом укладывается общую схему. Видимо, и карасукские памятники, и херексуры датируются сходным образом,
что позволяет сформулировать вывод об очевидном хронологическом приоритете восточноевропейских и казахстанских колесниц над более восточными. Вполне вероятно, что этот тезис может быть детализирован — казахстанские материалы, скорее всего, относятся к чуть более позднему времени, чем аба-шевские и синташтинские. В целом процесс распространения колесничных традиций в Северной Евразии растянулся на несколько веков, а Китая они достигают практически спустя полтысячелетия.
В дальнейшем традиция применения колесниц в военных и церемониальных целях, конечно, не была утрачена и этот вид транспорта с не столь уж принципиальными изменениями обнаруживается на территории Востока, в Древней Греции, Древнем Риме. Масса фактов иллюстрирует знакомство с идеей колесничества народов, не создавших собственной государственности (кельты, носители пазырыкских традиций и т.д.).
Заключение
Возвращаясь к вопросу, вынесенному в заглавие, мы должны признать, что колесничный комплекс — одно из наиболее масштабных исторических явлений, хронологически охвативших значительную часть периода бронзового века (эпоха поздней бронзы по восточноевропейской шкале относительной хронологии), равно и ранний железный век. Не менее впечатляет и территориальный охват: Передняя Азия, Египет, Центральная и Восточная Европа, Северная Евразия, Китай, Индия. Независимо от принятия любой из версий формирования колесничного комплекса во всей полноте, очевидно, что спор о приоритете в основном касается противопоставления восточноевропейско-зауральского и переднеазиатского вариантов, каждый из которых располагает собственными pro et contra. При всех разногласиях (связанных с разницей применяемых систем хронологии) большинство специалистов относит начало событий к концу III — началу II тыс. до н.э. и признает взаимосвязь обозначенных территорий91. Этот факт представляется принципиально важным для оценки общей ситуации.
Довольное строгое разграничение мира первичных цивилизаций и степного мира (пользуясь терминологией М.Б. Щукина92) имеет длительную историографическую традицию и во многом обусловлено историей развития науки (очередность открытия, различия в источниковой базе и пр.). Мы полагаем такое допущение априорным, тем более что оно противоречит фактам. Мир культур бронзового века не был замкнут на «самое себя», динамика и формы взаимодействий неизбежно должны были иметь специфику (региональную, культурную и пр.). Вопрос состоит в возможности установления скорости распространения инноваций (в частности технических) и формах передачи информации. Мы исходим из того, что вероятность самостоятельной выработки всего технологического комплекса, связанного с производством и функционированием колесниц, чрезвычайно мала и проблема определения исходной зоны действительно существует. Однако в условиях очевидного несовершенства хронологических систем уловить процесс распространения традиции вряд ли реально. Разрешающая способность радиокарбонных датировок также недостаточна. На сегодня, пожалуй, можно констатировать только, что колесничный комплекс — это длительно функционирующий феномен, который не может и не
должен выступать как средство «узкой» синхронизации. К этому можно добавить также, что восточный флаг распространения колесничных традиций (ка-расукские древности, Китай), видимо, датируется более поздним временем в сравнении с Передней Азией, Восточной Европой, Уралом и Казахстаном, однако исходные импульсы для восточных территорий также не вполне ясны. Более вероятным нам кажется степной, но строгие аргументы привести сложно.
В свете изложенного, очевидно, что применение термина «хронологический горизонт» по отношению к колесницам сопряжено с существенными затруднениями, которые, на наш взгляд, сводят на «нет» преимущества его использования. Приходится оговариваться, что речь идет не обо всем периоде бытования, а лишь о его начальной фазе, что рассматривается не вся территория распространения, а только восточно-европейская и т.д. Да и само словосочетание «горизонт культур» внутренне противоречиво, поскольку не нацелено на выделение максимального короткого промежутка времени, что собственно предусматривает сам термин. По сути, «горизонт культур» используется как синоним «блока культур», умножая терминологические неурядицы и без того многочисленные. Смешение языка метафор и научной терминологии вряд ли будет способствовать прояснению сути явления, а сложившаяся практика употребления термина «горизонт колесничных культур» способна лишь затемнить суть яркого исторического явления. Тем более что сам колесничный комплекс, в свете длительной истории бытования, не выполняет (и не может выполнять) функции синхронизации. С оговорками об ограниченности территории, признаем, что такую роль могут сыграть псалии при условии построения их единой дробной типологии и хронологии, но эта работа пока находится в начальной стадии.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Кожин П.М. К проблеме происхождения колесного транспорта // Древняя Анатолия. М., 1985. С. 169—18; Кузьмина Е.Е. К вопросу о современном состоянии проблемы происхождения индоиранцев // Центральная Азия: источники, история, культура (Москва, 3—5 апреля 2003 г.). М., 2005. С. 383—411; она же. Откуда пришли индоарии. Материальная культура племен андроновской общности и происхождение индоиранцев. М., 1994; она же. Арии — путь на юг. М., 2008; Нефедкин А.К. Боевые колесницы и колесничие древних греков (XVI—I вв. до н.э.). СПб., 2001; Piggott S. The Earliest Wheeled Transport. From the Atlantic coast to the Caspian Sea. London, 1983; LittauerM.A. & Crouwell J.H. The origin of the true chariot // Antiquity. Vol. 70. № 270. 1996. P. 934-939 и др.
2. В настоящей публикации мы сосредоточим внимание исключительно на находках бронзового века, хотя есть примеры использования словосочетания «хронологический горизонт комплексов колесниц конца VIII — первой половины VII в. до н.э.» (Эрлих В.Р. Об интерпретации некоторых комплексов типа Новочеркасского клада // РА. 1994. №2. С. 148). Поразительное сходство некоторых деталей («колесные» ямки, скелеты лошадей, имитирующие запряжку, уздечный набор) для принципиально разных периодов и территорий подтверждает высокую значимость этой традиции в ИЕ мифологии.
3. Колпаков Е.М., Бочкарев, Васкул И.О., Вишняцкий Л.Б., Власова Е.В., Ковалев А.А., Чеснокова Н.А., Шаров О.В. Классификация в археологии. Терминологический словарь-справочник. М., 1990. С. 62.
4. Клейн Л.С. Археологическая типология. Л., 1991. С. 386.
5. Мы не хотели бы отвлекать читателя обсуждением вопроса о возможности рассмотрения колесничного комплекса как типа. Предмет для обсуждения, конечно, имеется, он, вряд ли, может быть уложен в рамки настоящей статьи.
6. К сожалению, строгое использование терминов (или указание на их понимание) — большая редкость в отечественной практике. Не является исключением и термин «горизонт», который часто служит объединению групп культур. Например, В.В. Отрощенко пишет об особом досрубном горизонте культур (курсив наш): бабинская, доно-волжская абашевская, синташтинская, памятники потаповского типа (Отрощенко В.В. К истории срубной общности // Археология восточноевропейской лесостепи. Вып. 17: Доно-донецкий регион в бронзовом веке. Воронеж, 2003. С. 75). В таком варианте используемый нами термин de facto приравнивается к «блоку культур» или этапу.
7. Бехтер А.В. Курганы с колесницами раннеандроновского времени // Курган: историко-культурные исследования и реконструкции. Тез. докл. тематической науч. конф. / Отв. ред. Д.Г. Савинов. СПб., 1996. С. 18-19.
8. Чередниченко Н.Н., Пустовалов С.Ж.Боевые колесницы и колесничие в обществе катакомбной культуры (по материалам раскопок в Нижнем Поднепровье) // СА. 1991. № 4. С. 206-212.; Пустовалов С.Ж.Некоторые проблемы изучения колесного транспорта эпохи бронзы // Проблемы изучения катакомбной культурно-исторической общности (ККИО) и культурно-исторической общности многовалико-вой керамики (КИОМК). Запорожье, 1998. С. 50-55.
9. Пустовалов. Ук. соч. С. 52.
10. ГейА.Н. Новотиторовская культура. М., 2000. С.189
11. Например, Турецкий М.А. Развитие колесного транспорта у племен ямной культуры в степной зоне Восточной Европы // Археологические памятники Оренбуржья. Вып. VI. Оренбург, 2004. С. 31-37 и др.
12. Кожин. Ук. соч.
13. Anthony D.W., Vinogradov N.B. Birth of the chariot // Archaeology. An official Publication of the Archaeological Institute of America. Vol. 48. № 2. 1995. P. 36-1; Littauer M.A. & Crouwell J.H. The origin of the true chariot...; Виноградов Н.Б. Могильник бронзового века Кривое Озеро в Южном Зауралье. Челябинск, 2003; Епимахов А.В., Чечушков И.В. Евразийские колесницы: конструктивные особенности и возможности функционирования // Археология Южного Урала. Степь (проблемы культурогенеза). Челябинск, 2006. С. 168-182.
14. Епимахов A.B., Чечушков И.В. Экспериментальные работы по реконструкции конской упряжи эпохи бронзы // Псалии. Элементы упряжи и конского снаряжения в древности. Донецк, 2004. С. 39-45; Brownrigg G. Horse Control and the Bit // Horses and Humans: The evolution of Humen-Equine Relationships. BAR International Series 1560, 2006. P. 165-171.
15. Даже, если принять гипотетическую возможность ритуального запрета на помещение псалиев (или иных деталей) в погребения, трудно объяснить их полное отсутствие в иных типах памятников.
16. Матвеев Ю.П. О векторе распространения колесничных культур // РА. 2005. №3. С. 5-15.
17. Отрощенко В.В. Проблеми перэодизацэ! культур средньо! та пэзньо! бронзи пэвд-ня Схэдно! бвропэ (культурно-стратиграфэчнэ зэставлення). Кшв, 2002; Отро-щенко. К истории срубной общности.
18. Отрощенко. К истории. С. 89. Надо признаться, что авторам неизвестны достоверные погребения в кузове колесницы в синташтинской и петровской среде (где,
собственно, и имеются примеры этого вида транспорта). Более того, немногочисленные не потревоженные погребения демонстрируют абсолютно иную картину.
19. Литвиненко Р.А. Некоторые замечания по поводу хронологии донно-волжской абашевской культуры // Абашевская культурно-историческая общность в системе древностей эпохи бронзы степи и лесостепи Евразии. Тез. докл. междунар. науч. конф. Тамбов: б.и., 1996. С.13—16; Литвиненко Р.О. До проблеми псаліів, колісниць и воінів-колісничих у бабинскій культурі // Археологія. 2005. №4. С. 37-52.
20. Пряхин А.Д., Моисеев Н.Б., Беседин В.И. Селезни-2. Курган доно-волжской абашевской культуры. Воронеж, 1998.
21. Усачук А.Н. Результаты трасологического изучения костяных пряжек культуры многоваликовой керамики // Проблемы изучения катакомбной культурно-исторической общности (ККИО) и культурно-исторической общности многоваликовой керамики (КИОМК). Запорожье, 1998. С. 125-135.
22. Пряхин А.Д., Халиков А.Х.Абашевская культура // Эпоха бронзы лесной полосы СССР / Археология СССР с древнейших времен до средневековья в 20 т. М., 1987. С. 124-130.
23. Правда, культурная атрибуция некоторых комплексов дискутируется — альтернативу абашевской (иногда с добавлением поздне-) версии составляет покровская (Малов Н.М. Погребения с наконечниками копий из Саратовского Поволжья // Археологическое наследие Саратовского края. Охрана и исследования в 2001 г. Вып. 3. Саратов, 2003. С. 157-219.), есть и варианты сочетания — «покров-ско-абашевская»; «покровская срубная» (Синюк А.Т. Бронзовый век бассейна Дона. Воронеж, 1996; Отрощенко. Проблеми перэодизацэ!' культур... и др.).
24. Васильев И. Б., Кузнецов П. Ф, Семенова А. П. Потаповский курганный могильник индоиранских племен на Волге. Самара, 1994. 208 с.
25. Синюк. Ук. соч.; Малов. Ук. соч.; Отрощенко. Проблеми перэодизацэ!' культур.; Юдин А.И., Матюхин А.Д. Раннесрубные курганные могильники Золотая Гора и Кочетное. Саратов, 2006.
26. Мышкин В.Н., Турецкий М.А. Курганы бронзового века на реке Малый Кинель // Вопросы археологии Поволжья. Вып. 4. Самара, 2006. С. 314-334.
27. Захарова Е.Ю. Сосуды со знаками срубной общности эпохи поздней бронзы. Воронеж, 2000.
28. Горбунов В.С., Обыденнов М.Ф. Находки костяных псалиев эпохи бронзы в Башкирии // СА. 1975. №2. С. 254-257.
29. Чечушков И.В. Колесо евразийской степной колесницы эпохи бронзы // Вестник ЮУрГУ. №17 (72). Серия «Социально-гуманитарные науки». Вып. 7. Челябинск, 2006. С. 127-130.
30. Виноградов. Ук. соч.
31. Новоженов В.А. Наскальные изображения повозок Средней и Центральной Азии. Алма-Аты, 1994.
32. Епимахов A.B. К вопросу о «деградации» колесничного комплекса в период поздней бронзы в Южном Зауралье (по материалам могильника Николаевка II) // Вестник ЧГПУ. Серия 1 «Исторические науки». №2. Челябинск, 2004. С. 105-111; Возможно, еще один пример дали раскопки Д.Г.Здановичем могильника Степное VII (доклад на XVII Уральском археологическом совещании (Екатеринбург, 2007).
33. Доклад В.В.Ткачева на XVII Уральском археологическом совещании (Екатеринбург, 2007).
34. Миклашевич Е.А. Окуневские лошади: к проблеме появления одомашненной ло-
шади в Южной Сибири // Окуневский сборник. Культура и ее окружение. Вып. 2 /Сост. и ред. Д.Г. Савинов, М.Л. Подольский. СПб., 2006. С. 191—211.
35. Миклашевич. Ук. соч.
36. Леонтьев Н.В., Капелько В.Ф., Есин Ю.Н. Изваяния и стелы окуневской культуры. Абакан, 2006. Рис. 74, 177. В действительности указанные рисунки могут быть привлечены только благодаря не вполне корректному использованию термина «колесница» в отношении четырехколесных экипажей с дисковыми колесами (Кызласов Л.Р. Древнейшая Хакасия. М., 1986. С. 178—179). Такой трактовки большинство авторов не придерживается (Савинов Д.Г. К вопросу о формировании Окуневской изобразительной традиции // Окуневский сборник. Культура. Искусство. Антропология / Сост. и ред. Д.Г. Савинов, М.Л. Подольский. СПб., 1997. С. 209-211).
37. Ковтун И.В. Изобразительные традиции эпохи бронзы Центральной и Северо-Западной Азии (Проблемы генезиса и хронологии иконографических комплексов северо-Западного Саяно-Алтая). Новосибирск, 200?. С. 66-73.
38. Ритуальные ограничения на помещение тех или иных категорий в погребения вполне вероятны, но нет таких находок и на поселениях. Высказанное, конечно, не является очень серьезным аргументом «против», однако лежит в общем ряду остальных фактов.
39. Семенов Вл.А. Окуневские памятники Тувы и Минусинской котловины (сравнительная характеристика и хронология) // Окуневский сборник. Культура. Искусство. Антропология. СПб., 1997. С. 159; Соколова Л.А. Окуневская культурная традиция в стратиграфическом аспекте // Археология, этнография и антропология Евразии. 2007. №2. С. 41-51.
40. Шер Я.А. Петроглифы Средней и Центральной Азии. М., 1980.
41. Соколова. Ук. соч. С. 44
42. Бобров В.В. Окуневские реминисценции в культуре поздней бронзы кузнецкой котловины // Окуневский сборник. Культура и ее окружение. Вып. 2 СПб., 2006. С. 322-324.
43. Стефанов В.И., Корочкова О.Н. Алакульская и федоровская культуры в лесостепном Зауралье: проблемы взаимодействия // РА. 2004. №4. С. 52-66.
44. Новгородова Э.А. Древняя Монголия. М., 1989; Новоженов В.А. Наскальные изображения повозок...
45. Дэвлет М.А. Петроглифы на кочевой тропе. М., 1982. С. 24.
46. Савинов Д.Г. Сейминская изобразительная традиция в петроглифах Южной Сибири и Казахстана // Проблемы археологии: Урал и Западная Сибирь (к 70-летию Т.М. Потемкиной). Курган, 2007. С. 100.
47. Нижняя дата должна определяться самим фактом появления колесницы в Евразийской степной и лесостепной зонах.
48. Дэвлет. Ук. соч.; Худяков Ю.С. Вооружение кочевников Южной Сибири и Центральной Азии в эпоху бронзы // Военное дело населения юга Сибири и Дальнего Востока. Новосибирск, 1993. С. 65-73; он же. Боевые колесницы Южной Сибири и Центральной Азии // Северная Евразия в эпоху бронзы; пространство, время, культура. 2002. С. 139-141.
49. Боковенко Н.А. Новые памятники радиальной конструкции эпохи поздней бронзы в Центральной Азии // Комплексные общества Центральной Евразии 111-1 тыс. до н.э.: региональные особенности в свете универсальных моделей. Челябинск, 1999. С. 175-176.
50. Чугунов К.В. Херексуры Центральной Азии (к вопросу об истоках традиции) // Северная Евразия в эпоху бронзы; пространство, время, культура. 2002. С. 142-149.
51. Михайлов Ю.И. Мировоззрение древних обществ юга Западной Сибири в эпоху бронзы. Автореф. дисс. докт. ист. наук. Кемерово, 2004. С. 31.
52. Худяков. Боевые колесницы Южной Сибири.
53. См. сводку Penner S. Schliemanns Schachtgraberrung und der europaische Nordosten: Studien zur Herkunft der fruhmykenischen Streitwagenausstattung // Saabrucker Beitrager zur Altertumskunde. B. 60. Bonn, 1998.
54. Нефедкин. Ук. соч.; Кожин. Ук. соч.; Littauer M.A., Crouwell J.H. Kampfwagen (streitwagen) b. archaologisch // Selected writings on chariots and other early vehicles, riding and harness. Leiden-Boston-Koln: Brill, 2002. S. 26-37.
55. Ткачев А.А. Центральный Казахстан в эпоху бронзы. Тюмень, 2002. Ч.2. 243 с.
56. Ткачев А.А. Бронзовый век Центрального Казахстана. Автореф. дисс. докт. ист. наук. М., 2003. C. 33-34
57. Васильев, Кузнецов, Семенова. Ук. соч.
58. Синюк. Ук. соч.
59. Да и местная катакомбная культура некоторыми авторами оценивается как наиболее поздняя в составе соответствующей КИО.
60. Горбунов В.С. Бронзовый век Волго-Уральской лесостепи. Уфа, 1992.
61. Кузьмина О.В. Керамика абашевской культуры // Вопросы археологии Поволжья. Вып. 1. Самара, 1999. С. 154-205.
62. Григорьев С.А. Основные этапы и проблемы культурогенеза // Археология Южного Урала. Степь (проблемы культурогенеза). Челябинск, 2006. С. 188-222.
63. Черников С.С. Восточный Казахстан в эпоху бронзы // МИА. №88. 1960.
64. Черных Е.Н., Кузьминых С.В. Древняя металлургия Северной Евразии (сеймин-ско-турбинский феномен). М., 1989; Беседин В.И. О новых абсолютных датах предсрубного периода // Исторические записки ВГУ. Вып. 4. 1999. С. 189-197; Епимахов A.B. Относительная и абсолютная хронология синташтинских памятников в свете радиокарбонных датировок // ПИФК. 2007. Вып. XVII. С. 402-421.
65. Епимахов A.B. Проблемы хронологии синташтинских памятников // ПИФК. 1997. Вып. IV. Ч. 1. История. С. 14-20; Епимахов. Относительная и абсолютная хронология.
66. Черных, Кузьминых. Ук. соч.
67. Koryakova L, Epimakhov A.V.The Urals and Western Siberia in the Bronze and Iron Age (Cambridge world archaeology). Cambridge: Cambridge University Press, 2007. P. 106-110.
68. Это заключение хорошо согласуется с техническим «совершенством» китайского колесничного комплекса.
69. Васильев Л.С. Проблема генезиса китайской цивилизации. Формирование основ материальной культуры и этноса. М., 1976. С. 265-279.
70. Черных, Кузьминых. Ук. соч. С. 259.
71. Renfrew C. Civilization. The Radiocarbon Revolution and Prehistoric Europe. London, 1973.
72. Если ориентироваться на показатели минимально необходимых серий (Черных Е.Н., Черных Н.Б. Дендрохронология и радиоуглеродное датирование в современной археологии // Археология и естественнонаучные методы/ Науч. ред. и сост. Е.Н. Черных, В.И. Завьялов. М., 2005. С. 37), то таковы располагает явное меньшинство.
73. Kuznetzov P.F. The emergence of Bronze Age chariots in Eastern Europe // Antiquity. Vol. 80 (309). 2006. P. 638-645.
74. Для вычислений использована программа OxCal 3.9. Далее вне скобок приведены даты с калибровкой 68 %, в скобках — 95 %.
75. Епимахов А.В., Хэнкс Б., Рэнфрю К. Радиоуглеродная хронология памятников бронзового века Зауралья // РА. 2005. №4. С. 92-102; Епимахов. Относительная и абсолютная хронология.; Hanks B.K., Epimakhov A.V., Renfrew C. Towards a Refined Chronology for the Bronze Age of the Southern Urals, Russia // Antiquity. Vol. 81. 2007. P. 353-367.
76. Кузнецов П.Ф. Пепкинский курган как отображение конфронтации в начальный период формирования культурно-исторической эпохи бронзового века Европы // Вопросы археологии Поволжья и Урала. Вып.2. Самара, 2004. С. 146-154.
77. Беседин В.И. О хронологии Пепкинского кургана // РА. 1995. №3. С. 197-200.
78. Бадер О.Н. Древнейшие металлурги Приуралья. М., 1964.
79. Черных Е.Н. Каргалы. Т. V: Феномен и парадоксы развития; Каргалы в системе металлургических провинций; Потаенная (сакральная) жизнь архаичных горняков и металлургов. М., 2007. С. 72.
80. К сожалению, автором не опубликованы конкретные датировки. Среди известных нам примеров (Сальников К.В. Очерки древней истории Южного Урала. М., 1967. С. 108; Кузнецов П.Ф. О роли культур Южного Урала в культурогенезе эпохи поздней бронзы // XIV Уральское археологическое совещание: Тез. докл. Челябинск, 1999. С. 88) имеются заведомо поздние значения, заставляющие предполагать ошибки отбора или методики.
81. Соловьев Б.С. Юринский (Усть-Ветлужский) могильник (итоги раскопок 2001-2004 гг.) //РА. 2005. №4. С. 103-111.
82. Кирюшин Ю.Ф., Грушин С.П., Тишкин А.А. Погребальный обряд населения эпохи ранней бронзы Верхнего Приобья (по материалам грунтового могильника Теле-утский Взвоз-I). Барнаул, 2003; Кирюшин Ю.Ф., Малолетко А.М., Тишкин А.А. Березовая Лука — поселение эпохи бронзы в Алейской степи. Т. 1. Барнаул, 2004.
83. Черных, Кузьминых. Ук. соч. С. 261
84. Новоженов В.А. Колесный транспорт эпохи бронзы Урало-Казахстанских степей // Вопросы археологии центрального и северного Казахстана. Караганда, 1989.
С. 110-122.
85. Поволжские срубные материалы, пока представленные единичными анализами (Кузнецов П.Ф. Новые радиоуглеродные даты для хронологии культур энеолита — бронзового века юга лесостепного Поволжья // Радиоуглерод и археология. Вып. 1. СПб., 1996. С. 56-59 и др.), ближе «покровскому» интервалу — их верхняя граница не выходит за пределы XVI в. до н.э.
86. Gorsdorf J, Parzinger H, Nagler A. 14С dating of the Siberian steppe zone from Bronze Age to Scythian time // Impact of the Environment on Human Migration in Eurasia. London: Kluwer Academic, 2004. Р. 83-89.
87. Публикация Е.Н.Черных, С.В.Кузьминых Л.Б.Орловской (Chernykh E.N., Kuz’minykh S.V., Orlovskaya L.B. Ancient metallurgy in Northen Asia: from the Urals to the Saiano-Altai // Metallurgy in Ancient Central Asia from the Urals to the Yellow river / Lewiston, Queenston, Lampeter: The Edwin Mellen Press, 2003. P. 15-36, fig. 1.5) содержит несколько иные, хотя и в целом близкие значения — 2150-1790 гг. до н.э.
88. Linduff K, Drennan R, Shelach G. Early Complex Societies in NE China: The Chifeng International Collaborative Archaeological Research Project // Journal of Field Archaeology. Boston. 2002-2004. Vol. 29. №1/2. P. 51.
89. Guo Zhiyu, Kexin Liu, Xiangyang Lu, Hongji Ma, Kun Li, Sixun Yuan, Xiaohong Wu. The use of AMS radiocarbon dating for Xia-Shang-Zhou chronology // Nuclear Instruments and Methods in Physics Research. B 172. 2000. P. 731.
90. Колесничные комплексы Китая ныне представлены довольно массово
(Excavations of Some Tombs of the East Wu and West Jin Periods in Zhenjiang // Kaogu. 1984. №6. P. 528-555; The Pits with Horses and Chariots Buried at Lougang in Yicheng County // Wengwu. 1993. P. 1-35; Horse-and-Chariot Burial Pits of Yin Period Southwest of Meiyuanzhuang // Kaogu. 1998. №10. P. 48-55). С одной стороны, некоторые черты погребальной обрядности (например, традиция вкапывания колес, расположение лошадей и пр.) имеют прямые аналогии в восточноевропейских и казахстанских материалах, с другой, система упряжи с широким использованием металлических деталей да и сама конструкция колесницы с металлическими втулками (Васильев. Проблема генезиса китайской цивилизации... C. 277) выглядит гораздо более совершенной. Есть также различия в конструкции колес и др. Предположение о доаньянском возрасте колесничных традиций в Китае пока не опирается на серьезные фактические материалы.
91. Крайняя позиция обозначена С.А.Григорьевым, выдвинувшим идею о краткосрочной миграции из Анатолии в Зауралье, участники которой принесли архитектурные, металлургические и другие (включая колесничные) традиции (Григорьев С.А. Древние индоевропейцы. Опыт исторической реконструкции. Челябинск, 1999; Григорьев. Основные этапы и проблемы культурогенеза. и другие работы).
92. Щукин М.Б. На рубеже эр // Российская археологическая библиотека. Вып.2. СПб., 1994.
«HORIZON OF CHARIOT CULTURES» OF THE NORTHEN EURASIA: POETIC METAPHOR AND HISTOPICAL SUBSTANCE
A.V. Epimakhov, I.V. Chechushkov
Archaeological evidences of chariot complex include finds of real chariots its images, details of harness and paired sacrifices of horses. It is one of the most significant events in the history of the Bronze Age. It has united huge territories of Eurasia from Mycenaean Greece up to China, it is one of the first manifestation of globalization process. The author considers questions of chronology of archeological cultures showing acquaintance with a chariot complex. As a result he has drawn a conclusion on the origin of tradition at the turn of the 3rd — 2nd millennium BC and its long existence during the Bronze Epoch and the Early Iron Age. Dynamics of distribution of the chariot idea from the West on the East is revealed. These conclusions do not allow using the examined complex as means of a narrow synchronization. Thus the word-combination «horizon of chariot cultures» is a poetic metaphor and should not be applied as a scientific term.
