CC BY
21
YAK 94(47).084"19" ББК 63.3(2)61-33
Ю.В. ВАРФОЛОМЕЕВ
Yu.V. VARFOLOMEEV
«ГОРЕ ТОЙ СТРАНЕ, ГОРЕ ТОМУ НАРОДУ, КОТОРЫЕ С НЕУВАЖЕНИЕМ ОТНОСЯТСЯ К ЗАКОНУ И СМЕЮТСЯ НАД АЮДЬМИ, ЭТОТ ЗАКОН ЗАЩИЩАЮЩИМИ»: АДВОКАТЫ1-«ПРАВОЗАСТУПНИКИ» НА СУДЕБНОМ ПРОЦЕССЕ НАД ЭСЕРАМИ В 1922 г.
"WOE TO THAT COUNTRY, WOE TO THOSE PEOPLE WHO DISRESPECT THE LAW AND LAUGH AT THE PEOPLE DEFENDING THIS LAW": HUMAN RIGHTS-LAWYERS AT THE TRIAL OF THE ESERS IN 1922
Предметом исследования является политическая подоплека и юридические коллизии судебного процесса над социалистами-революционерами 1922 г., ставшего генеральной репетицией и прелюдией постановочных политических судебных процессов и массовых репрессий 1930-х годов в СССР. Целью работы является анализ деятельности адвокатов, защищавших подсудимых-эсеров - непримиримых противников большевизма. Автор на основе изучения мемуарных свидетельств и других источников выявляет, прежде всего, характер и тактику защиты обвиняемых. В основе проведенного исследования лежат основополагающие методологические принципы историзма и научной объективности. Наряду с этим в работе применяются также общенаучные и специально-исторические методы исследования: анализ, синтез, историко-антропологический, историко-психологический, сравнительно-исторический. Результатом проделанной работы является определение роли и значения участия адвокатов и лидера защиты Н.К. Муравьева в судебном разбирательстве, раскрытие их вклада в доказывание невиновности подсудимых-эсеров по инкриминируемым им советской властью преступным деяниям. Автор приходит к выводу о том, что судебная форма показательных политических процессов была лишь оболочкой для раскручивания масштабного «красного террора», а методы ведения следствия и способ вынесения приговора по большинству дел воссоздавали многие черты средневековых политических процессов, которые в итоге сформировали неправовую в своей основе систему советского «правосудия». Надежность выводов исследования обосновывается их опорой на различные верифицируемые источники и исследования ученых-специалистов, занимающихся исследованиями в данной области. Результаты и выводы статьи могут быть использованы при проведении исследований по истории партий и общественных движений в России начала XX века, а также в учебном процессе, что и определяет их практическую значимость. Новизна исследования заключается в том, что в нем впервые представлена разноплановая картина противостояния защиты и обвинения на судебном процессе по делу социалистов-революционеров. Актуальность исследования обусловлена повышенным интересом к проблемам защиты прав человека, а также к истории установления диктатуры большевиков в первые годы советской власти.
The subject of the study is the political background and legal conflicts of the trial of the socialist revolutionaries of 1922, which became the prelude of political trials and mass repressions of the 1930s in the USSR. The aim of the work is to analyze the activity of lawyers who defended accused esers - irreconcilable opponents of Bolshevism. The author, on the basis of the study of memoirs and other sources, reveals, first of all, the nature and tactics of the defense of the accused. The research is based on the fundamental methodological principles of historicism and scientific objectivity. Along with this, the work also applies General scientific and special historical research methods: analysis, synthesis, historical-anthropological, historical-psychological and comparative-historical. The result of this work is to determine the role and importance of the participation of lawyers and the leader of lawyers N.K. Muravyov in the trial, the disclosure of their contribution to the proof of innocence of the accused eser on the criminal acts incriminated by the Soviet authorities. The author comes to the conclusion that the judicial form of demonstrative political processes was only a shell for the promotion of large-scale "red terror", and the methods of investiga-
tion and the method of sentencing in most cases recreated many features of medieval political processes, which eventually formed the illegal system of Soviet "justice". The reliability of the research findings is based on their support on various verified sources and research of scientists-specialists engaged in research in this field. The results and conclusions of the article can be used in research on the history of parties and social movements in Russia in the early XX century, as well as in the educational process, which determines their practical importance. The novelty of the study is that it for the first time presents a diverse picture of the opposition of the defense and the prosecution in the trial of socialists-revolutionaries. The relevance of the study is determined by the increased interest in the problems of human rights protection, as well as to the history of the establishment of the dictatorship of the Bolsheviks in the first years of Soviet power.
Ключевые слова: судебный процесс, социалисты-революционеры, адвокаты, пра-возаступничество.
Key words: trial, socialists-revolutionaries, lawyers, law-practice.
Судебный процесс над социалистами-революционерами проходил в Москве с 8 июня по 7 августа 1922 г. и приковывал к себе внимание не только российского общества, но и всей мировой общественности. «Противостояние же эсеров и большевиков имело глубокие корни, - отмечает К.Н. Морозов, - так что в процессе 1922 г., как в фокусе, собрались все весьма противоречивые тенденции почти полувековых взаимоотношений "друго-врагов" - социал-демократов и народников, и это судилище следует рассматривать как составную часть большой политической кампании большевиков, имевшей своей целью насильственно поставить точку в затянувшемся споре между марксизмом и народничеством» [6, с. 12]. Поэтому и большевики, и социалисты-революционеры рассматривали суд как дело чисто политическое. Вследствие этого эсеры решили относиться к коммунистическому трибуналу точно так же, как революционеры досоветской России относились к царскому суду, и использовать суд как трибуну для обвинения большевистской диктатуры.
Безусловно, самым уязвимым моментом для организаторов процесса стала проблема его правовой обоснованности. «Во-первых, перед большевиками встала задача обойти один из основных постулатов римского права, гласивший: "Нет закона, нет преступления". Во-вторых, огромной проблемой стала (и остается таковой до сих пор) правомочность применения юридических норм к событиям, радикально трансформирующим общество и запрещаемым законами любого государства (революция, государственный переворот, гражданская война)» [6, с. 13]. Аналогичная правовая коллизия присутствовала и в деятельности Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства, но она, как известно, не преступила норм законности, хотя и была ими существенно ограничена в своей деятельности и выводах.
В то же время организация суда над политической партией не имела в юриспруденции прецедентов и соответствующих юридических механизмов. «Вопиющая юридическая безграмотность сыграла с членами Политбюро и Президиума ГПУ злую шутку, поскольку само постановление Пленума ЦК РКП(б) от 28 декабря 1921 г. "о предании суду Верховного трибунала ЦК партии с.-р" было юридическим нонсенсом, ибо, по закону, судить можно было только людей, а не учреждение» [6, с. 13].
Всех обвиняемых разделили на две группы. В первую группу были включены известные политические деятели, в том числе 12 членов ЦК партии социалистов-революционеров, непримиримых противников большевизма. Во вторую - те, чьи дела были прекращены, так как обвиняемые пошли на сговор с организаторами процесса и подписали специально подготовленные документы, т.е. «морально разоружились», фактически купив свободу путем подобной унизительной процедуры. Подписка была следующего содержания: «Я, нижеподписавшийся, настоящим заявляю, что с момента принятия
партией социалистов-революционеров (правых) на партийной конференции от 8 февраля 1919 г. резолюции о прекращении вооруженной борьбы с советской властью и опубликования Всероссийским Центральным Исполнительным Комитетом постановления об амнистии тем группам и отдельным лицам партии правых эсеров, которые разделяют решения и постановления указанной конференции и подписавшего соглашение с советской властью Комитета членов Учредительного собрания, - я, разделяя упомянутые постановления, действительно не принимал и не принимаю участие в какой-либо деятельности правых эс-эров или иных групп, направленной к подрыву или свержению советской власти или поддержке прямо или косвенно внутренней или внешней контрреволюции. Постановление о том, что настоящей амнистией не покрывается деятельность, направленная на организацию убийств отдельных представителей советской власти (террор) и подготовку или участие в вооруженных ограблениях (экспроприации), мне объявлено» [10, с. 73].
В июне 1922 г. Н.К. Муравьев вместе с приехавшими из-за границы Э. Вандервельде, Т. Либкнехтом и К. Розенфельдом принял участие в защите членов ЦК партии эсеров на знаменитом показательном процессе в Москве. Приняв защиту группы правых эсеров, он, по собственному образному выражению, «очутился в середине между двумя фронтами двух мировых армий - второго и третьего Интернационала, столкнувшихся в Москве на этом знаменитом процессе» [9, с. 113].
Так же, как и обвиняемые, защитники тоже делились на две группы. В первую группу входили зарубежные адвокаты Э. Вандервельде, А. Вотерс, Т. Либкнехт и К. Розенфельд, а также их российские коллеги: Н.К. Муравьев, В.А. Жданов, Г.Л. Карякин, А.Ф. Липскеров, М.А. Оцеп, Г.Б. Пагушин-ский, С.А. Гуревич, Б.Е. Ратнер и А.С. Тагер. Причем последние трое были учениками и помощниками Муравьева, а Жданов, Карякин и Оцеп его давними соратниками по неформальному объединению политических защитников «Молодая адвокатура» [3, с. 15]. Вполне логично, что в этой ситуации Муравьев стал фактическим лидером защиты на этом процессе. 8 июня 1922 г. газета «Правда» представила эту команду защитников «продажными профессионалами-адвокатами» и «прожженными судейскими крючками» [8]. «На деле это были отборные силы русской адвокатуры, - обоснованно опровергает «правдинский» навет М. Янсен. - Некоторые из них, особенно Муравьев, Тагер и Жданов, уже до 1917 года завоевали известность как адвокаты с радикальными взглядами и участвовали в политических процессах как до, так и после революции» [12, с. 79].
Визави Муравьева и его коллег выступили: Н.И. Бухарин, А.А. Бицен-ко, В. Вегер, Р.П. Катанян, Н.Н. Овсянников, И.Н. Стуков, М.П. Томский, С.Б. Членов и П.А. Шубин. Причем большинство из них были политическими деятелями, а Бухарин и Томский даже входили в высшее руководство ВКП(б). Коминтерн также делегировал в команду защитников второй группы ряд известных европейских коммунистов - Ж. Садуля из Франции, Ф. Кона из Польши и А. Грамши из Италии.
Одним словом, на процессе эсеров в 1922 г. противостояли друг другу две интернациональные бригады защитников, одна из которых (группа Муравьева), так же, как и их подзащитные, заранее были поставлены в крайне неблагоприятные условия. Об этом очень хорошо сказал подсудимый Е.М. Рат-нер: «нам противостоит обвинение напротив, обвинение в лице суда, обвинение на скамье подсудимых и две тысячи обвинителей, которые сидят в зале» [10, с. 73]. Суть образовавшейся правовой коллизии заключалась в том, что вопреки общепринятой практике и существующим советским законам вместо двух состязающихся в судоговорении сторон де-факто узаконивались права как стороны процесса присутствующей в зале публики, которая поддерживала сторону обвинения. Таким образом, защитники и «обвиняемые 1-ой группы <...> противостояли гипертрофированному обвинению - обвинителям, суду, подсудимым и защитникам 2-й группы» [10, с. 75].
О диспозиции защиты организаторам процесса стало известно из письма (не ранее 29 апреля 1922 г.) Д.Ф. Ракова, перехваченного чекистами, из которого они узнали, что «Левенберг организует Бюро защиты, в которое вошли адвокаты: Тагер, оба Малянтовича, Муравьев, Кирисман [Так в документе. Правильное написание фамилии - Киршман. - Ю.В.]. Н.Д. Соколова организаторы защиты почему-то отвели. Они намереваются относительно нас ограничиться технически-процессуальной стороной дела, остальных берут полностью» [10, с. 456]. Ответ на вопрос о причине отвода Соколова, возможно, заключен в его репутации. Еще до революции, будучи одним из лидеров синергии политических защитников «Молодая адвокатура», он был известен как «дикий революционер». Хотя формально Николай Дмитриевич принадлежал к меньшевистской фракции РСДРП, но, по свидетельству соратников, был очень близок по взглядам к большевикам [11, с. 135].
Задолго до процесса большевистское руководство по всем каналам прощупывало настроения и планы зарубежных защитников первой группы. Полпред РСФСР в Германии Н.Н. Крестинский докладывал 17 мая 1922 г. советскому руководству о действиях иностранных защитников: «Розенфельд сообщил, что из московских адвокатов в качестве защитников предполагают пригласить Муравьева, Соколова и Жданова. Муравьеву они предполагали вчера телеграфировать, чтобы он озаботился переводом обвинительного акта и следственных материалов на французский и немецкий языки» [10, с. 233]. Следует отметить, что в свое время помощник присяжного поверенного Н.Н. Крестинский входил в состав столичной группы политической защиты «Молодая адвокатура». Но на этот раз он оказался по другую сторону баррикад от большинства своих бывших соратников и коллег.
Иностранным защитникам разрешили встречаться со своими российскими коллегами, но все это происходило под пристальным и неослабным филерским наблюдением Следственного отдела ГПУ. 29 мая агент буквально по минутам и шагам докладывал о передвижениях и встречах зарубежных адвокатов, которые первым делом «...отправились в Трибунал и там выяснилось, что с русскими защитниками Муравьевым и Тагером можно будет повидаться лишь в 6 часов <...> потом мы [защитники и сопровождавший их ГПУшник. - Ю.В.] поехали снова в Трибунал для встречи с Муравьевым и Тагером. Совещание происходило на немецком языке под председательством Муравьева» [10, с. 243], который довел до коллег информацию о количестве материала, имеющегося в их распоряжении, и назвал 11 фамилий других русских защитников, которые будут участвовать в процессе.
По итогам совещания адвокаты определились с вопросом привлечения целого ряда переводчиков для предварительных работ и назначили на понедельник свидание с подсудимыми. Тагер также поднял вопрос о проведении еще одного совещания в воскресенье, но куратор от ГПУ им в этом отказал. После чего «иностранные и русские защитники, не скрывая своего возмущения, - свидетельствовал агент, - делегировали Муравьева протелефонировать Курскому, который предложил обратиться в здание Трибунала. Они угомонились и назначили совещание в воскресенье в 3 часа дня» [10, с. 243]. Но только 7 июня - в день начала судебных слушаний - был окончательно решен вопрос о встречах адвокатов, когда по разрешению наркома Курского им было дано «Право посещать защитников на дому (т.е. Муравьева, Тагера и др.)» [10, с. 267]. Кстати, советский нарком юстиции и генеральный прокурор Курский Д.И. был хорошо знаком Н.К. Муравьеву по совместной работе в синергии «Молодая адвокатура».
Процесс начался со скандала - попытки отвода обвиняемыми всего состава суда и обвинителей. Отвод был сделан М.Я. Гендельманом от имени 22 подсудимых первой группы. «Любопытно в этой ситуации поведение председателя суда, - отмечают С.А. Красильников, К.Н. Морозов и И.В. Чубыкин. -попытавшись предоставить слово для ответа Крыленко, Пятаков наткнулся на заявление защитника Муравьева о предъявлении отвода и государствен-
ному обвинителю (жена Крыленко - Розмирович Е.Ф. вела предварительное следствие). Слова Пятакова о необходимости разобрать сначала отвод суда, а потом отвод государственного обвинителя, заставили Муравьева даже засомневаться в четкости своей формулировки - раз Трибунал не понимает недопустимости "заключения государственного обвинителя" в тот момент, когда "у защиты имеется отвод" против него» [10, с. 69].
При этом Муравьев, цитируя циркуляры и положения о Верховном Трибунале и народном суде, требовал отвода, прочел целую лекцию о принципах состязательности сторон, организации суда и судоговорения и убедительно доказал нарушение не только духа, но и буквы существующего закона в их организации. Муравьев заявил: «...по мнению защиты, участие председателя Трибунала при судоговорении, которое происходит перед самой той коллегией, в которой он председательствует, главой которой он является, заключает в себе коренное и основное нарушение принципа равности сторон». И, далее продолжил свою мысль, окрашивая ее образными сравнениями: «Мы, конечно, скажем, что и для Юпитера закон должен существовать, что Юпитер, в данном случае Верховный трибунал, своим подчинением этому положению, сам должен показать подведомственным ему трибуналам законопослушность действующим в Российском государстве законоположениям» [10, с. 70].
Здесь же, опираясь на процессуальную практику советской юстиции, Муравьев перешел к важным обобщениям: «Защита встречалась с этим [с нарушениями законодательства. - Ю.В.] в других процессах, и бесплодно я, -отмечал адвокат, - в течение целого ряда недель обращал внимание высших властей в стране на необходимость исправить, наконец, эту ошибку, дабы приговоры, произносимые трибуналами, не носили в себе этой порочной формальности, которая подрывает доверие к приговору Трибунала» [10, с. 70-71].
Позиция защитников первой группы, по большому счету, высветила еще и проблему взаимоотношения власти, права и общества. Не случайно, К.Н. Морозов увидел прямые аналогии и преемственность действий Муравьева и его коллег на процессе 1922 года с правозащитным движением 60-х - 80-х годов: «весь судебный процесс с самого начала - с заявления 1-й группы подсудимых и их защитников, - отмечает ученый, - указавших на серьезные и многочисленные нарушения закона и процессуальных норм, и до конца прошел под знаком одного требования к власти, которое много лет спустя повторили диссиденты: "Выполняйте собственные законы"» [6, с. 17].
Откровенная и грубая политическая инсценировка этого дела вынудила иностранных защитников покинуть Россию. Э. Вандервельде по возвращению на родину дал свою оценку произошедшего: «Процесс ничего общего с судом и правосудием не имеет. Я уже сказал в Трибунале, что в Европе ничто подобное не было бы возможно. Ни в одной культурной стране нельзя себе представить, чтобы председатель суда - Крыленко, делегировал сам себя в качестве государственного обвинителя, своего свояка и подчиненного назначил председателем суда, а своей жене поручил ведение следствия и составление обвинительного акта. <...> Обвинительный акт представляет собою весьма неискусную, на мой взгляд, попытку дать политическую историю русской революции с большевистской точки зрения» [5].
После «стремительного отъезда за границу Вандервельде и других заграничных защитников, как раз накануне дня, назначенного для демонстрации по поводу этого процесса, я, - вспоминал Муравьев, - оказался во главе защиты» [9, с. 110]. Но власти явно недооценили степень опасности такого фактора, как правозащитные принципы, и неуправляемость адвокатов первой группы подсудимых. «Уже одно то, что русские адвокаты честно и профессионально исполняли свои обязанности, превратилось для организаторов процесса в весьма серьезную проблему, - справедливо отмечает К.Н. Морозов. - Ведь подобрав состав суда, обвинителей, часть свидетелей и даже публику в зале, а также избежав участия в процессе "политических защитни-
ков" из числа эсеров-эмигрантов и адвокатов-меньшевиков, власти, похоже, неожиданно для себя столкнулись с тем, что отечественные адвокаты своей профессиональной честной работой стали всерьез мешать реализации поставленных ею целей» [6, с. 16].
Для запугивания и давления на обвиняемых первой группы иезуитская режиссура процесса предусматривала публичные инсценировки излияния праведного гнева народных масс на «врагов рабочего класса», «злейших врагов великой революции» - подсудимых-эсеров. С этой целью 20 июня 1922 г. власти организовали спектакль с приглашением представителей рабочих и фактически устроили митинг в зале суда. В ответ решение о предоставлении слова рабочим лидер защиты 1-й группы Муравьев, не видя «никаких законных оснований для подобного действа, потребовал их отклонения». В то же время от имени другой части защиты с поддержкой «инициативы» рабочих выступил Н.И. Бухарин[10, с. 76].
Суд посчитал возможным предоставить слово рабочим, и пролетарские ораторы незамедлительно потребовали расстрела всех подсудимых. По сути, это была отчаянная попытка властей, терявших контроль над ситуацией и желавших тем самым сломить и заставить покаяться эсеров из первой группы. В итоге это действо произвело «на Западе грандиозное впечатление своим средневековым характером, - точно подметил К.Н. Морозов. -В целом можно сказать, что подобранная "коммунистическая публика" позволяла большевикам решать ряд задач, но серьезно испортила впечатление от процесса» [10, с. 76].
Безусловно, это был кульминационный момент процесса, когда после демонстрации на Красной площади с участием председателя суда и государственного обвинителя на вечернем заседании суда делегация от рабочих Москвы и Петрограда выступила с требованием смертной казни для обвиняемых. Грубо разыгранное, беспрецедентное действо опрокинуло, по мнению Муравьева, не только все существующие процессуальные нормы Советской республики, но и, более того, заранее лишило приговор суда законности. То, что произошло, он назвал бедствием [10, с. 75-76].
От имени группы защиты он потребовал стенограммы заседания и перерыва работы суда для того, чтобы оценить происшедшее с правовой точки зрения [12, с. 77]. В разгар конфликта, когда возбужденная «рабочая» публика в зале суда энергично протестовала против аргументации Муравьева, он в сердцах пророчески воскликнул: «Горе той стране, горе тому народу, которые с неуважением относятся к закону и смеются над людьми, этот закон защищающими». Слова защитника были встречены криками публики из зала и замечанием председателя суда - «за оскорбление русского народа» [10, с. 78]. В автобиографической заметке Н.К. Муравьева эта застенографированная на суде фраза звучит несколько иначе: «Горе народу, готовому побить камнями тех, кто защищает закон, самим же народом установленный» [9, с. 110].
Этот инцидент окончательно убедил Муравьева в том, что процесс над левыми эсерами «является судом только по форме, а по существу - представляет собою политическое действие» [Там же]. На следующий день Муравьев от имени защитников 1-й группы потребовал стенограммы предыдущего заседания и перерыва судебных слушаний для того, чтобы оценить событие 20 июня с правовой точки зрения. По его мнению, произошедшее «разломало рамки существующих законов», и на вечернем заседании 22 июня Муравьев от имени защиты сделал официальное заявление, в котором указал на нарушение ст. 8 «Наказа кассационным Коллегиям Верховного Трибунала о поводах к отмене приговоров», гласившей, что участие в судебном заседании любого лица, кроме предусмотренных процессуальными нормами, дает основание для "безусловной" отмены приговора, и, отметил, что председатель суда и государственный обвинитель к тому же выступали на митинге, где звучали требования смертной казни (а рабочие в суде оказывали давление на
судей и оскорбляли подсудимых), Муравьев потребовал начать новое судопроизводство, при новом составе суда и новом обвинителе» [10, с. 77].
23 июня 1922 г. председатель суда Пятаков зачитал письменное заявление защитников о сложении с себя обязанностей. Все вечернее заседание прошло в дебатах о праве защитников отказаться от их «публично-правовой обязанности», закончившихся отказом суда в ходатайстве защитников 1-й группы. 24 июня от имени обвиняемых 1-й группы Гендельман также заявил об освобождении защитников от их обязанностей и переходе к самостоятельной защите [10, с. 77]. Таким образом, отказ защитников и подсудимых 1-й группы был своего рода ответным ударом на грубое попрание большевистским «правосудием» процессуальных норм во время судебного разбирательства. Этот адвокатский демарш, впервые опробованный лидером «Молодой адвокатуры» Н.К. Муравьевым и его коллегами на судебном процессе в Валках Харьковской губернии в 1902 г., где они защищали крестьян-погромщиков [4, с. 67], на этот раз получил крайне жесткий отпор со стороны советской юстиции. За предъявление отвода всему составу Трибунала, государственному обвинителю и отказ от защиты 18 августа 1922 г. «буржуазно-цензовые» (выражение Н.И. Бухарина) защитники Муравьев, Жданов и Тагер по приказу начальника СО ГПУ Самсонова были арестованы и просидели несколько недель во внутренней тюрьме ВЧК. С Муравьева и Тагера была взята подписка о прибытии к 8 декабря этого же года в Казань, куда они высылались в административном порядке на 3 года [10, с. 80].
Для адвокатов-правозаступников, посвятивших свою жизнь противостоянию в судебных баталиях с царским режимом, такой циничный и грубый удар от «народной» власти, за которую они боролись, стал, очевидно, по меньшей мере неприятным сюрпризом. Как видно, то, что было позволено и не так жестко преследовалось во времена пресловутой «щегловитовской юстиции», в советскую эпоху становилось тяжелым государственным преступлением.
Отчаянные попытки Муравьева и его коллег вернуть течение судебного разбирательства в лоно правосудия не увенчались успехом. «Однако, - считает К.Н. Морозов, - анализируя ситуацию в целом, можно сказать, что соединение на процессе яркой, полемичной и непримиримой позиции 22 подсудимых 1-й группы и блестящей профессиональной защиты их интересов русскими адвокатами, методично и убедительно вскрывавшими серьезные нарушения в организации и ведении процесса, стало своего рода бинарным зарядом, взорвавшим заботливо спланированный властью ход процесса. Это подтвердила борьба подсудимых 1-й группы и их адвокатов за право дать развернутый ответ о признании или непризнании подсудимыми своей вины» [6, с. 17].
По прибытии в Казань, Муравьев по рекомендации Л.Б. Красина был принят на работу юрисконсультом областной конторы Внешторга и Госторга [9, с. 112]. Но неугомонная и разносторонняя натура Муравьева проявилась и здесь. Служебные будни он скрашивал в обществе научной интеллигенции Казани. Одну из таких встреч запечатлела будущий советский академик М.В. Нечкина, которая в 1918-1921 гг. была студенткой исторического отделения историко-филологического факультета Казанского университета, а с декабря 1921 г. - его профессорским стипендиатом со специализацией по русской истории. 9 января 1923 г. она оставила такую запись в своем дневнике: «Кончила писать статью "К характеристике Ключевского как социолога" (это - в "Казанский библиофил", готовила материал к сегодняшнему докладу о Пичета и Ключевском. Вечером читала доклад в исторической секции АОН, в сущности, два библиографического характера небольшие доклада: "К характеристике В.О. Ключевского как социолога" и "О книге профессора В.И. Пичета "Введение в русскую историю (источники и историография)". На докладе были и в прениях участвовали московские адвокаты, защитники в процессе эсеров Тагер и Муравьев, познакомились со мной» [7, с. 10].
Правда в знакомом еще со студенческих лет городе опальный адвокат прожил всего несколько месяцев. Столь коротким сроком ссылки и возвращением в Москву Муравьев был обязан, как ему казалось, председателю ВЧК-ОГПУ Ф.Э. Дзержинскому, «о котором у меня сохранилось очень хорошее воспоминание, как об искреннем и чистом душой революционере, хотя и фанатике» [9, с. 113], - заметил он. В связи с этим интересно сопоставить мнение о Дзержинском одного из подзащитных Муравьева, выдающегося русского мыслителя Н.А. Бердяева: «Дзержинский произвел на меня впечатление человека вполне убежденного и искреннего. Думаю, что он не был плохим человеком и даже по природе не был человеком жестоким. Это был фанатик. Он производил впечатление человека одержимого. В нем было что-то жуткое. Он был поляк, и в нем было что-то утонченное. В прошлом он хотел стать католическим монахом и всю свою фанатическую веру он перенес на коммунизм» [2, с. 262].
Дзержинский знал Н.К. Муравьева по организации защит польских революционеров, а затем и в бытность Муравьева председателем ПКК. Эти отношения, по мнению адвоката, «создали отношения некоторого личного знакомства и взаимных личных впечатлений. По крайней мере, - писал он, -уже значительно позже, за год до смерти Дзержинского, встретившись с ним в Кисловодске, я, как и раньше, обменивался с ним несколькими словами приветствия и беседы» [9, с. 113].
Переосмысливая свои злоключения в связи с эсеровским процессом и окинув взором всю свою адвокатскую практику, Муравьев невольно для себя сформулировал кредо политического защитника, который «не преследовал никаких политических целей, но исполнял лишь долг защитника и что политический характер моему выступлению был придан объективными обстоятельствами и условиями того исторического момента, а не зависел от моей воли. Никогда не имея вкуса к подпольной работе и всегда чувствуя к ней отвращение, как неприемлемой для меня с моральной точки зрения, я никогда не был "политическим" в собственном смысле этого слова, хотя всегда и очень страстно отдавался общественной работе во многих ее проявлениях, в том числе, в первую очередь, как адвокат, недаром я любил называть себя "столбовым адвокатом", видя в моей адвокатской деятельности свое настоящее призвание. Я не мог отказать политически преследуемым, которыми в моих глазах были мои клиенты по Центральному Комитету партии правых с.-р., как не привык я до них отказывать никому из подсудимых по политическим, общественным или религиозным процессам, к какой бы политической партии или к какому общественному направлению или религиозному вероучению они не принадлежали, и принимал этого рода защиты всегда и во всех случаях, если только эти защиты» [9, с. 113].
Таким образом, процесс по делу социалистов-революционеров 1922 г. убедительно продемонстрировал то, что в советской правовой системе стала доминировать юридическая конструкция «презумпции виновности» -витиевато-иезуитской формулы революционного «правосудия». Подобный юридический нонсенс советской юстиции, безусловно, воплощал в себе основополагающий принцип «классового чутья» в разоблачении «врагов народа» и сводил на нет все попытки «доказательства отрицательного факта», т.е. невиновности обвиняемых. Методы ведения следствия и способ вынесения приговора по большинству советских политических процессов «не только воссоздавали многие черты средневековых политических процессов, но и были дополнены складывающимися именно в этот период новыми принципами, которые составили неправовую в своей основе систему» [1, с. 58]. С этого момента фактически и началась эпоха советской инквизиции - подавление инакомыслия в любой форме, «чистки» и, как апогей возрожденного, но ещё более масштабного «красного террора», показательные политические судебные процессы [4, с. 373-374].
Литература
1. Ананьич, Б.В. «Академическое дело» 1929-1931 гг. и средневековые политические процессы в России (Сравнительная характеристика) [Текст] / Б.В. Ананьич, В.М. Панеях // Россия в X-XVIII вв. Проблемы истории и источниковедения. - М. : Российский государственный гуманитарный университет, 1995. - С. 56-67.
2. Бердяев, Н.А. Самопознание (Опыт философской автобиографии) [Текст] / Н.А. Бердяев. - М. : Изд-во «Международные отношения», 1990. - 336 с.
3. Варфоломеев, Ю.В. «Молодая адвокатура»: политическая защита в России (кон. XIX - нач. XX вв.) [Текст] / Ю.В. Варфоломеев. - Саратов : Изд-во Саратовского университета, 2005. - 160 с.
4. Варфоломеев, Ю.В. «Серебряный век» русской адвокатуры. Ч. 2 «Молодая адвокатура» на политических процессах в России (кон. XIX - нач. XX вв.) [Текст] / Ю.В. Варфоломеев. - Саратов : Изд-во Саратовского университета, 2015. - 416 с.
5. Голос России. - 1922. - 25 июня. - № 999.
6. Морозов, К.Н. Особенности, парадоксы и итоги судебного процесса социалистов-революционеров 1922 года [Текст] / К.Н. Морозов // Отечественная история. - 2006. - № 4. - С. 12-25.
7. «Очень много дел». Из «деловых дневников» 1922-1923 академика М.В. Нечкиной [Текст] / Вступительная статья, подготовка текста к публикации и комментарии Е.Р. Кураповой // Отечественные архивы. - 2004.-№ 6. - С. 91-124.
8. Правда. - 1922. - 8 июня.
9. «Стой в завете своём...» Николай Константинович Муравьев. Адвокат и общественный деятель: воспоминания, документы, материалы [Текст] / сост. Т.А. Угримова, А.Г. Волков. - М. : АМА-Пресс, 2004. - 343 с.
10. Судебный процесс над социалистами-революционерами (июнь-август 1922 г.): Подготовка. Проведение. Итоги. [Текст] : сб. док. / сост. С.А. Кра-сильников, К.Н. Морозов, И.В. Чубыкин. - М. : Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2002. - 1007 с.
11. Троицкий, Н.А. Адвокатура в России и политические процессы 1866-1904 гг. [Текст] / Н.А. Троицкий. - Тула : Автограф, 2000. - 456 с.
12. Янсен, М. Суд без суда. 1922. Показательный процесс социалистов-революционеров [Текст] / М. Янсен. - М. : Возвращение, 1993. - 272 с.
References
1. Anan'ich B.V "Academic Affairs" 1929-1931 and medieval political processes in Russia (Comparative characteristics). Rossiia v X-XVIII vv. Problemy istorii i is-tochnikovedeniia. M., Rossiiskii gosudarstvennyi gumanitarnyi universitet [Russia in the X-XVIII centuries. problems of history and source studies. Moscow, Russian State University of Humanities], 1995. pp. 56-67. (in Russian)
2. Berdiaev N.A. Self-knowledge (experience of philosophical autobiography). Moscow, Publ. house of International relations], 1990, 336 p. (in Russian)
3. Varfolomeev Iu.V "Young advocacy": political protection in Russia (con. XIX -early XX centuries). Saratov, Saratov University publishing House, 2005, 160 p. (in Russian)
4. Varfolomeev Iu.V. "Silver age" of the Russian bar. Part 2. "Young advocacy" on political processes in Russia (con. XIX-early XX centuries). Saratov, Saratov University publishing House, 2015, 416 p. (in Russian)
5. Voice of Russia. 1922, 25 June's, № 999. (in Russian)
6. Morozov K.N. Especially, the paradoxes and the outcome of the trial of the socialist revolutionaries in 1922. Otechestvennaia istoriia [National history], 2006, no 4, pp. 12-25. (in Russian)
7. "Very busy". From" business diaries" 1922-1923 academician M.V Nechkina. Otechestvennye arkhivy [Domestic archives], 2004, no 6, pp. 91-124. (in Russian)
8. Truth, 1922, 8 June's. (in Russian)
9. «Stoj v zavete svoyom...» Nikolaj Konstantinovich Murav'ev. Advokat i ob-shchestvennyj deyatel': vospominaniya, dokumenty, materialy ["Stand in your Covenant..."Nikolai Konstantinovich Ants. Lawyer and public figure: memories, documents, materials]. Moscow, LLC "AMA-Press", 2004, 343 p. (in Russian)
10. Sudebnyj process nad socialistami-revolyucionerami (iyun'-avgust 1922 g.): Podgotovka. Provedenie. Itogi : sb. dok [The trial of the socialist revolutionaries (June-August 1922): Preparation. Conduction. Overall results. Collection of documents]. Moscow, Russian political encyclopedia (ROSSPEN)], 2002, 1007 p. (in Russian)
11. Troitskii N.A. Advokatura v Rossii i politicheskie processy 1866-1904 gg. [The legal Profession in Russia and political processes 1866-1904]. Tula, Autograph, 2000, 456 p. (in Russian)
12.Jansen M. Sud bez suda. 1922. Pokazatel'nyj process socialistov-revo-lyucionerov [The court without trial. 1922. The show trial of the socialist revolutionaries]. Moscow, Return, 1993, 272 p. (in Russian)
