CC BY
26
УДК 130.2
ГНОСТИЧЕСКИЙ ПОДТЕКСТ ДЕКАРТОВСКОГО COGITO ERGO SUM
Е.А. Цуканов
Высшая школа печати и медиатехнологий Санкт-Петербургского государственного университета промышленных технологий и дизайна, г. Санкт-Петербург e-mail: tsukanov_1975@inbox.ru
Статья посвящена выявлению находящихся в глубоком контекстуальном бэкграунде гностических смыслов, предопределивших, по мнению автора, общий философский контур творчества родоначальника европейской науки, Рене Декарта. Утверждается, что гностицизм с его враждебным отношением к бытию и человеку, погруженному в его неупорядоченную стихию, в качестве своеобразной «тени» присутствует во многих произведениях теоретика рационалистической мысли.
Ключевые слова: гнозис, разум, человек, бытие, сознание, понимание, метод, контекст, подтекст, интерпретация.
Нет, ребята, все не так, Все не так, ребята...
В. Высоцкий
Великий французский мыслитель XVII столетия Рене Декарт, заложивший основы рационалистической европейской философии, в общественном сознании прочно ассоциируется с ярким крылатым изречением «Cogito ergo sum», которое стандартно переводится с латыни как «Мыслю, следовательно, существую». Мы настолько привыкли к канонической однозначности и даже, в какой-то мере, аристократичности данной, как бы «отлитой в бронзе», фразы, сертифицированной авторитетом учебной и научной литературы, что не склонны подмечать дополнительные имплицитные оттенки смыслов, заложенные в нее. А, между тем, они, несомненно, имеются. Такие, в общем-то, мемные вербальные конструкции, как «век разума» или же «метод радикального сомнения», также сформулированные Декартом, выдают, на наш взгляд, в самом направлении его мысли некую специфическую, едва уловимую интеллектуальную черту, свойственную одному из маргинальных учений древности, какое-то время с успехом конкурировавшему с
христианством, имя которому гностицизм. При расшифровке картезианского Cogito в контексте этой интеллектуальной традиции обнаруживаются неожиданные эпистемологические развороты и подтексты. Понятия контекста и подтекста мы, вслед за Н.С. Валгиной [1, с. 17], будем понимать как предварительное фоновое знание (общее и индивидуальное), имеющееся у исследователя накануне непосредственной встречи с неким нарративом. В данном случае - целым комплексом текстов Декарта.
Вспомним, что гностицизм как социокультурное и религиозно-мистическое явление идеологически оформился в один из ведущих мировоззренческих трендов поздней античности во II-III веках. На заре новой эры фактически весь Ближневосточный регион пылал раскаленной эсхатологичностью двух конфликтующих типов: с одной стороны, это эсхатологичность евангельская, призывавшая рассматривать мир как совершенное творение Божье, однако временно испачканное грехом и требующее восстановления через агапическую любовь [7, с. 477]; с другой, - гностическая, которая убеждала приверженцев в изначальной никчемности бытия, созданного на скорую руку не истинным Богом, а самозванцем демиургом, что якобы объясняет множество онтологических нестроений и сбоев, существующих во всех сферах жизни. По учению радикального крыла гностической партии спасти этот мир ничего не может, однако есть провиденциальное спасение для избранных, которые в силу своего первородства, наделены эксклюзивным знанием о фатальной трагичности расстроенного мироздания, и именно оно легитимирует нигилистическое и даже ликвидационно-карательное отношение к окружающей фальшивой действительности и большинству незнающих (неразумных) людей [11, с. 269]. Себя гностики называли пневматиками (от греч. пневма - дух), остальных - психиками (от греч. псюхе - душа) и гиликами (от греч. гюле - земля, плоть). Коллизия непримиримого противостояния между горсткой избранных пневматиков и широкими массами «второсортных» психиков вкупе с гиликами является главным смысловым и стилистическим нервом всеобщей истории человечества, которая должна была, согласно учению гностиков, закончиться печально. Но именно скорейшее уничтожение текущего похабного - в их ригористической версии - бытия как раз и радовала
пневматиков, изобретавших различные изуверские способы радикально сократить процесс существования [8, с. 62].
У нас нет конкретных данных о том, что Декарт всерьез увлекался гностицизмом, однако некоторые нюансы его философии все-таки наводят на интуицию достаточной ее огностиченности. В этом нет ничего необычного, если учесть, что передача и распространение гнозиса в Средние века и особенно в период Возрождения велась по линии различных «партизанских» традиций, включая оккультный каббализм, астрологию и алхимию [10]. Наш же новоевропейский гигант мысли, чья эпоха непосредственно примыкает к эпохе позднего Ренессанса, думается, имел опыт соприкосновения с оккультизмом как представитель зарождающейся науки, всегда противопоставлявшей себя консервативной религиозности. Во всяком случае, он держал в поле своего зрения такие одиозные фигуры, как древний гностик-маг Порфирий и средневековый мистик Раймунд Луллий.
Начнем с того, что Декарт в определенном психологическом плане буквально помешан на теме истинного знания и разума как главного инструмента, обуславливающего его достижимость. Программное произведение философа называется «Рассуждение о методе, чтобы верно направлять свой разум и отыскивать истину в науках». Подобная эвристическая одержимость как никакая другая роднит его с гностическими учениями, аффектированными тем же самым: Саторнил, Василид или Валентин свои жизни посвятили скрупулезнейшей схематизации системы знаний о подлинно сущем, подступиться к которому в состоянии не каждый смертный [2, с. 129-167].
Далее придется констатировать и факт сильно выраженной иносказательности метода Декарта, которым он, аналогично гностикам, пользуется в целях квалифицирования наличной действительности, с которой приходится иметь дело исследователю. Часто, утверждая одно, он имеет в виду нечто совсем другое, что при внимательном прочтении обнаруживается на заднем фоне (в подтексте) описываемой ситуации. Механизм того, как это работает, на наш взгляд, хорошо иллюстрируется историей, будто бы произошедшей с Михаилом Бахтиным. Говорят, что однажды, когда к нему в ссылку в Саранск приехал приятель, и они прогуливались по городу, философ попросил гостя проинтерпретировать попавшийся на глаза лозунг «Сделаем наш город чище!». В ответ на
достаточно банальную трактовку, что городом, вероятно, управляют аккуратные власти, Бахтин неожиданно предложил расшифровать данный месседж так: значит, город, на самом деле, грязный.
Сквозным лейтмотивом творчества Декарта должна быть признана артикулируемая необходимость правильного поиска истины с применением всего арсенала средств разума, но ведь косвенно это свидетельствует, во-первых, о проблеме скрытости истины, а, во-вторых, что разум в нашем мире не работает в силу особых обстоятельств - его скованности в условиях запутанности онтологической обстановки. Если добавить конкретных отсылок к текстам, то картина, по Декарту, выглядит следующим образом: «Вещи темны», на них проступают «пятна заблуждений» [4, с. 82], миром правит запутанность, схожая со сложностью лабиринта, в котором некогда блуждал мифологический Тесей [4, с. 91], мир вообще «соткан из затруднений» [4, с. 96] (колебаний, дрожаний, волнений), а ум человека, к тому же, медлителен, отчего наше познание смутно [4, с. 98]. Мы откровенно испытываем дефицит непрерывной мысли [4, с. 111], нас подводит память: она слаба и неустойчива, человек не в состоянии обозреть подлинное состояние вещей сразу [4, с. 112], для этого требуется время, постепенность и усердие. А еще - чувства обманывают, они - помеха разуму [4, с. 117], который, ко всему прочему, грешит несовершенными вопросами, перегруженными лишними подробностями [4, с. 127]. Кроме того, восприятие смертных полно невежественных предубеждений [4, с. 138], легковерия, беспорядочности и ошибочности ранних (полученных в детстве) впечатлений [5, с. 161]. И эти когнитивные факторы настолько патологичны, что люди иногда напоминают сумасшедших, а жизнь сравнима с непрерывным сном [5, с. 163]. Общий вывод из сказанного, наверное, мог бы звучать и так: «Боже, куда мы попали?», или же: «Что за отвратительный мир был создан Тобой?», как вариант: «Что со всем этим бедствием делать?» Действительно, если обстановка настолько неприглядна или даже непроглядна (в связи с особой погруженностью объекта анализа во мрак неведения), то как так получилось? Кто является автором этой тьмы и этой запутанности? И может ли благое и творчески настроенное божество сотворить запутанную для понимания реальность? Мы не нашли у разбираемого автора прямых ответов на вытекающие из его тезисов вопросы, однако контекстуально Декарт в стилистике
Бахтина всегда как бы намекает на то, что Высшее Существо было не вполне квалифицированным, чтобы создавать такой сложный объект как наш мир.
Теперь посмотрим, какие средства предлагает Декарт, чтобы несколько подправить кособоко-загадочное бытие в сторону его большей проницаемости и, как следствие, доступности в отношении нас. Именно в этом вопросе, как представляется, картезианскому логосу наиболее свойственен пафос латентного гностифицирования. Мыслитель призывает активно сомневаться во всем, причем, в идеале необходимо обучиться сомневаться даже в собственном сомнении [5, с. 165] (не отсюда ли удвоенное «сапиенс сапиенс» в родовидовой идентификации людей?). В этом и проявляется вся парадоксальность атрибутивно присущего человеку со§йа1:ю, которое запускается только лишь в случае вторичной, дополнительной рефлексии над формулируемой мыслью. В итоге мы обретаем способность производства и удержания различий, гарантирующих когнитивную отчетливость и ясность в зыбко-текучем универсуме. Однако прорыв к ясности сопряжен с определенного рода жертвенностью, в частности, с добровольным отказом субъекта познания ото всего отвлекающего, включая чуждую разуму телесность, которую отрицали и гностические авторитеты [9, с. 85]. Декарт очевидно полагает, что быть - это значит мыслить, то есть через скрупулезнейшее сомнение отделять одно от другого, что удается не каждому и с большим перенапряжением духовных сил. Телу же в этом самом «быть» вовсе не обязательно участвовать [5, с. 169]! Иными словами, неодухотворенные гилики, равно как и всего лишь одушевленные психики весьма изящно вычеркиваются в данной модели из списка живых, обреченные на дебелое экзистенциальное безразличие. Доверять, согласно Декарту, можно только естественному свету ума [5, с. 174], отринувшему поспешные суждения и взявшему в союзники точность и аккуратность [5, с. 177]. И тогда мы вдруг обретаем пневматический навык видеть невидимое - бесконечные и многообразные движения единой материи [3, с. 184], раздробленной на мириады мельчайших частиц, кружащих в хороводах сцеплений, иррегулярно меняющих свои обличия [3, с. 223]. Мы видим также отсутствие в природе пустоты [3, с. 188], грубость внешне прозрачного воздуха [3, с. 191], тотальную организованность хаоса [3, с. 198], благолепие неравенства между вещами [3, с. 207],
таинственные преломления и искривления световых лучей [3, с. 243], проходящих сквозь плотные среды, иерархичность небес [3, с. 214]. Чистое наслаждение правильным методом, по Декарту, дарует любопытствующему сознанию компетенции, позволяющие соперничать в блаженной радости с самими богами [6, с. 265]. И это несмотря даже на обилие случающихся с нами ошибок и поведенческую суетность. Наша цель - просто расположить свои мысли правильно [6, с. 267], и эта цель предельно гностическая, поскольку содержит в себе изрядный заряд критицизма, складывающийся на почве недовольства наличной данностью. Вероятно, именно поэтому великий французский философ предпринимает в одном из своих трудов по сути демиургическую попытку конструирования собственного мира с применением условного наклонения «что было бы, если бы», как будто имеющейся реальности ему мало. «Отрешитесь, - обращается он к читателям, - на некоторое время от этого мира, чтобы взглянуть на новый, который я хочу на ваших глазах создать в воображаемых пространствах. <...> ...углубимся в них <...>, чтобы у нас исчезло из виду все созданное Богом пять или шесть тысяч лет назад» [3, с. 196]. Декарт, кстати, не поясняет, о каком именно Боге он рассуждает, а это, между прочим, важнейший аспект его мировоззренческой платформы. Боги в истории бывали разные, и не одно и то же, скажем, Бог-Троица, с одной стороны, и то неведомое божество из области плеромального Ничто, которое почитали такие деноминации гностиков, как офиты или каиниты, с другой. Однако достоверным фактом является то, что, будучи воспитанником иезуитско-католической системы образования, Декарт именно ею и был обвинен в ереси [12, с. 241], что может теоретически быть связано с квази-гностической компонентой его творчества.
В заключении требуется еще раз подчеркнуть, что многие, ставшие заслуженно классическими, тексты великих мыслителей минувших эпох сегодня нуждаются в серьезном перепрочтении с целью их более глубокого понимания. Эта необходимость возникла в условиях непрекращающегося обнаружения и введения в научный оборот дополнительных информационных данных, слабо коррелирующих ранее с устоявшимся интеллектуальным мейнстримом. Одним из таких «реанимированных» блоков информации, пребывавшей долгое время под спудом, стала культурно-философская традиция гностицизма,
принципиально сориентированная оппозиционно к окружающей действительности. Ее опасный депрессивно-нигилистический настрой к бытию, на наш взгляд, на уровне отдельных идей передался некоторым признанным мастерам философии, таким как Рене Декарт, в произведениях которого нами были обнаружены прямые и косвенные отсылки к гностическому контекстуальному бэкграунду. Данный факт, как представляется, может серьезным образом трансформировать наше стандартно-конвенциональное видение развитие мировой науки по пути картезианского рационализма как исключительно позитивно-оптимистического тренда. При наличии действительно гностических ферментов в учении Декарта, определившего судьбы науки на долгую перспективу, может оказаться, что данный тренд уже на уровне «посева» имел некоторые черты антигуманизма и антионтологизма.
Список литературы
1. Валгина, Н. С. Теория текста : учебное пособие. - Москва, 2004.
2. Гностики, или «о лжеименном знании». - Киев, 1996.
3. Декарт, Р. Мир, или трактат о свете // Декарт Рене. Сочинения в двух томах. -Том 1. - Москва, 1989. - С. 179-250.
4. Декарт, Р. Правила для руководства ума // Декарт Рене. Сочинения в двух томах. -Том 1. - Москва, 1989. - 77-153.
5. Декарт, Р. Разыскание истины посредством естественного света // Декарт Рене. Сочинения в двух томах. - Том 1. - Москва, 1989. - С. 154-178.
6. Декарт, Р. Рассуждения о методе, чтобы верно направлять свой разум и отыскивать истину в науках // Декарт Рене. Сочинения в двух томах. - Том 1. - Москва, 1989. -С. 250-296.
7. Иоанн Златоуст, свят. Беседы на псалмы. - Москва, 2003.
8. Йонас, Ганс. Гностицизм (Гностическая религия). - Санкт-Петербург, 1998.
9. Кулиану, Й. Древо гнозиса: гностическая мифология от раннего христианства до современного нигилизма. - Москва, 2019.
10. Кулиану, Й. П. Эрос и магия в эпоху Возрождения. 1484. - Санкт-Петербург, 2017.
11. Свенцицкая, И. С. Раннее христианство: страницы истории. - Москва, 1987.
12. Фишер, Куно. История Новой философии. Декарт: Его жизнь, сочинения и учение. - Санкт-Петербург, 1994.
DESCARTES' GNOSTIC SUBTEXT COGITO ERGO SUM
E.A. Tsukanov
Higher School of Printing and Media Technologies of St. Petersburg State University of Industrial Technologies and Design, St. Petersburg e-mail: tsukanov_1975@inbox.ru
The article is devoted to the identification of gnostic meanings located in a deep contextual background, which in the author' opinion, predetermined the general philosophical contour of the work of the founder of European science, Rene Descartes. It is argued that gnosticism, with its hostile attitude towards being and man immersed in its disordered element, is present as a kind of «shadow» in many works of the theorist of rationalistic thought.
Keywords: gnosis, mind, man, being, consciousness, understanding, method, context, subtext, interpretation.
