CC BY
117
DOI: 10.25702/KSC.2307-5252.2019.7.130-143 УДК 378 94 (47)
С. А. Курылев, Т. Н. Жуковская
ГЛАВНЫЙ ПЕДАГОГИЧЕСКИЙ ИНСТИТУТ (1828-1859): ПРОБЛЕМЫ АДМИНИСТРАТИВНОЙ И СОЦИАЛЬНОЙ ИСТОРИИ
Аннотация
Статья рассматривает цели учреждения и особенности административного устройства Главного педагогического института (ГПИ), который, с одной стороны, был связан нитями преемственности с первым Главным педагогическим институтом (1817-1819), а с другой — более двадцати лет располагался в одном здании с Петербургским университетом и имел общий с ним состав профессоров. Авторы показывают особенности комплектования и социального состава учащихся ГПИ, специфику режима обучения, его эффективность, карьерные перспективы для выпускников. Делается вывод о том, что для учащихся, выходцев из духовной среды, педагогическое образование было мощным социальным лифтом, позволявшим выстроить успешную учительскую или даже профессорскую карьеру. Исследование построено в основном на архивных материалах фондов Министерства народного просвещения. Ключевые слова:
Главный педагогический институт, Министерство народного просвещения, история педагогического образования, учительская служба, студенты, И. И. Давыдов.
Sergey. A. Kuryliov, Tatyana N. Zhukovskaya
MAIN PEDAGOGICAL INSTITUTE (1828-1859): PROBLEMS OF ADMINISTRATIVE AND SOCIAL HISTORY
Abstract
The article considers the objectives of the establishment and features of the administrative structure of the Main pedagogical Institute (MPI), which, on the one hand, was connected by threads of continuity with the first Main pedagogical Institute (18171819), and on the other - more than twenty years was located in the same building with St. Petersburg University and had a common composition of professors. The authors show the features of recruitment and social composition of students of MPI, the specifics of the training regime, its effectiveness, career prospects for graduates. It is concluded that for students coming from the clergy, pedagogical education was a powerful social elevator that allowed to build a successful teacher or even professorial career. The study is based mainly on archival materials of the funds of the Ministry of public education. Keywords:
Main pedagogical Institute, Ministry of public education, history of pedagogical education, teachers' service, students, I. I. Davydov.
В 1804 г. в Санкт-Петербурге был открыт Педагогический институт, который в 1816 г. был преобразован в Главный педагогический институт. В 1819 г. ГПИ, полностью сохраняя свое административное устройство и штат, фактически был переименован в Санкт-Петербургский университет. Некоторое время он следовал установке своего предшественника на подготовку педагогов: учителей для гимназий и профессоров для университетов.
30 сентября 1828 г. в Петербурге вновь был учрежден Главный педагогический институт, успешно действовавший более 30 лет до своего окончательного закрытия в 1859 г. В целом, второй ГПИ (1828-1859) можно считать наследником первого (1816-1819), поскольку опыт предшественника
сыграл немалую роль при открытии учебного заведения в 1828 г. В сравнении с университетами второй ГПИ отличался закрытостью и более строгим режимом обучения.
Еще одной отличительной характеристикой второго ГПИ являлась прямая подчиненность: его непосредственным начальником являлся министр народного просвещения или (в его отсутствие) товарищ министра. Поэтому наиболее важная часть делопроизводства института отложилась в виде единого комплекса в Российском государственном историческом архиве: фонд 733 (Департамент народного просвещения Министерства народного просвещения), опись 93 (дела Департамента народного просвещения по Главному педагогическому институту). Второй комплекс архивных дел, отражающий внутреннее делопроизводство института, был механически присоединен к архиву первого ГПИ и составил один фонд с ним (фонд 13 в Центральном государственном историческом архиве Санкт-Петербурга) [Жуковская, 2017: 114-164]. До сих пор архивы второго ГПИ, как и сама его деятельность, привлекали внимание исследователей лишь эпизодически [Булгакова, 1977: 38-43; Иванов, 2014, 32-46].
Правовое положение воспитанников и студентов ГПИ
Будучи учреждением закрытого типа, в которое, помимо прочего, не допускались вольнослушатели, ГПИ был местом, где жизнь его воспитанников регулировалась предписаниями ведомственного начальства. Это касалось взаимоотношений воспитанников как друг с другом, так и с администрацией.
Требования, предъявляемые к желающим поступить в учебное заведение, были отражены в уставе ГПИ: возраст не моложе 17 лет, за исключением молодых людей, проявивших превосходные дарования; отсутствие каких-либо физических и психических недостатков, которые могли бы мешать воспитанникам [РГИА. Ф. 733. Оп. 93. Д. 1. Л. 2 об.]. Главным требованием было то, что в ГПИ должны были поступать преимущественно воспитанники духовных семинарий, которые закончили класс философских наук. Однако, согласно уставу, в институт могли быть приняты также молодые люди из «свободного состояния», проявившие достаточные способности и знания.
Объяснение того факта, что воспитанники духовных семинарий названы предпочтительным контингентом для приема в ГПИ, можно найти в образце письма, которое рассылалось от имени министра народного просвещения архиепископам и епископам страны. Им в рекомендательной форме предлагалось содействовать избранию достойных семинаристов для отправления в Петербург. При этом подчеркивалось, что «молодые люди из духовного состояния, руководимые примерами благочестия и получившие под строгим надзором духовных властей твердые начала нравственного и классического обучения, будут способны докончить с успехом образование свое в институте и вступить потом с пользою в важное и почтенное звание учителей» [РГИА. Ф. 733. Оп. 93. Д. 1. Л. 44, 44 об.]. Важный принцип, положенный в основу при выборе будущих воспитанников института, сводился к сформулированному в том же письме положению — «начало премудрости есть страх господен» [РГИА. Ф. 733. Оп. 93. Д. 1. Л. 45]. На самом деле воспитанники духовных семинарий, в большинстве своем сыновья церковнослужителей, с раннего детства видели в своих родителях образец смирения и покорности не только перед Богом, но и перед государством.
Но в то же время видели и самоотверженное отношение к своему делу, которое отличало служение многих клириков от необременительной статской службы.
Вот как описывал поступление в ГПИ один из выпускников института: «Приемный экзамен происходил в начале августа. Экзамен был самый снисходительный. Прорехи знаний не замечались нашими профессорами: профессора хотели усматривать у нас задатки знаний. Если студент поступал на филологическое отделение, то с него не требовали сведений больших по математике (или, вернее, совсем не ставили ему в вину малознание «математическое»). Я, напр[имер], по алгебре не мог сделать простого алгебраического сложения, и ничего, — обратили внимание на мое сочинение о моей родине, на кое-какие знания по латинскому и греческому языку, — на знание Закона Божия, — и приняли в институт. Я не смог на экзамене показать разницу между барометром и термометром (у профессора физики Пчельникова) — и это ничего: не всякое лыко в строку! Профессор спросил, на какой факультет я поступаю и, узнав, что на филологический, — он, профессор, только сказал: «Слабо знаете физику», — и все. И я был принят в Главный педагогический институт» [Один из птенцов Института..., 1904: 55-56].
При поступлении в институт менялся социально-правовой статус молодых людей, поскольку они «увольнялись из духовного звания». Так, в 1840 г. о желании поступить в институт объявили Константин Садоков и Александр Серно-Соловьевич, воспитанники Вологодской и Минской духовных семинарий соответственно. Святейший Синод по прошению министра народного просвещения определил «уволить означенных учеников Садокова и Серно-Соловьевича, согласно желанию их родителей, из духовного звания для поступления в число воспитанников Педагогического института» [РГИА. Ф. 733. Оп. 93. Д. 110. Л. 3, 3 об.]. Выйдя из духовного звания и не поступив ни в какое другое, воспитанники и студенты ГПИ становились разночинцами, менялось их отношение к миру, была открыта дорога в другие сословия. Можно заметить, что выход из духовного звания студентов ГПИ отличался от подобного процесса в университете, где поповичи, дети купцов и государственных крестьян освобождались от подушного оклада только по окончании учебного заведения.
Не все правовые нормы, касающиеся студентов института, регулировалось уставом ГПИ. В качестве источника права здесь выступали также распоряжения министра народного просвещения, который юридически являлся непосредственным начальником института. В частности, по предписанию министра народного просвещения от 22 ноября 1850 г. с пометой «конфиденциально» директору ГПИ рекомендовалось, «чтобы в число студентов института не были принимаемы уроженцы Западных губерний, кроме тех, которые исповедуют православную веру» [РГИА. Ф. 733. Оп. 93. Д. 219. Л. 1 об.]. Однако и это предписание министра не всегда соблюдалось. Так, в августе 1852 г. три уроженца западных губерний, исповедовавших отличную от православия веру, все же были допущены (с одобрения министра) до вступительных экзаменов. Это воспитанник Шавельской гимназии Карл Рыдзевский, воспитанник Новгородской гимназии Иван Смирнов и воспитанник 3-й Петербургской гимназии Михаил Папков. Из них только первый закончил гимназию в Литве (нынешний г. Шауляй), двое других учились в гимназиях столичного учебного округа. На донесении директора института о том, что эти молодые люди успешно выдержали вступительные испытания в институте,
министр П. А. Ширинский-Шихматов поставил резолюцию: «Согласен на сей раз, а впредь предписать конфиденциально: западных уроженцев не допускать к испытанию без предварительного моего разрешения» [РГИА. Ф. 733. Оп. 93. Д. 219. Л. 2].
Причем данное ограничение распространялось только на уроженцев западных губерний и только в том случае, если они были неправославного вероисповедания. Так, Адольф Гибнер, сын учителя немецкого языка Тамбовской гимназии, закончивший эту гимназию, будучи римско-католического вероисповедания, хоть и был ограничен в праве поступления в ГПИ, однако на основании одобрительного отзыва о нем директора института И. И. Давыдова («мог бы быть со временем в звании учителя полезен знанием иностранного языка») приобрел право держать приемные испытания для поступления в число студентов ГПИ [РГИА. Ф. 733. Оп. 93. Д. 219. Л. 17, 17 об., 18, 18 об.].
Основным источником регулирования отношений внутри ГПИ является устав этого учебного заведения. В главе V устава «О нравственном надзоре» определены методы и средства осуществления контроля над воспитанниками института. Главная роль по части надзора за учащимися принадлежала директору, который осуществлял эту функцию при помощи старшего надзирателя и комнатных надзирателей. Таким образом, устанавливалась централизованная система контроля воспитанников: директор — старший надзиратель — комнатные надзиратели. Один комнатный надзиратель должен был приходиться на 20 воспитанников, то есть при количестве студентов в сто человек, определенных по штату, комнатных надзирателей полагалось пять. Заметим, что комнатные надзиратели — это те люди, которые довольно тесным образом контактировали со студентами каждый день, от их характера зависел микроклимат внутри коллектива учащихся. Комнатные надзиратели должны были немедленно доносить обо всех необыкновенных происшествиях в институте старшему надзирателю, а последний, в свою очередь, — директору. Представляется, что от сложившихся между студентами и комнатным надзирателем отношений зависело положение самих воспитанников в институте, ведь комнатный надзиратель (при удачно сложившихся отношениях) мог закрыть глаза на мелкие проступки, ничего не записав в ежедневном отчете о «благосостоянии воспитанников» и в «списке о поведении», который представлялся старшему надзирателю ежемесячно.
Приведем пример осуществления комнатными надзирателями своей непосредственной функции. В 1843 г. смотритель второго разряда ГПИ подал рапорт, в котором сообщал, что «воспитанник сего заведения Каша с самого начала второй трети истекающего года весьма ощутительно по временам стал оказывать упрямство, гордую самонадеянность, непослушание до величайшей грубости, пренебрежение всякого порядка, так что ежедневно получаемы были на него жалобы как от комнатных надзирателей (курсив наш. — С. К., Т. Ж.), так и от преподавателей; делаемые ему замечания, увещания и, наконец, выговоры не имели на него должного влияния. Последовавшее двукратное заключение его в карцер нимало его не образумило, напротив, он по-прежнему постоянно оказывал грубости и крайне дерзкое обращение со всеми преподавателями, с которыми он имел неприличные сцены, так, например: самым делом обличенный в неслушании того, о чем говорили в классе или в неприготовлении назначенного урока, он всегда с улыбкой, полувставая,
прибегал к таким оправданиям, которые производили всеобщий смех и нередко позволял себе такие дерзкие увертки и выходки, которые поставляли преподавателя в затруднительное положение» [РГИА. Ф. 733. Оп. 93. Д. 148. Л. 1, 1 об.].
В конечном итоге по представлению директора ГПИ министр народного просвещения распорядился исключить воспитанника Кашу из института «за неспособностью его к наукам и по недостатку познаний для учительской должности» [РГИА. Ф. 733. Оп. 93. Д. 148. Л. 3]. Заметим, что причина исключения не содержит намека на дерзкое поведение воспитанника.
Одним из элементов поддержания в институте дисциплины был утверждаемый директором распорядок дня. Причем у воспитанников, согласно уставу, должно было оставаться время для отдыха и приготовления домашних заданий в течение дня [Сборник постановлений., 1875б: 173]. Приведем типичный для конца 1840-х гг. распорядок воспитанников и студентов ГПИ [Описание..., 1848: 34-36]:
6:00-7:30 — студенты и воспитанники должны быть «чисто, опрятно и по форме» одеты и собраться в классных комнатах для приготовления уроков;
7:30-8:00 — они все «по отделениям, в порядке» направляются в столовую, где происходит молитва, впоследствии каждый занимает свое место для приема пищи;
8:00 — начало во всех отделениях института занятий, продолжающихся до 12:30; в классных комнатах воспитанники занимали строго определенные места, назначенные им «по успехам и поведению»;
12:30-13:00 — обед, во время которого «разговор за столом воспрещается; одни студенты (статус воспитанника, отучившегося более 2 лет. — С. К., Т. Ж.) могут беседовать о предметах лекций своих без нарушения общей тишины со всей скромностью, отличающей людей образованных»;
13:00-15:00 — прогулка и отдых; студентам института позволялось прогуливаться по городу одним, но воспитанники отпускались из института только в сопровождении комнатного надзирателя и только все вместе; прогулки могли осуществляться в домашнем саду института либо по улицам; в это же время позволялось и посещение воспитанников посторонними лицами, но только в приемной зале и с согласия директора института;
15:00-18:00 — уроки во всех отделениях;
18:00-18:30 — отдых «в рекреационных залах»;
18:30-20:00 — приготовление и повторение изученного материала в классных комнатах;
20:00-22:00 — ужин и вечерняя молитва, после которой воспитанники отправляются в спальни в сопровождении своего комнатного надзирателя;
22:00-22:30 — при согласии директора института воспитанники могут продолжить свои самостоятельные занятия.
В выходные и праздничные дни воспитанники и студенты института посещали церковь университета, где служили молебен. После этого отличные по поведению обучающиеся могли отлучаться из института к своим родственникам или родителям. Причем отпускались в город они не просто так, им выдавался увольнительный билет, заверенный старшим надзирателем, в котором с одной стороны содержалась информация, «кто к кому и на какое время увольняется», а с другой стороны были напечатаны правила поведения, которыми должен был
руководствоваться воспитанник вне института. Родители или родственники при возвращении студента обратно в институт отмечали на билете, во сколько он туда отправился. Таким образом, студенты по выходным и праздничным дням могли задерживаться в городе до 22:00, а воспитанники до 21:00 [Описание..., 1848: 37-38].
Уставом ГПИ предусматривались «льготы и привилегии» в отношении особо благонравных воспитанников, которые помогали поддерживать в институте установившийся дисциплинарный режим. Суть их сводилась к следующему:
1) «предоставление первых мест в классах, за столом и в комнатах»;
2) «избрание отличных воспитанников в так называемые старшие, с возложением на них присмотра за прочими товарищами их»;
3) «похвальный отзыв о воспитанниках в присутствии директора»;
4) «выдача похвальных листов после годичного испытания за постоянное в течение года прилежание и благонравие» за подписью директора, инспектора и старшего надзирателя [Сборник постановлений., 1875б: 174].
За все время существования ГПИ этот порядок мало изменился, за исключением того, что в конце 1840-х гг., когда его директором стал И. И. Давыдов, в институте была заведена доска почета для особо отличившихся студентов.
Говоря о поощрении отличившихся студентов, надо сказать и о санкциях, действовавших в отношении воспитанников, нарушавших те или иные предписания. Основных видов наказаний в стенах института было три [Сборник постановлений., 1875б: 174]:
• выговоры от инспектора института и старшего надзирателя как наедине, так и в присутствии других воспитанников;
• подобные выговоры и замечания от директора института;
• заключение и содержание на хлебе и воде от одного до трех дней.
Впрочем, в уставе ГПИ была сделана оговорка насчет наказаний:
«В случае недействительности неоднократных сего рода наказаний и совершенной безнадежности к исправлению, а также за другие важные проступки, воспитанники, с утверждения министра народного просвещения, исключаются из института» [Сборник постановлений., 1875б: 174, 175].
Именно на основании этого параграфа в 1833 г. был исключен из института воспитанник Андрей Федоров. 23 октября этого года директор ГПИ направил в Министерство народного просвещения прошение об исключении Федорова из числа воспитанников. Исключался он за то, что похитил карманные часы одного из учащихся, причем вор буквально был пойман с поличным своими товарищами, которые, видимо, и сообщили о происшествии комнатному надзирателю. Старший надзиратель сообщил о краже директору, и выяснением обстоятельств дела занялось правление ГПИ.
При даче показаний в правлении А. Федоров во всем сознался, отрицая при этом наличие у себя злого умысла в отношении чужой собственности. После случившегося он содержался отдельно от других воспитанников. В конечном итоге было принято решение о том, что Федоров более в институте оставаться не должен; к тому же преподаватели высказались о слабых успехах его в учебе [РГИА. Ф. 733. Оп. 93. Д. 38. Л. 1, 1 об.]. Содержащиеся в параграфе 96 устава ГПИ виды наказания (они перечислены выше) к Федорову применить было
невозможно ввиду особой тяжести проступка. Поэтому директор ГПИ руководствовался параграфом 97, предусматривавшим исключение студентов за особо важные проступки, отмечая, что поступок Федорова противен «доброй нравственности» [РГИА. Ф. 733. Оп. 93. Д. 38. Л. 1 об.].
Так как по уставу ГПИ воспитанники, исключенные из института, не могли в дальнейшем состоять на гражданской службе, то Андрея Федорова на основании постановления 1811 г. «Об отсылке в военную службу казенных воспитанников и студентов из разночинцев за развратное поведение и важные преступления» [Сборник постановлений., 1875а: 702-703] было решено отдать в солдаты.
Несмотря на строгие требования к студентам и воспитанникам ГПИ и многочисленные ограничения, представляется, что питомцы института были в духовных семинариях выход из духовного сословия был осложнен, перспективы мирской службы очень призрачны, а материальные средства к существованию ничтожны в ожидании вакансий в церковных приходах. Окончание же ГПИ являлось реальным шансом покинуть духовное сословие и выстроить престижную педагогическую карьеру. Оно давало «поповичам» возможность занять учительскую, а при должном усердии и способностях и профессорскую должность и таким образом стать частью не только свободной, но и уважаемой социально-профессиональной группы. Таким образом, учеба в ГПИ и государственных учебных заведениях ему подобных являлась одним из немногих лифтов социальной мобильности в сословном обществе, посредством которого лица из духовного состояния могли попасть в другое сословие [Манчестер, 2015: 14-15].
Важен вопрос самооценки положения студентов и воспитанников ГПИ и его оценки исследователями. Оценка условий обучения в институте и положения студентов в немногочисленной мемуаристике неоднозначна. Так, А. В. Романович-Славатинский в своем очерке о выпускнике института Н. Д. Иванишеве, писал о ГПИ: «...Это было заведение вполне закрытое. Миддендорф, содержавший когда-то пансион для мальчиков, водворил и в институте настоящий пансионский режим, приноровленный для малолеток. Он следил не только за поступками воспитанников, но старался проникнуть и в их помыслы. Жизнь в закрытом заведении под ферулой такого тяжелого начальника была куда как печальна и монотонна. Содержание воспитанников было более чем скудное: нередко приходилось бывать впроголодь» [Романович-Славатинский, 1876: 29].
Автор некролога о выпускнике ГПИ К. Д. Краевиче, подписавшийся криптонимом «К. М.», отмечал: «Четыре года, проведенные в этом закрытом заведении при довольно тяжелой нравственной обстановке (курсив наш. — С. К., Т. Ж. ) (директором его был известный И. И. Давыдов — словесник и математик, человек весьма тяжелого нрава), прошли в беспрерывных занятиях» [К. М., 1892: 113].
Директор ГПИ был наделен широкими полномочиями, поэтому довольно жесткие дисциплинарные нормы, установленные в институте, им либо сглаживались, либо, наоборот, еще более усугублялись. Например, один из студентов института, покинув учебное заведение раньше положенного времени и не появлявшийся в институте неделю, так описывал последствия своего проступка: «Чтобы исполнить формальности, я упросил хозяина
семейства, где я пребывал (а он был «губернский секретарь» по чину, а по должности смотритель лазарета), написать извещение в институт, что я-де захворал. <.> И так я прожил здесь целую неделю <... > Возвращаясь в институт, я узнал, что разрешения от директора на бывалый отпуск в день 17-го сентября не последовало, и я поник всем сердцем своим <... > Увидя меня, директор сказал: «Вы теперь все потеряли» ... и продолжал ходить, а я — стоять. <.>
Я был ни жив ни мертв. Слова «вы теперь все потеряли» меня потрясли (я был на старшем курсе и учился последний год в институте) <...>
Всю ночь я не спал и все думал, что делать<... > В пять часов утра я встал. Написал директору покаянное письмо, где, ничего не скрывая, поведал ему все, что я делал эту неделю и просил прощения<...> После утреннего завтрака <...> явился я в квартиру директора с письмом своим <...>. Никто мне о моем проступке не напоминал потом — ни директор, ни инспектор, ни старший надзиратель, ни гувернер <...> Я ждал грозной расправы, а вышла полная Божья милость <...> Таким человеком был наш директор, Ив. Ив. Давыдов» [Один из птенцов Института..., 1904: 71].
Возможно, этому студенту помогло написание покаянного письма, но факт того, что директор института своими решениями мог корректировать правовые нормы учебного заведения, очевиден, поскольку, если следовать уставу ГПИ, студента ждало суровое наказание [Сборник постановлений., 1875б: 174]. Здесь же даже не последовало выговора ни от директора, ни от инспектора.
Система распределения воспитанников и студентов Главного педагогического института
Большинство студентов ГПИ приготовлялось к занятию должностей старших учителей гимназий (высших в школьной иерархии). За полгода до окончания курсов наук конференция института должна была предоставить список кандидатов на вакансии старших учителей гимназий. Министр народного просвещения сообщал о числе студентов попечителям учебных округов, а те, в свою очередь, должны были предоставить информацию о вакантных местах в училищах. При этом выпускника института могли определить и на «низшие» учительские должности, но при самом удобном случае он должен был занять вакансию старшего учителя. Между должностями старшего и младшего учителя существовала разница в соответствующих им чинах по Табели о рангах. Так, окончившие ГПИ, как и окончившие университет со степенью кандидата студенты, определенные старшими учителями, получали чин XII класса. XIV классный чин приобретали те воспитанники, которые занимали места младших учителей [Жуковская, Казакова, 2018: 219]. Те студенты, которые по своим успехам были равны с отправленными за границу, но по тем или иным причинам не были отправлены в научную командировку, занимали должности адъюнктов в университетах империи при условии наличия вакантных мест. Студенты, которые вообще не были никуда распределены, оставались при институте и должны были выполнять «разные поручения начальства»; при этом они получали жалованье по назначенному званию (т. е. столько же, сколько старшие учителя гимназий).
Устав ГПИ предусматривал, что «студенты, отправленные к должности, получают прогонные деньги и, сверх того, не в зачет третное жалованье». Также всем выпускникам института разрешалось оставить при себе казенную одежду
и учебные книги, полученные во время обучения [Сборник постановлений, 1875б: 180]. Таким образом, институтское начальство оказывало не только содействие в трудоустройстве студентов, но и материальную помощь при их переезде на место службы.
За все время своей деятельности ГПИ осуществил две массовые командировки студентов за границу с научной целью — в 1836 и 1842/1843 гг. Всего «в чужие краи» был отправлен 21 студент, большинство из них впоследствии преподавали в университетах империи, стали профессорами, то есть вполне оправдали цель своей командировки [Курылев, 2019: 333]. Но в конце 1840-х гг. в связи с обострившейся международной обстановкой заграничные командировки студентов ГПИ прекратились, и средства на них не выделялись. Количество же студентов и воспитанников ГПИ, которые заняли места старших учителей гимназий или были определены на низшие должности, составило 682 человека [Краткое историческое., 1859: 72], не считая тех, кто был переведен из института при его закрытии в 1859 г. студентами в университеты.
До 1849 г. полный курс обучения в ГПИ составлял шесть лет (два года длился предварительный курс, три года — окончательный курс, один год — курс педагогии). В предварительном курсе осуществлялась подготовка воспитанников к слушанию высших наук в окончательном курсе, а звание студента воспитанник получал только при переходе из предварительного в окончательный курс. Если по той или иной причине воспитанник ГПИ не удостаивался звания студента после двух лет обучения, его отправляли на вакансию учителя в одно из уездных училищ (и далеко не всегда это училище находилось в том учебном округе, откуда приехал воспитанник). В 1849 г. система немного изменилась. По учебной части ГПИ приблизился к университетам, поскольку воспитанников в предварительный курс принимать перестали, институтский курс был ограничен четырьмя годами (младший и старший курсы). В 1854 г. в институте утвердилась четырехгодичная курсовая система (как в университетах). Первые два курса сохранили характер общего факультетского образования, последние же два курса носили характер специальных. При этом студентов, которые не были удостоены перевода с 1 -го на 2-й или со 2-го на 3-й курс, положено было назначать уездными учителями; переведенных с 3-го на 4-й курс — младшими учителями гимназий. Только студентов, окончивших полный четырехлетний курс обучения, определяли старшими учителями гимназий [Краткое историческое., 1859: 10-14].
При поступлении в ГПИ воспитанники давали подписку в том что по окончании учебного заведения они обязуются отслужить восемь лет по ведомству Министерства народного просвещения. Для поступающих это обстоятельство делало гораздо более привлекательным обучение в Санкт-Петербургском университете, нежели в ГПИ, поскольку срок обязательной службы для выпускников университета из казеннокоштных студентов составлял всего шесть лет.
Однако не все поступившие в ГПИ были способны к обучению. Уже в конце 1831 г. (т. е. после двух лет обучения первого набора в предварительном курсе) к увольнению из института были рекомендованы 14 воспитанников, которые, по мнению институтского начальства, не были достойны звания студентов. Этих воспитанников было решено исключить из института и назначить учителями уездных училищ.
Были случаи, когда увольнение из института происходило из-за непотребного поведения того или иного воспитанника. Например, воспитанник Соколов, по донесению конференции института, был «замечен последнее время двукратно возвратившимся домой не в трезвом виде», поэтому было решено, что он «не может долее оставаться в заведении как вредный пример для других молодых людей» [РГИА. Ф. 733. Оп. 93. Д. 37. Л. 1]. Нерадивого воспитанника было решено отправить в Казанский учебный округ для занятия должности учителя, а за его поведением установить строгий надзор. По донесению попечителя Казанского учебного округа министру народного просвещения в сентябре 1833 г., совет Казанского университета определил Соколова в первое городское приходское училище Казани, а директору училищ Казанской губернии предписал наблюдение за поведением этого воспитанника [РГИА. Ф. 733. Оп. 93. Д. 37. Л. 8]. Заметим, что само по себе назначение в приходское (т. е. начальное) училище носило характер наказания, поскольку не окончивших ГПИ воспитанников обычно определяли в уездные училища. Представляется, что это наказание было временным, с возможностью впоследствии занять место учителя уездного училища. Заметим, что Соколову повезло: ему нашли должность в приходском училище в большом губернском городе, а не отправили в малонаселенный уездный город.
Воспитанников могли уволить из института по их же просьбе. В 1836 г. воспитанник среднего отделения института Свирелин в прошении на имя директора ГПИ объяснял, что в из трех лет пребывания его в Петербурге, два последние года он был одержим грудной болью с кашлем (туберкулезом. — С. К., Т. Ж. ), от которой не мог вылечиться. Для восстановления здоровья воспитаннику было рекомендовано (в том числе институтским фельдшером) переменить место пребывания. Директор ГПИ испросил у мМинистерства согласия на отправку Свирелина домой для выздоровления. После этого воспитанника было решено отправить в одно из учебных заведений юга России, где благоприятнее климат [РГИА. Ф. 733. Оп. 93. Д. 69. Л. 1]. Однако министр С. С. Уваров распорядился отправить воспитанника, уроженца Владимирской губернии, домой, а после этого в Киевский учебный округ для занятия должности учителя уездного училища [РГИА. Ф. 733. Оп. 93. Д. 69. Л. 2].
Однако даже до родной Владимирской губернии Свирелин так и не доехал. От сопровождавших его студентов Певницкого и Смирнова 15 февраля 1836 г. было получено донесение, что при въезде в Новгородскую губернию в городе Крестцы Свирелин скончался. Там он и был похоронен [РГИА. Ф. 733. Оп. 93. Д. 69. Л. 8].
Несколько раз ГПИ выполнял «государственный заказ» на подготовку той или иной группы молодых людей. При институте формировались специальные курсы с целью подготовки воспитанников либо из определенного географического региона, либо из определенного учебного заведения. Внутри ГПИ были образованы следующие «курсы» (или отделения) [Краткое историческое., 1859: 14-15]:
1. Дерптский — образован в 1840 г. специально для воспитанников Дерпской начальной учительской семинарии с целью усовершенствования их в русском языке и приготовления для его преподавания в уездных училищах Дерпского учебного округа. Численность данных воспитанников колебалась в институте от 3 до 4 человек.
2. Кавказский — учрежден в 1849 году с целью приготовления кавказских воспитанников к педагогической службе по Кавказскому учебному округу.
3. Варшавский — создан в 1851 г. для приготовления пансионеров Царства Польского в преподаватели русского языка и истории по Варшавскому учебному округу.
4. Санкт-Петербургский — образован в 1850 г. Поводом для его создания послужило постановление Министерства народного просвещения от 26 января 1850 г., которое гласило, что прием в Педагогический институт при Петербургском университете прекращался, а сумма, определенная на содержание воспитанников этого института, передавалась в Главный педагогический институт, куда отныне и должны были определяться воспитанники. Единственное отличие в положении студентов этого отделения от остальных студентов ГПИ состояло в том, что после его окончания они поступали на службу в какое-либо учебное заведение Санкт-Петербургского учебного округа [Сборник постановлений., 1876: 1134-1135].
В феврале 1848 г. министр народного просвещения С. С. Уваров испрашивал у императора соизволения употреблять воспитанников ГПИ на службу по военно-учебным заведениям. Император оставил резолюцию: «Согласен, пора подумать, нельзя ли ими заменить домашних наставников французов, швейцарцев и немцев, до которых я больно не охотник» [РГИА. Ф. 733. Оп. 93. Д. 196. Л. 2]. Подобный отзыв императора можно объяснить нарастающим недоверием к представителям европейских государств как к возможному источнику заражения российской молодежи вредными идеями, учитывая начавшуюся в 1848 г. волну европейских революций.
На вопрос о том, может ли институт готовить домашних наставников, директор ГПИ отвечал, ссылаясь на совещание в конференции института: «От полного систематического приготовления домашних наставников ожидать можно благотворной пользы для родителей, живущих в отдалении от столицы и тех городов, в которых находятся университеты и гимназии. Домашние наставники будут в состоянии приготовлять юношей к поступлению в гимназии и университеты по лучшим методам и руководствам, принятым в казенных учебных заведениях» [РГИА. Ф. 733. Оп. 93. Д. 196. Л. 7, 7 об.]. Таким образом, в 1848 г. в институте было образовано специальное отделение с полным курсом обучения, которое приготовляло домашних наставников (около 20 человек).
Не все студенты горели желанием служить после окончания ГПИ восемь лет в одном из учебных заведений Министерства народного просвещения. И тогда в дело включались разнообразные связи и знакомства (если они, конечно, имелись). Известный литературный критик Н. А. Добролюбов, будучи еще студентом ГПИ, стал сотрудником журнала «Воспитание» и обратился к издателю данного журнала А. А. Чумикову с просьбой поспособствовать оставлению его после окончания обучения в Петербурге. Вот как сам А. А. Чумиков излагает этот эпизод: «Когда Добролюбов сообщил мне о предстоящей ему участи заглохнуть в каком-либо провинциальном городишке, то я обратился к попечителю уч[ебного] округа. кн. Г. А. Щербатову, покровительствовавшего моему изданию, с просьбой, не может ли он, если не имеется вакансии в Спб. гимназиях, хотя прикомандировать к одной из них Добролюбова, так как иначе я потерял бы в нем очень полезного сотрудника» [Чумиков, 1894: 428]. При этом А. А. Чумиков отмечает, что, несмотря на то, что
ГПИ не был подведомственен попечителю учебного округа, Г. А.Щербатов обещал похлопотать. Н. А. Добролюбов в конечном итоге был оставлен после окончания ГПИ в Петербурге, хотя не известно, помог ему Г. А. Щербатов или какие-либо другие лица. В «Кратком историческом обозрении.» истории ГПИ содержится информация, что Добролюбов после окончания института был определен в Санкт-Петербург «домашним наставником» [Краткое историческое., 1859: 48]. Этот случай, когда студенту готов был помочь попечитель учебного округа представляется неординарным. Едва ли у других выпускников ГПИ была возможность прибегнуть к влиятельным покровителям.
Студенты ГПИ, в соответствии с его уставом, занимали также места преподавателей и в высших учебных заведениях страны. По тем или иным причинам не отправленные за границу, но способнейшие студенты отправлялись на вакантные должности в университеты или оставались в ГПИ, где осуществлялась их подготовка к испытанию на высшие ученые степени. Небольшая часть выпускников ГПИ назначалась на должности комнатных надзирателей или инспекторов учебных заведений.
Из 682 питомцев, окончивших ГПИ за годы его существования, 43 поступили в высшие учебные заведения, 377 — в средние, 262 — в низшие [Краткое историческое., 1859: 17]. География распределения их была довольно обширна: питомцы ГПИ отправлялись на учительскую службу в том числе в Архангельскую, Олонецкую и Вологодскую губернии; 11 выпускников пополнили преподавательский состав трех губернских гимназий данных губерний [Калинина, 2017: 582].
Заметим, что лишь 52 % питомцев института окончили его полный курс, остальные же исключались из ГПИ до окончания полного курса, поскольку не набрали нужного количества баллов для продолжения обучения. Это говорит о том, что уже на этапе обучения отсеивалась менее способная к усвоению наук и, следовательно, менее пригодная к педагогической службе часть студентов и воспитанников. Можно говорить также и о складывании иерархии должностей, на которые мог претендовать питомец ГПИ в зависимости от того, в течение какого времени он учился в институте и насколько упорно: учитель приходского/уездного училища — младший учитель гимназии — старший учитель гимназии — преподаватель высшего учебного заведения.
Список сокращений
ГПИ — Главный педагогический институт.
РГИА — Российский государственный исторический архив.
Список источников
РГИА. Ф. 733. Оп. 93. Д. 1.
РГИА. Ф. 733. Оп. 93. Д. 37.
РГИА. Ф. 733. Оп. 93. Д. 38.
РГИА. Ф. 733. Оп. 93. Д. 69.
РГИА. Ф. 733. Оп. 93. Д. 110.
РГИА. Ф. 733. Оп. 93. Д. 148.
РГИА. Ф. 733. Оп. 93. Д. 196.
РГИА. Ф. 733. Оп. 93. Д. 219.
Один из птенцов Института. Из воспоминаний о Главном педагогическом институте // Русская школа. СПб., 1904. № 10-11. С. 55-73.
Описание Главного педагогического института в нынешнем его состоянии (из отчета за 1847-й год). СПб.: Тип. военно-учебных заведений, 1848. 56 с.
Романович-Славатинский А. В. Жизнь и деятельность Н. Д. Иванишева, ректора университета св. Владимира и вице-председателя Киевской археографической комиссии // Древняя и новая Россия. СПб., 1876. № 1. С. 19-44.
Чумиков А. А. По поводу статьи «Н. А. Добролюбов» // Новое слово. 1894. № 2. С. 428.
Сборник постановлений по Министерству народного просвещения. Т. 1. СПб., 1875а.
Сборник постановлений по Министерству народного просвещения. Т. 2. Отделение 1-е. СПб.: Тип. В. С. Балашева, 1875б.
Сборник постановлений по Министерству народного просвещения. Т. 2. Отделение 2-е. СПб., 1876.
Список литературы
Булгакова Л. А. Главный педагогический институт в 1828-1859 // Ленинградский педагогический институт имени А. И. Герцена. 30-е Герценовские чтения. Научные доклады. Исторические науки. Л., 1977. С. 38-43.
Жуковская Т. Н., Казакова К. С. Anima universitatis: студенчество Петербургского университета в первой половине XIX века. М.: Новый хронограф, 2018. 576 с.
Жуковская Т. Н. Архив Педагогического института в Санкт-Петербурге (1804-1819): специфика отражения университетской повседневности // Биографии университетских архивов / под ред. Е. А. Вишленковой, К. А. Ильиной, В. С. Парсамова. М.: НИУ ВШЭ, 2017. С. 114-164.
Иванов А. Е. Главный педагогический институт. 1828-1859 гг.: из истории подготовки российской профессуры // Вестник истории, литературы, искусства. 2014. Т. 9. С. 32-46
Калинина Е. А. Система народного просвещения на Европейском Севере России в первой половине XIX века. М.: Новый хронограф, 2017. 736 с.
К. М. К. Д. Краевич (некролог) // Русская школа. 1892. № 2. С. 112-117.
Краткое историческое обозрение действий Главного педагогического института 1828-1859 г., составленное в июне 1859 года. СПб., 1859.
Курылев С. А. Студенты Главного педагогического института (18281859 гг.), отправленные за границу, и их дальнейшая деятельность // Россия и мир в новое и новейшее время — из прошлого в будущее: материалы XXV юбилейной ежегод. междунар. науч. конф.: в 4 т. СПб., 2019. Т. 3. С. 331-334.
Манчестер Л. Поповичи в миру: духовенство, интеллигенция и становление современного самосознания в России / пер. с англ. А. Ю. Полунова. М.: Новое литературное обозрение, 2015. 448 с.
Сведения об авторах
Курылев Сергей Александрович
студент Института истории
Санкт-Петербургского государственного университета
Жуковская Татьяна Николаевна
кандидат исторических наук, доцент
кафедры истории России с древнейших времен до XX в. Института истории Санкт-Петербургского государственного университета
Kuryliov Sergey A.
student of the Institute of History of Saint-Petersburg State University
Zhukovskaya Tatyana N.
PhD (History), Associate Professor
of the Institute of History of Saint-Petersburg State University
DOI: 10.25702/KSC.2307-5252.2019.7.143-156 УДК 398.21/398.22+398.21:59
Е. А.Калинина
ПРАВОВОЕ И СОЦИАЛЬНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ ВОСПИТАННИКОВ ДУХОВНО-УЧЕБНЫХ ЗАВЕДЕНИЙ В ДОРЕФОРМЕННОЕ ВРЕМЯ (НА ПРИМЕРЕ ОЛОНЕЦКОЙ ЕПАРХИИ)
Аннотация
В статье на основе законодательных документов, архивных источников, опубликованных документов, материалов периодической печати рассматриваются особенности правового и социального положения учащихся духовно-учебных заведений Олонецкой епархии в дореформенное время. К исследованию привлечены воспоминания учащихся, помещенные в центральной и региональной периодической печати и мемуаристике второй половины XIX — начала ХХ вв. Автор анализирует основные тенденции в изменении социального и культурного облика учащихся школ разных уровней, рассматривает повседневную жизнь воспитанников, показывая положительные и негативные стороны ее организации. В научный оборот вводятся ранее не опубликованные источники. Ключевые слова:
духовное образование, духовная семинария, духовное училище, семинаристы, бурса, история повседневности.
Elena А. Kalinina
LEGAL AND SOCIAL STATUS OF PUPILS OF SPIRITUAL ANDEDUCATIONAL INSTITUTIONS IN THE PRE-REFORM TIME (ON THE EXAMPLE OF THE OLONETS DIOCESE)
Abstract
In the article, the features of the legal and social status of students of spiritual and educational institutions of the Olonets diocese in the pre-reform time are considered on the basis of legislative documents, archival sources, published documents, periodical materials. The study also attracted the memories of students placed in the central and regional periodicals and memoirs of the second half of the XIX — early XX centuries.
