CC BY
31
system during the first thirty years of the 19th century together with illustrations of fixed phrases usage. The paper considers general concept of the dictionary, its structure, gives examples of vocabulary entries.
© 2009
А.В. Петров
«ГИМН ЛИРО-ЭПИЧЕСКИЙ НА ПРОГНАНИЕ ФРАНЦУЗОВ ИЗ ОТЕЧЕСТВА» (1813) Г.Р. ДЕРЖАВИНА
(материалы к словарной статье «Историческое сознание Державина» для «Державинской энциклопедии»)
В самом общем виде историческое сознание можно определить как совокупность всех форм, в которых общество и личность осознают собственную историчность, т.е. становление во времени истории. Основной функцией исторического сознания является самоидентификация субъекта в историческом настоящем как части мировой истории. Содержательно и структурно историческое сознание включает в себя: сумму знаний о прошлом, накопленную человечеством; способы познания прошлого во всём их многообразии; наполнение смыслом собственной деятельности и индивидуального становления.
Говоря об историческом сознании писателя (ХУШ—ХХ вв.), опосредованием которого являются созданные им тексты, нужно учитывать следующие моменты. Во-первых, научному постижению доступны лишь фрагменты либо константы этого сознания, и потому материалом соответствующих штудий должно избирать только репрезентативные произведения. Во-вторых, историческое сознание писателя выражает себя прежде всего в образах, посредством художественного вымысла. Это означает, что первичным для художника слова будет не познание прошлого с целью воссоздания объективной его картины и выведения неких «законов истории» (это — мало выполнимая задача науки истории), а ценностное к нему отношение, извлечение из минувшего актуальных для писателя и его эпохи смыслов. В-третьих, с наибольшей очевидностью историческое сознание писателя обнаруживает себя в произведениях о былых и будущих состояниях общества, и, следовательно, первостепенным предметом анализа оказывается созданная автором художественная историософия.
Выбранный для рассмотрения текст — «Гимн лиро-эпический на прогнание французов из отечества» [Сочинения Державина 1866: 137-164] — является крупнейшим и подчеркнуто концептуальным поэтическим произведением позднего Державина, в котором его историческое сознание раскрылось с особой полнотой. Свое внимание я сосредоточу на двух значимых для моей темы
* Далее все цитаты из «Гимна» даются по этому изданию без указания страниц.
аспектах: 1) важнейшие историософемы, представленные в «Гимне»; 2) жанровая форма, избранная поэтом для выражения его историософских идей.
Содержание «Гимна» и авторские к нему комментарии позволяют говорить о многомерности писательского замысла. Так, для Державина вполне очевиден конкретно исторический смысл происшедших событий: «прогнание» французских войск и Наполеона из России есть свершившийся факт. Первую половину произведения поэт строит как исторический нарратив — повествование, хронологически охватывающее события с июня по ноябрь 1812 г. Достоверность описанного призваны засвидетельствовать реминисценции в тексте и ссылки в примечаниях на высочайшие манифесты, реляции русского командования, бюллетени Наполеона, на частную переписку, труды историков и слухи в обществе. Кроме того, Державин ссылается на современные ему периодические издания: пять раз — на газету «Северная Почта» и три — на журнал «Сын Отечества». Но историческая конкретика служит всего лишь основанием для особой — художественно-историософской — интерпретации поэтом случившегося. Вот показательный пример такой интерпретации: в 21-й строфе бегущего из России Наполеона-убийцу обличают мертвецы — тысячи невинно «замученных и убиенных, /Им не запечатленных». К последнему стиху Державин дает комментарий: «Да даст им начертание на руце или на челах их (Апок. гл. 13, ст. 16). — Наполеон принятых в свою службу клеймил или печатал своим именем» (см. журнал «Сын Отечества» № 4, с. 168)». Клеймение рекрутов истолковывается как исполнение пророчества Иоанна Богослова об имени зверя, или числе имени его; современный журнал и священная книга первых веков от Р.Х. оказываются авторитетными текстами, сосуществуя в историческом сознании Державина. Апокалипсис и в целом библейская эсхатология и становятся источниками историософской концепции «Гимна».
«Эпическая» часть «Гимна», занимающая половину его объема (с 3-й по 27-ю строфу), в основе своей является реминисценцией библейской апокалип-тики («Книга Пророка Даниила», «Откровение Иоанна Богослова»). Апокалиптический «код» подчеркнут самим Державиным (напр., в 26-27-й строфах и примечаниях к ним поэт обращается к экзегетике, всерьез рассуждая о значениях цифр 5, 7, 10, 42, 666; насыщая текст именами нечестивых библейских персонажей и демонов). В соответствии с этим кодом и трактуются реально-исторические события и лица: война между Францией и Россией уподобляется битве дьявольских и божественных сил, дню божьего гнева. На реминисценциях Апокалипсиса (21-22-й глав) строится и финал «Гимна» (строфы 46—50). Описывая будущую восставшую из пепла Москву и прелестный град Петров, сравнимый с тем, что снидет с облаков, Державин, конечно, помнит пророчество о новом небе и новой земле — о Новом Иерусалиме: «Всем чувство в грудь вольется ново, / И Царство снидет к нам Христово».
Наполеон предстает в «Гимне» огромным зверем, исходящим из открывшейся двери тайн, из бездн; его воинство — крылатыми и рогатыми ехиднами, изрыгаю-щими горящу серу; они, как смрадны пруги (саранча), прорвались через Неман; вслед им струились кровавы моря и небесардились пожарами и т.д., и т.п. Примечательно, что Державин не отождествляет Наполеона с каким-либо одним персонажем апокалиптики, например, с Антихристом. Само это обозначение
противника Христа не встречается в «Гимне» ни разу, хотя перифрастические его описания присутствуют (мнимый гений, злый вождь вождей). Державин словно затрудняется подобрать для Наполеона истинное его имя и использует (почти приём остраннения!) двадцать одно именование французского императора (и это без учета риторических сравнений, например, с волком, вепрем и пр.). Из них восемь личных имен: четыре — имена демонов (Авадон, Вельфегор, Люцифер, Сатанаил), четыре — легендарных персонажей (Гог, Навуходоносор, Валтасар, Тамерлан). Остальные — демонические существа библейской мифологии (дракон, зверь), противники Бога (диавол, князь тьмы) и обозначения человека, воплотившего в себе зло (Фараон, тиран, разбойник). В целом Наполеон предстает олицетворением демонической силы, многоликим носителем зла, в особенности греха гордыни.
В том же — апокалиптическом — ключе поданы в «Гимне» и «силы добра»: антагонист Наполеона — император Александр I — агнец белорунный, смиренный, кроткий, но при этом челоперунный; победитель крокодильных стад — архангел Михаил (т.е. М.И. Кутузов): Упала демонская сила / Рукой избранна князя Михаила. / Сей муж лишь Гога мог потрясть, Россию верой спасть.
В этих строках угадываются еще две концептуальные для «Гимна» историо-софемы: «Россия — богоизбранная страна, Росс — богоизбранный народ» и «Россия — оплот истинной веры». С ними связана и третья историософема: «Россия — спасительница мира в борьбе с силами зла, пришедшими с Запада». Так, идея богоизбранности проиллюстрирована библейским рассказом о дерзком и гордом фараоне, гнавшем «Иаковльрод, /Избранный искони и ввек хранимый Богом», и потонувшем в волнах Чермна моря (строфы 11-12). Эта же идея выражена открыто, в полных риторических победных самовосхвалений 35-й и 36-й строфах: Так, щит нам Бог: мы страшны Им, / Его мы волей торжествуем <...>/Бог посетил нас, — Бог прославил, /Всех выше царств земных поставил.
О единственном праведном народе говорится в 27-й строфе (Враги Христовы суть ничтожны. / От них нам вера — щит; / Он праведных хранит). И, наконец, о спасении Европы и всей вселенны от новых Тамерлана орд Державин говорит в 28-й, 39-й и 44-й строфах. И здесь, как писатель, принадлежащий к риторической эпохе в словесной культуре России, он не может не извлечь нравственно-философских уроков из тех всемирного значения катаклизмов, свидетелем которых был сам. Помимо политических назиданий европейским народам (Не здесь ли им урок в ученье, / Чтоб царств не льститься на хищенье?); помимо выводов о том, что по смерти увенчан будет истинный патриотизм героев (Багратиона и других русских полководцев), а не лживые клятвы и похвальбы мнимого гения (Наполеона), Державин приходит к самому, пожалуй, главному, и исто-риософски ориентированному, «уроку». Он — о божественном предопределении, о том, что Всевышний управляет царства, что судьбы небесныя издревле непреложны, что на все — Господня воля (см. строфы 13—15, 26—27, 45).
Державин, в сущности, берет на себя миссию пророка: ему (задним уже числом) предназначено объяснить и оправдать божественный замысел — возвышение Наполеона и ужасы войны, или, иными словами, создать поэтическую теодицею: "Пой!" — мир гласит мне горний, дольний — / "И оправдай судьбы Господни". Доказать, что Наполеон заслуживает божьей кары, Державину удается
вполне. Для этого требовалось изобразить реальность конца света и объяснить его причину — Бог отвернулся от нечестивого и гордого царя: Бегут все смертные смятенны / От князя тмы и крокодильных стад; От пламенных его очей /Баг-рели горы, рдело море, / И след его был плач, стон, горе!; Галл убил народов миллионы, дал страшному Атропу / Не раз ея же кровью пир; Он ветви ссек лилей несчастных; Во храмы запустенье внес, / Святых не пощадил телес, / Пол нежный, посрамленный, / Заставил втайне лить ток слезный; Идомы благостыни, / Смердя своими надписьми, / И алтари коньми / Он поругал <...>. Есть в «Гимне» и Армагеддон (Бородинская битва), и новый Вавилон — Париж.
Сложнее было объяснить, почему беды обрушились на страну, в которой одной лишь и сохранилась тепла вера. Державин этого и не делает. Например, он почти не развивает в «Гимне» комплекс идей, входящих в средневековую историософскую «теорию казней Божиих» (наказание за грехи, испытание усомнившихся, спасение праведных), хотя все они концентрированно представлены в переложении им 65-го псалма — «На преодоление врага» (июль 1811 г.). Единственный раз в «Гимне» появляются покаянные мотивы, в целом, конечно, неуместные в победной песни. В 30-й строфе Державин вскользь отмечает: Хоть прелестей твоих [Парижа. — А.П.] уставы /Давно уж чли венцом мы славы; /Но, не довольствуясь слепить умом, / Ты мнил попрать нас и мечом. Объяснения и оправдания подменяются в «Гимне» похвалами, величанием и благодарностью — в адрес Бога, императора, святых покровителей, русских полководцев и народа (ср. Посвящение к «Гимну»: Посвящен во славу всемогущаго Бога, великаго государя, вернаго народа, мудраго вождя и храбраго воинства российскаго). И здесь, в этой операции идейно-художественного замещения рационального — эмоциональным и иррациональным, поэту помогают, с одной стороны, опыт одописца, обращение к «лирическому», панегирическому началу, которое начинает преобладать во второй половине «Гимна»; а с другой — те самые историософе-мы (перечисленные выше), которые уже были опробованы в батальных одах 1780-1790-х гг. и, подновленные, внедряются в сознание читателя середины 1810-х гг. К ним добавляются и новые, порожденные современностью, и прежде всего историософема «Русский народ един; он обладает всеми мыслимыми достоинствами, а его противники — недостатками; в час испытаний ему помогают вера в бога и преданность монарху» (см. строфы 9, 10, 31, 37, 38).
Итак, державинский «Гимн» представляет собой рассказ о божественном вмешательстве в русскую и мировую историю и восхваление благой Промысли-тельной силы. Ни один из современных Державину жанров соответствующими возможностями не обладал. Особым должно было быть в новосоздаваемом жанре и художественное слово, выполняющее, как минимум, три функции. Во-первых, описательную, «эпическую»; во-вторых, публицистическо-агита-ционную, эмоционально-лирическую; в-третьих, «молитвенную», сакральную, передающую непосредственность переживания божественного присутствия. Все три по отдельности были закреплены за высокими жанрами русского классицизма и усвоены церковнославянским языком. Таким образом, на единой языковой основе средствами «высокого» стиля, воспринимавшимися к тому времени как крайне устарелые, Державин делает попытку синтезировать основные высокие жанры светской и духовной тематики: героическую эпопею, пин-
дарическую оду, переложение псалмов (христианский гимн). Именно эти три жанровых начала представлены в названии, которое поэт дал своему произведению: Гимн лиро-эпический. Что касается гимна, то Державин учитывал и опыт античной литературы. В вышедших уже тогда частях трактата «Рассуждение о лирической поэзии, или Об оде» находим определения, вполне применимые к произведению 1813 г.: «Гимнами Евреи в разных случаях воспевали истиннаго Бога и чудеса Его, а язычники — поклоняемых ими богов и человеков, прославившихся знаменитыми подвигами» [Сочинения Державина 1872: 519]. Наконец, в «Гимне» обнаруживаются приметы, во-первых, сугубо церковного, восходящего к тем же псалмам царя Давида, жанра — молитвы; а во-вторых, жанра, только еще входящего в русскую поэзию, — исторической элегии.
И тем не менее, ни одним из перечисленных жанров в русской литературе XVIII — начала XIX в. не были выработаны способы изображать события на-дысторические, освещать библейскую историю и эсхатологию с позиций современности. Подобными возможностями обладал архаичный средневековый жанр — мистерия, известный русской литературе XVIII в. в облике «школьных драм». Думаю, что, создавая «Гимн», Державин опирался на свой опыт драматурга, весьма существенный к тому времени. Так, в «Гимне» разворачиваются многочисленные сцены из священной истории (включая те, которым еще только предстоит свершиться); представлены драматизированные эпизоды с «участием» «злых» галлов и «праведных» россов; мы слышим «голоса» Бога, ветхозаветных пророков, российских монархов и полководцев (в том числе умерших), самого Державина, примерившего на себя пророческие одежды. Иными словами, я полагаю возможным признать за «Гимном» мистериальное качество.
Если мы захотим извлечь из «Гимна» некое знание о войне 1812г., то его можно будет свести к общему представлению о ходе военных действий и случайным, в общем, сведениям о наполеоновской дипломатии. Научно-познавательный интерес читателя, конечно, в неизмеримо большей степени удовлетворят специальные исследования и пресса тех лет. Гораздо больше ответов читатель «Гимна» получит, если задастся вопросом, как дворянская общественность в 1812 году воспринимала войну с Наполеоном. И наконец, главная ценность «Гимна» как памятника общественной мысли периода Отечественной войны — в том, как раскрывается в нем содержание индивидуального исторического сознания современника и свидетеля тех событий — Г.Р. Державина.
В его сознании непротиворечиво сосуществуют и даже дополняют друг друга весьма архаичная христианская эсхатология, наполненная чудесами и фантастическими существами, и вполне светский взгляд на текущую современность, привычка государственного служащего следить за периодикой и правительственными указами. В этом сознании встретились самое «живое» настоящее и самая настоящая «вечность», и оказалось, что они суть одно и то же. Державин показал реальную возможность если не конца света, то гибели страны; напомнил, что время всегда близко; увидел воочию многоликость зла. В «Гимне» Державин обратился к истокам национального русского самосознания, актуализировал свойственные ему архетипы и предложил новые. Решить эту задачу писатель смог, использовав поистине мировой художественный и мистический опыт: иудейских и христианских гимнографов; библейских пророков и апосто-
лов; создателей и участников языческих культов; творцов эпоса (от Гомера до Хераскова); авторов средневековых литургических драм и позднейших пьес «школьного театра»; одических поэтов XVП—XVШ вв. (представляет их в «Гимне» Ломоносов), а также военных историков, преподавателей богословия и журналистов.
ЛИТЕРАТУРА
Сочинения Державина с объяснительными примечаниями Я. Грота. Т.3. — СПб.: В типографии Императорской Академии Наук, 1866.
Сочинения Державина с объяснительными примечаниями Я. Грота. Т.7. — СПб.: В типографии Императорской Академии Наук, 1872.
G.R. DERZHAVIN'S LYRICAL-EPIC HYMN OF 1813 (MATERIAL OF AN ENTRY "DERZHAVIN'S HISTORICAL AWARENESS" FOR "DERZHAVIN ENCYCLOPEDIA")
A.V. Petrov
The analysis of historical awareness of the writer entails considering the author's artistic historiosophy and peculiarities of its genre embodiment. Important for Derzhavin's historical awareness is the following: prophetic-apocalyptical "code", topical-publicist "word", archaic genre traditions (hymn, epopee, mystery).
© 2009
О.И. Коурова
«СЛОВАРЬ ТРАДИЦИОННО-ПОЭТИЧЕСКОЙ ЛЕКСИКИ И ФРАЗЕОЛОГИИ ПУШКИНСКОЙ ЭПОХИ» КАК УНИВЕРСАЛИЙ РУССКОЙ РОМАНТИЧЕСКОЙ КАРТИНЫ МИРА
Мотивом для издания нами «Словаря традиционно-поэтической лексики и фразеологии пушкинской эпохи» послужили следующие противоречия и лакуны в исследовании этой системы.
1. Статус традиционно-поэтической лексики и фразеологии ограничен одним фактором — наличием в ряде словарей пометы трад.-поэт.
2. Недостаточно дифференцированы пометы поэтическое, поэтизм, традиционно-поэтическое, высокое. На наш взгляд, наиболее общей пометой является поэтическое, так как она обозначает совокупность таких стилистических систем, как народно-поэтические, высокие и традиционно-поэтические слова и фразеологизмы.
3. Набор поэтических словарей, где представлены метафоры, эпитеты, сравнения, символы и другие художественные средства, весьма широк, состав же
