CC BY
24
УДК 82(091)
М. Е. КРОШНЕВА
ГЕТЕРОТОПОЛОГИЯ ПРОСТРАНСТВА В ТВОРЧЕСТВЕ ИВАНА САВИНА
Данная работа входит в дискурс научных представлений о возможностях и границах пространства в литературе. Междисциплинарные и международные научные конференции и форумы в Салониках (2007 г.), Вильнюсе (2013 г.), Ульяновске (2014, 2015, 2016 гг.), посвящённые проблемам гете-ротопий, рассматривают философию «другого» места как основание для возникновения «других пространств». В статье на материале произведений поэта русского зарубежья в Финляндии И. Савина (1899-1927) предлагается интерпретация гетеротопологии пространства России и Финляндии как своеобразных, взаимоисключающих существование, местоположений для автора в современном ему мире. Исследование художественной топографии Савина опирается на методологию феноменологического и экзистенциального анализа в литературе.
Ключевые слова: гетеротопология, художественный образ, русское зарубежье
Иван Иванович Савин (наст. фам. - Саволай-нен) как молодой поэт, писатель, журналист много публиковался в периодике европейского русского зарубежья 20-х гг. XX столетия (Хельсинки, Рига, Берлин, Белград, Париж, Таллинн, Стокгольм), пытался выразить в своём творчестве как лучшие традиции литературно-художественного слова Серебряного века, так и проявить себя внимательным очеркистом, переживающим за судьбу родины и соотечественников1. Нам доводилось ранее подробно сообщать об Иване Савине и его творческой судьбе, общественной деятельности, приводить достойные отзывы о нём и его литературных работах, данные маститыми писателями-эмигрантами И. Буниным, А. Амфитеатровым, Ю. Терапиано,
A. Штейгером, И. Елагином, В. Крейдом,
B. Синкевич [1], делать публикации произведе-
1Савин родился на Полтавщине в 1899 г. в семье юриста, финна, и зажиточной помещицы, происходившей из старинного молдавского рода. Всё детство и юность прошли в небольшом городке Зенькове на Полтавщине, где впервые пробовал писать стихи. Во время гражданской войны офицер армии Деникина и Врангеля. В 1922 г. вместе с отцом Иваном Воути-лайненом эмигрировал в Финляндию, окунулся в социокультурную сферу русской диаспоры, издавал журнал «Дни нашей жизни» в 1924 г., выпустил сборник стихов «Ладонка» (Гельсингфорс, 1926), работал на одном из заводов. Прожил короткую, но плодотворную жизнь, умер в результате неудачно проведённой операции в 1927-м.
© Крошнева М. Е., 2016
ний писателя [2]. Цель настоящей работы - продолжить, начатое на страницах Международного научно-исследовательского журнала, построение концепта анализа пространства в литературе финского зарубежья, привлекая материалы произведений И. Савина [3].
Уже в самых ранних лирических произведениях, датированных 1922-м г., опубликованных в сборнике «Ладонка» [4], Савин отчётливо обозначил важные для него географические места: Россию и Финляндию. Следуя материалам очерка «Русские в Финляндии», 1926 г., в пространственном содержании указанных стран появились конкретные топонимы места с описательными характеристиками края, с привлечением изобразительно-выразительных средств русского языка [5]. Таким образом автор указывает: «старый Петербург», «„прифронтовая полоса" - район от Выборга и южнее, до советско-финской границы» или «южная сторона Выборгской губернии < .. > Келломяки, Териоки, Перкьярви, Райвола», «чухонские курорты» [2, 190], - с одной стороны; и скромное представление о столице Финляндии, без каких бы то ни было красноречивых эпитетов и метафор, - «Гельсингфорс», - с другой [2, 190, 191]. Данная цитата корректирует читательское восприятие, что считать особыми местами у Савина в пространстве России и пространстве Финляндии.
Чухонскими курортами Савин назвал север России, где до революции традиционно располагались дачи представителей «старого петербургского света». В очерке журналист сравнил то население русских, канувшее в лету, с современным ему, отдавая приоритет дореволюционному.
Он пишет: «Да и до дач ли теперь нищему „ленинградцу"? - мы не говорим, конечно, об „ответственных товарищах". Но те, избалованные Крымом, Кавказом и заграничными Ниццами, вряд ли поедут в „чухонские курорты"...» [2, 190]. В этом же очерке автор отметил, что между указанными странами находится непреодолимое препятствие - «высокая стена коммунизма» [2, 190]. Можем ли мы её назвать эрозией нашей жизни, времени, истории?
Опираясь на сопоставительные характеристики общества, данные в этом отрывке журналистом: «старый петербургский свет» и «нищие „ленинградцы"», - можно заметить, что в представлении Савина «высокая стена коммунизма» разделяет не только историю России, но и восприятие России в литературно-художественном плане. Со свойственной ему символической ассоциативностью, как младосимволист, Савин задаёт в своих стихотворениях идейно-тематическое соотношение образности России, ассоциирующейся с женственностью и территориальной местечко-востью, и Финляндии, страны «со смутными берегами» и «чужой землей». Причём художественный образ России Савина амбивалентный, структурный: как родина и как не-родина, а образ Финляндии - однозначный, как чужбина.
Фрагменты многочисленных произведений Савина, приведённые ниже, демонстрируют тот самый возможный порядок в восприятии особых мест, существующих в границах языка, текста или голоса автора, который даёт нам целостную картину неповторимой авторской стилистики. В них запечатлены прямые обращения, динамизм поступков, выразительные эпитеты, красивые сравнения, метафорическая оригинальность, литературные приёмы контраста, звукопись, авторский психологизм. Автор чаще использует описательный тип речевых конструкций.
В лирике поэта Россия-родина формируется через архетип матери-спасительницы, прародительницы: «Ты кровь их собери по капле, мама. / И, зарыдав у Богоматери в ногах, / Расскажешь.» [2, 27] или «Как детства дальнего цветенье, / Как сада Божьего росу, / Как матери благословенье, / В душе расстрелянной несу» [2, 37]; и родного места: «Утро. Пушистое сено / Мёдом полно. У воды / Мельница кашляет пеной, / Пылью жемчужной руды» [2, 29]. Семантика выразительности впечатлений автора о родной стороне многозначна, заполняется новыми смыслами и символами. Россия-родина Савина - это и «вчерашняя», «прожитая», и «чудесная жизнь», но в то же время и любимая девушка, «невеста белая». Её пространственное расположение символично: «там, за рекой», куда
попасть невозможно. Россия-родина подаётся Савиным утопической картиной другого пространства и времени.
Репрезентация человеческого мира трагедии запечатлевается через Россию-не-родину («новую», «эту», «чуждую», «иную», «грязную», «дикую», «тёмную»). Она переживается автором с помощью импрессионистической образности «брошенности» и «бездомности» - категорий особого места для писателя. Её рождение обусловлено внутренней дисгармонией, состоянием одиночества, неприятием автобиографического героя итогов событий в России 1917 г. и последовавшей гражданской войны. Красноречиво Россия-не-родина представлена у Савина в циклах рассказов «Плен», «Дым Отечества», «Книга былей», публицистических статьях.
Финская сторона прямо представляется Савиным через образы севера, озера Саймы, чужбины. В автобиографическом рассказе «Ромашки» «сероглазая фрекен в причудливом чепчике больничной сестры», финка Айя, с «взглядом прозрачным, совсем северным, чуть-чуть темнеющим к вечеру» ухаживает за больным [6]. В авторском представлении Айя - образ севера, сложный, чуждый, непонятный. В произведении встречаем места, формирующие авторское представление о Финляндии: «Перелистываю журнал на непонятном языке, вслушиваюсь в прыгающий приглушённый говор за дверью, стараюсь понять непонятную, спокойную, не нашу жизнь» [6, 26].
Эстетика поэтической мысли Савина близка символической системе идей А. Блока, где утверждается мечта поэта о рыцарстве и прекрасной даме, и музыкальному импрессионизму, симфонизму, А. Белого.
Блок-символист возводит в идеал прекрасную даму и преклоняется перед рыцарским прошлым человечества с женщиной в центре вселенной. Эстетические переживания Блока разно-направлены: его лирический герой поёт гимн целомудренной женщине, но также воспевает проклятую развратницу, толкающую на путь греха. Лирический герой-рыцарь Савина («Да взлетят белокрылые латы! / Да сверкнёт золотое копьё! / Я, немеркнущей славы глашатый, / Отдал Господу сердце своё») [2, 19] питает нежные чувства к прекрасной даме-фантому, осколку мечты, этому недосягаемому идеалу, ранее ни раз очерченному в сюжетах произведений Серебряного века, со свойственными ей всеми метафорическими смыслами («Из окошек резных / В петушках золотых / Ты глядела в жемчужном кокошнике в сад, / Где баян молодой жёг любовью твой взгляд / И настраивал гусли на праздничный лад...») [2, 44] и терзается от постоянного присутствия рядом пропащей, неприятной, но
искусительницы, любовницы: «Вся ты нынче грязная, дикая и тёмная. / Грудь твоя заплевана, сорван крест в толпе. / Почему ж упорно так жизнь наша бездомная / Рвётся к тебе, мечется, бредит о тебе?!» [2, 40]; «Как это быстро всё свершилось: / Пришла, любила и ушла. / Но долго-долго ещё снилась / Неверных глаз пустая мгла...» [2, 39] .
Савин по-особому относился к искусству и вводил его элементы в художественную ткань своих произведений. Он любил музыку, живопись и немного занимался рисованием, играл на рояле. Поддерживал связи с представителями русской культурной элиты. Бывал в Пенатах у Ильи Ефимовича Репина.
На страницах русскоязычной периодики, рассказывая о Дне русской культуры в Гельсингфорсе 1925 г., Савин призывал к сохранению, развитию и приумножению национально-культурного наследия в Финляндии. В заметке он акцентировал внимание на выступлении председателя Особого комитета по делам русских А. Н. Фена, выразившего тогда большую надежду на будущее объединение русских эмигрантов. В статье корреспондент-эмигрант осветил события праздника, указал на некоторых представителей музыкальной и творческой элиты русской диаспоры, принявших участие в праздничном торжестве. Это хор под управлением И. В. Стратова, балалаечный оркестр во главе с А. Н. Губергом, певцы О. Н. Трифонов, Н. В. Олчанинов, Н. Н. Селиванов, а также А. И. Вознесенский, прочитавший доклад «Пушкин и русская культура» [7].
«Дни русской культуры», описанные Савиным в 1925 г., - праздники, только входившие, но не ставшие к тому времени традиционными в жизни русской диаспоры в Гельсингфорсе и за рубежом2.
2 История возникновения праздника связана с явлением денационализации русской эмигрантской среды, оформившейся уже в 1920-х гг. Это обстоятельство коснулось в первую очередь детей и юношества и встревожило педагогов, стало очень актуально в педагогической среде. Вскоре процесс денационализации перерос в общенациональную культурно-историческую проблему. В мае 1924 г. крестьяне Старо-Печерского края провели День русского просвещения. Описание праздника-гуляния было опубликовано в «Бюллетене Педагогического бюро» (Прага, 1924. №7). Пражское совещание педагогов решило заимствовать у провинциальной русской интеллигенции идею торжества [8].
В эмиграции этот праздник был задуман как общенациональный, вне зависимости от места проживания и политической направленности, и приурочен ко дню рождения Пушкина.
В научной работе М. Магидовой «Традиции дня русской культуры» отмечается, что в 1924 г. впервые проект праздника был принят в Чехии, благодаря секретарю Пражского бюро А. Л. Бему. Затем новую программу поддержали в Польше, во главе с Д. М. Сокольцовым, и в Эстонии [8].
Мотивы красок, тонов, цвета и света, а также звуков, голосов, музыки, звучания, звона вычленяются по многим произведениям автора (рассказы «Дроль», «Лимонадная будка», «Моему внуку»; очерки «У заветного предела», «Пётр»; стихи «Музыка», «Пели под окнами клёны», «И смеялось когда-то.»), заполняют литературно-эстетическое пространство образности России и Финляндии. Указанные литературные мотивы апеллируют к мышлению читателя, манипулируют его сознанием и формируют у читателя-наблюдателя особую ауру настроения, создают тем самым эффект психологической ассоциации звуков с их мелодичностью, цветов с их символической содержательностью. В этом отношении, как нам кажется, Савин походил на авторов-импрессионистов, например, Андрея Белого или Бориса Зайцева, тоже как автор произведений-симфоний. Внимательное наблюдение Ю. Б. Борева о теоретике символизма Белом, как тонко чувствующем «пересечение в себе стихов, прозы, философии, музыки» [9], даёт нам право эмоционально переживать в литературе и публикациях Савина границы художественного текста, где происходит преломление природы поэтического начала с прозаическим и задаётся связь музыкальности и красочности. «Музыка. Музыка в звёздном падении! / Путь их - надлунная струнная линия. / Путь их оттуда, где пенится пением / В облачном инее синяя скиния» - из стихотворения «Музыка» [2, 40] или в другом стихотворении «На Сайме»: «В ночную воду весла уронив, / Дремлю я, сердце уронив в былое. / Плывёт, весь в чёрном бархате, залив / И всё в огнях кольцо береговое» [2, 31].
Углубляясь в концепт анализа пространства Савина, отметим, что полнее образность России воспринимается автором сквозь призму православных основ бытия. Вместе с писателями старшего поколения молодой поэт покинул Россию, но в недрах собственной души остался с родиной. В ситуации изгнанничества усиленная рефлексия создала условия для трансгрессии субъекта: выхода за пределы себя и возможности постижения внутреннего мира через творчество. «Как своё задание, - пишет С. Семенова в книге о русской поэзии и прозе 1920-1930-х гг., - они поняли и приняли художественный долг представить те сокровенные ценности и святыни, что были отброшены, попраны или деформированы советской эпохой: это и связь
поколений, и вера, и церковь, и её подвижники и святые, и освящённый народный быт, и заповедные народные юродства и чудачества, её потревоженные, затонувшие киты, как выражался Ремизов, и свободный религиозный поиск» [10].
В условных осях географических и временных пространственных координат, в которые помещены Россия и Финляндия, запечатлевается и красота, ассоциирующаяся с раем, спокойствием, и сцены хаоса, мирового распада, дисгармонии. Поэт вырисовывает проблему постижения современного ему бытия и строит картину мира таким образом, что ценность существования раскрывается через философско-религиозное восприятие происходящего, воцерковлённое пространство: «Шагам Господним, вечным славам / Был солнцем вспаханный простор.» [2, 24]; «Тот, первый, в райском терему, / Лаская кроткую подругу, / Не шёл в хохочущую тьму / По кем-то проклятому кругу» [2, 32], «Можно стать сумасшедшим от боли, / Но нельзя ничего забыть. / Я влачусь по земной юдоли, / И за мною знаю змеится нить.» [2, 33] и другие строфы.
Переживания лирического героя, его философские вопросы (стихи «Что мне день безумный?», «В смятой гимназической фуражке.», «У Царских врат икона странная.» и другие) полны трагической эмоциональности, искренние, связаны с размышлениями о жертвенном, с христианским акцентом, предназначении России. Он ощущает судьбу России через аллегорическое описание земного финала Христа в стихе «Ночь опустит траурную дымку»: «И, услышав огненные строфы / В брошенном скончавшемся краю, - / Снимет Бог наш с мировой Голгофы / Землю неразумную Свою» [2, 59].
Выделяющиеся в лирике мотивы всеобъемлющей любви к жизни, горечи потерь и расставаний с любимыми и Россией, суда как расправы, дополняются исповедальным авторским началом. Они представляют собою самоотчёт души поэта: «Я был рождён для тихой доли. / Мне с детства нравилась игра / Мечты блаженной» или «Я точу в каменоломне / Слово к скорому суду» [2, 52].
Трагическая атмосфера авторских переживаний Савина связана с осознанием значения для-себя-пространственности России и Финляндии. Определяется эстетикой самоотрицания личности лирического героя, чувствующего себя одиноким, покинутым, «неизбежно виновным» (термин В. И. Тюпы) за вынужденную эмиграцию перед лицом современного миропорядка. Отсюда вытекает внутренняя амбивалентность родины у персонажа, организующееся личное духовное бытие, где пересекаются поэзия и проза, музыкальность и красочность, подчёркивается самоценность существования, ставятся фило-
софские вопросы, слышится внутренний речевой поток-моление.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Крошнева М. Е. Творческая судьба Ивана Савина (1899-1927) : автореф. дис. ... канд. фи-лол. наук : 10.01.01. - Ульяновск, 2005. - 24 с.
2. Савин И. Избранное : Стихотворения, проза, драма, литературная критика, публицистика / Редактор-составитель, автор вступительной статьи М. Е. Крошнева. - Ульяновск : УлГТУ, 2006. - 200 с.
3. Крошнева М. Е. Война в изображении Вадима Гарднера // Международный научно-исследовательский журнал : Сборник по результатам XXXV заочной научной конференции Research Journal of International Studies., Екатеринбург : МНИЖ. - 2015. - №1 (32). Часть 3. -С. 54-55. Online версия: Крошнева М. Е. Война в изображении Вадима Гарднера // http://research-journal.org/: Международный научно-исследовательский журнал. - 2015. URL:http://research-journal.org/wp-content/uploads/2015/02/1-3-32.pdf. (дата обращения: 30.03.2015).
4. Савин И. Ладонка. - Гельсингфорс, 1926.
5. Савин И. И. Русские в Финляндии // Руль. -1926. - №1642, 28 апреля. - С. 1. Online версия: Савин И. русские в Финляндии // http://az.lib.ru/s/ sawin i/text 1926 russkie v finlyandii.shtml (дата обращения: 03.06.2016).
6. Савин И. И. Ромашки // Полевые цветы (Нарва). - 1930. - №2. - С. 26-27.
7. Савин И. И. День русской культуры в Гельсингфорсе // Руль. - 1925. - №1374, 12 июня. -С. 4.
8. Магидова М. Традиции Дня русской культуры // Зарубежная Россия. 1917-1939 гг.: сборник статей. - СПб., 2000. - С. 295-298.
9. Борев Ю. Б. Эстетика. Теория литературы : энциклопедический словарь терминов. - М. : ООО Изд-во Астрель : ООО Изд-во АСТ, 2003. -С. 402.
10. Семенова С. Г. Русская поэзия и проза 1920-1930-х годов XX века. Поэтика. - Видение мира. - Философия. - М., 2001. - С. 507.
Крошнева Марина Евгеньевна, кандидат филологических наук, доцент кафедры «Филология, издательское дело и редактирование», доцент Ульяновского государственного технического университета.
Поступила 22.09.2016 г.
