CC BY
45
4. Krinichnaya N.A. Russkaya mifologiya: mir obrazov fol'klora. M., 2004.
5. Mifologicheskij slovar' / gl. red. E.M. Mele-tinskij. M.: Sov. encikl., 1990.
6. Remizov A.M. Sobranie sochinenij: v 10 t. T. 2: Dokuka i Balagur'e. M.: Rus. kn., 2000.
7. Rozanov Yu.V. Fol'klorizm A.M. Remizova: istochniki, genezis, poetika: dis. ... kand. filol. nauk. Velikij Novgorod, 2009.
8. Samodelova E.A. A.N. Tolstoj - fol'klorist // Aleksej Tolstoj: Dialogi so vremenem. M.: Lit. muzej, 2017. Vyp. 2. S. 216-233.
9. Samodelova E.A. Drevnerusskie, fol'klornye i famil'nye reminiscencii v skazke A.N. Tolstogo «Alena» perioda Grazhdanskoj vojny // Literatura Drevnej Rusi: materialy X Vseros. konf. «Drevnerusskaya literatura i ee tradicii v literature Novogo vremeni», po-svyashch. pamyati prof. Nikolaya Ivanovicha Prokof-eva (g. Moskva, 6-7 dek. 2018 g.) / sost. N.V. Tro-fimova. M.: MPGU, 2019. S. 428-445.
10. Samodelova E.A. Tekstologicheskie izmene-niya mifologicheskih personazhej i skazochnyh mo-tivov v cikle «Rusaloch'i skazki» A.N. Tolstogo // «Tretij Tolstoj» i ego sem'ya v russkoj literature. Samara, 2003. S. 24-43.
11. Slavyanskie drevnosti: etnolingvisticheskij slovar': v 5 t. / pod obshch. red. N.I. Tolstogo. M.: Mezh-dunar. otnosheniya, 2009. T. 4.
12. Tolstoj A.N. Polnoe sobranie sochinenij: v 15 t. T. 1. M., 1951.
13. Tolstoj A.N. Rusaloch'i skazki [Elektronnyj resurs]. URL: flibusta.is/b/329178/read#t11 (data ob-rashcheniya: 18.11.2019).
"To the Sea-Ocean" by A.M. Remizov and "Mermaid Tales" by A.N. Tolstoy: the peculiarities of designing the mythological landscape
The article deals with the description of designing the mythological landscape in the fairy prose of A.M. Remizov ("To the Sea-Ocean") and A.N. Tolstoy ("MermaidTales"). There are analyzed the peculiarities of the writers' poetics - playing with the idea of the reconstruction of the original mythological world picture, the transformation of the images of the fairy tales characters, the appeal to irony and grotesque. There is conducted the comparison of the creative manner and the peculiarities of the world view by A.M. Remizov and A.N. Tolstoy.
Key words: literary tale, reconstruction of mythological world picture, irony, solar myth, apocalyptic poetics.
(Статья поступила в редакцию 24.12.2019)
С.В. ПЕРЕВАЛОВА (Волгоград)
ГЕРОИКО-ПАТРИОТИЧЕСКИЕ ТРАДИЦИИ РУССКОЙ КУЛЬТУРЫ В ПРОЗЕ В.П. НЕКРАСОВА О СТАЛИНГРАДСКОЙ БИТВЕ
Рассматриваются способы эмоционального воздействия гуманистических традиций многовековой русской культуры на бойцов Красной армии в период Сталинградской битвы, участником которой был писатель-фронтовик В.П. Некрасов, а также формы бытования этих традиций.
Ключевые слова: автор, герой, характер, культура, русская классика, Отечество, «скрытая теплота патриотизма», Сталинградская битва.
Роман Толстого в эти времена перечитала вся страна в госпиталях и блиндажах военных.
Для всех гражданских и для всех военных он самый главный был роман любимый: в него мы отступали из войны. Своею стойкостью непобедимой он обучал, какими быть должны.
Б. Слуцкий
Творческое наследие Виктора Платонови-ча Некрасова, автора повести «В окопах Сталинграда» (1946), первого произведения, написанного «не о войне, а изнутри войны» [8, с. 492] командиром саперного батальона на Сталинградском фронте, только сегодня возвращается к нашим соотечественникам. Проза этого художника связывает воедино прежде разрозненные «ветви» русской литературы (произведения, «официально» признанные, «запрещенные» в нашей стране, и книги писателей русского зарубежья), доказывая, что историко-культурные традиции не признают дискретности. В 1974 г. вынужденно оставивший Родину вследствие идеологических разногласий с государственной властью, русский офицер-«окопник» В. Некрасов и в эмиграции не забывал о «днях и ночах» героической борьбы за город на Волге, что отразились в его «зарубежной» прозе: «Саперлипо-пет, или Если бы да кабы, да во рту росли грибы ...», «Как я стал шевалье», «Девятое мая» и др. Не забыли его и на Родине: сайт Мини-
О Перевалова С.В., 2020
стерства Обороны «Подвиг народа» содержит информацию о том, что Приказом о награждении по войскам 62 Армии № 97/н от 19 февраля 1943 г. медалью «За отвагу», вручаемой за личное мужество, награждается «полковой инженер старший лейтенант Некрасов», который «в обороне Сталинграда с августа 1942 г. В полку служит с сентября 1942 г. Товарищ Некрасов проявил большую инициативу в деле обороны на Мамаевом кургане. Под его руководством проводилось минирование полей и устройство инженерных сооружений в условиях предельного сближения переднего края с противником. <.. .> Товарищ Некрасов в совершенстве знает свое дело, являясь смелым, мужественным воином. <...> Делая дзоты и блиндажи на Мамаевом кургане, он превратил их в живучие огневые точки (URL: http://podvignaroda.ru/?#id=150132519&tab=n avDetailManAward).
А еще Некрасов «превратил» свои фронтовые впечатления в эпический образ нашей победы на волге, написав повесть «в окопах Сталинграда», переживающую сегодня свое второе рождение. Читателям старшего поколения она хорошо знакома, а молодежь только открывает это произведение, вбирающее в себя героико-патриотические традиции русской культуры, связанные с «победами национальной самозащиты в оборонительной войне <.> в пределах Русской земли» [18, с. 72]. для виктора Некрасова прежде всего имеют значение «Севастопольские рассказы» и «война и мир» боевого офицера Л.Н. Толстого. Недаром в «Окопах» лейтенант Юрий Керженцев, главный герой, в образе которого сильно автобиографическое начало, в боях за Мамаев курган вспоминает о защитниках Малахова кургана, среди которых в годы крымской войны героически сражался молодой подпоручик артиллерии, автор «Севастопольских рассказов». Спустя годы, уже в эмиграции, В.П. Некрасов отчетливо произнесет: «В нашей войне, которую мы, ее участники до сих пор называем Отечественной, было то, что уловил в Севастопольскую кампанию и гениально определил Лев Толстой - скрытая теплота патриотизма. А она была! И это она довела нас до Берлина.» [10]. С «Войной и миром» Толстого Виктор Некрасов не расставался ни дома, ни на передовой. В одном из фронтовых писем близким он упоминал: «читаю «Войну и мир» - перечитывал в 39 году <...>, а сейчас читаю с не меньшим, если не с большим удовольствием» [17, с. 19].
И за пределами Родины роман-эпопея Л. Толстого для В. Некрасова - «настольная» книга. Характеризуя интерьер своего эмигрантского жилища в повести «По обе стороны стены» (1978), он отмечает значимую деталь, выявляющую непреходящую «рус-скость» автора: «Вокруг меня книги. <...> На столе, рядом с кроватью, "Война и мир"» [11, с. 46]. По-видимому, в изгнании «скрытая теплота патриотизма» согревала русского писателя, как когда-то на Мамаевом кургане, где своим «Бессмертным полком» защищают Родину персонажи его «Окопов». Хотя наши войска несут большие потери («людей нет. В батальонах всего по девять-десять активных штыков. Бывает и меньше. Бойцы с десятидневным стажем считаются уже стариками» [9, с. 367]), герои повести, военные и мирные жители Сталинграда, ни разу не усомнились в том, что «мы будем воевать до последнего солдата. Русские всегда так воюют» [Там же, с. 123].
Персонажи повести В.П. Некрасова «В окопах Сталинграда» составляют собирательный образ нашей армии, исполненной решимости отстоять Сталинград. Среди героев произведения особенного внимания заслуживает Валега, надежный связной Керженцева, который всегда рядом со своим командиром шагает «мягкой, беззвучной походкой охотника». У этого «замечательного паренька» с Алтая -«золотые руки»: «он никогда ничего не спрашивает и ни одной минуты не сидит без дела. он умеет стричь, брить, чинить сапоги, разводить костер под проливным дождем. И все это молча, быстро, безо всякого напоминания» [Там же, с. 35-36]. Невозможно обойти вниманием и образ карнаухова, «командира четвертой роты» [Там же, с. 183], на которого тоже во всем можно положиться. В прошлом он «на шахте работал. В Сучане. Около Владивостока» [Там же, с. 190]. Внимание Керженцева часто задерживается на этом герое: «лицо у него хорошее, какое-то ясное, настоящее. Голубые глаза. Неглупые, спокойные. С какой-то глубокой, никогда не проходящей улыбкой» [Там же, с. 280], выявляющей мечтательность натуры этого двадцатипятилетнего богатыря. у Карнаухова «приятный грудной голос и замечательный слух», в минуты затишья он под гитару хорошо поет «песни все русские, задумчивые». А еще - он стихи сочиняет и записывает их «в тетрадку клеенчатую», стесняется прочитать их вслух. А стихи эти «простые, ясные и чистые - такие, каким сам был» [Там же, с. 325]
Карнаухов, - заключает после трагической гибели своего боевого товарища Керженцев, сохраняя у себя ту «клеенчатую тетрадку».
Все персонажи повести В.П. Некрасова «В окопах Сталинграда» чувствуют свою принадлежность к непобедимой армии России с ее многовековыми патриотическими традициями, которые для красноармейцев были важнее идеологических лозунгов. Это обнаруживается и в образе девятнадцатилетнего сержанта Седых, молодого паренька («лицо у него розовое, с золотистым пушком на щеках <.> с таким лицом голубей еще гонять и с соседними мальчишками драться» [9, с. 51]), но опытного бойца, воюющего «с сорок первого <...> с сентября». Он привлекает внимание не только своей отвагой, но и пытливым умом. «В окопах Сталинграда» именно «Седых приволакивает откуда-то учебник географии Крубера, письма Чехова, "Ниву" за двенадцатый год». По вечерам «морщит лоб, шевелит губами» -читает, временами задавая вопросы о том, что значит «тезоименинство» или «генерал от инфантерии» и множество других. Ответы, которые сержант «слушает внимательно, сосредоточенно, обхватив руками колено» - «как дети сказку» [Там же, с. 117], - остаются за строкой «Окопов», но можно предположить, что Керженцев (ему «нравится Седых <...> брызжущая из него молодость») не оставляет без внимания искреннюю заинтересованность своего однополчанина.
По всей вероятности, на фронте заглянул в «"Ниву" за двенадцатый год» и сам писатель, если у него задержался в памяти именно этот журнал: даже в эмиграции не раз «вспоминается "Нива", сталинградская землянка.» [11, с. 46]. Материалы, которые были опубликованы этим популярным в дореволюционной России иллюстрированным журналом в год столетнего юбилея Отечественной войны, широко отмечавшегося в императорской России, не могли оставить равнодушным В.П. Некрасова. В довоенном Киеве он, как и его Керженцев, получил диплом архитектора и всегда с точки зрения специалиста оценивал строительные сооружения, мостовые перекрытия, скульптурные ансамбли. На фронте, удерживая в памяти связь с мирной жизнью, он устраивал себе «самопроверку»: «Парфенон. 454438 гг. до н. э. Замкнутая колоннада периптер, 8 колонн спереди, 17 по бокам. А у Тезей-она - 6 и 13. Дорический, ионический, коринфский стили <.> Нет, не забыл еще» [9, с. 210].
Наверное, перелистывая «"Ниву" за двенадцатый год», полковой инженер Керженцев (а с ним и его создатель) задержал внимание на номерах 35 и 37, где в рубрике «Памятники Отечественной войне» представлены фотографии самих памятников. Один из них - открытый в 1912 г. на Бородинском поле памятник Лейб-гвардии Егерскому полку и матросам Гвардейского экипажа (в дни битвы он входил в состав инженерных войск, обеспечивающих продвижение основных вооруженных сил). На этом памятнике высечено «Мичман Лермонтов» - единственное из имен офицеров Гвардейского экипажа, увековеченных на Бородинском поле. Это Михаил Николаевич Лермонтов (1792-1866) - родственник великого поэта и боевого офицера М.Ю. Лермонтова. Поскольку в народной памяти издавна «увязывается победа в войне 1812 г. над Наполеоном с русской военно-православной традицией и архитектурными памятниками» [14, с. 7], на белых мраморных досках памятника золотом горят строки лермонтовского «Бородино»: «Не будь на то Господня воля - не отдали б Москвы» и «умереть мы обещали, и клятву верности сдержали мы в Бородинский бой».
Память о Бородинском сражении не раз дает о себе знать и на страницах повести Некрасова «В окопах Сталинграда». Вследствие тяжелого ранения оказавшись в госпитальной палате, Юрий Керженцев вместе с другими бойцами слушает капитана Никодима Петровича, который «самым подробнейшим образом может рассказать ход Бородинского сражения, с указанием всех действующих частей и их командиров» [9, с. 410]. Этот немолодой человек и знающий военный делится с другими ранеными сведениями о том, что «единственный русский из «кавалеров английского ордена Бани был Барклай-де-Толли» [Там же].
Не исключено, что имя Барклая-де-Толли, в 1814 г. вместе с нашими доблестными войсками победным маршем вступившего в покоренный Париж, было особенно важным для писателя: в этом имени общественно значимое соединяется с глубоко личным. Молодой командир Керженцев, в августовские дни 1942 г. отступая вместе со своим соединением к Сталинграду, вспоминает о ранней осени 1812-го, о Бородинском сражении и его «уроках», убеждая себя и своих бойцов: «Отступление - еще не поражение. И я верю в это. Сейчас это единственное, что у нас есть, - вера» [Там же, с. 68]. здесь уместно остановиться на воинской судьбе Барклая-де-Толли, снискавшего благодар-
ный отзыв А.С. Пушкина в Х главе «Евгения Онегина»:
Гроза двенадцатого года
Настала - кто тут нам помог?
Остервенение народа,
Барклай, зима иль русский бог? [12, с. 176].
Между тем блестящий генерал от инфантерии Барклай-де-Толли испытал немало страданий: «после оставления им Смоленска» под напором наполеоновских солдат (что стратегически являлось целесообразным для успешного проведения русскими войсками последующих военных операций) он многими стал восприниматься как «воплощение некоего чужеродного, инонационального начала». Однако Барклай, «российский подданный в четвертом поколении, сын офицера русской армии, сам прослуживший в ней до 1812 года несколько десятилетий, никакой другой родины, кроме России, вообще не знал». Победа над Наполеоном помогла восстановить честное имя талантливого военачальника Барклая-де-Толли. Недаром на траурной церемонии прощания с ним, прошедшей в мае 1818 года в Риге, дань уважения русскому патриоту отдавали и православный священник, что «символизировало не только уважение государственной церкви к покойному, но и его связь с русской религиозной традицией», и пастор (Барклай был лютеранином по вероисповеданию) [16, с. 127].
Лютеранином по вероисповеданию был и прадед В.П. Некрасова - Антон Вильгельм сын Николаев фон Эрн, происходивший из старинного дворянского шведского рода. Его военная служба началась в 1812 г. - кадетом в Финляндском топографическом корпусе, далее - в Лейб-уланском курляндском Его Величества полку, который в Бородинском сражении бился с захватчиками на правом фланге первой линии. А правым флангом в армии Кутузова командовал именно Барклай-де-Тол-ли. В отставку фон Эрн вышел в 1858 г. в чине генерал-майора, «с мундиром и пенсионом полного жалования... кавалером Орденов: Святого Владимира 4-й степени за 35 лет беспорочной выслуги в офицерских чинах и Святой Анны 2-й степени с Императорскою Короною. Награжден бронзовой медалью в Память войны 1853-1856 гг. на Андреевской ленте и знаком отличия беспорочной службы за 35 лет» (ЦЯ1: http://www.famhist.ru/famhist/klas son004568a4.htm). Очевидно, что В.П. Некрасов дорожил памятью о своих героических предках: в повести «По обе стороны стены»
встречается такая почтительная характеристика: «Антон фон Эрн, бабушкин отец, швед по национальности, генерал-майор <...> В детстве только стеснялся, что у меня такой предок, царский генерал» [11, с. 64]. В советский период истории было не только предосудительно, но и опасно говорить о дворянских истоках своего старинного рода, но «особая география памяти» (В.С. Маканин) художника всегда поддерживала нерушимую ни временем, ни идеологией связь поколений, достойно служивших в русской армии, выдвигая на первый план «Окопов Сталинграда» национальные, а не пропагандистские лозунги.
Это подтверждают и упоминаемые автором периодические издания императорской России, чудом сохранившиеся в прифронтовом Сталинграде. Важен эпизод: Керженцев вместе со своим товарищем Игорем, тоже молодым лейтенантом, назначенным «начхимом полка», ненадолго оказываются в читальном зале городской библиотеки. «Игорь наслаждается "Аполлоном" за 1911 год» [9, с. 97]. Можно представить, сколько открытий подарил Игорю этот «Аполлон», где встречаются имена поэтов, прозаиков, скульпторов, музыкантов и художников, «первой волной русского зарубежья», казалось, навсегда отторгнутых от Родины. Позднее В.П. Некрасов вспоминал: «Об эмигрантской литературе мы в Союзе вообще ничего не знали. Куприн, Бунин, Тэффи, Саша Черный <...> Кто-то слышал о Зайцеве, Шмелеве, Мережковском и Гиппиус» [11, с. 100]. По всей видимости, Игорь из «Окопов» тоже «слышал» об этих художниках, ведь в своем довоенном прошлом он «дипломант художественного института». На студенческой фотографии - «шелковая рубашечка, полосатый галстук с громадным узлом, брючки-чарли <...> Сидит на краю стола <...> с палитрой в руках <.> А сзади большое полотно с какими-то динамичными, устремленными куда-то фигурами.» [9, с. 60]. К тому же «Игорь считает себя мастером французской борьбы и до тонкости знает всякие там тур-де-бра и тур-де-теты» [Там же, с. 117].
Листая страницы «Аполлона», Игорь, конечно, видит напечатанными имена: Борис Зайцев и Саша Черный (№ 3), Тэффи (№ 5) и др. По-видимому, офицер Красной армии, склонный к гуманитарным наукам, задерживает внимание (и внимание своего друга Керженцева) на фамилии Гумилев: в 1911 г. журнал «Аполлон» познакомил наших соотечественников с переводами двух стихотворений Т. Готье, сде-
ланных этим одаренным поэтом-воином Серебряного века:
Еще близ порта кричали хором Матросы, требуя вина, А над Стамбулом и над Босфором Сверкнула полная луна.
Перевод сопровождается статьей Н. Гумилева «Теофиль Готье», созданной по случаю сорокалетия со дня смерти французского поэта с «неукротимым характером». Готье искренне «верил, что литература есть целый мир, управляемый законами, равнозначными законам жизни, и он чувствовал себя на границе этого мира» [6, с. 57]. Фронтовая жизнь персонажей «Окопов» тоже немыслима вне контекста «безграничной» отечественной и мировой культуры, представление о целостности которой пробует восстановить командир Красной армии Юрий Керженцев. Не исключено, что на войне в его сознании оживают образы русских художников-фронтовиков, среди которых и Николай Гумилев, в годы Первой мировой служивший «под знаменем улан».
Обвиненный в контрреволюционной деятельности и в 1921 г. расстрелянный, «еще совсем недавно Н. Гумилев был одним из самых запрещенных в стране поэтов. Несмотря на запрет, его стихи переписывались от руки <.> Его знали и почитали многие поколения любителей русской поэзии» [4]. Не исключено, что автору «Окопов», как и его Керженцеву, с избытком познавшему обстановку переднего края и «посидевшему в щели в открытом поле под бомбежкой» [9, с. 77], не раз вспомнилось сказанное Гумилевым:
И умру я не на постели При нотариусе и враче, А в какой-нибудь дикой щели, Утонувшей в густом плюще [7, с. 162].
Возможно, судьба «запрещенного» Н. Гумилева, отмеченного боевыми наградами: «за разведку в ночь с 20 на 21 ноября 1914 года -первый Геогриевский крест», а «за отличия в делах против германцев 5 декабря 1915 года» [15, с. 453] - второй, была известна автору «Окопов»: с Анной Ахматовой, которую «из города Киева» взял в жены Николай Гумилев, Виктор Некрасов «по материнской линии - в дальнем родстве» [10, с. 64]. Николай Гумилев, осенью 1914 г. добровольцем ушедший на фронт, был зачислен «вольноопределяющимся в Лейб-Гвардии Уланский Ее Величества полк, боевой путь которого по Восточной
Пруссии и Польше» воспроизводят «записки кавалериста» [15, с. 442], публиковавшиеся в 1915-1916 гг. Вполне возможно, что интерес В. Некрасова к фронтовой биографии Н. Гумилева усиливала и географическая «рифма»: к созданию повести «В окопах Сталинграда» он приступает после госпиталя (это в Польше, в Люблине, летом 1944 г. В. Некрасов получил тяжелое ранение). Как знать, может, и дневниковая исповедальность, сочетающаяся с реалистической достоверностью изображаемого в «Окопах», опосредована знакомством автора с «Записками кавалериста», которые задумывались Н. Гумилевым как «документальная повесть».
Стоит отметить: судя по рапортам командиров, Николай Гумилев сам не раз «показывал примеры храбрости и великолепно атаковал» [Там же, с. 448], но в его произведении «нет ни одного выдуманного или хотя бы как-то приукрашенного (в пользу автора) эпизода. Все документально точно» [Там же, с. 443]. При этом правда факта не заслоняет образ автора-повествователя, с гордостью говорящего о подвигах сослуживцев. Его восхищает бесстрашие «удальцов дона», что подтверждает следующий эпизод: «Мой взвод был отправлен к штабу казачьей дивизии <.> В это время сбоку прямо на нас карьером вылетели три казака - двое молодых, скуластых парней и один бородач. «Что там у вас? - спросил я бородача. «Пешие разведчики, с полсотни» <.> Несколько секунд помолчали. «Ну, поедем, что ли!» - вдруг словно нехотя сказал он, а у самого так и зажглись глаза. Скуластые парни, глядевшие на него с тревогой, довольно тряхнули головой и сразу стали заворачивать коней <.> передо мной мелькнули спины рванувшихся казаков», которые безостановочно гнали немцев, «не обращая внимания на пули, словно в своей родной степи» [5, с. 307-308].
В повести «В окопах Сталинграда» Некрасов тоже отдает дань заслуженного уважения казачьему сословию. В свое время «Европа в лице Наполеона, оценила казаков как <.> лучшие легкие войска» [2, с. 11], а в годы Первой мировой казаки отважно «померились силами с войсками Германии и Австро-Венгрии летом 1914 года» [3, с. 157].
В повести В.П. Некрасова «В окопах Сталинграда» кровопролитные бои в излучине дона не дают героям забыть о днях Первой мировой. Тем более что отступать бойцам Красной армии приходится через места, с давних времен заселяемые казаками: Лог, дубовка,
Клетская, Калач, Вешенская, «несуществующая речушка с пышным названием - Царица» [9, с. 72] и др. Актуальной представляется и такая «историческая» параллель, устанавливаемая учеными наших дней: «широкое распространение патриотических настроений <...> (особенно на начальном этапе) <...> наряду с масштабностью боевых действий и значимостью для судеб страны позволило и в официальной пропаганде, и в народном сознании утвердиться таким определениям Первой мировой войны, как Великая, Отечественная и Народная. Лишь многие годы революционного нигилизма и отрицания старых ценностей постепенно стерли из исторической памяти народа эти названия, заменив их такими определениями, как война "империалистическая" или "германская"» [13, с. 32].
А вот в «Окопах» В. Некрасова угнетенное состояние духа красноармейцев, отступающих к Сталинграду («настроение собачье», у всех «тяжело, как жернова, ворочающиеся мысли» о близких, о тех, кто оставаясь «под немцем», смотрит в лица наших бойцов «вопросительными, недоумевающими глазами» [6, с. 66]), поддерживает неистребимая в памяти народа доблесть «донцев». Взгляд Юрия Керженцева не раз задерживается на молодом решительном командире первого батальона Ширяеве. Он многое пережил (в 1941 г. «отступал. От самой границы» [Там же, с. 20]), но в любой обстановке «Ширяев говорит спокойно, на него приятно смотреть. Подтянутый ремень. Плечи развернуты <...> Руки по швам, слегка сжаты в кулак». Портрет этого персонажа, дополненный важной психологической деталью - «лихой, с золотым чубом и в залихватски сдвинутой на левую бровь пилотке», - предваряет особенно значимую авторскую характеристику: «В полку у нас его называют Кузьма Крючков» [Там же, с. 17].
Это замечание напоминает читателям о первом Георгиевском кавалере Первой мировой войны, имя которого на долгие годы исчезло вследствие «отрицания старых ценностей» в пореволюционной России: в годы Гражданской войны Кузьма Крючков воевал и погиб на стороне белых. Однако, как свидетельствует В.П. Некрасов, в народном сознании был жив образ двадцатичетырехлетнего казака, уроженца Усть-Хоперской станицы области Войска Донского, в июле 1914 г. совершившего подвиг во славу Отечества. Кузьма и четверо его боевых товарищей из сторожевого дозора бесстрашно вступили в сражение
с тремя десятками «германцев», в результате чего «на поле боя осталось 14 убитых немцев, 12 из которых повержены Крючковым. Сам он получил 16 колотых ран пикой и ранение правой руки палашом. Конь Крючкова, имевший 11 ран <.> вынес потерявшего сознание всадника из окружения» [1, с. 79].
Отвагу молодого героя запечатлело немало талантливых художников, акцентирующих внимание «не на исключительности совершенного К. Крючковым подвига, а на его естественности для казака» [3, с. 166]. Само упоминание об этой исторической личности в повести советских лет утверждало мысль: в дни мира и в дни войны в историческом сознании народа не прерывались единые для отечественной культуры художественно-исторические связи, соединяющие классическую и официально «одобренную» литературу с произведениями, на несколько десятилетий исчезнувшими с «дневной поверхности» жизни советского государства. Потому таким важным и представляется сравнение комбата Красной армии из «Окопов Сталинграда» Некрасова («настоящий, живой, осязаемый, золоточубый Ширяев» [9, с. 257]) с казаком - защитником Отечества Кузьмой Крючковым.
Читатели повести В.П. Некрасова «В окопах Сталинграда» имеют возможность проследить воинский путь комбата Ширяева, который вызывал уважение не только личной храбростью и решительностью своих командирских приказов, но и тем, что «берег людей, чтобы они смогли воевать» [Там же, с. 331]. Этот «парень с головой» в ходе сталинградских боев получает звание старшего лейтенанта и становится начальником штаба полка. В канун генерального наступления «из медсанбата сбежал» старший лейтенант, «рука забинтована, в косынке. Белеет бинт из-под ушанки», но «дрозда дает» [Там же, с. 339], - уважительно говорят о Ширяеве подчиненные. Речь идет не о безрассудной лихости бойца, а о профессионализме воинов-степняков, их умении «держаться в седле», несмотря на тяжелые испытания.
На таких героев, воспитанных под воздействием патриотических традиций отечественной культуры, во все времена опирается армия России. А писатель В.П. Некрасов, повествуя о подвиге Сталинграда и сталинградцев, напоминает своим читателям о героическом прошлом народов России, всегда выступающих единой сплоченной силой во времена вражеских нашествий.
Список литературы
1. Базанов С.Н. Судьба первого Георгиевского кавалера Первой мировой // Воен.-ист. журн. 2002. № 2. С .79.
2. Гавриляченко С. «Служение без холопства» // Родина. 1995. № 8. С. 11-15.
3. Герасимова И.Ф. Художественно-философское осмысление Первой мировой войны в русской поэзии 1914-1918 гг. в историко-культурном контексте эпохи. Рязань: РИД, 2013.
4. Григорьева Л. Звездный треугольник. Николай Гумилев и Лондон // Лит. газ. 2011. 13-19 апр.
5. Гумилев Н. Записки кавалериста // Его же. Сочинения: в 3 т. Т. 2: Драмы; Рассказы. М.: Худож. лит., 1991. С. 287-359.
6. Гумилев Н. Теофиль Готье // Аполлон. 1911. № 9. С. 53-64.
7. Гумилев Н. Я и Вы // Его же. Полное собрание сочинений в одном томе. М., 2011. С. 162-163.
8. Лазарев Л. Некрасов Виктор Платонович // Русские писатели ХХ века: Биографический словарь / гл. ред. и сост. П.А. Николаев. М., 2000. С. 492-493.
9. Некрасов В.П. В окопах Сталинграда: повесть. СПб. - М., 2018.
10. Некрасов В.П. Перечитывая Ремарка // Нов. рус. слово. 1984. 16 нояб.
11. Некрасов В.П. По обе стороны стены: повести и рассказы. New York: EFFECT-publishing, 1984. P. 8-131.
12. Пушкин А.С. Евгений Онегин // Его же. Собрание сочинений: в 10 т. М.: Худож. лит., 1975. Т. 4. С. 5-190.
13. Сенявская Е.С. историческая память о Первой мировой войне: особенности формирования в России и на Западе // Вестн. МГиМо университета. 2009. № 2(5). С. 31-37.
14. Сироткин В.Г. Наполеон и Россия. М.: оЛМА-ПРЕСС, 2000.
15. Степанов Е. Примечания к изданию: Гумилев Н. Сочинения: в 3 т. Т. 2: Драмы; Рассказы. М.: Худож. лит., 1991. С. 395-477.
16. Тартаковский А.Г. Неразгаданный Барклай. Легенда и быль 1812 года // Доклады института российской истории. М.: ИРИ РАН, 1997. С. 104-128.
17. Фронтовые письма В.П. Некрасова // Огонек. 1989. № 8. С. 18-19.
18. Хализев В.Е., Кормилов С.И. Роман
Л.Н. Толстого «Война и мир». М.: Высш. шк., 1983. * * *
1. Bazanov S.N. Sud'ba pervogo Georgievsko-go kavalera Pervoj mirovoj // Voen.-ist. zhurn. 2002. № 2. S .79.
2. Gavrilyachenko S. «Sluzhenie bez holopstva» // Rodina. 1995. № 8. S. 11-15.
3. Gerasimova I.F. Hudozhestvenno-filosofskoe osmyslenie Pervoj mirovoj vojny v russkoj poezii
1914-1918 gg. v istoriko-kul'turnom kontekste epohi. Ryazan': RID, 2013.
4. Grigor'eva L. Zvezdnyj treugol'nik. Nikolaj Gumilev i London // Lit. gaz. 2011. 13-19 apr.
5. Gumilev N. Zapiski kavalerista // Ego zhe. Sochineniya: v 3 t. T. 2: Dramy; Rasskazy. M.: Hudozh. lit., 1991. S. 287-359.
6. Gumilev N. Teofil' Got'e // Apollon. 1911. № 9. S. 53-64.
7. Gumilev N. Ya i Vy // Ego zhe. Polnoe sobranie sochinenij v odnom tome. M., 2011. S. 162-163.
8. Lazarev L. Nekrasov Viktor Platonovich // Rus-skie pisateli XX veka: Biograficheskij slovar' / gl. red. i sost. P.A. Nikolaev. M., 2000. S. 492-493.
9. Nekrasov V.P. V okopah Stalingrada: povest'. SPb. - M., 2018.
10. Nekrasov V.P. Perechityvaya Remarka // Nov. rus. slovo. 1984. 16 noyab.
11. Nekrasov V.P. Po obe storony steny: povesti i rasskazy. New York: EFFECT-publishing, 1984. P. 8-131.
12. Pushkin A.S. Evgenij Onegin // Ego zhe. Sobranie sochinenij: v 10 t. M.: Hudozh. lit., 1975. T. 4. S. 5-190.
13. Senyavskaya E.S. Istoricheskaya pamyat' o Pervoj mirovoj vojne: osobennosti formirovaniya v Rossii i na Zapade // Vestn. MGIMO universiteta. 2009. № 2(5). S. 31-37.
14. Sirotkin V.G. Napoleon i Rossiya. M.: OLMA-PRESS, 2000.
15. Stepanov E. Primechaniya k izdaniyu: Gumi-lev N. Sochineniya: v 3 t. T. 2: Dramy; Rasskazy. M.: Hudozh. lit., 1991. S. 395-477.
16. Tartakovskij A.G. Nerazgadannyj Barklaj. Legenda i byl' 1812 goda // Doklady Instituta rossijskoj istorii. M.: IRI RAN, 1997. S. 104-128.
17. Frontovye pis'ma V.P. Nekrasova // Ogonek. 1989. № 8. S. 18-19.
18. Halizev V.E., Kormilov S.I. Roman L.N. Tolstogo «Vojna i mir». M.: Vyssh. shk., 1983.
Heroic and patriotic traditions of the Russian culture in the prose of V.P. Nekrasov about the Stalingrad Battle
The article deals with the ways of the emotional effect on the humanistic traditions of the centuries-old Russian culture on the soldiers of the Red Army in the period of the Stalingrad Battle, the veteran writer V.P. Nekrasov was its participant, and the forms of these traditions.
Key words: author, hero, character, culture, Russian classics, motherland, "hidden heat of patriotism", the Stalingrad Battle.
(Статья поступила в редакцию 17.12.2019)
