CC BY
59
Севостьянов Д. А.
ГЕРОИЧЕСКАЯ КОЛЛИЗИЯ: ИЕРАРХИЯ И ИНВЕРСИЯ
Основу сюжета многих литературных произведений составляет героическая коллизия. Исследование героических коллизий было и будет актуальным хотя бы уже потому, что героические примеры из жизни и художественной литературы составляют важнейший фактор военно-патриотического воспитания.
Характер и деятельность героического персонажа - основа основ художественного повествования, начиная с глубокой древности, с мифа и эпоса, когда художественное литературное творчество еще не выделилось из синкретического единства с музыкой - по форме [1, с. 215], и с историографией - по содержанию. Ту же ситуацию мы наблюдаем и в наши дни, когда искусства стали приобретать синтетический характер - например, в телевидении и кинематографе.
Разнообразие всевозможных героических коллизий в мировой художественной литературе невозможно охватить никакой статистикой. В отличие от обобщенных исследований «живых лиц» в социологии, изучение литературных героев требует от исследователя внимательного, буквально личного знакомства с каждым персонажем; а обширность современной литература такова, что на знакомство со всем этим материалом исследователю буквально недостанет жизни.
Сам термин «герой» в значительной мере утратил первоначальную значимость из-за обильного и неуместного употребления. Очень часто он используется там, где гораздо уместнее было бы употребить слово «персонаж». «Сказочный герой», например, очень часто вовсе не герой по своему существу, а только лишь действующее лицо, второстепенное или главное. Однако в нашем исследовании мы имеем в виду героя, именно как субъекта героической коллизии.
Обычно в литературных произведениях «героем» называют изображенного субъекта, жизнь которого полностью или частично отображается в сюжетной линии. Однако в нашем исследовании мы имеем в виду героя, именно как субъекта героической коллизии; к этому «герой», в вышеупомянутом понимании этого слова, может и не иметь никакого отношения. Так, в широко известном морфологическом анализе сказок В.Я. Проппа «герой» рассматривается именно в значении слова «персонаж», анализ же героической коллизии вообще опущен [2].
Термины «герой», «героическая коллизия» можно встретить на страницах многих научных изысканий. Однако представляется правильным обращаться к этой, всегда актуальной, теме с позиций некоторого общего теоретического подхода. Такой подход обеспечивает учение об инверсиях в иерархических системах.
В любой ситуации, показанной нам на страницах литературного произведения, в той или иной форме дают о себе знать иерархические отношения. Деятельность героя также составляет, по существу, иерархическую фигуру. Речь идет, например, об иерархии мотивов и ценностей, в рамках которых разворачивается действие героя. Всегда в его действиях просматривается некоторый порядок влечений, желаний и ценностных предпочтений, опираясь на которые, герой и совершает предназначенные ему деяния. А поскольку сюжетное разнообразие в литературе достаточно велико, мы не можем ограничиваться частными исследованиями отдельных иерархий в тех или иных произведениях. Для того, чтобы создать адекватную модель героической коллизии, нам необходимо опираться на знание общих свойств иерархических систем.
Наличие универсальных свойств системности было обосновано в рамках Общей теории систем, которая была в свое время разработана Людвигом фон Берталанфи [3], а также его предшественником А.А. Богдановым [4]. В рамках Общей теории систем исследования всевозможных иерархий составили уже огромный пласт научной литературы. Эта теория подразумевает, что все системы, сколько их может существовать, строятся по некоторым единым организационным принципам. Это в полной мере касается реальных и вымышленных социальных систем, в среде которых разворачиваются героические коллизии.
Иерархические отношения составляют некоторый закономерный порядок, подразделяющий высшие и низшие иерархические уровни и слои. Это подразделение может опираться на различные принципы, перечень которых весьма разнообразен. Например, социальные мотивы, которыми руководствуется субъект, могут составлять иерархию по нескольким основаниям: они могут располагаться в порядке новизны (хронологический принцип), а могут - в порядке преодоления необходимых этапов, ведущих личность к самоактуализации, т.е. к полному раскрытию всех ее возможностей, как расположил их А. Маслоу [5] (назовем это самоактуализационным принципом). Мотивы могут иерархически располагаться в порядке нарастания личной выгоды (эгоистический принцип), могут и в порядке нарастания общественной пользы (альтруистический принцип). Естественно
поэтому, что действия героя по отношению к этой иерархии сильно зависят от действующего в ней принципа.
Мотивы существуют не сами по себе; они реальны только при условии, что у них имеются конкретные «носители». А поскольку «носители» эти - будь то живые люди или литературные персонажи, - могут руководствоваться разными мотивами, то любая иерархия мотивов находит некоторое отображение в социальной системе. Иначе говоря, на основе той или иной иерархии мотивов можно выстроить и иерархию социальную. В ней люди будут расположены выше или ниже, в зависимости от того, какими мотивами они руководствуются в своей жизнедеятельности: «высокими» или «низкими», согласно принятому классификационному делению. Очевидно, и наоборот: из той или иной наличной ситуации в социальной системе (или в системе «человек») могут быть извлечены присущие ей мотивы.
При этом в каждой конкретной иерархической структуре мы очень часто находим не один-единственный действующий организационный принцип, а сразу несколько. Не составляет исключения и социальная иерархия. Например, кроме мотивационного принципа (а мотивационных принципов тоже может быть несколько - столько, сколько существует иерархий мотивов), человеческая общность подразделяется и на другие иерархические ступени. Люди в социальной иерархии могут подразделяться, скажем, по возрасту - тогда вершину в иерархии будет занимать, например, самый старший (как и в случае с новизной мотивов, это будет хронологический принцип). Они могут подразделяться по имущественному принципу - тогда верхний слой иерархии составят самые материально обеспеченные (попросту самые богатые) субъекты. Наконец, существует и функциональная иерархия - подразделение людей в зависимости от того, кто кем управляет; управляющий всеми занимает ее верхушку. И самый богатый субъект может быть одновременно самым старшим и одновременно, к тому же, и всем управлять.
Иерархические связи в любой системе имеют вертикальное направление (помимо них могут существовать еще горизонтальные связи между равными по положению членами иерархии, а также равноправные во всех отношениях сетевые связи, которые потенциально могут превратиться в любую другую форму связей [6]; нас сейчас, однако, интересуют только связи иерархические).
У иерархических связей в системе есть одно, чрезвычайно важное для нас свойство. В некоторых случаях они способны совершать переворот (инверсию),
вследствие которого вектор такой связи меняется на противоположный. На месте бывшей традиционно-иерархической связи возникает инверсивная связь. При этом сама иерархия (как расположение элементов по вертикали) остается неизменной; формально каждый элемент в иерархии сохраняет свое прежнее место, но направленность связи между элементами меняются на 180 градусов. Это происходит не со всеми связями системы, а только с некоторыми - там, где для этого сформировались необходимые предварительные условия и подействовала какая-либо производящая причина. Поскольку специального термина, который обозначал бы отсутствие инверсивных отношений в иерархической системе, до настоящего времени введено не было, для характера иерархических связей, оставшихся вне инверсий, применим обозначение «ордер».
Инверсии связей в разнообразных частных системах известны давно; в виде системного явления, они описаны в трудах американского профессора Томаса Саати, автора и разработчика метода анализа иерархий [7]. Инверсивные отношения не есть частное, изолированное явление; они предстают в качестве механизма, охватывающего самые разнообразные иерархические системы - в том числе и те, которые не имеют к героическим коллизиям никакого отношения. Действия же героя целиком опираются на инверсивные отношения в реальных или условных (вымышленных) социальных структурах. Без понимания сути инверсий невозможно составить адекватное представление о героической коллизии.
Инверсии способны возникать не в каждой иерархической системе; некоторые такие системы лишены инверсивности по определению. Чем же обусловлена возможность инверсий в той или иной системе?
Наличие и распространенность инверсий в иерархической системе зависит от: характера организационных (иерархических) принципов; количества одновременно действующих иерархических принципов; сочетания свойств этих принципов; стадии существования системы. Рассмотрим эти условия.
Некоторые принципы организации систем предусматривают возможность инверсии, другие же не предусматривают ее. Организационные принципы, не допускающие инверсий, могут быть названы сущностными: в них отображаются постоянные, не подлежащие отмене, конъюнктивные свойства иерархических элементов. Связи, основанные на сущностных принципах, всегда остаются в пределах ордера. Принципы же, которые инверсию допускают, могут быть названы атрибутивными: они затрагивают не сущности активных элементов сис-
темы, а некоторые приданные им атрибуты: такие, как власть, собственность, мотивация.
Например, в иерархии, построенной исключительно на отношениях старшинства (хронологический принцип), никаких инверсий быть не может: если А старше, чем В, то В не может сделаться старше, чем А. Невозможны инверсии и в системах, построенных только на отношениях родства (генетический принцип): отец и сын в семейной иерархии не могут поменяться местами, сын не может стать отцом собственному отцу. Напротив, функциональный принцип такой переворот вполне допускает: если сегодня в некоторой системе Иванов управляет действиями Петрова, то вполне может статься, что завтра, в результате некоторых административных маневров, Петров будет управлять действиями Иванова.
Однако такое перемещение в рамках одного-единственного организационного (в данном случае - функционального) принципа инверсией в полном смысле этого слова называться не может. С субъективной точки зрения Иванова и Петрова все радикально изменилось; с точки зрения организационных принципов самой системы, не изменилось ровно ничего: иерархические принципы остались теми же, что и были, векторы иерархических связей действуют в прежних направлениях, поменялись лишь фамилии задействованных персонажей.
Подлинная инверсия может иметь место при условиях, когда:
• в данной иерархии действует одновременно два (и более) иерархических организационных принципа;
• одновременно представлены как принципы, допускающие инверсивные отношения (сущностные), так и принципы, инверсивных отношений не допускающие (атрибутивные).
Атрибутивные принципы позволяют совершить сам акт переворота вектора отношений в иерархии. Сущностные принципы создают для этого точку опоры.
Например, отец и сын вместе составляют иерархию, построенную на генетическом принципе; это принцип сущностный и, как было показано выше, никаких инверсий не предусматривает. Мало того, в данном случае одновременно (и неизбежно) действует и хронологический принцип: отец всегда старше сына. Это - тоже сущностный принцип. Однако в данной иерархии, по крайней мере, в ряде традиционных культур, действует одновременно и функциональный принцип: сын обязан, согласно установленным правилам, подчиняться отцу. А младший
(даже и не связанный родством) обязан подчиняться старшему. Функциональный принцип есть принцип атрибутивный; в функциональном отношении руководитель и руководимый могут поменяться местами. Если так и произошло, то перед нами подлинный пример инверсии: отец становится подчиненным, но при этом сохраняет свое положение родителя и старшего. Иными словами, хотя иерархия (младший-старший, отец-сын) сохраняется, и отец по-прежнему ее возглавляет, но теперь в ней появилась инверсивная связь, вектор которой противоположен первоначальному направлению иерархических связей.
Зависимость же количества инверсий от стадии существования иерархической системы можно выразить двумя словами: инверсии накапливаются. В молодых, новообразованных системах инверсивные отношения, как правило, представлены минимально; в разлагающихся, переживших себя системах они преобладают.
Разобравшись с формальными свойствами инверсивных отношений, мы можем теперь вернуться к обсуждению героической коллизии.
Основной тезис, который нам предстоит доказывать, звучит так: героическая коллизия предполагает сильную антагонистическую борьбу ордера и инверсий в той системе отношений, в которой приходится действовать герою, и преодоление превосходящей тенденции личным усилием героя.
Мы не можем сказать, занимает ли герой позицию ордера и преодолевает при этом инверсию, или наоборот: это зависит от того, какой именно принцип организации мотивов актуален в системе, в которой действует герой.
Все остальные определения героической коллизии (а их можно привести множество), будучи в принципе правильными для той или иной конкретной ситуации, имеют лишь частный характер, применимый к определенной ситуации. В других ситуациях они оказываются несостоятельными.
Очень часто героическую коллизию отождествляют с риском, которому подвергается ее участник с пренебрежением здоровьем и самой жизнью. Но риск имеется не только в героической коллизии и сущности последней не составляет. Например, некий субъект очень любит испытывать острые ощущения,
□ оставляясь на плоту по горной реке в компании таких же любителей экстремального отдыха. И вот во время очередного такого сплава он гибнет. Можно ли назвать это героической коллизией, а саму его смерть - геройской? Разумеется, нет. Ему хотелось рисковать - и он рисковал, а то, что он погиб, стало естественным следствием риска. Никакого столкновения отношений ордера и инверсий
здесь нет. Более того, этот риск, приведший к смерти, обусловлен не геройским, а эгоистическим поступком: о родных и близких, которые теперь потеряли кормильца и будут его оплакивать, покойный в тот момент нисколько не заботился. Еще больше пренебрегает собственной жизнью самоубийца, но и его действия далеко не всегда составляют результат героической коллизии; Эмиль Дюркгейм выделял даже весьма обширную категорию эгоистических самоубийств [8].
Г ероическую коллизию отождествляют нередко с актом самопожертвования. Разумеется, нередко герой так и делает. Но если в таком самопожертвовании отсутствует элемент борьбы ордера и инверсий, то отсутствует и героическая коллизия как таковая. Например, человек, преодолевающий страх смерти и погибающий ради высокой цели - герой. Человек же, не ведающий страха и сомнений и идущий на смерть ради отвлеченной идеи - не герой уже, а фанатик; и
□ оли он готов пожертвовать своей жизнью, то чужими пожертвует и подавно.
Обратимся в качестве примера к структуре потребностей А. Маслоу. С его точки зрения, иерархия потребностей выглядит так: сначала человеку свойственно удовлетворить свои элементарные, физиологические потребности (первый уровень), затем - потребности в безопасности (второй уровень), далее следует потребность в принадлежности и любви (третий уровень), в самоуважении (четвертый уровень) и, наконец, в самоактуализации (пятый уровень, которого в реальной жизни достигают лишь немногие). Но вот человек оказывается в ситуации, когда ему приходится рискнуть собственной жизнью для спасения чужой жизни: в воде, на пожаре, на войне и т.п. В принципе, он может и не совершать героических действий; но если он струсит, он будет презирать себя, а раздумывать некогда. И он пренебрегает собственной безопасностью ради спасения не только чужой жизни, но (как результат) и собственного самоуважения. Налицо инверсия между четвертым и вторым уровнями потребностей по Маслоу. Интересно, что если спасение своего самоуважения стоит как цель, а не как результат, то и героическая коллизия не выстраивается: субъект в данном случае скорее будет демонстрировать перед самим собой и окружающими спасательные действия («я старался!»), чем реально их проводить.
Иерархическая система Маслоу по существу своему имеет эгоистическую направленность. Неудивительно, что герой действует против ее исходных отношений, в русле инверсии.
Рассмотрим другую иерархию. В системе «человек» самая примитивная иерархия содержит два соподчиненных элемента: это «душа» и «тело». Но и в
этой системе мы обнаруживаем вариант инверсивных отношений. Пока человек здоров, он может представлять себе дело так, будто его душа - нечто самодовлеющее, своеобразный личный Бог, который управляет личным миром - то есть его собственным телом. Тело в этом понимании - нижний, служебный этаж иерархии, инструмент при душе. Но стоит человеку заболеть или сильно травмироваться, как сразу оказывается, что тело занимает, по отношению к его душе, как бы командные позиции. Душа отныне находится в унизительно-подчиненном положении. Душа становится придатком к телу, и в этом придатке оказывается сосредоточенной субъективная, феноменологическая сторона соматического страдания. Чем тяжелее болезнь, тем меньше человек способен управлять своим телом, тем меньшей самостоятельностью располагает его душа. И вот наступает момент, когда от души совсем ничего не остается - налицо только тело, но уже неодушевленное, мертвое тело. Кстати, на этом простом примере мы видим, что решительное преобладание инверсивных отношений знаменует собой грядущую гибель иерархической системы - в данном случае, гибель системы «человек». В такой системе отношений подвигом, героическим деянием становится преодоление нарастающих инверсий, победа над болезнью и над смертью, спасение жизни. Подобные героические коллизии описаны в литературе, но основания для этого черпаются из реальных ситуаций - вспомним хотя бы «Повесть о настоящем человеке» Бориса Полевого. В этом случае даже и сама жизнь героя не более как инструмент, добытый и сохраненный для служения Родине, своему народу.
В христианском миропонимании наиболее героическим персонажем предстает, несомненно, богочеловеческая фигура Христа. Суть героической коллизии, изложенной в Евангелиях, как известно, заключается в том, что ради божественного спасения всех Иисус должен был погибнуть сам; однако, будучи сыном Божьим, на кресте он должен был умирать все-таки как человек. Духовная субстанция ставилась им выше телесной, но чтобы отношения ордера в этой иерархии победили, требовалось преодолеть инверсивное воздействие страдающего и гибнущего тела.
В дохристианской, языческой мифологии мы находим немало всевозможных подвигов; греческие мифы составляют обширный полигон, на котором оттачивалось современное понимание героической коллизии. Так, подвиги Одиссея, в их последовательности, фактически на сто процентов укладываются в схему волшебной сказки, представленную В.Я. Проппом. В «Одиссее» представлены
буквально те же функции персонажей, которые Пропп выделял в сказке о Кощее Бессмертном. «Разум против страха» и «Хитрость против силы» - так можно обозначить коллизию, которая реализуется в деяниях и Одиссея, и Г еракла. А вот подвиг Прометея в этом отношении более примечателен; Прометей, самое имя которого означает «Предвидящий», не мог не знать о последствиях своего поступка - похищения для людей божественного огня; однако он сделал это, за что и был наказан. Данные, приведенные А.Ф. Лосевым, позволяют судить о том, что героическая коллизия Христа фактически есть позднейшая реплика мифа о Прометее [9, с. 190-262].
Миф о Лаокооне показывает нам скорее не картину подвига, а картину божественной кары, наказания за опрометчивый поступок; Лаокоона покарала покровительствовавшая грекам Афина, наслав на него и его сыновей чудовищных змей; покарала же она его за то, что тот сопротивлялся введению в город Трою троянского коня. Героическая коллизия, с которой мы связываем фигуру Лаоко-она, обусловлена в большей мере даже не самим мифом, а скульптурным изображением его главного персонажа, в котором показана одновременно и телесная боль, и преодолевающее эту боль величие духа [10].
Если мы обратимся к иным, но тоже широко известным литературным сюжетам, то и там мы обнаружим инверсивные отношения всюду, где представлена героическая коллизия. Так, «Песнь о Роланде», известнейший памятник средневековой литературы, повествует нам, как доблестный рыцарь Роланд, прикрывавший со своим отрядом отход войска Карла Великого, вступил в сражение с несметной армией сарацин и при этом из гордости отказался трубить в свой рог и звать на помощь главные силы Карла. Гипертрофированному чувству собственного достоинства (самоуважения) Роланд принес в жертву и собственную жизнь, и жизни своих товарищей; однако же, он понимает, что тем самым совершил грех, и за свою гордыню он просит прощения у Бога в предсмертной молитве. Если мы еще раз вспомним иерархию потребностей Маслоу, то и здесь обнаружим такую же инверсию мотивов, которая была показана ранее.
Еще одним примером такого рода нам послужит произведение М.Ю. Лермонтова «Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова». Защищая семейную честь (которая, несомненно, являлась в то время высшей формой самоуважения), купец Калашников вступает в смертный кулачный бой с Кирибеевичем, царским опричником: опричник оскорбил домогательствами жену купца. Победить и остаться в живых Калашников не мо-
жет, ибо знает заранее, что за убийство опричника полагается смертная казнь. Но он не «просто» расстается с жизнью, поскольку чувствует, что по-другому нельзя; он сумел еще одолеть сильного и опасного противника, как одолел и победил он перед этим собственный страх смерти. Сам факт появления «Песни» говорит о том, что поступок его считался экстраординарным в первой половине XIX века, когда писалась «Песня», да, очевидно, заслуживал всяческого уважения и в те времена, когда происходило описываемое действо. Калашников не военный человек, он купец, торговец, лицо штатское, человек, несомненно, жизнелюбивый. Но и торговец становится решительным и смелым бойцом, потому что для него бесчестие хуже смерти.
Героические действия по определению вообще лишены обыденности, ибо сильные антагонизмы в любой системе встречаются намного реже относительно стабильных ситуаций. Поэтому действия героя выделяются некоторым положительным качеством на фоне повседневных действий других персонажей, и тем самым обретают в этих формах обыденной жизнедеятельности своеобразную точку опоры. Герой только потому герой, что противопоставляется другим, не-героям. Существует афоризм, что благородство - это готовность действовать вопреки собственным интересам. Однако для того, чтобы имярек был признан героем, этого мало. Нужно, чтобы эта готовность выделялась из общего ряда принятых в обществе поступков, даже если и остальным персонажам описываемого действа присуща, например, некоторая доля самоотверженности. Если такой исключительности не будет, то невозможно будет сказать, что здесь наблюдается сильная антагонистическая борьба ордера и инверсий.
Вот, например, ситуация, описанная И. Ильфом и Е. Петровым в книге «Одноэтажная Америка». Их автомобиль при путешествии по США попал в небольшую аварию. Что же было дальше?
«Спасители набросились на нас, как коршуны. Ежесекундно скрипели тормоза, и новый проезжий предлагал свои услуги. Это было прекрасное зрелище. Автомобили сползались к нам без сговора, как это делают муравьи, когда видят собрата в беде. Честное слово, даже хорошо, что с нами произошел маленький «эксидент», иначе мы не узнали бы этой удивительной американской черты. Только выяснив, что помощь уже не нужна, автомобилисты ехали дальше... Вытащивший нас на дорогу американец не пожелал даже выслушать нашей благодарности. Помощь в дороге не считается в Америке какой-то особенной доблестью. Если бы наш спаситель сам попал в беду, ему так же быстро и молча по-
могли бы, как он помог нам. О том, чтобы предложить деньги за помощь, даже и говорить нельзя. За это могут страшно обругать» [11, с. 187-188].
Как видим, в этой ситуации (дело происходит в середине 30-х годов) всеобщая готовность помочь - налицо, но никакой героической коллизии нет. А вот иная ситуация, описанная другим, не менее известным писателем, но только 40 лет спустя:
«Женщина тонет в реке Потомак. Некий храбрец бросается с моста и вытаскивает утопающую. Герой, честь ему и хвала! Дальше начинается безудержное чествование героя. Газеты, журналы, радио и телевидение поют ему дифирамбы. Миссис Буш уступает ему свое кресло возле Первой леди. Говорят, скоро будет фильм на эту тему. А потом и мюзикл... Из-за чего столько шума? Половина мужского населения Одессы числит за собой такие же деяния.» [12, с. 145].
Таким образом, героические действия заключаются в том, что их исполнитель действует не только вопреки собственным интересам, но и преодолевает некоторую общую тенденцию (в данном случае это тенденция инверсивная и эгоистическая; а разница между этими двумя сюжетами наглядно демонстрирует процесс накопления инверсий). Потому что любое сообщество жизнеспособно, пока находятся люди, способные действовать в общих интересах, что и составляет вектор отношений ордера в иерархии социальных ценностей.
* * *
1. КаганМ.С. Морфология искусства. Л.: Искусство, 1972.
2. Пропп В. Морфология сказки. Л.: «Academia», 1928. 152 с.
3. Берталанфи Л. Общая теория систем, критический обзор. Пер. с англ. Н.С. Юлиной. URL: http://macroevolution.narod.ru/bertalanfi.htm (дата обращения: 28.07.2009).
4. Богданов А.А. Очерки организационной науки. URL:
http://www.uic.nnov.ru/pustyn/lib/bogdanov.ru.html (дата обращения: 01.09.09).
5.МаслоуА. По направлению к психологии бытия. М.: Эксмо-Пресс, 2002. 272 с.
6. Новиков Д. А. Сетевые структуры и организационные системы. М.: ИПУ РАН, 2003. 102 с.
7. Саати Т. Принятие решений. Метод анализа иерархий. Пер. с англ. Р.Г. Ванчадзе. М.: Радио и связь, 1993. 316 с.
8. Дюркгейм Э. Самоубийство. СПб.: Союз, 1998. 496 с.
9. ЛосевА.Ф. Проблема символа и реалистическое искусство. М.: Искусство, 1995.
10. ЛессингГ.Э. Лаокоон, или о границах живописи и поэзии. М.: ГИХЛ, 1957. 520 с.
11. Ильф И., Петров Е. Одноэтажная Америка. М.: Текст, 2004.
12. Довлатов С. Ремесло/Соч. в 3х т. Т.2. СПб.: Лимбус-Пресс, 1995.
