CC BY
226НАРОДЫ
Геродот и Нестор: варварство, цивилизация и муза Истории (памяти Д. С. Раевского)*
Владимир Петрухин
Ключевые слова: античность, варварство, взаимодействие культур, Византия, готы, греки, гунны, летописание, цивилизация, скифы, славяне, становление историографии.
В европейской науке XIX века «дикость», «варварство» и «цивилизация» считались тремя универсальными стадиями, через которые непременно проходило все человечество. И чем быстрее оно расставалось со своим диким и варварским прошлым, тем ближе оказывалось к вершинам прогресса. В марксистских построениях этой вершиной должно было стать коммунистическое будущее, которое, впрочем, чем-то напоминало «дикий» первобытный коммунизм: недаром Энгельс романтизировал первобытнообщинный строй — общество без эксплуатации и тюрем1.
Можно утверждать, что роковые вопросы, поставленные самой историей перед цивилизованным человечеством в XX веке, были сформулированы уже теми людьми, которых и следует считать основателями цивилизации. Точнее, речь должна идти о цивилизациях, ибо культуры, основанные на писаном законе и, стало быть, на государственной системе управления и развитой сети городов, жителей которых и принято считать «цивилизованными» (от латинского civilis — государственный и civitas — гражданский, с правом гражданства)2,
Владимир Яковлевич Петрухин, ведущий научный сотрудник Института славяноведения Российской академии наук, профессор РГГУ, Москва.
‘Работа выполнена в рамках проекта Отделения исторических и филологических наук РАН «Русская культура в мировом контексте» (программа «Категории языка народной культуры»).
возникли самостоятельно в разных регионах ойкумены. Характерно, что в европейской, в том числе российской, традиции эти регионы принято называть Ближним и Дальним Востоком, хотя можно спорить о том, какой Восток ближе нам в географическом и культурном отношениях.
Законоучитель, стоявший у истоков дальневосточной цивилизации, Конфуций (551—479 годы до н. э.) противопоставлял Китай — «Срединное царство», населённое «своим народом» (хуася), варварскому окружению. Варварам недоступны истинные ценности цивилизации, но хуася не должен все же замыкаться в пределах своей цивилизованной традиции. («Дома будь почтителен. Занимаясь делом, уважай других. Имея дело с людьми, будь предан. От этих принципов нельзя отказываться, даже отправляясь к варварам».) У жителей Срединного царства и варваров пяти окружающих стран врождённые качества, предопределённые природой, их нельзя изменить. Варвары лишь внешностью напоминают людей (и то не вполне), нравы же их не отличаются от звериных. Их полная характеристика дана последователями Конфуция в приложении к народу кочевых скотоводов сюнну — предков гуннов3.
«Варвары алчны и жаждут выгоды. Они ходят с распущенными волосами и запахивают одежду на левую сторону. У них лица людей и сердца диких зверей. Они носят одежду, отличную от той, которая принята в Чжун го (Срединном царстве), они имеют иные обычаи и привычки, у них другая еда и напитки, они говорят на непонятном языке. Они живут далеко на севере, за пограничными заставами, переходят с места на место за скотом в поисках травы, занимаются охотой и тем добывают себе средства на жизнь».
Европейскому читателю, больше знакомому с античными культурными установками, чем с конфуцианством, этот текст покажется, однако, вполне понятным4. Носители «истинной» — античной — культуры эллины тоже противопоставляли себя варварам: ведь тем неведомы были законы полиса, представления о подлинной свободе и демократии; того хуже, они лишены были настоящей членораздельной речи, ихязык представлялся невнятным бормотанием «бар-бар». Этот предрассудок не только разделял, но и поддерживал сам Аристотель. В своём знаменитом трактате он писал («Политика», I. 15, IX. 3):
«Одни люди по природе свободны, другие — рабы, и этим последним быть рабами и полезно и справедливо. <...>Так как по своим природным свойствам варвары более склонны к тому, чтобы переносить рабство, нежели эллины,
и азиатские варвары превосходят в этом отношении варваров, живущих в Европе, но они и подчиняются деспотической власти, не обнаруживая при этом никаких признаков неудовольствия».
Конечно, ни Конфуций, ни Аристотель не были родоначальниками противопоставления одного (своего) народа как носителя настоящей культуры всем прочим, якобы лишённым подлинных культурных навыков. Противопоставление восходит к той самой эпохе варварства, от которого стремились отгородить мир цивилизации мудрецы этого мира. Действительно, самым распространённым обозначением «своего народа» в эпоху сложения этносов был этноним, означавший «настоящие люди» или просто «люди»; чужие, иноплеменники, не были настоящими людьми, имели звериный облик и нрав. По сравнению с этим распространённым явлением собственно варварского «этноцентризма» — помещения своего народа в центр мира, этноцентризм Конфуция и Аристотеля все же содержал некое историческое обоснование. Ибо цивилизации с их городским бытом и писаным законом, представлениями о правах и обязанностях граждан основывались на совершенно иных принципах общежития, чем варварские общества с их неписанным правом, кровной местью и т. п. Но сама история вносила поправки в установившиеся стереотипы отношения к варварам, о чём и поведал младший современник Конфуция Геродот.
I
Греческий историк совершил путешествие к Северному Причерноморью и видел там скифов — кочевников-скотоводов, своим варварским бытом напоминавших сюнну (недаром вторгшихся в Причерноморье спустя тысячелетие гуннов греческие авторы продолжали именовать скифами). Варварами скифов считали не только греки, но и персы, создавшие на Ближнем Востоке деспотическую империю Ахеменидов. Персы были не кочевниками, а осёдлыми земледельцами, людьми городской цивилизации, пострадавшей в VII веке до н. э. от набега скифов. У персов был свой закон, основанный на религиозном дуализме: этот закон, как и благо, воплощал бог Ахурамазда, покровитель царской власти и Ирана; воплощением же беззакония и зла считался Ахриман, покровитель враждебных кочевников (варваров) и их степной обители — Турана5. Под Тураном (авестийское тура) очевидно понимались северные ираноязычные кочевники саки и ски-
фы, угонявшие скот оседлых жителей; в средние века это древнее наименование ассоциировалось с новой волной кочевников — с тюрками. Чтобы мир противостоял злу, необходимо было, чтобы он подчинился персидскому закону и правильной власти, а стало быть, персидскому царю: считалось, что основатель династии Ахеменидов Виштаспа ((Гистасп) был первым покровителем пророка Заратушт-ры6. Со своей стороны свободолюбивые эллины, колонизовавшие к тому времени побережья всего Причерноморья и западного Средиземноморья, полагали персидский деспотический закон тираническим и варварским. «Все варвары рабы, свободен лишь один», — провозглашал Еврипид устами Елены (Елена, 276), имея в виду персидского царя. Но у истории свои счеты, и некоторые греческие демократические полисы Ионии вынуждены были подчиниться Ахе-менидам в начале греко-персидских войн.
В своей истории греко-персидских войн Геродот рассказал о походе Дария Ахеменида в конце VI века до н. э. на Скифию. Дарий хотел наказать скифов за разорительный набег (История, IV. 1) и подчинить их своей законной власти. Но «варвары»-скифы не подчинились деспоту, хотя тот и вторгся в их пределы через Истр (Дунай) с огромной армией. Не вступая в открытое сражение, они заманивали противника в глубь степей. Дарий требовал «рыцарской войны», то есть открытого сражения, скифы же ехидно отвечали, что вовсе не убегают, а согласно своему обычаю кочуют. Вот если Дарий посмеет осквернить могилы их предков, то тогда он узнает силу скифского оружия. Поход Дария окончился бесславно, скифы же показали античному миру, что свободу и достоинство они ценят не меньше, чем эллины.
Скифы столкнулись с федератами персов ионийцами7, которые должны были охранять переправу через Истр в тылу у Дария. «Мужи ионийцы, — обратились к ним скифы, — мы несем вам свободу (курсив мой. — В. П.), если только вы захотите послушаться». Скифы ожидали, что греки оставят переправу, но те продолжали стоять возле моста на своих кораблях. Узнав о позорном бегстве Дария, скифы вновь напомнили грекам о свободе. Тщетно — вожди греков, сделавшиеся под покровительством персов «тиранами» своих некогда демократических городов, их не послушали. Геродот специально перечисляет, кто остался верен царю и пошёл на хитрость, чтобы спасти персов. Притворяясь, что проявляют «всяческое усердие, чтобы стать свободными», эти греки разобрали лишь ту часть моста, что была доступна скифам. При появлении персов мост был быстро восстановлен, скифы же с тех пор стали обвинять ионийцев в том, «что они
самые подлые и трусливые из всех людей» и «невольники, любящие своего господина» (История, IV. 133—142).
«История» Геродота, где содержится этот рассказ, состоит из девяти книг — по числу муз, и первая книга названа именем музы Истории Клио. Вот её начало:
«Геродот из Галикарнасса собрал и записал эти сведения, чтобы прошедшие события с течением времени не пришли в забвение и великие и удивления достойные деяния как эллинов, так и варваров (курсив мой. — В. П.) не остались в безвестности, в особенности же то, почему они вели войны друг с другом».
В этой фразе содержится открытие всемирной истории, ибо история не вершится деяниями одного народа: эллины и варвары — её равноправные участники. Поэтому-то Геродот совершенно справедливо именуется «отцом истории»8.
Показательно, что Фукидид, во многом отталкивавшийся от Геродота (хотя напрямую не упоминавший своего предшественника), начинает повествование о Пелопоннесской войне с констатации, что она «стала величайшим потрясением для эллинов и части варваров, и, можно сказать, для большей части человечества (курсив мой. — В. П.)» (История, 1. 1,3).
II
Геродота можно именовать также и отцом этнологии, ибо он первым пересказал скифские легенды, различая при этом, что «рассказывали сами скифы», а что он слышал в передаче эллинов, которых он расспрашивал где-то на западе Северного Причерноморья, возможно, в городе Ольвия на Бугском лимане. Согласно Геродоту, скифы явились в степи Северного Причерноморья из Азии, по греческим представлениям простиравшейся за рекой Танаисом (Дон), и вытеснили из Боспора Киммерийского — с Тамани и Керченского полуострова — киммерийцев. Преследуя последних, скифы вторглись на Ближний Восток, где господствовали 28 лет9. Действительно, пройдя через Кавказ, они в 70-е годы VII века дон. э. обрушились на древние государства Закавказья и Передней Азии. Под их ударами пало царство Урарту в Закавказье, содрогнулись Ассирия и другие страны Ближнего Востока. Скифы дошли до Палестины: недаром имена киммерийцев и скифов встречаются в ассирийских клинописных текстах и в Библии. В библейской Таблице народов (книга Бытия, глава 10)
дана генеалогия всех известных в Палестине народов мира. Возводятся они к сыновьям Ноя Симу, Хаму и Иафету, и северные народы Гомер — киммерийцы и Ашкуз (Ашкеназ) — скифы причисляются к потомкам Иафета.
Подвижности и боеспособности киммерийцев и скифов способствовала их система хозяйства — возникшее в степях в железном веке кочевое скотоводство. Кочевники — обладатели больших стад должны были постоянно перегонять скот на новые пастбища. При этом они не могли обходиться без продуктов земледельческого хозяйства, так как подножного корма не хватало, а для боевых коней необходимо было зерно. Зависимость кочевых скотоводов от оседлых земледельцев, экономический и культурный обмен, а также конфликты между ними — характерная черта истории Евразии вплоть до нового времени. И среди скифских племен, заселивших Северное Причерноморье, были племенные объединения скифов-земледельцев и ски-фов-пахарей, но так называемые царские скифы сохраняли кочевой образ жизни10.
В своих походах на Ближний Восток скифы овладели не только богатствами, к которым стремились все племена первобытной периферии древних цивилизаций, но и культурными ценностями и навыками. В том числе основами анималистического искусства родственных им иранских народов Передней Азии11. Стилизованные изображения зверей в золоте, бронзе, резьбе по кости, дереву и камню (так называемые оленные камни) — знаменитый скифский звериный стиль — распространились по всему степному поясу Евразии наряду с конской уздой и характерным скифским вооружением — стрелами и коротким мечом-акинаком.
«Скифская триада», то есть произведения звериного стиля, вооружение и конская узда, присутствует на археологических памятниках раннего железного века Евразии от Причерноморских степей до Тувы. Самым ярким достижением культуры скифов считается их искусство — изображения оленей, кошачьих хищников, сцены терзания хищниками травоядных животных и т. п. Эти изображения чаще всего изготовлялись скифскими ювелирами в бронзе, золоте и серебре.
Скифская культура стала первой общей евразийской культурой. Ученые спорят о том, где сформировался звериный стиль: в Северном Причерноморье с выходом на Ближний Восток, или ближе к Востоку Дальнему — в Центральной Азии, где в знаменитом кургане Аржан в Туве найдены древние памятники скифского искусства. Споры эти естественны: ведь евразийские степи представляли простор для коммуникаций между теми народами, которые овладели кочевым
бытом, и новшества, в том числе «скифская триада», распространялись по этому естественному коридору с чрезвычайной быстротой.
Коммуникациям в степи способствовал и относительно единый язык, которым пользовались кочевники: все они были ираноязычными. Ираноязычными большинство ученых считает и юэчжей, кочевавших на северо-западных границах Китая до того времени, когда к северу от «Срединного царства» стали господствовать сюнну. Юэч-жам приписывают курганы, насыпанные на Алтае в Пазырыке: благодаря вечной мерзлоте в этих курганах сохранились яркие образцы звериного стиля: резьба по дереву, ковры и даже татуировка на телах погребённых. Считается при этом, что звериный стиль Пазырыке -ких курганов, в том числе ковров, близок декоративному искусству среднеазиатских провинций державы Ахеменидов: ведь персы тоже были иранцами по языку.
Но наиболее интенсивными и продуктивными были связи скифов с античными колониями Северного Причерноморья. Скифы были заинтересованы в прочных связях с греческими городами, а те — в связях со скифами: первым было необходимо греческое зерно, чтобы прокормить скот, вторым — плодородные степные земли, которые вожди кочевников продавали или уступали в аренду колонистам. Греческие мастера изготавливали дорогие украшения и драгоценную посуду по заказу знатных скифов, а те, в свою очередь, стремились подражать образу жизни эллинов.
Сделанные по заказу скифских царей в причерноморских греческих городах изделия стали настоящими шедеврами мирового ювелирного искусства. Утварь из драгоценных металлов, обнаруженная в царских скифских курганах, — сосуды, гребень, украшения — выполнены не в скифском зверином стиле, а в стилистике и технике античного искусства. Они уникальны и для греческого искусства, поскольку обилие золота и электра (сплава золота и серебра) и массивные нагрудные украшения вроде пекторали из кургана Толстая могила12 не были свойственны собственно античной культуре: они были исполнены в соответствии со вкусами варварских заказчиков.
Скифы оказались способными создать уникальный звериный стиль, но их искусству несвойственны были сюжетные композиции с изображениями людей. Напротив, центральным образом греческого искусства был человек, и греческие ювелиры были в состоянии передать облик «чужого» — варвара — со всеми реалистическими деталями костюма, обычаев, хозяйственных и прочих занятий, так что передаваемые ими сцены воспринимались обычно как «сцены скифского быта». Действительно, на фризе электрового сосуда из кургана
Куль-оба (возле Керчи, IV век до н. э.) мы видим беседующих скифов, рядом изображён скиф, натягивающий лук, далее — скиф, вырывающий больной зуб у своего товарища, наконец, скиф, бинтующий другому степняку раненую ногу (рис. 1). Эта скифская «поликлиника» действительно даёт обильный материал для изучения скифского быта, вот только стоимость данного шедевра прикладного искусства, равно как и помещение его в контекст убранства царского погребения, не позволяли относить его сюжеты к разряду простых «наглядных пособий».
Рис. 1. Электровьш сосуд из кургана Куль-Оба:
1. Общий вид. 2. Прорисовка фриза. Источник: http://bse.sci-lib.com/particle013929.html
Ещё М. И. Ростовцев обратил внимание на это освоение «совершенно чуждых Греции жанровых и религиозных сюжетов» в Бос-порском царстве, «близко стоявшем к Скифии»13 (и, заметим, противостоявшем ей)14. Д. С. Раевский смог понять смысл этих сцен, опираясь на «скифский рассказ» Геродота. Оказывается, на драгоценных сосудах и другой утвари изображены сцены из скифской мифологии и эпоса, повествующие о деяниях трех братьев — легендарных родоначальников скифов. Их отцом Геродот считал самого Геракла — величайшего героя Греции, скифы же называли своего прародителя Таргитаем. В своих скитаниях Геракл-Таргитай забрёл в скифскую степь, где встретил змееногую богиню: она и родила ему трех сыновей, от которых произошли скифские племена. Чтобы поставить над скифами царя, Геракл-Таргитай подверг сыновей
испытанию: кто сможет натянуть тетиву на его богатырский лук, тот и будет повелителем скифов. Это оказалось под силу лишь младшему сыну Колаксаю, который стал родоначальником племени царских скифов. Но какое отношение ко всему этому могла иметь «скифская поликлиника»? При неудачной попытке согнуть лук и натянуть тетиву обычными травмами оказываются как раз ранение челюсти и ноги. Так греческий художник нашел способ (возможно, подсказанный ему скифским фольклором) изобразить неудачу двух старших братьев-родоначальников.
Естественно, на одном сосуде невозможно было передать все сюжеты скифского эпоса — изобразительное повествование должно было стать «многосерийным». Следующую «серию» можно видеть на фризе серебряного сосуда, обнаруженного в одном из Частых курганов под Воронежем: бородатый скиф говорит что-то двум другим бородачам, а безбородому юноше передаёт лук (рис. 2). Интерпретация Раевского: Таргитай отсылает старших сыновей (один из них отправляется в поход с двумя копьями), младшему же передает инсигнии своей власти15.
Рис. 2. Серебряный сосуд из Частых курганов:
Таргитай передаёт лук Колаксаю.
Источник: http://joumeys.imi.ru/rushistory.html
В этой увлекательной странице античного искусства для историка культуры важны два обстоятельства. Во-первых, античные мастера не только принимали заказы скифской знати — они понимали, что от них требуется, знали содержание скифского мифологического
эпоса. Во-вторых, эпос был «переводим»: образ скифского культурного героя Таргитая был понятен грекам, потому что напоминал им собственного героя Геракла, а образ Геракла, в свою очередь, был понятен скифам. Культ античного Героя был широко распространён по всей варварской периферии античного мира, включая Северное Причерноморье16, что и понятно — ведь Геракл не был греческим «национальным» героем, в своих странствиях он очищал от чудовищ весь мир. Представление об общих предках — богах и героях у эллинов и варваров было явным признаком эллинизации варваров в античную эпоху17. Недаром и фракийские династы Боспора возводили свой род к Гераклу18.
Можно утверждать, что взаимопонимание, возникшее в Северном Причерноморье между варварами и эллинами, — диалог культур, казалось бы, не способных к диалогу эллинов и варваров, — стало основой не только для уникальных достижений в истории мирового искусства, но и для возникновения самого понятия всемирной истории.
III
Скифские цари нуждались в достижениях античной культуры не только для повышения престижа своей власти. У скифов не было своей письменности, а значит и писаных законов, необходимых для государства. Изделия греческих ремесленников навечно запечатлевали сюжеты скифского эпоса, демонстрирующие легитимность скифских царей19. Один из членов скифского царского рода легендарный Ана-харсис, посланный царем обучаться в Греции и посетивший, согласно античным авторам, Афины во времена Солона20, остановившись на обратном пути в Кизике, вдохновился там культом Матери богов и дал обет богине учредить её культ на родине, если доберется туда невредимым. Добравшись-таки до Скифии, он стал было совершать обряд с бубном, но кто-то из скифов заметил это и «донес царю Савлию». Царь сам убил поклонника иноплеменных культов; с тех пор, по Геродоту, скифы не желают поминать его имени (История, IV. 76—77).
И в дальнейшем скифы ревниво относились к своим племенным традициям: когда много лет спустя они узнали, что царь Скил, сын гречанки, воспитанный в эллинских традициях, переодевается в греческие одежды и внутри стен греческих городов следует оргиастическим обычаям эллинов (мистериям), они восстали и убили его, как изменника. Ведь царь был воплощением не только социального, но и
космического порядка21, его ритуальная нечистота грозила катастрофой всему скифскому миру.
Конечно, и греки хранили верность своей «моде», если дело не касалось жизни и смерти, например, способов ведения войны. Здесь и эллинам, и варварам приходилось расставаться с предрассудками — хотя представление о «варварском» способе ведения войны было характерно для греков вплоть до взятия крестоносцами Константинополя в 1204 году. Так, на гребне из скифского кургана Солоха (IV век до н. э.) изображено сражение двух пеших и конного воина: на пеших традиционная скифская одежда, на конном — греческий доспех, но варварские штаны (фото 1). В римское время Овидий (Три-стии. V, 10) продолжает сетовать на то, что греки на Дунае живут смешанно с варварами и «носят вместо отечественного костюма персидские шаровары».
Фото 1. Золотой гребень из кургана Солоха.
Источник: http://artyx.ru/books/item/f00/s99/z00000000/st84.shtml
Вообще ношение штанов стало настоящей культурной проблемой для тех, кто принадлежал цивилизациям античной Европы и Дальнего Востока. Конечно, с их точки зрения то был варварский обычай; но штаны были необходимы для конного боя. В 307 году до н. э. китайский правитель Улин-ван вынужден был создать кавале-
рию — и пришлось ввести варварский костюм с укороченными кафтанами и штанами, которых китайцы прежде не носили22. На рельефе II века н. э. из Танаиса, северного форпоста античной колонизации в устье одноименной реки, всадник Трифон изображён не только в штанах, но и в доспехах и с копьем как у сарматского конного воина. Что ж, пришедшие в III веке до н. э. на смену скифам сарматы овладели пространствами Евразии вплоть до римских границ во многом благодаря своей тяжёлой коннице23. Парадоксальным можно считать «варваризированное» изображение на другой окраине эллинистического мира: Мордехай, герой книги Есфирь, изображен на стене синагоги в Дура-Европос (Сирия, III век н. э.) в одеянии парфянского всадника: в штанах, с колпаком на голове и с колчаном, полным стрел. (Парадокс тут заключается в том, что именно «варваризированный» таким образом иудей Мордехай смог повернуть гнев персидского царя Артаксеркса против заговорщиков24, замышлявших уничтожить евреев, и истребил врагов25). Ав Риме проблема стала не менее актуальна при Цезаре, который ввел в сенат представителей покорённой галльской аристократии, и тем пришлось обрядиться в тоги, отказавшись от штанов26. Император Гонорий на рубеже IV и V веков трижды запрещал ношение варварской одежды (мехового плаща и длинных волос) в городах империи. Запрещались и браки между римлянами и варварами27.
Но, несмотря на запреты, в центрах древних цивилизаций неизбежными становились процессы «варваризации» быта. Они возмущали античных интеллектуалов. Плутарх упрекал Геродота в том, что тот преклонялся перед варварами, поскольку считал образцом мудрости легендарного Анахарсиса. Однако и сам Плутарх в своих диалогах ввёл этого скифа в число семи мудрецов28. И древние авторы задолго до Энгельса обратили внимание на «идеальные» черты, присущие варварам: равноправие, нестяжательство и т. п. Китайский мудрец Бань гу, много занимавшийся обычаями варваров, писал, что цивилизация может оказывать развращающее действие на соседей Срединного царства: многие из них не знали, что такое воровство и не запирали жилищ, пока в их странах не появились китайские чиновники29.
Реальные варвары были далеки от романтических качеств, которыми иногда наделяли их книжники цивилизации. Романтические «идеалы» варваров, если они вообще им были присущи, могли лишь напугать цивилизованных граждан мировых империй. Так, они не боялись смерти в бою, ведь погибших героев ждал воинский рай, подобие германской Вальхаллы. И на Западе, и на Востоке они жаждали, чтобы цивилизованные соседи «поделились» с ними накопленными
богатствами. (Не случайно же на смену изысканному архаичному скифскому звериному стилю приходит роскошный «полихромный» стиль варварских украшений, где золото инкрустировано многочисленными драгоценными камнями.) Конкретные запросы различались в зависимости от региональных традиций: на Востоке сюнну требовали проса, железных лемехов для создания собственного земледелия, конечно, шелков, а также китайских царевен в жены для своих вождей; на Западе германцы (готы) и сарматы (аланы) требовали денег в качестве откупа или за службу в роли федератов — союзников Римской империи и земель для поселения30. И на Западе, и на Востоке цивилизации пытались не только откупиться или приручить варваров, но и отгородиться от них: в III веке до н. э. Цинь Шихуанди воздвиг Великую китайскую стену, Рим же, вторгшийся в варварскую Европу, создавал свой укреплённый «лимес» на Рейне (против германцев) и на Дунае (против сарматов).
IV
Рвы, валы и Великие стены не спасали цивилизации от набегов варваров. Зато они служили «контактными зонами», где варвары воспринимали достижения цивилизации и где, в противостоянии с «чужой» цивилизацией, формировалось их самосознание. Кочевники, обитавшие к северу от Великой китайской стены, чей язык уже не был иранским, а относился к алтайским, тюркским и монгольским, языкам, обрели имя, которому суждено было потрясти далекую Европу. Сюнну, чьи правители не раз добивались признания от Срединного царства, потерпев поражение от китайцев, в IV веке н. э. двинулись прочь, на запад, увлекая за собой всё новые полчища кочевников. Евразийский степной коридор, начиная со скифской эпохи хорошо известный благодаря Великому шёлковому пути из Китая в Среднюю Азию, на Кавказ и на Ближний Восток, стал дорогой и для гуннов — такое имя получили сюнну в Европе.
Для позднеантичных историков элементарным методом было дать новым пришельцам в Северное Причерноморье привычное со времён Геродота имя скифов. Так они и назвали германцев-готов, занявших на Дунае заняли область гетов, с которыми их отождествил Иордан, а за ними и врагов готов гуннов. Но библейская традиция уже пересиливала античную: готы и гунны были отождествлены с библейскими Гогом и Магогом. Применительно к готам такая этимология казалась особенно убедительной — ведь их имя и в самом деле напоминало имя
библейского Гога31. Соответственно на основании простого созвучия имён с ним первоначально ассоциировались готы32. Но затем христианские епископы Европы, начиная с Иеронима, увидели в гуннах эсхатологических всадников пророка Иезекииля, приходящих от гор Кавказа, за которыми запер дикие народы Александр33: Гог из земли Магог явился в конце времён как знамение Божьего гнева. С вторжением гуннов на Балканы связано и первое упоминание князя Рос Сеп-туагинты, ассоциировавшегося с их предводителем34. Готский историк VI века Иордан писал о происхождении гуннов, страшных врагов готов, будто их породили ведьмы, некогда изгнанные готским королем в азиатскую пустыню (О происхождении и деяниях гетов, 122): эта легенда восходит к архаичной племенной традиции, согласно которой иноплеменные враги сродни нечистой силе.
Обрушившись на готов, аланов и Римскую империю, гунны показали себя искусными не только в войне, но и в дипломатии. Они воспользовались распрями внутри римской бюрократии, обещая поддержку то восточной части империи, то западной, так что сама империя разделилась. Константинополь и Рим стали соперничающими столицами, участь которых зависела от гуннского вождя Аттилы, создавшего в V веке огромную евразийскую державу с центром в римской провинции Паннонии (будущей Венгрии). Надо отдать должное римлянам и европейским «варварам»: они смогли объединиться и в битве на Каталаунских полях в 451 году, уже во Франции, у самого Океана, отбить гуннов. Гуннская держава распалась, как только одни её вожди погибли, другие же лишились богатств, которыми откупалась от них империя. И тогда к дунайской границе Византии вышел народ, прежде неизвестный. Греческие (Прокопий35), а за ними и латиноязычные авторы (Иордан) называли его склавенами или скла-винами, склавами, обозначая этим именем славян, точнее — словен, ибо таковым было их древнее и общее самоназвание.
V
В первые века н. э. славяне, согласно Иордану, были подвластны готам, затем гуннам (один из греческих дипломатов, посетивших Гуннскую державу, узнал, что хмельной напиток у гуннов называется «мёд»36). На страницах греческих хроник и историй они появились тогда, когда прорвали дунайскую границу Византии.
Дунай остался в исторической памяти всех славянских народов: в русских свадебных песнях поётся о Дунае, где невеста встречает
жениха, хотя едва ли русские крестьяне знали толком, где течет эта река. Зато это хорошо знал первый русский историк — летописец Нестор, на рубеже XI—XII веков составлявший в Киево-Печерском монастыре начальную летопись «Повесть временных лет». Нестор следовал кирилло-мефодиевской традиции об обретении словенами грамоты на Дунае. Но начинал он славянскую историю не с появления словен на Дунае: там, согласно Нестору, они «сели» уже по истечении «многих времён». Недаром и его летопись называлась «Повесть временных лет» (ПВЛ). Славяне появились тогда же, когда появились все прочие народы, то есть, согласно хорошо известной монаху-летописцу библейской традиции, после строительства Вавилонской башни и разделения языков.
Библейская традиция сформировалась примерно тогда же, когда создавал свою «Историю» Геродот. Конечно, то было совершенно иное видение истории — не рок, не безличная судьба, как в античной культуре, а единый Бог, личностное творческое начало предопределяет историю, в которой человек, созданный по подобию Божию, оказывается соавтором самого создателя. Но было в понимании истории у кодификаторов Библии и у создателя скифской истории Геродота и нечто общее: у скифов в пересказе Геродота родоначальниками племён выступают три брата — сыновья одного отца; в Библии все народы мира тоже имеют единое происхождение от трех братьев — сыновей Ноя, и их различия носят «исторический», а не биологический характер: Бог разделил их языки, чтобы не дать гордыне гос -подствовать в мире. Но, как и у Геродота, все библейские народы — участники всемирного исторического процесса.
Русскому летописцу библейский рассказ о Вавилонской башне нужен был не просто как привычный канонический текст. В его распоряжении были переводы византийских хроник, более близких по времени к истории Руси. Но в том то и дело, что в этих хрониках, перечислявших, как и положено, потомков сыновей Ноя — народы мира, не находилось места ни для славян, ни для русы. Конечно, те и другие появились в пределах Византии поздно, когда этнографическая картина мира уже сформировалась; однако дело было не только в этом. Византийцы-греки были наследниками античной цивилизации, и враги Византии оставались для них варварами, которым не было места в цивилизованном мире37. Константин Багрянородный сетовал в середине X века на то, что из-за оседания в VI—VIII веках славян на Балканах «ославянилась вся страна и сделалась варварской»38.
Славяне имели собственные представления о своем месте среди других народов. Их самоназвание «словене» означает «владеющие
словом, членораздельной речью» и, очевидно, восходит к тем временам, когда они пребывали под властью готов. Ибо у славян есть общее обозначение германцев — «немцы», то есть «немые, не владеющие членораздельной речью» (возможно, это наименование германцев восприняли у славян и греки). Стало быть, славяне считали немцев чужими, варварами. Чужими были для них и греки. Сами жители Византии уже не называли себя эллинами — эллины были язычниками, Византия же была христианской империей, поэтому её граждане предпочитали именовать себя ромеями — римлянами39. Но славяне восприняли у жителей Западной Римской империи именно наименование «греки», поскольку её латиноязычные обитатели себя, а не греков считали настоящими римлянами (и христианами)40.
Как и повсюду, взаимное отчуждение не было абсолютным, непреодолимым. Колонизовав Балканы, славяне восприняли у греков многие их обычаи, в том числе — календарные: названия праздников коляда, русалии, купалье (Купала) и др. восходят к греческим словам. Как и прочие европейские народы, славяне носили украшения, близкие провинциальным римским образцам. Наконец, славянскую письменность изобрели греки из Солуни (Фессалоник) — Константин (Кирилл) и Мефодий, и Нестор использовал в своей летописи «Сказание о преложении книг на словенский язык», описывая подвиг славянских первоучителей у дунайских словен.
То был действительно подвиг, ибо грекам несвойственно было миссионерство, особенно в варварской «Северной стране»41. Да и пригласили солунских братьев сами князья славянских дунайских княжеств, чтобы те растолковали им книги Священного писания, которые западные миссионеры не собирались переводить с латыни. По славянскому преданию сам византийский император Михаил отправил в 863 году учителей к славянам, однако ни один собственно греческий источник не упоминает об их миссии. Греческим книжникам казалось недостойным переводить Священное писание на варварский язык, Михаил Пселл, занявший епископский престол в Охриде, в славянской Македонии, сетовал, что ему приходится жить среди «нечистых рабов и варваров, от которых несёт овчиной»42.
Письменность была дана славянам на Дунае, но Нестор знал, что русь — народ не славянский, что русская дружина пришла с призванными славянами князьями из-за Варяжского моря. Обосновавшись в славянских городах — Новгороде, а потом Киеве, князья эти расширили пределы подвластной им Русской земли. Русь смогла совершить дерзкий морской поход на сам Константинополь: в 860 году, при том же царе Михаиле, Царьград едва не был взят «на копье». Пусть
гребцы, приведшие свои ладьи на Боспор, и не были в отличие от гуннов похожи на всадников Иезекииля43, скандинавское имя руси вызывало у греков ассоциации с тем же князем Рос Септуагинты. Потрясённые греки попытались приручить нового врага, патриарх писал даже, что послал по просьбе руси епископа, чтобы крестить варваров, но русь оставалась некрещёной еще более столетия.
В 907 году князь Олег, собрав в Киеве русскую дружину и славянских федератов, вновь пришел под стены Царьграда. Напрасно греки, согласно русской летописи, пытались отравить князя, а потом принялись показывать ему «церковную красоту». Олег не поверил «льстивым» грекам и взял с города огромный откуп. В 911 году был заключен первый договор с Византией, по которому Русь получила неслыханные льготы и права в империи. Этот договор давал не только материальные выгоды: Русь воспринимала драгоценный опыт экономических, правовых и дипломатических отношений с миром цивилизации. Недаром Нестор писал, что если словене получили само свое имя на Дунае, откуда распространили его по всей Восточной Европе, то Русь получила имя — то есть известность в цивилизованном мире — после похода на Царьград и упоминания этого похода в греческих хрониках. В этом он согласен с патриархом Фотием, сетовавшим по поводу похода 860 года, что «скифский народ, жестокий и варварский», войско которого было снаряжено «рабским образом»44, «народ, причисляемый к рабам (какой знакомый с античной эпохи стереотип! — В. П.), безвестный — но получивший имя от похода на нас (курсив мой. — В. П.)»45. Это относится к имени руси (греч. Рос).
Однако Нестор поминает другое имя, которое славяне, живущие по Днестру «до моря», восприняли от греков: «Великая Скуфь»46. Так называлось и всё войско Олега, отправившееся в поход на Царьград. А это не что иное как Великая Скифия древней античной традиции. Считается, что данное наименование в древнерусской традиции восходит к включенному в Изборник Святослава 1073 года, в Толковую палею47 и в «Александрию»48 апокрифическому сказанию Епифания Кипрского о двенадцати камнях на ризе иерусалимского первосвященника49. Хотя древнерусская литература (в том числе ПВЛ) синтезировала сюжеты «Александрии» и расхожие эсхатологические конструкции вроде псевдоэпиграфического «Откровения Мефодия Па-тарского», летописец не стал включать в исторический контекст, связанный с расселением славян, упоминаний диковинных народов, заключенных Александром за Железными воротами. Епифаний ассоциировал Великую Скифию с готами и другими современными ему варварами (данами-даками?), имя которых осталось непонятным ела-
вянскому переводчику50. У сирийского автора Великая Скифия приобретала инфернальные черты безлюдной пустыни и пропасти на краю ойкумены. Для Нестора же это было чисто географическое понятие, заимствованное из античной традиции; здесь география освобождалась от мифологии, так как сам монах-летописец жил в Великой Скифии. И если имя «скиф» оставалось нарицательным — для обозначения дикого и жестокого варвара, врага христианства, каковыми, например, для Павла Орозия были аланы, гунны и готы (История против язычников, VII. 34,5), названием «Скифия» (или «Великая Скифия») в позднеантичной традиции просто обозначалась определённая историческая область51.
Во вводной части летописи, описывая расселение с Дуная славянских племен, Нестор противопоставлял киевских полян, которые «обычай имели кроток и тих», древлянам и прочим славянам, жившим «в лесах зверинским образом». Опять-таки дело было не просто в противопоставлении «своих» «столичных» полян «чужой» иноплеменной варварской периферии. Выстраивая иерархию, Нестор снимал другое, основное, противопоставление, навязывавшееся Руси миром цивилизации: Русь не могла считаться варварской, раз у неё были свои «варвары». Это построение древнерусского историка было достойно благочестивых уловок крестителей Руси (см. ниже), а в современной культурной антропологии (К. Леви-Строс) такие построения принято называть «бриколажем» — «игрой с отскоком».
Летописец понимал, что в мир цивилизации вводят не военные победы над греками. Вариант летописного «бриколажа» находим в рассказе о походах руси на греков. Первый из них был походом нелегитимных с точки зрения летописца правителей Киева Аскольда и Дира (860/866); описывается он цитатой из греческого хронографа: русь «много убийства крестьяном (здесь и далее курсив мой. — В. П.) створиша»52. Поход Олега 907 года, не известный византийским источникам, описывается сходным образом, но с характерной сменой понятий: русь «много убийства сотвори около града греком», «многа зла творяху русь греком, елико же ратнии творят», — оправдывает летописец русь53. И если для греков Русь оставалась варварской и после крещения, особенно когда она выступала в поход против империи (как в 1043 году, по словам упоминавшегося Михаила Пселла54), для летописца греки после крещения Руси — лишь один из народов, а не воплощение христианских добродетелей.
Нестору были доступны не только переводные греческие источники: он нашел в княжеском архиве и сам договор Руси с греками, и договор этот был написан на славянском языке. Нестор знал, что
войско Олега включало и русь, и славян, значит, русь, ещё носившая в договоре неславянские имена, уже понимала славянский язык55.
В летописи приводится подробный рассказ о том, как княгиня Ольга, оставшись вдовой после гибели князя Игоря, наследника Олега, отправилась в 955 году в Царьград не с войском, а с тем, чтобы принять крещение. Её принял сам император и, прельстившись красотой русской правительницы, предложил ей свою любовь. Ольга же перехитрила грека: потребовала, чтобы он сам её крестил, а затем отвергла его ухаживания под тем предлогом, что стала его крестной дочерью, и связь с ней была бы смертным грехом. Исследователи летописного текста ехидно замечают, что в то время Ольге никак не могло быть меньше 60, ведь замуж её выдал ещё Олег... Дело, конечно, не в геронтофилии византийского императора: предание об Ольге, первой русской правительнице-христианке, призвано было продемонстрировать превосходство благочестивой хитрости княгини над «льстивостью» греческого царя. Действительно, греки по-прежнему не усердствовали в распространении христианства у варваров, и приём, оказанный Ольге в Константинополе, не был благотворительным актом: империи нужны были русские воины. Миссия Ольги не привела к крещению всей Руси. Это деяние совершил её внук, Владимир Святославич, после того как попытка его отца военной силой создать собственную «империю» на Дунае потерпела крах. И здесь Нестор рассказывает, как Владимиру пришлось применять хитрость и силу, чтобы заставить греков прислать священников и книги для богослужения. Он не пошёл для этого в Царьград, а взял со своим войском в 988 году Херсонес (Корсунь) — главный греческий город в Крыму. Тогда цари-соправители Византии оказались вынужденными не только послать к нему священников, но и выполнить неслыханное досель требование русского князя — отдать ему в жёны царскую сестру Анну. Тогда Владимир вернул империи Херсонес как вено (плату) за невесту. Между прочим, среди трофеев, взятых Владимиром в Корсуни, была античная квадрига, привезённая в Киев...56
VI
Добившись крещения, Русь стала частью цивилизованного мира: сын Владимира Ярослав построил на Днепре новый Царьград — в Киеве были воздвигнуты своя Святая София и собственные Золотые ворота, как в столице империи. Первые церковные здания на Руси возводили греки, они украшали эти здания мозаиками и фресками,
шедеврами византийского и — одновременно — древнерусского искусства.
Диалог культур, начатый в скифскую эпоху, продолжился в средние века.
Свидетелями, участниками и организаторами диалога были историки — Геродот и Нестор. Их позиции в этом диалоге были различны , ибо Геродот был носителем древней цивилизации, Нестор же не только переживал недавнее варварское прошлое, но и не забывал о всегдашнем высокомерии «льстивых до сего дня» греков. Сам он, как всякий монах, должен был принижать свое участие в написании истории — ведь не языческая муза Клио вдохновляла его на составление летописи. Даже имя его не упомянуто в большинстве списков «Повести временных лет»: творцом истории для христианина был Господь Бог. Но понимание того, что есть история и как «стала существовать Русская земля», летописец черпал и из библейских книг, и из собственной традиции: взаимодействие и взаимопонимание народов мира, в том числе славян, руси и греков-христиан в Восточной Европе должно было соответствовать Божьему промыслу.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Ср. о коммунизме как о варианте мифологемы золотого века: Элиаде М. Аспекты мифа. М., 2005. С. 173
2 См. специальное исследование Люсьеном Февром слова цивилизация, распространившегося в эпоху Просвещения. «Просветить нацию, — писал Дидро в “Проекте Университета для Российского правительства”, — значит цивилизовать её; отнять у неё знания — значит вернуть её в первоначальное состояние варварства. Невежество — участь раба и дикаря» (цит. по: Февр Л. Бои за Историю. М., 1991. С. 260). Отметим, что и термин «вандализм» появляется в эпоху Просвещения (см.: Диснер Г. -И. Королевство вандалов. СПб., 2002. С. 16—17).
См. Крюков М. В., Переломов Л. С., Софронов М. В., Чебоксаров Н. Н. Древние китайцы в эпоху централизованных империй. М., 1983. С. 329 и сл.
4 См. сопоставление двух традиций в книгах: Кнабе Г. С. Древний Рим — история и повседневность. М., 1986. С. 105 и Крюков М. В. и др. Указ. соч. Наследниками этих традиций, сближавших «участь раба и дикаря», были деятели Просвещения; но они же обратили внимание на то, что греки «героического периода» ничем не отличались от американских индейцев (Февр Л. Указ. соч. С. 261).
5 См. Фрай Р. Наследие Ирана. М., 2002. С. 66 и сл.
6 Абаев В. И. Скифский быт и реформа Зороастра // В. И. Абаев. Избранные труды. Т. 1. Владикавказ, 1990.
7 Существенно, что ионийцы колонизовали большую часть побережья Понта, и Геродот (из ионийского Галикарнасса) писал на ионийском диалекте. Ионийцы ока-
зались не только федератами в войске Дария: персидский царь обустраивал свою столицу Персеполь, и в её строительстве, как считают, принимали участие ионийцы. Впрочем, как пишет знаменитый археолог, «Парфенон и Персеполь во всем противоположны», классическая Греция не знает монументальных царских дворцов, её искусство воплощает идею свободы, а не монументальную иерархию восточной деспотии (Уилер М. Пламя над Персеполем. М., 1972. С. 38—42; ср. Шлюмберже Д. Эллинизированный Восток. М., 1985. С. 25—26).
8 Об источниках Геродота см.: Грантовский Э. А. Иран и иранцы до ахеменидов. М., 1998. С, 189 и сл.
9 Об условности этого числа и данных Геродота см.: Раевский Д. С. Ктолкованию числовых данных в древних исторических свидетельствах // Живая старина, 1997. № 3. С, 18-20.
10 См. из обобщающих работ: Степи европейской части СССР в скифо-сарматс-кое время / Отв. ред. Б. А. Рыбаков. М., 1989.
11 См.: Погребова М. H., Раевский Д. С. Ранние скифы и Древний Восток. М., 1992.
12 Ср. собрание трудов: Раевский Д. С. Мир скифской культуры. М., 2006. С. 472 и сл.; Петрухин В. Я. «Золотое руно» и «скифская космограмма» // Миф / 7. София, 2001. С, 18-20.
13 Ростовцев М. И. Эллинство и иранство на юге России. М., 2002. С. 146 и сл.
14 Ср. о феномене «боспорского сознания»: Тулыхе И. А Археология сознания бос-порян: к прочтению источников // Боспорский феномен. Проблема соотношения письменных и археологических источников. СПб., 2005. С. 16—21.
15 См. Раевский Д. С. Мир скифской культуры...
16 Ср:. Зубарь В. М. О характере культа Геракла в Херсонесском государстве в эллинистический период // Боспорский феномен. Проблемы хронологии и датировки памятников. СПб., 2004. T. II. СПб., 2004; Werner J. Herkuleskeule und Donar-Amulett// Jahrbuch des Römisch-Germanische Zentralmuseums. Mainz, 11. Jahrgang 1964.
17 Ср.: Видалъ-Накэ П. Черный охотник. М., 2001. С. 211; Карсавин Л. П. Римская империя: христианство и варвары. СПб., 2003. С. 220—221. Эллинистическое святилище Геракла известно и в урочище Бехистун, культовом центре зороастрийцев: в иранской традиции Геракл отождествлялся с Веретрагной (Бойс М. Зороастрийцы: верованияи обычаи. М., 1987. С. 109—110).
18 Ростовцев М. И. Указ. соч. С. 110.
19 Сходные тенденции в развитии «варварского» искусства фракийцев на Балканах обнаружил коллега и друг Раевского болгарский профессор Иван Русев Маразов (см. из его последних работ: Маразов И. Р. Иконография древней Фракии. СПб., 2006). Причерноморье представляло собой единое культурное и историческое пространство — во всяком случае с эпохи греко-персидских войн.
20 Доватур А. И., Каллистов Д. П., Шитова И. А. Народы нашей страны в «истории» Геродота». М., 1982. С. 315-316. С. 315-316.
21 Ср.: Раевский Д. С. Указ. соч. С. 193—194.
22 Крюков М. В., Переломов Л. С., Софронов М. В., Чебоксаров П. Н. Древние китайцы в эпоху централизованных империй... С. 334—335.
23 Проблемы греко-варварского взаимодействия, конечно, не сводились к обмену предметами материальной культуры, экономический обмен касался основных сфер производства. В частности, последние раскопки продемонстрировали интенсификацию зернового хозяйства в боспорской греческой колонии, возникшей на скифском Елизаветовском городище в низовьях Дона в последней трети IV — первой трети
III в. до н. э. См. в этой связи: Kopylov V. P., Rempel J. The problems of greko-barbarian interactions in the Tower Don in the last third of the IV Century to the first third of the
III century ВС // Международные отношения в бассейне Черного моря в скифо-ан-тичное время / Отв. ред. В. П. Копылов. Ростов-на-Дону, 2006. Р. 47—50. См. также о варваризации (германизации) римской армии и культуры: Карсавин Л. П. Указ. соч. С. 54 и сл., о варваризации византийской армии: Шувалов П. В. Секрет армии Юстиниана. СПб., 2006.
24 Книга Есфири была составлена в эллинистическую эпоху во времена Анитоха Эпифана, преследователя евреев, подготовившего первые погромы в эллинистическом мире (см.: Ковельман А. Б. Эллинизм и еврейская культура. М., 2007. С. 12—13).
25 Goodenough E. R. Jewish Symbols in the Greco-Roman period. Princeton, 1988. Plate 36. См. также о синкретическом искусстве в Дура-Европос: Беляев Л. A., Mepnepm Н. Я. От библейских древностей к христианским. М., 2007. С. 195 и сл.
26 Кнабе Г. С. Древний Рим — история и повседневность... С. 88. Тога как символ римского обычая сыграла роковую роль во время конфликта Рима с Митридатом Понтийским в 80-е гг. до н. э.: когда в понтийских городах была учинена резня римлян, опознавали их по одеянию (там же. С. 86).
27 Мюссе Л. Варварские нашествия на Европу: германский натиск. СПб., 2006. С, 203, 236.
28 Ср.: Лурье С. Я. Геродот. М., 1947. С. 167—168. Плутарх заставляет мудрецов обмениваться ехидными замечаниями во время пира (Пир семи мудрецов, 5): после возлияний и игры флейтистки Ардал, считавшийся изобретателем флейты, вопрошает Анахарсиса, есть ли у скифов флейтистки. Тот отвечает, намекая на застолье с возлияниями, что в Скифии и виноград не растет. Греки обвиняли скифов в варварском употреблении неразбавленного водой вина, для скифов же неприемлемы были оргиастические застолья. Впрочем, и греки традиционно относились к оргиазму и пьянству как к варварству, даже Дионису приписывалось фракийское происхождение (ср. : Маразов И. Р. Указ. соч. С. 4). Ардал продолжает уничижительные вопросы, интересуясь, есть ли у скифов боги, на что получает отповедь: «Конечно есть, они у нас даже человеческий язык понимают. Это ведь эллины, хотя они и мнят себя речистей скифов, почему-то думают, что богам приятней звук костей и деревяшек».
29 Крюков М. В. и др. Указ. соч. С. 369.
30 Воспоминание о трети земель, которая Римом выделялась на «прокорм» варва-ров-федератов, очевидно, повлияла на сюжет переселенческих сказаний о трети народа или трех вождях, которые возглавляли переселенцев. См. об этом: Карсавин Л. П. Римская империя... С. 55.
31 ВольфрамX. Готы. СПб., 2003. С. 51-52.
32 Kiayde Д. История вестготов. СПб., 2002. С. 77.
33 См. собрание текстов: Повесть о рождении и победах Александра Великого. Сост. Н. Горелова. СПб., 2004. С. 175 и сл.
34 Флоровскии А. Князь Рошупророка Иезекииля // Сборник в чест на В. М. Зла-тарски. София, 1925.
35 Его интерес к «варварам», в том числе к славянам, во многом предопределялся подражанием («мимесисом») Геродоту. См.: Бибиков М. В. Византийские источники // Древняя Русь в свете зарубежных источников. Под ред. Е. А. Мельниковой. М., 1999. С, 82-83. *
36 Свод древнейших письменных известий о славянах. Т. I (I—VI вв.). М., 1994. С. 93. Впрочем, эта лексика могла относиться к нерасчлененному балто-славянскому языку.
37 Ср.: Успенский Ф. И. История Византийской империи. VI—IX века. М., 1996. С. 112-115.
38 Там же. С. 694 и сл.
39 Литаврин Г. Г. Византия и славяне. СПб., 1999. С. 590 и сл.
40 Ср.: Литаврин Г. Г. Указ. соч. С. 595; Бибиков М. В. Византийские источники... С. 138; Томпсон Э. А. Римляне и варвары: Падение Западной империи. М., 2003. С. 207; Карсавин Л. П. Указ. соч. С. 66—67. О традиционном презрении «латынян» к грекам уже в эпоху крестовых походов см.: Рансимен С. Восточная схизма. Византийская теократия. М., 1998. С. 80 и сл.
41 Ср. о Византии: Иванов С. А. Византийское миссионерство: Можно ли сделать из варвара христианина? М., 2003; о миссионерских проблемах на западе империи см.: Томпсон Э. А. Указ. соч. С. 206 и сл.; Wood J. The Missionary Life. Harlow, 2001.
42 Ср.: Оболенский Д. Византийское содружество наций. Шесть византийских портретов. М., 1998. С. 231—232. Сходное отношение было у франков к жителям Гаскони и баскам (ДюбиЖ. История Франции. Средние века. М., 2000. С. 44)
43 Ср.: Петрухин В. Я. Начало этнокультурной истории Руси IX—XI вв. Москва—Смоленск, 1995. С. 48 и сл.
44 Цит. по: Кузенков П. В. Поход 860 г. на Константинополь и первое крещение руси в средневековых письменных источниках// Древнейшие государства Восточной Европы / Отв. ред. Е. А. Мельникова. М., 2003. С. 36—37.
45 Цит. по: Кузенков П. В. Указ. соч. С. 57.
46 Повесть временных лет. Изд. 2-е. СПб., 1996 (далее — ПВЛ). С. 10.
47 Ср.: Порфирьев И. Я. Апокрифические сказания о ветхозаветных лицах и событиях. Репринт. М., 2005. С. 201.
48 Аксентон Ю. Д. Сведения о драгоценных камнях в Изборнике Святослава 1073 г. и некоторых других памятниках// Изборник Святослава 1073 г. М., 1977. С. 28—29; ср.: Истрин В. М. Александрия русских хронографов. М., 1893. С. 117—120.
49 ПВЛ. С. 394; Шахматов А. А. Повесть временных лет и ее источники // Труды отдела древнерусской литературы. Т. IV. Л., 1940. С. 80.
50 Ср.: ПВЛ. С. 393; Шахматов А. А. Указ. соч. С. 80.
51 У Иордана, Равеннского Анонима и др. См.: Подосинов А. В. Восточная Европа в римской картографической традиции. М., 2002. С. 191 и сл.
52 ПВЛ. С. 13.
53 Там же. С. 16.
54 Ср.: Бибиков М. В. Byzantinorossica. Свод византийских свидетельств о Руси. Вып. I. С. 529 и сл. О том же отношении к болгарам-христианам см.: Иванов С. А. Указ. соч. С. 226, 242. Современник Пселла Скилица, описывая балканский поход Святослава, не делал различия между русью и крещёными болгарами: «Варвары, — писал он о войске Святослава, — разделились на три части: в первой были болгары и росы, турки же и патцинаки (печенеги) выступали отдельно» (Бибиков М. В. Византийские источники... С. 127—128).
55 О вероятных последствиях этой архивной находки для летописания см.: Петрухин В. Я. Хронотоп «Сказания о преложении книг на словенский язык»// Реката на времето, Сборник в памет на проф. Людмила Боева / Сост. А. Вачева, И. Чекова. София, 2007.
56 Характерный средневековый обычай: трофейная квадрига с византийского ипподрома была помещена и на собор св. Марка в Венеции (Оке Ж.-К. Средневековая Венеция. М., 2006. С. 292).
