CC BY
48Замятин Д.Н.
ГЕОСПАЦИАЛИЗМ. ОНТОЛОГИЧЕСКАЯ ДИНАМИКА ПРОСТРАНСТВЕННЫХ ОБРАЗОВ
I. Введение в тему
Введение новых терминов и понятий всегда требует особой осторожности (памятуя о «бритве Оккама»). Тем более нужно быть осмотрительным, предлагая очередной «-изм». Тем не менее мы попытаемся здесь ввести и серьезно обосновать новый термин и понятие - геоспациализм -полагая, что оно может быть полезным при научном анализе различных политических, культурных, идеологических проблем, взятых в широких мировоззренческих и ментальных контекстах.
Мы попробуем первоначально дать самое общее определение гео-спациализма, выделив лишь несколько самых важных его признаков или характеристик. Дальнейшее исследование позволит нам конкретизировать это понятие и очертить его более четко.
Итак, под геоспациализмом в самом широком смысле здесь понимается дискурсивное поле как пространственности, так и со-пространственности. Предполагается, что в понятии геоспациализма заложены определенные онтологические «сколы», «сдвиги», «сломы», имеющие отношение к про-странственности и/или со-пространственности. Возможно также, что при изучении геоспациализма могут оказаться важными и другие различного рода «геологические» образы и понятия.
Можно выделить два ключевых понимания геоспациализма - онтологическое и историческое (в методологическом ракурсе естественных наук - онтогенез и филогенез). Онтологическое понимание, или онтологическая интерпретация геоспациализма есть способ постоянного видения, анализа, воображения пространственности, взятой в ее бытийной и бытий-ственной основе. В свою очередь, историческое, временное понимание геоспациализма означает рассмотрение, исследование его становления, трансформации от эпохи к эпохе; иными словами, предлагается видение геоспациализма как исторического развития пространственных образов.
В нашем исследовании историческое рассмотрение, по всей видимости, будет преобладать, однако онтологическая интерпретация также будет присутствовать, оставаясь как бы внутри доминирующего дискурса.
Соответственно, на первый взгляд может показаться философическим нонсенсом и сам подзаголовок исследования - онтологическая динамика пространственных образов. Тем не менее, пытаясь сочетать внешне не сочетаемое, мы попробуем проследить, выражаясь в духе Шпенглера, историческую судьбу различных онтологий пространственности.
II. На пути к геоспациализму: Пространство и цивилизация в зеркале гуманитарной географии
Географический фактор в генезисе и динамике цивилизаций
Понятие и образ цивилизации, взятые в их типологическом аспекте, представляют собой с точки зрения гуманитарной и образной географии не что иное, как очень важный и существенный этап в развитии представлений и образов земного пространства. Несомненно, что основное содержательное наполнение этого понятия произошло в эпоху Просвещения -тогда же, когда теория географического детерминизма получила свое мощное концептуальное оформление, прежде всего в трудах Монтескье. Не пытаясь непосредственно вывести одно из другого, можно, однако, уверенно сказать: интеллектуальный климат и контекст Просвещения способствовали пониманию значимости географического фактора в историческом развитии человечества, человеческих сообществ и, поскольку концепт цивилизации и цивилизаций становится одним из ключевых в европейском (западном) дискурсе, также в историческом развитии цивилизаций.
Заметным и неустранимым обстоятельством проникновения понятия цивилизации в толщу европейского дискурса стало очевидное признание западными наблюдателями, исследователями, путешественниками, мыслителями, философами явного различия между западными и восточными культурами, между развитыми в политическом и социально-экономическом плане культурами Западной Европы и архаическими культурами Африки, Азии, Австралии и Америки и - как следствие - подтверждение онтологической правильности давней, берущей свое начало с античной эпохи, дискурсивной оппозиции цивилизация/варварство [см.: Тойнби, 1991; Леви-Строс, 2000, с. 323-357; Леви-Строс, 1994, с. 111-337; Вернан, 1988; Ви-даль-Накэ, 2001, с. 269-281; Восток - Запад... 1982; 1985; 1988; Сравнительное изучение цивилизаций... 1998; МакНейл, 1998; Эйзенштадт, 1999; Исаева, 2000; Крюков, Малявин, Софронов, 1987; Яковенко И.Г. Цивили-
1 См., например: [Руссо, 1996, с. 349, 572-579, 597-599].
192
зация... 1995; Яковенко И.Г. Варварство... 1995; Яковенко И.Г. Цивилизация и варварство в истории России. Статья 3... 1996; Яковенко И.Г. Цивилизация и варварство в истории России. Статья 4... 1996; Нойманн, 2004; Терин, 2003 и др.]1. Не будет преувеличением сказать, что начиная с эпохи Просвещения образ цивилизации имеет во многом географические концептуальные основания, а географическое положение практически любой цивилизации и культуры приобретает, с точки зрения интерпретатора, не только феноменологический, но и онтологический статус - это проявляется уже в образной насыщенности философско-культурологических терминов «Запад» и «Восток». Существенно также отметить, что в течение XIX в. этому идеологическому процессу способствовало активное распространение и применение понятия варварства, взятого также по преимуществу в его культурно-локальных срезах - причем не только в негативных, но и в позитивных аксиологических коннотациях (противопоставления типа «дряхлая цивилизация - молодое и активное варварство»)2.
Пытаясь рассмотреть роль и значение географического фактора в генезисе и динамике цивилизаций, приходится отказываться от дихотомии цивилизованные страны - нецивилизованные страны, так хорошо работавшей на протяжении всей эпохи расцвета естественно-научного и исторического позитивизма, опиравшегося на интеллектуальные достижения Просвещения. Между тем уже в эпоху позитивизма многим исследователям стал понятен неоднозначный, сложный и не всегда прямо объяснимый характер воздействия географических условий на развитие цивилизаций, особенно ясный в случае сравнения особенностей динамики разных цивилизаций в примерно одинаковой по природно-климатическим показателям географической среде. Цивилизация как таковая стала постепенно осознаваться как пространственно изменчивое явление, как, безусловно, территориальный феномен, при изучении которого приходится обращать внимание и на культурную диффузию, взаимодействие и обмен между соседними, а иногда и отдаленными цивилизациями, и на пространственную динамику самой цивилизации, изменяющей в ходе своего территориального расширения, сжатия или перемещения не только собственно физико-географические параметры и рамки своего существования, но и собственные представления о географической среде и способах адаптации к ней [см.: Февр, 1991; Витвер, 1998; Бродель, 2002].
Осмысление роли культурно-географического пространства для развития цивилизаций, как правило, связывают в наибольшей степени с кон-
1 См. также специфическую версию этой проблематики в концепции фронтира, первоначально получившей развитие на материале истории США [Turner, 1894], а затем плодотворно развитой на материалах других регионов и цивилизаций (см., например: [Shaw, 1983]).
2 См., например: [Сармьенто, 1995; Сравнительное изучение цивилизаций... 1998, с. 437-464].
193
цепциями Н. Данилевского, О. Шпенглера и Дж. Тойнби. Несмотря на большие содержательные различия - как по методологии, так и по сути их теоретических построений - можно сказать, что концепт локальных цивилизаций, представляемых как пространственно-временная целостность (фактически - территориальный гештальт), был принят и стал «рабочим инструментом» не только в философско-культурологических или историософских штудиях, но и во внешне позитивистских по духу исторических, этнологических и культурно-географических исследованиях. Географическое пространство стало пониматься как активная среда, способствующая выработке своего рода цивилизационного самосознания; сама по себе локальная цивилизация уже не рассматривалась как нечто внешнее по отношению к территории, где она формировалась и существовала; понятие ландшафта / культурного ландшафта стало просто необходимым при научных описаниях и характеристиках практически любых цивилизаций [Ze-linsky, 1973; The interpretation... 1979; Tuan, 1990; Schama, 1996; Murrey, 2001; Studing... 2003].
В методологическом плане понятие варварства, не столько идеологически оформленное с точки зрения значимости географического фактора в его развитии, стало постепенно частью комплекса более общих научных представлений о географической среде и географическом пространстве цивилизаций. По существу, варварство оказалось не равноценным концептуальным элементом в оппозиции цивилизация/варварство, а попросту дополнительным понятием, помогающим изучать и объяснять особенности динамики цивилизаций на их территориальных окраинах - там, где этим цивилизациям приходится вырабатывать новые стратегии адаптации к непривычной географической среде и взаимодействовать с другими цивилизациями, уступающими им в политической и социальной организации, а также с точки зрения технико-экономического уровня развития. Так или иначе, понятие и образ варварства остаются до настоящего времени маркером цивилизационно-пространственного перехода, резкого слома, сигналящего о существенном дисбалансе между внутренними представлениями цивилизации о самой себе и ее внешними консолидированными представлениями, помогающими ей, как это ни странно, обретать собственную геопространственную идентичность (понятно, что образ варварства может быть обоюдоострым идеологическим «оружием» - это быстро проявляется в периоды политических и военных конфликтов и войн).
Три когнитивных уровня анализа проблемы
Когнитивная схема уровней рассмотрения географического фактора в генезисе и динамике цивилизаций (синхрония) в общих чертах совпадает с примерной линией развития самих научных представлений о роли и значении природной (географической) среды, географических условий в становлении и воспроизводстве цивилизаций (диахрония). В общем виде
194
можно говорить о трех когнитивных уровнях: географический детерминизм, когда ищется строгая причинная связь между географическими условиями и закономерностями развития конкретной цивилизации; географический поссибилизм, когда утверждается вероятностная связь между веером природно-географических ограничений и возможностей и способами географической адаптации определенной цивилизации в их динамике; и, наконец, геоспатиализм, или геоспациализм1, в рамках которого локальная цивилизация и географическая среда представляются неразрывными частями, элементами цивилизационно-пространственной целостности (образа, историко-географического образа). Более подробно характеристика каждого уровня будет дана ниже, здесь же отметим, что эти уровни не отрицают друг друга при изучении какого-либо четко ограниченного пространственно-временными параметрами цивилизационного феномена; в то же время отмеченный выше диахронический момент (развитие самих представлений) ведет к появлению вполне полноценных научных исследований, чей дискурс может быть ограничен лишь одним когнитивным уровнем (другой вопрос - преобладание, доминирование того или иного дискурса, борьба, сосуществование дискурсов в конкретную историческую эпоху).
Географический детерминизм как исследовательский дискурс
Географический детерминизм как специфический исследовательский дискурс основан на предположении, что «природа», природные условия, климат, географические условия, географическая среда в целом представляют собой своего рода внешних агентов, воздействующих в той или иной степени на развитие человеческих сообществ, культур и цивилизаций. По существу, в когнитивном отношении географический детерминизм является сочетанием крайней (сильной) степени абстрагирования (поскольку «природа», осознанно или неосознанно, считается вынесенной как бы за рамки собственно активных и меняющихся человеческих представлений и не зависимой в своем образе от них) и в то же время жестких мыслительных алгоритмов прикладного характера, действующих, как правило, в рамках обыденной логики. Это одновременно есть и сильная, и слабая стороны географического детерминизма, так как выводы о влиянии географического фактора на развитие цивилизаций в контексте данной парадигмы опираются чаще всего на ряды вполне достоверных и проверенных естественно-научных и этнографических наблюдений, географических описаний, исторических фактов, организованные вполне корректно с точки зрения обыденной логики - однако сам образ географического фактора, географических условий, географической среды оказывается «вынесенным за скобки», непроработанным, интуитивно «отброшенным»
1 Термин и понятие введены мной. - Д.З.
195
за методологической и практической «ненадобностью». Такая формулировка остается верной и при учете тех теоретических и методологических изменений, которые произошли в традиционной науке и в традиционных научных парадигмах в течение XIX - начале XX в. в ходе открытия эволюционизма, эволюционной концепции, принципов комплексности и принятия их «на вооружение» в геологии, биологии, географии1.
Так или иначе, с помощью географического детерминизма удается обнаружить и зафиксировать весьма существенные аспекты, связанные с ролью географического фактора в генезисе и динамике цивилизаций, которые отнюдь не исчезают в результате их технологического, социального и политического развития, а просто приобретают другой когнитивный и практический контекст. Подобная трансформация географического детерминизма проявляется, как ни странно, во все более скрупулезных и детальных исторических, этнографических, географических исследованиях цивилизаций прошлого в их взаимосвязи с окружающей природной средой (например, изучение формы жилищ, маршрутов передвижения, территориальной организации производства, антропогенных ландшафтов) и наряду с этим в рождении и устойчивом идеологическом и культурном воспроизводстве геополитических концепций, теорий развития империализма, традиционалистских построений паранаучного характера, опирающихся на онтологически сакральную значимость того или иного географического положения [см.: Хаусхофер, 2001; Цымбурский, 2007; Генон, 2004, с. 247355]. В любом случае, географический детерминизм оказывается, с одной стороны, вполне «работающим» на традиционных локальных участках социальных и естественных наук, не претендующих на трансцендентальный характер результатов своих исследований; с другой стороны, сами когнитивные формы репрезентации и интерпретации географо-детерминистских построений стали более расширенными и открытыми с точки зрения эко-логизма, энвайронментализма, ноосферных концепций. Можно сказать, что методологически образ географического фактора, природы как таковой в современном географическом детерминизме сильно расширился, хотя «природа» в данных концептуальных рамках так и остается вне какой-либо включенной в логическое мышление образной рефлексии и образной динамики - способствуя тем самым, как ни парадоксально, все новому и новому возрождению ярких геоцивилизационных концепций и теорий с явно иррациональной подосновой или «подложкой» (как, например, концепция евразийцев [см.: Серио, 2001], теория «гидравлических обществ» и «восточного деспотизма» К. Витфогеля 1957; 1970]
или концепция Л.Н. Гумилёва).
1 См., например: [НоэМпэ, 1985; Дулов, 1983].
196
Геопоссибилизм: Методология анализа
Геопоссибилизм, оформившийся концептуально приблизительно в 1910-1920-х годах благодаря трудам Видаля де ла Блаша, а затем работам французской исторической школы «Анналов» (М. Блок, Л. Февр, Ф. Бродель и их последователи во Франции и других странах), с одной стороны, тесно примыкает к географическому детерминизму, а с другой - совершает качественный методологический «скачок», «рывок», с помощью которого исследования геоцивилизационного характера приобретают гораздо большую гибкость и теоретическую действенность. Главное, что свойственно в методологическом отношении геопоссибилизму, в отличие от геодетерминизма, - это представление о вероятностности воздействия географического фактора на развитие отдельных цивилизаций, когда тот ли иной элемент природно-климатических условий, тот или иной аспект географического положения трактуется достаточно «мягко» - иначе говоря, предполагается, что цивилизация, в зависимости от определенных обстоятельств (иногда случайных, иногда закономерных), может «заметить» или «не заметить» потенциально положительное или отрицательное воздействие конкретных параметров собственной географической среды на ее динамику. Другими словами, всякое цивилизационное исследование в рамках концепции геопоссибилизма становится, по сути, геоцивилизационным; цивилизация не вычленяется из географического пространства и географической среды, как некий посторонний, инородный объект; она представляется «органичной» для данного географического пространства, и именно из этого положения проистекает очевидная вариативность как спектра способов адаптации к природно-климатическим условиям, к географическому положению, так и самая «мягкость» определений конкретных составляющих географического фактора. Цивилизация здесь всегда рождается в конкретном географическом пространстве и во многом обязана именно ему своим своеобразием, своей культурной, политической, экономической спецификой; ее динамизм проявляется и в расширении спектра способов адаптации к окружающей среде, что отражается в возникновении все новых типов свойственных ей культурных ландшафтов. Характерно при этом, что геопоссибилизм не теряет «вкуса» к изучению мелких, подробных деталей взаимодействия цивилизаций и культур с географической средой1, что характерно и для геодетерминизма, но, в отличие от детерминизма, геопоссибилизм имеет иные целевые установки и иные контексты для исследования таких деталей, это ведет зачастую к совершенно другим теоретическим и методологическим выводам.
Следует обратить внимание на то, что в рамках геопоссибилизма частично теряет свой концептуальный смысл понятие географического фактора. Поскольку любая цивилизация имеет свои естественные геогра-
1 См., например: [Бродель, 1994].
197
фические «корни» и обладает в соответствии с этим определенным набором географических представлений, культурных ландшафтов, неких условных «слепков», когнитивных фреймов, связанных с решением конкретных пространственно-средовых ситуаций, то географический фактор, сам по себе, «овнутряется», интровертируется, становится стабильной, постоянной цивилизационной интроспекцией, для обозначения которой, как правило, чаще пользуются понятием географической среды. «Природа», образ природы в таком случае обретает черты переходного феномена с двойным онтологическим статусом: он признается когнитивно необходимым при исследовании феномена цивилизации вообще и при изучении взаимодействия определенной цивилизации с географической средой; в то же время «природа» остается все же неким тотальным внешним «зеркалом» для всякой цивилизации, но ее абсолютно внешний образ по отношению к самим методологическим и теоретическим манипуляциям и приемам, присущий, например, геодетерминизму, как бы размывается, растекается; «природа» разделяется на отдельные когнитивные участки, области, в пределах которых отдельные характеристики ее образа осмысляются как свои, «домашние» для данной цивилизации, локализуются и «доместицируются» как уже внутренние характеристики типичных культурных и цивилизационных ландшафтов (например, типичный средиземноморский ландшафт, типичный китайский ландшафт, типичный европейский ландшафт и т.д.).
Геоспациализм: Возникновение и развитие
Предпосылки к формированию той научной парадигмы, которую можно назвать геоспациализмом, начали возникать и развиваться в последней четверти XX - начале XXI в. По всей видимости, понятия постмодерна и глобализации являются необходимыми коррелятами понятия геоспациализма, однако геоспациализм понимается здесь одновременно и уже, и шире, нежели два первых, более устоявшихся понятия. Применительно к рассматриваемой проблематике, в узком смысле, геоспациализм обозначает столь сильное и очевидное цивилизационное и культурное дистанцирование и опосредование понятий географического фактора и географического пространства, что, по сути дела, теряет смысл сам вопрос о роли географического фактора в генезисе и динамике цивилизаций -можно сказать, географическое пространство само по себе оказывается в некотором роде ментальным продуктом определенной цивилизации, оперирующей свойственными ей географическими образами [Замятин, 2002; Замятин Д.Н. Геокультура. 2003] . Это не значит, что в рамках подобной парадигмы нельзя говорить об адаптации локальных цивилизаций к конкретным природно-климатическим условиям и географическому положе-
1 Ср.: [Саид, 2006].
198
нию; речь, как правило, идет о том, что всякая локальная цивилизация уже в своем генезисе невозможна без первоначальных и присущих только ей специфических пространственных представлений, в которых уже присутствуют «коды» такой адаптации.
В широком смысле под геоспациализмом понимается идеологический, цивилизационный, культурный переход к пространственным формам воспроизводства основных видов человеческой деятельности, причем и человеческое мышление само по себе начинает переходить к специфическим образам пространства, репрезентирующим и интерпретирующим внешне очевидные процессы развития культур и цивилизаций1. Начало этого перехода можно проследить по крайней мере с эпохи Возрождения; решительный поворот к развертыванию основных форм и выражений гео-спациализма можно отнести примерно к 1900-1930-м годам, когда резко активизировавшиеся процессы политическо-географической и политико-идеологической дифференциации сочетались с концептуальными «взрывами» в науке, искусстве, литературе, философии, в ходе которых проблематика пространства и его интерпретации выходит на первый план2. Не углубляясь в подробное рассмотрение генезиса и содержания геоспациа-лизма, взятого в широком смысле, стоит лишь отметить, что основные концептуальные членения современной географии и ее дисциплинарная матрица как раз и начали «отвердевать» в первой половине XX в. [см.: Джеймс, Мартин, 1988]3; в этом смысле можно говорить, что фундаментальная проблематика современной географии есть порождение решительного цивилизационного поворота к геоспациализму, и в то же время она может фиксироваться как одна из его существенных черт и проявлений.
1 Ср. по аналогии вполне марксистский подход к проблематике воспроизводства пространства: [Lefebvre, 1991].
2 См., прежде всего: [Флоренский П.А. Статьи... 2000; Флоренский, 1990, с. 43-109; 1993, с. 283-307; Ухтомский, 2002; Панофский, 2004; Хайдеггер, 1997; Генон Р. Избранные. 2003, с. 32-39, 135-145; Генон, 2004; Юнгер, 2000; Беньямин, 1996; Арто, 1993; Бахтин, 1975; 1986; Органика. 2000] и др. В живописи это - возникновение и развитие кубизма, футуризма, супрематизма, конструктивизма; творчество Пикассо, Кандинского, Шагала, Малевича, Филонова, группы «Зор-вед» (М. Матюшин и его последователи). В музыке прежде всего - Шёнберг. В кино - творчество С. Эйзенштейна, Л. Бунюэля; в фотографии - творчество Э. Атже, А. Родченко; в архитектуре - произведения Ф.Л. Райта и К. Мельникова. В литературе - произведения Пруста, Кафки, Джойса, Платонова. Отдельного рассмотрения в контексте геоспациализма заслуживают такие социокультурные феномены, как русский авангард и сюрреализм. Естественно, что всех упомянуть здесь невозможно, я концентрирую внимание на наиболее важных явлениях и авторах в рамках данной темы.
3 Примерно в это же время происходит теоретическое оформление хорологической концепции в географии, зародившейся в первой половине XIX в. и ставшей одной из наиболее влиятельных географических концепций начиная с 1920-х годов до настоящего времени, см.: [Риттер, 1853; Геттнер, 1930; Замятин, 1999].
199
Возвращаясь к вопросу о геоспациализме, взятом в узком смысле, применительно к контексту взаимодействия цивилизации и географического пространства, следует остановиться на трех основных моментах. Первый из них формулируется как проблема методологических «ножниц», связанная с содержательными и формальными различиями в репрезентации и интерпретации географических образов какой-либо цивилизации между внешним наблюдателем/исследователем (он может быть современником, но может жить и гораздо позже, в эпоху, когда данная цивилизация исчезла, перестав себя воспроизводить и оставив лишь материальные и ментальные следы и остатки своей деятельности) и представителями самой цивилизации или же материальными и духовными памятниками древней цивилизации, благодаря которым могут быть реконструированы ее доминирующие географические образы1. В такой когнитивной ситуации можно говорить о транзитных, переходных географических образах гибридного характера, содержащих интерпретации географического пространства исчезнувшей или чужой цивилизации - так, как они возможны с точки зрения представителя другой цивилизации. В любом случае, в методологическом плане геоспациализм предполагает существование и развитие медиативных межцивилизационных пространств с гибкой ментальной структурой, позволяющей фиксировать, изучать и использовать одновременно географические представления, образы, символы различных культур и цивилизаций.
Второй момент следующий: в рамках геоспациализма всякая локальная цивилизация мыслится как пространственно расширяющаяся -причем даже не только и не столько политически (хотя это происходит часто2), сколько экономически и культурно, когда образцы и стереотипы определенного цивилизационного поведения, конкретные цивилизационные установки (часто опирающиеся на сакральные представления и господствующую религию) постепенно выходят за границы своего первоначального распространения (цивилизационного ядра) и, приобретая различные модификации, начинают проникать в переходные межцивилизационные зоны (зачастую «переформатируя» их), а иногда и в сферы традиционного культурного влияния других локальных цивилизаций3. Этот процесс может управляться и контролироваться лишь частично, поскольку ментальные продукты самостоятельной, сформировавшейся цивилизации обладают, как
1 См., например: [Классический фэншуй... 2003; Гране, 2004; В преддверии... 1984; Кэмпбелл, 2002; Кнабе, 1985; Топоров, 1993; Ошеров, 2001; Подосинов, 1999; 2000] и др.
2 См. классические образцы подобного «геомессианства» на примере США: [История США. 2005]; один из наиболее ярких образцов - [Шурц, 2005].
3 Как правило, это очень ярко может отражаться в классических путевых записках и описаниях путешествий, когда путешественник в ходе своего путешествия попадает в совершенно иную культурную и цивилизационную среду. В качестве примера см.: [Дарвин, 1975; Кюстин, 1996]. См. также очень интересную исследовательскую постановку: [Хол-ландер, 2001].
200
правило, определенной пространственной синергией - они могут быть потенциально востребованы в каком-либо регионе, территории, испытывающих своего рода культурно-цивилизационный «дефицит» или цивили-зационный «голод». Так или иначе, локальные цивилизации потенциально чаще всего тяготеют к пространственной экспансии (несмотря на возможные периоды и эпохи сознательной политической изоляции - как, например, Япония в эпоху Токугава - тем более что такая изоляция по разным обстоятельствам никогда не может быть полной1), причем подобная экспансия может быть выражена соответствующими географическими образами, как бы упаковывающими, представляющими и продвигающими исходную цивилизацию на ее новые пространственные рубежи.
Третий момент акцентирует наше внимание на проблеме геопространственной относительности локальных цивилизаций. В рамках геоспациализ-ма пространство любой цивилизации может быть адекватно представлено не столько традиционно-картографически, сколько образно-географически, т.е. с помощью целевых системных срезов-построений ключевых цивилизацион-но-географических образов (образно-географических карт [Замятин, 2006, с. 118-140]), которые также, в свою очередь, могут быть представлены как пространственные конфигурации. Такая ментальная многомерная «картография» предполагает фрактальный характер обычных, устоявшихся, традиционных цивилизационных границ, часто совпадающих с политическими границами [см.: Замятин, 2000; 2001; Замятин Д.Н. Геополитика. 2003]; цивилизация в геоспациальном контексте - это, скорее, пространственный образ геопространства, выделяющего себя наиболее репрезентативными культурными, социальными, экономическими, политическими маркерами, говорящими внешнему наблюдателю об очевидной, наглядной специфике конкретного воображения2. Иначе говоря, всякое локальное воображение, представляющее себя устойчивыми сериями и системами пространственно сконструированных и построенных образов, может рассматриваться как самостоятельная цивилизация; воображение, включившее в себя про-странственность как онтологическое основание, есть безусловная цивилизация. В качестве примера можно отметить, что европейская цивилизация, вне всякого сомнения, может репрезентироваться различного рода ментальными маркерами, чьи физико-географические координаты могут относиться к государственным территориям России, Аргентины или Японии.
Как же содержательно соотносится геоспациализм с географическим детерминизмом и географическим поссибилизмом? Сразу стоит указать, что все три описанных кратко концепта, или парадигмы, являются лишь ментальными, когнитивными схемами; в действительности, практически любое исследование географического фактора в генезисе и динамике цивилизаций представляет собой чаще всего, в той или иной пропорции, со-
1 См., например: [Кин, 1972].
2 Ср.: [Андерсон, 2001]. О борьбе образов см. также: [Грузински, 1993].
201
четание двух или трех описанных схем1. Тем не менее можно говорить об определенном методологическом и идеологическом «мейнстриме», господствующем в ту или иную историческую эпоху и оказывающем влияние на большинство научных, научно-популярных работ, а также их репрезентации в обыденной или массовой культуре.
В качестве графического выражения содержательного взаимодействия всех парадигм можно представить три концентрические окружности, вставленные одна в другую. Самую маленькую из них можно уподобить геодетерминизму, среднюю - геопоссибилизму, а самую большую - гео-спациализму. Интерпретация такого изображения может быть следующей: как механика Ньютона не была отменена теорией относительности Эйнштейна, лишь область ее применения была ограничена и локализована, так же и появление геопоссибилизма, а затем и геоспациализма привело не к отмене геодетерминизма, но лишь к сужению той когнитивной области, в рамках которой геодетерминистская парадигма является достаточно эффективной в научно-исследовательском и обыденном планах (то же верно и в отношении геопоссибилизма к геоспациализму).
Пространство и цивилизация: Сквозные содержательные темы
Есть по крайней мере несколько сквозных содержательных тем, как бы прошивающих всю «ткань» концептуальных представлений о взаимодействии географического пространства и цивилизаций. Среди них можно выделить темы локального знания (локальных знаний) [Мосс, 1996; Леви-Строс, 1985; 1999; 2000; 1994; Линч, 1982, Бурдье 2001; 2005; Гирц, 2004; Geertz, 1983], феноменологии культурных ландшафтов [Степун, 2000, с. 804-807; Муратов, 1993; 1994; 2000; Фор, 2002; Ортега-и-Гассет, 2000; Эйзенштейн, 2004; 2006; Фуко М. Другие пространства. 2006; Голд, 1990; Подорога, 1995; Вульф, 2003; Каганский, 2001; Лавренова, 2003; Foucault M. Questions on geography. 1980; Tuan, 1977; Soja, 1990; Schama, 1996; Jackson, 1997; Imperial cities. 1999; Tuan, 2003 и др.], адаптации представителей какой-либо цивилизации в чуждом им культурно-географическом пространстве или же в культурно-географическом пространстве, которое в ментальном плане необходимо освоить, «обжить», либо «присвоить» (проблема локальной цивилизационной идентичности в широком смысле2). В каждой из описанных парадигм эти темы, в той или иной степени, могут быть изучены и репрезентированы; другое дело, что сам характер интерпретации тем, а также полученные результаты могут
1 См., например: [Гаравалья, 1993].
2 См., например: [Рашковский, 1988; 2001; 2005; Барабанов, 1991; Гройс, 1992; 2003; Щукин, 1992; Мильдон, 1992; Кантор, 2001; Цымбурский, 2007; Фишман, 2003]. См. также: [Сравнительное изучение цивилизаций. 1998].
202
довольно сильно различаться - в том числе и потому, что сами исследователи могут относиться к различным локальным цивилизациям с их специфическими культурными, ментальными и научными традициями и уста-новками1.
Вкратце попытаемся описать в разных методологических ракурсах постановки выделенных тем. Если проблематика локальных знаний достаточно уверенно формулируется и исследуется в рамках всех трех геоциви-лизационных подходов (в рамках геодетерминизма более «приземленно», с большей вероятностью на примерах материальной культуры; в рамках геопоссибилизма - с большим акцентом на вероятностность и методическую гибкость, вариативность самого характера локальных знаний; в пределах геоспациализма - в сторону большего внимания к цивилизационно-пространственному переносу и диффузии, а также к трансформациям самих локальных знаний в зависимости от географической динамики цивилизаций), то тема феноменологии культурных ландшафтов может интерпретироваться в разных методологических традициях столь отличным образом, что ее видоизменения и теоретические постановки могут привести к взаимному культурному непониманию. Тем не менее и здесь можно нащупать некий общий «нерв» темы, а именно роль и соотношение материальной и духовной культуры, артефактов и ментифактов, обыденных представлений и представлений «высокой» культуры в становлении конкретных культурных ландшафтов. Наконец, проблематика культурного и цивилизационного наследия, вполне корректно артикулируемая во всех методологических подходах, оказывается наиболее эффективной в своих теоретической и прикладной постановках как раз в рамках динамически и расширенно понимаемой феноменологии культурных ландшафтов, вбирающей в себя актуальные на данный момент когнитивные достижения и геодетерминизма, и геопоссибилизма, и геоспациализма.
Тема цивилизационной локальной идентичности оказывается на поверку наиболее многогранной, наиболее объемной, поскольку глубоко затрагивает онтологическую суть описанных ранее методологических дискурсов. Проблематика свой / чужой (инвариант оппозиции цивилизация / варварство) всегда актуализируется принадлежностью к месту, территории, ландшафту; эта принадлежность может маркироваться по-разному и различными способами в зависимости от конкретной культуры и цивилизации. Понимая, что само понятие цивилизации есть безусловный научный и идеологический конструкт, оказавшийся достаточно эффективным в определенную историческую эпоху, можно предположить, что понятие локальной идентичности как бы увеличивается посредством «цивилизаци-онной лупы», выходит на первый план благодаря широким возможностям пространственного представления и воображения цивилизационной идентичности.
1 См., например: [Castree, 2001].
203
Так или иначе, проблематика геопространства и геопространственного воображения принуждает, обязывает мыслить цивилизации образами, представлять их ключевыми образами, формирующими динамично меняющиеся, возрастающие в своем значении и уменьшающиеся цивилизации-образы, чья символика, семиотика, феноменология может в достаточно серьезной степени опираться на онтологически понимаемый цивилизаци-онный статус места, территории, ландшафта. Здесь геоспациализм фактически смыкается, «по спирали», в идеологическом отношении с географическим детерминизмом, делая «полный поворот кругом», и становясь, в известной мере, «образно-географическим детерминизмом», в рамках которого локальные цивилизации практически полностью самоопределяются соответствующими системами специфических географических образов. Цивилизации-образы, будучи в своем ментальном генезисе пространственно расширяющимися, «выталкивают наверх», в актуальное дискурсивное поле проблематику пространственного воображения и пространственной (локальной, региональной) идентичности [см.: Вирт, 2003; Роккан, 2003; Ассман, 2004; Аттиас, Бенбасса, 2002; Региональное самосознание. 1999; Китинг, 2003; Крылов, 2001; 2004; 2005; Кувенева, Манаков, 2003; Сверкунова, 2002; Возвращённые имена. 2004; Bassin. 1991; Geography. 1994; All over. 1996; Ely, 2002 и др]; в свою очередь, пространственное воображение «цивилизуется», активно работая в границах задаваемых концептом цивилизации идеологических, культурных и научных форматов.
III. Проект модерна и геоспациализм: Попытка идеологической интерпретации.
Понятие сопространственности
Идеологический распад проекта модерна (modernity) - начало этого процесса стало очевидным уже к 1910-1920-м годам - привел к возникновению довольно хаотических, слабо упорядоченных по отношению к друг другу политических, социальных, экономических полей, в рамках которых отдельные автономные сетевые конструкции и взаимосвязи опирались в своем развитии на автохтонные знаково-символические иерархии и пограничные ментальные маркеры1. Такая идеологическая ситуация привела в промежуточном социокультурном итоге к ментальным провалам, «пустотам», «трещинам», существующим между отдельными, фактически игнорирующими друг друга идеологическими дискурсами, чьи границы означают чаще всего только естественное убывание их социокультурного воздействия и влияния в зависимости от мощности идеологических источников и количественных и качественных характеристик аудитории (поля)
1 Ср., например, диаметрально идеологически противоположные дискурсы: [Генон Р. Царство количества. 2003; Юнгер, 2000; Беньямин, 1996]. См. также: [Элиас, 2001; Смит, 2004]. 204
данного дискурса, но не выход в пространство прямого или косвенного междискурсивного взаимодействия.
Прямым следствием подобной идеологической ситуации на протяжении всего XX в. стало формирование множества воображаемых миров - со своими социокультурными нормами, правилами и дискурсивными образцами. Эти воображаемые миры-пространства первоначально развивались на базе традиционных представлений модерна - геокультурных, геополитических и геоэкономических1. Существенные онтологические противоречия между традиционной картиной мира модерна и множеством образов других социокультурных и ментальных пространств обнаружились, обнажились лишь к концу XX в., когда распалась искусственно поддерживавшаяся обеими противоборствующими сторонами биполярная политико-идеологическая система, дополнявшаяся образом стран Третьего мира (развивающихся стран).
Идеологический проект глобализации, который должен был заменить расшатанные устои мира модерна, оказался пока - к началу XXI в. -не в состоянии «скрепить», поддержать или же сохранить остатки единого, господствующего в большинстве региональных и локальных сообществ, дискурсивного пространства - несмотря на развитие таких мощных сопутствующих дискурсов и концепций, как постмодернизм, постколониализм и мультикультурализм, а также введение в социокультурные дискурсы глобализации понятия глокализации (Р. Робертсон). Основная когнитивная проблема проекта глобализации заключается в бессознательном (или же подсознательном) стремлении к достижению тех целей проекта модерна, которые - так или иначе - не были полностью достигнуты к началу XX в., хотя их достижение считалось в то время практически возможным, а социокультурные и экономические тенденции фиксировали наличие условий для их достижения (явление так называемой первоначальной глобализации конца XIX - начала XX в. [см.: Синцеров, 2000; 2005]). В связи с этим некоторая архаичность проекта глобализации сказывается прежде всего в предположении о возможности социокультурной синхронизации развития совершенно различных пространств, регионов и территорий, которые, однако, конструируют, продуцируют свои, не связанные прямо с другими, образы и представления, распространяющиеся за пределы их собственных физико- и политико-географических границ [Culture. 1997].
Ментальная и образная множественность земных пространств может быть представлена понятием сопространственности, впервые предложенным еще немецким консерватором-романтиком Мартином Мюллером [Ионин, 2000]. Это понятие было вытеснено понятием современности и прочно забыто. Идеологическая ситуация начала XXI в. способствует возрождению этого понятия и его потенциально активному использованию в
1 Классическое исследование на эту тему - [Андерсон, 2001].
205
целях выявления возможных условий когнитивного построения взаимодействующих междискурсивных и межцивилизационных пространств.
Интерпретация образа сопространственности связана с идеей о множественности и уникальности самих времен, развивающихся как бы внутри отдельных воображаемых пространств - будь то пространство западной или буддийской цивилизации, пространство межцивилизационно-го лимитрофа - например, Кавказа, или же пространство какого-либо сетевого сообщества, физическое пребывание членов которого может фиксироваться совершенно различными точками / координатами традиционного географического пространства. Отдельные времена могут не сходиться и даже расходиться - как это происходит с временами западной и исламской цивилизаций; признание подобного феномена должно быть исходным топосом для ментального или социокультурного окончания проекта модерна и также - для конструирования нового идеологического проекта, ориентирующегося не на со-временность, но на со-пространственность. Именно переплетающаяся и взаимопроникающая сопространственность западной и исламской цивилизаций показывают всю антисовременность, не-современность или а-современность взаимодействия этих цивилизаци-онных дискурсов, сохраняющих глубокие ментальные следы их сакрально-религиозных оснований.
Возможные решения охарактеризованной здесь проблемы могут быть найдены или быть сформулированы в рамках геоспациализма - методологического подхода, предполагающего, что онтологические статусы пространственности и ее образных репрезентаций являются неотъемлемой частью любой общественной или социокультурной феноменологии; иными словами, определенное видение и ощущение пространства локализуется в ментальном плане как «пучок» социокультурных образов, представляемых как «реальность».
Сам процесс идеологического перехода от проекта модерна к новому проекту можно было бы назвать спациалистским, или геоспациалистским1. Суть данного перехода - в автоматическом и спонтанном столкновении различных в онтологическом плане дискурсов, работающих и развивающихся в совершенно различных цивилизационных и социокультурных временах. Эти идеологические столкновения ведут к неконтролируемому никем из каких-либо значимых социокультурных и политических акторов / групп / сообществ расширению самого дискурсивного пространства, становящегося полем активных сосуществующих воображений, чьи источники располагают автономными временами, а в пространственном отноше-
1 Не путать с понятием спациализма (направление в искусстве XX в.). - Д.З.
206
нии являются попросту размытыми или «размазанными» в силу изначально сетевых конструкций подобных пространств1.
Спациалистский проект - используя когнитивные возможности постмодернизма и постструктурализма - является, на самом деле, (гео)спациалистским идеологическим проектом. Это означает, что традиционное географическое пространство в том виде, в каком оно было сформировано и «упаковано» модерном, используется как бы не по назначению - в совершенно конкретных политических, экономических и социальных целях - а лишь как метагеографический образ, позволяющий разрабатывать всевозможные сочетания и сосуществования различных уникальных дискурсов и представлений, чья локализация является очевидным вопросом в рамках проекта модерна. Иначе говоря, любое земное местоположение (актора, группы, сообщества) в рамках (гео)спациализма подвергается когнитивному сомнению, поскольку определенный оригинальный или даже вторичный дискурс сразу же создает ситуацию сопро-странственности, нахождения как бы в нескольких пространствах - с точки зрения традиционных представлений модерна2.
Воображаемые географии, становящиеся необходимыми для любых сколько-нибудь значимых и влиятельных в социокультурном и политическом планах дискурсов, являются и условием существования и поддерживания образного империализма, который постепенно может быть трансформирован в своего рода когнитивное орудие или способ, средство ментального дистанцирования различных пространств для формирования метапространства - поля, где сопространственные дискурсы как бы размещаются относительно друг друга в целях развития собственных представлений о траекториях и путях предполагающихся расширений3. Тогда такие значительные социокультурные и научные концепции конца XX -начала XXI в., как постколониализм, ориентализм, мультикультурализм оказываются частными случаями начального этапа развития (гео)спациализма, на котором воображаемые географии являются пока лишь побочным и второстепенным ментальным продуктом образного империализма, а не закономерным (вполне образно-детерминистским, рационалистическим) следствием столкновения и борьбы цивилизационных дискурсов. Как только понятие и образ современности, а вместе с ними и понятие глобализации будут осознаны как частный идеологический дискурс, сопро-странственный любым другим значимым дискурсам, расширяющим свое феноменологическое пространство, образный империализм станет «чис-
1 Ср.: [Барт, 2004; Soja, 1990; Надточий, 1991; Вульф, 2003; Todorova, 1997; Ной-манн, 2004; Филиппов, 2005; 2007]; также: [Эткинд, 2001; Замятин Д.Н. Россия. 2007] и др.
2 См. более подробно: [Замятин Д.Н. Гуманитарная география. 2003; Замятин Д.Н. Метагеография. 2004; Замятин Д.Н. Власть пространства. 2004; Замятин, 2006].
3См. также: [Замятин Д.Н. Пространство. 2007].
207
тым» операциональным образом, лишь поддерживающим «технически» на когнитивном уровне видимое расширение феномена сопространственности.
«Бессознательное» первоначального модерна - так, как оно было репрезентировано развитием европейского капитализма, Великими географическими открытиями, культурой и искусством Возрождения, - было связано с безусловной телеологией земного пространства, становящегося тем самым вполне обозримым, пред-ставимым, образным [см.: Бродель, 2002; 1992; Франкастель, 2005; Дамиш, 2003; Слотердайк, 2007, с. 8061114]. Эта вновь возникающая образность земного пространства опиралась феноменологически на классическое понятие империи как некоего абсолютно политически и метафизически органичного пространственного тела; развитие такого пространственного тела как бы автоматически уравнивало и выравнивало (в плане христианской метафизики) всякие с евро-пейско-имперской точки зрения инокультурные анахронизмы, которые могли быть встречены европейскими культурами в своем, казалось бы, чисто географическом расширении и развертывании1.
Нет сомнения, что такой изначальный пространственно-феноменологический ход сильно облегчил в цивилизационном плане экспансию европейских держав за пределы их традиционного географического ареала, подкрепив ее хорошо укрепленным метафизически христианским мессианизмом. Однако этот вновь обретенный и постоянно обретаемый в ходе когнитивного развития колониалистского, а затем, в эпоху распада модерна, и постколониалистского дискурса, имперский versus империалистский пафос (прикрываемый, естественно, традиционными религиозными установками, различными версиями цивилизаторской миссии и культуртрегерства) имел и обратную - метагеографическую - сторону. Империализм как мощный образ, взращенный и лелеемый европейской цивилизацией эпохи модерна, оказался образно-географической «миной», или образно-географическим бумерангом для самого европейского модерна - способствуя формированию и развитию вполне архаичных имперско-политических форм в Европе и на ее цивилизационных перифериях даже тогда, когда политико-культурный проект nation-state стал в дискурсивном отношении совершенно очевидным2.
Как бы то ни было, именно ранний модерн репрезентировал образ империализма, синкретически слитый, сращенный с проблематикой про-странственности, впервые становящейся - в семиотически значимых формах - одним из ясно выраженных, доминирующих цивилизационных дискурсов. Иначе говоря, европейский модерн осознал себя как «модерн» во многом благодаря разнообразно выраженным и интерпретированным дискурсам пространственности [Панофский, 2004; Флоренский П.А. Абсолютность пространственности... 2000; Флоренский П.А. Анализ простран-
1 Ср.: [Слотердайк, 2007, с. 153-191; Ильин, 1997, с. 229-241, 337-393].
2 См., например: [Geography. 1994; Каспэ, 2001].
208
ственности... 2000; Арто, 1993; Бахтин, 1975; 1986; Органика. 2000 и др.]; вместе с тем это была вполне локальная, европейская современность, оказавшаяся способной к уникальной по мощности пространственной экспансии, основанной на когнитивно укорененном и религиозно проработанном понятии и образе империи, а далее и империализма. Как расцвет, так и распад модерна оказался связанным с интенсивным дискурсивным использованием образа империи, чья вполне внешняя, когнитивно вторичная пространственная коннотация (физические размеры империи -важный, но не самый главный ее признак) постепенно стала его ядерным, или стержневым, элементом1.
Надо ли говорить, что Великие географические открытия и формирование европейских колониальных империй были одновременно величайшей победой и в то же время величайшей фикцией, метагеографической ошибкой - если говорить об образно-империалистической интерпретации этих исторических событий2. Базовая «шизофрения» модерна как такового - уверенное оперирование дискурсом европейской пространственно-сти3, постоянно локализуемой различными вариантами образного империализма. Понятно, что то пространство - будь оно американским, африканским или азиатским, - которое видели европейские купцы и завоеватели в XVI-XVII вв., для них было всегда, в образном плане, проектируемом в христианскую вечность, европейским, западным в широком смысле. Когнитивная ситуация конца XX - начала XXI в. изменилась не очень сильно: образный империализм видоизменился, стал более совершенным в когнитивном плане, перейдя во многом в информационно-культурную сферу4, однако все местные, локальные, неевропейские (незападные) отсчеты всякого исторического / параисторического времени наталкиваются на мощные, идущие извне дискриминационные политико-культурные дискурсы, не замечающие, игнорирующие любые, могущие возникнуть как автономные дискурсы, локально-пространственные автохтонные образы5.
IV. Подводя предварительные итоги
Геоспациализм, как мы попытались показать, может восприниматься, воображаться, анализироваться и использоваться сразу в нескольких аспектах. Во-первых, он является методологическим подходом, который может помочь гуманитарно-научным исследованиям как современной эпохи, так и прошлых исторических эпох. Во-вторых, он может рассмат-
1 См., например: [Филиппов, 1992; 2002; Cosgrove, Atkinson, 1998; Gilbert, 1998].
2 Ср.: [Сеа, 1984; Три каравеллы. 1991; Утопия. 1991].
3 Ср.: [Делёз, Гваттари, 2007].
4 Ср.: [Кастельс, 2000; Geographies. 1995].
5 Ср.: [Kasbarian, 1996; Hall, 1997; Hannerz, 1997; Paasi, 1999].
209
риваться как специфическая методологическая модель, призванная по возможности эффективно интерпретировать современные мировые социокультурные и социополитические процессы. В-третьих, геоспациализм можно представить вполне в конструктивистском духе как своего рода идеологический (в научном смысле) проект, с помощью которого в дальнейшем возможно формирование иных, нежели в настоящее время, ключевых политических, культурных, социальных, экономических задач мирового развития. В-четвертых, он может трактоваться в качестве теоретического основания «пучка» операциональных моделей в различных гуманитарных науках, позволяющих более полно представить те или иные общественные процессы. Наконец (возможно, самое главное), геоспациализм - это попытка некоего сквозного онтологического видения земной эволюции человека и человечества; естественно, что в данном тексте есть лишь первоначальные наброски подобного видения.
Исходя из сказанного выше, мы не претендуем здесь на строгое и четкое понимание термина и понятия геоспациализма. В разных местах текста мы пытаемся определить геоспациализм по-разному, следуя как раз тому или иному из выделенных аспектов. Эти определения могут противоречить друг другу, поскольку сами аспекты расположены в различных исследовательских плоскостях. Тем не менее мы надеемся, что нам удалось показать хотя бы в первом приближении значимость темы для развития методологической проблематики гуманитарных наук в целом.
Литература
Андерсон Б. Воображаемые сообщества. - М.: Канон-Пресс-Ц, 2001. - 320 с.
АртоА. Театр и его двойник. - М.: Мартис, 1993. - 192 с.
Ассман Я. Культурная память: Письмо, память о прошлом и политическая идентичность в высоких культурах древности. - М.: Языки славянской культуры, 2004. - 368 с.
Аттиас Ж.-К., Бенбасса Э. Вымышленный Израиль. - М.: ЛОРИ, 2002. - 400 с.
БарабановЕ.В. Русская философия и кризис идентичности // Вопросы философии. - М., 1991. - № 8. - С. 102-116.
Барт Р. Империя знаков. - М.: Праксис, 2004. - 143 с.
Бахтин М.М. Формы времени и хронотопа в романе // Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. - М.: Худож. лит., 1975. - С. 234-408.
Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. - М.: Искусство, 1986. - 445 с.
Беньямин В. Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости. - М.: Медиум, 1996. - 239 с.
Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм, КУ-КУШ вв. - М.: Прогресс, 1992. - Т. 3: Время мира. - 679 с.
Бродель Ф. Средиземное море и средиземноморский мир в эпоху Филиппа II. - М.: Языки славянской культуры, 2002. - Часть 1: Роль среды. - 496 с.
Бродель Ф. Что такое Франция? - М.: Изд-во им. Сабашниковых, 1994. - Кн. 1: Пространство и история. - 406 с.
Бурдье П. Практический смысл. - СПб.: Алетейя, 2001. - 562 с.
Бурдье П. Социальное пространство: Поля и практики. - СПб.: Алетейя, 2005. - 576 с.
210
В преддверии философии. Духовные искания древнего человека / Франкфорт Г., Франкфорт ГА., Уилсон Дж., Якобсен Т. - М.: Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1984. - 236 с.
Вернан Ж.-П. Происхождение древнегреческой мысли. - М.: Мысль, 1988. - 221 с.
Видаль-Накэ П. Черный охотник. Формы мышления и формы общества в греческом мире. -М.: Ладомир, 2001. - 419 с.
Вирт Л. Локализм, регионализм и централизация // Логос. - М., 2003. - № 6. - С. 53-67.
Витвер И.А. Французская школа географии человека // Витвер И.А. Избранные сочинения / Под ред. В.В. Вольского и А.Е. Слуки. - М.: Изд-во МГУ, 1998. - С. 513-546.
Возвращенные имена: Идентичность и культурный капитал переименованных городов России: Проектные материалы / Под ред. А. С. Макарычева. - Нижний Новгород: 1К.ЕХ, 2004. - 115 с.
Восток - Запад. Исследования. Переводы. Публикации. - М.: Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1982. - Вып. 1. - 293 с.
Восток - Запад. Исследования. Переводы. Публикации. - М.: Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1985. - Вып. 2. - 272 с.
Восток - Запад. Исследования. Переводы. Публикации. - М.: Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1988. - Вып. 3. - 291 с.
Вульф Л. Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения. - М.: Новое литературное обозрение, 2003. - 560 с.
Гаравалья Х.К. Люди и среда в Америке: О понятиях «необходимости» и «вероятности» // Международный журнал социальных наук. - М., 1993. - № 1. - С. 149-161.
Генон Р. Символика креста. - М.: Прогресс-Традиция, 2004. - 704 с.
Генон Р. Царство количества и знамения времени // Генон Р. Избранные сочинения: Царство количества и знамения времени. Очерки об индуизме. Эзотеризм Данте. - М.: Беловодье, 2003. - С. 9-304.
Геттнер А. География. Ее история, сущность и методы / Пер. с нем. Е.А. Торнеус; Под ред. Н. Баранского. - М.: Гос. изд-во, 1930. - 416 с.
Гирц К. Интерпретация культур. - М.: РОССПЭН, 2004. - 560 с.
Голд Дж. Психология и география: Основы поведенческой географии / Авт. предисл. С.В. Федулов. - М.: Прогресс, 1990. - 280 с.
Гране М. Китайская мысль. - М.: Республика, 2004. - 526 с.
Гройс Б. Поиск русской национальной идентичности // Вопросы философии. - М., 1992. -№ 1. - С. 52-60.
Гройс Б. Россия как подсознание Запада // Гройс Б. Искусство утопии. - М.: Художественный журнал, 2003. - С. 150-168.
Грузински С. Колонизация и война образов в колониальной и современной Мексике // Международный журнал социальных наук. - М., 1993. - № 1. - С. 65-85.
ДамишЮ. Теория облака. Набросок истории живописи. - СПб.: Наука, 2003. - 359 с.
Дарвин Ч. Путешествие натуралиста вокруг света на корабле «Бигль». - Изд-е 3-е. - М.: Мысль, 1975. - 453 с.
Делёз Ж., Гваттари Ф. Анти-Эдип. - Екатеринбург: У-Фактория, 2007. - 672 с.
Джеймс П., Мартин Дж. Все возможные миры. - М.: Прогресс, 1988. - 672 с.
Дулов А.В. Географическая среда и история России. Конец XV - середина XIX в. - М.: Наука, 1983. - 255 с.
Замятин Д.Н. Методологический анализ хорологической концепции в географии // Известия РАН. Серия географическая. - М., 1999. - № 5. - С. 7-16.
Замятин Д. Н. Структура и динамика политико-географических образов современного мира // Полития. - М., 2000. - № 3. - С. 116-122.
Замятин Д. Н. Географические образы мирового развития // Общественные науки и современность. - М., 2001. - № 1. - С. 125-138.
211
Замятин Д.Н. Геокультура: Образ и его интерпретации // Социологический журнал. - М., 2002. - № 2. - С. 5-13.
Замятин Д.Н. Геокультура и процессы межцивилизационной адаптации: Стратегии репрезентации и интерпретации ключевых культурно-географических образов // Цивилизация. Восхождение и слом. Структурообразующие факторы и субъекты цивилизационного процесса. - М.: Наука, 2003. - С. 213-256.
Замятин Д.Н. Геополитика образов и структурирование метапространства // Политические исследования. - М., 2003. - № 1. - С. 82-103.
Замятин Д.Н. Гуманитарная география: Пространство и язык географических образов. -СПб.: Алетейя, 2003. - 336 с.
Замятин Д.Н. Власть пространства и пространство власти: Географические образы в политике и международных отношениях. - М.: РОССПЭН, 2004. - 352 с.
Замятин Д.Н. Метагеография: Пространство образов и образы пространства. - М.: Аграф, 2004. - 507 с.
Замятин Д.Н. Культура и пространство: Моделирование географических образов. - М.: Знак, 2006. - 488 с.
Замятин Д.Н. Пространство как образ и трансакция: К становлению геономики // Политические исследования. - М., 2007. - № 1. - С. 168-184.
Замятин Д.Н. Россия и нигде: Географические образы и становление российской цивилиза-ционной идентичности // Россия как цивилизация: Устойчивое и изменчивое / Отв. ред. И.Г. Яковенко. - М.: Наука, 2007. - С. 341-367.
Ильин М.В. Слова и смыслы. Опыт описания ключевых политических понятий. - М.: РОССПЭН, 1997. - 432 с.
Ионин Л.Г. Социология культуры: Путь в новое тысячелетие. - М.: Логос, 2000. - 431 с.
Исаева М.В. Представления о мире и государстве в Китае в Ш-У! веках н.э.: (по данным «нормативных описаний». - М.: Институт востоковедения РАН, 2000. - 264 с.
История США: Хрестоматия / Сост. Э.А. Иванян. - М.: Дрофа, 2005. - 399 с.
Каганский В. Культурный ландшафт и советское обитаемое пространство. - М.: Новое литературное обозрение, 2001. - 576 с.
Кантор В.К. Русский европеец как явление культуры (философско-исторический анализ). -М.: РОССПЭН, 2001. - 701 с.
Каспэ С.И. Империя и модернизация. Общая модель и российская специфика. - М.: РОССПЭН, 2001. - 256 с.
Кастельс М. Информационная эпоха: Экономика, общество и культура. - М.: ГУ «Высшая школа экономики», 2000. - 608 с.
Кин Д. Японцы открывают Европу. 1720-1830. - М.: Главная редакция восточной литературы изд-ва «Наука», 1972. - 208 с.
КитингМ. Новый регионализм в Западной Европе // Логос. - М., 2003. - № 6. - С. 67-117.
Классический фэншуй: Введение в китайскую геомантию. - СПб.: Петербургское востоковедение, 2003. - 272 с.
Кнабе Г. С. Историческое пространство и историческое время в культуре Древнего Рима // Культура Древнего Рима. - М.: Наука, 1985. - Т. 2. - С. 108-167.
Крылов М. Региональная идентичность в историческом ядре Европейской России // Социологические исследования. - М., 2005. - № 3. - С. 13-23.
Крылов М. Структурный анализ российского пространства: Культурные регионы и местное самосознание // Культурная география / Науч. ред. Ю.А. Веденин, Р.Ф. Туровский. - М.: Ин-т наследия, 2001. - С. 143-171.
Крылов М. Теоретические проблемы региональной идентичности в Европейской России // Гуманитарная география. Научный и культурно-просветительский альманах. - М.: Ин-т наследия, 2004. - Вып. 1. - С. 154-165.
212
Крюков М.В., Малявин В.В., Софронов М.В. Этническая история китайцев на рубеже Средневековья и Нового времени. - М.: Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1987. - 309 с.
Кувенева Т.Н., Манаков А.Г. Формирование пространственных идентичностей в порубежном регионе // Социологические исследования. - М., 2003. - № 7. - С. 77-89.
Кэмпбелл Дж. Мифический образ. - М.: АСТ, 2002. - 683 с.
КюстинА. де. Россия в 1839 году. - М.: Изд-во им. Сабашниковых, 1996. - Т. 1.-528 с.; Т. 2.480 с.
Лавренова О.А. Культурный ландшафт: Семантика культурно-географических взаимодействий // Известия РАН. Серия географическая. - М., 2003. - № 3. - С. 114-121.
Леви-Строс К. Первобытное мышление. - М.: Республика, 1994. - 384 с.
Леви-Строс К. Печальные тропики. - М.: АСТ, 1999. - 569 с.
Леви-Строс К. Путь масок. - М.: Республика, 2000. - 399 с.
Леви-Строс К. Структурная антропология / Пер. с франц. под ред. и с примеч. Вяч.Вс. Иванова; Отв. ред. Н.А. Бутинов и Вяч.Вс. Иванов. - М.: Гл. ред. восточной литературы изд-ва «Наука», 1985. - 535 с.
Линч К. Образ города. - М.: Стройиздат, 1982. - 328 с.
МакНейл У. Территориальная экспансия цивилизации как преодоление варварства // Сравнительное изучение цивилизаций: Хрестоматия: Учеб. пособие для студентов вузов / Сост., ред. и вступ. ст. Б.С. Ерасов. - М.: Аспект Пресс, 1998. - С. 168-171.
Мильдон В.И. «Земля» и «Небо» исторического сознания // Вопросы философии. - М., 1992. -№ 5. - С. 87-100.
Мосс М. Общества. Обмен. Личность: Труды по социальной антропологии: Пер. с франц. -М.: Восточная литература, 1996. - 360 с.
Муратов П.П. Ночные мысли. - М.: Прогресс, 2000. - 318 с.
Муратов П.П. Образы Италии. - М.: Галарт, 1993. - Т. 1. - 326 с.
Муратов П.П. Образы Италии. - М.: Галарт, 1994. - Т. 2-3. - 464 с.
Надточий Э. Метафизика «чмока» // Параллели (Россия - Восток - Запад): Альманах философской компаративистики. - М.: Философ. об-во СССР: Институт философии РАН, 1991. - Вып. 2. - С. 93-102.
Нойманн И. Использование «Другого»: Образы Востока в формировании европейских иден-тичностей. - М.: Новое издательство, 2004. - 335 с.
Органика. Беспредметный мир природы в русском авангарде XX века. - М.: RA, 2000. -132 с.
Ортега-и-ГассетХ. Камень и небо. - М.: Грант, 2000. - 287 с.
Ошеров С А. Найти язык эпох (от архаического Рима до русского Серебряного века). - М.: Аграф, 2001. - 333 с.
Панофский Э. Перспектива как «символическая форма». Готическая архитектура и схоластика. - СПб.: Азбука-классика, 2004. - 336 с.
Подорога В.А. Выражение и смысл: Ландшафтные миры философии. - М.: Ad Marginem, 1995. - 426 с.
Подосинов А.В. Ex oriente lux! Ориентация по странам света в архаических культурах Евразии. - М.: Языки русской культуры, 1999. - 720 с.
Подосинов А.В. Символы четырех евангелистов: Их происхождение и значение. - М.: Языки русской культуры, 2000. - 176 с.
Рашковский Е.Б. Осознанная свобода: Материалы к истории мысли и культуры XVIII-XX столетий. - М.: Новый хронограф, 2005. - 256 с.
Рашковский Е. Б. Профессия - историограф: Материалы к истории российской мысли и культуры ХХ столетия. - Новосибирск: Сибирский хронограф, 2001. - 252 с.
213
Рашковский Е.Б., Хорос В.Г. Проблема «Запад - Россия - Восток» в философском наследии П.Я. Чаадаева // Восток - Запад. Исследования. Переводы. Публикации. - М.: Главная редакция восточной литературы изд-ва «Наука», 1988. - Вып. 3. - С. 110-143.
Региональное самосознание как фактор формирования политической культуры в России: (Материалы семинара). - М.: Издательский центр научных и учебных программ, 1999. -244 с.
Риттер К. Идеи о сравнительном землеведении // Магазин землеведения и путешествий: Географический сборник, издаваемый Николаем Фроловым. - М., 1853. - Т. 2. - С. 353556.
Роккан С., Урвин Д.В. Политика территориальной идентичности. Исследования по европейскому регионализму // Логос. - М., 2003. - № 6. - С. 117-133.
РуссоЖ.-Ж. Избранное: Исповедь; Прогулки одинокого мечтателя. - М.: ТЕРРА, 1996. -656 с.
Саид Э. Ориентализм. Западные концепции Востока. - М.: Русский м1ръ, 2006. - 636 с.
Сармьенто Д.Ф. Избранные сочинения. - М.: Наследие, 1995. - 544 с.
Сверкунова Н. В. Региональная сибирская идентичность: Опыт социологического исследования. - СПб.: НИИ химии СПбГУ, 2002. - 192 с.
Сеа Л. Философия американской истории. - М.: Прогресс, 1984. - 352 с.
Серио П. Структура и целостность: Об интеллектуальных истоках структурализма в Центральной и Восточной Европе, 1920-1930-е гг. - М.: Языки славянской культуры, 2001. -354 с.
Синцеров Л.М. Длинные волны глобальной интеграции // Мировая экономика и международные отношения. - М., 2000. - № 5. - С. 56-64.
Синцеров Л.М. Эпоха ранней глобализации в истории мирового хозяйства // Вестник исторической географии. - М., 2005. - Вып. 3. - С. 58-79.
Слотердайк П. Сферы. Макросферология. - СПб.: Наука, 2007. - Т. 2: Глобусы. - 1024 с.
Смит Э. Д. Национализм и модернизм: Критический обзор современных теорий наций и национализма / Пер. с англ. А. В. Смирнова и др.; Общ. ред. А. В. Смирнова. - М.: Праксис,
2004. - 464 с.
Сравнительное изучение цивилизаций: Хрестоматия: Учеб. пособие для студентов вузов / Сост., ред. и вступ. ст. Б.С. Ерасов. - М.: Аспект Пресс, 1998. - 556 с.
Степун Ф.А. Сочинения. - М.: РОССПЭН, 2000. - 1000 с.
ТеринД.Ф. «Цивилизация» против «варварства»: К историографии идеи европейской уникальности // Социологический журнал. - М., 2003. - № 1. - С. 24-47.
Тойнби А.Дж. Постижение истории. - М.: Прогресс, 1991. - 736 с.
Топоров В.Н. Эней - человек судьбы. К «средиземноморской» персонологии. - М.: Радикс, 1993. - Ч. 1. - 193 с.
Три каравеллы на горизонте: К 500-летию открытия Америки. - М.: Международные отношения, 1991.-208 с.
Утопия и утопическое мышление: Антология зарубежной литературы - М.: Прогресс, 1991. -405 с.
УхтомскийА.А. Доминанта. - СПб.: Питер, 2002. - 448 с.
Февр Л. Бои за историю. - М.: Наука, 1991. - 529 с.
Филиппов А.Ф. Гетеротопология родных просторов // Отечественные записки. - М., 2002. -№ 6 (7). - С. 48-63.
Филиппов А.Ф. Наблюдатель империи (империя как социологическая категория и социальная проблема) // Вопросы социологии. - М., 1992. - № 1. - С. 89-120.
Филиппов А.Ф. Пространство политических событий // Политические исследования. - М.,
2005. - № 1. - С. 6-25.
Филиппов А.Ф. Социология пространства. - СПб.: Владимир Даль, 2007. - 290 с.
214
Фишман О.Л. Китай в Европе: Миф и реальность, (XIII-XVIII вв.). - СПб.: Петербургское востоковедение, 2003. - 544 с.
Фишман О.Л. Сравнительное изучение цивилизаций: Хрестоматия: Учеб. пособие для студентов вузов / Сост., ред. и вступ. ст. Б.С. Ерасов. - М.: Аспект Пресс, 1998. - 556 с.
Флоренский П.А. Иконостас: Избранные труды по искусству. - СПб.: Мифрил, 1993. - 365 с.
Флоренский П.А. Соч.: В 2 т. - М.: Правда, 1990. - Т. 2: У водоразделов мысли. - 448 с.
Флоренский П.А. Статьи и исследования по истории и философии искусства и археологии. -М.: Мысль: 2000. - 446 с.
Флоренский П.А. Абсолютность пространственности // Флоренский ПА. Статьи и исследования по истории и философии искусства и археологии. - М.: Мысль, 2000. - С. 274-296.
Флоренский П.А. Анализ пространственности и времени в художественно-изобразительных произведениях // Флоренский П.А. Статьи и исследования по истории и философии искусства и археологии. - М.: Мысль, 2000. - С. 81-259.
Фор Э. Дух форм. - СПб.: Machina, 2002. - 240 с.
Франкастель П. Фигура и место. Визуальный порядок в эпоху Кватроченто. - СПб.: Наука, 2005. - 336 с.
Фуко М. Безопасность, территория, население // Фуко М. Интеллектуалы и власть. Избранные политические статьи, выступления и интервью. - М.: Праксис, 2006. - Ч. 3. - С. 143-151.
Фуко М. Другие пространства // Фуко М. Интеллектуалы и власть: Избранные политические статьи, выступления и интервью. - М.: Праксис, 2006. - Ч. 3. - С. 191-205.
Фуко М. Интеллектуалы и власть: Избранные политические статьи, выступления и интервью. - М.: Праксис, 2006. - Ч. 3. - 320 с.
Фуко М. Пространство, знание и власть // Фуко М. Интеллектуалы и власть. Избранные политические статьи, выступления и интервью. - М.: Праксис, 2006. - Ч. 3. - С. 215-237.
Хайдеггер М. Бытие и время / Пер. с нем. В.В. Бибихина. - М.: Ad Marginem, 1997. - 452 с.
Хаусхофер К. О геополитике: Работы разных лет. - М.: Мысль, 2001. - 426 с.
Холландер П. Политические пилигримы (путешествия западных интеллектуалов по Советскому Союзу, Китаю и Кубе, 1928-1978). - СПб.: Лань, 2001. - 592 с.
Цымбурский В.Л. Остров Россия: Геополитические и хронополитические работы, 19922006. - М.: РОССПЭН, 2007. - 543 с.
Шурц К. Предопределённая судьба, (1893) // История США: Хрестоматия / Сост. Э.А. Иванян. - М.: Дрофа, 2005. - С. 116-129.
Щукин В. Г. Культурный мир русского западника // Вопросы философии. - М., 1992. - № 5. -С. 74-87.
Эйзенштадт Ш. Революция и преобразование обществ. Сравнительное изучение цивилизаций / Пер. с англ. А.В. Гордона под ред. Б.С. Ерасова. - М.: Аспект Пресс, 1999. - 416 с.
Эйзенштейн С.М. Неравнодушная природа. - М.: Эйзенштейн-Центр, 2004. - Т. 1. - 688 с.
Эйзенштейн С.М. Неравнодушная природа. - М.: Эйзенштейн-Центр, 2006. - Т. 2. - 624 с.
Элиас Н. Общество индивидов. - М.: Праксис, 2001. - 330 с.
Эткинд А. Фуко и тезис внутренней колонизации: Постколониальный взгляд на советское прошлое // Новое литературное обозрение. - М., 2001. - № 49. - С. 166-192.
Юнгер Э. Рабочий. Господство и гештальт. - СПб.: Наука, 2000. - 539 с.
Яковенко И.Г. Варварство и цивилизация в истории России. Статья 2. Россия - варварская цивилизация? // Общественные науки и современность. - М., 1995. - № 6. - С. 78-85.
Яковенко И.Г. Цивилизация и варварство в истории России. Статья 1. Варварство как социологическая модель // Общественные науки и современность. - М., 1995. - № 4. - С. 66-78.
Яковенко И.Г. Цивилизация и варварство в истории России. Статья 3. Казачество // Общественные науки и современность. - М., 1996. - № 3. - С. 104-111.
Яковенко И.Г. Цивилизация и варварство в истории России. Статья 4. Государственная власть и «блатной мир» // Общественные науки и современность. - М., 1996. - № 4. - С. 87-97.
215
All over the map: Rethinking American regions / Ayers E.L., Limerick P.N., Nissenbaum S., Onuf P.S. - L.: Johns Hopkins univ. press, 1996. - 136 p.
Bassin M. Inventing Siberia: Visions of the Russian East in the early nineteenth century // The American historical review. - Washington, D.C., 1991. - Vol. 96, N 3. - P. 763-794.
Castree N. Commodity fetishism, geographical imaginations & imaginative geographies // Environment and planning - Part A. - L., 2001. - Vol. 33, Issue 9. - P. 1519-1525.
Cosgrove D., Atkinson D. Urban rhetoric and embodied identities: city, nation and empire at the Vittorio Emanuele II monument in Rome, 1870-1945 // Annals of the Association of American geographers. - Washington, D.C., 1998. - Vol. 88. - P. 28-49.
Culture, globalization and the world-system. Contemporary conditions for the representation of identity / Ed. by A.D. King. - Minneapolis: Univ. of Minnesota press, 1997. - 186 p.
Ely C. This meager nature: Landscape and national identity in imperial Russia. - Decalb, Illinois: Nothern Illinois univ. press, 2002. - 278 p.
Foucault M. Power/Knowledge: selected interviews and other writings, 1972-1977 / Ed. by G. Gordon. - Brighton, Sussex: Harvester press, 1980. - 270 p.
FoucaultM. Questions on geography // Foucault M. Power/Knowledge: selected interviews and other writings 1972-1977 / Ed. by G. Gordon. - Brighton, Sussex: Harvester press, 1980. - P. 63-77.
Geertz С. Local knowledge. - N.Y.: Basic books, 1983. - 244 a
Geographies of global change: remapping the world in the late twentieth century / Ed. By R.J. Johnston, P.J. Taylor, and M.J. Watts. - Oxford: Blackwell, 1995. - 462 p.
Geography and national identity / Hooson D. (Ed.). - Oxford; Cambridge (Mass.): Blackwell, 1994.-391 p.
GilbertD. Heart of empire? Landscape, space and performance in imperial London // Environment and planning D: Society and space. - L., 1998. - Vol. 16. - P. 11-28.
Hall S. The Local and the global: Globalization and ethnicity // Culture, globalization and the world-system. Contemporary conditions for the representation of identity / Ed. by A.D. King. - Minneapolis: Univ. of Minnesota press, 1997. - P. 19-41.
Hannerz U. Scenarios for Peripheral Cultures // Culture, globalization and the world-system. Contemporary conditions for the representation of identity / Ed. by A.D. King. - Minneapolis: Univ. of Minnesota press, 1997. - P. 107-129.
Hoskins W.G. The making of the English landscape. - L.: Penguin books, 1985. - 327 p.
Imperial cities: Landscape, display and identity / Ed. by F. Driver and D. Gilbert. - Manchester: Manchester univ. press, 1999. - 283 p.
Jackson J.B. Landscape in sight: Looking at America / Ed. by H.L. Horowitz. - L.: Yale univ. press, 1997. - 400 p.
Kasbarian J.A. Mapping Edward said: geography, identity, and the politics of location // Environment and planning D: Society and space. - L., 1996. - Vol. 14. - P. 529-557.
Lefebvre H. The production of space. - Oxford: Blackwell, 1991. - 454 p.
Murray JA. Mythmakers of the West: shaping America's imagination. - Flagstaff, Ariz.: Northland publishing, 2001. - 184 p.
Paasi A. Nationalizing everyday life: individual and collective identities as practice and discourse // Geography research forum. - Beer Sheva, 1999. - Vol. 19. - P. 4-21.
Schama S. Landscape and memory. - N.Y.: Vintage books, 1996. - 652 p.
Shaw D.J.B. Southern frontiers of Muscovy, 1550-1700 // Studies in Russian historical geography / Bater J.N. & French R.A. (eds.). - L., 1983. - P. 117-142.
Soja E.W. Postmodern geographies: The reassertion of space in critical social theory. - L.: Verso, 1990. - 266 p.
Studing cultural landscapes / Ed. by I. Robertson and P. Richards. - N.Y.: Oxford univ. press, 2003. - 199 p.
The interpretation of ordinary landscapes: Geographical essays / Ed. by D.W. Meinig. - Oxford: Oxford univ. press, 1979. - 255 p.
216
Todorova M. Imagining the Balkans. - N.Y.: Oxford univ. press, 1997. - 257 p.
Tuan Y.-F. Perceptual & cultural geography // Annals of the Association of American geographers. - Washington, D.C., 2003. - Vol. 93, N 4. - P. 878-881.
Tuan Y.-F. Space and place: The perspective of experience. - Minneapolis: Univ. of Minnesota press, 1977. - 235 p.
Tuan Y.-F. Topophilia: A study of environmental perception, attitudes, and values / With a new pref. by the author. - N.Y.: Columbia univ. press, 1990. - 260 p.
TurnbullD. Cartography and science in early modern Europe: Mapping the construction of knowledge spaces // Imago mundi. - Amsterdam, 1996. - N 48. - P. 5-24.
Turner F.J. The significance of the frontier in American history // Proceedings of the State historical society of Wisconsin. - Madison, 1894. - N 41. - P. 79-112.
WittfogelKA. Agriculture: a key to the understanding of Chinese society, past and present. -Canberra: Australian national univ. press, 1970. - 20 p.
WittfogelKA. Oriental despotism: a comparative study of total power. - New Haven: Yale univ. press, 1957. - 556 p.
Zelinsky W. The cultural geography of the United States. - Englwood Cliffs, N.J.: Prentice-Hall, Inc., 1973. - 164 p.
В немецком переводе contemplatio гласит: Betrachtung, «рас-мотрение», «созерцание». Греческая «феория», вглядывание в лики присутствующего, оказывается теперь расмотрени-ем. Теория есть рассмотрение действительного. Однако почему не «созерцание»? О созерцании говорят в смысле религиозной медитации и погружения. Такое созерцание принадлежит к области только что упоминавшейся vita contemplativa. Мы говорим и о созерцании картины, разглядыванию которой отдаемся. Слово Betrachtung, употребляемое и в этом смысле, означает, как кажется, еще то же самое, что ранняя «феория» греков. Но «теория», в качестве которой выступает современная наука, есть нечто существенно иное, чем греческая «феория». Поэтому, переводя слово theoria как «рассмотрение», а не «созерцание», мы не впадаем в произвол, но возвращаемся к исходному значению слова. Серьезно отнесясь к тому, о чем говорит «рассмотрение», мы различим нечто новое в существе современной науки как теории действительного.
М. Хайдеггер «Наука и осмысление»
217
