CC BY
78
Общество: философия, история, культура. 2023. № 3. С. 135-142. Society: Philosophy, History, Culture. 2023. No. 3. P. 135-142.
Научная статья УДК 304.4
https://doi.org/10.24158/fik.2023.3.21
Геополитические вызовы российской цивилизации: периметр Великого Лимитрофа
Станислав Владимирович Кулик
Кубанский государственный аграрный университет имени И.Т. Трубилина, Краснодар, Россия, Stas.k.44@mai.ru
Аннотация. Статья посвящена анализу непосредственной геополитической ситуации, складывающейся в различных секторах Великого Лимитрофа. Автор приходит к выводу, что современная международная ситуация объективно представляет для русского цивилизационного мира один из важнейших вызовов. Дело в том, что оно не полностью охвачено российской государственностью, и сохраняется тенденция дальнейшего перенесения границ Русского мира главным образом под воздействием усиливающегося давления со стороны глобальных цивилизационных конкурентов (прежде всего коллективного Запада) на его окраины (лимесы), зачастую соскальзывающие в лимитрофы. В подобном контексте случай Крыма - исключение. Сложившаяся ситуация стала итогом следующих причин: во-первых, ее вызвали стратегические колебания официальной российской политики, мешающие формированию адекватных ответов на геополитические вызовы; во-вторых, внутри самой России сохраняются центробежные тенденции; в-третьих, усилилась активность глобальных цивилизационных конкурентов России, которые предпринимают последовательные шаги по сокращению ее влияния.
Ключевые слова: геополитические вызовы, российская цивилизация, западная цивилизация, лимесы, секторы Великого Лимитрофа, Европа, Кавказ, Китай
Для цитирования: Кулик С.В. Геополитические вызовы российской цивилизации: периметр Великого Лимитрофа // Общество: философия, история, культура. 2023. № 3. С. 135-142. https://doi.org/10.24158/fik.2023.3.21.
Original article
Geopolitical Challenges of Russian Civilization: Limitrophe States Stanislav V. Kulik
Kuban State Agrarian University named after I.T. Trubilin, Krasnodar, Russia, Stas.k.44@mai.ru
Abstract. The article is devoted to the analysis of the current geopolitical situation in various limitrophe states. The author comes to the conclusion that the modern international environment objectively poses one of the most important challenges for the Russian civilizational world. The fact is that it is not fully covered by the Russian statehood, and there is a tendency to further shift the borders of the Russian world mainly under the influence of increasing pressure from global civilizational competitors (primarily, the collective West) to its outskirts (limes), subsequently often cascading to limitrophe states. In this context, the case of Crimea is an exception. The current situation is the result of the following factors: firstly, strategic fluctuations in the official Russian policy, which hinder the formation of adequate responses to geopolitical challenges; secondly, the continuing centrifugal trends within Russia itself; thirdly, the increasing activity of Russia's global civilizational competitors, who are taking consistent steps to reduce its influence.
Keywords: geopolitical challenges, Russian civilization, Western civilization, limes, limitrophe states, Europe, the Caucasus, China
For citation: Kulik, S.V. (2023) Geopolitical Challenges of Russian Civilization: Limitrophe States. Society: Philosophy, History, Culture. (3), 135-142. Available from: doi: 10.24158/fik.2023.3.21 (In Russian).
Указание на обострение отношений Запада и России приобретает все более тривиальный смысл. Специальная военная операция (СВО) выступает наиболее острым симптомом проявления данного антагонизма, результаты которого вполне могут иметь планетарный общечеловеческий смысл. Как бы то ни было, но данное противостояние целесообразно рационально воспринимать с позиций цивилизационной методологии, новая актуализация которой в обществоведческой мысли обычно приписывается усилиям С. Хантингтона (Хантингтон, 2003), который в полемике с концепцией «конца истории» Ф. Фукуямы (Фукуяма, 2010) сумел увидеть линии международных противоречий, вновь заявляющих о себе. Собственно говоря, практическая сторона цивилизационных различий существовала всегда, то выдвигаясь на первый план, то уступая место проблематике иного рода, где-то принимая латентную форму. Цивилизационный подход уже в 1990-е гг. поддерживался рядом видных отечественных ученых (Ерасов, 2017; Панарин, 1994; Цымбурский,
© Кулик С.В., 2023
1993, 1997; Кефели, 2007 и др.). Впоследствии предложенное директором Института глобализации М. Делягиным социально-философское осмысление глобализационных процессов придало значимость именно цивилизационной конкуренции (Делягин, 2020). Однако обращает на себя внимание, что в упомянутой работе, опубликованной в «нулевые» годы, автор считал поспешным уверенно заявлять о субъектности российской (православной) цивилизации. По его словам, тогда было лишь уместно рассуждать «о продолжающей распадаться советской или о складывающейся на ее руинах российской цивилизации», находящейся в стадии формирования (Делягин, 2020).
В то же время собственно СВО подспудно предполагает вызов, брошенный Русским миром Западу. Это позволяет, с нашей точки зрения, ставить вопрос о все более четко заявляющей о себе отечественной цивилизационной сущности. Отсюда уместным представляются анализ проблем и перспектив бытия Русского мира на глобальном поприще. Хотелось бы подчеркнуть, что Россия сохраняет определенный потенциал, чтобы послужить неким социокультурным барьером перед распространением порожденного западным миром проекта политкорректности, который предполагает фактически полное забвение традиционных христианских ценностей, выступающих социокультурным фундаментом и для Европы, и для России. Последняя еще обладает глубоко эшелонированной обороной в виде традиционного культурного фундаментализма, препятствующего разгулу ЛГБТ, гомосексуальных браков и т. п. Однако социокультурный проект политкорректности, к сожалению, отнюдь не единственная проблема, с которой сталкивается Россия, пытающаяся обрести собственную цивилизационную устойчивость. Множество вызовов исходит из объективного мира; наконец, нет оснований считать, что отечественная политическая элита в полной мере осознала собственную цивилизационную самодостаточность (Дугин, 2009; Делягин, 2020; Ваджра, 2019).
Комплексное исследование вызовов российской геоцивилизационной сущности не может быть проведено в рамках научной статьи. В данной работе мы намерены сосредоточиться на исследовании объективных вызовов, получаемых Россией со стороны окружающего мира. Прежде всего среди них следует назвать геополитические.
Цель настоящей работы определила ее конкретные задачи: 1) уточнение методологии исследования, базисом которого послужит «островная» концепция, разработанная Вадимом Цым-бурским и Станиславом Хатунцевым; 2) детальное рассмотрение ситуации, складывающейся в различных секторах пояса Великого Лимитрофа, что позволит существенно уточнить картину геополитических вызовов, многие из которых после начала СВО получили своеобразное политико-информационное отражение.
Определенную методологическую близость геополитического и цивилизационного подходов констатировал российский философ и культуролог Б. Ерасов. По его словам, «корректный геополитический анализ не может абстрагироваться от собственно цивилизационных измерений. Успех или же крушение геополитических действий в конечном счете определяется их совместимостью или же несовместимостью с цивилизационными принципами» (Ерасов, 2017: 131).
Согласно теоретическим выкладкам В. Цымбурского (1993) и С. Хатунцева (2011), для понимания положения любой цивилизации удобно применять метафору острова. Каждая из них располагает ядром, которое обязательно наделено сакральной (религиозной или идеологической) легитимацией. В качестве периферии выступают окраины - лимесы, которые содержательно склоняются к ценностям культурного ядра, но все же испытывают определенное воздействие со стороны цивилизационных конкурентов. Такой своеобразный «остров» обрамляется «проливами» - лимитрофами, значительно менее устойчивыми в культурно-цивилизационном отношении.
Ядро российской цивилизации сформировалось уже в допетровское время (XVI-XVII вв.) на базе окраинных, азиатских, тюрко-монгольских территорий. В. Цымбурский при общей критичности в отношении евразийского подхода, солидарен с его тезисом, ставящим во главу угла тесное сочетание славянских, тюрко-монгольских и финно-угорских элементов, что дает повод отвергать идеи панславизма. Славяне относятся не к группам ядра, а, скорее, к периферии и размещаются в промежуточных лимитрофных пространствах, тогда как собственно русские занимают территории, лишь фрагментарно соприкасающееся с областями славянского проживания по окраинам «коренной» Европы (Цымбурский, 1997).
Пояс стран, названный разработчиками островного подхода Великим Лимитрофом, обрамляет российские территории фактически по всей длине сухопутного периметра, охватывая «мир междумирий»; огромной дугой протянувшийся от Финляндии до Кореи, гранича со всеми основными цивилизациями Старого Света. Современная культургеография евразийского материка сформировалась в первую очередь благодаря действиям России в XVI-XX вв. Результатом этих действий стали барьеры перед тенденциями внутриконтинентальных экспансий периферий старых цивилизаций Европы, Азии и Китая. Россия оставила от них лишь «дугу земель по периметру огромной платформы, присвоенной, хотя и полностью не освоенной русскими. Эта дуга соединила все материковые подступы к ядровым платформам цивилизаций теплых морей в потенциально единую мегасистему Великого Лимитрофа - от Финляндии до Кореи» (Цымбурский, 1997).
Согласно В. Цымбурскому, отечественное цивилизационное становление происходило одновременно с генезисом западного мира - приблизительно с XVI столетия. Выступив оплотом «другого христианства», воспринимаемого католичеством в качестве «схизмы», Россия обозначила претензии на собственную самодостаточность в отношении как Запада, так и Востока. Она была отмечена сразу и православием, и большевистским коммунизмом «как двумя неизбывно отложившимися в истории воплощениями российской сакральной вертикали» (Цымбурский, 1997). С момента своего зарождения российская цивилизация вступила в жесткую конкуренцию с молодым западным миром за сферы влияния. В средневековую эпоху, когда только еще появились предпосылки для самоопределения восточно-православного и западного миров, между ними были довольно расплывчатые границы. Например, большинство населения Великого Княжества Литовского (ВКЛ) было православным, что выступало серьезным фактором для внутренней политики литовских властителей. Но затем неравноправная уния Литвы с Польшей закрепила за землями первой статус периферии западного мира. Другим аспектом названных процессов выступила переориентация в сторону Москвы ряда территориальных субъектов (княжеств), которые в разгар монголо-татарской экспансии сами добровольно стремились в состав ВКЛ.
Ареной для интенсивных межцивилизационных столкновений выступали обычно западные окраины Московского царства, а затем и Российской империи. Показательны в этом плане российские стремления к утверждению на Балтийском побережье, чему всячески препятствовал западный мир. На острие подобных усилий могли выступать окраинные государства вроде Швеции, а то и межцивилизационные (лимитрофные) государства, например, Речь Посполитая.
Предлагая в 1993 году собственную картину геоцивилизационного изоляционизма, казавшегося адекватным постсоветским реалиям, В. Цымбурский утверждал: «Россия, покидая "территории-проливы" отходит "к себе", на "остров", с предельным восстановлением дистанцированности от иных евроазиатских этноцивилизационных платформ» (Цымбурский, 1993). Но весьма скоро он же вынужден был признать, что испытавшие российский «отлив» пространства тут же стали объектом экспансии конкурирующих геостратегических центров. Происходит «борьба за контроль над различными секторами Лимитрофа, причем она постоянно увязывается с общей игрой его народов на повышение своего статуса и веса, в том числе за счет ядровых платформ» (Цымбурский, 1997).
Осовременивает данные идеи С. Хатунцев, отмечая претензии западного мира на цивилиза-ционный универсализм, что выступает в качестве серьезного вызова миру русскому. Запад пока во многом успешно инициирует влияние на лимитрофы и на лимбовые (периферийные) территории российского культурно-исторического мира. Речь идет не только о европейской его части (Украина), но и о Центральной Азии (Хатунцев, 2015: 45-46, 48). Одновременно не следует упускать из внимания пантюркистские амбиции современной Турции, а также закономерные претензии со стороны усиливающегося Китая. Учитывая непрекращающиеся активные попытки со стороны конкурирующих цивилизаций поколебать геоцивилизационное положение России, мы приступим к более основательному рассмотрению современной ситуации в конкретных секторах Великого Лимитрофа.
Закономерно начать анализ с европейской его части, где российские интересы непосредственно связаны с Балто-Черноморским междуморьем. Здесь главная геополитическая конфигурация образована Латвией, Эстонией, Литвой, Молдавией, Украиной, Белоруссией и Калининградской областью РФ. Названные пространства ассоциируются не только с российскими имперскими амбициями, но также и с «квазиимперскими притязаниями» поляков. По мнению М. Ильина, в этом регионе взаимно накладываются европейские и евразийские цивилизационные общности (Ильин, 2008: 194). Геополитическую важность Восточной Европы для России переоценить трудно. Американский политолог Д. Фридман констатирует, что, например, вступление Украины и Белоруссии в НАТО «потенциально уничтожает национальную безопасность России» (Фридман, 2010: 153-154).
В данный момент официальная Белоруссия демонстрирует наиболее устойчивую пророс-сийскую ориентацию. Она понимается нами как лимес русской цивилизации. Это иллюстрирует религиозный состав населения страны - 68 % православных и 14 % - католиков (Образы России и Беларуси ..., 2020). Однако нынешняя Республика Беларусь все еще испытывает инерционное влияние советизаторской политики, что демонстрирует феномен союзного государства России и Белоруссии, служащий чем-то вроде имперского подкрепления. Вряд ли при иных геополитических раскладах подобная общая рамка могла быть создана с Варшавой, а то и с Брюсселем (Ильин, 2008: 193). Тем не менее западное влияние в Республике Беларусь имеет место и дает определенный эффект. Уже в советскую эпоху ряд культурных деятелей страны (С. Алексиевич, В. Быков), удрученные долгим противостоянием с советской бюрократией, склонялись к принятию прозападной ориентации. В. Быков - признанный автор очень реалистичных произведений о Великой Отечественной войне в своей последней книге автобиографических очерков «Долгая
дорога домой» проявляет очевидную тенденциозность, склоняясь к антисоветской, а по совместительству и к антироссийской, апологетике1. Вполне можно также утверждать, что на последних выборах Президента Белоруссии имело место сильное влияние западных сетей.
Любопытная ситуация складывается в Республике Молдова, которая в постсоветский период демонстрировала известную гибкость во взаимоотношениях с Западом и Россией. «Левый» эксперт М. Ткачук полагал в 2015 году, что для жителей республики «Европа всё отчётливее приобретает черты циничного надзирателя, а с Россией связывают надежды на перемены к лучшему» (Ткачук, 2015: 84). Здесь также можно наблюдать инерционное влияние советской эпохи. В отличие от Западной Украины и Прибалтики в Молдавии в целом не сформировался устойчивый негатив к этническим русским, хотя контроль советских партийных структур здесь тоже имел место. Но и взаимоотношения молдаван с ЕС сразу же стали складываться не на равновесных основаниях. Структуры Евросоюза весьма бесцеремонны в своей политике, особенно в отношении восточных регионов, они не останавливаются даже перед вмешательством во внутренний суверенитет (отмена под давлением ЕС парламентских выборов 2013 г.). В лице граждан маленькой Молдавии европейские политики желают видеть «предсказуемых вассалов, которые ни при каких условиях не соблазнятся на продолжение политики сочетания "стратегического партнёрства с Россией" с "европейским выбором". В результате Молдова не столько интегрировалась в ЕС, сколько стала его "добровольным протекторатом"» (Ткачук, 2015: 98-99).
Весьма сложная ситуация сложилась в отношении Украины. С одной стороны, правы те, кто указывает на недальновидность украинских политиков, упершихся в «"священную корову" унитаризма» (Ильин, 2008: 193), при этом игнорируя социокультурные и социально-экономические противоречия, давно существующие между западными и восточными регионами. Но, с другой стороны, следует признать, что российское руководство оказалось неспособным в полной мере воспользоваться этими ошибками.
Украинский политолог А. Ваджра еще в 2012 г. указывал на перечень стратегических ошибок России именно в геоцивилизационной сфере.
Во-первых, Москва принимает правила, навязанные Западом, признавая существование нерусского «украинского» народа, что автоматически предполагает наделение Украины государственной субъектностью.
Во-вторых, российское руководство использует понятия «Украина» и «украинцы», а не «Малая Русь» и «малороссы». По факту, антирусский проект «Украина» признается Россией, что делает невозможным установление в нем лояльного к ней режима. Даже изначально пророссий-ски настроенные Л. Кучма и В. Янукович, становясь украинскими президентами, делались подчиненными, по сути, антироссийской логике украинства. Государство, основой которого выступает антирусская идеология, никогда не сможет переварить пророссийский политический режим.
В-третьих, московские политики стараются сделать своей опорой не простой народ, а «продажную и по своей сути антирусскую/антироссийскую украинскую элиту (а-ля Кучма)».
В-четвертых, российское государство лишь впустую тратит ресурсы на бесполезные усилия к тому, чтобы склонить правящий украинский режим следовать в экономическом и политическом фарватере России. Вместо этого следует запустить русский/малорусский проект на территории Украины, желательно с полной сменой элиты (Ваджра, 2019: 508-520).
В логику подобных размышлений вписываются наблюдения первого народного губернатора Донбасса П. Губарева, изложенные в его книге «Факел Новороссии». Он говорит о куда более тщательно рассчитанной, гибкой и дающей больший эффект стратегии Запада в рамках борьбы за Украину по сравнению с устаревшими бюрократическими российскими методами. Выступающие в фарватере западного мира американцы делают точечные ставки на отдельных субъектов соответствующего мировоззрения и только затем стараются расширить и масштабировать их деятельность за счет предоставления финансирования и т. д. При этом поиск подобного рода активистов происходит «по самому широкому спектру: от откровенных необандеров-цев - до борцов за права животных и сексуальных меньшинств» (Губарев, 2016). Российская стратегия предполагает ставку на изначальное вложение значительных (параллельно частично разворовываемых) средств в мероприятия, имеющих ничтожно малый эффект. Согласно выводам П. Губарева, «идеи Русского мира воспринимаются как "совок", как архаика, как что-то немодное и заскорузлое. А вот быть прозападным - это модно, современно, круто!» (Губарев, 2016).
Особый эффект имели актуализированные с 2014 года проблемы Крыма и заявивших о своем отделении областей Восточной Украины. Мы склоняемся к признанию вынужденного характера Крымской весны, после чего российскому руководству стало невозможным не оказать поддержки восстанию в Донецке и Луганске (Пролог великой драмы ..., 2015: 9). Роль Москвы
1 Быков В. Долгая дорога домой. М., 2005. 448 с.
- 138 -
в крымских событиях стала реакцией на стремление западного мира уменьшить российское влияние на Украине с помощью государственного переворота. Как констатирует М. Делягин, не столько Россия присоединила Крым, сколько вступил в Россию сам Крым, вынужденный искать защиты от национал-радикалов, пришедших к власти (Делягин, 2020). Самодовлеющая геоциви-лизационная проблематика побудила Россию стать на путь частичной имперской реабилитации.
В данном ракурсе представляется ограниченным марксистский анализ событий «Русской весны». Один из его авторов, Б. Кагарлицкий, частично прав, констатируя своеобразный тупик провозглашенной Новороссии, поскольку ее сторонники одновременно призывали «к социальному освобождению и к объединению с возглавляемой Владимиром Путиным Россией, которая была ничуть не менее олигархической, чем Украина, против которой они восстали» (Кагарлицкий, 2017: 250). Он же сетует на несложившийся союз российских и украинских левых, которые могли многое изменить в той ситуации (Кагарлицкий, 2017: 252). В то же время невозможность консолидации российских и украинских левых приверженцев, а также действия российских властей, кое-где выходящие за пределы интересов олигархии, объяснимы в логике цивилизационного подхода. Раскол между западным и российскими мирами проходит именно через Украину, что делает ряд ее областей принципиально антагонистичными друг другу. Российские политики, сделав с 2014 г. угольную промышленность Донбасса полем реализации интересов чиновничьей олигархии, все же пошли дальше, пресекая все попытки Украины ликвидировать ДНР и ЛНР. На это указывает жесткая позиция В. Путина по данному вопросу, а затем и начавшаяся СВО.
Весьма важен для России в геополитическом отношении Кавказ, куда более пестрый в этническом и культурном аспектах в сравнении с Балтийско-Черноморской зоной. Тут имеет место «чересполосица четких этнорелигиозных типов: азербайджанцев-шиитов, армян-монофизитов, горцев-суннитов Северного Кавказа, православных картвелов и осетин», а также ламаистская Калмыкия (Цымбурский, 1997). В то же время некоторая целостность Кавказского региона образовалась после исламизации, с XVIII в. Выступавшей своеобразным ответом на российскую имперскую экспансию. Согласно В. Цымбурскому, на ряде этнических территорий ислам играет роль религии местного политико-культурного, а также военного сопротивления (Цымбурский, 1997). Здесь можно внести корректировку, указав в качестве интеграционного не столько на мусульманский, сколько на антироссийский фактор. Ведь в годы и первой, и второй чеченских войн наблюдались явные тенденции сближения между исламскими Чечней и Азербайджаном - с одной стороны и православной Грузией - с другой.
По обоснованному мнению Д. Фридмана, Кавказ стратегически важен для России тем, что является буфером между Украиной и Казахстаном, реальное расстояние между которыми насчитывает лишь несколько сотен километров (Фридман, 2010: 148-149). Хотя Россия и не ушла с Кавказа, но в последние десятилетия ее позиции в данном регионе отнюдь не укрепились, что иллюстрируется фактом усиления здесь турецкого влияния. Именно помощь турок помогла Азербайджану наконец-то выиграть войну за Нагорный Карабах, тогда как проигравшие армяне считаются традиционно пророссийскими.
Кроме названной внешней проблемы наличествуют также и внутренние, пусть и латентно. Речь идет о Чеченской республике, которая пользуется широкой автономией, позиционируя себя как региональный оплот ислама. В ней активно работают нормы шариата, действует жесткий внутренний контроль многих, в том числе и досуговых, сфер, навязываются стандарты здорового, а для молодежи - спортивного образа жизни, содержатся регулярные вооруженные структуры с боевым опытом. Возглавляющий Чечню Р. Кадыров демонстрирует лояльность скорее лично В. Путину, чем России.
Регион Средней Азии наиболее обширен в пространственном плане, имея протяженность от Каспийского моря до китайских границ. В. Цымбурский рассматривал Центральную Азию как пример «мягкого перехода от одной цивилизационной платформы к другой», ведь с юга на север неуклонно уменьшается значение черт запамирского исламского мира (Цымбурский, 1997). Между тем последний в постсоветское время отличается радикализмом и стремлениями к экспансии (Талибан). Правда, северные районы более урбанизированы, население здесь довольно поверхностно исламизировано, кроме того, ощущаются остатки русского (советского) влияния.
Азиатские регионы активно поглощались Московским государством с XVI в. Уже на тот момент был обозначен имперский характер русской политической идентичности. Сибирское ханство, фактически завоеванное Москвой в 1580-1590 гг., входило в рамки геополитического влияния узбекских шейбанидов. По мысли И. Кефели, результатом восточной экспансии России стало превращение азиатских территорий в арену борьбы между ней и традиционными цивилизациями. При этом если в Европейской части страны историко-культурные зоны формировались веками, то в Азиатской России данные процессы реализовывались «во взаимодействиях с представителями этих цивилизаций по направлениям транспортных коммуникаций и на основе городского уклада хозяйства» (Кефели, 2007: 170).
Советский проект активно индустриализировал азиатские республики (Узбекистан, Таджикистан, Казахстан, Туркмению), для чего сюда перемещались подготовленные кадры, которых не хватало среди местных. Большинство квалифицированной рабочей силы здесь составляли этнические русские, больше зарабатывающие и проживающие в городах, в то время как местные жители представляли собой в основной массе малообразованное и бедное провинциальное население. Из этого следовал ряд противоречий: между индустриальным и традиционным типами общественных отношений; социально-экономическим положением и уровнем жизни первых и вторых. Кроме того, существовало явление межнационального антагонизма, который при наличии вышеназванных обстоятельств становился неизбежным. Разразившаяся в Таджикистане гражданская война 1992-1997 гг., по словам Е. Норина, едва не вылилась «в полномасштабную катастрофу, которая могла взбаламутить всю Среднюю Азию и вызвать непредсказуемые последствия», чему помешало российское военное вмешательство (Норин, 2018: 165-205).
По мнению американского эксперта Д. Фридмана, Средняя Азия - едва ли не единственный регион, где российские позиции очевидно сильнее американских. Он считает, что Средняя Азия постепенно возвратится в сферу геостратегического влияния России, при этом вряд ли этому сможет помешать Китай (Фридман, 2010: 152-153). Однако ход событий ставит данный прогноз под сомнение, особенно в части китайского влияния.
Регион Восточной Азии, или Дальнего Востока, представляет собой область непосредственных контактов России с другим мощным субъектом цивилизационной конкуренции - Китаем. Взаимодействие этих государств началось в конце XVII столетия, когда наметился раздел областей влияния по амурскому и синьцзянскому векторам, что в 1858 году получило закрепление в виде заключения Айгунского договора. Буферную межцивилизационную зону здесь населяют главным образом тюрко-монгольские народы, которые в плане религиозного выбора настроены на «отталкивание от китайской цивилизации-империи». Подобное обстоятельство имеет смысл принимать во внимание отечественным политикам при разработках геостратегических шагов в данном регионе. Ведь под китайским давлением находятся как наши дальневосточные районы, так и территории Центральной Азии. Речь идет об известной сугубо китайской стратегии «просачивания», выливающейся в демографическую и экономическую экспансию.
В то же время данная проблема применительно к восточным регионам России дискуссионна. Например, владивостокский ученый В. Ларин считает тему «желтой опасности» мифом, так как китайское присутствие в названных российских областях объективно идет на спад. Исследователь прежде всего исходит из экономических соображений и интересов, а также из распространенного утверждения, что в условиях глобализации регионы у национальных государств перехватывают экономическую субъектность. Побуждают опасаться Китай навязанные искусственно политические соображения, тогда как экономические мотивы, скорее, настраивают на сотрудничество. «Виртуальные фантомы "китайской угрозы" часто побеждают прагматичные соображения, из-за чего блокируется реальное сотрудничество, больше по вине российской стороны» (Ларин, 2020).
По-другому трактует ситуацию с Китаем М. Делягин. Он констатирует развивающееся экономическое сотрудничество Поднебесной и России, так как первая не является технологическим лидером в отличие от США, поэтому стремится использовать в основном российские ресурсы и технологии советского наследства. Но по мере завершения модернизации Китая российский потенциал становится ему все более ненужным (Делягин, 2020). Возможно, именно это обстоятельство заставляет В. Ларина трактовать его в качестве доказательства надуманности китайской угрозы. Но, с нашей точки зрения, все обстоит сложнее. Китайская целевая экспансия направлена главным образом на юг, где намного более благоприятна экономико-географическая конъюнктура. А вот китайское присутствие в российских сибирских и дальневосточных регионах являет собой больше следствие стихийного давления населения северных провинций Поднебесной. Но и при подобных условиях китайцами контролируется лесное и сельское хозяйство, а также оптовые и сельскохозяйственные рынки указанных российских регионов. В Забайкалье и Приморье констатируются изменения демографического баланса (Делягин, 2020). Интересно, что В. Ларин сам оперирует данными о довольно высоком проценте местного населения (20-25 %), который видит в китайцах именно угрозу (Ларин, 2020: 18). Однако здесь говорится о людях, относящихся негативно к китайской экспансии, тогда как не вошедшая в это число доля населения вполне может ощущать данное явление, но по-другому его оценивать.
Кроме экономических интересов, имеются еще и геополитические, мало принимаемые в расчет В. Лариным, тогда как М. Делягин не исключает их определенную смычку, полагая, что размещение сельхозартелей китайцев в Забайкалье и на Дальнем Востоке имело место не столько из хозяйственных, сколько из военных соображений. В период с 2006 по 2013 гг. Китай провел ряд военных учений на российской и казахстанской границах, причем зимой 2012-2013 гг. мероприятия проводились при экстремально низких температурных условиях и глубоком снеге. Правда, впоследствии подобные маневры прекратились, сменившись тесным военно-стратегическим сотрудничеством двух стран (Делягин, 2020). Однако подобная динамика вовсе не повод
для успокоения, так как геостратегическая и геополитическая конъюнктуры могут вполне измениться, раскрыв новый вектор российско-китайских отношений.
Подытоживая сказанное, следует констатировать тенденцию снижения влияния России на постсоветском пространстве, хотя современные его темпы несколько и замедлились по сравнению с ельцинским периодом. Все же общий тренд сохраняется. Некоторые усилия по его изменению российская власть предпринимает (Конституция Каспийского моря 2018 г.1, формирование Евразийского экономического пространства2, Год русского языка в Таджикистане3), однако эффект от них вряд ли можно признать достаточным. По мнению евразийского политолога А. Рубаева, на пространстве СНГ число пророссийских политиков неуклонно сокращается, что сопровождается параллельной дискриминацией оставшихся русских в Казахстане, Киргизии, Туркмении, Таджикистане4.
2014 год подарил немало надежд на сближение общества и власти на почве частичного возврата к имперской политике, что вызвало некоторую реанимацию имперско-державной составляющей общественного сознания. Но зримый эффект от крымского консенсуса довольно скоро ослабел под воздействием множества причин и, что немаловажно, вследствие решений самих российских властей. Уже в 2015 г. социолог Л. Бызов отрицал политический смысл феномена «Русского мира», указывая на его исключительно культурный, языковой характер (Бызов, 2015: 38), что обусловило его перемещение на периферию коллективного сознания.
Таким образом, напрашивается вывод о том, что складывающиеся вокруг российской цивилизации геополитические обстоятельства представляют для нее один из важнейших вызовов объективного мира. Культурное цивилизационное пространство - «Русский мир» - не полностью охвачено российской государственностью, и отечественная цивилизационность вынуждена отодвигать собственные границы под действием усиливающегося давления со стороны конкурентов на бывшие окраины (лимесы) Русского мира. Нам представляются следующими причины такого положения дел.
Во-первых, непоследовательность официальной российской политики препятствует быстрому формированию адекватных ответов на геополитические вызовы. Стратегические колебания не способствуют окончательному самоутверждению российской цивилизационной идентичности. В постсоветский период отечественное руководство то действовало по принципам национального государства, то вновь возвращалось к имперским принципам поведения, что отражает именно цивилизационную логику. Тем не менее по большей части постсоветская Россия выступала как «цивилизация в себе», хотя последний год показывает ее неуклонное втягивание в орбиту именно геоцивилизационной логики, что усиливает вероятность российского проявления в качестве полноценной цивилизации «для себя».
Во-вторых, имеет место внутриполитическая неустойчивость самой России, сохраняющиеся центробежные тенденции, являющие собой результат как межэтнических, так и социально-экономических противоречий. Этому способствует не всегда стратегически дальновидная политика федерального центра, обычно всячески стремящегося поставить под жесткий контроль главные региональные финансовые и хозяйственные процессы.
В-третьих, действия российских глобальных цивилизационных конкурентов (коллективного Запада, Китая, а также исламского мира) отличаются заметно большей активностью и последовательностью, четко вписываясь в логику определенных стратегических интересов, затрагивающих как лимитрофные территории, так и российские окраины. Кроме того, усилия западного мира исходят из максимального использования современных технологических возможностей, тогда как Россия пока только осваивает в полной мере наиболее продвинутые методы сетевой информационной борьбы.
Список источников:
Бызов Л.Г. Консервативный тренд в современном российском обществе: истоки, содержание и перспективы // Общественные науки и современность. 2015. № 4. С. 26-40.
Ваджра А. Распад. Хроника и анализ украинской катастрофы : в 3 т. М., 2019. Т. 1. 960 с.
Губарев П.Е. Факел Новороссии. СПб., 2016. 416 с.
Делягин М.Г. Конец эпохи: осторожно, двери открываются! : в 2 т. М., 2020. Т. 2. 816 с.
1 Конвенция о правовом статусе Каспийского моря (Актау, 12 августа 2018 г.) (не вступила в силу) [Электронный ресурс]. Доступ из информ.-правовой системы «Гарант».
2 Единое экономическое пространство: общие правила развития экономики [Электронный ресурс] // За-воды.рф. URL: https://заводы.рф/publication/edinoe-ekonomicheskoe-prostranstvo-obshchie-pravila-razvitiya-ekonomiki (дата обращения: 16.02.2023).
3 В Таджикистане объявили 2023 год Годом русского языка [Электронный ресурс] // Лента. URL: https://lenta.ru/news/2022/09/01/tadzh_rus/ (дата обращения: 16.02.2023).
4 Рубаев А., Калашников М. Адекватны ли действия Москвы в СНГ? Эфир от 3.12.2021 [Электронный ресурс] // YouTube. URL: https://www.youtube.com/watch?v=FivmV1vRU48&t=1264s_(дата обращения: 16.02.2023).
Дугин А.Г. Четвертая политическая теория. М., 2009. 351 с.
Ерасов Б.С. Социокультурные и геополитические принципы евразийства: вызовы новой эпохи // Историческая психология и социология истории. 2017. Т. 10, № 2. С. 122-148.
Ильин М.В. Балто-Черноморская система. Матрицы и перспективы восточноевропейского политического развития // Космополис. 2008. № 1 (20). С. 180-195.
Кагарлицкий Б.Ю. Между классом и дискурсом. Левые интеллектуалы на страже капитализма. М., 2017. 280 с. Кефели И.Ф. Философия геополитики. СПб., 2007. 208 с.
Ларин В.Л. «Китайская угроза» в восточных районах России в начале XXI в. через призму компаративистского анализа // Сравнительная политика. 2020. Т. 11, № 2. С. 9-27. https://doi.org/10.24411/2221-3279-2020-10015. Норин Е. Под знаменами демократии. Войны и конфликты на развалинах СССР. СПб., 2018. 288 с. Образы России и Беларуси в представлениях молодежи двух стран в ХХ1 веке / ответ. ред. И.А. Снежкова, Н.В. Шалы-гина. М., 2020. 365 с.
Панарин А.С. Россия в цивилизационном процессе (между атлантизмом и евразийством). М., 1994. 262 с.
Пролог великой драмы. Россия. Украина. Новороссия // Левая политика. 2015. № 23. С. 5-13.
Ткачук М. Дорога на Бухарест. Если исчезнет Молдавия... // Левая политика. 2015. № 23. С. 82-102.
Фридман Д. Следующие 100 лет: прогноз событий XXI века. М., 2010. 336 с.
Фукуяма Ф. Конец истории и последний человек. М., 2010. 588 с.
Хантингтон С.Ф. Столкновение цивилизаций. М. ; СПб., 2003. 604 с.
Хатунцев С.В. Запад и «Евразийская Квадрига» (Россия, Китай, Индия, Иран) // Полис. Политические исследования. 2015. № 6. С. 45-52. https://doi.org/10.17976/jpps/2015.06.07.
Хатунцев С.В. Лимитрофы - межцивилизационные пространства Старого и Нового света // Полис. Политические исследования. 2011. № 2. С. 86-98.
Цымбурский В.Л. Народы между цивилизациями // Pro et Contra. 1997. Т. 3, № 3. С. 154-184. Цымбурский В.Л. Остров Россия // Политические исследования. 1993. № 5. С. 6-27.
References:
Byzov, L. G. (2015) Konservativnyi trend v sovremennom rossiiskom obshchestve: istoki, soderzhanie i perspektivy [Conservative Trend in Modern Russian Society: Origins, Content and Prospects]. Obshchestvennye naukiisovremennost'. (4), 26-40. (In Russian). Delyagin, M. G. (2020) End of an Era: Watch Out, the Doors are Opening!. Vol. 2. Moscow. 816 р. (In Russian). Dugin, A. G. (2009) The Fourth Political Theory. Moscow. 351 р. (In Russian).
Erasov, B. S. (2017) Sotsiokul'turnye i geopoliticheskie printsipy evraziistva: vyzovy novoi epokhi [Socio-Cultural and Geopolitical Principles of Eurasianism: Challenges of a New Era]. Istoricheskaya psikhologiya i sotsiologiya istorii. 10 (2), 122-148. (In Russian).
Fridman, D. (2010) Sleduyushchie 100 let: prognoz sobytii XXI veka [The Next 100 Years: Forecast of Events of the 21st Century]. Moscow. 336 р. (In Russian).
Fukuyama, F. (2010) The End of the Story and the Last Man. Moscow. 588 р. (In Russian). Gubarev, P. E. (2016) The Torch of Novorossiya. St. Petersburg. 416 р. (In Russian). Huntington, S. F. (2003) The Clash of Civilizations. Moscow; St. Petersburg. 604 р. (In Russian).
Il'in, M. V. (2008) Balto-Chernomorskaya sistema. Matritsy i perspektivy vostochnoevropeiskogo politicheskogo razvitiya [The Baltic-Black Sea System. Matrices and Prospects for Eastern European Political Development]. Kosmopolis. (1 (20)), 180-195. (In Russian). Kagarlitskii, B. Yu. (2017) Between Class and Discourse. Left Intellectuals on Guard of Capitalism. Moscow. 280 р. (In Russian). Kefeli, I. F. (2007) Filosofiya geopolitiki [Philosophy of Geopolitics]. St. Petersburg. 208 р. (In Russian). Khatuntsev, S. V. (2011) Limitrophes - Intercivilizational Expanses of the Old and New World. Polis. Political Studies. (2), 86-98. (In Russian).
Khatuntsev, S. V. (2015) The West and the "Eurasian Quadriga" (Russia, China, India, Iran). Polis. Political Studies. (6), 45-52. Available from: doi:10.17976/jpps/2015.06.07. (In Russian).
Larin, V. L. (2020) "Chinese Expansion" in the Eastern Regions of Russia at the Beginning of the XXI Century: Through the Prism of Comparative Analysis. Comparative Politics Russia. 11 (2), 9-27. Available from: doi:10.24411/2221-3279-2020-10015. (In Russian).
Norin, E. (2018) Pod znamenami demokratii. Voiny i konflikty na razvalinakh SSSR [Under the Banner of Democracy. Wars and Conflicts on the Ruins of the USSR]. St. Petersburg. 288 р. (In Russian).
Panarin, A. S. (1994) Rossiya v tsivilizatsionnom protsesse (mezhdu atlantizmom i evraziistvom) [Russia in the Civilizational Process (between Atlanticism and Eurasianism)]. Moscow. 262 р. (In Russian).
Prolog velikoi dramy. Rossiya. Ukraina. Novorossiya [The Prologue of the Great Drama. Russia. Ukraine. Novorossiya] (2015). Levaya politika. (23), 5-13. (In Russian).
Snezhkova, I. A. & Shalygina, N. V. (ed.) (2020) Obrazy Rossii i Belarusi vpredstavleniyakh molodezhi dvukh stran vXXI veke [Images of Russia and Belarus as Seen by Young People of the Two Countries in the 21st Century]. Moscow. 365 р. (In Russian).
Tkachuk, M. (2015) Doroga na Bukharest. Esli ischeznet Moldaviya... [The Road to Bucharest. If Moldova Disappears.]. Levaya politika. (23), 82-102. (In Russian).
Tsymburskii, V. L. (1993) Ostrov Rossiya [Russia Island]. Politicheskie issledovaniya. (5), 6-27. (In Russian). Tsymburskii, V. L. (1997) Narody mezhdu tsivilizatsiyami [Peoples between Civilizations]. Pro et Contra. 3 (3), 154-184. (In Russian). Vadzhra, A. (2019) Decay. Chronicle and Analysis of the Ukrainian Catastrophe. Vol. 1. Moscow. 960 р. (In Russian).
Информация об авторе С.В. Кулик - аспирант кафедры социологии и культурологии Кубанского государственного аграрного университета имени И.Т. Трубилина, Краснодар, Россия.
Information about the author S.V. Kulik - PhD Student at the Department of Sociology and Cultural Studies, Kuban State Agrarian University named after I.T. Trubilin, Krasnodar, Russia.
Статья поступила в редакцию / The article was submitted 23.01.2023; Одобрена после рецензирования / Approved after reviewing 13.02.2023; Принята к публикации / Accepted for publication 21.03.2023.
