CC BY
143
ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ
Л.А. Безруков
ГЕОГРАФИЧЕСКИЕ ФАКТОРЫ В РАЗВИТИИ СИБИРИ: ДИСКУССИЯ С АМЕРИКАНСКИМИ РУСИСТАМИ
Введение
Изучение возникновения и воспроизводства территориальной дифференциации и интеграции мира, неравномерности социально-экономического развития стран и районов по праву принадлежит к числу традиционных и важнейших задач классической экономической (или шире - общественной) географии. Актуальность решения этой задачи в настоящее время резко повысилась в связи с глобализационными процессами, охватившими планету в конце ХХ - начале XXI вв. Будучи объективной тенденцией эволюции человеческой цивилизации, глобализация не только открывает новые возможности ускорения научно-технического, экономического, социального и культурного прогресса, но и создает для многих стран и регионов дополнительные издержки и угрозы. Многие исследователи обоснованно связывают с процессами глобализации обострение проблемы международного и регионального неравенства, рост социально-экономических диспропорций, образование и консервацию обширных зон отсталости и застоя.
При анализе процессов мирового, национального и регионального развития, сопровождающихся усилением территориальной дифференциации общества, явно недостаточно ограничиваться рамками только экономической теории. Экономические науки опираются на довольно небольшой круг абстрактных факторов, зачастую игнорирующих действие реальных условий, взаимосвязей и ограничений, присущих каждой стране и каждому району, что заметно сужает объяснительные возможности чисто экономического детерминизма. При этом влияние объективных географических факторов на динамику и характер общественно-экономических процессов и их взаимосвязь традиционно недооценивается как самими экономико-географами, так и экономистами и другими представителями смежных наук.
Тем не менее, на постсоветском этапе ряд отечественных экономикогеографов начал более активно исследовать проблему оценки связи географических факторов с экономическим развитием страны [1, 5, 19, 23]. Существенно расширяются, следовательно, объяснительные возможности самой общественной географии как фундаментальной науки, призванной изучать обусловленность (детерминированность) социально-экономических
109
и политических явлений, связей и процессов дифференциацией земной поверхности во всех ее аспектах, т.е. неоднородностью естественных, экономических и культурных ландшафтов. Вместе с тем переход от теоретических рассуждений о роли в развитии стран и районов географических факторов к количественным оценкам результатов их действия в полной мере еще не состоялся.
Определенный «ренессанс» географического детерминизма («неодетерминизма») можно наблюдать в последние десятилетия и в зарубежной экономической и географической научной литературе, прежде всего англоязычной, хотя разброс мнений здесь остается самым широким. Если судить хотя бы по статьям и монографиям, изданным за прошедшие 20 лет на русском языке, то одни исследователи трактуют географические факторы как центральные понятия экономической науки (Дж. Даймонд - лауреат Пулитцеровской премии, П. Кругман - лауреат Нобелевской премии, Дж. Сакс, Дж. Гэллап, Э. Мэллинжер, Ф. Фернандес-Арместо, Ф. Хилл, К. Гэдди, B. Ickes), другие - отдают дань более взвешенному подходу к их анализу (М. Кастельс, Л.К. Туроу, Д. Лал, Гж. Колодко, Р. Аллен, Э. Хелп-ман, П. Кольер, Л. Бринк), третьи - относятся к ним по-прежнему критически, считая их находящимися на периферии науки (Э.С. Райнерт, М. Спенс, Дж. Голдстоун, Г. Кларк). В целом же каких-либо обобщающих выводов по проблеме влияния географических факторов на экономическое развитие в зарубежной науке так и не прозвучало.
Нет больших сомнений в том, что присущие России и ее отдельным частям географические особенности и ограничения оказывают весьма ощутимое влияние как на региональное развитие, так и на эффективность экономики. Однако глубокий и разносторонний анализ данных вопросов отсутствует. Проблема заключается в необходимости строгой количественной оценки степени и характера влияния географических факторов, установления причинно-следственных связей, выработки мер по ослаблению негативного действия этих факторов.
На постсоветском этапе особую актуальность приобрели подобные исследования для Сибири, которая как бы «концентрирует» основные неблагоприятные географические особенности России в целом. Речь идет в первую очередь о двух базовых географических факторах, характерных именно для Сибири. Первым из них является несравнимая с другими регионами России и странами мира суровость природно-климатических условий подавляющей части территории, что резко увеличивает затратность производства и элементарного жизнеобеспечения населения. Второй географический фактор - внутриконтинентальное макроположение, отягощаемое гигантскими сухопутными расстояниями и отсутствием выходов к незамерзающим морям, что неизбежно определяет небывалый для других регионов и стран повышенный уровень транспортных издержек на единицу продукции.
110
Вызовы развитию сибири
В соответствии с общегеографическим подходом, под Сибирью понимается обширный макрорегион России от Тюменской области с округами на западе до Республики Саха (Якутия) на востоке включительно, который занимает 9,69 млн км2 (56,7 % территории страны) и сосредоточивает 23,6 млн чел. (16,5 % населения по переписи 2010 г.). Сибирь традиционно и по праву выступает феноменом не только российского, но и мирового значения. Это крупнейший на планете массив суши, который, несмотря на суровость природно-климатических условий, сравнительно слабую освоенность и малую населенность большей части территории, обладает уникальными ресурсно-сырьевыми богатствами и мощными индустриальными центрами. По запасам многих важных видов минеральных ресурсов и масштабам их освоения Россия за счет Сибири занимает ведущие места в мире. Сходная ситуация наблюдается по водным, гидроэнергетическим, лесным, земельным и другим видам природных ресурсов.
На постсоветском этапе Сибирь, как и страна в целом, оказалась под воздействием радикальных рыночных преобразований и процессов глобализации, сопровождавшихся «переформатированием» всего социальноэкономического пространства. Нужен поиск соответствующих адекватных откликов на острые вызовы времени, что повышает востребованность потенциала отечественной общественной географии в решении насущных проблем макрорегиона. Назовем лишь несколько из основных вызовов.
Коренные сдвиги произошли в институциональной, отраслевой, продуктовой и территориальной структуре экономики. Промышленность Сибири приобрела еще более выраженный сырьевой характер. Значительная часть внутренних хозяйственных связей заменилась на международные, что привело к увеличению дальности перевозок и ослаблению экономической интеграции сибирских регионов между собой. К тому же большинство их вследствие своего экспортоориентированного ресурсносырьевого профиля попало в условиях открытости национального рынка под сильное влияние конъюнктуры мировых сырьевых рынков и соответственно глобальных финансово-экономических кризисов.
Традиционные многовековые тренды формирования хозяйственно-расселенческих структур Сибири, отражаемые такими ключевыми понятиями, как заселение и освоение, в значительной мере развернулись в обратном направлении. Под действием целого ряда факторов мирового и национального уровня - глобализации, приватизации, централизации и др. - общественно-географические процессы в восточных регионах страны характеризуются сейчас такими негативными тенденциями, как рост дифференциации районов и пунктов по уровню социально-экономического благополучия с усилением периферизации и даже маргинализации большинства из них; частичная деиндустриализация и примитивизация
111
экономики; «сжатие» освоенного и заселенного пространства; стягивание оставшегося населения в региональные центры, крупные города и их агломерации с усилением центро-периферической поляризации, деградации и депопуляции населения в периферийных зонах; и т.д.
Следующий вызов связан с новой «волной» освоения Сибири в виде начала реализации крупных ресурсно-сырьевых, энергетических и транспортных проектов международного значения. Часть их носит поистине масштабный и амбициозный характер (сооружение железнодорожных магистралей, экспортных нефте- и газопроводов, разработка крупных месторождений и т.д.). Макрорегион неизбежно ожидают коренные преобразования в хозяйственно-расселенческих структурах, масштабах и интенсивности природопользования, но при этом не всегда учитывается, что освоение новых районов будет проходить в принципиально иных, чем ранее экономических, институциональных, правовых, демографических и других условиях.
Еще одним вызовом можно считать трудный выбор структурно-инвестиционных и структурно-отраслевых приоритетов. Дальнейшее развитие в восточных регионах сырьевых отраслей промышленности и прежде всего топливно-энергетического комплекса, обеспечивающего России статус «энергетической сверхдержавы», принадлежит к числу важнейших национальных приоритетов. Вместе с тем ресурсно-сырьевые проекты для Сибири - это инерционная линия развития, не дающая решающих прорывов.
С особой силой проявляет себя вызов национальной безопасности, связанный с активизацией давления Запада на Россию и объявлением антироссийских экономических санкций. В нынешней геополитической ситуации для России усиливается необходимость опоры на собственные ресурсы и развития относительно самодостаточного внутреннего рынка, возрастает значение восточного вектора международных связей, общеэкономическая, геополитическая и военно-стратегическая роль Сибири и Дальнего Востока в целом. При этом значимость Сибири повышается не только в силу ее обеспеченности природными ресурсами и близости к странам Восточной и Центральной Азии, но и как территориального ядра и резерва страны.
Между тем среди отечественной интеллектуальной и политической элиты все более широкое распространение получает негативный образ восточных территорий, прежде всего мнение о том, что необъятные размеры и суровость их природно-климатических условий - одна из основных причин российских бедствий, а Сибирь - слишком тяжелая ноша для государства. Дело доходит до деклараций о сверхзатратности и экономической неэффективности освоения и развития восточных и северных регионов в современных рыночных условиях, их дотационности и слишком дорогой цене нынешнего «содержания», о необходимости переселения в европейскую часть страны миллионов сибиряков и дальневосточников. При этом
112
и федеральные власти, и отечественная наука за редкими исключениями демонстрируют удивительную пассивность и бездействие по отношению к указанным концепциям и суждениям, имеющим явно политическую подоплеку и далеко не безобидные для России последствия.
Концепция сибирского бремени американских русистов
Вызовы, связанные с активизацией давления Запада на Россию и созданием негативного образа Сибири, имеют, на наш взгляд, общие корни. Дело в том, что в условиях глобализации человечества в международных отношениях продолжает нарастать соперничество за обладание природными ресурсами, территорией, новейшими технологиями, высоким статусом в миросистемной иерархии. Усиливаются угрозы суверенитету, экономической и военно-политической безопасности России. За рубежом периодически озвучиваются всевозможные сценарии ее самораспада или управляемого расчленения, причем наибольшим атакам подвергается Сибирь, богатства которой представляют собой предмет неиссякаемой зависти для мировых держав. Всем известны предложение американского политолога У. Мида о «покупке» Сибири Штатами, идеи ведущего американского геостратега З. Бжезинского о превращении Сибири в «общеевразийское достояние», высказывание крупного государственного деятеля США М. Олбрайт о том, что «Сибирь - слишком большая территория, чтобы принадлежать одному государству», и т. д.
Имеются также и зарубежные научные работы, направленные на обоснование якобы фатальной пагубной роли суровых сибирских «больших пространств» для развития России. В развернутой форме подобные взгляды представлены, например, в книгах известных американских политологов и экономистов Ф. Хилл и К. Гэдди [24, 26] и К. Гэдди и Б. Икеса [25]. Первая из этих книг, опубликованная на английском языке еще в 2003 г. [26], привлекла большое внимание как на Западе, так и в России [7, 9, 11, 13]. Выйдя из печати на русском языке в 2007 г. [24] и став доступнее широкому кругу российских читателей, эта работа вызвала новую волну противоречивого интереса [2, 6, 10, 16]. Вторая из этих книг опубликована в 2013 г. [25] и пока еще не получила широкого отклика.
Книги американских русистов посвящены оценке роли Сибири в советской и российской экономике. В основе их концепции лежит поиск взаимосвязей между природно-климатическими условиями России и ее экономическим развитием. При этом красной нитью через обе книги проводится тезис о том, что огромные холодные пространства Сибири являются тяжелым бременем для экономики страны и сильно тормозят ее рост. Доказательство этого тезиса складывается из двух следующих основных частей: 1) измерение российского холода; 2) оценка затрат экономики, связанных с влиянием холода.
113
Первая часть доказательства вызывает только признательность за попытку количественного измерения российского холода с учетом распределения населения по территории страны. Предложенный оригинальный показатель «температура на душу населения» (ТДН) рассчитан на основе средних январских температур воздуха, взвешенных относительно численности населения. С помощью показателя ТДН проведен содержательный сравнительный анализ температуры как на уровне стран (Россия, Канада, США, Швеция и др.), так и на уровне отдельных городов и их совокупностей. Строгим «языком цифр» выявлен столетний тренд смещения населения России в холодные глубины Евразии (и соответственно рост ТДН), диаметрально противоположный мировым тенденциям сдвига населения в теплые и преимущественно приморские районы.
В то же время вторая часть доказательства представляется весьма спорной. Определение цены холода по двум составляющим - «прямым» затратам (ущерб производственной деятельности в отраслях экономики, ухудшение здоровья людей и рост смертности) и «косвенным» («адаптационным») затратам (дополнительные расходы на отопление, заработную плату и т.д.) - осуществлено применительно к США. Непосредственный же перенос соотношений, полученных на примере другой страны, на Россию без учета ее специфики вызывает большие вопросы и выглядит совершенно не корректным.
Авторы сами понимают сложность подобных сравнений, указывая на две проблемы. Первая из них заключается в несопоставимости рассматриваемых национальных экономик по показателю соотношения между валовыми затратами на адаптацию к холоду и эффективностью принимаемых мер. Вторая проблема вытекает из совершенно различного диапазона температур в США и России, исходя из которого следует производить оценку затрат для этих стран.
Тем не менее, несмотря на отсутствие должной доказательной базы, американскими русистами декларируются малообоснованные суждения о том, что издержки в Сибири в 4 раза выше, чем в европейской части страны, а дополнительный «налог на холод», выплачиваемый Россией, приближается к 2,25-3 % ВВП в год [24, 26]. При этом наибольший ущерб отечественной экономике, по их представлениям, наносят крупные сибирские города, характеризующиеся низкими зимними температурами воздуха.
Говоря об экономических сложностях из-за большой территории и гигантских расстояний, авторы предложили применять показатель «расстояние на душу населения» (РДН), который рассчитан как среднее расстояние между 50 крупнейшими городами страны, нормируемое к ее площади [25]. Тот факт, что РДН России меньше соответствующих показателей США и Канады, трактуется как нерациональное размещение российских населения и хозяйства. Обосновывается это следующим обстоятельством: в США более плотно заселены и освоены морские побережья, что облег-
114
чает развитие внешней торговли, а в России - ее внутренние районы, что снижает эффективность мирохозяйственных связей. Также как и в предыдущем случае с ценой холода, авторы, казалось бы, понимают сложность проблемы размещения и расстояний, но стоят на своем - ниже мы дадим комментарии по этой проблеме.
Основные выводы и рекомендации авторов заключаются в следующем: индустриализация Сибири была огромной ошибкой советского планирования; в современных рыночных условиях его освоение излишне затратно и экономически неэффективно, причем расходы на дотации восточным регионам «съедают» подавляющую часть потенциального роста российской экономики; из Зауралья в европейскую часть страны требуется переселить от 10 до 15,7 млн «избыточного» населения.
Представляется, что подобные взгляды базируются во многом на исходных ошибочных представлениях и насаждаемых мифах как о характере и результатах освоения Сибири, так и о степени влияния присущих ей географических особенностей и ограничений на современную эффективность экономики. Указанные мифы имеют преимущественно экономико-и политико-географическую основу, поэтому их анализ и разоблачение должны быть одной из важнейших функций именно общественной географии как фундаментальной и одновременно прикладной науки. Рассмотрим только три таких мифа, соответствующих основным выводам и рекомендациям американских русистов, применяя при этом не субъективные, а строгие количественные оценки.
Об «ошибочности» индустриализации Сибири
Американские русисты трактуют индустриализацию и массовое заселение Сибири как главную историческую ошибку России (СССР), представляя эти процессы в виде результата функционирования советской плановой экономики. Между тем идея приоритетного хозяйственного развития восточных макрорегионов страны - Сибири, Урала и Поволжья -возникла еще в дореволюционное время, будучи основана на глубоком анализе недостатков в территориальной организации общества Российской империи в начале XX в. Дело в том, что выраженная европейскоазиатская асимметрия в размещении хозяйства и населения имела весьма значительные негативные последствия для развития национального хозяйства и формирования емкого внутреннего рынка. Основная часть демоэко-номического потенциала располагалась в западной половине европейской части страны, а уже восточнее Волги не было почти ни одного крупного города (за исключением недавно присоединенных среднеазиатских городов). Размещение промышленного производства в макрорегиональном отношении (Промышленный центр, Прибалтика, Новороссия, Донбасс) не соответствовало распределению наиболее значимых природных ресурсов
115
(Сибирь, Урал, Туркестан). Узость сложившейся территориальной базы индустрии сдерживала общеэкономический рост.
Из названных предпосылок логически вытекали прогнозные гипотезы макрорегиональных хозяйственно-расселенческих сдвигов, разработанные в первой четверти XX в. тремя русскими исследователями (причем каждым самостоятельно) - Д.И. Менделеевым (1904-1906 гг.), В.П. Семе-новым-Тян-Шанским (1915 г.), П.Н. Савицким (1920-1925 гг.). По их замыслу, освоение богатых природных ресурсов Урала, Сибири, Дальнего Востока и Туркестана позволяло обеспечить относительную самодостаточность хозяйства России [15, 20]. К тому же геополитическая обстановка настоятельно требовала коренного повышения уровня населенности и освоенности восточной части страны [14, 22]. Разработанный сценарий предусматривал на будущие десятилетия неуклонное смещение центров населения и хозяйства Российской империи на восток к ее географическому центру, располагающемуся в Сибири [15]. Этот сдвиг предполагалось осуществлять способом создания новых «культурно-экономических колонизационных баз» на обширном пространстве между Волгой и Енисеем, которое призвано было стать «коренным» в российском государстве [22].
В практическом отношении экономическая роль Зауралья стала усиливаться еще в предреволюционные годы в связи с завершением сооружения Транссиба и направленностью сюда поддерживаемого государством массового переселенческого движения. В советский период идея «сдвига производительных сил на восток» проходила «красной нитью» через все важнейшие проекты и планы развития и размещения народного хозяйства СССР. Следовательно, индустриализация Сибири - это вовсе не отдельный «утопический» проект советского планирования, а стратегическое направление общеэкономической политики России, исходящее из ее ключевых национально-государственных интересов и географической специфики вне зависимости от смены общественных формаций и политических режимов.
Выше уже упоминался упрек русистов относительно нерационального, по их мнению [25], размещения населения и хозяйства России главным образом в ее внутренних районах, а не на морских побережьях, как в США. Между тем вследствие ограниченности выходов к незамерзающим и открытым морям «приморская» модель размещения в России невозможна в принципе. Как выяснено нами ранее [1], многолетняя направленность хозяйственно-расселенческих процессов в России (СССР) в сторону концентрации демографического и экономического потенциала в глубинной внутриматериковой части территории не имеет близких аналогов среди крупнейших стран планеты. Данная тенденция, рассматриваемая с позиций комплексности и самодостаточности национального хозяйства, играла в целом позитивную роль в региональном развитии страны, поскольку вела к сглаживанию европейско-азиатской асимметрии в уровне освоенности
116
и заселенности территории, к ослаблению контрастов между более передовыми пристоличными (и старопромышленными) западными районами и громадной восточной периферией, к формированию системы крупных центров и опорного каркаса расселения в глубинных районах, к общему снижению острых межрегиональных диспропорций и градиентов.
Однако преимущества этого многолетнего тренда приоритетного развития внутриматериковой части страны во всей их полноте могут проявляться лишь при наличии емкого и растущего внутреннего рынка и системы взаимосвязанных и одновременно относительно самодостаточных крупных экономических районов, а также при реально действующем механизме перераспределения созданного в национальной экономике прибавочного продукта, включая государственное регулирование ценообразования в базовых отраслях и прежде всего в сфере энергетики и транспорта. Эти условия, хотя далеко и не в должной мере, более или менее соблюдались в советский период.
В постсоветский же период в условиях сильнейшего сокращения регулирующих и перераспределительных функций государства и стремительной интеграции России в мировой рынок «глубинность» территориальной структуры отечественной экономики, действительно, превратилась в негативный фактор ее функционирования. В конкретном плане это определилось совместным действием следующих причин: разрушением внутренних хозяйственных связей с заменой их на более дальние международные; усилением степени глубинности размещения экспортоориентированной промышленности; более заметным доминированием в дальних и сверхдальних перевозках малотранспортабельного сырья над конечной продукцией; опережающим ростом транспортных тарифов по сравнению с ценами на перевозимую продукцию; потерей основных незамерзающих морских портов в результате распада СССР и возникновением дополнительных барьеров в лице новых независимых государств Балтии и СНГ на пути транзитных перевозок экспортно-импортных грузов. Действие названных причин в условиях сложившихся в советский период территориальных хозяйственных структур и пропорций обусловило резкое повышение удельных транспортных издержек.
В повышении транспортных издержек на постсоветском этапе «повинна», конечно, не столько континентальность страны, сколько новые экономические условия и приоритеты, недостаточно учитывающие национальную географическую специфику и возникающие на ее основе причинно-следственные цепочки детерминации, в том числе адаптированные к континентальному макроположению территориальные хозяйственно-расселенческие структуры. Данные структуры формируются десятилетиями и обладают большой инерционностью, тогда как стратегические ориентиры в политике и экономике России изменились в начале 1990-х гг. слишком быстро. Вместе с тем негативное влияние на
117
отечественную экономику фактора высокой степени континентальности страны отнюдь не фатально, так как может быть ослаблено путем реализации целого комплекса мер, направленных в конечном счете на минимизацию транспортных издержек [1].
По мнению русистов, освоение Сибири в советский период шло на основе принципов плановой, а не рыночной экономики, т.е. не лучшим путем, учитывая излишний акцент на тяжелую промышленность. Однако, во-первых, вся централизованная советская экономика со времен ГОЭЛРО развивалась на основе плановых принципов, и их дееспособность применительно к Сибири доказана самой жизнью. Во-вторых, упор на тяжелую промышленность был неизбежен в условиях относительной закрытости советского экономического пространства. Сама же эта закрытость была вынужденной, а вовсе не санкционированной Госпланом, поскольку СССР в 20-40-е гг. XX в. находился в недружественном кольце государств капиталистического лагеря. Именно тогда в соответствии с логикой выживания сложилась модель в общих чертах самодостаточного и отчасти даже автаркического положения экономики страны в системе мирового хозяйства, та модель, которая объективно опиралась на собственные ресурсы, и прежде всего на богатые природные ресурсы Сибири и Урала.
Спорными также представляются тезисы авторов о том, что при освоении Сибири плановая экономика исходила из необходимости «равномерного развития», а во главу угла ставилось размещение отраслей и производств высокой трудоемкости. «Равномерность размещения» производительных сил, в общем-то, никогда не понималась буквально. Сибирь осваивалась не вся сразу, а как раз выборочно, в наиболее благоприятных для этого местах и преимущественно на основе формирования мощных территориально-производственных комплексов (ТПК) на относительно компактной территории. С учетом ограниченности трудовых ресурсов и изобилия высокоэффективных топливно-энергетических богатств установка делалась на развитие в первую очередь энергоемких производств малой трудоемкости.
В результате сибирская промышленность локализована сейчас в сравнительно небольшом числе городов и районов, главным образом в пределах ТПК. Анализ и картографирование таких ключевых показателей, как объемы промышленной продукции и строительных работ, позволили делимитировать основные растущие индустриальные ареалы и наметить на их основе контуры современных ТПК [1]. Речь можно вести о существовании в пределах Сибири десяти ТПК внутриобластного ранга различной мощности и степени «зрелости». К ним относятся следующие комплексы: Северо-Тюменский (Надым-Пуровский), Среднеобский, Кузбасский, Норильский, Центрально-Красноярский (Канско-Ачинский), Саянский, Братско-Усть-Илимский, Иркутско-Черемховский, Западно-Якутский (Мирнинский), Южно-Якутский. Десять этих ТПК, занимающих всего
118
12,7 % площади Сибири, дают подавляющую часть ее промышленной продукции, экспорта и бюджетных доходов. Удельный вес данных ТПК в общероссийской добыче естественного газа превышает 90 %, угля - 85 %, нефти - 65 %, в производстве алюминия - 85 % и т.д. По нашим расчетам [1], благодаря повышенной электровооруженности труда, его производительность в промышленности сибирских комплексов в несколько раз выше аналогичного общероссийского показателя.
Естественно, что создание ТПК в суровых условиях Сибири не обошлось без различных просчетов и издержек. Например, уже в 19701980-х гг. проявилась тенденция доминирования сырьевой специализации комплексов над стремлением обеспечить завершенность их энергопроизводственных циклов. Тем не менее, нет никаких веских оснований говорить о фронтальном освоении, равномерном размещении производительных сил и неэффективности сибирской экономики. Даже современные вертикально-интегрированные компании фактически идут по пути дальнейшего комплексообразования, примером чему может служить деятельность «Базового элемента» по формированию в Нижнем Приангарье ТПК, являющегося в структурном отношении чуть ли ни полным аналогом Братско-Усть-Илимскому комплексу.
Совершенно не ясно поэтому, в чем американские русисты видят ошибочность индустриализации Сибири? Наоборот, происходившую в течение ХХ в. индустриализацию восточных районов можно по праву считать реализацией жизненно важных национально-государственных интересов страны как в экономическом, так и геополитическом отношении. Благодаря освоению глубинных «ресурсных» районов, народнохозяйственный комплекс Советского Союза сложился в основном самодостаточным, что гарантировало социалистической стране независимость от ведущих капиталистических держав. В годы Великой Отечественной войны в значительной мере за счет накопленного экономического потенциала малоуязвимых для неприятеля восточных территорий и эвакуации туда предприятий с запада СССР выстоял и одержал победу над Германией. В послевоенные десятилетия ресурсы глубинных районов, в первую очередь Сибири, Урала и Поволжья, служили важнейшей материально-производственной основой превращения страны во вторую в мире супердержаву.
О «неэффективности» сибирской экономики
В связи с суровым климатом и огромными расстояниями затраты на производство и жизнеобеспечение в Сибири действительно выше, чем в европейской части России. Но, конечно, никак не вчетверо, как уверяют американские авторы [24, 26]. Следует учитывать, что Сибирь крайне неоднородна в природном и экономическом отношении. Нельзя «приписывать» всей ее территории экстремальные показатели, характерные лишь
119
для Крайнего Севера. Обширная отечественная литература в области региональной экономики и экономической географии, посвященная оценке влияния природных условий и факторов на дифференциацию затрат производства по регионам страны, всегда особо отмечала резкое удорожание продукции и проживания при переходе от Главной полосы расселения к Ближнему и особенно к Крайнему Северу.
Территория юга Сибири вдоль Транссиба вполне пригодна для нормальной жизнедеятельности, и по крайней мере, для Главной полосы расселения разница рассматриваемых затрат между азиатской и европейскими частями страны не слишком велика. Это подтверждается, например, сравнением современных средних розничных цен на потребительские товары повседневного спроса, прежде всего на отечественные продукты питания [1]. По ряду видов продукции восточные районы имеют даже преимущества. Так, зона самых низких тарифов на электроэнергию сформировалась именно в Восточной Сибири на базе мощного Ангаро-Енисейского каскада ГЭС.
Об эффективности сибирской экономики лучше судить не по затратам, а по балансу доходов и расходов и конечному вкладу в экономику страны. Доля макрорегиона в объеме промышленной продукции России в 2010 г. составляла 25,3 %, валовом региональном продукте - 20,6 (2009 г.), инвестициях в основной капитал - 22,5, экспорте - 21,7, поступлении налогов в бюджетную систему страны - 28,8 %, тогда как в численности населения - 16,5 % [4]. Это означает, что даже по официальным статистическим данным вклад Сибири в экономику страны в 1,3—1,7 раза больше ее доли в населении.
Однако размеры основных экономических показателей макрорегиона на самом деле сильно занижены вследствие учета значительной их части по месту регистрации (обычно в Москве или Санкт-Петербурге) головных офисов вертикально-интегрированных компаний, контролирующих сибирские предприятия. Так, на долю Москвы, где никаких энергоресурсов не добывается, в 2010 г. приходилось 47,1 % экспорта продукции топливноэнергетического комплекса России, тогда как у главного ее нефтедобывающего региона - Ханты-Мансийского автономного округа - статистикой фиксировалось только 5,8 % экспорта этой продукции [4]. По имеющейся оценке видных сибирских ученых [8], в начале 2000-х гг. разница между реальным вкладом Сибири в экспорт страны и официальным экспортом макрорегиона составляла 40 млрд долл.
Занижение объемов промышленной продукции, экспорта и доходов сибирских субъектов Федерации осуществляется за счет широкого применения толлинговых и процессинговых схем производства, механизма трансфертных цен, перерегистрации основных фондов за пределами регионов-продуцентов, внутрикорпоративного перераспределения выручки и прибыли, использования внешних и внутренних оффшоров и
120
т.д. Общие масштабы этих искажений огромны: по нашим расчетам [4], истинная доля Сибири в объеме промышленной продукции, экспорта и бюджетных доходов искусственно занижается официальной статистикой в 1,8-2,3 раза.
Выходит, что очень значительная часть финансовых ресурсов, имеющих сибирское «происхождение», минует бюджетные системы самих регионов Сибири, распределяясь сразу между федеральным бюджетом, бюджетом Москвы (или Санкт-Петербурга) и финансово-промышленными группами, контролирующими базовые предприятия макрорегиона. Общий объем налоговых и других доходов, перечисленных сибирскими регионами в 2010 г. в федеральный бюджет (3414 млрд руб.), в 10,5 раза превышал сумму выделенных им из этого бюджета трансфертов или безвозмездных поступлений (324 млрд руб.) [4]. С данным объемом трансфертов для всей Сибири сопоставима величина расходуемой в собственных интересах чистой прибыли (от 100 до 1000 млрд руб.) каждой из таких крупных компаний, эксплуатирующих сибирские ресурсы, как Газпром, Роснефть, ЛУКойл, ТНК-ВР, Сургутнефтегаз, Транснефть, Норильский никель. Суммарная чистая прибыль семи названных компаний, по нашим подсчетам [4], в 6,4 раза превышает общую величину получаемых регионами Сибири трансфертов из федерального бюджета.
Сложившиеся в настоящее время резкие диспропорции между объемами производства Сибири и объемами получаемых ею доходов выходят за всякие разумные пределы. Такое «переключение» финансовых потоков, принося громадный выигрыш столичным городам - Москве и Санкт-Петербургу, ведет к усилению экономической и политической зависимости сибирских регионов от центра, делает невозможными подъем уровня жизни населения и реализацию собственными силами крупных инвестиционных проектов. Неравноправность межбюджетных отношений сильнейшим образом тормозит развитие Сибири.
Это подтверждается отставанием сибирских регионов от основной массы других субъектов Федерации по социальным показателям. В 2010 г. среднедушевые доходы населения макрорегиона были на 9 % ниже, чем в стране в целом, и в 2,6 раза уступали уровню Москвы [4]. Потребительские расходы на душу населения были ниже среднероссийского уровня на 10 %, уровня Москвы - в 2,5 раза. Среднемесячная номинальная заработная плата лишь на 7 % превышала среднюю по стране, уступая московской в 1,8 раза. К столичному уровню оплаты труда близки только нефтегазовые округа Тюменской области, тогда как в регионах южной части Сибири этот уровень ниже среднероссийского (несмотря на наличие районных коэффициентов). Следовательно, Сибирь не имеет каких-либо преимуществ перед другими регионами страны в доходах и потреблении населения.
Подобная ситуация говорит о том, что Сибирь продолжает оставаться ресурсно-сырьевым полуколониальным придатком российского центра,
121
не имеющим достаточных возможностей и стимулов для саморазвития. Между тем, благодаря высокой эффективности работы промышленности и прежде всего ТПК, индустриальные сибирские субъекты Федерации являются фактически крупнейшими или крупными донорами федерального бюджета, а Сибирь в целом финансово самодостаточна. На данное обстоятельство указывали и другие исследователи, в частности академик А.Г. Гранберг [6]. Таково истинное положение дел, а не зафиксированная официальной статистикой заведомо искаженная ситуация, когда в сибирских регионах остаются лишь центры производства, а образованные на их основе центры дохода и прибыли выносятся в столицы и за рубеж. Получается, что значительная часть упреков в адрес Сибири возникает из-за использования недостоверной статистической информации, которая недостаточно корректно отражает реальную эффективность и доходность хозяйственного комплекса макрорегиона и в сильнейшей степени умаляет его современную роль в экономике страны.
Таким образом, представления о дотационности и «нерентабельности» макрорегиона явно некомпетентны, поскольку в последние десятилетия именно Сибирь является главным валютным «цехом» страны, поддерживая относительную стабильность всей национальной экономики. Действие удорожающих «сибирских» факторов - суровости климата и огромных расстояний - «перевешивается» целой совокупностью сильных сравнительных и конкурентных преимуществ, связанных с формированием мощных ТПК в наиболее благоприятных для этого местах и на относительно компактной территории. Речь идет об использовании высокорентабельных природных ресурсов и их сочетаний, эффектов масштаба производства, производственного комплексирования, агломерационного эффекта, низкой стоимости электроэнергии при повышенной электровооруженности труда и т.д.
Об «избыточности» населения восточных районов и необходимости его переселения
После прочтения книг американских русистов возникает вопрос, как все же появляется величина «излишков» населения Сибири и Дальнего Востока, равная 10-15,7 млн чел.? Ссылка авторов на то, что данная цифра получена «по разным подсчетам» [24, 26], звучит не слишком убедительно. Сразу же возникают закономерные вопросы, какие это конкретно подсчеты, что положено в их основу, какие факторы учтены и т.д.? Но никакого сколько-нибудь внятного обоснования «избыткам» населения восточных районов найти не удается.
Если следовать утверждению авторов, то получается, что из 29,9 млн российских граждан, проживающих в настоящее время (по переписи 2010 г.) за Уралом, «лишним» будет каждый третий или каждый второй.
122
Правда, даже сами авторы понимают полную абсурдность рекомендаций по переселению миллионов россиян в более теплые районы страны. Известно, с какими трудностями и затратами столкнулось организованное в плановом порядке переселение жителей всего лишь нескольких северных поселков на юг. Массовое переселение сибиряков и дальневосточников в европейскую часть страны не только совершенно нереально с финансовоэкономической точки зрения, но и крайне нежелательно по геополитическим и военно-стратегическим соображениям, а также по этническим, культурно-психологическим, медицинским и прочим причинам.
На наш взгляд, следует поддержать позицию ведущих сибирских ученых [21] в том, что значительные экономические потери связаны вовсе не с «перенаселением» и чрезмерным освоением макрорегиона, а как раз, наоборот, с недоразвитием в освоенной полосе вдоль Транссиба и в прилегающих районах крупных комплексов перерабатывающих производств, то есть вторых и третьих «этажей» индустрии. Ориентация на глубокую переработку здесь сырья и топлива предполагает закрепление населения и привлечение новых трудовых ресурсов. Необходимо отметить, что лишь отчасти эта проблема может быть решена за счет миграции из северных районов. Дело в том, что подход к ней должен быть не догматическим, а научно обоснованным и дифференцированным (выборочным, а не массовым) в зависимости от функций и места тех или иных районов и пунктов в хозяйственно-расселенческих структурах, типа освоенности и т.д. Если отток населения из некоторых монофункциональных промышленных пунктов, входящих в состав очаговых (относительно автономных) структур, является менее болезненным для функционирования соответствующих районов, то нарушение сети местных опорных центров способно привести к дезорганизации систем жизнеобеспечения огромных территорий Севера.
Как ответить на вопрос о том, куда могут переехать и чем будут заниматься представители коренных малочисленных народов Севера, адаптированные к своей среде обитания и занятые в традиционных отраслях хозяйства (природопользования)? Возможно ли переселение на «материк» жителей тех опорных городских и сельских поселений, которые выполняют необходимый набор функций местных центров (транспортнокоммуникационных, управленческих, культурных, медицинского и бытового обслуживания и др.) и играют исключительно важную роль в жизнеобеспечении населения на громадных территориях? Нужно обязательно учитывать, что в таких центрах в составе специалистов, особенно высшей квалификации, представители аборигенных народов находятся в меньшинстве, поэтому массовый выезд оттуда русского и другого некоренного населения ставит под удар основные отрасли местной экономики и системы жизнеобеспечения целых районов. Поэтому в Сибири, особенно в зоне разреженного и очагового освоения, с более широких государственных позиций важнее будет не «выбраковка» и ликвидация «неперспективных»
123
предприятий, городов и районов, а наоборот, максимальное сохранение и укрепление существующей сети опорных поселений и коммуникаций.
Актуальность подхода, нацеленного на сбережение и увеличение демографического потенциала сибирских районов, включая отчасти и северные, во многом определяется также необходимостью реализации здесь ряда стратегических программ и проектов, исключительно важных для страны и в экономическом, и в геополитическом плане. Уже сейчас попытки освоения зоны БАМа наталкиваются на определенную нехватку людских ресурсов. Резкая убыль населения арктических районов Сибири способна крайне осложнить решение проблемы возрождения Северного морского пути. Согласно утвержденной «Стратегии развития железнодорожного транспорта в Российской Федерации до 2030 года», в Сибири в ближайшие десятилетия должны быть построены тысячи километров новых железных дорог, что потребует мощного притока трудовых ресурсов.
В рассматриваемых книгах американских авторов необходимость «сжатия» освоенного пространства Сибири вытекает из якобы ее нерационального массового заселения, разбросанности жителей на бескрайних просторах и т.д. Но на самом деле подавляющая часть населения макрорегиона сосредоточена на его юге в пределах Главной полосы расселения. Эффект такой концентрации количественно можно выразить следующим образом. Все девять ведущих городских центров Сибири с численностью населения свыше 500 тыс. чел. - Новосибирск, Омск, Красноярск, Барнаул, Иркутск, Тюмень, Новокузнецк, Кемерово и Томск - располагаются сейчас в пределах относительно неширокой широтной полосы, ориентированной в общем направлении вдоль Транссиба. В этой полосе очень рельефно выделяется компактное «обско-томское» ядро из сближенных между собой западносибирских городов - Новосибирска и Барнаула на Оби, Новокузнецка, Кемерово и Томска на Томи. Такое сгущенное полосовидное распределение сети главных опорных центров с довольно компактным ядром означает их сближение в целях экономии расстояний в каркасе расселения, или имплозию.
Сравним фактические расстояния ближайшего соседства ведущих центров с определенными по формуле О.К. Кудрявцева [12] их теоретическими расстояниями, которые были бы при условии равномерного распределения городов. Наши расчеты показывают [1], что в сложившемся каркасе расселения фактические расстояния короче теоретических в 3,1 раза. Сокращение расстояний в каркасе более чем в три раза означает такое же уменьшение протяженности транспортной сети и работы транспорта (грузооборота), то есть сближение главных сибирских центров между собой дает огромный экономический эффект. Эффективность адаптированной к условиям Сибири системы ведущих городов в значительной мере опровергает суждения о нерациональности системы расселения макрорегиона в целом.
124
Русисты считают [24-26], что в рыночных условиях будет неизбежным смещение населения Сибири в теплые районы страны. Действительно, за последние 20 с небольшим лет с 1989 по 2010 гг. численность населения макрорегиона уменьшилась на 6,5 %, т.е. в два раза сильнее, чем России в целом (на 3,1 %). Вместе с тем на том же постсоветском этапе наблюдался рост численности населения в Тюменской области с округами и Республике Алтай, а в 2000-е гг. начался также прирост населения в Томской области, республиках Саха (Якутия) и Тыва. Как видим, большинство растущих регионов относятся к северным - это означает, что влияние природно-климатических условий на демографические процессы имело меньшее значение по сравнению с действием других причин. Совершенно ясно, что потеря населения рядом сибирских регионов связана не столько с дискомфортностью климата, сколько с более резким ухудшением здесь условий проживания, потерей стимулирующей роли надбавок и коэффициентов к заработной плате, общим ослаблением внимания государства к восточным территориям.
Уточним, какую роль в динамике населения Сибири играет фактор суровости климата, осуществив данную операцию на примере ее региональных центров. При этом с помощью откорректированных материалов [17] нами исправлены значительные искажения в переписи 1989 г., связанные с искусственным завышением людности ряда ведущих городов на численность населения приписанных к ним закрытых поселений. С учетом этого получается, что с 1989 по 2010 г. все 16 республиканских, краевых, областных и окружных центров Сибири находились в растущем демографическом состоянии. Согласно нашим подсчетам, за два последних десятилетия общая численность населения «региональных столиц» выросла на 626 тыс. чел., или на 8,6 %, что говорит о сохраняющейся их притягательности и о непрекращающемся процессе стягивания сюда населения и хозяйственной жизни.
Если переход к рыночным условиям не изменил общего тренда роста главных сибирских городов, то, может быть, фактор суровости климата сказался на разнице в их динамике? Между тем, как это ни парадоксально, на постсоветском этапе наиболее высокие темпы роста численности населения наблюдались именно в самых «холодных» региональных центрах - Ханты-Мансийске (на 132 %), Якутске (на 44,4 %), Салехарде (на 31,2 %) и Кызыле (на 29,4 %). Приведенный пример наглядно показывает ошибочность излишней абсолютизации одного фактора -суровости климата, влияние которого в данном случае полностью перекрывается действием других более мощных факторов. Ускоренный рост самых «холодных» сибирских городов объясним, на наш взгляд [3], действием следующих факторов: сравнительным «процветанием» нефтегазовых округов севера Тюменской области (Ханты-Мансийск и Салехард), процессами этнической консолидации и продолжающейся
125
урбанизации в условиях увеличения численности коренного населения (Якутск и Кызыл).
Можно привести еще и пример соседнего с Сибирью Казахстана, в котором столица была перенесена в 1997 г. из Алма-Аты, находящейся в южной части страны, на север в Астану (бывший Целиноград). Несмотря на то, что средняя температура января в Астане (-15,0 °С) почти на 10 °С ниже, чем в Алма-Ате (-5,4 °С), и не намного выше, чем в близлежащем сибирском Омске (-16,9 °С), новая столица продемонстрировала поистине стремительный рост. Всего лишь за 15 лет с 1996 по 2010 гг. людность Астаны увеличилась с 270 до 709 тыс. чел., то есть в 2,6 раза. Это еще раз говорит о том, что климатические условия (по крайней мере, в известных пределах) не играют решающей роли в экономическом и демографическом развитии городов и районов.
Определенная логическая нестыковка в авторской позиции русистов видится в том случае, если рассматривать проблему связи природноклиматических условий и распределения населения на более широком международном фоне. Тот факт, что население Канады «прижато» к югу (к границе с США), вовсе не означает, что на юге Манитобы и Саскачевана теплее, чем на юге Западной Сибири. Центр Манитобы - Виннипег - характеризуется почти теми же январскими температурами, что и Новосибирск. Однако применительно к Канаде никаких рекомендаций по переселению в более теплые районы мы не видим. Зачем же тогда надо переселять жителей южной части Сибири - Омска, Новосибирска, Красноярска, Иркутска и других городов? Или канадцы более «морозоустойчивы» по сравнению с сибиряками?
Ни одна из крупнейших стран мира не стремится освободиться от своих территорий с экстремальными природными условиями. Дело обстоит как раз наоборот. Отметим четко выраженную и строго последовательную политико-правовую позицию той же Канады по ограничению иностранного судоходства в прибрежных арктических водах с целью укрепления своего суверенитета над бескрайними территориями и акваториями Севера [18]. Между тем Северо-Западный морской проход канадской Арктики имеет намного более сложные ледовые условия, чем трасса Северного морского пути вдоль российского побережья. Показателен в данном отношении и пример Австралии, имеющей ту же плотность населения, что и Сибирь - 2,6 человека на 1 км2, и недавно проложившей через свои безлюдные пустыни первую трансконтинентальную железную дорогу, связавшую север и юг страны (Дарвин-Аделаида).
126
Заключение
Характерные для Сибири базовые географические факторы - суровость климата и внутриконтинентальное макроположение - представляют собой хотя и существенные, но все же только отдельные линии влияния на эффективность и результаты экономической деятельности. Эти факторы находятся во взаимодействии со многими другими детерминантами общественного и экономического развития, в связи с чем их не следует абсолютизировать.
Отдавая должное американским русистам за разработку актуальной для России проблематики, нужно все же отметить, что они существенно «перебирают» в своем географическом детерминизме, создавая впечатление о фатальной неустранимости действия сурового климата на эффективность российской экономики. Между тем сила воздействия климата на хозяйство и жизнедеятельность исторически изменчива и зависит от уровня развития общества, от возможностей познания этого фактора и нейтрализации его негативного влияния. В развитом индустриальном и постиндустриальном обществе непосредственная зависимость производственной деятельности и жизни людей от климатических условий существенно ослабевает. Сами же авторы пишут о том, что усовершенствованная система адаптации канадцев к северному климату позволяет им стабильно заниматься своим делом при любой погоде.
Рентабельная работа большинства предприятий Сибири наглядно свидетельствует об отсутствии фатального влияния неблагоприятных географических факторов на эффективность и развитие экономики. Влияние сурового климата ослабляется благодаря широкомасштабному использованию целого ряда особых адаптивных способов, методов и приемов организации хозяйственной деятельности. К ним относятся освоение наиболее крупных и высококачественных природных ресурсов и их сочетаний, огромные масштабы производств, формирование мощных ТПК на относительно компактной территории, применение вахтового и экспедиционного методов освоения северных районов, эксплуатация техники в северном исполнении, экономия затрат живого труда за счет его механизации, автоматизации и повышенной электровооруженности, рациональное разделение труда между северными и южными районами и т.д. Негативные следствия континентальности ослабляются в первую очередь за счет развития ближних внутрирайонных и отчасти межрайонных экономических связей при определенном ограничении менее эффективных дальних и сверхдальних, прочного закрепления территориального разделения труда, организации хозяйства на районной основе и принципах экономического районирования, поддержания относительно низкого уровня транспортных тарифов и магистрализации транспорта, образования линейно-территориальных систем производительных сил
127
вдоль важнейших транспортных магистралей и сближения ведущих центров между собой и т.д.
Как свидетельствует проведенный анализ, выводы и предложения американских авторов не выдерживают аргументированной критики. Тем не менее, их нельзя считать безобидными. Дело в том, что миф о бремени Сибири для российской экономики оказался востребованным не только всевозможными отечественными политологами и журналистами, аналитическими и экспертными центрами, но и определенными официальными ведомствами. Если же следовать логике русистов дальше, то можно представить, куда приведет рекомендуемый ими массовый исход населения из восточных районов России. Он приведет к невосполнимым экономическим потерям и депопуляции обширных территорий, к переходу богатых природных ресурсов в руки транснациональных корпораций, к активизации экспансии мировых держав на пустеющие земли, а в конечном счете - к потере российского суверенитета в Сибири и на Дальнем Востоке. Следовательно, реализация на практике данных «концептуальных идей» означает возникновение прямых угроз целостности страны путем ее самораспада или управляемого расчленения.
Осмысление и понимание указанных угроз состоит во всестороннем изучении и строгой научной оценке степени и характера влияния базовых географических факторов на экономическое развитие страны и ее регионов. Преодоление этих угроз в практическом отношении требует обеспечения опережающих темпов развития Сибири и резкого повышения уровня жизни ее населения, сознательного использования апробированной десятилетиями целой совокупности адаптивных способов и методов организации здесь хозяйственной деятельности, установления справедливого финансово-экономического баланса отношений между центром и сибирскими регионами.
Примечания
1. Безруков Л.А. Континентально-океаническая дихотомия в международном и региональном развитии. - Новосибирск: Академическое изд-во «Гео», 2008. -369 с.
2. Безруков Л.А. Сибирский холод и экономика России // Yournal of Institutional Studies (Журнал институциональных исследований). - 2011. - Т. 3. - № 1. -С. 104-115.
3. Безруков Л.А. Положение городских поселений Сибири относительно транспортных магистралей: делимитация, типология, динамика // Оценка современных факторов развития городов и урбанизационных изменений в Сибири / Под ред. Л.М. Корытного и Н.В. Воробьева. - Новосибирск: Академическое изд-во «Гео», 2011. - С. 29-42.
128
4. Безруков Л.А. Образ экономики Сибири: влияние географических факторов и статистических искажений // ЭКО: Всероссийский экономический журнал. -2013. - № 1. - С. 5-22.
5. Гладкий Ю.Н. Россия в лабиринтах географической судьбы. - СПб.: Изд-во Р. Асланова «Юридический центр Пресс», 2006. - 846 с.
6. Гранберг А.Г. Возможны ли распад или сжатие России? // Регион: экономика и социология. - 2011. - № 2. - С. 9-18.
7. Дерлугьян Г. Трагедия, происходящая от успеха // Эксперт. - 2004. - № 10. -С. 76, 78. - (Спец. обозрение «Климат»).
8. Добрецов Н.Л., Конторович А.Э., Кулешов В.В. и др. Стратегия социальноэкономического развития Сибири: научные основы и начало реализации // Стратегии макрорегионов России: методологические подходы, приоритеты и пути реализации / Под ред. ак. А.Г. Гранберга. - М.: Наука, 2004. -С. 479-592.
9. Замятин Д. Сибирское проклятье // Вест. исторической географии. Вып. 3. / Отв. ред. В.Н. Стрелецкий. - М.: Изд-во «Эслан», 2005. - С. 324-332.
10. Зуляр Ю.А. Русологи, пришедшие с холода: критика одной интерпретации индустриализации Сибири // Yournal of Institutional Studies (Журнал институциональных исследований). - 2011. - Т 3. - № 1. - С. 116-132.
11. Кокшаров А. Цена холода // Эксперт. - 2004. - № 10. - С. 72-78. - (Спец. обозрение «Климат»).
12. Кудрявцев О.К. Расселение и планировочная структура крупных городов-агломераций. - М.: Стройиздат, 1985. - 135 с.
13. Мельникова Л.В. Освоение Сибири: ревнивый взгляд из-за рубежа. - ЭКО: Всероссийский экономический журнал. - 2004. - № 6. - С. 99-119.
14. МенделеевД.И. Заветные мысли: Полное издание (впервые после 1905 г.). - М.: Мысль, 1995. - 413 с.
15. Менделеев Д.И. К познанию России. - М.: Айрис-пресс, 2002. - 576 с.
16. Михайлова Т.Н. География - не судьба! (комментарии к «Сибирскому проклятию» Ф. Хилл и К. Гэдди) // Yournal of Institutional Studies (Журнал институциональных исследований). - 2011. - Т. 3. - № 1. - С. 97-103.
17. Население России за 100 лет (1897-1997). Стат. сб. - М.: Госкомстат России, 1998. - 222 с.
18. Овлащенко А.В. Правовой режим Северного морского пути: современные тенденции // Северный морской путь: состояние, проблемы, перспективы. - СПб.: РГО, СЗНИИ наследия, 2007. - С. 104-117.
19. Пилясов А.Н. И последние станут первыми: Северная периферия на пути к экономике знания. - М.: Кн. дом «ЛИБРОКОМ», 2009. - 544 с.
20. Савицкий П.Н. Континент Евразия. - М.: Аграф, 1997. - 464 с.
21. Селиверстов В.Е. Стратегические разработки и стратегическое планирование в Сибири: опыт и проблемы. - Новосибирск: ИЭОПП СО РАН, 2010. - 496 с.
22. Семенов-Тян-Шанский В.П. О могущественном территориальном владении применительно к России // Рождение нации. - М.: ДИ-ДИК, 1996. - С. 593-616.
129
23. Трейвиш А.И. Город, район, страна и мир. Развитие России глазами страноведа. - М.: Новый хронограф, 2009. - 372 с.
24. Хилл Ф., Гэдди К. Сибирское бремя. Просчеты советского планирования и будущее России / Пер. с англ. Л.М. Алексеева, А.Н. Сафронова. - М.: Научно-образов. форум по междунар. отношениям, 2007. - 328 с.
25. Gaddy C., lakes B. Bear Traps on Russia’s Road to Modernization. - London and New York: Routledge, 2013. - 114 p.
26. Hill F., Gaddy C. The Syrian Curse: How Communist Planners Left Russia Out in the Cold. - Washington, D.C.: Brookings Institution Press, 2003. - 304 p.
130
