CC BY
117
НАУЧНЫЕ ВЕДОМОСТИ
Серия История. Политология. 2015 № 13 (210). Выпуск 35
133
УДК 392.3
ГЕНДЕРНЫЕ РАЗЛИЧИЯ В ВОСПРИЯТИИ РОДОВОГО АКТА (К ИСТОРИИ РОССИЙСКОЙ ДВОРЯНСКОЙ ПОВСЕДНЕВНОСТИ КОНЦА
XIX - НАЧАЛА XX В.)1.
GENDER DIFFERENCES IN THE PERCEPTION OF CHILDBIRTH (THE HISTORY OF EVERYDAY LIFE OF THE RUSSIAN NOBILITY OF THE
LATE XIX - EARLY XX CENTURY)
НЛ. Пушкарева, НА. Мицюк
N.L. Pushkareva, N.A. Mitsyuk
Институт этнологии и антропологии РАН им. Н.Н. Миклухо-Маклая,
Россия, 119991, г. Москва, Ленинский пр., 32а
Смоленский государственный медицинский университет, Россия, 214019, г. Смоленск, ул. Крупской, 28 Institute of Ethnology and Anthropology, Russian Academy of Sciences, 32a Leninsky Pr., Moscow, 119991, Russia The Smolensk state medical University, 28 Krupskoy St., Smolensk, 214019, Russia E-mail: pushkarev@mail.ru, ochlokratia@yandex.ru
Ключевые слова: антропология родов, история родовспоможения, роды, роженица, дворянки, история эмоций, история материнства.
Key words: anthropology of birth, the history of obstetrics, childbirth, woman in labor, the history of emotions, history of motherhood.
Аннотация. Статья посвящена исследованию гендерных различиях в восприятии и переживании родового акта. Основными источниками исследования явились женские и мужские тексты (эгодокументы), содержащие описание родового акта. Авторы пришли к выводу, что на протяжении второй половины XIX в. происходила легитимация важнейшей телесной практики в жизни женщины не только на уровне женского письма, но и на уровне гендерного самосознания. Роды являлись пограничным событием в жизни дворянок, ассоциирующимся с ужасом, болью, болезнью и даже смертью. Наиболее выраженным был страх смерти. Страх за собственную жизнь был обусловлен как большим количеством смертей во время родов, так и низкой материнской социализацией рожениц. Особенностью женского повествования являлась депривация себя. Элементом зарождения «сознательного» отцовства явилось присутствие мужа на родах жены. Описывая собственные чувства, дворянки ассоциировали себя с Другим, как правило, животным. Страх перед нечеловеческой болью приводил к распространению в аристократической среде обезболивающих средств. С конца XIX в. наметилась тенденция медикализации родового акта и перехода к технократической модели родов.
Resume. The article is devoted to the research of an unstudied problem in domestic "emotionally" -gender differences in the perception and experience of childbirth. The main sources of the investigation were male and female texts (egodocuments), containing a description of the act of birth. Among the relevant research methods - content analysis, historical-semantic and gender-sensitive discourse analysis. The authors concluded that during the second half of the nineteenth century occured the legitimization of the most important bodily practices in a woman's life not only at the level of women's writing, but also at the level of gender identity. Childbirth was the border situation in the life of noblewomen associated with horror, pain, sickness, and even death. The most pronounced was the fear of death. The fear for their own lives was the result of a huge number of deaths during childbirth, and low maternal socialization of women. Feature of women's narration was deprivation itself. Element of "conscious" of paternity was the presence husband on the birth of his wife. Describing their own feelings, noblewomen associated themselves with Another, usually animals. Fear of inhuman pain caused to spread in an aristocratic community of the analgesia. Since the late nineteenth century trend of medicalization of childbirth and the transition to a technocratic model of childbirth.
1 Проект РГНФ № 14-31-01217 («Субкультура материнства в дворянской среде пореформенной России: антропологический и исторический подходы»).
134
НАУЧНЫЕ ВЕДОМОСТИ
Серия История. Политология. 2015 № 13 (210). Выпуск 35
Кто не заметил сегодняшнего бума вокруг темы эмоций2 и «поворота» к ним как способа «разбудить гуманитарные исследования об эмоциях в России»? За исключением последних двух десятилетий3 чувства были в нашей науке предметом интереса специалистов иных, в основном негуманитарных, наук, а потому исследователи прошлого от них открещивались. Обращение к автогинографиям - женским автобиографиям прошлого -позволяет поставить вопрос, ранее в отечественной исторической антропологии не ставившийся: вопрос об эмоциональной составляющей процесса рождения детей. Существующие исследования, в которых уделяется внимание эмоциональным переживаниям родового акта, посвящены преимущественно традиционным или современным родам4. С этой точки зрения дворянская повседневность изучалась крайне мало, преимущественно на материале XVIII в.5 Антропология рождения в высших слоях российского общества на рубеже XIX-XX вв. практически не рассматривалась6. Эмоциональную составляющую и ее проявления исследователи никогда не ставили в центр своего изучения; предметом исследовательского наблюдения были традиции, ритуалы, предметный мир, но не эмоции. В нашем случае предметом изучения будут проявления эмоций представительницами и представителями высших слоев российского общества индустриальной России. Как во взятых нами для исследования женских и мужских текстах происходила легализация переживаний акторов процесса деторождения? Насколько ярко или скупо аристократия доиндустриальной России описывала свой опыт, связанный с появлением на свет потомков? Мы умышленно ограничиваем себя социальным слоем образованной части общества: представительницы крестьянской и рабочей среды не практиковали саморефлексию в текстах. Нами же решено поставить «женский голос» в центр научного анализа, а «мужской», зафиксированный «мужскими текстами», будет необходим для рефенцирования. Наш основной источник - «эмотивы»7 - тексты с описаниями родового акта. Наиболее полные описания родового акта были обнаружены в 19 женских и мужских текстах8. Помимо источников личного происхождения, эвристически ценны и литературные произведения (кто не помнит описания родов в «Анне Карениной» Л.Н. Толстого!). Методы исследования - контент-анализ, секвенцирование с учетом заранее
2 Miller W.I. Humiliation and Other Essays on Honor, Social Discomfort, and Violence. Ithaca. 1993; Sedgwick E.K. Touching Feeling: Affect, Pedagogy, Performativity. Durham. 2003; Ahmed S. The Cultural Politics of Emotion. L.; N.Y., 2004; Leys R. From Guilt to Shame: Auschwitz and After. Princeton. 2007.
3 Российская империя чувств. Подходы к культурной истории эмоций / ред. Я. Плампера, Ш. Шахад и М. Эли. М., 2010.
4 Здоровье и доверие: гендерный подход к репродуктивной медицине / ред. Е. Здравомысловой, А. Темкиной. СПб., 2009; Michele Rivkin-Fish. Women’s Health in Post-Soviet Russia: The Politics of Intervention. Bloomington. 2005; Темкина А. Медикализация репродукции и родов: борьба за контроль // Журнал исследований социальной политики. 2014. Т. 12. № 3. С. 321-336; Листова Т.А. Ребенок в русской семье. Рождение. Крещение. 2-я половина XIX-XX в. // Обряды и обычаи, связанные с рождением ребенка. М., 1995. С. 8-59; Щепанская Т.Б. К этнокультуре эмоций: испуг (эмоциональная саморегуляция в культуре материнства) // Родины, дети, повитухи в традициях народной культуры / сост. Е.А. Белоусова. М., 2001. С. 236-266; Щепанская Т.Б. Мир и миф материнства. Санкт-Петербург, 1990-е годы (Очерки женских традиций и фольклора) // Этнографическое обозрение. 1994. № 5. С. 15-27; Белоусова Е.А. Родовая боль в антропологической перспективе // Arbor Mundi: Международный журнал по теории и истории мировой культуры. 1998. Вып. 6. С. 48-59; Пушкарева Н.Л., Мухина З.З. Дородовой период и роды в жизни крестьянки пореформенной России (преимущественно Центральных губерний) // Научные ведомости Белгородского университета. Серия: История. Политология. Экономика. Информатика. 2012. Вып. 22. № 7. С. 160-168.
5 Kuxhausen A. From the Womb to the Body Politic: Raising the Nation in Eighteenth-Century Russia. University of Wisconsin Press, 2013; Пушкарева Н.Л. Интимная жизнь русских женщин в XVIII в. // Этнографическое обозрение. 1998. № 1. С 93-103; Белова А.В. Организация родов и родовспоможения в дворянской среде России XVIn-середины XIX века // Вестник Тверского государственного университета. Серия: История. 2014. № 2. С. 29-48.
6 Веременко В.А Оказание акушерской помощи дворянкам России во второй половине XIX-нач. XX в. // Вестник Ленинградского государственного университета им А.С. Пушкина. 2011. Т. 4. № 3. С. 138-144; Мицюк Н. «Соня опять беременна, а Маня завидует». Деторождение в жизни дворянок пореформенной России // Родина. 2013. № 7. С. 136-138.
7 Reddy W.M. The Navigation of Feeling. A Framework for the History of Emotions. Cambridge. 2001.
8 Среди источников как опубликованные дневники и воспоминания (Е.А. Дьяконовой, А.Г. Достоевской, С.А Толстой, М.А. Бекетовой, М.К. Тенишевой, Т.Л. Сухотина-Толстой, И.Д. Голицыной, Е.М. Чеховой, Л.Д. Менделеевой-Блок, Е.И. Жуковской), так и архивные материалы из 7 личных фондов (дневники, письма и воспоминания В.П. Багриновской, А.А. Знаменской, Е.Н. и А.В. Половцовых, З.В. Араповой, Е. Селиковой, Трубниковых, О.И. Олоховой, супруг Юсуповых).
НАУЧНЫЕ ВЕДОМОСТИ
Серия История. Политология. 2015 № 13 (210). Выпуск 35
135
составленного гайда, историко-семантический и гендерно-чувствительный дискурсивный анализ.
Роды — «метафора смерти»
Прочитав не один десяток женских текстов конца XIX-начала XX в., в которых аристократки описывали собственную беременность и роды, удивляет нетипичное для современных женщин отношение к предстоящему событию: его просто боялись. Похоже, никто из авторов не романтизировал беременность, а уж тем более разрешение от бремени. Никто из женщин радостно не восклицал, узнав о зарождении новой жизни. Единственное чувство, которое женщины испытывали и о котором писали - страх. Мы искали в записях российских аристократок отношение к появлению новой жизни как божественного творения, их размышлений о внутриутробном развитии плода и метаморфозах собственного тела. Но увы, ничего этого не нашлось; все описания того времени сдержанны и сухи. Чем было обусловлено такое осторожное отношение к событию образованных российских дворянок (отлично владевших пером), их эмоциональная сдержанность?
Главное отличие от современного восприятия события рождения ребенка состоит в том, что столетие назад к беременности и разрешению от бремени относились не как к чудесному событию, но как к болезни, требующей немедленной врачебной помощи. В одном из медицинских изданий начала XX в. читаем: «Обилие ранений, зияний родовых путей, скопления кровяных масс и частей отпадающих ушибленных тканей ... наступает гниение и разложение находящихся здесь органических масс, а иногда и всасывание продуктов гниения в общие соки организма родильницы...»9. Беременных аристократок в большей степени заботило не здоровье плода, а «немалая доза серьезных страданий». О шевелениях плода из 19 дневниковых записей нашлось упоминание только в двух, а рассуждения о собственной изменившейся фигуре и плохом самочувствии - в каждом из текстов.
Несмотря на доброжелательную атмосферу домашних родов, которую создавали домашние в дворянской среде, и мужчины, и женщины воспринимали роды как пограничное (жизнь/смерть) состояние, причем - как и в традиционной культуре10 -роды воспринимались скорее как умирание, а не возрождение. «Вот так, должно быть, умирают!»11 - размышляла, рожая третьего ребенка, молодая дворянка. «О, это были страшные мучения, я молила Бога, чтобы мне умереть поскорее»12, - описывала свое состояние другая. Л.Д. Менделеева-Блок именовала роды пыткой: «Четверо суток длилась пытка. Хлороформ, щипцы, температура сорок, почти никакой надежды... Я думала: «Если это смерть, как она проста.»13. А.Г. Достоевская, рожая первенца, была уверена, что находится «на пороге смерти»14. А.А.Знаменская, будучи в пятый раз беременной, признавалась: «Нынче мне часто является мысль о смерти. Не суждено ли мне умереть нынешними родами?... Умирать хорошо... Как не хочется умирать»15. Иные образованные женщины, адекватно оценивая опасность, в преддверии родов составляли завещание и, ища понимания и сочувствия у мужей, признавались, как Е.К. Половцова: «Яужасно боюсь смерти. Родной мой, мне хочется жить и жить»16.
Причины страхов рожениц * 11
9 Дрентельн Е.С. Этюды о природе женщины и мужчины. М., 1908.
10 Байбурин А.К. Ритуал в традиционной культуре. Структурно-семантический анализ восточнославянских обрядов. СПб., 1993. С. 40; Кабакова Г.И. Антропология женского тела в славянской традиции. М., 2001. С. 208.
11 Российский государственный архив литературы и искусства (РГАЛИ). Ф. 2319. Оп. 1. Д. 160. Л. 46об.
12 Дьяконова Е.А. Дневник Е. Дьяконовой. М., 1912. С. 194.
13 Блок Л.Д. И быль, и небылицы о Блоке и о себе. Бремен. 1979. С. 67.
14 Достоевская А.Г. Воспоминания. М., 1981. С. 83.
15 РГАЛИ. Ф. 142. Оп. 1. Д. 383. ЛЛ. 27, 28.
16 Отдел рукописей Российской национальной библиотеки (ОР РНБ). Ф. 601. Оп. 1. № 645. Л. 48.
136
НАУЧНЫЕ ВЕДОМОСТИ
Серия История. Политология. 2015 № 13 (210). Выпуск 35
Чем была мотивирована эта группа женских фобий? По всей видимости, всей предшествующей историей медицины17 18 и тем, как рассказывалось (а точнее - как раз не рассказывалось) молодым, впервые рожавшим женщинам, о том, что кроется за пологом спальни, что значит быть замужней женщиной и будущей матерью. «Я вышла замуж в 16 лет, - вспоминала А.А. Знаменская. - У меня даже ни разу не являлось желание почувствовать своего жениха, когда он обнимал или целовал меня, я неумело отвечала ему. Меня интересовал приезд его, переписка с ним, но и только»18. Случайно приобретенные знания о собственной сексуальности трансформировались в представлениях благовоспитанных девочек во что-то «мерзкое», «грязное», «отвратительное», «скверное», унижающее и порочащее их возвышенную натуру19.
Репрессированная женская сексуальность имела следствием крайнюю редкость описаний женщинами в их эгодокументах первой брачной ночи (а мужские признания изобилуют рассказами о вынужденном проявлении насилия над перепуганными женами20 21. Удивительно ли, что (описывая сексуальный контакт) одна из авторш сравнила себя... с «овцой», которую неизвестно, когда «заколют»21. Вышеназванная А. Знаменская писала, что физическая близость все время доставляла ей страдания, а страсть к мужчине она впервые испытала. лишь в 37 лет. Встретились признания дам в положении, убежденных до последнего, что им будут «разрезать живот» и «вынимать» оттуда ребенка22.
Следующим после дефлорации драматичным событием в половой и материнской социализации российских дворянок было осознание репродуктивных особенностей собственного организма (рождения детей иные - по их же признаниям - ожидали от романтических ухаживаний, поцелуев и даже от одного факта нахождения наедине с незнакомцем)23. Независимо от своего отношения к материнству, юные дворянки (кому-то не было и 20 лет), интересующиеся подробностями разрешения от бремени, представляли его не иначе, как ужас, боль, смерть и ничего более: «женщина рождает ребенка среди страшных страданий, жизнь ее висит на волоске, она находится в прямой зависимости от искусства акушерки, а потом - от ухода [за нею - Н.М, Н.П.] »24 25. Действительно, смертность в родах в еще в XIX в. - не только в России, но и в ‘просвещенной Европе' - была огромной; иными словами, страхи были небезосновательны. Но современному читателю изумительно читать о том, что сами роды представлялись женщине «постыдным» актом, размышлять о котором «можно лишь с ужасом»25.
Избавиться от подобных фобий могла бы помочь специальная литература. Нам удалось выявить немалое число работ, авторы которых (преимущественно врачи) в доступной по содержанию форме знакомили с особенностями женской и мужской репродукции26. Эта литература пользовалась высоким спросом у молодых девушек, признававшихся, что именно в ней они находили ответы на мучившие их вопросы27.
Сравнение себя с Другим, животным
17 Frieden N. M. Russian Physicians in an Era of Reform and Revolution, 1856-1905. Princeton University Press, 1981.
18 РГАЛИ. Ф. 142. Оп. 1. Д. 385. Л. 21.
19 Центральное хранилище документов после 1917 г. (ЦХД после 1917). Ф. 105. Оп. 1. Д. 9. Л. 23об, 84; Российский государственный архив древних актов (РГАДА). Ф. 1271. Оп. 1. Д. 498. 1891. Л. 148-148об ; Сухотина-Толстая Т.Л. Дневник. М., 1979. С. 161; Пастернак Ж. Хождение по канату. М., 2010. С. 54, 56.
20 Государственный архив Смоленской облатси (ГАСО). Ф. 121. Оп. 1. Д. 1040. Л. 42; Форель А. Половой вопрос. Т.1. СПб., 1906. С. 150.
21 Дьяконова Е.А. Дневник Е. Дьяконовой. М., 1912. С. 132.
22 Центральный государственный архив Санкт-Петербурга (ЦГИА СПб). Ф. 2313. Оп. 1. Д. 1. Л. 144.
23 Дьяконова Е.А. Дневник Е. Дьяконовой. М., 1912. С. 132; Блок Л.Д. И быль, и небылицы о Блоке и о себе. Бремен. 1979. С. 64; Сухотина-Толстая Т.Л. Дневник. М., 1979. С. 60.
24 Дьяконова Е.А. Дневник Е. Дьяконовой. М., 1912. С. 194.
25 ЦХД после 1917. Ф. 105. Оп. 1. Д. 9. Л. 258об; Российский государственный архив экономики (РГАЭ). Ф. 3. Оп. 1. Д. 563. Л. 14.
26 Дебэ А. Физиология брака. Естественная и медицинская истории мужчины и женщины с самыми интересными подробностями. СПб., 190?; Вуд-Аллен М. Что необходимо знать девочке. СПб., 1911; Покровская М.И. О половом воспитании и самовоспитании. СПб., 1913.
27 РГИА. Ф. 1654. Оп. 1. Д. 7. Л. 15; ЦХД после 1917. Ф. 105. Оп. 1. Д. 9. ЛЛ. 222, 258об; Сухотина-Толстая Т.Л. Дневник. М., 1979. С. 346.
НАУЧНЫЕ ВЕДОМОСТИ
Серия История. Политология. 2015 № 13 (210). Выпуск 35
137
Если сам акт близости с мужем воспринимался дворянками как что-то «животное», «гадостное», «свинское»28, то сам процесс дарования жизни казался тем более страшным по своей близости к животному миру. Стоит принять во внимание, что эпидуральной анестезии российское акушерство тогда почти еще не знало (идея использовать кокаин для спинномозговой анестезии по предложению Я.Б. Зельдовича в 1890 г. не получила распространения из-за высокой токсичности кокаина). Обезболивание же закисью азота при родах (диссертация российского врача С.К. Кликовича) осуществлялось с 1860-х гг. только в столице, да и то не повсеместно. Удивительно ли, что российские дворянки писали о своих родах как о мучениях, воспринимая свое тело как ставшее чужим, в таких выражениях, как «бесконечные мучения», «страдала, как смертельно раненая», «животная боль», «кричала, как безумная», «страшные мучения», «ужасные страдания»29 30 31.
Благодаря В.П. Багриновской мы можем прочесть о том, какие физические ощущения и эмоции переживали российские дворянки, рожавшие дома, в сущности, в чистоте, тепле и удобстве: «Сила ее (боли) превращает человека в животное, чувствуешь одно свое тело, а души, будто и нет совсем..., больно, болит крестец, устали ноги, которых нельзя вытянуть, они зябнут и дрожат. Лицо горит, все тело обливается потом, хочется вскочить, уйти, а боль опять железным кольцом объяла поясницу, теряешься так, что и крикнуть не догадаешься. ужасное чувство, как будто вся превращаешься в одну пружину, выдавливающую из себя что-то постороннее, руки судорожно вцепляются в полотенце, подбородок прилип к груди»30. Современные женщины не склонны описывать этот процесс в таких подробностях не потому, что спешат забыть свершившееся, а потому, что медицина за век шагнула далеко вперед в плане облегчения этого процесса.
Если роды в больнице могли обеспечить хоть какой-то уровень применения антисептиков, то при домашних родах в основном полагались на чистоту прокипяченного белья. Установить уровень младенческой и материнской смертности в дворянских кругах невозможно за отсутствием соответствующей статистики. Очевидно, что среди наиболее частых причин внутриутробной смерти плода были внутриматочные инфекции, воспалительные процессы стен матки (эндометрит). Несмотря на развитие знаний в сфере гинекологии и распространенность операций «чревосечения», нередко члены семьи вместе с врачом делали выбор между жизнью роженицы и потенциального дитяти: «Когда начались роды, позвали молодого доктора, - вспоминала И.Д. Голицына. - Он вышел из комнаты, отвел моего отца в сторону и сказал, что надо быть готовым пожертвовать матерью или ребенком»31. В семье Голицыных ни мать, ни ребенок не пострадали, а рассказ являет восприятие рожавшей самой ситуации выбора как обыденной и демонстрирует готовность врача в неприспособленных условиях, в домашней обстановке производить кесарево сечение. Если во Франции и в Германии чревосечение делалось живой женщине и ставилась задача спасения обоих32, если в США с самого начала была установка на спасение и матери, и ребенка33, то в России кесарево сечение на живых пациентках производилось редко даже в условиях стационара (по сообщениям врачей, женщины зачастую наотрез отказывались от данной процедуры, в результате чего распространение получила пубиотомия - операция рассечения лобковой кости)34.
«Тяжелые», «трудные» роды дворянок
28 ЦХД после 1917. Ф. 105. Оп. 1. Д. 9. Л. 25-34; РГАЛИ. Ф. 2319. Оп. 1. Д. 159. Л. 115об-11б; Сухотина-Толстая Т.Л. Дневник. М., 1979. С. 346.
29 Научно-исследовательский отдел рукописей Российской государственной библиотеки (НИОР РГБ). Ф. 12. К. 1. Д. 1. Л. 5; РГАЛИ. Ф. 2319. Оп. 1. Д. 159. Л. 171об; Дьяконова Е.А Дневник Е. Дьяконовой. М., 1912. С. 194; Достоевская А.Г. Воспоминания. М., 1981. С. 182; Бекетова М.А Из дневника МА. Бекетовой. М., 1990. С. 112.
30 РГАЛИ. Ф. 2319. Оп. 1. Д. 159. Л. 171об.
31 Голицына И.Д. Воспоминания о России (1900-1932). М., 2005. С. 13.
32 Ripa Y. L’Histoire du corps, un puzzle en construction // Histoire de l’education. 1988. Т. 37. Р. 47-54.
33 Degler C. At Odds: Women and the Family in America from the Revolution to the Present. New York, 1980.
34 ЦХД до 1917. Ф. 425. Оп. 2.Д. 4; Побединский Н.И. Краткий курс акушерства. М., 1918. С. 300-307.
138
НАУЧНЫЕ ВЕДОМОСТИ
Серия История. Политология. 2015 № 13 (210). Выпуск 35
За редким исключением, дворянки характеризовали свои роды, как «тяжелые» или «трудные». Врачи тоже отмечали, что родовой процесс у женщин образованного класса чаще, чем у работниц и крестьянок, протекал с осложнениями. Во многом это было обусловлено образом жизни дворянок (физической слабостью их организма, нетренированностью мышц, изнеженностью), а также их физиологией. Во-первых, из поколения в поколение браки, предполагавшие социальное неравенство, были почти исключены, поэтому женщины оставались наследственно субтильными. Вес дворянок в возрасте 20-40 лет составлял в среднем 55 кг (!), в то время как дети у них рождались не маленькие, свыше 3 кг35. Во-вторых, свое негативное влияние оказывала дворянская мода: женщины думали не о том, как им придется рожать, а о том, как поразить будущих мужей захватывающим зрелищем осиных талий36.
В редких случаях аристократки сообщали о легких и быстрых родах37. Во многом женская оценка родов зависела от продолжительности схваток. Нормальное течение (несколько часов) было редким везением, мучения разрешения от бремени могли длиться до нескольких суток (около четырех суток у княгини М.К. Тенишевой38). Нередко одной и той же женщиной роды переносились по-разному. Третьи и последующие рождения были более быстрыми. А.А. Знаменская, описывающая тяжелое появление на свет первенца, рождение пятого ребенка характеризовала: «Благополучно и скоро»39.
Стремление освободить себя от многодневных страданий во время рождения детей на рубеже XIX-XX вв. встретилось с научными разработками российской школы акушерства, видным представителем которой был М.С. Малиновский (1880-1976). Аристократки быстрее, чем обычные мещанки (тем более крестьянки) стали ставить перед докторами вопрос о легком обезболивании. Но средства анестезии проникали в российскую дворянскую среду не со стороны квалифицированных отечественных врачей (те практиковали не дома, а в стационарах), а благодаря иностранным акушеркам, которых чрезвычайно часто приглашали на роды в дворянские семьи в 1850-1870-х гг. Отечественные акушерки в большинстве случаев не имели специальных средств, так что забота о покупке обезболивающих ложилась полностью на членов семьи. В употреблении были хлороформ, морфий, эфир, «веселящий газ» (закись азота), а также кокаин, опиум, гиосцин и даже гипноз40. Профессор Н.И. Побединский рекомендовал отказаться от вспрыскивания кокаина в спинномозговой канал, указывая на большую эффективность его в виде влагалищных тампонов. При болезненных маточных сокращениях доктор Н. Мансуров смазывал кокаином слизистую носа, что приводило к уменьшению болей41. Применение анальгетиков во время родов становилось привилегией для аристократок, которые страховали себя от чрезвычайной боли. Однако этот процесс отдалял женщин от традиционного естественного переживания родового процесса. Благополучное течение схваток, потуг, появление плода и выход последа все менее и менее зависели от самой роженицы. Квалифицированные специалисты, обезболивание, новые инструменты и манипуляции - вот главные действующие лица нового родильного акта. Роженица в этом процессе все чаще занимала второстепенное место.
Процесс медикализации родового акта значительно облегчил участь женщины, но повысили и ее зависимость от действий врача. Своеобразным символом, разделяющим пациента и врача, оставалась натянутая простыня, не дававшая женщине видеть то, что в
35 Первый женский календарь на 1901 / сост. П.Н. Ариян. СПб., 1902. С. 317.
36 Пушкарева Н.Л. «Обморок лягушки» или «бараний окорок»? Одежда русских женщин XIX - начала XX в. // Родина. 1995. №. 10. С. 81-87.
37 Тверской государственный объединенный музей. Научный архив (ТГОМ НА). Ф. 10. Оп. 1. Д. 1. Л. 13; Государственный архив Тверской области (ГАТО). Ф. 1022. Оп. 1. Д. 30. Л. 25.
38 Тенишева М.К. Впечатления моей жизни. Л., 1991. С. 38.
39 РГАЛИ. Ф. 142. Оп. 1. Д. 383. Л. 31.
40 Побединский Н.И. Краткий курс акушерства. М., 1918; Старокадомский Л. Родоразрешение и женские болезни / / Русский врач. 1907. № 22. С. 532.
41 Мансуров Н. О влиянии смазывания кокаином половых точек в носу для обезболивания родов // Акушерка. 1899. № 8. С. 544-555; Пликус Половая жизнь // Акушерка. 1902. Кн. 10. № 19-20. С. 309.
Обезболивание: к технократической модели родов
НАУЧНЫЕ ВЕДОМОСТИ
Серия История. Политология. 2015 № 13 (210). Выпуск 35
139
реальности с ней происходило (практика, давно отошедшая в прошлое в Европе)42. Роженица теряла контроль над собственным телом. Женщины признавались, что часто не понимали, когда непосредственно происходил акт рождения, поскольку просто не могли видеть этого43. Шла апробация новой ‘технократической’ модели родов, когда тело становилось объектом медицинских манипуляций и апробаций в большей мере, нежели объектом контроля его хозяйки44. Но в России, в отличие от Запада, фармацевтические средства и врачебные технологии еще только входили в обиход, и сохранялось то, что историк медицины Рой Портер называл «тесным контактом пациента и врачевателя»: речь об ушедших в нынешних практиках ритуалах утешения, а тем более соболезнования45.
Обращение к текстам родивших женщин убеждает в том, что в описании собственных родов женщины неосознанно себя депривировали, умаляли свое женское «Я». Зачастую женщины рассматривали себя не как субъект страдания, а как источник боли и мучений для окружающих, прежде всего мужа, далее - родителей, детей. Повествуя о родах, они самоуничижительно заостряли внимание на том, что чувствовал муж, как вели себя родители и родственники, а не на том, что мечтали о сочувствии.
А.Г. Достоевская во время болезненных схваток боялась тревожить спящего мужа, которому, как она считала, непременно нужно было выспаться46 47. З. Арапова в своем дневнике вспоминала, как страдали ее близкие родственники, ни слова не говоря о собственных ощущениях и испытанной боли: «И во время этих страшных страданий я все время видела дорогое, бледное как смерть лицо Арапки, измученные лица мама и папа, и мне от этого было легче страдать...»47. С.А. Толстая, вспоминая рождение одного из своих детей, тоже переживала за мужа, не пытаясь даже найти сочувствия к себе48. Данный факт говорит в пользу существовавшего традиционного для патриархата зависимого положения женщины в семейной иерархии, где самовосприятие, оценки и взгляды на значительные события, даже из сферы абсолютно женской, были подчинены мужской субъективности.
Поскольку в современном обыденном представлении бытует стойкое убеждение в том, что мужчины в обеспеченных семьях раньше не видели, как женщина разрешается от бремени, для нас было важно поставить этот вопрос при анализе эгодокументов начала XX в. Даже поверхностный взгляд на массив секвенций, отобразивших рождение детей, убедил в том, что для российской дворянской повседневности устойчивой тенденцией родин было присутствие мужа на родах. Эта тенденция присутствия и соучастия мужа на родах была не столько отголоском народных практик (кувады)49, сколько элементом зарождения «сознательного отцовства». И если на Западе в окружение роженицы попадали исключительно женщины50, то в России в семьях образованных горожан и тем более дворянской среде присутствие мужа непосредственно в родильной комнате было нормой.
42 Bardet Jean-Paul, Lynch K. A., Mineau G.-P., Hainsworth M., Skolnick M. La Mortalite matemelle autrefois, une etude comparee (de la France de l’Ouest a l’Utah) // Demographie historique et condition feminine (Annales de demographie historique. 1981). Paris. 1981. P. 31-48.
43 РГАЛИ. Ф. 2319. Оп. 1. Д. 160. Л. 171.
44 Davis-Floyd R.E. Birth as an American Rite of Passage. Berkeley-Los Angeles-London. 1992. P. XVIII.
45 Porter R. The Patient's View: Doing Medical History from Below // Theory and Society. 1985. Vol. 14. P.
175-198.
46 Достоевская А.Г. Воспоминания. М., 1981. С. 183.
47 НИОР РГБ. Ф. 12. К. 1. Д. 1. Л. 5-6.
48 Толстая С.А Моя жизнь // Новый мир. 1978. № 8
49 Кабакова Г.И. Отец и повитуха в родильной обрядности Полесья // Родины, дети, повитухи в традициях народной культуры. М., 2001. С. 109; Власкина Т.Ю. Мифологический текст родин / / Родины, дети, повитухи в традициях народной культуры. М., 2001. С. 69.
50 Абрамс Л. Формирование женщины новой эпохи 1789-1918. М., 2011. С. 130.
Самодепривация
«Натянутые струны»: муж на родах
140
НАУЧНЫЕ ВЕДОМОСТИ
Серия История. Политология. 2015 № 13 (210). Выпуск 35
Похоже, что хронологические первое в российской истории описание присутствия мужа на родах оставил в 1868 г. именно цесаревич Александр Александрович (будущий император Александр III)51. Схожие переживания представлены в записях Николая II, который также присутствовал рядом с женой Аликс во время родов52. Женские дневники и воспоминания пестрят упоминаниями об активной поддержке супруг мужьями во время родового процесса. В период продолжительных схваток и родов жены Ф.М. Достоевский все время был рядом, чем изрядно удивил иностранную акушерку (роды проходили за границей). А.Г. Достоевская заметила: «Акушерка сказала мне, что за всю свою многолетнюю практику ей не приходилось видеть отца новорожденного в таком волнении и расстройстве, в каком был все время мой муж»53. Европейские мужья вели себя сдержаннее, в комнаты к роженицам их не пускали, их криков и стонов они не слышали.
Об активной словесной поддержке мужей во время родов сообщили в своих дневниках и воспоминаниях И.Д. Голицына, С.А. Толстая, З.В. Арапова, В.П. Багриновская, Е.Н. Половцова54. Созерцание мужем жены в ее родовых муках не было из ряда вон выходящим событием, напротив, это было обыденностью в дворянских семьях. Многие образованные женщины признавались, что близость мужа значительно облегчала им переживание боли, а уж появление на свет новорожденного вызывало такую бурю эмоций (и у молодых, и у опытных отцов), что компенсировало страдания. Счастливый отец рассказал позже дочери: «Когда я услышал первый твой крик, то от новизны и духовной усталости выбежал на улицу и помчался, куда глядели глаза. Был мороз. Не помню, каким именно образом я оказался сидевшим на холодных ступенях Губернского казначейства...»55. Присутствие мужей на родах становилось сложным жизненным опытом, недоступным в обыденности, где доминировали рационализм и самообладание.
Самым известным литературным изображением родового акта глазами мужчины являются XIII-XVI главы седьмой части романа Л.Н. Толстого «Анна Каренина». Присутствие на родах жены существенно расширило телесный опыт Л.Н. Толстого, и он смог потому столь ярко и так противоречиво изобразить глазами мужчины (Константина Левина, самого автобиографичного из героев писателя) 22-часовые роды Кити вышеупомянутом романе. Толстовское описание выглядит преувеличенно эмоциональным, и потому таким значимым выглядит архив личных записей и писем Анатолия Викторовича Половцова - чиновника земского отдела Министерства внутренних дел начала XX в. (хранятся в РГИА и ОР РНБ), известного также как историка-архивиста. Дневниковые записи А.В. Половцова изумляют: он подробнейшим образом описывал беременность, роды и послеродовое состояние жены. Аналогичных по подробности «мужских» описаний такой «женской работы», как роды, больше нет; дневники Половцова уникальны.
Первое, что бросается в глаза при сравнении женских и этого мужского «текста о родах», это большая холодность: чиновника (и супруга) явно более волновала фактическая сторона дела, нежели эмоциональная. При вторых родах жены он, подобно врачу, без сантиментов отмечал все стороны родового процесса: «Начало родов 27 ноября 1886 г. в 5 утра. Воды прошли в 11.45 дня. Плод родился в 12.10 дня. Выхождение последа 12.45. Роды продолжались всего 7ч 45 м. Температура до родов 37,3»56. Половцов записал, что по требованию врача акушерка перед родами подготовила ванну, после приема которой роженице поставила клистир («вылилась только окрашенная вода», - записал он, судя по всему присутствовавший даже при этой интимной процедуре)57. Поминутно фиксируя усилением болей и учащение схваток, А.В. Половцов 51 52 53 54 55 * 57
51 Танаков А.И. Династия Романовых: акушерский анамнез (часть II: от Екатерины II до Александры Федоровны) / / Журнал акушерства и женских болезней. 2007. № 4. С. 94-104; Боханов А. Николай II. М., 1997. С. 48.
52 Дневник императора Николая II. Берлин. 1923: 11.
53 Достоевская А.Г. Воспоминания. М., 1981. С. 185.
54 НИОР РГБ. Ф. 12. К. 1. Д. 1. Л. 5; Голицына И.Д. Воспоминания о России (1900-1932). М., 2005 Толстая С.А. Моя жизнь // Новый мир. 1978. № 8; РГАЛИ. Ф. 2319. Оп. 1. Д. 159. Л. 171-173.
55 Чехова Е.М. Воспоминания. М., 1981. С. 132.
56 РГИА. Ф. 1654. Оп. 1. Д. 9. Л. 36.
57 ОР РНБ. Ф. 601. Оп. 1. № 56. Л. 154-160.
НАУЧНЫЕ ВЕДОМОСТИ
Серия История. Политология. 2015 № 13 (210). Выпуск 35
141
- скорее всего, со слов акушерки, - сообщал в дневнике и степень открытия матки: «Прибавилось на ¥2 пальца, всего на 2 ¥2 пальца... Проветрили комнату»58. Для снятия сильных болей роженице давали капли опия, заранее приобретенные в аптеке59. В отличие от Л.Н. Толстого, А.В. Половцова вид измученной жены не вызывал страха, ее стоны не раздирали его «мозг и душу». Он был сконцентрирован на действии, на самом процессе, а не на своих переживаниях. По сути, перед нами - новый образец мужа и отца, который сознательно присутствовал на родах жены, чтобы получить бесценный опыт в своей жизни и быть сопричастным к таинству рождения.
Подводя итоги, хотелось бы отметить, что тема предстоящих или прошедших родов, как выяснилось, в немалой степени характеризует русскую национальную традицию. Образ жизни русских аристократок столь же выразителен для понимания русской женской повседневности, сколь и детали быта простолюдинок, в том числе в плане приверженности старой, «испытанной родителями» привычки организовывать роды не в медицинском учреждении, а дома, часто - у родителей в имении.
В высших слоях российского общества сформировался набор повседневных практик, процедур, действий, предполагавших устойчивый состав участников. Уместно характеризовать данное явление как процесс стереотипизации поведения60, выработки ряда универсалий в деле подготовки и организации родов на дому. Обрядовая сторона в дворянских семьях никакой роли не играла. Контроль над родами переходил в руки квалифицированных специалистов, которые на место ритуалов поставили современные медицинские средства. Это повлияло на поведение рожениц, от которых и ранее мало, что зависело; ныне же все действия и тела были под полным контролем докторов и акушерок (которым все так же, как в старину, доверяли больше, чем врачам).
Неготовность рожающих женщин обращаться в медицинские учреждения (что среди представительниц грамотных слоев населения в Европе и США было уже нормой)61 заменялась активным 'участием' супругов, которые не столько психологически помогали, сколько сами с трудом справлялись с ситуацией. Сопоставительное использование женских и мужских текстов по изучаемой теме приводит к выводу о том, что домашние роды в аристократических семьях были сферой пересечения традиционных (народных) практик (отказ от стационарной медицинской помощи, избегание мужского окружения среди медиков, привлечение повитух, вера в приметы, молебны) и инноваций, связанных с развитием научного знания (призыв профессиональных врачей и акушеров, использование современных болеутоляющих, применение новейших средств, облегчающих послеродовое восстановление).
Изучение «текстов рожениц» демонстрирует легитимацию важнейшей телесной практики в жизни женщины не только на уровне женского письма (как формы самопрезентации), но и на уровне гендерного самосознания. Трудно не отметить и трансформацию гендерного порядка в сторону большей пермиссивности разговоров на ранее запретные «темы тела», не обратить внимания на успешность формирования культа «истинной матери» при некотором сокращении числа деторождений в жизни женщины. Поскольку основной патриархатный гендерный порядок эрозировал очень медленно, постольку процесс самосознания себя как главных героинь описываемых событий приходило к женщинам крайне редко. Они оставались во власти традиции, согласно которой их собственные чувства и переживания были вторичными по отношению к переживанию хозяев их судеб, мужчин, мужей. Поэтому женщины-авторы были взволнованы даже не собственными страданиями, а теми переживаниями, которыми они лишали покоя своих родных и близких, и прежде всего - мужей.
58 Там же.
59ОР РНБ. Ф. 601. Оп. 1. № 55. Л. 31-34.
60 Байбурин А.К. Ритуал в традиционной культуре. Структурно-семантический анализ восточнославянских обрядов. СПб., 1993. С. 8.
61 Leguay F., Barbizet C., Edwards-Pilliet B. Femme et medecine, 1858-1894. Le Mans. 1988.
