Научная статья на тему 'Гендерные аспекты формирования памяти (на примере поляков юго-западных губерний Российской империи в конце ХІХ - начале ХХ В. )'

Гендерные аспекты формирования памяти (на примере поляков юго-западных губерний Российской империи в конце ХІХ - начале ХХ В. ) Текст научной статьи по специальности «Социологические науки»

CC BY
263
44
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Ключевые слова
ИСТОРИЧЕСКАЯ ПАМЯТЬ / ГЕНДЕРНАЯ ИСТОРИЯ / ПОЛЬСКОЕ НАСЕЛЕНИЕ / НАРРАТИВНЫЙ АНАЛИЗ / ЮГО-ЗАПАДНЫЕ ГУБЕРНИИ РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ / HISTORICAL MEMORY / GENDER HISTORY / THE POLISH POPULATION / NARRATIVES ANALYSIS / THE SOUTH-WESTERN PROVINCES OF THE RUSSIAN EMPIRE

Аннотация научной статьи по социологическим наукам, автор научной работы — Николаенко Ольга Александровна

Проанализированы особенности воспроизводства памяти в польском обществе правобережных украинских губерний. На основании нарративного анализа множества воспоминаний сделаны выводы о доминирующей роли женщин в формировании альтернативной памяти семейной, национальной, которая позволила полякам через десятилетия отсутствия государственности и политику ассимиляции воссоздать независимость

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

Gender aspects of memory formation (On the example of the Poles of south-western provinces of the Russian Empire in the late XIX - early XX centuries)

Article analyzed the peculiarities of memory replacement in Polish society of right-bank Ukrainian provinces. On the basis of the structure analysis of many memories conclusions about the dominant role of women in building of alternative memory family, national, which allowed the Poles to re-establish independence through decades of statehood and policies of assimilation, are made.

Текст научной работы на тему «Гендерные аспекты формирования памяти (на примере поляков юго-западных губерний Российской империи в конце ХІХ - начале ХХ В. )»

ББК 63.5-53

О. А. Николаенко

ГЕНДЕРНЫЕ АСПЕКТЫ ФОРМИРОВАНИЯ ПАМЯТИ (На примере поляков юго-западных губерний Российской империи в конце Х1Х — начале ХХ в.)

Проблемы исторической памяти, ее особенности, динамика, воспроизводство становятся центральными для историков, которые являются одними из ее производителей. Однако память формируется не только и не столько историческими трудами, сколько собственным пережитым опытом, семейными преданиями, рассказами школьных учителей, государством, поддерживающим память об определенных событиях. Любое архитектурное сооружение, газетная статья, этнический фестиваль или художественная выставка прочно входят в наше сознание, трансформируя исторические образы, влияя на индивидуальную и преломляя коллективную память общественных групп.

Образы прошлого укореняются в нашем сознании подобно схемам, что является причиной существования стереотипов. Именно они затрудняют диалог, вызывают непонимание, иногда могут служить причиной массовых конфликтов. Сегодня историку предстоит пробиваться сквозь прочную стену исторических стереотипов к поиску того, что же послужило их источником. Для этого необходимо обратиться к истокам формирования представлений о прошлом, которые человек получает в детстве.

Одним из наиболее влиятельных социальных институтов формирования памяти является семья. А ведущей фигурой социализации человека в семье выступает женщина — мать, бабушка, сестра, няня. Благодаря этим женщинам человек получает знания о своем происхождении, истории своей семьи, рода, а далее о коллективной истории — группы, нации, государства. Память в ее «женском» измерении становится первичной памятью человека.

Значительное место семейная память занимает в обществах, лишенных государственности или проживающих в окружении иных этносов, испытывающих ограничения в доступе к коллективной памяти своей нации или класса. Именно в таких условиях формировалась память поляков, проживающих в юго-западных губерниях Российской империи. Испытывающие притеснения в культурной сфере, обучавшиеся в имперских учебных заведениях, только в семье или близком кругу соотечественников поляки черпали представления о прошлом своей родины.

© Николаенко О. А., 2012

Исследование выполнено при помощи Фонда поддержки польской науки Кассы им. Ю. Мяновского, предоставившего возможность работать в научных учреждениях Польши.

Цель данного исследования — проанализировать стратегии формирования памяти в семье, роль женщин в конструировании национальной и культурной памяти. Для этого мы проанализируем влияние, оказываемое женщинами в польских семьях на формирование исторических представлений, опишем пути производства памяти и ее гендерные особенности. Ключевые события польской истории и их интерпретация в семейной памяти позволяют выявить травму и пути ее преодоления в национальной памяти.

Источниками для написания данной работы являются воспоминания поляков, проживавших в юго-западных губерниях Российской империи в конце Х1Х — начале ХХ в. Они открывают страницы семейной истории и позволяют увидеть гендерный аспект производства памяти. К исследованию были привлечены источники, находящиеся в архивах и библиотеках Польши, сгруппированные по территориальному признаку. Их многообразие позволило отобрать около тридцати нарративов, непосредственно задействованных в работе.

Особенность источниковой базы определила методологию исследования. В нарративах, представляющих собой иногда достаточно объемные книги, избирались определенные единицы текста, позволяющие судить о том, что в данный момент у автора формировались представления о прошлом. Нельзя сказать, что эти единицы анализа представляют собой определенные смысловые единицы, ведь зачастую никто целенаправленно не стремится познать прошлое. Однако упоминания о семейных вечерах и рассказанных в это время легендах, чтении определенных книг, праздновании каких-либо событий, традициях дома дают представление о путях формирования знаний о прошлом и о роли женщины в этом процессе.

Индивидуальная память человека, автора источника, в течение жизни встраивается в коллективную память — семьи, рода, группы, класса, этноса. В процессе перехода от индивидуальной к коллективной памяти происходит трансформация обеих. Быстротечная память поддается фильтрации, и в результате мы имеем только шаблоны, легко вписывающиеся в коллективные представления. Сложный процесс искривления индивидуальной памяти, а вместе с тем и деформация коллективной отсекает все, что не находит себе места в общей типовой схеме. Именно эти особенности необходимо учитывать при работе с источником.

Другим, не менее важным, фактором является социальная обусловленность памяти, а соответственно и нарратива как ее производителя [8, с. 44]. Использованные воспоминания были написаны в межвоенный период, когда Польша, восстановив независимость, становилась мощной европейской державой. То, что помнилось и что забывалось, зависело от господствующего дискурса. Из памяти вытеснялось то, что в обществе считалось непринятым, не представляющим ценности, одновременно преувеличенное значение придавалось тому, что ставилось в пример. Сохранение польскости и памяти о своем государстве было той осью, вокруг которой выстраивались названные нарративы.

Как известно, женская память более восприимчива, более эмоциональна. Сегодняшние исследования памяти и процесса запоминания доказали, что при

одинаково хорошем воспроизводстве текстов женская память имеет свои особенности. Так, женщины вспоминают не только события, но и людей, принимавших в них участие, они сохраняют больше деталей, подробностей, конкретных фактов [3, 4]. В женских историях больше непрямой речи, т. е. рассказывается как бы об общепринятом, а не от имени автора, в них больше диалогов [10, р. 17]. В женских воспоминаниях большее место занимают рассказы о приватной жизни с описаниями деталей и подробностей [5]. Именно эти особенности делают женские нарративы более ценными источниками, раскрывающими особенности формирования индивидуальной памяти.

Женское влияние на детей во многих польских дворянских семьях было доминирующим. Матери заботились не столько о детях, сколько об их воспитании. В источниках часто повторяются утверждения, что матери давали первоначальные представления о религии и музыке. В доме Е. Покрывницкого «религиозная мать приучала детей к вере», в домах Ю. Ивашкевича, С. Краузовой — давала первые уроки музыки [25, s. 32; 12, s. 17; 17, s. 29].

Именно католическая религия служила одним из базовых символов идентичности поляков. Уменьшение влияния католической церкви в начале Х1Х в. в связи с упрочением позиций православия в юго-западных губерниях расценивалось поляками как тяжелое испытание, требовавшее от них преданности своей вере. Поддержка католицизма стала одной из основных стратегий формирования польской нации в данном регионе, позволявшей не ассимилироваться с окружающим населением.

Если воспитанием детей занимались не матери, а источники представляют информацию и о таких случаях [7, s. 10], дети попадали под влияние нянечек или родственниц. В доме П. Подгорского после смерти матери детей воспитывала приглашенная родственница, а няни занимались детьми у Ю. Ивашкевича и А. Растворовского [24, s. 6; 12, s. 29; 27, s. 10].

Следующие воспоминания об общении с матерями касаются времяпровождения и совместной деятельности. Дети и взрослые совместно проводили вечера, музицировали, ставили спектакли, готовились к праздникам. И во всех этих мероприятиях ведущую роль также играли женщины.

Воспитание патриотического духа, которым гордятся авторы нарративов, является для них заслугой матерей. Мать В. Ласоцкого «не поддавалась модным французским влияниям и была примером патриотизма» [18, s. 9]. Отец С. Козариновой «был патриотом благодаря своей матери» [15, s. 41].

Что же служит для авторов источников основанием для таких утверждений? Прежде всего, это та роль, которую исполняли польские женщины в семье. Поскольку большинство авторов были выходцами из зажиточных дворянских семей, их матери не занимались производственной деятельностью. Они были озабочены организацией и благоустройством дома и семьи, но в основном не самостоятельно, а с помощью челяди. Дети, весь день бывшие на попечении нянечек, с матерями проводили свободное время. А. Павелчинская вспоминает, что, по рассказам ее деда, мать обучала его польским стихам, сохранению традиций [23, s. 102]. С историей и культурой Польши знакомили детей матери С. Краузовой и К. Скрынского [17, s. 29; 28,

s. 4]. У Ю. Ивашкевича этим занималась старшая сестра, а у З. Подгорского — тетка, проживавшая в его доме [12, s. 29; 32, s. 44].

Польские женщины получали домашнее образование или же воспитывались в частных пансионах [11, 6]. Как правило, история Польши преподавалась в середине Х1Х в. в романтической традиции, а закреплялась в сознании популярной в дворянских домах литературой. М. Собанськая утверждает, что начала истории Польши включали изучение важнейших битв, жизни королей, выдающихся личностей [29, s. 28]. В такой версии события польской истории, далекой и потерянной Родины окружались ореолом героизма и ностальгии.

Следовательно, именно женщины сквозь призму своей идентичности формировали память о прошлом. Конечно, так выстраивалась индивидуальная память, которая в процессе социализации трансформировалась в память коллективную. Но именно знание, заложенное в первые годы жизни, остается наиболее ярким и цепким.

Следующим важным фактором формирования памяти, кроме первых детских впечатлений от материнских рассказов, является книга. Образы прошлого, воссозданные автором литературного произведения, навсегда обосновываются в памяти, заставляя переживать прошлое путем акта припоминания и творческого воображения.

Если значительная роль матери в становлении национального самосознания предстает практически во всех источниках, то о книгах встречаются различные мнения. В домах М. Лажинского, Ю. Дыяковской, К. Скрынского было много книг, востребованных семьей [19, s. 14; 9, s. 12; 30, s. 4]. В воспоминаниях предстает разная литература: у М. Лажинского две любимые книги — «Робинзон Крузо» и «История Польши», К. Скрынский помнит в библиотеке матери произведения Б. Пруса, Э. Ожешко, Г. Сенкевича. М. Лоскевич в своих воспоминаниях утверждает, что его любимым занятием в детстве было чтение исторических книг [21, s. 7].

Противоположные впечатления о библиотеках встречаем в воспоминаниях М. Ивашкевичевой. Она пишет, что польских книг у жителей городков не было. Только богатые люди давали деньги на приобретение книг для обучения польских детей [13, s. 40]. Вероятно, польская обедневшая шляхта, в кругу которой воспитывалась девушка, не могла себе позволить покупать или выписывать книги.

Еще одно мнение о книжной культуре польского дворянства высказано в воспоминаниях Ю. Крашевского. Он пишет, что в польских домах много книг, ибо домашние библиотеки в моде, хотя их собственники не нуждаются в чтении и книги покрываются пылью [16]. Вообще, данное высказывание вполне соответствует духу самих воспоминаний, в которых польская шляхта обвиняется в легкомыслии, лености, бездеятельности и тому подобных грехах. Следует отметить, что эти воспоминания написаны в середине Х1Х в., поэтому их с оговоркой можно спроецировать на рубеж веков. Однако симптоматичными являются сами мемуары, выбивающиеся из общей канвы. Их оригинальность свидетельствует о шаблонности и схематичности

написания нарративов, об определенной традиции, которой придерживались авторы воспоминаний, на самом деле не отражающих реальной ситуации.

Как известно, память передается не только через семейное воспитание и книги, но также через сохранение и воспроизведение определенных ритуалов, имеющих в сознании ребенка значительность и приобщенность к коллективной памяти. Такими ритуалами были семейные любительские театральные спектакли. Иногда проигрывались только небольшие сценки из пьес, иногда воспроизводились «живые картинки» — сценки из литературных произведений, захватывающие участников подготовкой сцены, костюмов и др. Эти забавы были частью семейного досуга, позволявшей оживить литературные и исторические образы, сделать их ближе и доступнее. Но в этих действиях также угадывается путь упрощения истории, ее превращение в сувенир или живой маскарад. Прошлое становилось лишь игрой, так не похожей на назидательное Historia magistra vitae.

Однако иногда ритуалы получают в описании авторов воспоминаний значительность в связи с ценностью их исполнения взрослыми. Так, у М. Ивашкевичевой находим воспоминание о том, что при посещении костела Св. Александра в Киеве отец всегда облачался в мундир [13, s. 72]. Нахождение среди «своих» требовало специальной формы, которая бы подчеркивала твое место в социальной иерархии, являлась репрезентацией представлений своей идентичности [1]. Равенство перед Богом, проповедующееся церковью, не всегда совпадало с классовой идентичностью, которая формировалась не только осознанием владения «средствами производства», но и влиянием представлений о заслугах предков. Монополия на память дифференцировала общество, позволяя занимать властные позиции в нем.

Власть над памятью и прошлым репрезентовали не только мужчины, но и женщины. Известно, что после разгрома Январского восстания женщины надели черные платья в знак траура, а также чугунные украшения, демонстрировавшие передачу драгоценностей на нужды повстанцев. Именно такие образы женщин мы увидим на картинах Я. Матейко или А. Гротгерга. Соответственно визуальные образы: одежда матери, картины на стене, отцовский парадный мундир, костюмы из кладовой для «живых сценок» и спектаклей — также формировали индивидуальную память. Такая репрезентация имела символическую природу и часто навевала стереотипные образы и представления о прошлом. Фактически налицо становление современного отношения к исторической памяти, представляющей собой сувенир, подделку, китч, пародию на прошлое [7].

В коллективной памяти, формирующейся посредством социализации личности, соблюдения ритуалов, книжной культуры, необходимо выявить и ключевые моменты, подвергшиеся забытью. Трагедией для польского населения стал разгром национально-освободительных восстаний. Особенно чувствительным оказалось поражение Январского восстания, приведшего к «отрезвлению» польского общества и появлению идеологии позитивизма и «реальной политики». Память о восстании сохранялась во многих польских домах, поэтому важно проследить, что и как оставалось в ней, а что подвергалось коллективной амнезии.

Поражение восстания можно считать поворотным моментом в польской истории. Как считает Я. Зерубавель, такие поворотные моменты, будучи глубоко символичными, являются наиболее противоречивыми в связи с их пограничной природой — уходом от прошлого и вступлением в новую эру [2]. Несущие ощущение приобщения к святыне, они очень скоро приобретают мифическую сущность и сохраняют сакральное значение. Но их внутренняя противоречивость определяет и разнообразие политик памяти по отношению к ним.

Следует сказать, что о восстании говорится мельком лишь в нескольких нарративах, которые дают представление о том, каким образом сохранялась память о борьбе поляков за независимость Родины. Столь малая репрезентация ключевого события истории может служить свидетельством различных политик памяти. Первое, что приходит на ум, — это стратегия коллективной амнезии, забытья. Многочисленные репрессии и притеснения, переселения и экономическое давление настолько сильно ударили по сознанию поляков, что восстание стало коллективной травмой. Путь преодоления травмы долог и труден, и легче всего на определенном этапе ее просто забыть.

Если варшавские позитивисты призывали извлечь уроки из прошлого и вместо апатии и уныния вернуться к созидательному «органическому труду», то массовое сознание жителей юго-западных губерний предпочитало вычеркнуть восстание из памяти.

Вполне вероятно также, что авторы нарративов не до конца определили свое отношение к восстанию. Долгие годы замалчивания сделали данное событие маргинальным в памяти поляков, проживающих в украинских губерниях. Политика примирения с господствующей державой, демонстрируемая поляками этого региона в конце Х1Х — начале ХХ в., вытеснила из памяти события, мешавшие достигнуть подлинного компромисса, а потому они отодвигались на периферию сознания.

Нарративы, которые содержат упоминания о восстании, показывают, насколько значимым оно было в судьбах поляков. Так, З. Подгорский пишет, что «дети в доме воспитывались в традициях восстаний», и это означало, что в доме у бабушки постоянно гостили ссыльные, возвращавшиеся в родные места [32, s. 44]. Отец Е. Липинского составил картотеку, куда вносил всех участников восстания, возвращавшихся домой [20, s. 15]. Как утверждает автор, делал он это под влиянием тех патриотических идей, которые были присущи всем польским дворам края.

В воспоминаниях Ю. Дыяковской восстание также носит характер утраты. Ее бабушка «после конфискации имущества, земель и имения, жила в городе в своем собственном доме». «О восстании, — продолжает она, — не говорили вслух, а только шепотом» [9, s. 15]. М. Лажинский пишет, что «повстанцы в рассказах — богатыри» [19, s. 10].

Названные свидетельства демонстрируют двойственную политику памяти в отношении восстания. С одной стороны, о нем умалчивается. С другой — то, как говорится и что говорится, подтверждает значительность данного события в коллективном сознании. Замалчивание связано с зависимым положением Польши и господствующим имперским дискурсом, но те

немногочисленные упоминания, которые проскальзывают в нарративах, определяют значимость семейной памяти в сохранении событий прошлого. Такая семейная память была контрпамятью, не вписывающейся в рамки официального дискурса о «польских инсургентах». Однако из-за немногочисленности упоминаний о восстании трудно установить гендерные особенности стратегий памяти и забытья.

Чем же было продиктовано стремление женщин сохранить и передать детям память о прошлом, и не только своем или семейном, но и национальном? Н. Ювал-Дэвис указывает несколько функций, приписываемых женщинам в патриархатном обществе: биологическое, культурное, символическое воспроизводство нации [33]. Кроме общепринятых ожиданий исполнения биологической роли матери, от женщины также ожидали и воспитания детей, верных своей религии, нации, группе. В отсутствие национального государства именно семейная память, носителем и транслятором которой становились женщины, была той опорой, которая позволяла полякам стремиться к независимости своей Родины и в итоге добиться ее.

Понимали ли женщины свою роль в национально-государственном проекте? Нарративы, даже женские, не дают ответа на этот вопрос. Написанные в виде воспоминаний о детстве, они передают лишь опыт и взгляд ребенка, но не женщины-матери. Однако в передаче коллективной памяти видят предназначение матери большинство авторов. В. Велхорский считает, что семейное воспитание стало панацеей при отсутствии польских школ [31]. С. Шимановская, Е. Мошинский, М. Яловецкий и другие считают именно семью, дворянский двор охранителем польскости [30, 22, 14].

Интересным замечанием по этому поводу является видение роли женщины в сохранении коллективной памяти в одном из нарративов. Вероятно, следует воспроизвести цитату целиком, чтобы почувствовать интонацию текста: «Дом — твердь польскости. Задача матери — опровержение того, что в учебниках, обучение литературе, языку, истории». И далее: «Необходимо было сохранить польский дух. Русификация рождала противостояние. На борьбу вставала прежде всего польская семья — воспитание, религиозность, литература» [26, s. 72, 100]. Национальное воспитание здесь подается как главное предназначение женщины, которое она должна исполнить.

Намного ли самосознание польской женщины отличалось от представленного в нарративах, сегодня невозможно установить. Вероятно, что не все принимали на себя роль культурного воспроизводителя нации и репрезентанта коллективной памяти, хотя сконструированные и навязанные обществом стереотипы бытовали на практике.

Ситуация конца Х1Х — начала ХХ в. показывает зарождение новых идеологий — националистической и революционной. Кроме известных в историографии причин их становления, до сих пор не раскрытым остается вопрос, как при общей политике забвения национального прошлого, при господствующем реалистическо-рациональном мировоззрении капиталистического общества поляки умудрились не забыть историю своего народа и стремились к восстановлению государства. Будет уместным считать, что решающей фигурой

сохранения памяти о национальном прошлом, объединявшем поляков Российской империи, даже если проживали они в Петербурге или Виннице, была польская женщина.

Мало влияя на официальную политику памяти или же на представления о прошлом, которые конструировались историками, женщины сохраняли семейную память и передавали ее последующим поколениям. Занимая в целом подчиненное положение в среде институтов формирования памяти, семья оказывалась в действительности той доминирующей структурой, которая сохраняла и воспроизводила альтернативную память. Именно эта альтернативная память помогла в начале ХХ в. объединить польское общество вокруг идеи независимого государства. Незаметной и вычеркнутой господствующим патриархатным дискурсом, обойденной историей оказалась личность женщины, сберегшей эту коллективную память нации.

Библиографический список

1. Бурдье П. Идентичность и репрезентация : элементы критической рефлексии идеи «региона» // Ab imperio. 2002. № 3. URL: http://abimperio.net/cgi-bin/aishow. pl?state=contents&idlang=2 (дата обращения: 07.03.2012).

2. Зерубавель Я. Динамика коллективной памяти // Ibid. 2004. № 3. URL: http://abimperio.net/cgi-bin/aishow.pl?state=showa&idart=1041&idlang=2 (дата обращения: 22.03.2012).

3. Иванова Е. Ф. О гендерных особенностях памяти // Гендер. исслед. 1999. № 2. С. 242—252.

4. Иванова Е. Ф. Память об исторических событиях : (на материале Холокоста) : гендерный аспект // Социальная история. Женская и гендерная история. М. : Невский простор, 2003. С. 217—234.

5. Мещеркина Е. Ю. Структура женской биографии в отличие от мужской // Устная история и биография : женский взгляд. М. : Невский простор, 2004. С. 221—253.

6. Школаенко О. Жшоча освгга в середовищi польського населення твденно-захщних губернш Росшсько! iмперil в 60-х рр. Х1Х — початку ХХ ст. // 1сторичний архiв. 2008. В. 2. С. 138—146.

7. Размышления о памяти, империи и нации : круглый стол (Т. Джадт. «"Места памяти" П. Нора. Чьи места? Чья память?», М. Лоскутова. «О памяти, зрительных образах, устной истории и не только») // Ab imperio. 2004. № 1. URL: http://abimperio.net/cgi-bin/aishow.pl?idlang=2&state=shown&idnumb=33 (дата обращения: 15.03.2012).

8. Репина Л. П. Историческая память и современная историография // Новая и новейшая история. 2004. № 5. С. 39—51.

9. Dyakowska J. Wspomnienia // Biblioteka Zakladu Narodowego im. Ossolinskich we Wroclawiu. Sygn. 15 375.

10. Ely R., McCabe A. Gender differences in memories for speech // Gender and Memory. Oxford : Oxford university press, 1996. P. 17—30.

11. Epsztejn T. Edukacja dzieci i mlodziezy w polskich rodzinach ziemianskich na Wolyniu,

Podolu i Ukrainie w II polowie XIX wieku. Warszwa : DiG, 1998. 233 s.

12. Iwaszkiewicz J. Ksi^zka moich wspomnien. Kraków, 1957.

13. Iwaszkiewiczowa M. Wspomnienia // Biblioteka Zakladu Narodowego im. Ossolinskich we Wroclawiu. Sygn. 13 173.

14. JalowieckiM. W sloncy // Pamietnik Kijowski. Londyn, 1963. T. 2. S. 243—284.

15. Kozarynowa Z. Sto lat gaweda o kulturze srodowiska. Wroclaw : Zaklad Narodowy im. Ossolinskich, 1992. 325 s.

16. Kraszewski J. I. Wspomnienia Wolynia, Polesia i Litwy. Warszawa : Wydawnictwo LSW, 1985. 212 s.

17. Krauzowa Z. Rzeki mojego zycia. Krakow : Wydawnictwo Literackie, 1979. 290 s.

18. Lasocki W. Pami^tniki mojego zycia. Krakow : Gmina Stol. Krol. Miasta Krakowa, 1933. T. 1. 495 s.

19. Lazynski M. Sto lat bez mala : wspomnienia lekarza y lat 1869—1956. Warszawa : PZWL, 1961. 320 s.

20. Lipinski E. Pami^tniki. Warszawa : PWN, 1950.

21. Loskiewicz-Paszkowiecz M. Wspomnienia // Biblioteka Zakladu Narodowego im. Ossolinskich we Wroclawiu. Sygn. 15 518.

22. Moszynscy E. i K. Szkice i wspomnienia z ziemi Owruckiej na Wolyniu // Pamietnik Kijowski. T. 2. S. 217—232.

23. Paweiczynska A. Koniec kresowego swiata. Lublin : Wydawnictwo TEST, 2003. 418 s.

24. Podchorski P. Moje wspomnienia // Biblioteka Zakladu Narodowego im. Ossolinskich we Wroclawiu. Sygn. 15 657.

25. Pokrzywnicki E. J. Zywoty i sprawy // Ibid. Sygn. 15 415.

26. Rodowicz W., Rodowiczowa S., z Rodowiczow Iwanicka Z. Tryptyk rodzinny. Dzieje rodziny Rodowiczow. Warszawa : Panstwowy Instytut Wydawniczy, 1999. 462 s.

27. Rostworowski A. Ziemia, ktorej juz nie zobaczysz : wspomnienia kresowe. Warszawa : Czytelnik, 2001. 502 s.

28. Skrzynski K. Wspomnienia z lat 1891—1917 // Biblioteka Zakladu Narodowego im. Ossolinskich we Wroclawiu. Sygn. 15 585.

29. Sobanska z Grocholskich M. Wspominki nikle. Grodzick Mazowiecki : Primum, 2002.

30. Szymanowska Z. Opowiesc o naszem domu. Warszawa : Polskie Wydawanictwo Muzyczne, 1977.

31. Wielchorski W. Firma Leon Idzikowski w Kijowie // Pamietnik Kijowski. T. 2. S. 215—216.

32. Wspomnienia generala Z. Podhorskiego // Ibid. Londyn, 1980. T. 4. S. 39—88.

33. Yuval-Davis N., Anthias F. Women — Nation — State. London : Sage Publication, 1986.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.