CC BY
61
УДК 321.74; 316.6 Щебланова Вероника Вячеславовна
доктор социологических наук, профессор кафедры социологии, социальной антропологии и социальной работы Саратовского государственного технического университета имени Ю.А. Гагарина [email protected]
Правкина Янина Юрьевна
соискатель кафедры социологии, социальной антропологии и социальной работы Саратовского государственного технического университета имени Ю.А. Гагарина [email protected]
ГЕНДЕРНАЯ СПЕЦИФИКА ПРОЦЕССА ДИСТАНЦИОННОГО ТРУДА МОЛОДЫХ ЛЮДЕЙ: ПО РЕЗУЛЬТАТАМ МЕЖРЕГИОНАЛЬНОГО СОЦИОЛОГИЧЕСКОГО ИССЛЕДОВАНИЯ
Shcheblanova Veronica Vyacheslavovna
D.Phil. in Social Science, Professor of the Social Science, Social Anthropology and Social Work Department, Saratov State Technical University [email protected]
Pravkina Yani^ Yurevna
PhD applicant of the Social Science, Social Anthropology and Social Work Department, Saratov State Technical University [email protected]
GENDER SPECIFICS OF REMOTE WORK OF YOUNG PEOPLE: CASE STUDY OF INTERREGIONAL SOCIAL RESEARCH RESULTS
Аннотация:
В статье проанализированы гендерные особенности дистанционных социально-трудовых отношений как новой формы трудовой деятельности молодежи. Рассмотрены структурно-функциональные и процессуальные аспекты, факторы, проблемы и перспективы дистанционного труда. Представлены новое определение дистанционного труда, статистические данные, подтверждающие степень развития дистанционных социальнотрудовых практик, результаты авторского межрегионального эмпирического исследования.
Ключевые слова:
гендер, дистанционные социально-трудовые отношения, дистанционный труд, молодежь, тенденции развития, социальные функции.
Summary:
The article deals with gender specifics of the remote social and labour relations as a new form of the youth labour activities. It considers structural, functional and procedural aspects, factors, challenges and prospects of the remote work. The author presents a new definition of the remote work, statistic data confirming development degree of the remote social and labour practices, as well as observes results of the original interregional empiric research.
Keywords:
gender, remote social and labor relations, remote work, youth, development tendencies, social functions.
В настоящее время наблюдается развитие социально-дезадаптационных процессов, повышение степени социальной напряженности в молодежной среде, обусловленных расширением глобализационных практик, сужением рынка занятости, потребностью современного общества в высококвалифицированных работниках, с высоким уровнем профессиональной конкурентоспособности. Молодежь изначально проигрывает на рынке труда в силу возрастных, образовательных особенностей, отсутствия профессионального опыта. В итоге, по данным Росстата за 2012 г., в стране проживает 38 млн. человек в возрасте от 14 до 30 лет (почти треть населения страны) и каждый десятый из них - безработный. Данная ситуация способствует проявлению социального неравенства, понижению социального статуса молодежи, генерации маргинальных тенденций. Соответственно, молодежь при таком отношении, отсутствии возможностей успешного трудоустройства и достойного вознаграждения за труд демонстрирует потребность покинуть Россию. По данным социологических опросов (напр., Левада-Центр, май 2011 г.; ВЦИОМ, март 2012 г.) примерно каждый четвертый представитель молодежи хотел бы уехать за границу из России навсегда, что актуализирует проблему национальной безопасности страны.
Важным является поиск эффективных способов социальной поддержки молодежи, обеспечения трудоустройства посредством создания принципиально новых видов труда, содействия самозанятости, к которым относятся дистанционные социально-трудовые практики (синонимы: телеработа, дистанционный труд, удаленная работа, фриланс). Условием дистантности социальных процессов и их оптимизации стало развитие телекоммуникационных технологий, которые обусловливают возможность дистанционной трудовой деятельности. В настоящее время дистанционный труд не формализован и не легитимен. Однако он становится все более популярным за счет снижения затрат на организацию рабочего места, возможность заниматься профессиональной деятельностью практически в любом месте, где имеется доступ к Интернету, иным современным средствам коммуникации, что и делает его достаточно широко распро-
страненным среди молодежи. Нами сформулировано новое определение дистанционного труда как особой формы организации социально-трудовой деятельности, вне традиционного рабочего места, на основе виртуального взаимодействия, с целью удовлетворения индивидуальных, социальных и социетальных потребностей с использованием электронных информационно-коммуникационных средств.
С целью выявления социальных особенностей процесса дистанционного труда мы провели межрегиональное социологическое исследование в трех федеральных округах России: Центральный федеральный округ, Поволжский и Сибирский (ЦФО, ПФО и СФО соответственно). Особое внимание обращено на гендерные особенности дистанционных социально-трудовых практик молодежи. Словоупотребление грамматической категории «гендер» подразумевает то, что видимые различия индивидуальных и поведенческих характеристик мужчин и женщин не связаны напрямую с действием биологических факторов, а определяются спецификой социального взаимодействия [1, с.74]. На формирование эмпирической основы оказали влияние работы российских ученых по методике и методологии социологических исследований, прежде всего, С. Батыгина, Б. Докторова, М. Горшкова, О. Масловой, Ф. Шереги, В. Ядова, В. Ярской. Произведем анализ полученных результатов анкетного опроса молодежи.
Остановимся на социально-демографических характеристиках выборки. В исследовании приняли участие 285 человек (52 % женщин и 48 % мужчин). Основную группу составили респонденты в возрасте от 26 до 30 лет (55 %), почти четверть (23 %) - от 22 до 25 лет и 22 % - молодежь в возрасте 18-21 год.
Анализ гендерных особенностей показывает, что в группе удаленных работников преобладают мужчины и женщины с высшим образованием (50 % и 33 % соответственно), а ученую степень имеют 9 % первых и 2 % вторых. В большинстве случаев уровень имеющегося образования не определяет вид дистанционной деятельности респондентов. Анализ специфики семейного положения респондентов показывает, что в браке состоит 54 % мужчин и 43 % женщин.
Дистанционный труд, по результатам опроса, выступает в качестве основного источника дохода для 53 % респондентов. При этом в Центральном федеральном округе (ЦФО) доля профессиональных «дистанционщиков» возрастает до 59 %, а в Сибирском федеральном округе (СФО) их насчитывается только 48 %. Интересным является, что для женщин дистанционный труд чаще становится основным способом заработка (почти 60 %), чем у мужчин (47 %). Женщины в два раза реже заняты на второй работе, по сравнению с мужчинами (18 % против 33 % соответственно) и чаще надеются на помощь близких (26,5 % против 13 % соответственно). Более трети опрошенных (38 %) отметили потенциал дистанционной занятости в обеспечении привилегированного положения среди обычных работников и выбрали ответ: «Скорее да, чем нет». Среди мужчин меньше тех, кто с пессимистических позиций рассматривает потенциал дистанционной трудовой деятельности в повышении социального статуса человека (в сумме 30 % против 33 % женщин).
На решение стать телеработником, в первую очередь, повлияла потребность в дополнительном заработке (более половины мужчин (57 %) и почти половина женщин (44 %)), во вторую - возможность самостоятельно определять время трудовой деятельности (23 %); в третью - интерес к разным видам деятельности и желание получить новый опыт (в среднем 19 %). Наиболее важным это стало для половины женщин (52 %). Согласными с ними был только каждый четвертый представитель мужского пола. Около половины опрошенных (41 %) научили дистанционной деятельности работодатели. Остальные обучались ее основам посредством самообразования (59 % (72 % мужчин и 47 % женщин), на специальных курсах (29 %), у родственников, друзей или знакомых (24 %). В целом, профессиональный выбор респондентов достаточно специфичен. Наиболее востребованными «дистанционными профессиями» оказались: трейдер, диспетчер на телефоне (либо оператор са11-центра), программист и веб-дизайнер (от 12 % до 10 % соответственно). Второе место заняли такие профессии, как: бухгалтер, продавец интернет-магазина и редактор (от 7 % до 5 % соответственно). На третьем месте - дизайнер интерьеров, преподаватель дистанционного обучения и корректор, а также администратор сайтов, оптимизатор, промоутер и кликальщик (от 4 % до 3 % соответственно).
Особенности графика дистанционного труда позволяют 82 % участникам опроса совмещать с ним различные виды деятельности как учебной, так и рекреационной. Параллельно учатся в учреждениях среднего и высшего профессионального образования, а также на курсах повышения квалификации 24 % респондентов (17 % и 7 % соответственно). При этом наибольшее число обучающихся - женщины (35 % против 13 % мужчин). Каждый шестой занимается активным отдыхом (16 %) и среди мужчин таких в два раза больше (17 % и 8 % соответственно). Однако вариант ответа «кроме работы ни на что времени не остается» в основном выбирали женщины, а не мужчины (27 % и 9 % соответственно).
Среди проблем реализации дистанционных социально-трудовых отношений наиболее существенными оказались - отсутствие оплаты за выполненную работу (20 %), необходимость самостоятельно вести бухгалтерию и платить налоги, а также низкое качество телекоммуникационных услуг (по 16 % случаев соответственно). Каждый восьмой отметил потребность в «живом общении», а каждый девятый человек из ста был более прагматичен и сетовал на невозможность получить оплату «больничного листа». Для женщин возможность межличностной коммуникации была наиболее значима в сравнении с мужчинами (18 % и 6,5 % соответственно), что, подтверждается различными социально-антропологическими, гендерными исследованиями (напр., С. Арсланова, И. Кант, Р. Лакофф, М. Палуди) [2, с. 67; 3, с. 554; 4, с. 23]. Так, в ходе одного из социологических опросов выявлено, что у российских женщин в иерархии мотивов занятости на первом месте находится возможность общаться с людьми, быть в коллективе (28 %) [5].
Ряд опрошенных (6 %) обратили внимание на особое отношение со стороны руководства организации, где они трудоустроены, которое проявлялось в их игнорировании, не сообщении о корпоративных праздниках, премировании и бонусах, что можно расценивать как дискриминационные практики. Причем в отношении женщин они реализуются в пять раз чаще, чем в отношении мужчин (10 % и 2 % соответствен-
но). Это является уже устоявшейся негативной тенденцией, что подтверждается результатами многочисленных исследований (напр., О. Воронина, Г. Силласте, И. Смирнова, Е. Ярская-Смирнова) [6, с. 11; 7, с. 112; 8, с. 23; 9, с. 229].
На вопрос: «Какое отношение наблюдается к Вам как к дистанционному работнику со стороны обычных работников (коллег, друзей, знакомых)?» - были получены ответы, которые отчасти подтвердили одну из наших теоретических гипотез, но в целом оказались не совсем ожидаемыми. Наибольшее число респондентов отметили, что отношение к ним окружающих людей, в том числе сотрудников организаций, где они трудоустроены, является нейтральным (почти половина случаев (55 %) 59 % мужчин и 51 % женщин)). На наш взгляд, это может быть связано с либерализацией жизни современного российского общества, расширением свобод человека, снятием многих социальных ограничений, в том числе и по трудовой деятельности, что подтверждают исследования В.Н. Ярской [10, с. 113]. Положительное отношение со стороны друзей и знакомых проявлялось чаще (в особенности к женщинам), нежели со стороны коллег (36 % и 20 % соответственно). Возможно, это объясняется существующими, либо сконструированными ограничениями для подавляющего числа обычных наемных работников в отношении труда в домашних условиях (не имеют соответствующих знаний, оборудования, не разрешает руководство). В связи с этим отрицательное отношение со стороны коллег оказалось доминирующим в 8 % случаях, против 3 % - со стороны друзей и знакомых. Интересным является, что подобное отношение проявлялось только в отношении 6 % женщин.
Сравнение полученных данных с результатами опроса людей старше 30 лет, работающих дистанционно (N=114; 2012 год), позволило выявить ряд отличительных особенностей дистанционных социально-трудовых практик молодежи. Если среди молодых доминируют дистанционные социально-трудовые практики исполнительного характера, то в более старшей группе - в 12 % случаев - руководящего, экспертного, консалтингового свойства. Также молодые тратят суммарно меньше времени на трудовую деятельность (например, от 3 до 6 ч/д - 65 % против 48 % соответственно), чаще указывают на проблемы организации продуктивной электронной коммуникации, недостаточность профессионального опыта, психологических знаний, знаний о правилах делового общения. Важным отличием выступает наличие в «старшей» группе респондентов, выполняющих сразу несколько проектов, а также трудоустроенных дистанционно в нескольких организациях (5 % против 1 % у молодежи). Анализ ответов опрошенных на вопрос о социальном отношении к ним свидетельствует, что наиболее позитивным социальное взаимодействие отмечается между обычными работниками и работниками в возрасте старше 30 лет. Возможно, это определяется заслуженным ими в течение профессиональной деятельности социальным признанием, авторитетом, наработанными социальными контактами. Суммарно позитивное социальное отношение отмечается в 81 % случаев у представителей данной группы и в 56 % случаев среди молодых. Кроме того, если 6 % представителей молодежи сталкивались с практиками их социального игнорирования, то дистанционные работники зрелого возраста (старше 30 лет) с такими практиками не встречались.
Таким образом, основываясь на данных анкетирования, мы можем сделать вывод о том, что дистанционный труд является значимым для многих молодых людей как в материальном, так и в социальном плане. Он позволяет молодежи совмещать разнообразные социально-трудовые практики с процессом обучения в образовательных учреждениях, выполнением социальных ролей, а также увеличивает объем свободного времени для реализации действий досугового характера, занятий хобби, способствует повышению самооценки и нивелирует социальное неравенство. Анализ эмпирических данных с гендерных позиций показывает хабитуализированность (в риторике П. Бергера и Т. Лукмана) [11] дистанционного труда, прежде всего, у представителей женского пола. Для них он стал привычным, устоявшимся, приносящим определенную удовлетворенность, что подтверждает процесс профессионализации дистанционного труда. В целом, наблюдается фактический паритет востребованности дистанционных социально-трудовых практик со стороны мужчин и женщин, принявших участие в исследовании. Респонденты особое внимание обращают именно на плюсы и минусы дистанционного труда, что репрезентирует доминирование функционального подхода к рассматриваемой новой форме трудовой деятельности. Обобщенный социальный портрет типичного дистанционного работника, выведенный в результате исследований, выглядит следующим образом: это молодая женщина, в возрасте от 26 до 30 лет, с высшим гуманитарным образованием, не состоящая в браке, проживающая отдельно в городе на собственной жилплощади, самостоятельно трудоустроившаяся в сфере услуг и выполняющая профессиональные функции в области информационных технологий за сравнительно низкое вознаграждение, при этом параллельно обучающаяся в учреждении среднего или высшего профессионального образования, ценящая свободное время, в которое предпочитает заниматься активным отдыхом и путешествиями. В обществе к такому работнику чаще наблюдается нейтральное отношение.
Ссылки:
1. Дугин А.Г. Социология пола. М., 2010.
2. Кант И. Соч. в 6 т. Т. 6. Антропология с прагматической точки зрения. Ч. 2. Антропологическая характеристика. М., 1966.
3. Лакофф Р. Язык и место женщины // Гендерные исследования. Харьковский центр гендерных исследований. 2000. № 5.
4. Палуди М. Психология женщины. М.; СПб., 2003.
5. Арсланова С.К. Гендерные стереотипы трудовой занятости женщины в условиях рыночных отношений, 2004. URL:
http://www.old.tisbi.org/science/ vestnik/2004/issue2/Kult1.html (дата обращения: 21.11.2012).
6. Воронина О.А. Государственные механизмы обеспечения гендерного равенства // Гендерное равенство в современном мире. М., 2008.
7. Силласте Г.Г. Социальная дискриминация женщин как предмет социологического анализа // Социологические исследования. 1997. № 12.
8. Смирнова И.В. В условиях дискриминации одного пола другим не может быть подлинной свободы // Правозащитник. 2000. № 3.
9. Ярская-Смирнова Е.Р. Феминистская критика социальной политики: словарь гендерных терминов / под ред. А.А. Денисовой. М., 2002.
10. Ярская В.Н. Время в эволюции культуры: философские очерки. Саратов, 1989.
11. Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности: трактат по социологии знания. М., 1995.
References (transliterated):
1. Dugin A.G. Sotsiologiya pola. M., 2010.
2. Kant I. Cit. in 6 vols. Vol. 6. Antropologiya s pragmaticheskoy tochki zreniya. Pat 2. Antropologicheskaya kharakteristika.
M., 1966.
3. Lakoff R. Yazyk i mesto zhenshchiny // Gendernie issledovaniya. Khar'kovskiy tsentr gendernykh issledovaniy. 2000. № 5.
4. Paludi M. Psikhologiya zhenshchiny. M.; SPb., 2003.
5. Arslanova S.K. Gendernie stereotipy trudovoy zanyatosti zhenshchiny v usloviyakh rynochnykh otnosheniy, 2004. URL: http://www.old.tisbi.org/science/ vestnik/2004/issue2/Kult1.html (date of access: 21.11.2012).
6. Voronina O.A. Gosudarstvennie mekhanizmy obespecheniya gendernogo ravenstva // Gendernoe ravenstvo v sovremen-nom mire. M., 2008.
7. Sillaste G.G. Sotsial'naya diskriminatsiya zhenshchin kak predmet sotsiologicheskogo analiza // Sotsiologicheskie issledovaniya. 1997. № 12.
8. Smirnova I.V. V usloviyakh diskriminatsii odnogo pola drugim ne mozhet byt' podlinnoy svobody // Pravozashchitnik. 2000. № 3.
9. Yarskaya-Smirnova E.R. Feministskaya kritika sotsial'noy politiki: slovar' gendernykh terminov / ed. by A.A. Denisova. M., 2002.
10. Yarskaya V.N. Vremya v evolyutsii kul'tury: filosofskie ocherki. Saratov, 1989.
11. Berger P., Lukman T. Sotsial'noe konstruirovanie real'nosti: traktat po sotsiologii znaniya. M., 1995.
