CC BY
66
ГЕНДЕР И ЭТНИЧНОСТЬ: КОНФЛИКТ ИДЕНТИФИКАЦИОННЫХ СТРАТЕГИЙ
Анна Владимировна МАЛЫГИНА,
кандидат философских наук, специалист отдела по связям с общественностью Государственной Третьяковской галереи, г. Москва
e-mail: anne.malygina@gmail.com
Статья посвящена конфликту этнической и гендерной форм идентичности в условиях глобализации и мультикультурализма. Показано, что гендерные и этнокультурные аспекты социального бытия образуют сложную систему взаимовлияния, а взаимодействие этнокультурной и гендерной идентичностей может быть как взаимодополняющим, так и конфликтным.
Ключевые слова: традиция, идентичность, гендер, этничность, гендерная асимметрия, конфликт идентичностей.
GENDER AND ETHNICITY: DIALECTICS IDENTIFICATION STRATEGIES
A. V. Malygina, Ph.D. (Philosophy), specialist of Department on Public Relations, The State Tretyakov Gallery
e-mail: anne.malygina@gmail.com
The article is devoted to the conflict between ethnic and gender forms of identity in the context of globalization and multiculturalism. It is shown that gender and ethno-cultural aspects of social existence form a complex system of mutual influence and that interaction of ethno-cultural and gender identities can be both complementary and conflictive.
Key words: tradition, identity, gender, ethnicity, gender asymmetry, conflict of identities.
Различие между полами и связанные с этим особенности гендерных отношений составляют одну из важнейших предпосылок этнокультурного многообразия мира. С тех пор как человеческие общества и культуры стали взаимодействовать и сравнивать себя друг с другом, положение женщин и детей, а также ритуалы, связанные с отношениями полов, играют значительную роль в формировании этнических авто- и гетеро-стереотипов, а также в самоопределении человека в культуре.
Как свидетельствуют данные антропологии, представления о биологическом различии полов оказывали значительное влияние на формирование картины мира традиционных народов. Осмысление мужской и женской телесности обретало ценностно-символическую окраску: «люди строили аналогии, соотносящие их с Солнцем или Луной, днём или ночью, добром и злом, силой и нежностью, упорством и переменчивостью, выносливостью и уязвимостью» [4, с. 28]. При этом у разных народов
одним и тем же качеством могли быть наделены представители различных полов: «то мальчиков считали крайне уязвимыми и делали объектами постоянной заботы, то девочек. В некоторых культурах родители должны собирать приданое дочерям и заниматься привораживанием женихов с помощью магии, а в других - главной заботой родителей становится вопрос о женитьбе сыновей» [4, с. 28].
Разделение труда - процесс, биологически обусловленный в своей основе, в рамках традиционных культур также получал особое преломление, специфика которого зависела от свойственных конкретному сообществу интерпретаций биологических различий полов. При этом «одни народы полагают женщин слишком слабыми для работы вне дома, другие же поручают им переносить тяжёлые грузы, "потому что голова у них крепче, чем у мужчин"» [4, с. 29]. Иными словами, о каком бы аспекте мировосприятия или повседневности ни шла речь, «будь то пустяки или самые кардинальные вопросы, от прихотей, проявляющихся в украшениях и косметике, до священных предметов, символизирующих место человека во Вселенной, - мы обнаруживаем множество способов распределения половых ролей, противоречащих друг другу» [4, с. 29].
Вместе с тем в научной литературе (преимущественно феминистской) получила обоснование точка зрения, согласно которой безусловная «монополия» женщин на исполнение материнских функций является центральной и определяющей характеристикой социальной организации гендера и служит основанием универсальной гендерной асимметрии, проявляющейся в выраженном мужском доминировании. Согласно этой точке зрения, которая представляется нам обоснованной, репродуктивная функция женщин (несмотря на то, что и она получала в истории человечества противоречивые оценки: в одних случаях женщина рассматривалась как естественный источник магических и священных сил, в других - как воплощение греха и порока) создаёт основу для структурной дифференциации общества на приватную и публичную сферы. Именно противопоставление приватной и публичной сфер, которое можно обнаружить в организации любого общества, выступает предпосылкой гендерной асимметрии [см., например: 6].
Прерогативой женщины является приватная сфера, которую образует прежде всего семья и системы родства. Поэтому эти связи рассматриваются как естественные и биологически заданные. Мужчина, бесспорно, тоже участвует в делах семьи, но его прерогатива - публичная сфера, которая образуется из совокупности социальных институтов, в основу организации которых, в свою очередь, полагаются не биологические или естественные критерии, а нормативные, конвенциональные принципы. Поэтому принято считать, что «публичная, а не приватная сфера формирует "общество" и "культуру", - те целенаправленные формы и идеи,
которые ставят человечество над природой и биологией и утверждают политический контроль» [6, с. 15-16]. Таким образом, доминирование мужчин в публичной сфере позволяет охарактеризовать само общество как маскулинное.
Гендерная асимметрия, как социокультурный конструкт, обладает свойством самовоспроизводства, поскольку «разделение труда, при котором женщина исполняет материнские функции, влияет на формирование детей и способствует сохранению водораздела публичной и приватной (семейной) сфер... Совместно обе системы организуют и воспроизводят гендер как неравные общественные отношения» [6, с. 17].
Явление гендерной асимметрии издавна выступает объектом для философского осмысления. Причём основной вектор анализа этой проблемы в рамках традиционной1 философии направлен на обоснование мужского доминирования и, соответственно, подчинённого положения женщин. В качестве преобладающих можно выделить два направления философского анализа: «ценностно-иерархическое мышление и нормативный дуализм» [2, с. 7]. Под ценностно-иерархическим мышлением понимается такой подход, при котором анализ гендерных различий «встраивается» в некую иерархическую схему. «Тому, что находится на более высоких ступенях в этой иерархии, придаётся большая ценность (например, мужчины, культура, разум или мышление), а тому, что располагается ниже (например, женщины, природа, тело или чувства), - меньшая» [2, с. 7]. В рамках феминистского дискурса такой подход получил название «логики доминирования», под которой подразумевается попытка оправдать подчинённое положение «менее значимой группы» по отношению к «более значимой, доминирующей» [2, с. 7].
Пафос нормативного дуализма весьма близок к логике ценностно-нормативного мышления и проявляется в тех случаях, когда исследователи склонны анализировать окружающий мир в пространстве дуальных оппозиций: дух/тело, мышление/чувства, мужчина/женщина и т.д. «Философы, склонные к нормативному дуализму, интерпретируют явления, которые, возможно, дополняют друг друга или даже не могут существовать раздельно, в категориях взаимоисключающих оппозиций (или/ или, но не одновременно). Например, некое ментальное явление может попасть под категорию "мышления" или "чувства", но не под эти категории одновременно. Далее одному из членов оппозиции приписывается большее значение, чем другому, например, мышлению, а не чувствам, или разуму, а не телу. Как и в случае ценностно-иерархического мышления, такая оценка очень подходит для оправдания доминирования над менее ценным членом оппозиции» [2, с. 7].
1 Под «традиционной» в данном случае имеется в виду нефеминистская философия.
Подобные философские идеи вполне адекватны обыденному сознанию современного человека, которое «независимо от его пола, насквозь пропитано идеями и ценностями мужской идеологии с её приоритетом мужского начала, логики, рациональности и объектностью женщины» [3, с. 11].
Говоря о гендерной асимметрии как универсальном явлении, тем не менее не следует игнорировать то обстоятельство, что система гендер-ных отношений, свойственная той или иной этнокультурной среде, обладает выраженной спецификой. Как и любое другое явление культуры, системы гендерных отношений являются носителями определённых комплексов информации об обществе, времени и регионе, частью которых они являются, а потому выступают своеобразным «текстом культуры». По меткому выражению Сейлы Бенхабиб: «женщины и женское тело - это культурно-символическая "доска", на которой человеческие общества записывают свой моральный кодекс» [1, с. 100].
Однако исследований, посвящённых этнокультурным аспектам формирования и воспроизводства гендерной асимметрии, не так много. Тем не менее, анализируя исследования, существующие в этой сфере, можно выделить несколько основных позиций в отношении взаимозависимости этнической и гендерной принадлежности:
- гендер не оказывает сколько-нибудь заметного влияния на сущность этнических отношений;
- этничность не влияет на характер гендерных отношений. Неравенству полов свойственны общие черты во всех обществах и во все исторические эпохи, и все женщины подвержены угнетению, независимо от этнокультурной принадлежности;
- гендер и этничность - взаимодополняющие системы, что позволяет говорить о двойном бремени (например, темнокожая женщина страдает и от расизма и от сексизма);
- этнические различия в гендерных отношениях - объективная реальность, и проявляются они, например, в том, что социальные институты, играющие первостепенную роль в угнетении белых женщин, не играют такой же роли для женщин другой этнической принадлежности. Например, семья играет разную роль в гендерных отношениях различных этнических групп. Отсюда следует, что общей формы гендерной дифференциации и неравенства в различных этнических группах не существует [подробнее обзор и аргументацию данных позиций см.: 5, с. 308-309].
Однако, на наш взгляд, наиболее продуктивной является точка зрения, согласно которой гендерные и этнические/национальные аспекты социального бытия включены в сложную систему взаимовлияния и взаимозависимости. Очевидно, что формы такого взаимовлияния многообразны, а взаимодействие этнокультурной и гендерной идентичностей может быть
как взаимодополняющим, так и конфликтным. Причём наиболее радикальное «столкновение» этих систем проявляется в процессе взаимодействия различных этнокультурных общностей.
В связи с этим перед исследователями встаёт важный вопрос, а именно - каким образом иерархические отношения между этнокультурными сообществами и формирование гендерно обусловленных культурных форм воздействуют друг на друга?
Отвечая на него, английские учёные, например, обращаются к опыту взаимодействия населения метрополий и колонизированных народов и обращают внимание на то обстоятельство, что в процессе конструирования и репрезентации женских образов населения колоний сопутствующей чертой экзотики нередко выступал эротизм. Это обстоятельство, как полагают исследователи, во многом способствовало оправданию имперского господства «во имя "цивилизации"» [5, с. 314]. «Восточные» женщины как бы «нуждались» в «защите» со стороны европейских мужчин. «Европейский "ориентализм" внушал мысль о неотразимой прелести этих культур, в то же время оправдывая европейское господство от имени "цивилизации"» [5, с. 314].
Тем самым этнокультурные особенности конкретного вида гендерных отношений использовались как оправдание европейского влияния и колониального господства. Подобные идеи подтверждает известное высказывание Жака Деррида, согласно которому система ценностей и взгляд на мир осуществляются с позиции «европейских белых мужчин» [цит. по: 3, с. 11].
Не вызывает сомнения, что подобное «вторжение» и разрушение традиционного символического порядка в сфере гендерных отношений стимулирует конфликт идентичностей. «Вследствие этого, - пишет Сейла Бенхабиб, - утрата собственной культуры, искоренение и смешение культур часто представляются в терминах сексуальности: исследователи первобытного мира говорят, что его культура была "изнасилована" навязанными ей новыми и инородными обычаями и манерами; переплетение культур часто описывают как скрещивание или кровосмешение» [1, с. 101].
Приведённый пример наглядно иллюстрирует ситуацию, в которой представления о «правильных» гендерных отношениях становились основой разрушения этнокультурной самобытности. Но можно обнаружить и прямо противоположные результаты взаимодействия этничности и гендера. Показательно, что в условиях современного западного общества, основанного на принципах мультикультурализма, взаимоотношения гендера и этничности не теряют своей конфликтности и остроты, но приобретают иные конфигурации, а гендерная асимметрия получает дополнительные основания.
Причина, вероятно, кроется в том, что в либеральном демократиче-
ском государстве весьма условными становятся границы, разделяющие приватную и публичную сферы. С одной стороны, политическая сфера, вместе с экономикой и определёнными областями гражданского общества, считается «публичной» с точки зрения общедоступности, соответствия интересам всех, общности для всех. Что же касается семейных отношений, то они полагаются частной сферой, которая чётко регулируется посредством родства и брака, а «общий интерес оказывается здесь на заднем плане» [1, с. 102]. С другой стороны, с позиций либерального государства, семья - это публичный социальный институт, в котором обычаи, регулирующие браки и разводы, определяются и направляются политическими и правовыми нормами. Так, государство определяет налоговые обязательства тех, кто считается членом семьи, тем самым устанавливая её фискальный и экономический статус; поощряя гетеросексуальный брак, формирует представления о «правильной» семье. Следовательно, семья рассматривается как один из институтов в рамках современного государства. В результате традиционные отличия публичного и частного ставятся под сомнение и даже меняют свой смысл [1, с. 102-103].
Анализируя сложную диалектику этнических и гендерных идентичностей в условиях мультикультурализма, С. Бенхабиб приводит в качестве примера ряд судебных разбирательств в американских судах с участием обвиняемых-иммигрантов, в которых «защита представила, а обвинитель или суд учли свидетельства культурного характера в качестве оправдания поведения иммигрантов-обвиняемых, которое в ином случае классифицировалось бы как преступное» [1, с. 103-104]. В рассматриваемых случаях, где жертвами преступлений становились женщины и дети, обвинение и решение суда основывались на убеждении, что смягчающим обстоятельством виновности иммигрантов-обвиняемых следует считать их собственные культурные стандарты. Такой подход получил название стратегии «культурной защиты». Со ссылкой на данные, полученные сотрудниками Школы права при Университете Говарда, Сейла Бенхабиб приводит примеры использования стратегии «культурной защиты». Так, основанием смягчения судебного приговора для американской матери японского происхождения, убившей своих малолетних детей и совершившей попытку самоубийства, стала ссылка подсудимой на освящённый временем обычай самоубийства родителя и ребёнка (oya-ko-shinzu), спровоцированный в данном случае неверностью супруга. Китайский обычай смывать позор, подобный тому, что навлекла неверная жена, стал основанием помилования американца китайского происхождения, до смерти избившего свою жену. Похищение и сексуальное насилие над молодой американкой лаосского происхождения её соплеменником было в значительной мере оправдано в суде тем, что такое поведение является обычным способом выбора невесты в племени жениха, и другие примеры [см.: 1, с. 104].
Таким образом, реализация принципов справедливости с точки зрения культурного плюрализма приводит к ситуации, в которой разнообразие этнокультурного опыта становится дополнительным аргументом и ещё одним механизмом воспроизводства гендерной асимметрии.
Итак, есть все основания подтвердить высказанное предположение о том, что социальная организация гендера, универсальным признаком которой является гендерная асимметрия, выступает фундаментальным составляющим элементом всякого общества. Эта система - социальный конструкт, результат и индикатор социокультурной динамики, специфический культурный «текст», в котором в том числе заключена информация о ценностно-смысловой организации и этнокультурном опыте конкретного сообщества. Мы полагаем, что анализ причинно-следственных взаимосвязей гендера и этнических различий и неравенства представляет собой важную исследовательскую задачу, последовательное решение которой может способствовать снижению социального напряжения, как в гендер-ном, так и в этнокультурном аспектах.
Литература
1. Бенхабиб С. Притязания культуры : равенство и разнообразие в глобальную эру / пер. с англ. под ред. В. Л. Иноземцева ; Центр исследований постиндустриального общества. - Москва : Логос, 2003. - 289 с.
2. Женщины, познание и реальность : исследования по феминистской философии : [сборник статей] / [сост. Э. Гарри, М. Пирсел] ; [пер. с англ. О. В. Дворки-ной]. - Москва : РОССПЭН, 2005. - 433 с.
3. Кирилина А. В. Гендерные исследования в лингвистических дисциплинах // Гендер и язык / Московский государственный лингвистический университет ; Лаборатория гендерных исследований ; науч. ред. и сост. А. В. Кирилина. - Москва : Языки славянской культуры : издатель А. Кошелев, 2005. - 624 с.
4. Мид М. Мужское и женское. Исследование полового вопроса в меняющемся мире = Male and Female / [пер. с англ.: М. Ошурков и др.]. - Москва : РОССПЭН, 2004. - 412 с.
5. Уолби С. Женщина и нация // Нации и национализм : [сборник статей] / Б. Андерсен, О. Бауэр, М. Хрох и др. ; пер. с англ. [и нем. Л. Е. Переяславце-вой и др.]. - Москва : Праксис, 2002. - С. 308-3331.
6. Чодороу Н. Воспроизводство материнства = психоанализ и социология гендера. - Москва : РОССПЭН, 2006. - 292 с.
