CC BY
32
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 10. ЖУРНАЛИСТИКА. 2008. № 2
ДИСКУССИЯ
Е.Ю. Скарлыгина
ГАЗЕТА "РУССКАЯ МЫСЛЬ"
И ТРЕТЬЯ РУССКАЯ ЭМИГРАЦИЯ
В. Максимов и "Русская мысль"*
Владимир Максимов был одной из важнейших, ключевых фигур в литературной и политической среде третьей эмиграции. Конечно, в первую очередь здесь нужно было бы назвать имя Александра Солженицына, но он, как известно, никогда не причислял себя к "третьей волне" эмиграции и относился к ее представителям по преимуществу отрицательно, о чем и написал подробно в "очерках изгнания" "Угодило зернышко промеж двух жерновов".
"Русская мысль" впервые начала писать о Владимире Максимове еще до его эмиграции. За публикацию за рубежом романов "Семь дней творения" и "Карантин", запрещенных на родине цензурой, В. Максимов был исключен из Союза советских писателей. Резко обличительное письмо В. Максимова в секретариат московского Союза писателей от 15 мая 1973 г. появилось на страницах "Русской мысли" 6 июня того же года. После эмиграции писателя, с начала выхода журнала "Континент" осенью 1974 г. и до переезда издания в Россию в 1992 г., "Русская мысль" постоянно печатала интервью с В. Максимовым, обзоры новых номеров журнала и яркую гражданскую публицистику его главного редактора. В 1978—1981 гг. на страницах еженедельника печатались фрагменты новых книг В.Максимова — "Ковчег для незваных" и "Прощание из ниоткуда". В рекламных объявлениях издательства "Посев", в рецензиях, появлявшихся на страницах газеты, В.Максимов позиционировался как "выдающийся русский писатель", чье творчество "одухотворено христианским восприятием жизни и любовью к человеку". Неуемный гражданский темперамент В. Максимова, его энергия и воля на посту главного редактора "Континента" быстро снискали ему славу великолепного организатора, человека твердого и решительного.
* Окончание. Начало см. в № 1 за 2008 г.
Спустя четыре года, 8 июня 1978 г., в "Русской мысли" № 3207 было опубликовано большое интервью Кирилла Померанцева (старейшего сотрудника "Русской мысли") с Владимиром Максимовым, в котором писатель признавался, что первые три года после эмиграции полностью ушли на организацию журнального дела и лишь год назад ему «удалось наконец дорваться до письменного стола, для собственной работы, для осуществления замысла романа "Ковчег для незваных"». "Журнал, как вы знаете, — вампир, — пояснял В. Максимов интервьюеру. — Это известно каждому редактору. Журнал, газета требуют тебя всего, всего человека. Этим надо жить. С этим просыпаешься и с этим засыпаешь. Ведь это же живой организм, который внутренне, постепенно тебя выедает. Но дело стоит того: журнал принят, он читается в России, и мы будем идти до конца".
Человек одержимый, безусловно томимый духовной жаждою, В.Максимов жил Россией, мыслями о ней, новостями с родины. При этом он никогда не противопоставлял эмигрантов и тех, кто остался на родине, как лучших и худших. В эмиграции его угнетали бесконечные распри (в которые он сам был вовлечен), разобщенность, подозрительность как среди представителей "третьей волны", так и между различными поколениями русской эмиграции XX в.
В 1979 г. В. Максимов опубликовал в № 19 "Континента" свою знаменитую "Сагу о носорогах" — публицистический памфлет, направленный против той части либеральной западной элиты, которая симпатизировала марксизму и верила в возможность истинного, гуманного социализма. Поскольку установка на борьбу с коммунизмом и тоталитаризмом у "Континента" и "Русской мысли" была общей, то газета также приступила к публикации этого произведения, в художественном отношении, на наш взгляд, малоудачного. Первые главы "Саги" появились уже 25 января 1979 г. в № 3240 "Русской мысли". В. Максимов со свойственной ему страстью и запальчивостью писал о стадном чувстве, об отсутствии самостоятельного критического мышления у значительной части университетской профессуры во Франции и в Германии, о готовности деятелей культуры слепо повторять азы марксизма и забывать при этом, какую цену уже заплатила и продолжает платить Россия за чудовищный коммунистический эксперимент. Замысел "Саги" был внутренне связан для писателя с абсурдистской пьесой Эжена Ионеско (члена редколлегии "Континента", друга В. Максимова) "Носорог". Поскольку душа писателя болела прежде всего о России, об инакомыслящих и политзаключенных в СССР, его глубоко задевало равнодушие западных деятелей культуры имен-
но к русским проблемам, их готовность уравнять на чаше весов страдания голодных детей в Африке, апартеид и коммунистическую деспотию, на которую свободный мир привык закрывать глаза начиная еще с 1930-х годов, с тех гимнов, которые охотно пропели Сталину Л. Фейхтвангер, Л. Арагон, Р. Роллан и другие западные интеллектуалы. Запальчивость, эмоциональность В. Максимова вполне понятны и сегодня. Но, к сожалению, по тону "Сага о носорогах" оказалась произведением весьма грубым и бестактным. Более того, читатели в разных странах Европы узнали в целом ряде прекраснодушных западных мечтателей абсолютно реальные, конкретные лица, в частности Генриха Бёлля. На это стоит обратить особое внимание, поскольку Генрих Бёлль был очень любим оппозиционной частью тогдашней советской интеллигенции. Напомним, что именно Г. Бёлль встретил Александра Солженицына у трапа самолета в день высылки писателя из страны, именно в его доме провел Александр Исаевич свои первые дни на Западе. В "Саге о носорогах" и реакции на нее следует искать истоки конфликтов В. Максимова с Львом Копелевым и Ефимом Эткиндом, а также с той частью западного истеблишмента, которая связывала с социализмом надежды на справедливое переустройство человечества. С момента опубликования "Саги" на В. Максимова обрушился град упреков в авторитарных и тоталитарных тенденциях, в шовинизме, в неуважении к западным демократическим нормам и ценностям.
"Русская мысль", адресуясь ко всей русской диаспоре, осознанно стремилась к объективности и нейтралитету. Уже через две недели в № 3243 от 15 февраля 1979 г. появилась заметка Е. Каннак «По поводу "Саги о носорогах"». «Что такое "стадность западной элиты"? — с горестным недоумением спрашивала читательница. — Значит ли это, что французская "элита" послушным стадом следует за чьими-то теориями, убеждениями, указаниями, — что, наконец, совершенно неверно? И почему эта "стадность" социальная?» Казалось, сам облик, дух и история Франции (да и вообще западной демократии) нуждались в тот момент в защите от инвектив разгневанного русского писателя-эмигранта.
12 июля 1979 г. в № 3 (264) "Русская мысль" перепечатала интервью А. Синявского газете "Монд", появившееся несколькими днями ранее — 7 июля. "Сагу о носорогах" известный литератор и критик расценил так: "Очень болезненная вещь, возмутившая старых и новых эмигрантов". Синявский был задет "тоном этой вещи, ее нетерпимостью", выпадами против ряда западных либералов. Далее писатель утверждал, что именно
5 ВМУ, журналистика, № 2
из-за подобных настроений в "Континенте" он и прекратил свое сотрудничество с этим журналом. Рядом с интервью газета поместила реплику Виктора Некрасова — в те годы заместителя В. Максимова на посту главного редактора "Континента", — в которой писатель выражал свое возмущение искажением правды, замалчиванием подлинных причин выхода А. Синявского из редколлегии издания (прежде всего, конечно же, глубоко личных).
Втянутая в острую дискуссию, "Русская мысль" была вынуждена предоставить ответное слово А. Синявскому. Заявление писателя, вызванного В. Некрасовым на воображаемый поединок, появилось в № 3265 от 19 июля 1979 г. "В литературных и журнальных спорах дуэль и война мне представляются неуместными. Постараемся, Некрасов, не махать шпагами и пистолетами, но остаться писателями или просто людьми, наделенными языком, речью. При этом желательно разговаривать прямо и открыто, а не заниматься инсинуациями", — отвечал А. Синявский.
Вскоре последовала резкая реакция супругов Синявских на памфлет В. Максимова. В № 5 "Синтаксиса" (журнала, издававшегося Синявскими с 1978 г. в Париже) были опубликованы сразу три критические статьи, направленные против "Саги" и лично В. Максимова. "Русская мысль", по сути, уже не могла отмолчаться. В № 3280 редакция поместила статью "Эта старая проказа" Энцо Бетица — сенатора, депутата Европейского парламента, члена руководства Итальянской либеральной партии, главного редактора газеты "Иль Джорнале". Касаясь "Саги о носорогах", Энцо Бетица писал: "Что касается меня, то я считаю, что сильная моральная пощечина Максимова тоже прежде всего служит освобождению: она бьет не по сути Запада, а по его болезни. Эта серия портретов Запада, с некоторыми восточными прожилками, сочна, метка, без ретуши, в которой обе мещанские Европы могут отражаться друг в друге, как два ряда разбитых зеркал, есть своеобразное дополнение в гротескном ключе к Гарвардской речи Солженицына. Максимов показывает нам во плоти ту скучную фауну, от которой Солженицын ушел навсегда". Поместила "Русская мысль" и развернутую рецензию на № 5 "Синтаксиса". Один из обозревателей газеты, В. Мала-шин (в № 3281 "РМ" от 8 ноября 1979 г.), писал: «Е. Эткинд, Б. Шрагин, Л. Копелев по очереди стараются обвинить во всех смертных грехах автора "Саги". Делают они это длинно, скучно, а главное, не по существу. Слишком много в этой критике личной вражды. Критики пытаются, конечно, прикрыть свою вражду к редактору "Континента" борьбой с его идеями, с его
якобы советской, тоталитарной сущностью. Но на самом деле их тон и аргументы свидетельствуют: они сами психологически не освободились еще от комвласти. Остается надеяться, — подчеркивал обозреватель, — что в будущем "Синтаксис" не станет посвящать очередному памфлету, каким бы он ни был, целых три или пять критических воплей, портящих журнал».
Важно подчеркнуть, что вражда между "Континентом" и "Синтаксисом" проходила не только по линии Синявские — Максимов, но и по линии Синявские — Солженицын. В. Максимов всегда активно и убежденно поддерживал А. Солженицына, считая фигуру этого писателя главной, наиболее авторитетной в диалоге с Западом и в будущем освобождении России. Весь набор обвинений, который выслушивал со стороны западных политиков Александр Солженицын (буквально после каждого своего выступления в прессе, после каждого интервью), регулярно воспроизводился борцами с "русским шовинизмом" и применительно к В. Максимову. Более того, поскольку Александр Исаевич был далеко, жил и работал в Вермонте отшельником, а Владимир Максимов был всегда на виду, в центре событий, то недовольство и претензии, которые обрушивались на него, были на самом деле претензиями и недовольством, адресованными сразу двоим.
Разумеется, В. Максимов не был ни шовинистом, ни националистом, он на дух не выносил антисемитизма и вообще превозношения одной нации за счет другой. Для того чтобы в этом убедиться, достаточно непредвзято просмотреть все номера "Континента" и прочесть публицистику Максимова в "Русской мысли". В "Открытом письме одному литератору", опубликованном в газете (№ 3119 от 30 сентября 1976 г.), он, к примеру, писал: "Нам всем, недавним выходцам из России и Восточной Европы, взять бы да и сообща повиниться в содеянном злодеянии, тем более что подавляющее большинство из нас или непосредственно участвовало в нем или является детьми тех, кто его содеял, а не искать себе мальчика для битья, в данном случае, русский народ, физическая величина которого была использована для совершения этого злодеяния". Обращаясь к неназванному литератору, В. Максимов подчеркивал: «Если из Вашей рукописи будут исключены все места о "врожденных пороках" русского народа (что, впрочем, относится и к любой другой нации), то она — эта рукопись — может найти свое место на страницах нашего журнала. Ибо неизменный принцип "Континента": все народы и нации друг перед другом равны».
Втянутая во внутренние распри третьей эмиграции, "Русская мысль" в конце 1970-х годов неоднократно касалась при-
чин конфликтов между В. Максимовым и А. Солженицыным, с одной стороны, и супругами Синявскими, Е. Эткиндом, кругом журнала "Синтаксис" — с другой. Однако газета всегда абсолютно твердо и осознанно поддерживала неоспоримый для нее авторитет Александра Солженицына. В 1980-е годы следы явного раскола в среде "третьей эмиграции" практически исчезают со страниц издания, газета просто перестает об этом писать. И лишь весной 1993 г. в "Русской мысли" сразу в нескольких номерах (№ 3965, 3969, 3970 и 3973) вновь развернется весьма ожесточенная дискуссия по поводу роли супругов Синявских в создании непримиримых лагерей внутри "третьей русской эмиграции", а также по поводу их многолетних осознанных атак на А. Солженицына. В полемике примут участие Ирина Иловайская, Зинаида Шаховская, Ефим Эткинд, Александр Гинзбург и др.
В середине 1970-х — 1980-е годы В. Максимов постоянно выступал на страницах "Русской мысли" как публицист. Например, в № 3270 была опубликована его статья "Размышления о демократии", в № 3277 — полемические заметки "В кривом зеркале", в № 3280 — статья "Из заколдованного круга", связанная с приближающимся столетием со дня рождения Сталина и теми уроками, которые должна извлечь думающая часть общества из кошмара сталинизма. Как видим, писатель был не только редактором "Континента", но и заметным, влиятельным автором "Русской мысли". Автором беспокойным, подчас втравливающим газету в дискуссии, провоцирующим недовольство западной "прогрессивной" интеллигенции. Но задиристость этого автора воспринималась, очевидно, как "бродильные дрожжи", необходимые для нормальной, живой и полнокровной жизни издания. Именно поэтому "Русская мысль" довольно регулярно публиковала интервью с В. Максимовым, в том числе и как с редактором "Континента". И всякий раз Максимов говорил: "Если журнал потеряет ориентир, который я называю Россией, он потеряет смысл своего существования" (№ 3361 от 21 мая 1981 г.). На страницах "Русской мысли" В. Максимов высказывался не только по политическим вопросам: примечательно в этом отношении интервью с Н. Горбаневской "Только о литературе" (№ 3699 от 13 ноября 1987 г.), где речь шла о писательском даре и писательском мастерстве, о духовной традиции русской словесности. В "Русской мысли" (№ 3355 от 9 апреля 1981 г.) был помещен проникновенный, личностно окрашенный некролог "Памяти Юрия Трифонова". Высоко оценивая роль этого писателя и масштаб его таланта, В. Максимов подчеркивал: "Он не мыслил себя вне страны, поэтому заранее отметал всякую мысль об эмиграции. Но тем не менее ему и в голову
не приходило покупать себе душевный комфорт ценою беспринципных компромиссов или гражданского конформизма". "Трифонов, правда, не пошел против течения, но и не пошел по течению, он, если можно так выразиться, стоял против него — этого течения, что в условиях нашей системы тоже подвиг", — писал В. Максимов.
В творческой среде "третьей эмиграции" не раз происходили масштабные международные встречи и конференции, посвященные вопросам культуры. Разумеется, они освещались в эмигрантской печати, причем В. Максимов был на таких встречах одним из главных лиц. Например, в 1983 г. "Русская мысль" (в № 3466 от 26 мая) поместила подробнейший отчет о культурологическом форуме "Континент культуры", только что прошедшем в Милане. Участниками этой международной конференции, расширенного заседания редколлегии журнала "Континент", были В. Аксенов, В. Войнович, А. Зиновьев, В. Максимов, Н. Коржавин, Д. Бобышев, Ф. Горенштейн, Юз Алешковский, Ю. Гальперин, И. Ефимов, К. и Э. Профферы, Ж. Нива, В. Казак, К. Герстенмайер, Л. Ржевский, Л. Лосев, В. Буковский, Ю. Куб-лановский, В. Аллой и многие другие. В пяти следующих номерах (с № 3467 по 3471) газета поместила тексты выступлений большинства из перечисленных участников. Несмотря на прошедшие с тех пор четверть века, это и сегодня весьма интересное чтение, причем доклады Н. Горбаневской "Языковые проблемы поэта в изгнании" и Льва Лосева "Цензура как эстетический фактор" несут в себе чисто культурологическое знание, почти свободное от политики. С большим интересом читаются и материалы парижского форума "Литература без границ", опубликованные в "Русской мысли" № 3701 от 27 ноября 1987 г. В работе этого форума приняли участие Р. Конквест, А. Безансон, М. Геллер, В. Буковский, Г. Владимов, В. Войнович, Э. Кузнецов. Свои приветствия прислали Э. Ионеско и М. Джилас. Со вступительным словом, посвященным опасности идеологического конформизма в писательской среде, на пресс-конференции выступил Владимир Максимов.
Подобно журналу "Континент", "Русская мысль" середины 1970-х — начала 1980-х годов была весьма плотно связана не только с культурной жизнью "третьей русской эмиграции", но и с важными явлениями культуры на родине, в советской России. Например, в № 3256 (17 мая 1979 г.) на страницах еженедельника была помещена очень сочувственная, положительная рецензия В. Максимова на неподцензурный альманах "Метрополь", запрещенный в СССР и изданный в США ("Ардис", 1979).
Речь шла о художественной новизне текстов, составивших знаменитый впоследствии альманах.
В "Русской мысли" № 3259 (от 7 июня 1979 г.) была напечатана небольшая заметка В. Максимова «Конференция "Третьей волны"», в которой писатель очень хорошо отзывался об одноименном журнале А. Глезера. «Последние номера четко выявили перед читателем эстетическое лицо и общественную позицию журнала, — писал В. Максимов. — Это прежде всего заинтересованное освещение проблем нашего неофициального искусства, а также связанных с ним литературы и демократического движения. Журнал намеренно ограничивает свою полемику лишь самозащитой от тех, кто пытается разложить плодотворный процесс русского нонконформизма, противопоставить одних другим по принципу "разделяй и властвуй", и в этом, на мой взгляд, активно проявляется его общественная толерантность в подлинном смысле этого слова».
В статье "Вечная ткань культуры", появившейся в "Русской мысли" № 3369 (16 июля 1981 г.), В. Максимов обращает внимание читателей на политизацию, социализацию и вульгаризацию культуры в современном мире. При этом свобода, по его мнению, "должна быть основана на культуре, и только на ней". "Если же каждый из нас не найдет в себе силы и мужества преодолеть в себе смертельное забытье духовного опыта истории и культуры, — подчеркивает писатель, — то я, следом за Артуром Кестлером, могу спросить себя и своих современников: — Какого черта мы называем себя интеллигенцией? Нам нет прощения, потому что наш долг знать, а главное — хотеть знать!". В дальнейшем В. Максимов еще не раз обращался к важной для него теме "социальной бесовщины" и "духовной нищеты" человечества.
В 1984 г., когда любимому детищу Владимира Максимова — журналу "Континенет" — исполнилось 10 лет, коллектив "Русской мысли" написал в своем поздравлении, опубликованном в № 40 журнала: "Надеемся, что наши устойчиво дружественные отношения в дальнейшем лишь еще окрепнут и что наше сотрудничество, не всегда безоблачное, но всегда одушевляемое общей тревогой о нашей несчастной родине и обо всем мире, по которому расползается раковая опухоль коммунизма, по-прежнему будет, сколько это в наших силах, служить спасению России и предостережению свободного мира".
Кроме того, в 1984 г. в "Русской мысли" (№ 3505, 3506 от 23 февраля и 1 марта 1984 г.) к десятилетию приезда писателя на Запад была опубликована развернутая статья "Страждущая русская земля и русская душа в творчестве Владимира Макси-
мова". Молодой французский писатель и литературовед Жан-Пьер Морель подчеркивал: "В прозе Максимова есть подлинная укорененность веры. Нельзя понять этого писателя, не увидев, что вся его работа с первой же строки пронизана верой во Христа. Максимов-мистик не устает утверждать: Бог в сердце каждого человека. Утверждение это из романа в роман принимает все возможные интонации, в зависимости от того, кто из героев открывает для себя эту истину. Преображение земного бытия светом, пришедшим извне, — это, в сущности, сюжет всех романов Максимова".
В начале 1990-х годов, в период правления Б. Ельцина, В. Максимов воспринял происходящие в России события как крайне разрушительные и опасные для страны. В те годы он был очень близок с А. Зиновьевым и полностью разделял мнение философа по поводу распада СССР и радикальных экономических реформ на родине, приведших к обнищанию большинства населения: "Целились в коммунизм, а попали в Россию". В это время в Москве была издана небольшая книга статей и интервью В. Максимова "Самоистребление", пафос которой почти никто в эмиграции не мог понять и разделить. Именно в начале 1990-х имя В. Максимова исчезло со страниц "Русской мысли". Редактор газеты И. Иловайская совершенно иначе (с либерально-демократических позиций) оценивала и фигуру Б. Ельцина как лидера страны, и трагические события октября 1993 г. В. Максимов поссорился тогда со многими давними друзьями, единомышленниками и оказался практически в одиночестве. Тем не менее, когда в 1995 г. Владимир Максимов умер от скоротечного рака, "Русская мысль" посвятила его памяти целую полосу. К девятому дню кончины газета поместила прощальное слово сразу нескольких литераторов "третьей волны". Одна из них — Наталья Кузнецова (литературный критик, супруга Георгия Вла-димова) — написала так: «Для меня во всех максимовских прозаических вещах, и сильных, и проходных, слышится сигнал SOS — "спасите наши души!". Это и делает их уникальными и не позволяет забыть».
Поступила в редакцию 29.05.2007
