CC BY
208
УДК 821.161.1
А. Т. Липатов A. T. Lipatov
Марийский государственный университет, Йошкар-Ола Mari State University, Yoshkar-Ola
Г. Р. Державин как провозвестник реализма и сентиментализма
В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ
G. R. Derzhavin as a Forerunner of Realism and Sentimentalism in Russian Literature
В статье обоснованно показано, что поэтическое творчество Г. Р. Державина далеко выходило за рамки классицизма. Он стоял у истоков реалистического направления в русской литературе. Именно под влиянием открытого Г. Р. Державиным реалистического стиля, А. С. Пушкин как романтик в поэзии, опираясь на опыт своего учителя, решительно вступает на путь реализма. Собственно, Г. Р. Державин фактически стал предтечей и другого творческого направления — русского сентиментализма, поначалу получившего название «карамзинизм».
The article contains a justified assumption of the fact that G. R. Derzhavin’s poetry goes far beyond classicism. In Russian literature, he was one of the founders of realism. It was the influence of realism opened by G. R. Derzhavin that made A. S. Pushkin, a romantic poet, take the path of realism being guided by his teacher’s experience. As a matter of fact, G. R. Derzhavin is actually a forerunner of one more style — Russian sentimentalism, being called “karamzinism” in the beginning.
Ключевые слова: Державин и классицизм; Державин и пушкинский реализм; Державин и русский сентиментализм Карамзина.
Key words: G. R. Derzhavin and classicism, G. R. Derzhavin and A. S. Pushkin’s realism, G. R. Derzhavin and Karamzin’s Russian sentimentalism.
В российской литературе Г. Р. Державин (17431816) — личность неординарная, не до конца оцененная, пожалуй, не только современниками, но и потомками. Нет, он — не только «певец Фелицы» или «певец Екатерининского века»; он — создатель духовнопоэтического шедевра — оды «Бог» (1784).
Его стих, мощный, словно вытесанный из трудно поддающейся резцу глыбы, «во всей русской поэзии есть явление исключительно чудесное. Тот, кто окажется захваченным его необоримою силою, никогда уже не сможет (и не захочет) освободиться от власти звучания державинского слога. Пусть слог этот пока -жется кому-то местами чуть устаревшим — и в самой своей архаичности всегда проявит он собственное величие» [2, с. 88].
А ода «Бог» подобно драгоценному алмазу сияет на скрижалях русской духовной литературы, — «и не потому, что никто не дерзал посягнуть на подобную тему — как раз дерзали, особенно в XVIII столетии, многие. И не только в России, но и в Европе. Но у одного лишь Державина поэтическая мощь и совершенство поэзии так полно и безусловно соответствуют избранной теме» [2, с. 88].
В России XVIII век властно заявил о рождении новой, Петровской эпохи: Петр I «прорубил окно в Европу»; в стране возобладал европейский протестантизм, с коим в пору закордонных вояжей русского императора тесно срослась его душа. Возобладала новая идеология — возвышение идеала государствен-
ности, который в литературе «обслуживал» особый творческий метод отображения действительности — классицизм (от латинского с1а881сш — первоклассный, образцовый), понимаемый как обобщенноканонический, идеальный экспрессивный образ.
Возник тот в XVII столетии, во Франции, в эпоху становления и расцвета абсолютной монархии. Классицизмом же сам метод назван потому, что внешне был ориентирован на классическое искусство античного мира: писатели-классицисты щедро заимствовали у античной литературы темы и сюжеты, языческую стихию образов. И все это было подчинено идее государственности: прославлялось государство и его монарх как главный носитель идеи; воспевалась слава государства, жертвенные подвиги во имя его.
«Любовь к государству, «чистейшая страсть», никакими корыстными помыслами не замутненная, ставилась в классицизме превыше всего, главное — выше индивидуальных интересов, личных привязанностей, частных эмоций» [2, с. 76].
Именно об этом писал М. В. Ломоносов в своем известном стихотворении «Разговор с Анакреоном»: Хоть нежности сердечной В любви я не лишен,
Героев славой вечной Я больше восхищен.
Вот так — прямо, открыто.
Как видим, понятие государства подменило собою понятие родины и всех духовных ценностей.
Русская литература постпетровской поры — литература душевного неспокойствия; она «запечатлела в слове и образе религиозный опыт русского человека: и светлый и темный, спасительный и опасный для души. Опыт веры и опыт безверия» [2, с. 15]. В отличие от европейского гуманизма с его отвержением Бога, для гуманизма христианского человек есть высшая мера всех вещей, ибо создан он по образу и подобию Божьему.
Создатели русского классицизма, пожалуй, не оставили после себя таких творений, кои можно было бы мерить самой высшей художественной мерой. Но в блеске славы великих мастеров словесности той поры не померкло лишь одно имя — имя Державина, создателя величественной оды «Бог» с ее негасимой духовной светоносностью.
Все поэтическое творчество Державина выходило далеко за рамки классицизма. Его ода «Бог» — явление поистине эпохальное не только для его творчества, но и для всей русской литературы; она — его завет ближним и далеким потомкам. Ода требует вдумчивого медленночтения; в ней — бездна мудрости, зовущей читателя к глубоким размышлениям над светоносносным Божественным словом.
Будучи выдающимся поэтом, Державин выступал как властелин дум времени: в его лучших творениях — не только их художественное совершенство, но и несомненное превосходство его мудрого созерцания мира. Державину было тесно в тисках классицизма; российскому литературному творчеству было еще так далеко до реализма, о котором оно заявит о себе лишь во второй половине XIX века. Но уже в ХУШ веке Державин в своих поэтических творениях разрушает эстетические каноны оды. Однако путь новатора в реальных исторических условиях той поры был не из легких.
«До Державина, — писал выдающийся отечественный литературовед Г. А. Гуковский (1902-1950), — все элементы художественного произведения подчинялись принципу согласованности друг с другом по закону искусства и жанра: «высокая» тема сочеталась с «высокой» лексикой и т. д. Державин выдвинул новый принцип искусства, новый критерий отбора его средств — принцип индивидуальной выразительности. Он берет те слова, те образы, которые соответствуют его личному, человеческому, конкретному намерению воздействия. «Высокое» и «низкое» у него сливаются. Он отменяет жанровую классификацию. Его стихи — не проявление жанрового закона, а документы его жизни» [1, с. 6].
Видный исследователь творчества Г. А. Гуковского Г. П. Макогоненко (1912-1986) указывает, что «реальный анализ художественной системы Державина привел Г. А. Гуковского к определению основы художественного метода поэта. Для исследователей ясно, что «поэтическая система классицизма оказалась
радикально разрушенной Державиным». Но, разрушая старую систему, поэт создал новую» [6, с. 6].
«В самой сущности поэтического метода, — пишет Г. А. Гуковский, — Державин тяготеет к реализму. Он впервые в русской поэзии воспринимает и выражает в слове мир зримый, слышимый, плотский мир отдельных, неповторимых вещей. Радость обретения внешнего мира звучит в его стихах» [1, с. 6].
Однако этот исторически и эстетически точный вывод серьезного ученого не получил признания и развития у историков литературы XVIII века. Да и современные литературоведы продолжают видеть в Державине законченного классициста.
«Выводы Г. А. Гуковского игнорировались прежде всего потому, что примитивно понимался реализм. Реализм Пушкина — это программно новый этап исторического развития данного направления. В дальнейшем он будет обогащаться, приобретать все более сложный характер. Ему же, естественно, предшествовал начальный этап. И стоял у истоков развития реалистического направления в поэзии Державин. Мощный гений поэта обусловил возможность совершённого им поворота» [1, с. 6; ср.: 5, с. 336-508].
В державинские оды вторгается пейзаж, знаменуя индивидуальность стиля, выражающего начало реализма: поэт-новатор отказывается от традиционной аллегории, господствовавшей в классицизме, и изображает человека в условиях «истинной натуры». Так, осень он рисует во всем ее неповторимом многообразии («Уже румяна осень носит Снопы густые на гумно»), а наступившую вслед за нею зиму изображает так, как никогда она дотоле в русской поэзии не изображалась («Идет седая чародейка, Косматым машет рукавом»).
И, посмотрите, как щедро и зримо проступает реализм в державинском «Водопаде» (1798):
Алмазна сыплется гора С высот четыремя скалами;
Жемчугу бездна и сребра Кипит внизу, бьет вверх буграми;
От брызгов синий холм стоит,
Далече рев в лесу гремит.
Именно под влиянием открытого Державиным реалистического стиля, А. С. Пушкин (1799-1837), будучи романтиком в поэзии, решительно пересматривает свои эстетические убеждения. Создавая своего «Евгения Онегина», реалистический роман в стихах, он опирался на державинскую «Жизнь Званскую» — эту первую в русской поэзии смелую попытку создания романа в стихах. И, пожалуй, вовсе не случайно и в державинской «Жизни Званской», и в пушкинском поэтическом романе их главный герой носит одно и то же имя — Евгений.
«Открытия Державина исторически были так важны, что Пушкин, вступивший на самостоятельный путь реализма, не мог не воспользоваться его художе-
ственным опытом при написании первого русского реалистического романа. И в дальнейшем чем полнее и ярче проявлялся гениальный дар Пушкина-поэта, чем значительнее оказывалась его роль в формировании русского реализма, тем острее ощущал он свою связь с предшественниками, тем настойчивее говорил в своих произведениях о законе преемственного развития литературы. И вновь на первом месте был Державин» [6, с. 23].
Державинский поэтический гений сопровождал Пушкина в течение всей его творческой жизни: великий ученик воздавал дань уважения своему великому учителю. «Поэзия Державина, — писал В. Г. Белинский (1811-1848) в «Литературных мечтаниях», — есть безвременно явившаяся <...> поэзия пушкинская, а поэзия пушкинская есть вовремя явившаяся <... > поэзия державинская».
Да, начало реализма положено именно Державиным. Из его «Жизни Званской», как из почки, выросло могучее древо русского реализма. Как всякий великий художник слова, Державин не может быть вмещен в прокрустово ложе чистых схем некоего, отдельно взятого литературного направления. В идеологические рамки классицизма никак не укладываются такие державинские строки:
Возможно ли сравнять что с вольностью златой,
С уединением и тишиной на Званке? Довольство, здравие, согласие с женой,
Покой мне нужен — дней в останке.
(«Евгению. Жизнь Званская», 1807)
И было это уже нечто новое — и не только для классицизма и тогдашней русской литературы, но и для всей отечественной культуры. К концу XVIII века происходит переориентация сознания в системе жизненных ценностей. «Сказывается своего рода душевная усталость, желание обратиться от сковывающих сознание и естественное чувство государственных догм и проблем к простым человеческим понятиям, к радостям частной жизни, к общению с природой, а не с табелью о рангах» [2, с. 106]. Державин разорвал путы классицизма.
В 1794 году поэт И. И. Дмитриев (1760-1837) написал стихотворение «Видел славный я дворец.», которое по существу явилось поэтическим манифестом времени, разрушающим каноны классицизма. Есть в нем такие строки:
«Все прекрасно!» — я сказал И в шалаш мой путь направил:
Там меня мой ангел ждал.
Там я Лизоньку оставил <.>
Эрмитаж мой — огород,
Скипетр — посох, а Лизета —
Моя слава, мой народ И всего блаженство света!
Обратите внимание, как дмитриевским стихам подобно эху откликается Державин в своем «Желании» (1797):
К богам земным сближаться Ничуть я не ищу,
И больше возвышаться Никак я не хочу.
Души моей покою Желаю только я:
Лишь будь всегда со мною Ты, Дашенька моя!
Новые мотивы, новые звучания стихов, новое видение самой жизни... Да, хорошо, даже прекрасно во дворце царском, но в шалаше с Лизонькой и Дашенькой — лучше. Словом, русский человек конца XVIII века предпочел частную жизнь — жизнь «в шалаше».
Это новое литературное направление не получило сразу своего названия. Но на его вершине все заметнее сияло имя Н. М. Карамзина (1766-1826), и в писательской среде новое нарождавшееся творческое направление все чаще именовалось карамзинизмом. Однако жизнь внесла свой корректив: в самом конце XVIII века в России установился его иной, западноевропейский термин — сентиментализм.
Возник этот творческий метод в Англии; его основоположником был признан Лоренс Стерн (17131768). В 1768 году писатель опубликовал свое «Сентиментальное путешествие по Франции и Италии»; оно-то и дало название всему новому литературному направлению. Но, повторим, в России сентиментализм стал известен лишь в конце XVIII века, когда в 1793 году появился его первый перевод на русский язык, и носил он примечательное название — «Чувственное путешествие Стерна». В отличие от классицизма, сентиментализм, что явствует из самого названия (от латинского sens, sentis — чувство), апеллирует не к рассудку, а к чувству, к внутреннему эмоциональному миру человека. Душевное чувство становится средством формирования человеческой индивидуальности: в отличие от человека государственного, «внешнего», каким его видел классицизм, сентиментализм сосредоточивает внимание на «внутреннем человеке», человеке частном. В 1792 году появилась карамзинская повесть «Бедная Лиза», в которой писатель убедительно показал, что «и крестьянки любить умеют». Чувство выступает как самодостаточная ценность; весь мир рассматривается как средство для возбуждения различных эмоциональных состояний.
Державин по-своему воспринял новое литературное направление; в него он вошел «с Богом в душе»: с державинской поэзией мощная струя русского Православия вторглась в сентиментализм и пронизала его. У русского сентиментализма принципиальные отличия от сентиментализма западного. Сентиментализм западный (стерновско-руссоистского толка), протестантский по духу, эвдемонический (от греческого eudemonia — счастье); в нем стремление к абсолютной полноте наслаждения сокровищами на земле, предпочтение им. А русский сентиментализм — сотериологический (от греческого soterio — спасение); он самобытен по своей сути, и его, кажется, было
бы справедливее называть карамзинизмом; в нем — гены Православия, тяготение к духовному.
Собственно, Державин фактически стал предтечей русского сентиментализма («карамзинизма»): в классицизм с его императивом державного рационализма он внес духовность; в державинской поэзии, сентиментальной по форме, человек выступает с одаренной душою — душою, что озарена Богом. В поэзии Державин явил себя мудрым философом с душой христианина; будучи «у времени в плену», в истории русской литературы он навсегда остался великим поэтом, выдающимся духовным мыслителем. И можно ли, скажите, не помнить Г. Р. Державина, воздавать должное ему, славному сыну Отечества и Православия? [3, с. 166-179; 4, с. 310-316].
Литература
1. Гуковский Г. А. Русская литература XVIII века. — М., 1939.
2. Дунаев М. М. Православие и русская литература: учебное пособие для студентов духовных семинарий: в 5 ч. — М.: Христианская литература, 1996. — Ч. 1.
3. Липатов А. Т. Державин и Православие // Христианское просвещение и русская культура: материалы XIV научно-богословской конференции. — Йошкар-Ола, 2011.
4. Липатов А. Т. Державин как предтеча реализма // Проблемы педагогического образования: история и современность: материалы Всероссийской научно-практической конференции, посвященной 80-летию педагогического образования в Республике Марий Эл / отв. ред. Н. А. Бирюкова. — Йошкар-Ола, 2012.
5. МакогоненкоГ. П. От Фонвизина до Пушкина. — М., 1969.
6. Макогоненко Г. П. Поэзия, воссоздающая «истинную картину натуры» // Державин Г. Р. Сочинения. — Л., 1987.
