Г. И. Карпов историк, этнограф и общественный деятель Туркменистана Текст научной статьи по специальности «История и археология»

ЛЮДИ

Г. И. Карпов — историк, этнограф и общественный деятель Туркменистана

Сергей Демидов

Георгий Иванович Карпов (1890—1947) — знаменательная личность и в истории Туркменистана 1920-1940-х годов, и в туркменской исторической и этнографической науке того периода. Его смело можно назвать одним из основоположников туркменской этнографии, он много сделал для становления в республике общественной науки в целом. Карпов был первым директором созданного в 1935 году Института истории будущей Академии наук Туркменской ССР, а позже, в 1941 году, заместителем (вице-президентом) руководителя образованного тогда же Туркменского филиала Академии наук СССР.

При этом большая часть его научного наследия осталась в рукописях, из которых за сорок с лишним лет после его кончины так и не было напечатано ни строчки, а о нем самом не вышло ни одной сколько-либо серьезной публикации. Полагаю, что объясняется это следующим. Во-первых, сложностью ознакомления с работами Карпова: опубликованные рассеяны в ашхабадских, московских и иных, порой мало доступных изданиях 20-40-х годов, а не опубликованные — хранятся в редких фондах некоторых библиотек1. Во-вторых тем, что Карпов, хотя и занимал высокие общественные и научные должности, не придавал особого значения степеням и званиям. Он не был ни доктором наук, ни членом-корреспондентом или академиком, лишь в годы войны защитил кандидатскую диссертацию, поэтому в глазах научного и иного начальства не обладал статусом, дававшим право на посмертные издания. И в-третьих, он

Сергей Михайлович Демидов, этнограф-религиовед, научный консультант Брюховецкого историко-краеведческого музея, Краснодарский край.

был человеком исключительной принципиальности, отличался, мягко говоря, не очень гибким характером, не умел приспосабливаться к обстоятельствам, что не могло нравиться руководству.

Доказать это можно, обратившись хотя бы к изданиям общего фундаментального характера. Карпову не нашлось места ни в Большой Советской Энциклопедии (БСЭ), ни в специализированной многотомной Советской Исторической Энциклопедии (СИЭ). В вышедшей на туркменском языке 10-томной Туркменской Советской Энциклопедии была напечатана лишь маленькая, в полстолбца и без фотографии, сухая заметка, в которой неуказанный автор, не утруждая себя изучением вопроса, не постеснялся написать, что «с 1932 г. по 1947 г. Г. И. Карпов работал на разных должностях»2. В изданном двумя годами позже на русском языке однотомном энциклопедическом справочнике «Туркменская Советская Социалистическая Республика» встречаются лишь отдельные, в ряду других фамилий, упоминания о деятельности Карпова в Туркменистане3. Умолчание или упоминание имени Карпова лишь вскользь характерны и для более поздних работ. Так, в автореферате защищенной уже в начале 1990-х годов диссертации А. Таганова «Наука Туркменистана в 1924—1951 годы» о Карпове не сказано ни слова4. Это положение, судя по тенденциям в исторической науке Туркменистана постсоветского периода, вряд ли изменилось и в настоящее время.

В 1991 году мною на базе публикаций Карпова, его огромного рукописного материала, архивных данных и бесед с людьми, близко знавшими Георгия Ивановича в семейном быту5 или по работе6, была подготовлена монография «Георгий Иванович Карпов — туркменский историк и этнограф». Я стремился воскресить из небытия облик замечательного человека, посвятившего всю свою жизнь развитию науки Туркменистана. Отдел этнографии Института истории АН ТССР рекомендовал книгу в печать. Я предполагал, что своего рода второй частью станет солидный прокомментированный однотомник избранных работ Карпова. В нее могли бы войти некоторые наиболее интересные публикации прежних лет и ряд статей, никогда не публиковавшихся. Но год 1991-й стал переломным в истории страны. Советский Союз перестал существовать, а в центр внимания историков суверенных республик, в том числе и Туркменистана, попали уже иные имена. Замысел издать книгу о Карпове пришлось отложить до лучших времен7. Ее кратким изложением и является эта статья.

I

Георгий Иванович Карпов родился 9 декабря 1890 года в большом селе Караваинка, одном из волостных центров бывшего Царицынского уезда Саратовской губернии (ныне Волгоградский район Волгоградской области), в многодетной крестьянской семье. Отец его, Иван Михайлович Карпов, работал по найму печником и плотником, женат был дважды. От первого брака у него остался сын. Во втором браке с Акулиной Тихоновой у Ивана Михайловича было семеро детей — три сына и четыре дочери, и первым родился Георгий.

В 1900—1903 годах Георгий учился в церковно-приходской школе родной Караваинки. Сельский священник-учитель посоветовал отцу отдать способного мальчика в гимназию. Сам Иван Михайлович имел лишь начальное образование, жена Акулина была неграмотна. Карпов-старший прислушался к совету, Георгий поступил в Камышинскую гимназию. По качеству гуманитарного образования дореволюционная гимназия могла бы поспорить с целым рядом современных отечественных высших учебных заведений. Именно полученные в ней знания, в сочетании с усиленным самообразованием интересовавшегося историей пытливого юноши и его природными способностями, позволили Карпову в дальнейшем стать известным историком и этнографом.

На рождественские и летние каникулы Георгий-гимназист приезжал домой. Летом вместе с отцом он обычно отправлялся на заработки, чтобы внести свою лепту в бюджет семьи, поддержать младших братьев и сестер. Впрочем, в подобных подработках Георгий участвовал, еще учась в сельской школе. Во время поездок на заработки с отцом или в одиночку ему довелось побывать в ряде мест не только своей, но и соседней Астраханской губернии. Как-то он устроился подработать на пивоваренный завод в Царицыне, но ему не понравились бытовавшие там хмельные нравы и он покинул это предприятие.

К сожалению, Карпову не удалось окончить полного курса гимназии, он проучился только пять лет из восьми. Этому помешал его боевой, решительный характер, который ярко проявился уже в тот период. Он выступил одним из организаторов революционных волнений гимназистов, к чему его подтолкнул, очевидно, общенародный подъем времени революции 1905—1907 годов. Георгию грозило не только исключение из гимназии, но и привлечение к судебной ответственности. Поэтому один из преподавателей, благожелатель-

Георгий Иванович Карпов

но относившийся к способному гимназисту (может быть, и сочувствовавший революционным порывам молодежи), посоветовал ему хотя бы на время уехать куда-нибудь подальше от глаз властей и дал адрес своего товарища или коллеги в Туркестане. Так, волею обстоятельств Карпов впервые попадает в Среднюю Азию — в Ташкент и Фергану.

Эта первая встреча с Востоком, видимо, и пробудила глубокий интерес Карпова к жизни и быту среднеазиатских народов, их истории и культуре, языкам и литературе — ко всему тому, чему он посвятил большую часть своей жизни. К сожалению, неизвестно, чем в первые годы после приезда в Туркестан занимался Карпов. Но раз он изучил узбекский язык, значит, в любом случае стремился к более тесному контакту с коренным населением. Знание языка пригодилось ему и позднее, когда он приехал в Ташкент как представитель советской власти.

В 1912 году в Фергане Карпов был призван на военную службу. Какое-то время ему довелось служить писарем при штабе 7-го Туркестанского стрелкового полка, так как он умел печатать на машин-

ке. С началом Первой мировой войны он вместе со своей частью отбыл на фронт, где показал себя достойным воином.

Карпов был активным участником Октябрьской революции. В рядах Красной Гвардии/Красной Армии он находился с конца 1917 года. В 1919 году он возвращается в родную Караваинку, где его избирают председателем волостного комитета. В следующем году он становится заместителем председателя уездного исполкома. В этот же период Карпов полгода проработал в отделе народного образования Липовского района. В 1920 году он вступил в РКП(б). В том же году Карпов женился на Александре Константиновне Гнидовой — крестьянской девушке, его землячке. В отличие от мужа она была неграмотной и лишь позднее, по его настоянию, окончила курсы ликбеза. В Караваинке у молодой четы родился первенец. Так было положено начало многодетной, как и у его родителей, семье Георгия Ивановича.

В сентябре 1920 года Карпова как человека, хорошо зарекомендовавшего себя на советской службе, знакомого со спецификой жизни и быта Средней Азии, знающего узбекский язык, направляют в Ташкент. Там он проработал с октября 1920 года по октябрь 1922 года в Комиссариате внутренних дел Туркестанской республики — был заведующим отделом, заместителем и даже временно исполняющим обязанности наркома.

В октябре 1922 года по решению ЦК КП (б) Туркестана Карпов был командирован в Туркменистан — в качестве председателя исполкома Туркменской области Туркестанской республики. На этом посту, а затем на посту заместителя председателя облисполкома он проработал до ноября 1924 года. В этом месяце была образована Туркменская ССР, и Карпов был утвержден в должности заместителя наркома внутренних дел молодой республики. С октября 1926 по май 1929 года он являлся членом Президиума и секретарем ЦИК ТССР.

Как заместителю наркома внутренних дел и члену ЦИК, Карпову приходилось немало ездить по республике, что в 20-е годы было порой сопряжено с риском, требовало личного мужества. Иллюстрацией может служить эпизод, происшедший 18 апреля 1926 года во время ознакомительно-инспекционной поездки правительственной комиссии в районы Чарджуйского округа. Комиссия состояла из девяти человек — представителей разных наркоматов и ведомств. Во время переезда на фаэтонах из местечка Сакар в Старый Чарджуй ей встретилась банда Анна-сердара, состоявшая из 50—60 вооруженных

всадников и направлявшаяся в сторону афганской границы. Все члены комиссии были высажены из фаэтонов, у них отобрали верхнюю одежду, обувь, деньги и часы. Военком Дормидонтов, пытавшийся оказать вооруженное, хотя и бессмысленное в сложившейся обстановке сопротивление, был в упор застрелен одним из басмачей. Такая же участь постигла бы и остальных, узнай басмачи, что перед ними — правительственная комиссия. К счастью, они решили, что имеют дело с научной экспедицией. Только к вечеру уставшие, полуголодные члены комиссии добрались до Чарджуя, где кое-как и экипировались. Уже через час Карпов организовал специальный отряд для преследования банды, но та успела уйти за кордон8.

Карпов был также председателем КУБТ — Комиссии по улучшению быта трудящихся женщин. Зная на примере родительской семьи и своей собственной, какой груз ложится на плечи матери, особенно если детей много, Георгий Иванович по мере возможности старался облегчить удел женщины, устроить судьбу обиженных жизнью детей. Помимо собственно детских домов, в Ашхабаде в середине 20-х годов были открыты еще два Дома дайханки (крестьянки). Там воспитывались и получали образование несовершеннолетние девочки-подростки — жертвы вековой традиции, насильственно выданные замуж малолетки, сбежавшие или освобожденные от своих взрослых мужей. Многие из этих девочек-туркменок стали впоследствии хорошими специалистами в различных областях народного хозяйства, просвещения, культуры и искусства, внесли достойный вклад в развитие родного Туркменистана.

II

Пребывание на всех этих постах, казалось бы, далеких от исторической и этнографической науки, не заглушило у Карпова огромного стремления к изучению жизни и быта, обычаев и традиций коренного населения республики — туркмен. Уже в 1923 году он создал «Кружок изучающих историю, этнографию и археологию Туркменистана», а в 1925 году выпустил брошюру о родоплеменном составе туркмен с приложением соответствующих схем родоплеменных делений9. В дальнейшем эта тема станет ведущей в этнографиичес-ких работах Карпова. Но уже первая сводка, несмотря на ряд имею-

щихся в ней неточностей, являлась наиболее полной по сравнению с данными предыдущих исследователей.

При всей своей занятости Карпов старательно изучает туркменский язык. По воспоминаниям дочери, Лидии Георгиевны, с приходившими к ним в гости в 30-40-е годы туркменами отец разговаривал на их родном языке. Знание языка весьма помогло Карпову и при проведении различных историко-этнографических исследований, и при подготовке, совместно с Н. Ф. Лебедевым, переводов ряда произведений туркменского народного творчества и поэтов-классиков, а также при составлении, в соавторстве с Ш. Батыровым, «Русско-туркменского словаря».

Помимо знания языка успехам Карпова в полевых этнографических изысканиях несомненно способствовали такие черты его характера, как общительность, умение завязать контакт и расположить человека к себе. Возможности для этого Г. И. Карпов использовал самые различные, включая посещение базаров и чайхан — этих своеобразных среднеазиатских клубов. Помогала ему и любовь к шахматам, которые с давних времен очень популярны у туркмен. В результате у него образовалась целая сеть информантов, без которой не мыслится работа этнографа.

Нечасто выдававшиеся свободные минуты Георгий Иванович посвящал игре на любимом инструменте — скрипке, рисованию (Лидия Георгиевна лишь по сделанным по памяти рисункам отца получила какое-то представление об облике деда и бабушки, родителей Георгия Ивановича, от которых не осталось фотографий), пел песни и романсы, ходил с детьми в кино или театр. Кстати, с одним из послевоенных посещений театра связан эпизод, ярко характеризующий отношение Карпова к развитию туркменской культуры. Он специально повел дочерей Лиду и Розу (Розалию) в ашхабадский Театр оперы и балета на премьеру «Евгения Онегина» на туркменском языке. По возвращении домой Роза, тогда еще совсем юная девушка, имела неосторожность повторить услышанные ею чьи-то слова о том, что в такой национальной опере туркменские артисты выглядят несколько смешными. Георгий Иванович пришел в страшный гнев: «Да понимаешь ли ты, что это первая опера на туркменском!». Он искренне радовался каждому новому шагу не только туркменской науки, но культуры и искусства туркменского народа и вносил в этот процесс свою лепту: собирал образцы туркменского фольклора, переводил туркменских поэтов-классиков, готовил словарь туркменского языка. Он даже написал в соавторстве комедию «Кель»

(«Плешивый»), поставленную еще до войны на туркменском языке на сцене Туркменского драматического театра и тепло встреченную зрителями.

Статус ответственного секретаря ЦИК Туркмении позволил Карпову принять несколько благородных решений, способствовавших сохранению памятников истории и культовых зданий. Так, работники горкомхоза городка Байрам-Али решили вымостить его улицы кирпичами, взятыми на одном из наиболее известных памятников средневековой архитектуры Туркменистана, мавзолее сельджукского правителя Султана Санджара, и уже начали осуществлять свое решение. Когда Карпов узнал об этом, он тут же строго распорядился прекратить это варварство. Таким образом, от памятника, ставшего ныне своего рода символом истории Туркменистана, была отведена угроза уничтожения10. Есть архивные данные о том, что после обращения жителей Карповым было отменено решение местных властей о сносе каменного православного храма в Красноводске.

Карпов был атеистом, но, несмотря на свое положение и политику грубого искоренения религии в стране в 20-30-е годы, никогда не проявлял нетерпимости, не «давил» на верующих родственников. По воспоминаниям Лидии Георгиевны, в 1934 или 1935 году ее двенадцатилетний брат Борис с несколькими такими же, как он, мальчишками выступил «борцом» с духовенством. Войдя в церковь, они хором громко крикнули: «Поп — дурак!» Узнав об этом, Георгий Иванович отчитал сына: «То, что вы сделали — хулиганство! И запомни, священники — люди образованные».

Карпов быстро стал автором местных периодических изданий. 7 ноября 1924 года впервые вышла новая республиканская газета «Туркменская искра» п, а уже в номерах за 12 и 13 ноября печатается большая историко-этнографическая статья Георгия Ивановича «О племенной вражде (Заметки о причинах и формах племенной вражды)». После создания газеты «Комсомолец Туркменистана» Карпов стал ее активным внештатным корреспондентом. То же можно сказать и в отношении издававшегося в Ашхабаде в 1927— 1932 годах замечательного ежемесячного научно-популярного журнала «Туркменоведение». Уже в первом, сентябрьском, его номере была опубликована статья Карпова «Пережитки бескультурья»; речь в ней шла о некоторых представлениях и обрядах, которые автор считал отжившими свой век, тормозящими прогрессивное развитие туркменского народа. С тех пор фамилия «Г. И. Карпов» или его псевдоним «Х. Бахтияров» (бахтияр — счастливый) еще не раз появ-

лялись на страницах этого журнала. Даже в последние годы жизни, когда Георгий Иванович был уже тяжело болен, его контакты с периодическими изданиями, на этот раз сугубо научными, оставались интенсивными. Его статьи публиковались, например, в выходивших шесть раз в год «Известиях ТФ АН СССР» (в № 2 и 3 за 1944 год, в № 1, 3, 4, 5 и 6 за 1945 год и в № 3 и 4 за 1946 год) и в журнале «Советская этнография» (№ 1 за 1946, № 3 за 1947 год).

III

В 1927 году осуществилась мечта Георгия Ивановича целиком отдаться научной деятельности. Сначала он создает при ЦИК ТССР Историко-краеведческую комиссию и руководит ее работой. А в конце года, в значительной степени благодаря его усилиям, учреждается Туркменкульт — Институт туркменской культуры, положивший прочное начало серьезной гуманитарной науке в Туркменистане. В мае 1932 года он был преобразован в Туркменский государственный научно-исследовательский институт при Наркомпросе ТССР. В мае 1936 года в связи с расширением тематики исследований и ростом научных кадров этот институт был разделен на Государственный институт истории, который Карпов возглавлял до июля 1941 года12, и Государственный институт языка и литературы.

Туркменкультом было развернуто широкое изучение Туркменистана по разным направлениям, организован целый ряд экспедиций для сбора полевого материала (Хаверанская, Каракалинская и др.). В разработке многих конкретных вопросов принимали участие крупные ученые-специалисты из Москвы, Ленинграда, Ташкента — академики В. В. Бартольд и А. Н. Самойлович, профессора А. А. Семенов и В. А. Успенский и др., не раз бывавшие в гостях дома у Карпова. Это было своего рода показательной школой для значительной части сотрудников Туркменкульта, не имевших специального базового образования и являвшихся, как и их директор, энтузиастами-практиками. Тем не менее горячий порыв, помноженный на любовь к своему делу, к изучавшимся народу и региону, общая культура и эрудиция, стремление к углублению своих знаний давали огромный результат. Об этом, в частности, свидетельствует и диапазон исследований, и их отдача, нашедшая отражение, помимо специальных публикаций, на страницах русско- и туркменоязычной периодичес-

кой печати, прежде всего печатного органа Туркменкульта — ежемесячника «Туркменоведение» (его туркменский вариант носил название «Туркмен медениети» — «Туркменская культура»). С самого начала издания журнала Карпов — член его редколлегии, а с 1928 и до конца 1929 года — редактор. Именно в этот период издание было наиболее интересным, отличалось широтой тематики, относитель-

<_> <_> и ТТ и

ной свободой высказывавшихся в нем научных мнений. Неслучайно оно послужило образцом — так и оставшимся непревзойденным! — для «Памятников Туркменистана», выходивших в 60-80-е годы, и для «Туркмен медениети» — в 90-е. И почти в каждом номере «Турк-меноведения» за 1927—1931 годы мы найдем от одной до трех публикаций Карпова.

Благоприятная атмосфера для активной научно-исследовательской деятельности Туркменкульта сохранялась, однако, недолго. Уже в декабрьском номере «Туркменоведения» за 1929 год вместо Карпова в качестве редактора фигурирует Г. Брагинский, которого через год сменяет И. Усталый. О причинах неожиданного отстранения директора Туркменкульта от руководства официальным печатным органом этого института можно только догадываться. Быть может, Карпов не захотел писать или подписывать примитивноверноподданническую статью, которая в качестве передовицы под названием «Железный солдат революции (К 50-летию тов. Сталина)» появилась в очередном номере за подписью более покладистого Г. Брагинского?

В 1930 году основная или, по крайней мере, значительная часть публикаций «Туркменоведения» еще придерживались прежнего направления, когда главное внимание уделялось изучению многовекового прошлого Туркменистана и туркменского народа и вытекавших из этого прошлого современных проблем. Ибо, как отмечалось в опубликованной еще в самом первом номере журнала редакционной статье «Программа нашего журнала», «Туркменистан — страна мало изученная и мало известная даже руководящим кадрам СССР»13. Но, начиная с 1931 года, профиль журнала резко изменился. Название шестистраничной передовицы первого за этот год сдвоенного номера — «Взять темпы, обеспечить качество» — говорило само за себя14. В ней ярко отразилось стремление тогдашнего руководства страны превратить отечественную науку в безропотную служанку его сиюминутных, утилитарных нужд, а ученых лишить свободы творческой мысли, навязать им единообразие в мышлении и методологии, внедрить в научное творчество применяемый на производ-

стве метод так называемого социалистического соревнования. Научные кадры Туркмении обвинялись в расточительстве, слабом стремлении к ударничеству и даже в идеологических грехах. Причем главное острие удара было направлено на деятельность руководимого Карповым Института туркменской культуры15. Об этом свидетельствуют и другие материалы, занимавшие более половины номера.

Правда, были в нем и достойные внимания публикации П. Арбе-кова, С. Ершова, В. Тихоновича по истории, археологии и культуре Туркменистана. Здесь же была статья Карпова «Историческая справка (формы хивинского и бухарского землевладения и налоговая система)», а также не подписанный, но, судя по всему, подготовленный им как директором института материал «Туркменкульт в третьем, решающем», вышедший под рубрикой «Научно-исследовательское дело». По каждому из семи подразделений института излагался подробный план работы в 1931 году. В противоположность передовице и нескольким статьям, написанным вульгарно-партийным языком, план этот был изложен четко и ясно, нацеливал на серьезные разносторонние разработки в истории, литературоведении, языкознании, этнографии, археологии, искусствоведении и практическом краеведении и фактически показывал, сколь много уже сделано в каждой из этих областей.

Тучи над институтом и его руководством сгущались. В 1932 году приказало долго жить «Туркменоведение». На смену ему пришел новый ежемесячник — «За социалистическую Туркмению». И хотя он официально провозгласил себя органом Института туркменской культуры, ни по своей направленности, отразившейся и в названии, ни по духу новый журнал не смог стать преемником «Туркменоведе-ния». Более того, его первый номер содержал резкое осуждение предшественника, а заодно и Института туркменской культуры: «...особенно по вопросам истории на его (“Туркменоведения”. — С. Д.) страницах протаскивалась явно враждебная идеология, ничего общего не имеющая с марксизмом-ленинизмом... “Линия” журнала и его редакции... в значительной мере отражала “линию” всего Института туркменской культуры... в работах которого и в коллективе работников находили “привет и ласку” не только “объективные носители” враждебной идеологии, но и непосредственные классовые враги, лишь слегка подгримировавшиеся...»16. Нападки усиливались, начались «разоблачения» честных ученых. Некоторые из коллег Карпова, в частности, упоминавшиеся выше Арбеков

(с которым Георгий Иванович написал в свое время совместно интересную статью) и Ершов, также выступили с «разоблачениями»; другие, как известный лингвист А. П. Поцелуевский, вынуждены были «каяться»; третьи, не выдержав, просто уходили из института. Имя самого Карпова прямо не называлось, но все время делались прозрачные намеки на «руководящих товарищей».

Георгий Иванович не хотел оставаться в такой атмосфере. Он принимает решение уехать из Ашхабада, перебраться в Ленинград, чтобы продолжить научную работу в более спокойной обстановке, которая помогла бы пережить и семейную трагедию (прожив всего год, умерла младшая дочь Майя). Но, узнав о намерении Карпова уехать из Туркмении, друзья, и прежде всего друзья-туркмены, уговорили его остаться. Может быть, кем-то из них был предложен план поступить, как в юности, когда Карпов из Камышина уехал в Туркестан, — на время отправиться на периферию, подальше от глаз столичных недоброжелателей. В сентябре 1932 года Карпов с семьей поселяется в маленьком зеленом районном центре Байрам-Али на востоке Туркмении. Городок этот был известен двумя достопримечательностями. Прямо за его базарной площадью начинались многовековые остатки древнего и средневекового Мерва, один из главных памятников которого Георгий Иванович в свое время спас от покушений слишком ретивых местных хозяйственников. А еще имелась тут кирпичная резиденция великого князя Михаила — память о «Государевом имении», где занимались в основном хлопководством.

Карпов проработал в Байрам-Али два года: сначала доцентом кафедры общественно-политических наук агрохлопкового института, а с 5 мая 1933 года — его директором. За короткий срок новому директору удалось поднять уровень учебного процесса во вверенном ему заведении, улучшить морально-психологический климат в коллективе преподавателей и студентов. Карпов постарался пресечь грубое вмешательство работников местного политотдела — предшественника райкома партии в учебный процесс, в работу специа-листов-агрономов, организовал для сотрудников политотдела цикл лекций, докладов и практических занятий17. Когда удавалось, Георгий Иванович продолжал пополнять свои историко-этнографические материалы о туркменах, записывать образцы фольклора. Но времени и возможностей для любимого дела было немного. Помимо работы, мешали семейные обстоятельства.

IV

У Георгия Ивановича и Александры Константиновны, как и у родителей Карпова, родилось восемь детей — четыре сына и четыре дочери. В Байрам-Али у них родился последний ребенок — дочь, которую в память о другой дочери, умершей незадолго до отъезда из Ашхабада, назвали Майей. Содержать, хоть и на директорскую зарплату, семейство в девять человек было непросто, главная нагрузка по ведению семейного хозяйства ложилась на плечи Александры Константиновны. И вот, как гром среди ясного неба, на голову Георгия Ивановича сваливается новая беда: в летнюю жару 1933 года после одной из больших, на всю семью, стирок разгоряченная Александра Константиновна имела неосторожность постоять на сквозняке. Последовало острое крупозное воспаление легких, районная медицина оказалась бессильна, и в сорок два года ушла из жизни супруга и мать семерых детей, старшему из которых исполнилось тринадцать лет, а младшей — три месяца. Коллеги и добрые знакомые Георгия Ивановича — русские, туркмены, армяне — проявили большое сочувствие и участие в постигшем его горе. Старались помочь всем, чем могли. Но главная помощь пришла со стороны младшей сестры Карпова, Анны. У нее не было своих детей, и она, оставив в Поволжье хозяйство и мужа, зачеркнув фактически собственную

<_> <_> Т <_> к

семейную жизнь, приехала в далекий Байрам-Али, чтобы воспитывать племянников и племянниц.

Следующий, 1934 год принес и огорчения, и радости. В начале его тяжело заболела и ушла из жизни в годовалом возрасте вторая Майя, а летом Карпов, благодаря стараниям некоторых ашхабадских друзей, имевших влияние на партийное руководство республики, получил возможность вернуться в столицу и снова заняться любимым делом, возглавив свой бывший институт. Через некоторое время Георгий Иванович был опять включен в состав ЦИК ТССР, а после того, как в июле 1937 года в результате сталинской «борьбы с врагами народа» было уничтожено почти все партийно-советское руководство республики, Карпова сделали секретарем ЦИК.

Казалось бы, наладилась научно-общественная сторона жизни, и это стимулировало новый прилив творческой энергии, воплотившийся в целом ряде подготовленных работ, часть которых тогда или позднее была опубликована, а другая осталась в рукописи. Стабилизировалось положение и в личной жизни. В 1936 году Георгий Иванович женился вторым браком на Ольге Николаевне Золотухиной,

работавшей у него в институте секретарем-делопроизводителем. Она была импозантной женщиной, на одиннадцать лет моложе мужа, имела за плечами полный курс средней школы. Была к тому же горожанкой — более раскованной, с современными взглядами, интересами и привычками. В то же время, выросшая в зажиточной семье, не прошедшая каких-либо серьезных житейских испытаний, Ольга Николаевна была, очевидно, женщиной довольно эгоистичной. Удивлялась, что в семье Георгия Ивановича столько детей, даже советовала ему отдать их в детский дом (свою единственную дочь от первого брака она отдала на воспитание деду с бабушкой). Дети, тонко чувствуя отношение мачехи к себе, не приняли новой «мамы», продолжали конфликтовать с ней до самого конца ее совместной жизни с отцом. Отсутствие теплых отношений между женой и детьми, наверное, больше всего и печалило Георгия Ивановича в тот короткий период его творческого и просто человеческого подъема, который последовал после вынужденного байрамалийского «сидения» и полосы обрушившихся на него личных бед.

Жили Карповы в одноэтажном доме в самом центре города в так называемом «наркомовском дворе» — там, где ныне находится здание Министерства здравоохранения. В этом дворе жили и некоторые другие руководящие работники республики. Квартира из семи небольших комнат с отдельным входом казалась детям чуть ли не дворцом, хотя нужно помнить, что в ней постоянно проживали восемь человек и часто останавливался кто-нибудь из посещавших Карповых многочисленных гостей. В общем дворе жили дружно, без подчеркивания регалий и национальностей. По соседству с секретарем ЦИК Карповым жила семья его шофера, бывшего красного латышского стрелка Юргенсона, женатого на русской, а с другой стороны — семья работника Совнаркома, русского, женатого на латышке. Было в «наркомовском дворе» немало туркмен и представителей других национальностей.

В прихожей перед рабочим кабинетом Георгия Ивановича стоял большой, во всю стену стеллаж с книгами, которые он собирал много лет и использовал в своей работе. Часть книг была на туркменском и узбекском языках (как с арабской, так и с латинской графикой), а также на английском, на котором Карпов читал и даже говорил. Иногда в выходные дни, если удавалось оторваться от дел и не было гостей, Карпов брал кого-либо из детей (чаще всего этого, как младшие, удостаивались Лида и Роза) и отправлялся на закрепленной за ним как секретарем ЦИК черной «Эмке» куда-нибудь за город на почти

не испоганенную тогда природу — в горное местечко Фирюзу, в Ба-гир или к Янбашским родникам ловить раков. И Лида могла видеть, каким непосредственно-восторженным становилось в такие моменты лицо отца. К сожалению, подобные вылазки случались нечасто.

Гораздо чаще Георгий Иванович отдавал работе и свои выходные дни. Тем более, что дней этих до следующего удара судьбы оставалось не так уж много и нужно было спешить. Карпов и спешил. За короткий срок он сумел опубликовать ряд статей в периодической печати, издать в Ашхабаде монографию о предреволюционной ситуации в одном из регионов Туркменистана, в определенной степени характерной для всей территории тогдашней Закаспийской области18, а в Москве — книгу «Творчество народов Туркменистана»19, в соавторстве с Н. В. Навроцкой и Д. В. Волжиным написать на основе переложения туркменских народных сказок уже упоминавшуюся сатирическую комедию «Кель»20. Сотрудники Института истории помимо проведения стационарной работы организовывали полевые выезды для сбора археологического и этнографического материала, поддерживали контакты с рядом известных ученых-востоковедов из других регионов страны. Все, казалось бы, шло хорошо.

Но за летней волной 1937 года — года кровожадного барса по старинному туркменскому календарю, поглотившей большинство руководящего кадрового состава республики, приближалась вторая, еще более мощная волна сталинских репрессий, обрушившаяся в 1938 году. Ее многочисленными жертвами стали люди всех слоев и прослоек общества, самых разнообразных профессий и социального положения. Не обошла она и ученых Института истории. Весной 1938 года были арестованы археологи А. А. Марущенко и С. А. Ершов, историк и археолог П. Арбеков, архитектор Н. М. Бачинский и некоторые другие сотрудники.

В три часа ночи среднеазиатского Нового года, Ноуруза, то есть 22 марта, пришли и за Георгием Ивановичем. Первой услышала стук Лидия Георгиевна, которой тогда шел тринадцатый год. Подошла к двери, спросила, кто стучит. Услышала короткий ответ: «Гости!». Хотя и удивившись столь позднему визиту, без особых колебаний открыла, так как привыкла, что к отцу действительно довольно часто, порой в самое неурочное время, приезжали ученые из Москвы и других городов. В переднюю вошли трое крепких молодых людей в одинаковых серых костюмах и даже, как показалось девочке, с одинаковыми лицами. Спросили, дома ли отец. В это время из своей комнаты в наспех наброшенной одежде вышел сам Георгий Ивано-

вич. Он-то сразу понял, с какой целью прибыли «гости», и постарался избавить от потрясения дочь, да и других детей, которые в это время мирно спали. «Иди спать, дочка!» — отослал он Лиду в детскую. А утром все дети узнали, что отца забрали, устроив в его кабинете и спальне обыск, больше похожий на погром. На их вопросы мачеха сказала, что отец ни в чем не виноват, там разберутся и его отпустят. Арестовали и шофера Карпова Юргенсона — очевидно, прежде всего, как красного латышского стрелка. Он исчез в лабиринтах сталинских лагерей, как и один из соавторов Георгия Ивановича Арбеков, как тысячи других ни в чем не повинных людей.

Вопреки уверениям мачехи, дети не увидели отца ни через день, ни через неделю, ни через месяц. Правда, ученым из Института истории не инкриминировали, как некоторым другим, намерение взорвать мост через Амударью у Чарджоу или прорыть подземный ход к важному секретному объекту, а то и за границу. По сравнению с такими обвинениями то, что вменялось в вину, например Марущенко и Ершову, — «разбазаривание» государственных средств на поиски «каких-то черепков» — выглядело просто-таки детской шалостью. Нечто подобное было предъявлено и Карпову, хотя ему попытались приписать и более тяжкое преступление — сотрудничество с иностранной разведкой.

Главной целью следователей было любой ценой добиться от своих жертв признания «вины». Любой ценой — значит, и методами физического воздействия. Большинство арестованных не выдерживали пыток, подписывали протоколы и получали расстрел или различные сроки лагерей. Не подписывали лишь немногие, причем их судьба чаще всего тоже была печальной. Но все же для них отказ от подписи означал моральную победу над следствием, а также давал хоть какой-то шанс на пересмотр дела, на более благополучный исход. В числе таких немногих оказался и Карпов.

Значительно позже он рассказал дочери Лиде, как, пытаясь выжать из него признание «вины», следователи изматывали его длительными, многочасовыми допросами, как избивали, ставили босыми ногами на металлическую плиту, к которой время от времени подключали электрический ток. Не думается, что квалификация ашхабадских следователей-палачей была намного ниже, чем, скажем, московских. По крайней мере, методы они использовали одни и те же. Но Георгий Иванович, человек физически, а главное, духовно крепкий, закаленный, сумел выдержать этот кошмар, ничего не подписав.

Карпов просидел в тюрьме целых девять месяцев — со дня весеннего равноденствия до дня зимнего солнцестояния — в то время как обычно «дело» передавали в суд уже через считанные недели, а порой и дни. Практически все его бывшие сокамерники были давно осуждены. Упорство, умелая, аргументированная самозащита (в чем, возможно, пригодился опыт, почерпнутый в период работы на посту заместителя наркома внутренних дел) сыграли, несомненно, важную роль в том, что Георгий Иванович все же вышел на волю. Но этого, думается, не произошло бы, если бы не подоспели временные «послабления» в репрессиях. В конце 1938 года правящая верхушка страны поняла, что произошел «перебор» и можно вообще остаться без толковых людей. Этот мотив плюс хитрый сталинский маневр — отвести от себя обвинение в массовом терроре против своего народа, продемонстрировать «справедливость» вождя и нового наркома внутренних дел, которым стал Берия, а всю вину за произвол свалить на его предшественника Ежова — привели к показному освобождению из тюрем и лагерей нескольких тысяч (из многих сотен тысяч) человек. В ашхабадскую «разнарядку» на освобождение попали, очевидно, и сотрудники Института истории, в том числе Карпов.

Судьба снова улыбнулась ему. Точнее, то была жестокая улыбка неправового государства, которое могло бросить человека, при всех его заслугах, в самую пучину, а затем неожиданно опять вознести вверх, не давая, впрочем, никакой уверенности в том, что в следующее мгновение не увлечет его снова вниз. Но, как бы там ни было, 28 декабря 1938 года Георгий Иванович подал заявление наркому юстиции ТССР И. Караджаевой по поводу возврата ему его бывшей квартиры. В заявлении он указывал, что был необоснованно репрессирован с 22 марта по 22 декабря того же года21. Квартиру, правда, ему не вернули, но он получил возможность снова заниматься любимой наукой, возглавлять коллектив ученых своего института.

Арест и девятимесячное заключение тяжело отразились на семейной жизни Карпова. Пока он находился под следствием, Ольга Николаевна, несмотря на то что у ее родителей имелся свой дом, не стала обременять себя проблемой воспитания оставшихся на ее попечении четырех детей — Георгия, Лидии, Розалии и Владимира, старшему из которых не исполнилось еще и четырнадцати, а младшему было всего девять22, — и отдала их в детский дом. Сначала все четверо три месяца находились в ашхабадском детприемнике. Не учились. И, хотя до конца учебного года оставалось менее двух

месяцев, из-за этого был потерян целый учебный год. Летом, в самую жару, детей с охранником повезли в детдом под далеким Чимкентом в Южном Казахстане. Это было заведение для умственно отсталых и переболевших заразными болезнями детей. При представлении новеньких коллективу директор подчеркнул, что прибывшие — «дети врага народа». И некоторые из воспитанников восприняли эти слова как призыв к действию, решив извести маленьких «врагов». Последовала целая череда издевательств и унижений. Лиду уговорили отведать лепешечек белены, что привело к сильному отравлению и последовавшему воспалению легких, которое «лечили» с помощью смоченной уксусом и положенной на лоб тряпки. В детском санатории, тоже под Чимкентом, куда ее, истощенную болезнью, направили хоть немного поправить здоровье, только ей и еще одной девочке, тоже дочери «врага народа», не досталось подарка после пионерского торжества. Роза, более эмоциональная, получила нервный срыв, последствия которого остались на всю жизнь. Не сладко было и братьям, жившим в другом корпусе.

Георгию Ивановичу пришлось согласиться жить в доме, который на восточной окраине города купили для дочери и сына родители Ольги Николаевны. Конечно, условия жизни и работы здесь были далеко не те, что в «наркомовском дворе». Вместо семи комнат — лишь три (четвертую, самую большую, занимал брат Ольги Николаевны с женой и дочерью). Одна из этих трех комнат служила спальней, две другие отдали детям, когда они вернулись из детдома. За глинобитным забором находился завод «Красный металлист» с постоянно ухающими и звякающими механизмами. Под этот аккомпанемент Карпову и пришлось работать все последние шесть с лишним лет жизни — сначала в самом доме, а потом, после возвращения детей, в выстроенной им небольшой комнатке-пристройке, которую он использовал как кабинет. А ведь как директор института, затем вице-президент Туркменского филиала АН СССР Георгий Иванович имел полное право на государственную квартиру.

Детей удалось вернуть в Ашхабад только летом 1939 года, когда у них закончился очередной учебный год. Сделать это раньше не удалось по целому ряду причин: и из-за надежды на получение нормального жилья, оказавшейся тщетной, и из-за того, что Ольга Николаевна была против их возвращения, а также потому, что здоровье Карпова было сильно подорвано в тюрьме и республиканское руководство вынуждено было направить его в санаторий в Кеши под Ашхабадом, а позднее в Сочи.

V

Приходится только удивляться, что после всех этих испытаний Карпов продолжил научную работу и руководил Институтом истории с прежней энергией и энтузиазмом. Более того, диапазон его исследований пополнился еще одним направлением — языковедческим. В 1938—1940 годах он совместно с Ш. Батыровым составил «Русско-туркменский словарь» (о нем см. ниже). Привлекал внимание Георгия Ивановича и классик туркменской литературы Махтум-кули, о чем свидетельствуют собранные им перед войной материалы о великом поэте: «Махтум Кули (к 160-летнему юбилею)»23 и «Эпоха Махтум Кули Давлет Мамед (оглы) Фраги»24.

Но главными для Карпова по-прежнему оставались историкоэтнографические исследования. Именно 1939-м годом помечено большинство материалов, собранных отдельно по ряду туркменских племен: алили (али-эли), абдал, садыр, караул, мурчали, сунчали, меджеур, махтум, ших, гоклен, теке и др.25. Впрочем, Георгий Иванович интересовался и некоторыми народами, живущими за пределами Туркменистана, например, гагаузами Украины и Бесарабии26, народами Ирана27.

Карпов компонует «Материалы к истории Древнего Мерва (Мар-гианы)»28, «Этнографические этюды, народные легенды о городе Массариане»29, имеющие значение не только для историков, но и для археологов. Он возобновляет тесные контакты с прессой. В октябре-ноябре 1939 года он публикует в «Комсомольце Туркменистана» серию очерков по истории региона и народа, его населяющего. Они легли в основу научно-популярной брошюры «Очерки по истории Туркмении и туркменского народа»30. В 1939—1940 годах для коллективной работы, увидевшей свет в 1943 году, им был написан раздел «Компартия Туркменистана в период восстановления народного хозяйства (1921—1925)». Тогда же были подготовлены «Материалы к истории Ленинского Коммунистического Союза Молодежи Туркменистана». Он редактирует вышедший в 1940 году сборник «Воспоминания участников о гражданской войне в Туркмении (1918—1920)», издает снабженную картой и схемой брошюру «Гражданская война в Туркмении»31.

Георгий Иванович старался никогда не обособляться от коллектива института. На субботниках директор работал лопатой так же, как и его молодые сотрудники. В простой кепке и пиджаке, с беззаботно сдвинутой в угол рта папироской и с лукавинкой во взгляде

запечатлен он на снимке, сделанном на субботнике по строительству на западной окраине Ашхабада детской железной дороги, ставшей законной гордостью горожан. Хотя, конечно, напряженная многолетняя работа и многочисленные испытания, которым подвергла его за эти десятилетия судьба, не могли пройти бесследно. А тут еще начались новые организационные пертурбации в туркменской науке.

7 апреля 1941 года состоялось официальное открытие Туркменского филиала АН СССР, который 29 июня 1951 года был преобразован в Академию наук ТССР. Все это, конечно, было логично и закономерно. Республиканская наука должна была развертываться, развиваться, выходить на собственную дорогу. Но совершенно непонятно, почему при этом был сделан шаг назад в отношении двух основных гуманитарных научно-исследовательских учреждений, уже пять лет успешно работавших раздельно, — Института истории и Института языка и литературы. Оба института снова объединялись в Институт истории, языка и литературы, директором которого пока оставили Георгия Ивановича. Пока — ибо уже была запланирована акция по отстранению Карпова от прямого руководства исторической наукой республики. Слишком он был самостоятелен, слишком неординарен в выборе исследовательских тем, слишком «неудобными» оказывались эти темы для партийных цензоров, надзиравших за республиканской наукой32.

В начале июля 1941 года на заседании Бюро ЦК КП(б)Т среди других рассматривался и вопрос «О работе научно-исследовательского Института истории, языка и литературы». На нем выступил М. М. Фонин, бывший в то время первым секретарем республиканской компартии. Не найдя каких-либо действительно серьезных недочетов в работе проверяемого учреждения, Бюро постановило: «за проникновение в коллектив института псевдоученых» (?! — С. Д.) отстранить Г. И. Карпова от поста директора33.

В свете данного постановления еще более удивительно решение того же органа от 19 июля 1941 года, которым утверждался персональный состав бюро Президиума ТФ АН СССР из четырех человек: Г. И. Карпова, как заместителя председателя Президиума, П. Азимова в качестве ученого секретаря бюро, а также И. П. Петрова, директора биологического института, и Х. Байлиева, бывшего директора Института языка и литературы, как членов Президиума34. Получалось, что, с одной стороны, Георгий Иванович по своему рангу в академической иерархии становился вторым лицом, а с другой,

непосредственно руководить развитием гуманитарных, прежде всего исторических, наук Туркменистана возможности уже не имел.

Пережить второе вынужденное расставание с институтом, своим родным детищем, было непросто. Заканчивалась эпоха довоенного Института туркменской культуры (из недр которого вырос Институт истории), располагавшегося в уютном одноэтажном здании по улице Гоголя. Многих, кто бывал в свое время в этом здании, приятно поражали две расположенные по обе стороны от входа скульптуры Е. Р. Трипольской — «Читающий туркмен» и «Читающая туркменка». Созвучные названию института и прекрасно выполненные, с точным воспроизведением всех деталей национальной одежды и иной этнографической атрибутики, пережившие землетрясение и ныне стоящие перед Музеем изобразительных искусств, они были специально заказаны для Института Карповым. Внутри здания не только директорский кабинет, но и все отделы были декорированы туркменскими коврами, а окна от жарких солнечных лучей прикрывали красивые тяжелые шторы. При желании из здания института можно было выйти в небольшой, но очень уютный зеленый внутренний дворик. И вот теперь из этого обжитого места, с которым было связано столько воспоминаний, Карпову предстояло перебраться в трехэтажную серую коробку напротив Ленинского скверика (в 1970-х годах на этом месте появился Дом политпросвещения, ныне дворец «Мекан»), построенную специально для ТФ АН СССР.

К раздумьям о делах академических добавлялась и отцовская тревога за сыновей. Старший, Виктор, уже отправился на фронт танкистом. Подходила очередь второго, Бориса, только что окончившего Ашхабадское художественное училище, и третьего, Георгия, которому шел семнадцатый год. Но вместе с естественным беспокойством Георгий Иванович, как истинный патриот, испытывал и гордость за своих детей. Об этом свидетельствует его обращение к командованию Красной Армии, опубликованное в «Туркменской искре» уже на второй день войны 35. В нем он не только говорит о сыновьях, но и, напоминая о своем боевом опыте в годы Первой мировой и Гражданской войн, а также при разгроме в 1922 году пяти басмаческих банд в Закаспии, предлагает себя в полное распоряжение командования, заверяет, что, несмотря на пятидесятилетний возраст, не отстанет от сыновей и выполнит любое поручение. Обращение подписано: «бывший красногвардеец». Впрочем, в рядах Красной Армии из семьи Карповых в годы войны были не только три сына Георгия Ивановича, но и его старшая дочь Лидия. Окончив эвакуированное

в Ашхабад Харьковское военно-медицинское училище и став лейтенантом медицинской службы, эта девушка, которой шел только девятнадцатый год, успела с июня 1944 года и до мая 1945 пройти и проехать военными дорогами Белоруссии, Литвы и Латвии сотни верст, была неоднократно отмечена правительственными наградами 36.

Осенью 1941 года в Ашхабад была эвакуирована часть факультетов Московского и Одесского университетов. Их преподаватели вели занятия в ашхабадских институтах, выступали с лекциями и докладами перед широкой аудиторией, принимали участие в работе местных научных учреждений, помогали аспирантам и соискателям в проведении диссертационных исследований, организовывали защиту уже завершенных диссертаций. В 1942 году по давно подготовленному (первый вариант еще в 1928 году37, второй — в 1935 году38), но, как говорится в ученом мире, «не оформленному официальнодиссертационно» исследованию на эвакуированном истфаке МГУ состоялась защита кандидатской диссертации Карпова. Работа под названием «Этнический состав туркмен» объемом в семь печатных листов была посвящена родоплеменной структуре туркмен — теме, проходящей красной нитью через все его научное творчество. Важность разработки данной темы подчеркивал в своем датированном

12 июля 1942 года отзыве на диссертацию Георгия Ивановича доцент МГУ, кандидат исторических наук М. Воеводский: «Детальное описание родоплеменного состава большого по численности народа (туркмен. — С. Д.) до сих пор никем не было произведено, и работа Г. И. Карпова несомненно будет использована в качестве конкретного примера процесса этногенеза... Г. И. Карпов в указанной работе проявил себя как очень квалифицированный и талантливый историк и ему без всякого сомнения может быть присуждена степень кандидата исторических наук». К сожалению, диссертационное исследование Георгия Ивановича не было опубликовано.

Другим памятным событием в эти годы жизни Георгия Ивановича стало участие в четырехмесячной экспедиции в северные провинции Ирана — Горган, Мазандеран и Хорасан. Экспедиция продлилась с 15 октября 1942 по 15 февраля 1943 года. Соседний Иран давно привлекал к себе Карпова, а непосредственным толчком к активизации изучения этой страны послужил сделанный еще летом 1941 года заказ председателя Совнаркома Туркменистана Худайбер-генова в спешном порядке (планировался ввод частей Красной Армии в Иран через Кавказ и Туркмению) подготовить «Краткий

обзор Ирана». В рекордный срок, за 4 дня, 37-страничный «Обзор» был готов. Он состоял из 18 пунктов, три из которых были посвящены иранским туркменам. Накануне тому же заказчику Георгием Ивановичем был передан аналогичный «Краткий обзор Афганистана». «Краткий обзор Ирана», сделанный по литературным источникам, руководству, очевидно, понравился, и Карпова решено было направить в Иран для сбора полевого материала.

Историко-этнографические материалы, собранные Карповым во время поездки в Иран, хранятся в Рукописном фонде Центральной научной библиотеки Академии наук Туркменистана в 14 папках, в каждой из которых от 20 до 130 листов. По словам самого Георгия Ивановича, сказанным им дочери Лидии позднее, этого хватило бы на две хорошие докторские диссертации. Одиннадцать маршрутов по иранским провинциям — это пять пухлых тетрадей карандашных записей, иногда с рисунками. Сюжеты некоторых из них свидетельствуют, что Карпов ценил юмор, который, видимо, не раз помогал ему преодолевать житейские невзгоды. Об этом говорит, например, рисунок сценки в традиционной персидской бане в селении Али-Абад, где, судя по веселой подписи, искусный банщик-массажист обрабатывает члена экспедиции, географа и геофизика Петрова, а на переднем плане такой же участи ждет Карпов. Об интенсивности работы, энергии и душевном подъеме Георгия Ивановича во время поездки, свидетельствует то, что, изучая первую из провинций, Гор-ган, он всего за девять дней сумел побывать в 14 селениях, основное население которых составляли туркмены.

К сожалению, ценные материалы Карпова по Ирану, имели, как правило, гриф «Для служебного пользования», хотя и в то время не содержали практически никаких секретов. Лишь после войны он смог опубликовать небольшую их часть39. Говоря об иранской тематике в исследованиях Карпова, хочется с позиций нашего времени отметить одно положение, которое мы встречаем в предисловии к его «Списку народностей Ирана». Обосновывая важность изучения Ирана и отмечая, в частности, отсутствие работ по демографии и этнографии этой сопредельной страны, он говорит и о богатстве ее экономических ресурсов, которые позволят внести «немалый вклад в развитие событий в пользу СССР и Ирана... при правильных взаимоотношениях (равноправности)»40 между нашими странами. В этих словах, сказанных в 1943 году, когда советские войска занимали Северный Иран, а английские — Южный, еще раз проявляется натура Карпова, его приверженность справедливости.

После Тегеранской конференции интерес начальства к южному соседу значительно уменьшился. Карпов сделал все, что мог, особой необходимости в нем, как в 1941—1942 годах, уже не было. К тому же шла планомерная коренизация руководства наукой в республике. Поэтому в апреле 1944 года происходит новая перестановка: заместителем председателя Президиума ТФ АН становится Х. Байлиев, а его место директора Института истории, языка и литературы занимает защитивший, как и Карпов, в 1942 году кандидатскую диссертацию П. Азимов. Георгий Иванович же продолжает работать заведующим отделом истории этого института.

Однако, как гласит народная мудрость, нет худа без добра. Уйдя с высокого поста, Георгий Иванович получил больше возможностей для реализации своих научных планов. Это ярко видно по количеству его публикаций. Если в 1944 году у него вышли две статьи в «Известиях ТФ АН СССР» 41 и был подготовлен созвучный времени оригинальный материал «К истории туркменских национальных формирований РККА», то уже в следующем, 1945 году, им были изданы брошюра «К истории туркмен-сарыков» (в Ашхабаде), книга «Туркменская ССР» (в Москве) и четыре научные статьи — «Турк-мены-огузы (Материалы по этногенезу туркменского народа)», «Историко-этнографические материалы по Туркмении и Ирану», «Родовые тамги у туркмен» и «Вакфы и силах-су (К вопросу об образовании церковных земель в Туркмении)». Кроме того, он подготовил еще три материала, в том числе статью «Туркмены», для 55-го тома БСЭ. Георгий Иванович выступил и в роли редактора фольклорно-литературной публикации «Сказок попугая». Правда, в 1946 году в связи с серьезной болезнью — медики установили у него сначала гипертонию, а затем рак пищевода — работоспособность Карпова снижается. Тем не менее Георгий Иванович продолжает вести активную научную работу в институте. Под его редакцией в Ашхабаде выходит первый том документов «Россия и Туркмения в XIX в.». В «Известиях ТФ АН СССР» он публикует статью по этнической истории туркмен42, а в «Советской этнографии» — анализ этнографической работы в Туркменистане в целом43. Некоторые же сданные для публикации материалы вышли уже после смерти Карпова. Над последней из обнаруженных автором данной статьи работой «К вопросу об экзогамии и эндогамии у туркмен» Карпов трудился за два месяца до своей кончины. На ней стоит дата — 25 января 1947 года.

Лишь в последний период своей жизни, в конце 1946 — начале

1947 года, Карпов работал дома, куда к нему приходили его сотруд-

ники и просто знакомые. Принимал он их в своем «кабинете» — небольшой однокомнатной пристройке, где стояли книги и лежали рукописи и которая нередко служила ему и местом отдыха, особенно, после того как перед своим отъездом в 1944 году на родину, в освобожденный от немцев Киев, Ольга Николаевна продала часть их небольшого жилья. Здесь же вечером 31 марта 1947 года Георгий Иванович и скончался. Смерть Карпова, несмотря на то, что все знали о его безнадежной тяжелой болезни, была все-таки неожиданной. Незадолго до нее он, выйдя во двор, разговаривал с жившей в одном с ним доме племянницей жены и выглядел, по ее словам, не хуже, чем в предыдущие дни. Затем Ольга Николаевна (она вернулась из Киева в конце 1945 года) позвала его ужинать, а через некоторое время ему стало плохо, и приведенная супругой подруга-врач констатировала смерть. Из детей Карпова рядом никого не оказалось: Георгий служил на Урале, Виктор и Лидия работали в Ургенче (Узбекистан), а Борис и Розалия, будучи в конфликте с мачехой, перешли жить в общежитие. Самый же младший из сыновей, шестнадцатилетний Владимир, не смирясь с новым появлением мачехи рядом с отцом и поддавшись юношескому максимализму, в конце того же 1945 года ушел из семьи. Поиски его отцом и старшими братьями результата не дали, и для Георгия Ивановича это стало еще одним ударом. Поэтому у некоторых из детей позднее возникла версия, будто их отец отравился. Думается, однако, что она не имеет под собой никаких оснований.

В похоронах Георгия Ивановича из близких кроме Ольги Николаевны участвовали Виктор, Лидия, Розалия и двоюродный брат Петр Тихонов. Георгий смог приехать с Урала уже после похорон.

2 апреля состоялось официальное прощание с покойным, проходившее в конференц-зале ТФ АН СССР. Гроб был выставлен на постаменте, над которым висел на стене большой ковровый портрет Сталина — того самого «отца народов», который сформировал систему, где людям, подобным Георгию Ивановичу, жить и творить было очень нелегко, а порой и невозможно.

В сопровождении двух духовых оркестров коллеги и товарищи целый квартал, до улицы Гоголя, несли гроб на руках, затем поставили на открытую машину, а люди шли сзади. Похороны прошли на городском, ныне закрытом, кладбище за железной дорогой. У могилы состоялся митинг. Но кто говорил и присутствовал на похоронах, кроме родственников, убитая горем Лидия Георгиевна не запомнила. Поминок не устраивали. Розалии, как самой младшей и неустроенной

из детей Карпова, правительство республики выделило 3000 рублей. По ценам того времени это были не Бог весть какие деньги. Решено было также выделить средства на памятник Георгию Ивановичу, но реализация этого решения надолго затянулась, а в следующем

1948 году произошло разрушительное ашхабадское землетрясение и стало не до памятников. Позднее об этом больше не вспоминали, как, практически, не вспоминали на официальном уровне и о самом Карпове. Через полгода рядом с отцом лег и его 25-летний сын Борис, потерявший здоровье на войне. На совместной могиле отца и брата Георгий и Лидия сами сделали простую кирпично-цементную выкладку и поставили металлический стержень с пятиконечной звездочкой — скромным символом наших воинов.

VI

Я постарался отобразить личность Г. И. Карпова как человека, ученого и общественного деятеля. Для науки прежде всего важна вторая из этих трех граней. И потому стоит еще раз остановиться на основных направлениях исследовательской деятельности Георгия Ивановича, хотя, учитывая их широкий дапазон, любая дифференциация в известной степени условна.

В первую очередь следует выделить работы общего плана, связанные с Туркменистаном, затем — работы более специализированные: по истории Туркменистана дореволюционного периода, истории Туркменистана советского периода, по этнической истории туркмен и их родоплеменной структуре, о туркменах за пределами ТССР, по более частным вопросам этнографии туркмен (родовые знаки-тамги, набеги-аламаны, мирабы и старейшины, религиозные верования и суеверия и т. д.), посвященные туркменскому фольклору, литературе и языку, исследования о народах за пределами Туркменистана и литературные опыты.

Последовательность в перечислении направлений тоже довольно условна. Скажем, такое направление, как этническая история туркмен и их родоплеменная структура, являлось лейтмотивом всего его научного творчества. Но, если судить лишь по вышедшим публикациям, оно ни по общему объему, ни по охвату тематики не может претендовать на первое место, так как большинство работ этого плана остались неопубликованными. Та же участь, увы, целиком или в

большей степени постигла и некоторые иные темы, связанные, например, с Афганистаном, Турцией и особенно с Ираном44.

Остановимся кратко на характеристике каждого из вышеназванных направлений. Общие работы представлены статьей «Туркмения и туркмены» (1929) и тремя монографиями Карпова: «Очерки по истории Туркмении и туркменского народа» (1940), «Прошлое и настоящее туркменского народа» (1942, в соавторстве с Л. Курбатовым) и «Туркменская ССР» (1945)45. Все они были написаны в зрелый период научной деятельности Георгия Ивановича и являются своего рода итогом его исследований. По стилю изложения они рассчитаны не только на ученых, но и на широкий круг читателей. Особенно интересна третья из названных монографий, изданная двадцатипятитысячным тиражом в Москве и предназначенная для всесоюзного читателя, еще слабо знакомого с одной из наиболее отдаленных и малоизученных союзных республик. Если в изданном в 1929 году «Очерке истории туркменского народа» академика В. В. Бартольда впервые представлена история Туркменистана и туркмен с древнейших времен до начала 80-х годов XIX века, то труды Карпова расширили эту хронологию до середины 40-х годов ХХ века, так как охватили период пребывания туркмен под властью Российской империи и первые два с половиной десятилетия советской власти.

Чем выделяются эти работы? В отличие от многих других советских авторов того времени, Карпов, касаясь арабского завоевания территории Средней Азии, в том числе Туркмении, отмечает не только его отрицательные, но и положительные последствия. Он рассматривает популярные среди туркмен религиозные трактаты «Муин аль-мурид» и «Ровнак уль-ислам» как важные письменные памятники XIV—XV веков, с точки зрения историка дает высокую оценку туркменскому эпосу «Коркуд-Ата», который, увы, всего через несколько лет, в 1952 году, решением ЦК КП(б)Т был заклеймен как «националистический» и «вредный в идеологическом отношении» и целых тридцать пять лет фактически пребывал в республике под запретом. В работах общего плана Карпов настоятельно подчеркивает важность изучения любимой темы — этнической истории туркмен, в том числе важность практическую. И действительно, научные знания в этой области, накопленные в первую очередь благодаря усилиям самого Карпова, сыграли свою роль в сложном процессе упорядочения в 20-х годах административной системы ТССР, когда порой «приходилось учитывать влияние племенных и родовых группировок»46.

Ни в одной из названных работ Георгия Ивановича, вышедших в период культа личности, нет славословий в адрес «вождя народов», хотя сноски на него, как и на работы Ленина, естественно, имеются. В то же время в его публикациях можно найти и ряд недочетов. Один из них — продиктованная тогдашней официальной исторической методологией сугубо отрицательная оценка так называемого колониального периода.

Дореволюционной истории Туркменистана из публикаций Карпова посвящены две статьи и две монографии. Это работы с большим разбросом тематики: о туркменах Хивинского ханства47 и восстании туркмен Тедженского уезда48, а также сравнительное исследование форм дарственных земель и водных паев на севере и юге Туркменистана49. Крупным явлением в исторической науке республики стал выход под редакцией Карпова сборника документов «Россия и Туркмения в XIX в.»50, который проложил путь к подготовке в будущем более узких в хронологическом отношении собраний документов. В то же время рукописных материалов из архива Георгия Ивановича по данному периоду, отличающихся еще большим тематическим разнообразием, набирается 35—40 папок. Вот лишь некоторые из них: «Хозяйственная жизнь Туркмении в IX—XI вв.», «Краткие сведения о Мешхед-и-Мисариане», «Материалы к истории древнего Мерва. Город и область», «Сельджукское движение в Туркмении в XI в.», «Колониальный период», «Переселение хозяйств б. Асхабад-ского уезда Закаспийской области (с 1891 по 1930 гг.)», «Забастовка каспийских моряков в марте-апреле 1907 г.» и др.

Естественно, целый ряд исследований Карпова связан с советским периодом. Теме Октябрьской революции и Гражданской войны в Туркмении посвящены вышедшие в 1940 году почти одновременно уже упоминавшаяся небольшая монография Георгия Ивановича и сборник воспоминаний участников тех событий под его редакцией. Событиям 1917—1919 годов в Закаспии посвящены собранные Карповым материалы из его личного архива.

По столь острому в свое время вопросу, как басмачество, имеются лишь две публикации. Они появились в 1926—1928 годах, когда после не очень продуманной земельно-водной реформы двух предшествовавших лет басмаческое движение разгорелось с новой силой. Это газетная публикация — отчет, а также рецензия на книгу об известном предводителе басмаческого движения Джунаид-хане51. С темой басмачества связаны и две папки материалов из архива Георгия Ивановича. Позиция, с которой он рассматривает данное

явление, квалифицируя его как политический бандитизм, отражала официальную установку того времени. (В последние пятнадцать лет в трудах некоторых отечественных авторов началась переоценка взглядов на басмаческое движение — вплоть до объявления его национально-освободительным, что, несомненно, является другой крайностью.) Конечно, нельзя забывать, что Карпов именно в эти годы работал на посту заместителя наркома внутренних дел республики и по своему положению должен был выступать (и, кстати, значительно чаще, чем другие) по данному вопросу. Характерно, однако, что, как только он в мае 1929 года перешел целиком на научную работу, всякого рода специальные материалы, напоминающие о басмачестве, в сфере его интересов не появляются.

При всей своей занятости на ответственных постах Карпов успевал не только следить за основными этапами строительства новой жизни, но и, как их активный участник, откликаться на многие из них. Так, в связи с подготовкой к земельно-водной реформе в периодической печати под рубрикой «Лицо нашего аула» появляются его обследования политико-экономического положения ряда туркмен-

<_> ' I ' <_> сл

ских селений Тедженского района52 и четырех аулов в окрестностях Ашхабада — Багира, Кипчака, Аннау и Янги-Калы53. В дальнейшем этот подход был более основательно применен Карповым при изучении колхоза «Большевик», подшефного Байрамалийскому институту хлопководства. Монографическое исследование с романтическим названием «Там, где было царское имение» и более четким, прозаическим подзаголовком «К истории колхоза «Большевик» Байрама-лийского района Туркменской ССР» (Байрам-Али, 193454) — первое такого рода в Туркмении и одно из первых в СССР — явилось в известной степени образцом историко-этнографических работ, которые в комплексе рассматривали историю, экономику и культуру того или иного селения, избранного в качестве объекта изучения. В 50-60-е годы это начинание получило широкое развитие в советской этнографии. К сожалению, как эта монография, так и ряд других объемных работ Карпова (о национальном размежевании, восстановительном периоде, социалистической реконструкции и т. д.), представляющих большой интерес в плане изучения жизни республики в 20-е — середине 30-х годов, остались в рукописи.

Несмотря на загруженность в годы войны масштабными исследованиями, связанными с Ираном и общей историей туркменского народа, Карпов не мог не обратиться к военно-патриотической теме. Результатом явилась большая статья «Туркменский народ в дни

Великой Отечественной войны». В ней автор подробно, с цифровыми выкладками, показывает героизм туркменистанцев на фронте и в тылу, делает исторические экскурсы в героическое прошлое туркмен, а как этнограф особо подчеркивает значение добровольной сдачи туркменками на нужды фронта традиционных, передаваемых из поколения в поколение и никогда не продаваемых украшений55. Тема Великой Отечественной войны отражена также в монографиях «Прошлое и настоящее туркменского народа» (раздел «Победа будет за нами!») и «Туркменская ССР» (солидный раздел «Советская Туркмения в дни Великой Отечественной войны»).

Член партии с 1920 года и активный борец за советскую власть и в России, и в Средней Азии, Карпов, естественно, не обошел в своих работах и историю компартии и комсомола республики. Поэтому, когда в годы войны возникла идея написать историю республиканской парторганизации, он горячо поддержал ее, предложив подготовленный ранее 108-страничный раздел «Компартия Туркмении в период восстановления народного хозяйства (1921—1925)»56. В 1940 году им был написан 59-страничный очерк «ЛКСМ Туркменистана»57. Впрочем, еще в 1927 году Карпов подготовил «Памятку секретарю аульной партячейки», изданную в переводе на туркменский язык, а в октябре 1940 года написал статью «Партия (КП(б) Т)» для подборки «ТССР», предназначенной для БСЭ.

Уже не раз отмечалось, что главное место в научном наследии Карпова занимают этнографические исследования. Многочисленные поездки по республике и беседы с множеством людей (чему весьма способствовало знание туркменского языка) позволили ему собрать большой и интересный полевой материал, который в сочетании с литературными и архивными данными послужил основой для десятков его работ. Быт туркмен, их традиционные обряды, обычаи и верования, внутренняя структура и взаимоотношения туркменских племен, четкое деление на которые сохранялось и в канун Октябрьской революции, — все это постоянно входило в спектр этнографических интересов Карпова. Особое внимание Георгия Ивановича привлекала родоплеменная система туркмен, лежавшая в основе их социально-экономических и историко-культурных традиций. Пониманию же им важности знания этнической истории туркмен и их родоплеменной структуры помимо всего прочего способствовало, несомненно, и то, что он еще в 1923 году возглавлял работу двух комиссий — по районированию Туркменской области (будущей республики) и по ликвидации казахско-иомудской враж-

ды (иомуды — крупное туркменское племя, занимающее запад и северо-запад Туркмении. — С. Д.), в 1925—1926 годах был председателем Комиссии по реэмиграции туркмен из Афганистана, а в 1926— 1929 годах — членом Комиссии по коренизации советско-партийного и административно-хозяйственного аппарата и по работе в кишлаке и ауле.

Поэтому, начиная с изданной в 1925 году брошюры о родоплеменном составе туркмен, Карпов ставил перед собой задачу дать по возможности максимум сведений о каждом из туркменских племен. А таковых у туркмен немало. В первом разделе брошюры — «Состав главнейших туркменских племен» — кратко освещается расселение и структура шести наиболее крупных племенных образований туркмен: теке, эрсари, иомудов, салоров, сарыков и гокленов. Во втором — «Племена и рода менее значительные» речь идет о двадцати трех этнонимах, в третьем — «Отуркменившиеся племена» — еще о четырех. При этом автор оговаривается, что пока не смог включить в работу еще несколько тюркоязычных племен «возможно одного корня с главнейшими туркменскими племенами» (огурджали, но-хур, мурча, аннаули, мехинди и др.). В четвертом разделе — «Общественно-политические группировки» (точнее было бы их назвать общественно-социальными слоями) — рассматривается положение в обществе таких противостоящих друг другу групп как иг («чистые» туркмены), гул (дословно «рабы» — потомки пленных персов, курдов и афганцев и ярым (дословно «половина» — полукровки от смешанных браков игов с гулами). В качестве приложения даны шесть подробных таблиц родовых делений вышеперечисленных основных туркменских племен и сводная таблица племен и родов, менее значительных в количественном отношении. В целом эта первая опубликованная научная работа Карпова, как отмечали двадцать два года спустя в некрологе о нем известные советские этнографы и историки М. О. Косвен и С. П. Толстов, «сразу завоевала ему известность среди специалистов и до сих пор остается наиболее полной сводкой сведений по этому вопросу»58. То же можно сказать и ныне.

Георгий Иванович успел опубликовать ряд статей и брошюр по отдельным вопросам этногенеза и этнической истории туркмен: «Родословная туркмен», «Салыры», «Осколки аланов», «Иомуды», «Туркмены-огузы», «К истории туркмен-сарыков», «О туркменах эсенхановского юрта» и др. Образцом такого рода публикаций может служить вышедшая в журнале «Советская этнография» (1947, № 3) через несколько месяцев после кончины автора большая статья о

туркменах-алили. Значительно больше аналогичных материалов объемом от 7 до 90 листов хранится в архивных папках Карпова. Он предполагал выпустить в свет 20 небольших книжек-брошюр по отдельным племенам. Косвен и Толстов назвали их маленькими монографиями и подчеркнули необходимость их скорейшего издания, ибо они «представляют ценнейший вклад в детальную разработку вопросов истории и этнографии туркмен» 59. Ни одна из них так и не напечатана до сих пор. И все же Карпов проложил тропинки для целого ряда московских и туркменистанских этнографов, которые во второй половине 40-х — первой половине 90-х годов имели отсутствовавшую у него возможность в течение нескольких лет не спеша изучать то или иное родо-племенное образование у туркмен.

Научные интересы Карпова, связанные с туркменами, не ограничивались границами ТССР. У него есть несколько работ о туркменах, живущих за пределами республики. Это опубликованная в 1929 году журнальная статья «Туркмены Северного Кавказа, Астраханской губ. и Таджикистана (Краткие исторические справки)»60, а также более подробный очерк «Ставропольские туркмены», подготовленный по заказу Северо-Кавказского крайкома ВКП(б) в 1936 году61. В этом очерке критически анализируются предшествующие труды дореволюционных и советских авторов, в том числе и статьи в туркменоязычной газете «Туркменистан» за 1925, 1929 и 1930 годы, более широко освещаются причины переселения части прикаспийских туркмен на Северный Кавказ, их взаимоотношения с соседними народами.

О туркменах за пределами СССР Карпову удалось опубликовать лишь упоминавшуюся статью «Историко-этнографические материалы по Туркмении и Ирану». Первый ее раздел посвящен истории древнего туркменского племени баят. Сначала автор останавливается на той его части, что расселилась по среднему течению Амударьи (Чарджоуская область) на границе с Узбекистаном. Затем переходит к баятам Каракульского района Бухарской области, а потом к баятам Ирана (до 7000 семейств), проживающим в районах Нишапура, иранского Азербайджана, в Тегеране и среди кашкайцев Парса. Упоминает он и о баятах Турции (16 селений) и Сирии. Карпов подчеркивает значительную роль, которую сыграли баяты в истории Северного Ирана и Малой Азии62, их тесную историческую связь с другими туркменскими племенами. Во втором разделе статьи — «Кызылбашские племена Ирана» — говорится о туркменских племенах, родственных живущим на территории Туркменистана (иомуды,

гоклены, алили, аннаули, сарыки и др.), но основное внимание сосредоточено на доказательстве туркменского происхождения племен авшар, бахарлу и баяндур из Кызылбашского племенного союза XIII—XVI веков, ныне не считающихся туркменами.

В архиве Карпова сведения об иранских туркменах собраны в ряде папок. В «Кратком обзоре Ирана», подготовленном им по поручению руководства республики летом 1942 года, три из восемнадцати небольших разделов носят названия «Туркмены-иомуды в Иране», «Туркмены-гоклены в Иране» и «Туркменские всадники на персидской службе» 63. Три страницы из шестидесяти занимает раздел «Туркмены» в «Списке народностей Ирана», составленном по возвращении из иранской экспедиции64. Сведения о туркменах провинций Горган, где раскинулась Туркменская степь и проживает основная масса иранских туркмен, и туркменах Хорасана встречаются и в других материалах. А набросок «Туркменская степь» (1945) свидетельствует о неосуществленном намерении Карпова написать большую специальную работу о туркменах Туркменской степи. Упоминание об афганских туркменах находим в составленном Карповым по поручению руководства республики в августе 1941 года «Кратком обзоре Афганистана». Там в разделе «Тюрки» он говорит об узбеках и родственных туркменистанским туркменах-эрсари, их численности и районах расселения65.

Отдавая приоритет этнической истории туркмен, Карпов уделял внимание и их традиционному быту. Таково, например, довольно скрупулезное исследование тесно связанного с его ведущей темой вопроса о родоплеменных знаках-клеймах — тамгах (в туркменоязычном варианте тагма). О них он в разное время написал две специальные статьи66. Волновали его как ученого-этнографа проблема калыма — традиционного выкупа за невесту, имевшая у туркмен-земледельцев непосредственную связь с правом землепользования67, уходящие в седую древность родового строя экзогамия и эндогамия68, практиковавшиеся до включения Туркменистана в состав Российской империи аламаны — грабительские набеги на сопредельные области Ирана69, символ женского затворничества — яшмак70, обряды, связанные с огнем71, родовые аксакалы72, народные развлечения73 и многое другое.

Как уже отмечалось, Карпов внес свою лепту в изучение туркменского фольклора, литературы и языка. Собранные им в 1922— 1936 годах в разных уголках республики образцы устного народного творчества были частично использованы в подготовленной совмест-

но с Н. Ф. Лебедевым и изданной в 1936 году в Москве книге «Творчество народов Туркменистана» (раздел «Песни»), а также в книге А. П. Поцелуевского «Рифма в произведениях Махтумкули» (примеры этнографических пословиц и поговорок). Туркменскому фольклору Георгий Иванович посвятил и две научные статьи74. Однако большая часть собранного ждет своего часа в архиве ученого 75.

Немало сделал Карпов для подготовки юбилея туркменского классика Махтумкули, который должен был отмечаться в 1942 году. Об этом опять-таки свидетельствует архив Карпова, в частности, рукопись его монографии «Эпоха Махтумкули»76, из которой в канун войны «Туркменской искрой» был напечатан лишь отрывок об отношении поэта к суфизму и о его поступлении в престижное медресе Хивы. Карпова интересовали и другие туркменские поэты (о них опубликованы или собраны разнообразные материалы): Сеиди, Зе-лили, Кемине, Магрупи, Кор-Молла, Кара шахыр, Курбан шахыр, Ходжакули.

Огромное практическое значение имел подготовленный Карповым совместно с Батыровым в 1938—1940 годах наиболее крупный для того времени (более 20 тыс. лексических единиц) «Русско-туркменский словарь». Он был впервые составлен на основе кириллицы, на которую туркменская письменность была переведена в 1940 году. Вышедший из-за войны и землетрясения лишь в 1948 году77, этот словарь оставался лучшим изданием такого рода вплоть до появления в 1986 году двухтомника, охватившего 77 тыс. слов.

Еще одно направление в научном наследии Карпова — историко-этнографическое исследование не туркмен, а других народов. О народах Ирана и Афганистана, а также некоторых иных регионов уже говорилось выше. Что касается самого Туркменистана, то национальным меньшинствам республики, составлявшим тогда в совокупности 250 тыс. человек (четверть всего населения), Карпов посвятил две публикации — одну общего плана (в которой, правда, почему-то не упомянуты азербайджанцы и белорусы)78, а вторую — специально по белуджам, с которыми он непосредственно столкнулся еще в 1923 году как участник правительственной комиссии по отселению некоторых национальных меньшинств от государственной границы 79.

Литературные опыты Карпова, включая пьесу «Кель», почти все навеяны мотивами туркменского фольклора или отражают бытовые реалии времени жизни ученого.

VII

Утром 2 апреля 1947 года в республиканских газетах были напечатаны некрологи и соболезнования в связи с кончиной Г. И. Карпова. «Туркменская искра» поместила фото Георгия Ивановича — улыбающегося, с зачесом назад, в пиджаке, широком галстуке и с неизменным орденом на левой стороне груди, и охарактеризовала его как человека, «отдавшего все свои силы на благо нашей Родины, на процветание Советского Туркменистана», как «крупнейшего специалиста в области истории, этнографии, фольклора», который «свою научную работу сочетал с работой по воспитанию и подготовке национальных научных кадров». Среди подписавших некролог первыми стоят фамилии Фонина и некоторых других членов Бюро ЦК КП(б)Т, которые в июле 1941 года отстранили Карпова от руководства исторической наукой в республике. Затем следуют фамилии ученых: академика Д. В. Наливкина, Т. Бердыева, М. П. Петрова, Б. А. Каррыева и др. В том же номере газеты мы видим соболезнования от руководства ТФ АН, Ашхабадского горкома КП(б)Т и Ашхабадского педагогического института.

Карпов был награжден орденами Трудового Красного Знамени Туркменской Республики и Знак Почета, медалями «За трудовое отличие» и «За доблестный труд в Великой Отечественной войне», почетными грамотами Президиума Верховного Совета ТССР. Все это были не юбилейные или должностные, а действительно заслуженные награды. Но, наверное, больше всего ценил Георгий Иванович присвоенное ему в 1944 году почетное звание заслуженного деятеля науки Туркменской ССР. Заслуженного перед народом, перед исторической и этнографической наукой республики. Им Карпов и отдал, по сути дела, свою жизнь. «Это был замечательный человек, воплотивший в себе все лучшие черты русского народа — интернационализм, доброту, стремление помочь людям, скромность, простоту, честность и добросовестность в работе», — сказал о Георгии Ивановиче автору статьи академик Академии наук Туркменистана Пейгам Азимович Азимов, в начале 40-х годов около трех лет проработавший вместе с Карповым в Президиуме ТФ АН СССР80. А известный этнограф Галина Петровна Васильева, которая и по сей день плодотворно трудится в Институте этнологии и антропологии РАН в Москве, вспоминает, как, впервые приехав в 1945 году в Ашхабад молодой аспиранткой, получила от Карпова доброе напутствие. Не имея еще никакого опыта по сбору этнографического материала

в Туркмении, она выбрала объектом своего исследования малоизученное горное племя нохурли. И Карпов, рассказав, насколько это интересная этническая группа и в какой красивой долине она живет, дал несколько полезных советов — с чего начать знакомство с нохурлинцами, к кому лучше всего обратиться при сборе материала по их истории и легенд о происхождении, назвал несколько имен почтенных аксакалов. «Мне были очень полезны его советы, — пишет Г. П. Васильева. — В 1946 г. я опять виделась в Ашхабаде с Георгием Ивановичем и он подробно расспрашивал меня, как идут мои дела... Память о нем осталась очень светлая: он был очень душевным, благожелательным человеком!»81.

Хочется верить, что придет время, когда труды Карпова будут изданы или переизданы и станут достоянием не только специалистов, но и всех интересующихся прекрасным краем, который зовется Туркменистан. А наряду с созданной в 90-е годы галереей портретов выдающихся личностей в истории этой страны появится галерея наиболее ярких представителей науки Туркменистана, внесших вклад в ее формирование и развитие. И среди них, конечно же, найдется достойное место Георгию Ивановичу Карпову.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 В редких фондах (РФ) Центральной научной библиотеки АН Туркменистана (ЦНБ АНТ) и Государственной библиотеки им. Азади (Ашхабад) в 1991 году хранилось в общей сложности более 160 папок с материалами Г. И. Карпова.

2 Туркмен Совет Энциклопедиясы. Ашгабат, 1982. Т. IV. С. 244.

3 Туркменская Советская социалистическая республика. Ашхабад, 1984. С. 136, 304, 306, 312, 315, 421, 454.

4 Таганов Ачилдурды. Наука Туркменистана в 1924—1951 годы. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Ашхабад, 1991.

5 Дочери Георгия Ивановича — Лидия Георгиевна (1925 г. р.), с которой мне посчастливилось познакомиться в мае 1991 года в ашхабадский период ее жизни, и Розалия Георгиевна (1927 г. р.), проживающая в Калининградской области, куда удалось съездить в ноябре того же года.

6 Академик АН Туркменистана П. А. Азимов и др. К сожалению, за сорок пять лет, прошедших со смерти Карпова до времени написания монографии, ушли из жизни большинство людей, лично знавших Георгия Ивановича.

7 О Карпове автору все же удалось опубликовать статью в одной из республиканских газет. См.: Демидов С. Жизнь посвятив Туркменистану // Туркменская искра, Ашхабад, 1994, 29 августа.

8 Воспоминания Байрама Ниязова (1899 г. р.), бывшего в 1926 году уполномоченным Чарджуйского окружного уголовного розыска. Написаны в 1964 году (архив автора).

9 Карпов Г. Племенной и родовой состав туркмен. Полторацк (Асхабад), 1925. Автор-составитель добросовестно перечисляет всех своих основных информантов, которые «при изучении на местах племенного деления... оказали огромную помощь» (С. 3).

10 Об этом пишет в своих коротких воспоминаниях о Карпове известный туркменский литературовед. См.: Кесэев М. Георгий Карпов // Эдебият ве сунгат, Ашхабад, 1988, 15 июля.

11 С 13 декабря 1995 года решением президента Ниязова газета переименована в «Нейтральный Туркменистан».

12 Оба эти института в декабре 1986 году торжественно (а у историков даже с игровыми сценами, подготовленными некоторыми секторами, в том числе и сектором этнографии, в котором я проработал много лет) отметили свой 50-летний юбилей. А в феврале 1998 года решением президента Ниязова Институт истории АН Туркменистана был слит с другим, карликовым, институтом и фактически прекратил свое существование.

13 Туркменоведение, 1927. № 1. С. 3.

14 Туркменоведение, 1931. № 1—2. С. 1—6.

15 Там же. С. 5.

16 За социалистическую Туркмению, 1932, № 1—2. С. 2.

17 Воспоминания бывшего начальника Байрамалийской МТС М. А. Ризаева. Составлены в 1966 году (архив автора).

18 Карпов Г. И. Восстание тедженских туркмен в 1916 г. (К изучению истории крестьянских восстаний в бывшей царской колонии). Ашхабад, 1935.

19 Творчество народов Туркменистана. Составление, перевод и примечания Г. И. Карпова и Н. Ф. Лебедева. М., 1936.

20 Туркменская Советская социалистическая республика... С. 421, 454.

21 Центральный Государственный Архив Туркменистана (ЦАГТ). Ф. Р-2. Оп. 12. Д. 314. Л. 158-162.

22 Двое самых старших — восемнадцатилетний Виктор и шестнадцатилетний Борис — уже выходили на самостоятельный путь; первый собирался жениться и поступать в танковое училище на Кавказе, а второй поступил в Ашхабадское художественное училище.

23 Рукописный Фонд Центральной Научной Библиотеки Академии Наук Туркменистана (РФ ЦНБ АНТ). Р-74.

24 Там же. Р-118, 88 л.; Р-31.

25 Там же. Р-7, Р-53, Р-15, Р-60, Р-12, Р-1 и т.д.

26 Там же. Р-146.

27 Там же. Р-125.

28 Там же. Р-38, Р-104.

29 Там же. Р-128.

30 Карпов Г. И. Очерки по истории Туркмении и туркменского народа. Ашхабад,

1940.

31 Карпов Г. И. Гражданская война в Туркмении (1918-1920). Популярный очерк. Ашхабад, 1940.

32 Автор статьи на собственном опыте знает, как туркменским этнографам (не в пример, скажем, московским), проводившим полевые исследования в 1960-х — первой половине 1980-х годов, приходилось прибегать к эзопову языку, чтобы отразить в своих работах племенную принадлежность туркмен того или иного региона. Официально считалось, что таковой уже не существует, хотя каждый первоклассник в сель-

ской местности знал не только свое племя, но порой и род. Кстати, в постсоветском Туркменистане тема племенной принадлежности также является своего рода табу.

33 Бывший партийный архив ЦК КПТ. Ф. 1. Оп. 1/3. Д. 37. Л. 37-38.

34 Там же. Ф. 1. Оп. 1/3. Д. 39. Л. 9.

35 Карпов Г. Отдаю себя в распоряжение командования // Туркменская искра,

1941, 23 июня.

36 См.: Валентинова Т. Сестра милосердия // Верный путь, Правдинск, 1998,

20 мая; Казаченко А. Гостья из Калининграда // Брюховецкие новости, ст. Брюховецкая (Краснодарский край), 2000, 26 декабря.

37 Карпов Г. И. Туркменские племена, 1928. См.: РФ ЦНБ АНТ. Р-73.

38 Карпов Г. И. Родовые деления туркмен, 1935. См.: РФ ЦНБ АНТ. Р-115.

39 Карпов Г. И. Историко-этнографические материалы по Туркмении и Ирану // Известия ТФ АН СССР, 1945. № 3, 4; он же. Гиляки Мазандерана // Советская этнография, 1946. № 1.

40 РФ ЦНБ АНТ. Р-11. Л. 3.

41 Карпов Г. И. Изучение этнографии в Туркмении // Известия Туркменского Филиала АН СССР, 1944. № 2, 3; он же. Туркменский народ в дни Великой Отечественной войны // Там же.

42 Карпов Г. И. О туркменах Эсенхановского юрта // Известия Туркменского Филиала АН СССР, 1946. № 3-4.

43 Карпов Г. И. Этнографическая работа в Туркмении // Советская этнография, 1946. № 1.

44 В библиографии упомянутой выше нашей монографии о Карпове приведены названия 91 публикации. Все же некоторые из них, очевидно, ускользнули от моего внимания. Неопубликованных, но подготовленных работ, судя по архивным материалам, хранящимся в РФ ЦНБ АНТ, более ста.

45 Карпов Г. И. Очерки по истории Туркмении и туркменского народа. Ашхабад, 1940; Курбанов Л., Карпов Г. И. Прошлое и настоящее туркменского народа. Ашхабад, 1942; Карпов Г. И., Школьников Е. Туркменская ССР. М., 1945.

46 Карпов Г. Туркмения и туркмены (Историко-этнографический очерк) // Туркменоведение, 1929. № 10-11. С. 37.

47 Карпов Г .И., Батцер Д. М. Хивинские туркмены и конец кунгратской династии (Материалы по истории туркмен). Ашхабад, 1930.

48 Карпов Г. К истории восстания 1916 г. в Туркмении // За социалистическую Туркмению, 1932. № 5-7; он же. Восстание тедженских туркмен в 1916 году...

49 Карпов Г. И., Башкиров А. В. Вакф и силах-су (К вопросу об образовании церковных земель в Туркмении) // Известия Туркменского Филиала АН СССР, 1945. № 5-6.

50 Россия и Туркмения в XIX в. Сборник документов. Т. 1. Ашхабад, 1946.

51 Итоги борьбы с басмачеством // Туркменская искра, 1926, 17 января; Рецензия: Медведев, Барабаш. По следам Джунаида // Туркменоведение, 1928. № 12. С. 129.

52 Карпов. Пути развития Тедженского района // Туркменская искра, 1925, 17 апреля.

53 Туркменская искра, 1925, № 157-160, 164, 166, 168, 175-177 и др.

54 РФ ЦНБ АНТ. Р-281.

55 Карпов Г. И. Туркменский народ в дни Великой Отечественной войны // Известия Туркменского Филиала АН СССР, 1944. № 1. С. 38.

56 РФ ЦНБ АНТ. Р-259.

57 Там же. Р-63.

58 Косвен М., Толстов С. Г. И. Карпов (189G—1947) // Советская этнография, 1947. № 3.С. 162.

59 Там же. С. 163.

60 Туркменоведение, 1929. № 8—9.

61 Очерк, скорее всего, опубликован не был. В архиве Карпова (РФ ЦНБ АНТ, Р-149) мною обнаружена лишь рукопись очерка объемом в 1 печатный лист.

62 Карпов Г. И. Историко-этнографические материалы по Туркмении и Ирану... С. 57.

63 РФ ЦНБ АН ТССР. Р-124. Л. 26-31.

64 Там же. Р-11. Л. 57-59; Р-32; Р-33.

65 Там же. Р-85. Л. 7-8.

66 Карпов Г. «Тагма»» (Родовые знаки у туркмен)» // Туркменоведение, 1929. № 8-9; он же. Родовые тамги у туркмен // Известия Туркменского Филиала АН СССР, 1945. № 3-4.

67 Карпов Г. И. «Калым» и его социальные корни // Туркменоведение, 193G. № 2-3.

68 К вопросу экзогамии и эндогамии туркмен. См.: РФ ЦНБ АНТ. Р-131.

69 Карпов Г. И. Аламаны (Набеги туркмен и их социально-экономические причины) // Туркменоведение, 1931. № 5-6.

70 О яшмаке см.: РФ ЦНБ АНТ. Р-71.

71 Карпов Г. Остатки огнепоклонства у туркмен // Туркменоведение, 1928. № 9.

72 Туркменские родовые аксакалы. См.: РФ ЦНБ АНТ. Р-6.

73 Материал к статье «Театральное прошлое туркменского народа» см.: РФ ЦНБ АНТ. Р-208.

74 Курбанов Ш, Карпов Г. Устное творчество туркмен // Туркменоведение, 1931. № 7-9; Карпов Г. И., Поцелуевский А. П. Туркменский колхозный фольклор // Советский фольклор. Вып. I. М., 1934.

75 РФ ЦНБ АНТ. Р-54. 40 л.; Р-67 (1935).

76 РФ ЦНБ АНТ. Р-37 (1941). 81 л.; Р-118.

77 Русско-туркменский словарь. Сост. Ш. Батыров, Г. И. Карпов. Под ред. Б. А. Кар-рыева, Х. Байлиева. Ашхабад, 1948. К языковедческим фондам следует отнести и материалы Г. И. Карпова по туркменской топонимии. См.: РФ ЦНБ АНТ. Р-15; Р-88.

78 Карпов Г. И. Национальные меньшинства ТССР (Краткие сведения о численном составе и историческом прошлом) // Туркменоведение, 1931. № 3-4.

79 Карпов Г. Белуджи (Краткий историко-этнографический очерк) // Туркменоведение, 1928. № 2.

80 Беседа состоялась в июне 1991 года. Пейгам Азимович горячо поддержал идею создания книги о Г. И. Карпове и издания сборника его работ.

81 Письмо автору данной публикации от 11 мая 2GG1 года.