CC BY
74
М. РАНЕВА-ИВАНОВА
Гётеборг, Швеция
ФУНКЦИЯ МАЙЕВТИКИ ХРИСТИАНСКОГО МОТИВА В «РАССКАЗЕ СТАРШЕГО САДОВНИКА» А. П. ЧЕХОВА
Если бы Иисус Христос был радикальнее и сказал «люби врага, как самого себя», то он сказал бы не то, что хотел. <...> Беда ведь не в том, что мы ненавидим врагов, которых у нас мало, а в том, что недостаточно любим ближних, которых у нас много, хоть пруд пруди1.
До сих пор прямые и скрытые отсылки к христианской литературе в «Рассказе старшего садовника» А. П. Чехова не являлись предметом исследования. Главная задача данного анализа — проследить, как христианские мотивы актуализируют чеховский текст.
«Рассказ старшего садовника» написан Чеховым в ноябре-декабре 1894 года и вышел из печати в рождественском номере газеты «Русские ведомости». В рассказе описывается случай, который происходит в апреле; время, скорее всего, ближе к Пасхе. В нем не случайно содержится мотив, важный в праздновании Рождества и Пасхи, — прощение.
Старший садовник Михаил Карлович рассказывает легенду, услышанную им когда-то от его бабушки-шведки. В этой легенде говорится об убийстве одного доктора и об оправдательном приговоре его убийце. С одной стороны, приговор разителен своей ошибочностью с юридической точки зрения, с другой — вся общественность города одобряет его. Убийцу доктора судят, но отпускают на свободу, несмотря на явные улики против него, так как никто не в состоянии поверить, что мог найтись человек, который способен пасть так низко, чтобы убить помогавшего всем
© Ранева-Иванова М., 2001
1 Чехов А. П. Полное собрание сочинений и писем: В 30 т. Письма: В 12 т. Т. 3. М., 1976. С. 36.
438
доктора. Очевидного убийцу не наказывают, так как все верят в доброе начало, которое заложено в человеке. За такую веру в человека Бог прощает все грехи жителям города.
Чехова всегда интересовали индивидуальная и общественная стороны тяжелейшего преступления — отнятия жизни другого человека2. «Рассказом старшего садовника» Чехов включается в дискуссию 80—90-х годов о смертной казни и нравственной ответственности правосудия.
«Рассказ старшего садовника» сфокусирован не на том, что убийство является самым низким падением, на которое способен человек, хотя в рассказе этот мотив присутствует. Не направлен фокус рассказа и на обсуждение конкретной судебной ошибки, хотя и этот аспект там тоже есть. На самом деле, в рассказе поставлена проблема самого наказания за преступление, которая рассмотрена с двух точек зрения — православно-христианской и социальной, как оппозиция «милость — правосудие».
В «Рассказе старшего садовника» главное место занимает легенда, которая выражает веру в человека и основана на библейском свидетельстве, что человек создан «по образу и подобию Божию» (Быт. 1:26). Христианский мотив актуализирует один из нравственных аспектов этой темы: самая высшая форма любви — любовь к врагу (агапе).
В отношении к легенде в рассказе есть ироническая дистанция3, благодаря которой мысль не высказывается прямо, а извлекается читателем. В порождении этого эффекта
438 а еЛдб^А-а^Лде^А
заключается функция майевтики (буквально в переводе с греч. «повивальное искусство»). Так еще в античности назвали «метод Сократа извлекать скрытое в человеке знание с помощью искусных наводящих вопросов»4.
Рассказ представляет собой полемический разговор о правосудии и об оправдательных приговорах в России, в котором участвуют старший садовник и покупатели, приехавшие
2 Писатель неоднократно обращался к этой теме в рассказах «Верба» (1883), «Драма на охоте» (1885), «Мечты» (1886), «В суде» (1886), «Спать хочется» (1887), «Пари» (1888), «Из Сибири» (1890), «Рассказ старшего садовника» (1894), «Убийство» (1895), «В овраге» (1899).
3 См.: Muecke D. С. Irony and the Ironic. London; New York, 1982.
4 См.: Советский энциклопедический словарь. М., 1980. С. 753.
439
на распродажу растений из оранжереи. В этом разговоре выдвигаются две противоположные точки зрения на наказание и помилование. Покупатели считают, что оправдательные приговоры к добру не ведут, что такие приговоры деморализуют массу, притупляют чувство справедливости у всех, так как люди привыкают к безнаказанности порока. По их мнению, необходимо придерживаться закона и строго наказывать за преступление.
Прямо противоположна точка зрения Михаила Карловича: он говорит, что «всегда с восторгом» встречает оправдательные приговоры, причем и тогда, когда суд по ошибке выносит оправдание подсудимому:
Я не боюсь за нравственность и за справедливость, когда говорят «невиновен», а, напротив, чувствую удовольствие. Даже когда моя совесть говорит мне, что, оправдав преступника, присяжные сделали ошибку, то и тогда я торжествую. Судите сами, господа: если судьи и присяжные более верят человеку чем уликам, вещественным доказательствам и речам, то разве эта вера в человека сама по себе не выше всяких житейских соображений? (343)5.
В доказательство своей точки зрения старший садовник рассказывает легенду об убийстве доктора, которую услышал когда-то в детстве. Завершив рассказ, он резко обрывает разговор и возвращается к своим обязанностям, не допуская никаких возражений со стороны собеседников.
Рассказ героя Чехова самой жанровой природой легенды допускает одновременно и достоверность, и вымысел. Претензия на достоверность (все это бабушка рассказывала) сомнительна: в ироничном контексте рассказа она отсылает к другому выражению («бабушка надвое сказала»6). Забегая вперед, отметим, что это же двойственное значение спорного дела выражается в композиции чеховского рассказа и амбивалентной фигуре старшего садовника.
В «Рассказе старшего садовника» не трудно выделить христианский мотив. Параллели между доктором, героем легенды, и Христом достаточно четки, и их довольно много.
5 Здесь и далее «Рассказ старшего садовника» с указанием в скобках страницы цитируется по изданию: Чехов А. П. Полное собрание сочинений и писем: В 30 т. Сочинения: В 18 т. Т. 8. М., 1977.
6 Или: «бабушка еще надвое сказала» (см.: МихельсонМ. И. Ходячие и меткие слова. М., 1994. С. 419; Бирих А. К., Мокиенко В. М., Степанова Л. И. Словарь русской фразеологии. Историко-этимологический справочник. СПб., 1998. С. 37).
440
Еще до непосредственного упоминания Христа в речи Михаила Карловича дана
ieäeiäÄgeääa aeiäQ Q "eÄeeäAäÖ eiAedÖEe &ANeQgääÄ" oÖieQÄ
оппозиция Бог — человек: «Веровать в Бога нетрудно. ...Нет, вы в человека уверуйте!». 39 Затем, после прямой отсылки к Христу, в тексте происходит актуализация его фигуры. Все самые важные отличительные черты Иисуса Христа оказываются присущими и доктору из легенды. Таким образом, легенда, которую Михаил Карлович рассказывает, чтобы разъяснить свою точку зрения, повествует о герое, который является имитатором Христа7.
Старший садовник с самого начала своего изложения дает повод для идентификации героя легенды. Михаил Карлович не помнит точно фамилии героя легенды. Поскольку жанр легенды предполагает широкое распространение, безымянность героя является недостачей, которая провоцирует слушателей определить, кто является ее героем: «Дело не в фамилии», — подчеркивает садовник. Описание доктора из легенды начинается со слов благодарности его профессии — он лечил людей, как это делал и Христос. Доктор так же, как и Христос, не местный в городке. Он пришел из другого края. Жители города, в котором он поселился, «были очень рады, что Бог наконец послал им человека, умеющего лечить болезни» (344). Доктор был милосердным и сочувствовал горю других. И не только это: доктор «любит всех!» Рассказчик легенды специально подчеркивает, что, хотя жители города были для доктора чужими, а не родными, он все равно любил их, как своих детей8. Более того, он не жалел для них даже жизни. Здесь возникает параллель — искупительная жертва Христа во имя прощения и спасения людей. Жители города считали доктора святым. Другая важная параллель — их смерть. Когда нашли мертвого доктора, поразились: «не ужас, а удивление застыло на его лице, когда он увидел перед собою убийцу». Так и Иисус не презирает своих убийц, а молится за них на кресте: «И когда пришли на место, называемое Лобное, там распяли Его и злодеев, одного по правую, а другого по левую сторону. Иисус же говорил: "Отче! прости им, ибо не знают, что делают"» (Лк. 23:33—34).
Такая же сильная, неописуемая скорбь, какую испытывали ученики Христа после Его смерти, овладела жителями
7 См.: Horst S., Daemmrich I. Themes and Motifs in Western Literature. Tübingen, 1987. P. 61.
8 Христос называет людей своими детьми, ср., например: «Дети! недолго уже быть Мне с вами» (Ин. 13:33).
441
города, когда они узнали о смерти доктора. Эта параллель важна еще тем, что жители города поступают с убийцей по-христиански, показывая любовь даже к врагам.
Однако, наряду с названными параллелями между доктором и Христом, имеются и некоторые элементы нарративного слоя рассказа, идущие вразрез с целью их использования. Старший садовник, с одной стороны, создает параллели, с другой — искривляет их. Так, чтобы убедить слушателей в своей правоте, старший садовник дает точные указания на ту систему, в которой его точка зрения приобретает свое оправдание. «Эта вера (вера в человека. — М. Р.-И.), — говорит он в начале, — доступна только тем немногим, кто понимает и чувствует Христа» (343). Упоминанием имени Христа садовник актуализирует другую систему, отличную от существующей законодательно-правовой. Преимущество этой альтернативной системы объясняется в конце легенды воспитательным значением помилования, основанного на вере в человека. Именно эта вера, заключает старший садовник, «побуждает любить и уважать каждого человека. Каждого! А это важно» (346).
440 а еЛдб^А-а^Лде^А
С другой стороны, старший садовник высказывается таким образом и добавляет такие детали, что сам подвергает сомнению то, что он создает. Например, Михаил Карлович считает, что история, которую его бабушка рассказывала по-шведски, по-русски выйдет не так красиво, не так изысканно. Иронический аспект заключается и в том, что вместо возможного в данном контексте сообщения об излечении больных садовник рассказывает о том, как доктор шел за гробом и плакал, когда у него умирал пациент. Ироничен комментарий Михаила Карловича по поводу всеобщей любви к доктору — отношение к нему лучше, чем отношение современников к Христу: доктора любили и уважали все: «взрослые и дети, добрые и злые, честные и мошенники». «Ну, далее, понятное дело, бабушка рассказывала, что даже лошади, коровы и собаки знали его и при встрече с ним изъявляли радость» (345). И все же «в одно прекрасное утро» доктор был найден убитым.
Из-за противоречивости дискурса, в котором существует христианский мотив, недостаточно его идентифицировать. Функция мотива выявляется в связи с композиционным целым рассказа. В «Рассказе старшего садовника» даны две вставленные одна в другую речевые ситуации. Внутренняя речевая ситуация напоминает проповедь, в которой легенда используется как «пример» (exemplum), аргумент
442
в споре. Внешняя ситуация, или обрамление рассказа, напоминает фарисейскую дискуссию, в которой фарисеи своими вопросами побуждают Иисуса к объяснениям9. Разница здесь в том, что садовник сам проявляет инициативу во вступлении в разговор и аргументации своей точки зрения. Функция христианского мотива раскрывается в связи с этой полемической ситуацией и риторическим выступлением рассказчика.
Степень участия рассказчика и повествователя в дискуссии разная. Участие повествователя в разговоре минимально. Он остается в тени на протяжении всего рассказа и выступает всего три раза. Первый раз — в экспозиции, в которой он вводит время и место действия, а также персонажей, в том числе и самого себя. Этот повествователь остается анонимным, представляя себя самого ничего не сообщающим местоимением «я»: «Покупателей было немного: я, мой сосед помещик и молодой купец». Второй раз повествователь появляется непосредственно после завязки. Здесь он выступает с единственной репликой, которая является реакцией на вступление садовника в разговор покупателей: «Мысль хорошая». Таким образом, первый рассказчик высказывает поддержку второму, но этим и ограничивает выражение своего мнения. Эта короткая фраза дает ход дальнейшему повествованию. В финале повествователь лаконично завершает сюжет, возвращая его туда, откуда он начался.
Рассказчик-герой представлен довольно обстоятельно. О нем повествователь сообщает больше, чем о других персонажах: называет его имя, происхождение, профессию, его достоинства и невинные слабости. Кроме того, его характеризует текст легенды.
Оба повествователя являются не только рассказчиками, но и действующими лицами. Этим создается довольно сложное соотношение двух рассказчиков, которое можно описать в терминологии Ж. Женетта10. Как герои оба рассказчика являются на миметическом11 уровне собеседниками. Как рассказчики они выступают на уровне диегезиса12.
9 Из этого подобия ситуаций не следует, что старший садовник уподобляется Христу.
10 См.: Genette G. Narrative Discourse: An Essay in Method. Ithaca, 1980.
11 что показывается (showing).
1еаё1аАдёааа аё(а£ £ "ёАёёаАаО ё(АёоОЁё ёАМё£дааА" оОЫ£А
443
Первый рассказчик выступает как гомодиегетический повествователь, так как он в то же самое время является и действующим лицом в той ситуации, которую он описывает. Второй рассказчик выступает как интрадиегетический повествователь, так как он является действующим лицом в рассказе, который рассказывается не им. Кроме того, он выступает еще и гетеродиегетическим повествователем, так как то, о чем он рассказывает, не является его историей. Эта повествовательная техника, которую использует Чехов, делает композицию его рассказа частью сюжета13.
Старший садовник демонстрирует превосходство над своими собеседниками: он выше других в иерархии, он «старший». Он претендует на абсолютный авторитет и «не терпит возражений». Рассказчик-повествователь компрометирует рассказчика-героя замечанием о невинных слабостях садовника: он сам себя называл «старшим, хотя младших не было»; у садовника было необыкновенно важное и надменное выражение лица; он не допускал противоречий и любил, чтобы его слушали серьезно и со вниманием.
Повествователь выступает по отношению к герою-рассказчику как ироничный наблюдатель. У него нейтральный, объективный взгляд на то, что он сообщает, чему он сам участник. Он свободен от морализма, он только пересказывает то, что рассказал другой герой.
В рассказе Чехова христианский мотив выполняет майевтическую функцию: он прежде всего ставит проблему, не навязывая читателю какое бы то ни было окончательное решение. Чеховский повествователь не высказывает ни отрицания, ни утверждения в обсуждении проблемы, которую поднимает. Читатели должны сами решить задачу. Чеховский текст не столько прокламирует любовь к врагу, сколько раскрывает отсутствие любви к ближнему в отношениях людей.
13 Под сюжетом понимается композиция событий и эпизодов произведения и их организация.
