CC BY
429
[взаимосвязь литературы и языка]
И. Н. Токарчук
ФУНКЦИОНИРОВАНИЕ ЧАСТИЦ В ХУДОЖЕСТВЕННОМ ТЕКСТЕ
(К ВОПРОСУ О СТИЛИСТИЧЕСКОМ ПРИЕМЕ И ИДИОСТИЛЕ)
IRINA N. TOKARCHUK FUNCTIONING OF PARTICLES IN LITERARY TEXT (ON THE ISSUE OF STYLISTIC DEVICE AND IDIOSTYLE)
Ирина Николаевна Токарчук
Кандидат филологических наук, докторант кафедры современного русского языка Института русского языка и литературы Дальневосточного государственного университета (Владивосток) ► tockarchuck.ira@yandex.ru
В статье рассматриваются функциональные возможности частиц как средств создания стилистических приемов в художественном тексте и особенностей идиостиля писателя. Анализируются стилистические функции частиц даже, просто, прямо, только и др. на материале романа Т. Соломатиной «Большая собака».
Ключевые слова: частицы, стилистические функции, стилистический прием, идиостиль.
This paper covers functional potentialities of particles as means of literary texts and peculiarities of writer idiostyle. Stylistic functions of the particles даже, просто, прямо, только and others are analyzed in the text of the novel «Big Dog» by T. Solomatina.
Keywords: particles, stylistic functions, stylistic device, idiostyle.
Одним из актуальных вопросов изучения слов такой интереснейшей части речи в русском языке, как частицы, является их функционирование в разных формах речи, в текстах различных функциональных стилей, жанров, композиционных типов. Данная сторона частиц, получившая название стилистического аспекта [12: 35], в настоящее время наименее изучена, несмотря на то что практически любое исследование семантики частиц, их прагматических, коммуникативных, синтаксических и других свойств обычно проводится на основе языкового материала, характеризующегося принадлежностью определенной сфере — кодифицированному языку в устной или письменной форме его реализации, разговорной или диалектной речи, диалогу или монологу и т. п. Такой дифференцированный подход, на необходимости которого настаивают Е. А. Стародумова [Там же] и А. Ю. Чернышева [15: 36-41] и которому следуют, впрочем, специально его не обсуждая, многие другие исследователи, представляется вполне естественным и оправданным, поскольку позволяет составить более полную и четкую картину функционирования того или иного слова или группы слов, в том числе установить их стилистические возможности.
Особый интерес в этой связи приобретает изучение функционирования частиц в текстах художественной литературы, в языке произведений отдельных авторов. Действительно, частицы — слова с емкой,
многоплановой семантикой, которая, проявляясь на разных смысловых уровнях, обусловливает, с одной стороны, функциональный потенциал каждой такой единицы в предложении, высказывании, тексте, а с другой — парадигматические отношения, в которые она вступает с синонимами, омонимами, функционально близкими словами. Благодаря этому, попадая в ткань художественного произведения, частица может становиться средством создания стилистического приема или претендовать на вхождение в систему средств индивидуального авторского стиля.
Основанием для такой оценки свойств частицы выступают следующие очевидные факторы. Прежде всего, это сравнительно высокая степень частотности употребления той или иной частицы в тексте одного или нескольких (всех) произведений писателя. Вторым обращающим на себя внимание обстоятельством является неравномерное распределение слова по тексту произведения, его «сгущенность», «серийность», по словам Ф. С. Бацевич [2: 241], в определенных частях, фрагментах текста. И наконец, в качестве третьего фактора может быть рассмотрено нестандартное, но типичное для данного автора употребление частицы, связанное с каким-либо нарушением ее синтагматики, отличающейся от обычной сочетаемости данного слова в высказывании или более широком контексте. Такого рода явления вряд ли имеют случайный характер, поскольку их яркая выраженность и типичность говорят об определенной стилистической на-груженности, коммуникативной эффективности данных единиц, «работающих», в свою очередь, на регулятивность и коммуникативную эффективность всего художественного текста.
Наиболее изученной в этом плане является проза Ф. М. Достоевского, в языке романов и повестей которого широко представлены все вышеперечисленные особенности функционирования частиц. Произведения писателя насыщены частицами, причем некоторые являются его «излюбленными», по мнению Е. А. Иванчиковой, словами [7: 214] — например ведь, даже, -то и др. Обилие и разнообразие частиц и сочетаний с ними является отличительной чертой языка
этого писателя, задачу постижения специфики которой и ставили перед собой многие исследования, чьи результаты позволяют составить целостное представление о манере использования этих лексем и способах их включения в семантико-синтаксическое пространство текста, установить закономерные соответствия особенностей функционирования частиц художественным задачам Ф. М. Достоевского (см., напр.: [1, 2, 5, 6, 7, 8, 9]).
Представляется, что имеющийся опыт изучения функционирования частиц в идиостиле Ф. М. Достоевского позволяет более или менее определенно наметить возможные методические пути исследования роли частиц в художественном тексте и соотнести их с результатами пока немногочисленных работ, содержащих наблюдения над употреблением частиц в произведениях других авторов. Так, в работе Е. А. Николаевой рассматривается «союз-частица пусть/пускай», организующий концессивно-модусные предложения, которые активно употребляются в языке поэзии Х1Х-ХХ вв. и в том числе в стихотворениях Е. А. Баратынского, где «пусть-модель — это не столько средство поэтического синтаксиса, сколько концепт-модель, устанавливающая принципы и мотивы его личностного мировидения» [10: 16]. В работах Н. Н. Гурьевой анализируются особенности функционирования частицы вот в языке произведений М. Е. Салтыкова-Щедрина [4].
К изучению употребления частиц в произведениях современных писателей, а именно — в прозе С. Довлатова обращается О. А. Бирюкова. Сосредоточивая внимание на семантико-прагма-тических особенностях наиболее часто встречающихся частиц — даже, именно, как раз и какой-то, исследователь доказывает, что имеющаяся в значении каждого из них оценка содержания высказывания по отношению к норме используется С. Довлатовым с целью изобразить ненормативность ситуации либо предмета / лица и соответствует доминанте его творчества [3]. Наши наблюдения показывают, что индивидуальность «почерка» другого современного прозаика — А. Битова в ряде его повестей и рассказов во многом определяется использованием показателей неопределенности и в том числе частицы как бы,
которая может быть квалифицирована как специальное стилеобразующее средство в языке данного автора (см. подробнее: [13]).
Приведенные выше факты позволяют говорить об особенностях авторского стиля, в котором существенное место отводится частицам. При этом необходимо иметь в виду, что частицы разной семантической природы, попадая в художественный текст, могут получать и различную стилистическую нагрузку, а кроме того, могут использоваться и без таковой, реализуя те свои свойства, которые им присущи в языке безотносительно к сфере его бытования. Наши наблюдения (возможно, имеющие фрагментарный характер) над функционированием частиц в художественных прозаических и поэтических произведениях говорят скорее о том, что частицам, включающимся в лексико-семантическую и синтаксическую организацию художественного текста, более свойственно становиться средством создания стилистического приема. Так, нами отмечены разнообразного характера повторы с частицами просто, прямо, почти, только, даже и др., предназначение которых во многом обусловливается заложенным в частице семантико-прагматическим потенциалом; возможность участия данных частиц в организации композиции текста произведения или его значимой части; использование частиц с разговорной окраской, как известно, для эффекта естественности диалога, а также маркировки прямой и несобственно-прямой речи персонажа (см. подробнее: [14]), диалектных частиц — для воссоздания атмосферы определенного говора (например, архангельского — в тетралогии Ф. Абрамова «Братья и сестры») и т. д.
Примером того, как автор может пользоваться семантико-прагматическими возможностями частиц, обеспечивая требуемый коммуникативно-стилистический эффект путем включения их в определенный стилистический прием, является, на наш взгляд, одно из произведений современного писателя Т. Соломатиной — «Большая собака». Яркой особенностью данного романа, в отличие от других произведений этого автора, является активное использование частиц — как
разговорных, так и межстилевых, становящихся средствами достижения выразительности.
Прежде всего следует остановиться на различного характера и предназначения лексических и синтаксических повторах, в которых значимую роль играет та или иная частица. Так, достаточно распространенным в художественной речи приемом является употребление повторяющейся частицы просто в ответных репликах полемического диалога — реального или воображаемого, где она репрезентирует точку зрения говорящего, отвергающего предположение или мнение собеседника, способствует отстаиванию позиции говорящего, особенно если это связано с каузацией, когда приводятся более очевидные, естественные аргументы, опровергающие усложненную трактовку ситуации собеседником, например: — ... Ну а чем тебе Гера не угодил? / — Мажор! Сидит вальяжно, смотрит нагло, ключики от папиной машинки на пальчике покручивает. ... И еще он высокомерный надутый павлин, этот твой Герочка!... / — Да какой же он надутый павлин? Скорее уж ты, мамочка, курица-скандалистка! Герман просто сел на табуретку, после того как ты предложила присесть, просто смотрел тебе в лицо во время отнюдь не светской с твоей стороны беседы, просто держал ключи от машины в руках. Эффект, создающийся сходным синтаксическим строением предикатных групп, заметно усиливается благодаря выражаемому частицей смыслу.
Другой прием связан с тем, что повтор частицы способствует организации композиции части текста, благодаря чему может создаваться цикличность или кольцевое обрамление. Частицы (сочетания частиц) в подобных случаях заметно дистанциированы — разделены довольно продолжительными участками текста, но благодаря одинаковому характеру сочетаемости и семантической общности более узких контекстов обеспечивают связность акцентуируемого смысла (смыслов). Например: Вообще-то с Аниным папой легко. Хотя не он ее дядя. Он — всего лишь муж ее тети. А вот с мамой Ани, которая ее тетя, не очень. ... «Миша, и вот ты сейчас уедешь, наприглашав родни, а мне с ними занимайся, да?» «Наприглашенная родня» — это всего лишь
Настя, ее родная племянница, и с «ними» не особо надо заниматься. Ну, во всяком случае не так, как занималась небогемная Настина мама-учительница,... каждый день ходила на рынок и покупала много свежих фруктов и водила девочек по утрам на море, а по вечерам — в город. Хотя Настина мама Ане не тетя, а всего лишь жена дяди. ... Вот они с Аней всего лишь двоюродные сестры, но очень любят друг друга, и если чем и обливают, то только водой из шланга. ... и все, что их связывает, — всего лишь воспоминания о тех прекрасных летних «разведках» их некогда общей породы. В представленных выдержках из 17 страниц второй части романа, общий объем которой 68 страниц, сочетанием всего лишь активизируются уступительно-противительные отношения в случаях всего лишь муж ее тети / жена дяди / двоюродные сестры. При этом оценка обозначаемого выделяемым частицами компонентом признака как незначительного меняется в контексте всего фрагмента на противоположную ('пусть не родственник, не тетя, не родные сестры — но это не так мало'). Эти контексты употребления всего лишь отличаются от последнего, где отсутствует уступительно-противительная конструкция и где частицы действительно маркируют компонент со значением незначительности. Таким образом в целом формируется противопоставление, показывающее значительность, важность того, что было в детстве, но представляется малозначительным во взрослой жизни.
Иную роль в композиционно-смысловой организации текста выполняет частица прямо, одно из значений которой связано с оценкой некоторого признака ситуации (обычно времени, места, образа действия) как не соответствующего норме или ожиданиям. Повтор компонента с этой частицей, сопровождающийся его парцелляцией, акцентуирует внимание на психологической напряженности ситуации, связанной с предчувствием плохого, создается ощущение фатальности, обреченности, которую нельзя отменить. В данном случае можно говорить и о кольцевом обрамлении текстового фрагмента, выделенного с помощью сочетания прямо сейчас, использующегося в первом и последнем предложении: Что-
то невозможное должно произойти прямо сейчас. Настолько невозможное, что его суровая важность уже затмевает собой совокупность впечатлений от всего пережитого, да плюс лет десять наперед авансом. Настолько важное, что невозможно определить — хорошее оно или плохое. Настолько сильное, что — страшно. Настолько страшное, что «вкусно», «страшно» и «замечательно». Что-то настолько вкусное, и даже сладкое хорошее, и даже замечательное важное-преважное плохое и страшное произойдет прямо здесь, в их летнем Сиротском переулке. Прямо сейчас, когда толстый и глупый . Витька . тащит за ней бидон с шелковицей (Т. Соломатина. Большая собака). Компонент прямо здесь еще более усиливает эффект неизбежности происходящего, уточняя не только время, но и место предрекаемого страшного события.
Содержание нескольких приведенных выше примеров из романа Т. Соломатиной объединяется фигурой главного действующего в этих эпизодах лица — девочки пяти-семи лет (за исключением первого с частицей просто). Этим фактором, очевидно, и определяется одна из важных для автора задач — показать специфику детского мироощущения и мышления, для стилизации которого, наряду с другими лексическими средствами, синтаксическими конструкциями, логикой развертывания текста, привлекаются частицы. Особенно четко данное стремление автора прослеживается в первой части романа, где сформулированную выше общую функцию выполняют частицы даже, просто, только, прямо, еще, уже, пусть, хоть, все-таки, вот и нек. др. Каждая из них обнаруживает определенную связь с присущими детскому мировосприятию параметрами, в центре которого находится сама пятилетняя Поля, со своим маленьким, понятным, уютным миром, часто пересекающимся с огромным и прекрасным, таким интересным, что дух захватывает (частицы даже, прямо, вот, целый), но, по мнению взрослых, иногда опасным, чужим миром, в котором всего и много, и мало (частицы еще, уже, даже, аж, хоть, хотя бы, пусть, только, лишь, всего) и узнаванию которого всегда открыто сознание ребенка, стремящееся объяснить новое
через известное, несложное, естественное (частицы просто, всего лишь, ведь).
Чаще других частиц в первой части романа встречается, причем обычно «серийно» — несколько раз в рамках одного фрагмента, даже — на 44 страницах 45 раз, их которых 42 употребления извлечены из несобственно-прямой, реже — прямой речи или внутреннего рассуждающего монолога, ведущегося от 1-го лица, принадлежащих Поле, либо из несобственно-авторской речи, спроецированной на интерпретацию внутреннего состояния и мыслей персонажа-ребенка (только 2 употребления могут быть квалифицированы как собственно авторские, выражающие точку зрения «взрослого» рассказчика, и 1 употребление отмечено в диалогической реплике взрослого персонажа — мамы). Это слово, значение которого связано с выделением из ряда однородных признаков (или предметов, ситуаций) одного, оцениваемого как необычного, наименее ожидаемого [11: 14], помогает градуировать понятия детской картины мира, выражая состояние открытости и удивления всему, что существует вокруг, например: ... посреди всех этих запахов, звуков, вкусов, обрывков калейдоскопических мыслей и фантастических представлений главенствует Дик. Его заветная собачья полоска — между глаз и по носу. Его необычные человеческие глаза. Но не такие, как у Пустобреха, Буси или даже бабушки;... из картошки появляется не только картошка, но еще и стебли, и листья, и синие ягоды, и даже колорадский жук. А сама картошка появляется там, откуда она никуда и не исчезала — под землей; А сейчас Поле не смешно, как бывает смешно или грустно без значений и даже без слов с дедушкой или с Витькой и под. Критерии же такой градации, основы сопоставления предметов, явлений, признаков определяются в каждом случае в соответствии с собственной «системой координат» главной героини.
Частица даже используется в тексте романа при выражении или активизации различных типов смысловых отношений, среди которых наиболее типичны отношения общего и частного, где маркировка частного как неожиданного, необычного подчеркивает всеохватывающий характер
общего [11: 16], что существенно для интерпретации восприятия ребенком, в частности, окружающих его людей: Полю обожает весь переулок, ... Даже старик Пустобрех, гроза собственных внуков, никогда не отказывает Поле, если ей войдет в голову блажь идти за мидиями в пять утра; Все окаменевают ... от страха .... Никто не ахает в этой немой сцене, даже всегда излишне голосистая Полина мама. Даже Витька перестает всхлипывать и пищать ... Все просто выпадают из места действия и под. Все примеры отражают видение развивающихся ситуаций глазами Поли, несмотря на доминирование в его вербализованной подаче языковых средств, соответствующих скорее манере «взрослого» (автора, рассказчика).
Не менее характерны для рассматриваемого романа контексты с даже, выражающей или активизирующей отношения высокой степени проявления признака, например: Ужас содеянного обрушивается так внезапно и так мощно, что даже слезы катятся из глаз, как у древней Буси; Очень хороший магазин, этот гэдээр. Ни разу еще дедушка не вернулся из этого гэдээра без полных чемоданов чего-нибудь совершенно удивительного. Такого, чего нет даже в московском ГУМе, где она с бабушкой побывала этим летом и под.
Частица даже во многих контекстах вступает во взаимодействие с другими частицами, например с только: Бабушку Витьки Бусю все боятся, хотя «... она добрая, когда ее никто не видит. И еще она все время плачет, когда одна. Чистит картошку и плачет. Полет грядки и плачет. Поливает огурцы в теплице и плачет. Даже не замечает, что плачет. Плачет, а как только кто-то приходит — перестает. Только при мне плачет. Наверное, я умею быть невидимой»; Дик никому не смотрит в глаза. Даже Бусе. Только Поле. Издалека. Когда Поля смотрит в глаза Дика. Издалека и под. — частица только в значении единственности показывает исключительность признака, акцентируя внимание на осознании Полей своего особого положения среди знакомых, соседей и близких ей людей, придающего ей ощущение уверенности в себе, чрезвычайно важного для ребенка. В отличие от контекстов, описывающих Полю, при обсуждении Витьки
частицы только и лишь показывают его ограниченные возможности и желания ('незначительно, мало'), ср.: ... внизу стоит толстый неуклюжий большой Витька, друг и сосед, не умеющий лазать по деревьям.. Ему нельзя, потому он и не умеет. ... Витьке еще и нельзя загорать. Даже в такую жару, расслаивающую пространство в растрепанную прибоем медузу, на Витьке длинные штаны, застегнутая рубаха с рукавами и панамка пенсионерского фасона. Он бел, рыхл, и ему можно гулять только по Сиротскому переулку. Он дико завидует Поле и если чего и вожделеет в этот миг, то лишь полного бидона шелковицы, висящего рядом с подружкой.
Таким образом, при учете имеющегося опыта изучения функционирования частиц в текстах художественных произведений и результатов собственных наблюдений можно заключить, что частицы оказываются весьма востребованными средствами достижения довольно разнообразных стилистических эффектов, базирующихся на индивидуальных семантико-прагматических возможностях каждой частицы, которые реализуются в пределах высказывания или на уровне текстовых отношений. Потребность в той или иной частице либо группе частиц может определяться как частными коммуникативными задачами автора, решающимися в рамках некоторой части художественного текста, так и общей идеей или целью всего произведения. В таких случаях частицы могут становиться особым стилеобра-зующим средством, характеризующим авторскую манеру письма, однако гораздо чаще, по нашему мнению, они выступают в качестве средства создания стилистического приема.
ЛИТЕРАТУРА
1. Арутюнова Н. Д. Язык и мир человека. М., 1999.
2. Бацевич Ф. С. Семантика обманутого ожидания: слово даже у Ф. М. Достоевского // VERBUM: язык, текст, словарь: Сб. науч. тр. Екатеринбург, 2006. С. 239-247.
3. Бирюкова О. А. Семантико-прагматические функции и стилистические возможности частиц в художественном тексте (на матер. прозы С. Довлатова): Дис. ... канд. филол. наук. Владивосток, 2007.
4. Гурьева Н. Н. Частица вот как средство межфразовой связи в структуре художественного текста: на матер. произведений М. Е. Салтыкова-Щедрина // Неполнозначные слова:
история, семантика, функционирование: Сб. науч. тр. Тверь, 1997. С. 90-101.
5. Иванчикова Е. А. О «двуголосых» синтаксических конструкциях в текстах Достоевского // Словарь. Грамматика. Текст: Сб. ст. М., 1996. С. 377-386.
6. Иванчикова Е. А. Писатель и норма (из наблюдений над синтаксисом частицы даже) // Синтаксис и норма. М., 1974. С. 249-266.
7. Иванчикова Е. А. Синтаксис художественной прозы Достоевского. М., 1979.
8. Караулов Ю. Н. Предикация и неопределенность?// Словарь. Грамматика. Текст: Сб. ст. М., 1996. С. 387-395.
9. Муминов В. И. Стилистические функции частиц в романе Ф. М. Достоевского «Идиот»: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. Владивосток, 2009.
10. Николаева Е. А. Концессивно-модусные предложения с союзом-частицей пусть / пускай в языке поэзии: Автореф. дис. . канд. филол. наук. Казань, 2000.
11. Стародумова Е. А. Словарная статья частицы даже // Словарь служебных слов русского языка / Отв. ред. Е. А. Стародумова. Владивосток, 2001. С. 14-19.
12. Стародумова Е. А. Частицы русского языка (разноа-спектное описание). Владивосток, 2002.
13. Токарчук И. Н. К вопросу о семантике и стилистических свойствах частицы как бы // Смысловое пространство текста: Матер. межвуз. науч.-практ. конф., 2005 г. Вып. 5. Ч. 1. Лингвистические исследования. Петропавловск-Камчат., 2006. С. 44-53.
14. Токарчук И. Н. Стилистические возможности частиц // 85 лет высшему историческому и филологическому образованию на Дальнем Востоке России: Матер. науч. конф. Кн. 2. Литература, язык, культура. Владивосток, 2004. С. 193-200.
15. Чернышева А. Ю. Проблемы функционирования частиц в сложном предложении: Автореф. дис. . д-ра филол. наук. М., 1997.
