CC BY
1343
ВЕСТНИК САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
Сер. б. 2007. Вып. 4
О. В. Печенина
ФУНКЦИИ РЕАЛЬНОГО, ВООБРАЖАЕМОГО И СИМВОЛИЧЕСКОГО В КОММУНИКАТИВНОЙ МОДЕЛИ СТРУКТУРНОГО ПСИХОАНАЛИЗА Ж. ЛАКАНА
Ж. Лакан - довольно странная фигура во французском структурализме. Его нельзя считать «чистым» философом ввиду того, что его суждения во многом основываются на психоаналитическом опыте, но Лакана нельзя воспринимать и как «чистого» психоаналитика, т. к. он всегда опирался на историю мысли, которая протекала «вне Фрейда» - психиатрию, сюрреализм, философию1. Философские устремления молодого Лакана во многом обуславливались преобладающими интеллектуальными веяниями современной ему Европы, а именно бергсоновским интуитивизмом, феноменологией и экзистенциализмом. Выступая против традиционных ассоцианистских концепций, сводящих духовную жизнь человека к элементарным реакциям, Лакан считает нужным заметить, что истина для психотерапевта связана «с непосредственностью живого человеческого переживания, она есть ценность, связанная с порывами мистики, правилами моралиста, путями аскета, равно как и с находками мистагога (лицо, возглавлявшее обряды в мистериях - О. Я.)»2. Уже в самом начале своего творческого пути Лакан элиминирует принцип реальности, считая, что на его основе создаются лишь всевозможные сциентистские предрассудки, тогда как настоящая реальность складывается из совокупности объектов желания бессознательного. В этот период французский аналитик активно использует наработки гегелевской философии о «несчастном сознании», сартровский концепт «изначальной нехватки» человеческой реальности, а также такие понятия философии Хайдеггера, как «заброшенность» и «зияние». Постепенно, замечая вырождение психоанализа в простую совокупность приемов, Лакан задается целью обосновать научный характер психоанализа. Знаменитый римский доклад 1953 г., содержащий положение о структурированности бессознательного как языка, принято считать началом структуралистского периода деятельности Лакана, методологический базис которого составляют структурная лингвистика Ф. де Соссюра, русский формализм в прочтении Р. Якобсона и «структурная антропология» К. Леви-Строса. Аналогия между бессознательным и языком, предполагающая расчлененность и формоупорядоченность языковых механизмов, делает возможным рациональное, логическое, а стало быть, научное познание психических процессов. Таким образом, «если "ранний" Лакан был близок к феноменологии с ее антисциентизмом и установкой на интуитивное постижение объекта, то Лакан "поздний" обратился к проблемам языка и структуралистской интерпретации проявлений бессознательного»3.
Если Фрейд изменил образ человека, представив его как существо расщепленное, чье поведение детерминируется инстинктивной природой бессознательного, то Юнг, наряду с инстинктами, уже исследовал и отдавал приоритет социо-культурной и символической природе бессознательного. Лакан же, несмотря на декларацию своей приверженности идеям Фрейда, предпринял радикальную ревизию классического психоанализа, дебиоло-гизировал его и сместил исследовательский акцент в область языка. Его опыт прочтения
© О. В. Печенина, 2007
психоанализа есть прочтение философское4. Для него человек - существо принципиально внеприродное, формирование которого целиком происходит в сфере культуры, а влечения являются символическими культурными образованиями. «Субъект рождается в символическое» - вот одна из самых значимых формул Лакана. Не биологические инстинкты, но только язык конституирует человека как субъекта. Биология, полагает Лакан, преломляется для нас через язык, поэтому не имеет смысла говорить о каком-то теле, предшествующем языку. Бессознательное имеет отношение не к биологической потребности, но к культуре и социализации. Поэтому оно не хаотично, как считал Фрейд, а упорядочено и структурировано языком. «.. .По ту сторону речи, в бессознательном, - говорил Лакан в 1957 г., - психоаналитический опыт обнаруживает цельную языковую структуру. Мы предупреждаем тем самым, что представление о бессознательном как некоем седалище инстинктов придется пересмотреть»5.
Языковая структура бессознательного предполагает, что оно может быть «прочитано», интерпретировано как текст. Это означает, что болезнь, психический конфликт или симптом всегда зашифрованы в языке, следовательно, средствами языка должно осуществляться и лечение. В докладе «Инстанция буквы в бессознательном, или судьба разума после Фрейда», прочитанном в Сорбонне в мае 1957 г., автор структурного психоанализа по-новому осмысливает языковой знак. Главное в знаке, считает Лакан, не означающее и не означаемое, а черта между ними. Эта черта символизирует отделенность бессознательного как хранилища означаемых от сознательной речи как системы означающих. При этом соединение означающего с означаемым невозможно осуществить, точка их схватывания всегда мифична, поскольку означаемые всегда находятся в состоянии блуждания, соскальзывания. Таким образом, «скользящее означающее» становится главенствующим принципом лакановской интерпретации бессознательного: «смысл "настаивает" на себе именно в цепи означающих, и ни один из отдельных элементов этой цепи не "состоит" при этом в значении, которое он в момент речи способен принять»6. Логика означающего - скольжение от означающего к означающему, от слова к слову.
В такой коммуникации с неизбежностью встает вопрос «кто говорит?», осмысление которого приводит Лакана к пересмотру понятия субъекта. Картезианский субъект классической философии самопрозрачен, выступает в качестве наиболее безусловного и достоверного начала бытия, в качестве последней инстанции, проверяющей посредством сомнения всякие суждения о мире и самом себе. Cogito есть гарант внешней действительности, ее сущностных характеристики объективности. Субъект Декарта утверждает истину бытия. Лакан уходит от понимания субъекта как центральной и цельной данности. В знаменитом декартовском «я мыслю», полагает он, о я все же не дается никакого четкого представления. Я лишь указывает на субъект акта высказывания, но не означает его. В качестве говорящего о самом себе, субъект делает себя объектом своей речи и поэтому не может совпасть с самим собой, отсюда знаменитое лакановское «я не есть там, где я мыслю». Меня означаемого нет в момент моего говорения, когда развертывается игра означающих. Это расхождение, эта пропасть, этот пробел в цепи означающих и становится основанием субъекта. Поэтому Лакан говорит не о сознательном субъекте мышления, а о бессознательном субъекте речи, структурированном базовой нехваткой, нарушением непрерывности в реальном, существующем только через отрицание любых устойчивых соответствий, связей и систем. Этот отрицающий лакановский субъект может быть сопоставим с декартовским сомневающимся субъектом с тем главным отличием, что он никогда не доходит до точки, где удостоверяет самого себя в качестве незыблемого основания, от которого
может отталкиваться познание. Он остается расщепленным и децентрированным и в этом смысле является прямой противоположностью картезианскому или феноменологическому субъекту, организованному предшествующей целостностью сознания.
Лакан вводит новое понимание не только природы субъекта, но и структуры психики. Он конструирует третью топику и говорит о трех регистрах в человеческой психике - реальном, воображаемом и символическом. Они появляются не хронологически, а только все вместе, ибо каждый из них возможен только за счет появления двух других - все вместе они завязываются в борромеев узел7.
Реальное (réel) - это доязыковое бессознательное, которое находится за пределами языка, не может быть пережито в опыте, категорически противится символизации и, стало быть, находится по ту сторону символического. Это нечто бесформенное, аморфное, весь недифференцируемый комплекс ощущений, впечатлений и состояний, который ребенок стихийно переживает, находясь в материнской утробе. После рождения человек сталкивается с миром объектов, с «не-Я», что переживается весьма болезненно, поэтому в течение всей жизни индивид постоянно стремится вернуться к исходному состоянию. Такое стремление Лакан назвал «потребностью». Сфера потребности, которая никогда не может быть удовлетворена, постоянно гнетет человека, окончательно утверждает перманентную нехватку существования. Реальное травматично, поскольку встреча с ним никогда не может состояться в полной мере.
Воображаемое (imaginaire) - это комплекс идентификаций и представлений человека о самом себе, вырабатываемый с целью обретения иллюзии целостности, синтеза и автономии «Я». Воображаемое формируется на самой ранней, доязыковой стадии развития личности. «"Я" жаждет слиться с "другим", причем ребенок не имеет четкого представления о том, где он, а где - другие, так что его "Я" характеризуется разорванностью, каковая сохраняется у человека в течение всей жизни. По сути, это иллюзорное самоконструирование личности, обусловленное действием реального»8. Период формирования воображаемого Лакан назвал «стадией зеркала» (stade de miroir), поскольку в это время ребенок начинает отождествлять свое ранее воспринимаемое разрозненным тело с целостным и оформленным отражением в зеркале. Этот этап одновременно есть момент перехода от воображаемого к символическому, поскольку первое не существует вне второго: воображаемое всегда уже структурировано символическим. Собственный порядок воображаемого Лакан иногда называет «воображаемой матрицей», в которой уже осуществляется приписывание собственного образа символическому порядку дискурса. Образ, созданный в это время, сохраняется на всю жизнь. Человек демонстрирует его как в интимно-личностном общении, так и в социально значимых ситуациях. Именно этот фиксированный образ, отчуждающий «Я-идеал» предстает перед психоаналитиком, который в итоге обязан его развенчать.
Символическое (symbolique) - третий регистр в структуре психики - Лакан вводит, исходя из «символической функции», структурирующей отношение родства в структурной антропологии К. Леви-Строса и теории обмена дарами М. Мосса. «Поскольку основная форма обмена в человеческом обществе - обмен словами, использование дара речи, поскольку закон и структура немыслимы вне языка, то символическое обладает лингвистическим измерением»9. Именно именование, гшя и представляет собой функцию символической идентификации, находящейся в соответствии с установленным законом. Образ закона всегда отождествлялся с именем Omifa. «Имя Отца» - это уже не биологический отец из концепции Фрейда, а носитель символической функции, которая, напротив,
разрывает симбиотичеекие, биологические и аффективные узы и вводит ребенка в область всего социального, культурного и законного. Лакан часто говорит о том, что символическое предшествует появлению на свет субъекта, что субъект рождается в символическое, однако в строгом смысле слова ребенок входит в символическое в стадию Эдипова комплекса. «Законы языка и общества начинают укореняться внутри ребенка по мере того, как он принимает отцовское имя и отцовское "нет"»10.
Имя Отца, стало быть, и является символическим порядком, тем Другим, посредством которого субъекту репрезентируются смыслы культуры и открывается пространство культуры. Лакан начинает говорить о другом в 1930-е гг. Сначала речь идет просто о другом человеке, но потом другой постепенно раздваивается на другого (autre) и Другого (Autre). Если первый появляется на стадии зеркала как образ собственного Я, занимает свое место как фантазм в воображаемом, то второй приписан символическому порядку, с которым имеет дело функция речи: «Другой - место, в котором конституируется речь»11. Речь и язык всегда принадлежат Другому. Место Другого - общепринятые формы речевой практики, дискурс большинства, способы артикуляции реального, предлагаемые языком и культурой. Он предполагает радикальную инаковость, которая не может обнаружиться в порядке воображаемого. Под влиянием Другого субъект конституируется как субъект речи, а бессознательное как язык. Отсюда, пожалуй, самая известная формула структурного психоанализа: бессознательное субъекта - есть дискурс Другого.
Желание человека также оформляется как желание Другого. Сферу желания составляют влечения реального, измененные и преобразованные экзистенциальным присутствием Другого; все они сводятся к признанию со стороны Другого: «.. .желание человека получаст свой смысл в желании другого - не столько потому, что другой владеет ключом к желаемому объекту, сколько потому, что главный его объект - это признание со стороны другого»12. Л быть признанным - значит существовать. Поэтому психоаналитик в ходе терапии должен занять то место в символическом, с которым клиент отождествляется, т. е. место Другого. Это положение, из которого субъект видит себя таким, каким ему хочется, чтобы его видели другие. «В качестве места проекции Я-идеала он (психоаналитик О. П.) может понять желание клиента и обеспечить ему доступ к этому пониманию - за счет эффектов смысла, обусловленных интерпретирующей речью»13. Установление связи с Другим есть один из важнейших критериев, на основе которых определяется завершение анализа.
Еще один, пожалуй самый важный, критерий окончания терапии - момент «перехода» желания в знание, слияния реального и символического в точке достижения окончательной идентичности. В полной мере это невозможно, но это то, к чему всегда следует стремиться. Для достижения этой цели, по Лакану, необходимо пройти две стадии аналитического процесса: интерпретацию симптомов и переход за фантазм.
Вслед за Фрейдом Лакан считает симптом неким компромиссом, возникающим в результате конфликта между желаниями, который может навести на след бессознательного. «Симптом целиком разрешается в анализе языка, потому что и сам он структурирован как язык; что он, другими словами, и есть язык, речь которого должна быть освобождена»14. Он имеет природу метафоры и, будучи метафорой, оказывается вписанным в текст, предъявляемый аналитику. В ходе психоаналитического сеанса симптом выговаривается, бессознательное проговаривается, и аналитик должен уметь слышать это, точно рассчитанным образом вводя символы симптома в семантические резонансы своих замечаний.
Вторая стадия - «переход за фантазм» - является финальным моментом психоаналитической терапии. Фантазм - это бессознательный сценарий получения удовольствия, план
и способ удовлетворения желаний реального, о которых субъект ничего не знает. Если симптом является таким означающим, которое может быть истолковано и проанализировано, то фантазм всячески противится истолкованию. Он не ориентирован на коммуникацию, на понимание Другого, но, напротив, предполагает неполноту Другого и перечеркивает его. «Мы охотно анализируем и истолковываем симптомы, например оговорки, но мы настолько сильно находимся во власти фантазма, что не способны признаться в испытываемом при этом наслаждении»15. В какой бы форме не выражался сознательный запрос, бессознательное взаимодействие терапевта и клиента всегда основывается на фантазме. «Поскольку фантазм представляет собой не действие и не событие, а эффект смысла в чистом виде, то различие целей участников терапии проходит не в плоскости Воображаемого и Реального, а в семиотических стратегиях, определяющих желание»16. Именно желание есть тот объект, на который нацелены поиски терапевта. Распознав симптомы клиента, аналитик пытается увидеть за ними основной фантазм как сущность наслаждения, блокирующего понимание и дальнейшее истолкование, а также желание, структурированное этим фан-тазмом. Переход за фантазм связан с тем, что субъект дистанцируется от этого фантазма, осознает его нарциссический характер, а на месте симптома создается новый фантазм, который становится «не просто бессознательным сценарием получения удовольствия, но также и моментом истины - такой точкой совпадения Символического с Реальным, в которой субъект достигает окончательной идентичности (в идеальном варианте -О. II.) себе самому»17. Таким образом, аналитик символически удовлетворяет и реально фрустри-руст желание субъекта, которое в своих бесчисленных вариациях по сути всегда сводится к одному - быть объектом желания Другого и заполнить внутреннюю пустоту как нехватку реального в Другом.
Лакан отказывается рассматривать языковую коммуникацию в терминах языка-знака. Такая модель характеризуется жесткой корреляцией знаков языка с той реальностью, которую они обозначают, т. е. фиксацией означающего по отношению к означаемому. В этом случае знаковое сообщение-сигнал остается привязанным к функции передачи действия и никогда не становится символом коммуникации само по себе. Знаковый характер коммуникация может носить только по отношению к животному миру. Человеческая речь устроена согласно другим принципам - ее главная функция - символизирующая, имеющая своей главной целью не только сообщить и передать закодированную информацию, но «трансформировать субъект, которому она адресуется, установив его связь с субъектом, от которого она исходит, т. е. создав эффект означающего»18. Проблематизация связи знака и значения в концепции Лакана приводит к выявлению в каждой конкретной ситуации уникальных условий обозначения, которые могут пролить свет на смысл тех или иных проявлений бессознательного, а соответственно, к отрицанию предъявления, анализируемому заранее заданных толкований. А это значит, что истина, рождающаяся в аналитической коммуникации, всегда межсубъектна и достижима лишь в диалогическом общении.
С признанием поля речи единственной средой, в которой может протекать такое общение, связано различение речи пустой (parole vide) и речи полной (parole pleine). Пустую речь Лакан связывает с бытием в сфере воображаемого, с созданием себя как объекта, с отчуждением и конструированием своего существования для другого. Этот другой и представляется психоаналитику впервые и говорит с ним, по ходу анализа попадая в плен очередных объективаций. Поэтому Лакан пишет, что «искусство аналитика должно...состоять в том, чтобы постепенно лишать субъекта всякой уверенности, пока не рассеются последние призраки ее»19. Но для этого психоаналитику необходимо уметь
слышать действительно значащее в речи субъекта, искусно расставляя пунктуацию в его дискурсе. Если аналитик попадает в план реализации субъектом пустой речи, то коммуникация оказывается мнимой и вместо терапевтического эффекта наступает лишь очередная объективация с новым воображаемым образом.
Интересно, что пустую речь может продуцировать не только пациент, но и сам аналитик. Лакан хорошо понимал, что современный ему психоанализ, превратившийся в формальный процесс передачи техники, является уже не инстанцией освобождения и помощи, но инстанцией власти, насильственно навязывающей субъекту образы, структуры и символы собственной мифологии20. Отсюда постоянное введение Лаканом инноваций в аналитический процесс, стремление расшатать закостенелую систему, сделать ее подвижной и динамичной. Так, немотивированное молчание аналитика воспроизводит элемент реального как опыт чистой негативности. Когда же вопрос субъекта приобретает форму речи, которая сама в себе уже содержит ответ, аналитик вступает в коммуникацию, тем самым санкционировав изреченное в качестве истинного. Это - конкретная практика сближения в анализе реального и символического. А короткие психоаналитические сеансы были призваны соединить символическое с воображаемым. Окончание анализа, по Лакану, должно наступать непредсказуемо, подобно смерти. Это роковое завершение может иллюстрировать собой вторжение реального в ряды воображаемых объективаций, пошатнуть сложившийся образ Я и вызвать на поверхность новые символические порядки бессознательного, которые в дальнейшем можно интерпретировать и прорабатывать.
Схождение реального, воображаемого и символического в одной точке преследует главную цель психоанализа - появление истинной речи и осознание субъектом своей истории в ее соотнесенности с неким будущим. Лакан называет ее истинной, поскольку она ближе всего подходит к желанию. В пустой речи субъект отчужден от своего желания. Пустая речь формирует воображаемое измерение языка, за которым кроются лишь фан-тазмы, полная же - символическое. Поэтому главный метод работы с пустой речью - это анализ сопротивления, а с полной - символическая интерпретация. Только полная речь формирует пространство подлинной коммуникации. Вся психоаналитическая работа, по сути, сводится к созданию условий для реализации полной речи, т. е. речи, наполненной смыслом, наполненной символами, правильная дешифровка которых может привести к пониманию. Это есть глубинный герменевтический акт.
Лингвистическая концепция бессознательного Ж. Лакана, как и неординарная личность самого мэтра, оказали мощное влияние на целое поколение французских интеллектуалов, во многом стимулировав интерес к междисциплинарному исследованию психоаналитических проблем со стороны гуманитарных наук. В разные годы семинары Лакана посещали К. Леви-Стросс, М. Мерло-Понти, Л. Альтюссер, Ю. Кристева, Ж. Делез, Ж. Бодрийяр, Р. Барт, Ж. Дерридаи другие ученые, многие из которых впоследствии стали основателями структурализма и постструктурализма в современной философии. Важность учения Лакана заключалась в том, что он пересмотрел психоаналитическую теорию без ссылки на понятие классического субъекта и представил бессознательное как текст, организованный дискурсом Другого, который поддается прочтению и редактированию. Однако нельзя сказать, что идеи Лакана безоговорочно принимались. Вокруг них разворачивались ожесточенные споры, которые порой вынуждали ближайших учеников Лакана принимать идеи его оппонентов. Так, Ф. Жорж критиковал лакановскую концепцию с точки зрения экзистенциализма за формализованные, «объективистские» способы постижения человека, которые не могут быть аутентичными21. Ф. Рустан указывает на невозможность сведения
бессознательного как предела, лишенного какой-либо структурированности, к языку22. Вполне понятно, что столь громкий резонанс в философской мысли могут вызывать только концепции с большим новаторским потенциалом в области решения целого спектра значимых проблем. Концепция структурного психоанализа Ж. Лакана входит в их число.
' Рудинеско Э. Жак Лакан / Пер. Т. А. Михайловой // Логос. 1999. № 5. С. 203.
2 Lacan J. Ecrits. Paris, 1966. P. 79.
3 Дьяков A. В. Проблема субъекта в постструктуралистской перспективе. (Онтологический аспект). М., 2005. С. 445.
4 См.: BoothbyR. Freud as Philosopher: Metapsychology after Lacan. Routledge, 2001.
5 Лакан Ж. Инстанция буквы в бессознательном или Судьба разума после Фрейда / Пер. А. К. Черноглазова// Московский психотерапевтический журнал. 1996. № 1. С. 26.
6 Там же. С. 33.
7 Борромеев узел представляет собой три связанных друг с другом кольца. Каждое кольцо связано с двумя другими. Если одно кольцо убрать два других гоже освобождаются. Это символизирует как независимость каждого кольца, так и их зависимость друг от друга. Узел назван в честь миланской семьи Борромео, чьим символом кольца были в XIV в.
s Дьяков А. В. Указ. соч. С. 457.
» Мазин В. А, Введение в Лакана. M., 2004. С. 135.
10 Дьяков А. В. Указ. соч. С. 458.
11 Мазин В. А. Указ. соч. С. 123.
12 Лакан Ж. Функция и поле речи и языка в психоанализе. М., 1995. С. 38.
13 Калина Н. Ф. Основы психоанализа. М., 2000. С. 244.
Там же. С. 39.
15 Марков Б. В. Знаки бытия. СПб., 2001. С. 272.
16 Калина Я. Ф. Указ. соч. С. 243-244.
"Там же. С. 253.
lg Лакан Ж, Указ. соч. С. 66.
" Там же. С. 22.
20 О критике психоанализа как властной структуры см.-.Делез Ж., Гваттари Ф. Капитализм и шизофрения. Анти-Эдип. М., 1990.
21 George F. L'Effet' Yau de Poêle de Lacan et des lacaniens. Paris, 1979.
22 RoustangF. ...Elle ne lâche plus. Paris, 1980.
Статья принята к печати 24 декабря 2006 г.
