CC BY
182
обязаны были платить государству подати, то есть налоги, и неподатные - освобожденные от этой повинности. Податные - крестьяне и мещане.
В переносном смысле «неплательщики» - это люди «больной совести», страдающие от собственного бессилия, невозможности помочь народу, чьими защитниками в силу образования и положения должны быть. Процессу формирования и бытования в литературе типа «неплательщика» способствовало обостряющееся у представителей русской интеллигенции чувство вины, долга перед своим народом, чье положение приковывало пристальное внимание общества. См. об этом подробнее: Шпилевая Г.А. Образ «неплательщика» как авторская социорефлексия в русской литературе второй половины XIX - начала XX вв. // Художественный текст и культура: материалы междунар. науч. конф., 2-4 окт. 2003 г. - Владимир, 2004. - Вып. V - С. 140-145.
Библиографический список
1. Бак Д.П. История и теория литературного самосознания: творческая рефлексия в литера-
турном произведении. - Кемерово: Изд-во Кеме-ров. гос. ун-та, 1992. - 81 с.
2. ВересаевВ.В. Собр. соч. в 5 т. - Т. 1. - М.: Правда, 1961. - 478 с.
3. ГоловкоВ.М. И.С. Тургенев - Л.А. Полонский - Я.В. Абрамов: концепция эволюционного развития общества как феномен интеллектуальной истории // И.С. Тургенев: вчера, сегодня, завтра. Классическое наследие в изменяющейся России. Материалы международной научной конференции, посвященной 190-летию со дня рождения и 125-летию со дня смерти писателя. Вып. 1. -Орел: Изд-во Орловск. гос. ун-та, 2008. - С. 3-10.
4. ДобинЕ.С. Герой. Сюжет. Деталь. - М.; Л.: Советский писатель, 1962. - 408 с.
5. Скобелев В.П. Поэтика рассказа. - Воронеж: Изд-во Воронеж. гос. ун-та, 1982. - 155 с.
6. Тюпа В.И., Бак Д.И. Эволюция художественной рефлексии как проблема исторической поэтики. // Литературное произведение и литературный процесс в аспекте исторической поэтики. - Кемерово: Изд-во Кемеров. гос. ун-та, 1988. - С. 4-15.
УДК 882.09
Васина Светлана Николаевна
Московский городской педагогический университет
vasenochek@mail.ru
ФУНКЦИИ ПОВЕСТВОВАТЕЛЯ И РАССКАЗЧИКА В ПРОЗЕ В.М. ГАРШИНА
В статье автор рассматривает противопоставление двух вариантов освещения событий: изображение событий от третьего лица (повествователь) и от первого лица (рассказчик). В произведениях Гаршина выявлена важная закономерность: рассказчик проявляет себя в формах изложения событий от первого лица, а повествователь — от третьего.
Ключевые слова: Гаршин, повествователь, рассказчик, событие, субъект.
Одна их проблем литературоведения -это разграничение категории повествования с основными субъектами изображения и речи (повествователем и рассказчиком). В нарратологии не делается подобного разделения, так как оба понятия заменяются одним общим наименованием - нарратор. И.П. Ильин пишет: «Для современных наррато-логов, разделяющих в данном случае мнение структуралистов, понятие нарратор носит сугубо формальный характер и категориальным образом противопоставляется понятию “конкретный”, “реальный автор”» [2, с. 282].
Н.А. Кожевникова не разделяет эти два понятия, используя в своей книге их как синонимы.
Исследователь говорит, что повествование «облекается» то в форму первого лица, то третьего. «В форме первого лица передается рассказ свидетеля или участника событий, его жизнеописание, исповедь» [3, с. 28]. Кожевникова подчеркивает, что возникает иллюзия подлинности, правдоподобия, но возможности такого рассказчика ограничены. «В форму третьего лица повествование облекается тогда, когда повествователь находится вне той жизни, о которой повествует, рассказывает о том, чему не был свидетелем. Внимание направлено не на рассказчика, сколько на изображение действительности» [3, с. 28]. Исследователь отмечает: личность повествующего уходит на второй план, в центре возникает точка зрения на события.
102
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ № 4, 2010
© Васина С.Н., 2010
Н. Д. Тамарченко говорит о трех подходах к решению этой задачи: во-первых, противопоставление двух вариантов освещения событий: изображение событий от третьего лица (повествователь) и от первого лица (рассказчик) (В.Е. Хали-зев, Р. Уэллек и О. Уоррен); во-вторых, идея неустранимого присутствия автора, который выражает свою позицию через «скрытого автора» (повествователя) и «рассказывающего персонажа» (рассказчика) (У Бут, Б.О. Корман); в-третьих, характеристика типов «повествовательных ситуаций» (условий, в которых повествуют разные субъекты) (П. Лаббок, Ф.К. Штанцель).
При изучении поэтики повествования Г аршина мы в большей степени склоняемся к первому подходу, но с учетом всех существующих точек зрения на эту сложную задачу. Такая теоретическая основа необходима еще и потому, что до сегодняшнего дня проблемы поэтики повествования в прозе Гаршина не изучены с достойной полнотой и глубиной.
В прозе Г аршина мы встречаемся с примерами изложения событий как рассказчиком, так и повествователем. В рассказе «Очень коротенький роман» герой (он не представляется) ведет диалог с невидимым читателем. Поэтому складывается впечатление, что рассказчик передает разговор с собеседником. Герой излагает события во время прогулок по городу. Он задает себе вопросы: «В самом деле, зачем я брожу по пустой набережной?» [1, с. 74]; «Пойду ли я домой?» [1, с. 75]. Но изначально герой обращается не только к себе, а ведет диалог с собеседником, которому сначала представляется: «Я должен представиться читателю. Я молодой человек на деревянной ноге. Быть может, вы скажете, что я подражаю Диккенсу; помните: Сайлас Бег, литературный человек с деревянной ногой (в романе “Our common friend”)? Нет, я не подражаю: я действительно молодой человек на деревянной ноге» [1, с. 74]. Как видно из приведенного отрывка, это не просто знакомство с читателем, это еще и незримый диалог, в котором собеседник не отвечает на поставленный вопрос о герое из романа Диккенса. Рассказчик опускает реплику читателя о подражании, а сразу отвечает, что не является подражателем литературного персонажа. Далее в рассказе будет приведен один диалог с репликами с обеих сторон: «Времена крестовых походов прошли; рыцари исчезли. Но если любимая девушка скажет вам: “это кольцо я!”
и бросит его в огонь пожара, ну, хоть самого большого пожара, положим Фейгинской мельницы (как это было давно!), - разве вы не броситесь, чтобы его достать? - “Ах, какой он странный, конечно нет, - отвечаете вы: - конечно нет! Я отправлюсь к Буцу и куплю ей новое в десять раз дороже”» [1, с. 76]. Рассказчик спорит с читателем, приводит аналогию с кольцом, чтобы лучше донести, объяснить собеседнику, почему он пошел на войну, как дорога ему была любимая девушка Маша. Важно отметить, как обращается субъект речи к невидимому собеседнику: «Ах, милостивые государыни и господа!» [1, с. 75]; «Господа, сколько горя может выдержать человек? Вы не знаете? И я тоже не знаю» [1, с. 75]; «Ах, благосклонный читатель!» [1, с. 76]; «Мой добрый читатель, я рассказал вам уже все» [1, с. 77]; «Мой проницательный читатель, вы напрасно не верили мне» [1, с. 77]; «Проницательный читатель ехидно улыбается: неужели вы хотите, чтобы я верил всем этим россказням?» [1, с. 78]; «”Ага, ага, - вопит проницательный читатель, - вот вы и попались, господин герой! Для чего вам понадобилось лютеранское исповедание? А для того, что в декабре православных не венчают! Вот и все-с. И все ваши россказни чистая выдумка”. Думайте, что хотите, проницательный читатель» [1, с. 78]; «Пора идти домой, броситься на одинокую холодную постель и уснуть. До свидания, читатель!» [1, с. 78]. Чертой выделены различные обращения героя к собеседнику: читатель и господа (государыни). Рассказчик подчеркнуто уважительно отзывается о своем слушателе. К этим обращениям прикреплены характерные определения: милостивые, благосклонный, добрый, проницательный - что говорит о том, как важно выговориться субъекту речи, как он ищет понимания, сочувствия, поддержки в лице незримого читателя. Мы хотим остановиться отдельно на отрывке, где рассказчик погружается в воспоминания о войне: «Когда случилась первая встреча с турками, я не струсил: за это мне дали крест и произвели в унтер-офицеры. Когда случилась вторая встреча - что-то хлопнуло, и я хлопнулся о землю. Стон, туман... Доктор в белом переднике, с окровавленными руками... Сестры милосердия... Моя отрезанная нога с родимым пятном ниже колена... Все это как сон пролетело мимо меня» [1, с. 77]. В приведенном эпизоде появляется та же неопределенность в действиях, обрывочность фраз («что-то хлопнуло»,
«Стон, туман... Доктор в белом переднике, с окровавленными руками... Сестры милосердия»), как и в рассказе «Четыре дня», когда герой вспоминает, что произошло во время сражения. В сознании зафиксировались только отдельные картины и звуки. Речь рассказчика - не жесткие обвинения в адрес не дождавшейся его девушки. Это лирический монолог солдата, потерявшего на поле боя ногу, ставшего инвалидом. Герой смирился со своей судьбой, и не случайно: он не спорит с собеседником о неправдоподобности своей истории (ведь не было борьбы за Машу с ее новым избранником, рассказчик даже стал шафером на их свадьбе). Субъекту речи, который является участником событий, хочется донести до читателя, что вся эта ситуация не озлобила его против всего мира, но его рассказ явно подчеркивает: герой опустошен, надломлен.
В прозе Гаршина мы находим рассказы («Художники», «Надежда Николаевна»), в которых читатель встречается сразу с двумя рассказчиками. Приведенные произведения объединяет дневниковая форма изложения событий (уточним, что в рассказе «Надежда Николаевна» это дневник и записки).
В рассказе «Надежда Николаевна», как уже было отмечено, повествование ведется двумя рассказчиками. События излагает основной рассказчик - Лопатин, дневник Бессонова выполняет вспомогательную функцию. Оба субъекта речи ведут записи с целью разобраться в себе. Но есть существенная разница в их изложении событий: Лопатин пишет свой дневник как воспоминание (т.е. после случившейся трагедии), откуда появляется дневник Бессонова не совсем ясно, так как никаких комментариев по этому поводу основной рассказчик не дает. Поэтому получается, что Лопатин смотрит на всю ситуации как на прошлое, а у Бессонова описание всех событий происходит в настоящем времени. Основной рассказчик в начале повествования объясняет причину, побудившую его сделать записи: «Я не могу отделаться от своих воспоминаний, и странная мысль пришла мне в голову. Может быть, если я изложу их на бумаге, я этим покончу все свои счеты с ними... Может быть, они оставят меня и дадут спокойно умереть. Вот странная причина, заставляющая меня взяться за перо» [1, с. 255]. Приведенный отрывок сразу настраивает читателя на трагическое восприятие событий, которые собирается описывать герой. То, что Лопа-
тин ведет дневниковые записи после случившегося, угадывается из фраз, которые не относятся к основной сюжетной линии повествования: «Она точно не смела войти в эту комнату, где нашла потом свое счастье, единственную свою светлую полосу жизни и ... гибель. Не ту гибель, о которой говорил Бессонов. Я не могу писать об этом. Я подожду и успокоюсь» [1, с. 276]; «Соня не знает, что я пишу эти горькие страницы» [1, с. 276]; «Как живо вспоминаются мне эти долгие, тихие сеансы!» [1, с. 282]. Это возвращение в настоящее напоминает, что герой пережил все излагаемые им события. Лопатин по-другому уже смотрит на встречи с Надеждой Николаевной, которая согласилась быть натурщицей во время написания картины. Записи из дневника Бессонова трижды встречаются в произведении. Рассказчик передает свои душевные переживания, чувства, связанные с отношениями между Лопатиным и Надеждой Николаевной: «Я тщетно стараюсь решить вопрос, почему я принял такое горячее участие во всем этом деле? Не все ли мне равно?» [1, с. 287]; «Я жду, что будет. <...> Всей силы воли, какая у меня есть, было недостаточно, чтобы продолжить носить на себе надетую мною маску равнодушия и вежливости: я почувствовал, что если пробуду еще четверть часа, то сброшу ее и покажу им самого себя. Этой женщины нельзя узнать. <.> Т еперь я вижу происшедшую в ней перемену» [1, с. 297]; «Иду. Так или иначе, а это нужно кончить. Я слишком измучен и больше не могу» [1, с. 309]. Дневник Бессонова раскрывает душевные противоречия, которые скрываются внутри героя и не видны окружающим его людям. Рассказчик прямо говорит о своей одержимости Надеждой Николаевной, герой так себя «загнал», что понимает: ему надо разрешить эту ситуацию, в противном случае он не может ручаться за себя. Как показывает трагический финал истории, Бессонов не смог договориться и отпустить героиню. В пылу ярости он убивает Надежду Николаевну, а Лопатин, защищаясь, смертельно ранит соперника копьем.
В рассказе «Красный цветок» события передаются повествователем и излагаются в форме третьего лица. Субъект речи, соответственно, не изображается никем из персонажей, не является участником действий. Повествователь как сторонний наблюдатель следует за героем и находится все время рядом. Его нельзя назвать всеведущим, но он сообщает не только увиденное, но и рас-
104
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ № 4, 2010
сказывает о мыслях героя («“Стереть!.. Что стереть? Кого стереть? Меня!” - подумал он и в смертельном ужасе закрыл глаза» [1, с. 235]; «“Где я? Что со мной?” - пришло ему в голову» [1, с. 236]. Построение фраз, вопросы, восклицания показывают душевные переживания главного героя. Повествователь описывает окружающую действительность и людей: внешний вид больного («Он был страшен. Сверх изорванного во время припадка в клочья серого платья из грубой парусины с широким вырезом обтягивала его стан; длинные рукава прижимали его руки к груди накрест и были связаны сзади. Воспаленные, широко раскрытые глаза (он не спал десять суток) горели неподвижным горячим блеском.» [1, с. 233]; здание больницы («Это было большое каменное здание старинной казенной постройки. Два больших зала, один - столовая, другой - общее помещение для спокойных больных, широкий коридор со стеклянной дверью, выходившей в сад с цветником, и десятка два отдельных комнат, где жили больные, занимали нижний этаж; тут же были устроены две темные комнаты, одна обитая тюфяками, другая досками, в которые сажали буйных, и огромная мрачная комната со сводами - ванная» [1, с. 234]; внешность доктора («Доктор пристально смотрел ему в глаза. Его красивое холеное лицо с превосходно расчесанной золотистой бородой и спокойными голубыми глазами, смотревшими сквозь золотые очки, было неподвижно и непроницаемо» [1, с. 237]; сад («Угол сада зарос густым вишняком; вдоль него тянулись аллеи из вязов; посередине, на небольшой искусственной горке, был разведен самый красивый цветник во всем саду; яркие цветы росли по краям верхней площадки, а в центре ее красовалась большая, крупная и редкая, желтая с красными крапинками далия» [1, с. 240] и т.д. Все эти и многие другие описания позволяют представить читателю атмосферу, царящую в сумасшедшем доме, и на контрасте сопоставить состояние героя и его восприятие окружающей действительности. Больной, которого привезли на лечение,
нарушает «спокойную», «мирную», «размеренную» жизнь больницы. Повествователь через подробные описания внешности героя показывает, в каком состоянии привезли главного героя. В двух приведенных портретных характеристиках больного и доктора субъект речи останавливается на глазах (у героя - воспаленные, широко раскрытые; у доктора - спокойные голубые). Описания здания и сада позволяют повествователю подробнее сообщить о месте, вокруг которого будут разворачиваться основные события. Хотим отметить, что о больнице складывается двоякое ощущение. Повествователь дает по ходу изложения событий свой комментарий, что мы и видим в описании больного («он не спал десять суток» -эта фраза дана в скобках в рассказе). Это помогает понять поведение больного, раскрывает отношение к нему сопровождающих его людей.
Анализ показывает, что мы можем говорить о взаимосвязи формы изображения событий и субъектом речи. В проанализированных произведениях Гаршина выявлена такая важная закономерность: рассказчик проявляет себя в формах изложения событий от первого лица, а повествователь - от третьего. Именно эта закономерность в поэтике повествования занимает первую позицию.
Библиографический список
1. Гаршин В.М. Встреча. Сочинения, избранные письма, незавершенное. - М.: Парад, 2007. - 640 с.
2. Ильин И.П. Нарратор // Западное литературоведение ХХ века: Энциклопедия. - М.: Intrada, 2004. - 560 с.
3. Кожевникова Н.А. Типы повествования в русской литературе XIX-XX вв. - М.: Институт русского языка РАН, 1994. - 336 с.
4. Тамарченко Н.Д. Повествователь // Поэтика: словарь актуальных терминов и понятий / Гл. науч. ред. Н.Д. Тамарченко. - М.: Intrada, 2008. - 256 с.
5. Тамарченко Н.Д. Рассказчик // Поэтика: словарь актуальных терминов и понятий / Гл. науч. ред. Н.Д. Тамарченко. - М.: Intrada, 2008. - 256 с.
