CC BY
55
УДК 811.133.1 '36 ББК 81.471.1-03-2
ФРАНЦУЗСКАЯ ГРАММАТИЧЕСКАЯ ТРАДИЦИЯ XVII ВЕКА И ПОНЯТИЕ BON USAGE
© Разумова Л.В.*
Забайкальский государственный университет, г. Чита
В XVII веке продолжается сближение французской грамматики как искусства правильного пользования языком (recte loquendi et scribendi) с риторикой как искусства хорошо, красиво строить свою речь (bene loquendi et scribendi). Это слияние риторического и грамматического определило возможность развития третьего типа языковой нормы -ценностной, эстетической, моральной нормы, основанной на принципе «to deon - что должно делать», конкретным проявлением которого стала идеология пуризма.
Ключевые слова стабилизация и нормирование узуса, социальная основа языковой нормы, элитарный узус, ценностная языковая норма.
Некоторые лингвисты [6, 11] полагают, что пуристическая позиция Ма-лерба и Вожла берет начало уже во французских грамматиках XVI века, авторы которых, несмотря на утверждение ими примата узуса, тем не менее, готовы отказаться от него, если он (узус) входит в противоречие с логикой и благоразумием (raison) [6, с. 21]. Это касается как чисто грамматических описаний французского языка, так и рассуждений о языке как условии морального усовершенствования индивида, встречаемых в ряде грамматик XVI века (в частности, у А. Этьена).
Подчеркнем, что труды К. Вожла, Д. Буура, Менажа и др. серьезно ограничивают социальную основу bon usage - это узус добропорядочных людей («honnestes gens»):
«Les honnestes gens ne doivent jamais parler que dans le bon Usage, ny les bons Escrivains escrire que dans le bon Usage» [¡S: VII].
Bon usage определяется Вожла как «манера говорения самой грамотной части придворного общества; она основана на письменной речи лучших современных писателей:
[le bon usage] ... est la façon de parler de la plus saine partie de la Cour, conformément a la façon d'ecrire de la plus saine partie des Auteurs du temps [1S: I-III].
* Доцент кафедры Европейских языков и лингводидактики, кандидат филологических наук, доцент.
Впрочем, Вожла не считает узус социальной элиты непогрешимым. Он подчеркивает, что этот узус не может служить единственным источником разработки правильного узуса. Для определения образцового узуса необходим учет трех составляющих: узуса лучшей части придворной элиты, языка произведений лучших авторов, а также мнения ученых, компетентных в области языка:
Нельзя не согласиться с Л. Вольфом, который подчеркивает разговорную основу разрабатываемого Вожла понятия bon usage: это разговорная речь образованных людей придворного общества. Письменный язык и «язык хороших писателей» понимались Вожла и его последователями лишь как зеркало устной речи и графической формой фиксации последней:
«[...] au XVIIe siècle, la langue parlée avait valeur absolue dans la description du bon usage; pendant des années, Vaugelas s'adonnant а un travail minutieux, prit discrètement des notes sur les conversations а la cour, devançant ainsi les méthodes d'enquête linguistique les plus modernes du XX siècle. La langue écrite n'était pour lui que le miroir du discours qu'il transcrivait, pour ainsi dire, en graphèmes; la langue des bons auteurs se calquait sur l'expression orale de la cour surtout: elle homologuait et consacrait l'acqui s [14, с. 110].
Вожла не приемлет идею, согласно которой «правильный узус принадлежит народу»; по его мнению, те, кто так считает, неправильно интерпретируют значения латинских слов populus и plebs. Первые составляли элиту римской республики, вторые - численное большинство простых граждан:
«[Ze populus а Rome] «composoit avec le Senat tout le corps de la République, et comprenoit les Patriciens, et l'Ordre de Chevaliers». [...] lorsqu'on disoit que le Peuple était le maistre de la langue, cela s'entendait sans doute de la plus saine partie du Peuple, comme quand nous parlons de la Cour et des Autheurs, nous entendons parler de la plus saine partie de l'un et de l'autre» [13 : VIII].
Т.о., позиция Вожла существенно отличается от позиции его предшественников: Вожла предлагает изменить социальную основу избираемого для описания узуса. Отныне это узус королевской элиты, и, в частности, - ее самой просвещенной части (l'usage de la plus saine partie de la Cour). Капут отмечает, что позиция Вожла в определении языковой нормы выходит за пределы поэтических и литературных салонных споров. Она становится своеобразной идеологией времени, социальной нормой, которая призвана регулировать речь людей, желающих достичь общественного положения добропорядочного человека [4, с. 220]. Позиция Вожла определила надолго эмоциональное восприятие и моральное отношение к ФЯ его носителей.
Важно также отметить, что и в языковом плане введенное Вожла понятие bon usage, выступает, прежде всего, как социолект, который определяет-
ся автором не в соответствие с постепенно укореняющимися во французском обществе принципами логики (raison), языкового знания (le savoir sur la langue), а исходя из строго социолингвистических критериев ее социальной и временной детерминированности - это современный узус лучшей части королевского двора, элитарный узус. В связи с этим Вожла подчеркивает, что в его задачу не входит исправление узуса провинциалов и большинства парижан («corriger les «fautes grossières qui se commettent dans les Provinces, ou dans la lie du peuple de Paris» [13: XIV].
Другой важной инновацией, предлагаемой Вожла и поддерживаемой многими грамматистами того времени, выступает принцип ограничения хронологических рамок этого элитарного узуса: он ограничивается рамками современного времени. Поддерживая данное временное ограничение, Ф. Ла Мот Ле Вейе отмечает, что устаревшие слова, как и монеты, должны исчезнуть из обращения:
«la valeur des mots et [...] la pureté des dictions, pour sçavoir celles dont ils se peuvent servir et celles qui doivent estre rejetté es comme n é tant plus en usage. Car c'est une des premières règles que donnent les maistres de cette profession, d'é viter comme un escueil toutes les paroles inusité es, et de les considé rer pour estre de la nature des pieces de monnoie, dont il ne se faut jamais charger si elles n'ont cours» [8, с. 13-14].
Порицаются в этот период не просто устаревшие слова, но и слова, употребляемые предыдущим поколением. К порицаемым относятся, например, и диминутивы, которые выдают провинциальный характер говорящего [1]. Мадлен де Скюдери приводит следующие примеры устаревших слов и словосочетаний, которые были в употреблении во времена Вожла: de grands moyens (biens), ains, ainçois, maints, mainte и др. Напротив, le grand air, le bel air, le bon air; le sçavoir faire; faire attention (вместо prester attention), un bon commerce, vif (которое было до этого неузуальным), ascendant (термин, заимствованный из астрологии и употребляемый в значении esprit supérieur aux autres), manières (fines, nobles, délicieuses, agréables) считаются М. де Скюдери уместными инновациями [10, с. 104-108]. Не случайно, в 1688 году, к плеяде устаревших писателей Л.-О. Альман (Alemand) отнесет и имя Вожла, наряду с именами Ле Вейе (Le Vayer), Ге де Бальзака (Guez de Balzac), Вуатюр (Voiture) и др. [1].
Подчеркнем, что такая позиция к ограничению хронологических рамок bon usage способствует осознанию узуса как «текучего», постоянно меняющегося социального явления. Это положение об изменчивости узуса понимается и принимается грамматистами XVII века. Так, Ла Мот Ле Вейе замечает по этому поводу следующее:
«Les mots changent si souvent que les feuilles des arbres ne tombent point plus ordinairement» [8, с. 14].
Вожла считает, что изменяемость есть судьба всех языков: «c'est la destinée de toutes les langues vivantes d'estre sujettes au changement». Однако в области грамматики изменения менее частотны, нежели в лексике: «en la construction Grammaticale les changements y sont beaucoup moins fréquents qu'aux mots et phrases». Вместе с тем, по его мнению, доля того, что остается в языке существенно превышает долю того, что изменяется: «ce qui change n'arrive pas а la millième partie de ce qui demeure». Поэтому, по мнению Вожла, не стоит бояться изменений, им подвергались и великие языки прошлого - греческий и латинский, но они сумели создать высокие образцы литературной речи. В нормировании элитарного узуса автор опирается на устоявшиеся языковые средства.
Предпринятый выше анализ отношения грамматистов XVII века к изменяемости языка делают очевидной противопоставленность грамматических традиций XVI и XVII веков в вопросе цели создания нормированного узуса: грамматисты 16 в. исходит из положения о том, что целью разработки нормированного узуса должна стать его стабилизация. Для грамматистов XVII века основной целью разработки нормированного узуса выступает, прежде всего, разработка качественного, эстетичного языкового узуса.
Основными свойствами, которыми должен обладать качественный эстетичный элитарный узус и которые необходимо формировать в высшем эшелоне общества, выступают, по мнению Вожла и его сторонников, понятия la bonté, la clarté, la pureté, la bienséance. Они определяют понятие «культуры языка», заимствованное из древнегреческих риторик, в которых оно трактуется в его чисто «техническом» значении, а именно в значении «использование языка, его обработка и возделывание».
Так, по мнению Теофраста и Аристотеля, использование языка должно опираться на выявлении его достоинств. Она включает следующие эстетические критерии оценки речи: puritas (понимаемое как чистота слова, речи), claritas (трактуемое как синтаксическая правильность фраз, использование правильных слов-связок для выстраивания корректных причинно-следственных отношений в предложении, использование точной терминологии), ornatus (интерпретируемое как красота речи, являющаяся результатом умелого использования стилистических фигур и тропов, а также являющаяся результатом учета гармоничного звучания и расположения слов в предложении), decorum (подбор подходящих средств для построения правильных фразы). Цицерон считал, что благодаря культуре языка грекам удалось достичь цивилизованного состояния. Вместе с тем, он подчеркивает, что эти достоинства языка могут быть развиты любым другим языком и не являются исключительной характеристикой греческого, они не принадлежат определенному народу, а логосу, всемирному разуму. Благодаря этому любой народ, любой человек может перейти из состояния barbarus (варвар) в состояние persona (человек, личность). Мишель подчеркивает, что у Цицеро-
на, понятия humanitas (человек) и barbarus (варвар) никогда не обозначают только языковые качества; так barbarus выступает прежде всего как антоним humanitas (человек), т.е. обозначает понятие immanis (не-человек).
Нельзя не заметить, что благодаря понятию культуры языка последний становится категорией морали. Он определяет в человеке как индивидууме и социальном существе его человеческие и моральные качества.
Общественные функции языка оказываются связанными с такими категориями морали как gravitas (аристократическое достоинство и основательность), libertas (свобода), decorum (соответствие, правдивость, справедливость). Т.о., в концепции Цицерона язык и ораторское искусство, как его высшее выражение, образуют нерасторжимое единство с общечеловеческой моралью.
Как отмечает Трюдо, идеи Цицерона, изложенные в работе De latinae linguae elegantia libri Л. Вала [12], ставшей своеобразной Библией для гуманистов, приобретают широкую известность в Европе во второй половине XVI в. [11, с. 101]. Работа Л. Валла легла в основу работы Вожла «Remarques sur la langue françoise». Идеи культуры языка активно проникают во Францию в первой половине XVII века и становятся основой для создания идеала добродетельного, добропорядочного человека (l'honnête homme).
Как трактуются грамматистами XVII века понятия bonté, clarté, pureté, bienséance?
Понятие чистоты слова (pureté) было одним из ключевых в латинской и позже - во французской грамматике. Оно анализировалось в рамках отдельного раздела грамматики - этимологии. Понятие чистоты слова основано на положении Платона о том, что изначально язык отражал суть вещей, каждое слово обладало своим значением, отличавшим его от другого слова. Изучение слова было призвано подчеркнуть его непреходящую ценность как отдельной сущности, независимой от какого бы то ни было контекста его употребления. В дальнейшем, это положение было заимствовано христианской религией и изложено в русле божественного происхождения языка и его последующей порчи вследствие грехопадения Первого Человека: слова потеряли или исказили свой первоначальный, истинный смысл так же как и свою первоначальную фонетическую форму; вследствие этого появилось множество языков, а взаимопонимание людей осложнилось. В связи с этим проблемы семантики и этимологии приобретают особое значение в этот период. Грамматисты XVII века полагали, что этимологические исследования должны способствовать обнаружению первоначальной гармонии, которая существовала между словом и вещью: если каждое слово первоначально называло только одну вещь, зачем необходимо сохранять несколько слов, обозначающих одну и ту же вещь? Ответ на этот вопрос очевиден: нужно избавиться от слов, не привносящих, по сравнению с другими, ничего нового в значении слова. В контексте этих рассуждений, логичен вывод,
что совершенство языка заключается не в количестве слов, а в их способности соответствовать и обозначать реальность, т.е. речь идет об оценке способности слов передавать первичные смыслы вещей и объектов окружающей действительности. Ф. Брюно [3] подчеркивает то огромное значение, которое приобретают семантические исследования в XVII веке. Все грамматики этого периода содержат этимологический раздел, в котором приводятся прямые и контекстуальные значения слов. Клод Ирсон [7] дает следующее определение этимологии:
«L'étymologie consiste à sçavoir d'où un mot tire son origine» [7, с. 165].
Ученый различает «дальнее» (origine éloignée) и «близкое» (origine prochaine) этимологическое значение слова. Первое трудно определимо и требует хорошего знания иностранных языков. Ирсон отмечает, что в своем труде он пользуется больше вторым типом этимологического значения, оно более очевидно. В качестве примеров близкой этимологии автор приводит однокоренные слова défaire, refaire, surfaire, которые, как отмечается в данной работе, восходят к форме faire. Очевидно, что многие из приводимых Ирсоном этимологические значения слов с опорой на близкое этимологическое значение не имеют серьезной научной доказательной базы. Представляется однако, что выбор автора в пользу объяснения этимологического значения слова с опорой на его «близкую этимологию» осознан: этот выбор определен, жанровыми особенностями работы Ирсона, которые он определяет в предисловии - это учебное пособие, предназначенное для широкой аудитории; выбор в пользу близкой этимологии позволяют автору избежать пространных и сложных объяснений, не укладывающихся в жанр учебной литературы. Знакомство с этимологией слова, по мнению этого автора, важно для того, чтобы лучше почувствовать силу слова, а также для их лучшего расположения в предложении:
«Il est en quelque sort necessaire de connoitre les mots primitifs et leurs derives pour entandre la force de leur signification et pour sçavoir le lieu et l'endroit ou on les doit placer...» [7, с. 164].
Ла Мот Ле Вейе, подчеркивая тесную связь этимологии и искусства красноречия, полагает, что те, кто хочет быть красноречивым, должны изучать сначала значение слов:
«Il faut aussi que ceus qui prétendent а l'éloquence facent leur premiere estude de la valeur des mots et de la pureté des dictions» [8, с. 13].
Этимологические исследования и то внимание, которое отводилось этимологии в XVII веке, сыграли большую роль в нормализации французской лексики. В обществе разворачивается широкая дискуссия о целесообразности сохранения тех или иных слов. Принципы установления этой целесообразности, однако, четко не определены. Чаще всего в таких спорах решающими оказывались критерии однозначности и взаимозаменяемости:
если слово позволяло однозначную трактовку своего значения и не могло быть заменено другим без ущерба своему значению, считалось уместным его сохранить. Так, по мнению М. де Скюдери, должны быть сохранены синонимичные air (que la nature donne), manières (la raison y a sa par»), façons (affectation, minauderies), т.к. они четко противопоставлены и не взаимозаменяемы. Аналогичное различие было определено между chaud et chaleureux: первое использовалось для обозначения физического качества предмета, второе - для обозначения качества характера человека [10].
Активные семантические исследования, проводимые в это время в рамках этимологии, способствовали принятию Французской Академией решения о выпуске в 1694 г. первого академического словаря. В предисловии к словарю уточняется, что словарь разработан на основе узуса «добропорядочных людей» и языка современных поэтов и писателей, что, по мнению авторов Словаря, должно способствовать выработке таких языковых качеств как достоинство и элегантность:
[...] la Langue commune, telle qu'elle est dans le commerce ordinaire des honnestes gens, et telle que les Orateurs et les Poètes l'employent. Ce qui comprend tout ce qui peut servir а la Noblesse et а l'Élégance du discours. » [14, с. 115].
Понятие ясности (clarté) языка тесно связано с рассмотренным выше понятием чистоты языка. Ла Мот Ле Вейе прибегает к авторитету Аристотеля, чтобы пояснить, что совершенство речи заключается в умении разговаривать ясно и понятно:
«Aristote a fort bien remarqué en quelque lieu de ses Topiques, que toute diction inusité e ne peut éviter qu'elle porte en soi l'obscurité; car puisque nous ne parlons et n'écrivons que pour estre entendus, d'où vient que la première perfection de l'oraison consiste en ce point d'estre claire et intelligible, il s'ensuit que son principal défaut procédera de l'ambiguité s'il s'y en trouve» [8, с. 15].
По мнению Малерба, древнегреческие философские понятия природы и красоты должны найти свое воплощение на всех языковых уровнях. Так, на уровне слова для достижения ясности необходимо отказаться от устаревших слов, неологизмов и иностранных слов. На уровне синтаксиса Малерб считает обязательным употребление приглагольного местоимения в функции подлежащего и местоимения в функции прямого дополнения. Применяя это правило, следовало говорить: «j'ay dit au roi que j'avais le plus beau cheval du monde, je le fais venir pour le luy donner» [2]. Прямой порядок слов в предложении становится обязательным. Текст должен быть построен логично и структурироваться по законам разума. Красивый стиль изложения основан на ясности мысли и чистоте, понимаемой как точность, используемых лексических средств.
Понятие bienséance, также восходящее к древнегреческой риторике, предполагает гармоничное сочетание темы разговора с ее стилем изложе-
ния. В XVII веке особое внимание, а нередко и преувеличенное, вызывает вопрос сочетания стиля и слова. Слова распределяются по стилям - низкий (bas), нормальный (bienséant, normal), высокий (soutenu) и по регистрам -emplois familiers, rapports sociaux, l'exercice d'une profession ou d'une science. Т.о., понятие bienséance понимается в XVII веке в более широком значении: оно включает не только риторико-стилистическую (распределение слов по стилям речи), но и социальную (распределение слов в соответствие с социальным положением говорящего) составляющие [14].
La Mothe Le Vayer в целом приемлет понятие bienséance, однако отмечает те крайности, которое это понятие породило на практике. он называет низким и недостойным занятием преувеличенную скрупулезность «подгонки» слогов, слов, фраз к определенному стилю, которую он часто наблюдает в действительности [8, с. 30-41].
Вожла обнаруживает смешение языкового и социального аспектов в понимании bienséance:
«Il y a une certaine dignité, mesme dans le langage ordinaire, que les honnestes gens sont obligés de garder, comme ils gardent une certaine bienséance en tout ce qu'ils exposent aux yeux du monde» [3, с. 50].
Куртэн подчеркивает отсутствие точных критериев оценки понятия bienséance, которое на практике выявляется, в основном, интуитивно:
«N'avoir que la conjecture et la cadence de l'oreille pour juge, ce ne sont pas d'assez fortes raisons pour pré tendre que tout le monde s'y soumette» [5, с. 160].
Подводя итоги дискуссиям о языковой норме и понятию bon usage, развернувшимся в XVII веке, Б. Лами отмечает, что, хотя большое значение в определение нормы и имеют наблюдения за узусом лучшей части придворного общества, он, впрочем, не играет определяющей роли. В этот период, помимо bon usage, допускается существование и «неправильного узуса» (usage douteux), который, по мнению Лами, может со временем получить широкое распространение. Однако возводить его в ранг закона и требовать от говорящих следования ему и его воспроизводства было бы большой ошибкой, как и бороться запретительными законами против использования в речи такого неправильного узуса. В таких случаях важно указать на предпочитаемый узус, а не изгонять сомнительный, с тем, чтобы предоставить говорящим свободно выбирать лучший образец [9, с. 72-77]. Нельзя не заметить, что в это период появляется новое понимание языковой нормы: в ее задачи более не входит замена одного узуса другим. Языковая норма призвана создать хороший языковой образец с тем, чтобы говорящие могли сделать положительный выбор не навязываемого, а рекомендуемого хорошего образца. Конструируемое в XVII веке понятие языковой нормы многогранно. Заслуга грамматистов этого времени заключается в попытке приме-
нить понятия античной философии и риторики для объяснения становящегося французского языка, задавая направления его анализа.
Список литературы:
1. Alemand L.A. Nouvelles Observations ou Guerre Civile des Français sur la langue. - Paris: J.B. Langlois, 1688.
2. Brunot F. La doctrine de Malherbe d'après son commentaire sur Desportes. - P.: G. Masson, 1891. - 650 p.
3. Brunot F. Histoire de la langue française des origines à nos jours. - P.: Armand Colin, T. 4, 1966. - 653 p.
4. Caput J.-P. La langue française, histoire d'une institution. T. I. - Paris, Larousse, 1972. - 319 p.
5. Courtin. Traité de la Paresse, ou l'Art de bien employer le temps en toute sorte de conditions. - Paris: H. Josset, 1677. - 634 p.
6. Glatigny M. Norme et usage dans le français du XVI-e siècle // La langue fraçaise au XVI-e siècle. - Louvain-Paris: Peeters-Leuven University Press, 1989. - Pp.7-31.
7. Irson Cl. Nouvelle methode pour apprendre facilement les principes et la purete de la langue françoise. - P.: Chez l'Auteur, chez Gaspar Mervras, 1662. -305 p.
8. La Mothe Le Vayer. Considérations sur l'eloquence françoise de ce tems. -Paris: S. Cramoisy, 1638. - 211 p.
9. Lamy B. Rhеtorique ou l'art de parler. -P.: Chez A. Pralard, 3-e ed., 1688. -380 p.
10. Scudéry M. La Morale du Monde, ou Conversations. - Paris: chez Pierre Mortier, 1686. - 430 p.
11. Trudeau D. Les inventeurs du bon usage (1529-1647). - P.: Les Editions du Minuits, Collection «Arguments», 1992. - 224 p.
12. Valla L. De latinae linguae elegantia libri. - P.: Chez S. Caline, 1540. -710 p.
13. Vaugelas C. F. de. Remarques sur la langue françoise utiles à ceux qui veulent bien parler et bien escrire. - Paris: Chez veuve J. Camusat, 1647. - 593 p.
14. Wolf L. La normalisation du langage en France de Malherbe à Grevisse // La norme linguistique. Édith Bédard et Jacques Maurais (dir.) Conseil de la langue française, 1983. - P. 105-137.
